Макарихин В.П. Губернские ученые архивные комиссии России

20 июля, 2019

 

Работа из библиотеки НОО РОИА предназначена только для знакомства читателей с историей ГУАК
В. П. МАКАРИХИН
 
 
ГУБЕРНСКИЕ
 УЧЕНЫЕ АРХИВНЫЕ
 КОМИССИИ РОССИИ
 
 
 
 
 
 
 
НИЖНИЙ НОВГОРОД
Волго-Вятское
книжное издательство
1991
*  *  *

 

ВВЕДЕНИЕ
 
 
        
         Общественный интерес к прошлому своего народа, как правило, повышается в переломные периоды истории, во вре­мена «заминок» в социальном развитии. В былом опыте на­род ищет разрешения острых насущных проблем, с ним сопря­гает свои надежды на лучшее будущее.
         «Горе тебе, телу без головы, горе и тебе, голова без туло­вища»—эту заповедь изрек в конце XII века автор гениаль­ного «Слова о полку Игореве» не случайно. Многовековой народный опыт отмечал не только необходимость и силу чет­кой общественной организации снизу доверху, но и зависи­мость части и целого. Не однажды подтверждала это история нашей большой по территории и многонациональной страны.
         С давних времен осознание единой Русской земли ассо­циировалось с образами, обычаями и традициями конкретной малой родины. Особенно значимой в этом плане является эпоха феодализма, которая характеризовалась наличием мно­гочисленных «замкнутых систем»[1] (общин, вотчин, поместий, отдельных крестьянских хозяйств и миров), а также форми­рованием отдельных зон, регионов, краев со специфическим хозяйственно-бытовым укладом и культурой. На их разви­тие оказывали влияние не только исторические условия, но и природные особенности.       В многовековую глубину эпохи «обособленных отечеств» уходят корни, питающие и форми­рующие одно из «наиболее глубоких чувств»—чувство патри­отизма[2].
Со времени создания русского централизованного государ­ства в XIV—XV вв. река Волга, некогда поделенная грани­цами разноязыких племен, стала) главной улицей России, потеснив древний водный путь «из варяг в греки».
         Волжский водный путь соединил области с различным хо­зяйственным укладом, историческими и культурными тради­циями, восходящими порою к эпохе отдельных образований.
         На Волге с давних пор славяно-русская культура соседство­вала с культурой финно-угорских и тюркских народов, про­живавших издавна на берегах великой реки—Ра Инны[3].
         Со временем в Поволжье, особенно в Среднем, возник мощный народнохозяйственный узел, завершившийся созда­нием знаменитой Макарьевской ярмарки, перенесенной в на­чале XIX в. от монастыря на устье Керженца в Нижний Нов­город. Не менее интенсивно шло в Поволжье формирование культурной общности, на духовные и этические начала кото­рой большое влияние оказывало христианство, православная церковь, боровшаяся с наступающим мусульманством и ста­рыми языческими верованиями.
         В XIX в. многие поволжские города стали центрами свет­ской духовной культуры. В 1804 г. в Поволжье возник круп­ный научный центр—Казанский университет, а спустя столе­тие—Саратовский.
         Интерес к прошлому России привел многих мыслящих лю­дей к необходимости; изучения историко-культурного достоя­ния народа на материалах своих областей.
         Долгое время изучение местной истории было уделом не­профессионалов, в деятельности которых переплетались и го­рячий энтузиазм, и дилетантство. Их были единицы, подчас яркие, самобытные, талантливые, такие, например, как исто­рик, этнограф и писатель П. И. Мельников-Печерский. В пе­риод демократического подъема в 80-х гг. XIX в. началось изучение местной истории, главным образом на основе созда­ваемых губернских исторических архивов. Эту высокую мис­сию взяли на себя возникшие в 39 губернских городах Рос­сийской империи губернские ученые архивные комиссии, дей­ствовавшие вплоть до 1917 г. Первыми были открыты в 1884 г. архивные комиссии в Твери, Рязани, Орле и Тамбове. Вслед за ними стали образовываться комиссии в других; гу­бернских центрах России. Силы местных историков-энтузиас­тов Поволжья объединились в архивных комиссиях: Тверской (1884 г.), Костромской (1885 г.), Саратовской (1886 г.), Ни­жегородской (1887 г.), Ярославской  (1889 г.), Симбирской (1895 г.), Казанской (1916 г.). Губернские архивные комис­сии собрали и сберегли для нас огромное количество истори­ческих источников, прежде всего письменных, издали немало научных и научно-популярных книг и брошюр, осуществили целый ряд неотложных мероприятий по спасению гибнущего национального культурного достояния. Они заложили прочный фундамент для развития современного научного краеве­дения.
         Деятельность губернских ученых архивных комиссий от­личалась универсализмом. Каждая из комиссий несла черты неповторимости, у каждой объектом научного исследования был особый регион с его историческими, хозяйственно-быто­выми и природно-климатическими особенностями. Изучение истории региона велось на основе комплексного использова­ния источников исторических, этнографических, фольклорных. Комиссии были тесно связаны между собою. Они актив­но налаживали связи с видными столичными учеными. Гу­бернские архивисты вели не только изучение истории и куль­туры своих регионов, они вели просветительскую деятельность среди населения. Комиссии оказывали активное влияние на формирование национального самосознания.
         Наследие и деятельность ученых архивных комиссий изу­чены еще недостаточно[4]. Оценить бескорыстный труд губерн­ских архивистов, которые гордо называли себя «отечествоведами», продолжить заложенные ими традиции—в этом мы видим свою задачу.
 
 
 
ГЛАВА  2
 
 
НАУЧНАЯ И ПРОСВЕТИТЕЛЬСКАЯ
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ГУБЕРНСКИХ УЧЕНЫХ
АРХИВНЫХ КОМИССИЙ
 
 
         Характеризуя деятельность губернских ученых архивных комиссий России, исследователи прошлого и наши советские ученые, как правило, делали акцент на слове «архивные»[5]. Однако сами деятели ГУАК особо выделяли слово «ученые». Возможность делать выводы на основании собственных ар­хивных, археологических, этнографических изысканий была важным стимулом в деятельности членов комиссий и вполне соответствовала требованиям провинции иметь собственное мнение по местным и государственным вопросам, о чем в свое время заявил A. С. Гациский. В 1895 г. на открытии Симбир­ской ГУАК ее председатель В. Н. Поливанов назвал комис­сию учреждением, «преследующим научные цели», и, говоря о важности архивной работы, поставил задачу перехода к более высокой форме деятельности—«занятиям научным».[6] Подводя итоги двадцатипятилетней деятельности Рязанской ГУАК, ее председатель С. Д. Яхонтов в 1909 г. говорил: «Комиссия давно перестала жить тем, что обозначено словом архивная… Мы делаем, однако ж, науку, мы делаем дело ученое…»[7].
         Сотрудники губернских ученых архивных комиссий под­разделяли деятельность своих общественных учреждений на внутреннюю, связанную с научными задачами и требования­ми, и внешнюю, направленную на популяризацию, пропаганду местных исторических знаний[8].
Деятельности по просвещению и воспитанию населения («простолюдинов») на исторических материалах архивные комиссии уделяли особое внимание. Она требовала не мень­шего приложения сил, чем стремление местных ученых «уга­дать» историческую необходимость[9]. Решение благородней­шей задачи просвещения и воспитания народа имело глубо­кие идейно-нравственные корни.
         Открывая   Тверскую    архивную    комиссию,    академик Н. В. Калачов подчеркивал, что материалы по местной исто­рии, светской и церковной, «читаются и перечитываются всю­ду с тем сочувствием, какого они действительно заслужива­ют, и с тою пользою, какая желательна для нашего общего нравственного преуспеяния»[10]. Заботясь о «нравственном пре­успеянии» общества, Н. В. Калачов ставил перед комиссиями и задачи охранительного свойства, обещая в свою очередь им «защиту и охрану» со стороны правительства. Идея самодержавности, единовластия на великорусской национальной ос­нове несомненно нашла отклик в среде ряда деятелей архив­ных комиссий и их практической деятельности, однако глав­нейшим побудительным мотивом и стимулом деятельности гу­бернских ученых архивных комиссий являлся искренний пат­риотизм. Для них он не был отвлеченным понятием, он был тесно связан с изучением и пропагандой истории края.
         «Больше указаний дает нам областная наука и по исто­рии простого народа,—утверждали деятели Саратовской ГУАК в 1912 г., определяя специфику деятельности своих ар­хивных комиссий и «университетских» ученых.—Официальная, патентованная история исходит из работ патентованных уче­ных, и в этой истории мы видим подвиги героев, битвы, био­графии выдающихся государственных деятелей, их обстанов­ку, среди которой они жили и действовали, но почти не ви­дим простого народа с его бытом. А ведь народ имел свою историю независимо от истории героев и их подвигов… Про­бел этот теперь пополняют ученые архивные комиссии, обла­стные изыскания которых обнаруживают именно народ, его жизнь, его общественные, юридические и административные устои, которые постепенно раздвигают перед ними те де­ревья, из-за которых раньше, при описании подвигов героев, не было видно леса, того самого леса—народа, который соз­дал великую святую Русь, который дал нам возможность пользоваться благами современной жизни, сам же канул в вечность, не замеченный из-за деревьев —героев, представляв­ших собой не более как только купу великанов, которые без него, леса-народа, и расти-то не могли»[11].
         С идеей изучения глубинной народной жизни выступал еще в 1896 г. на заседании Нижегородской ГУАК В. Г. Коро­ленко, который поставил задачу не гнаться за поиском ярких и крупных исторических фактов, а видеть свой долг «в скром­ном, кропотливом, но массовом и систематическом суммиро­вании мелких, повседневных бытовых и юридических черт, в своей совокупности восстанавливающих карти-
ну исчезнувшей жизни»[12]. Идеи, заложенные В. Г. Короленко и многими дру­гими деятелями провинциальной мысли,  как видим, оказа­лись жизнеспособными и перспективными.
         Привить любовь к «своей национальной древности»—та­кую задачу ставили перед собой члены комиссии. «Это необ­ходимо для правильного развития народа русского. Только на фундаменте прошлого народ может прочно устраивать и свое настоящее»[13].
         Архиепископ Тихон, выступая на юбилее Тверской ГУАК в 1909 г., говорил, что «если бы какой-нибудь правитель взду­мал устраивать народную жизнь, игнорируя те исконные на­чала, которые положены в основу жизни народной, то это бы­ло бы похоже на то, если бы какой-нибудь хозяин захотел пе­рестраивать и украшать свой дом и в то же время вынимал камни из его фундамента»[14].
         Члены архивных комиссий выступали как умеренные, ра­зумные консерваторы и в отношении перспектив обществен­ного развития и в отношении путей и средств к достижению цели. Они сознательно ставили задачу сохранения националь­ного единства, хотя российское общество уже раскололось на классы, группы и лагеря. Требование национального единст­ва, особенно в «моменты заминок своей жизни», обосновыва­лось историческим опытом России и ее отдельных областей[15]. Проблема исторической памяти народа обострялась не толь­ко из-за выбора перспектив и целей общественного развития, она служила предостережением против неразумных действий «верхов» и «низов». Архивисты взывали к разуму и опыту «умного хозяина»[16]. Стремление пробудить в народе чувство «умного хозяина» во многом обусловливало занятия членов ГУАК просветительской деятельностью. Ученые архивные ко­миссии стремились выработать у народа сознательное и дея­тельное отношение к историческому опыту, привить любовь к родному краю и его древностям. Они считали это главным условием формирования национального самосознания. «На­род, знакомясь со своим прошлым, приучается давать ему должную оценку и дорожить произведениями народного ге­ния. Таким образом проясняется  народное самосознание, а оно поможет народу и государству пережить всякие испыта­ния, как бы они ни были тяжелы»,—говорил П. Ф. Симеон в 1909 г. на заседании Тверской ГУАК[17]. Национальное само­сознание понималось при этом не как искусственная конструкция, а как состав-
ная часть «научно-национальной почвы»[18]. Исторический опыт народа воспринимался как существенней­ший элемент той «незыблемой почвы», на которой должна строиться настоящая и будущая жизнь общества.
         Борьба за национальное единство, за сохранение и разви­тие национального самосознания русских не сопровождалась националистической отрыжкой и шовинизмом. Гордость исто­рией своей родины, выдающимися людьми своего края была своеобразным двигателем целого ряда краеведческих иссле­дований. Отмечая практическую значимость научных заня­тий архивных комиссий, почетный член Саратовской ГУАК В. П. Соколов указывал на громаднейшее значение духовной связи современности с прошлым. Эта историческая связь, по его мнению, является «прочным фундаментом, на котором развивается национальное самосознание и сердечная, чуж­дая отвлеченных теорий любовь к родине, та благородная на­циональная гордость, которая составляет необходимый атри­бут могущественных государств, призванных играть великую культурную роль во всемирной истории»[19].
         В годы обострения национального вопроса в мире и в России В. И. Ленин в статье «О национальной гордости ве­ликороссов» (1914 г.) ответит своим оппонентам и критикам, что чувство национальной гордости «не чуждо» сознательным великороссам, пролетариям и с ним связано стремление под­нять трудящиеся массы «до сознательной жизни демократов и социалистов»[20]. Несомненно, что большинство деятелей ар­хивных комиссий находились на уровне «сознательной жиз­ни демократов», в том числе и по национальному вопросу. В годы разгула «черной сотни» среди черносотенцев не оказа­лось ни одного из сознательных деятелей ГУАК. Несмотря на внешнее созвучие ряда теоретических положений и лозунгов по национальному вопросу, расхождение было как по теоре­тическим вопросам, так и по целям и средствам социальных преобразований. Кроме того, архивные комиссии как раз и состояли из тех интеллигентов, которых наряду с «жидами» и студентами призывали бить и громили черносотенцы[21]. Представляя позицию демократического центра и призывая к национальному единству в условиях обострения классовой борьбы в России и осложнения международной обстановки, деятели ГУАК в основном пытались держаться между поляр­но противоположных сил.       Призыв к единству и социальным преобразованиям на основе исторического опыта  и  чувства  «разумного  хозяина»  был  услышан
немногими.  Революция 1917 г., гражданская война и диктатура победившего клас­са с неизбежными массовыми репрессиями определили иной путь исторического развития России. Уже в 1920 г. В. Г. Ко­роленко, живший в Полтаве, вынужден был протестовать про­тив массовых необоснованных репрессий. В шести письмах к А. В. Луначарскому он дал критику дореволюционного обще­ственного устройства России с безграничной диктатурой дво­рянства, с рабской покорностью народа перед самодержави­ем, с упорным ретроградством правительства и интеллиген­цией, «жившей без народа, т. е. без связей с действитель­ностью»[22]. Вместе с тем В. Г. Короленко предостерегал про­тив жестких мер, применяемых представителями советской власти, протестовал против крайних мер ради полубессмыс­ленного «конечного результата», против превращения народа в «среду, удобную для тех или других экспериментов», про­тив раздувания славянофильского мифа о «народе-богоносце» и национальной сказки об Иванушке-дурачке, которому все дается легко без труда и учебы. Писатель предупреждал, что в обществе распространяются ложь и несправедливость, ко­торые) грозят страшными событиями и гибелью государства: «Ясно, что дальше так идти не может и стране грозят неслы­ханные бедствия. Первой жертвой их явится интеллигенция. Потом городские рабочие. Дольше всех будут держаться уст­роившиеся коммунисты и Красная Армия… Не желал бы я быть пророком, но сердце у меня сжимается предчувствием, что мы только еще у порога таких бедствий, перед которы­ми померкнет все то, что мы испытываем теперь»[23]. Среди жертв сталинских репрессий конца 20—30-х гг. были многие деятели ГУАК.
         Крупным вкладом губернских ученых архивных комиссий в развитие отечественной исторической науки явилась их дея­тельность по сбору исторических источников.
         Главным направлением «внутренней» деятельности ГУАК было сохранение от гибели исторических материалов, приве­дение их в порядок и научная обработка. Все это реализова­лось в создании исторического архива. Кроме архивов различ­ных губернских и уездных учреждений комиссии обследовали и обрабатывали фамильные и частные архивы, добывали до­кументы, связанные с историей края, из центральных архивов и даже из-за границы, Так было с материалами по истории Смутного времени, которые собирали
нижегородские архи­висты.
         «Общая масса документов, опубликованных комиссиями,— отмечают советские археографы,—велика и перечислить их не представляется возможности»[24]. За двадцать пять лет су­ществования Рязанской архивной комиссии было разобрано 223 099 дел, из них оставлено на хранение 15 983 дела[25], т. е. немногим более 7%. Нижегородская комиссия к” 1912 г. сос­редоточила в трех башнях Нижегородского кремля 113 328 дел, а в дальнейшем, утратив счет, измеряла объем архива длиною полок в башнях—1 верста и 125 сажен[26]. Саратов­ская ГУАК за 25 лет собрала более 30 тыс. архивных дел[27], около 5 тыс. дел—Симбирская. Тверская архивная комиссия к 1900 г. обработала 70 480 дел, из них 6 278 были отобраны в архив комиссии[28] (т. е. около 9%). Таким образом, архив­ные комиссии сберегли для нас бесценные архивы, которые важны для изучения «местной истории», а в отдельных слу­чаях и «общей истории страны»[29].
         Губернские ученые архивные комиссии, перед которыми были поставлены задачи по сбору архивного материала в от­дельных регионах, с самого возникновения не стали органи­зациями замкнутыми. Инициаторами и в меру возможностей организаторами их были известные столичные ученые, акаде­мики, руководители и сотрудники императорского Археологи­ческого института — Н. В. Калачов,  И. Е. Андриевский, Н. В. Покровский, А. Я. Труворов и другие.
         Сотрудничество ГУАК и столичных ученых продолжалось долго, оно было одним из главных условий жизнедеятельнос­ти самодеятельных провинциальных исторических обществ. Тесная связь архивных комиссий между собою также была необходимым условием их успешной деятельности.
         Архивные комиссии выступили важным звеном, связываю­щим столичных ученых-теоретиков с провинциальной интел­лигенцией. Связи ГУАК отличались большим разнообразием.
         Изучение материалов ГУАК показывает, что в их составе, особенно среди почетных членов, числилось много известных ученых, представителей университетских центров. Вопрос о роли и мере их участия в работе архивных комиссий являет­ся одним из наименее изученных[30]. Почетных членов избира­ли, как правило,
заочно на заседаниях комиссии, где двое рекомендующих обосновывали избрание новых членов их заслугами в науке и возмож-
ною пользою для работы самой комиссии.
         При, изучении географии представительства в губернских архивных комиссиях видно, что иногородние члены в них час­то составляли большинство. Связи эти тянулись и в крупные города, бывшие научными центрами, и в провинциальную глубинку. Это ярко иллюстрирует положение и роль ГУАК в системе организации науки России. Так, Нижегородская ар­хивная комиссия вскоре после: своего возникновения насчи­тывала 42 нижегородца и 69 иногородних членов: из Петер­бурга—10, Москвы—11, Ярославля—2, Ростова—1, Иваново-Вознесенска—1, Твери—2, Костромы—2, Макарьева—1, Городца—1, Глазова—1, Вятки—2,1 Бугуруслана—1, Казани— 10, Саратова—3, с. Полчаниновка—1, Царицына—1, Каменец-Подольского—1, Горбатова—1, Вольска—1, Николаевского хутора—1, Новочеркасска—1, Тамбова—4, Киева—3,  Ряза­ни—2, Вязьмы—1, Мстеры—1, Владимира—З[31].
         Симбирская ГУАК имела к 1915 г. своих представителей в следующих российских и зарубежных городах и селах: Па­риж (1), Варшава (1), Брюссель (2), Гапсаль (1), Стокгольм (1), Петербург (9), Москва (11), Вышний Волочек (1), Тверь (1), Нижний Новгород (2), Курмыш (4), Ардатов (1), Алатырь (4), Пенза (1), Сенгилей (1), Томск (1), Харбин (1), Мамадыш (1), Промзино (1), Бугульма (1), Казань (3), Самара (1), Саратов (3), Астрахань (2), Сызрань (3), Мелекес (1), Пятигорск (1), Тамбов (1), Херсон (1), Одесса (1), Грязи (1), Киев (1), Корсунь (2), Жадовск (1), с. Треньга (1), с. Пятина (I)[32].
         В различных городах и селах имели своих представите­лей Тверская, Ярославская, Костромская и Саратовская ар­хивные комиссии. Их председатели входили в состав других комиссий. Комиссии, организованные ранее, помогали в орга­низации дела тем, кто только начинал свою  деятельность. Так, председатель Тверской ГУАК А. К. Жизневский в 1895 г. приезжал на открытие Симбирской комиссии и делился там опытом работы[33]. Рязанские, орловские, тамбовские архивис­ты помогали стать на ноги Нижегородской ГУАК[34]. Костро­мичи помогали организовать архивную, комиссию в Вятке[35]. Так образовалась сеть связей, часто перекрещивающихся, ко­торая охватила большие территории. Связи эти создавали пи­тательную среду для поисковой и исследовательской работы комис-
сий, способствовали налаживанию просветительской де­ятельности.
         Местная общественность высоко ценила работу губернских архивистов, которые трудились в основном безвозмездно в свободное от работы, время, однако представитель центра профессор Д. Я. Самоквасов склонен был обвинять комиссии в плохом выполнении архивных функций и даже в «поваль­ном разрушении исторических архивов»[36]. Он критиковал губернские комиссии за их материальную бедность, за бес­контрольность, некомпетентность работников и за то, что у них не было определенного плана и единого метода в описа­нии дел. О. Н. Шведова, оправдывая деятельность провинци­альных архивистов, которые в одиночку боролись со страш­ным «нестроением» архивного дела в России, отмечала, что «иначе и быть не могло»[37].
         Общественная архивная служба была одним из главных направлений деятельности губернских ученых архивных ко­миссий России, однако не следует считать, что они «ничего нового в разработку археографических приемов не внесли»[38]. Губернские ученые архивные комиссии, занятые спасением исторических архивов, такие задачи перед собой не ставили. Их разрешением занималась специальная Археографическая комиссия[39].
         Из 39 ГУАК, открытых до революции 1917 г., труды в ви­де сборников и отдельных изданий выпускали 29 комиссий. Сборники носили название «Трудов», «Известий» или «Дей­ствий». Периодически малыми тиражами, комиссии выпуска­ли журналы заседаний и отчеты. Годы основания губернских ученых архивных комиссий, количество выпущенных ими сбор­ников и отдельных изданий отражены на таблице I[40].
 
 
Годы основания ГУАК и число их изданий*
Таблица 1
 
ГУАК
Год
осно-
вания
Издан-
ных сборников
Отдель-ных изданий
 
   Всего
 
1
2
 
Тверская
Рязанская
 
1884
1884
 
54
 
101
45
 
101
99
3
4
Тамбовская
Орловская
1884
1884
40
58
16
74
40
5
Костромская
1885
6
30
36
6
Саратовская
1886
26
18
41
7
Нижегородская
1887
46
4
70
8
Таврическая
1887
57
2
59
9
Оренбургская
1887
35
3
38
10
Пермская
1888
12
15
27
11
Ярославская
1889
13
24
27
12
Калужская
1891
22
22
13
Симбирская
1895
44
44
14
Черниговская
1896
10
1
11
15
Бессарабская
1898
3
3
16
Владимирская
1898
18
39
57
17
Воронежская
1900
4
9
13
18
Пензенская
1901
3
3
19
Екатеринославская
1903
10
10
20
Курская
1903
2
2
21
Полтавская
1903
15
23
38
22
Вятская
1904
44
44
23
Новгродская
1904
1
1
24
Витебская
1908
6
5
11
25
Смоленская
1908
4
2
6
26
Иркутская
1911
3
3
27
Тульская
1913
2
2
28
Псковская
1916
1
1
29
Якутская
1916
1
1
      Всего
 
496
401
897(+6 переиз-даний)
         Особенно плодотворной была издательская деятельность комиссий) Волго-Окского региона и юга европейской части России. Наибольшее число изданий (без учета журналов и отчетов) обеспечили архивные комиссии, возникшие в кон­це XIX в.: Тверская—101, Рязанская—99, Тамбовская—74, Нижегородская—70, Таврическая—59, Владимирская—47. Из комиссий, возникших в начале XX в., наиболее активными оказались Вятская (44) и Полтавская (38). Всего удалось учесть по каталогам выпуск 496 сборников и 401 отдельно­го издания. С учетом шести переизданий трудов их общее число составляет 903.
         Средний коэффициент корреляции числа ежегодно выхо­дящих сборников и отдельных изданий архивных комиссий согласно расчетам на ЭBM составил 0,51 (за первое деся­тилетие существования комиссий он составил 0,33, за послед­нее—0,66). Это указывает не только на причины внутренне­го свойства, но и на определенное изменение социальных ус­ловий.
         В целом развитие публикаторской деятельности комиссии со времени их создания до 1914 г. шло по нарастающей. Вре­менами взлетов в публикации сборников и отдельных изда­ний были 1888/89 г. (28), 1898 г. (38), 1903 г. (37), 1905 г. (34), 1909 г. (31), 1912 г. (51) и 1913 г. (52). Спады в изда­тельской деятельности, связанные с определенными процес­сами в социально-экономической и общественно-политической жизни страны, пришлись на первую половину 90-х гг. XIX в. (19, 18, 16), на 1899 г. (25), 1904 г. (22), 1908 г. (11), 1910 г. (24). Резкий спад начался в 1914 г. в связи с первой мировой войной. Издательская деятельность 29 губернских ученых ар­хивных комиссий России, как видим, была тесно связана с важными историческими событиями (прежде всего револю­ция, войны), но для нее как элемента развития историчес­кой мысли был характерен момент запаздывания.
         Наиболее крупные и содержательные труды, как правило, печатались в виде отдельных книг. Каков же характер этих изданий, выпущенных ГУАКами России?
         Публикации архивных источников и документов заняли 14% отдельных изданий ГУАК. Публикации же очерков-ис­следований составили 18,8%. Это говорит о том, что 86% ра­бот не связаны с архивными публикациями.
Характеристика отдельных публикаций ГУАК*
Таблица   2
 
Характер публикации, вид, тема
Кол-во
%
Примечание
Архивные материалы, публикации
58
14
 
Очерки и описания
46
8,8
 
Исторические исследования
40
10
 
Каталоги
34
8,3
 

 

Продолжение таблицы 2
 
1
 
 
2
 
3
 
4
Указатели
6
1,5
 
Путеводители
5
1,2
 
Библиографии
5
1,2
 
Отчеты
4
1
 
Отзыв
1
0,3
 
Материалы заседаний, съездов
7
1,7
 
Мемуары, письма, записки
9
2,2
 
Библиографии
16
4
 
Публикации о памятниках археологии
19
4,7
 
Юбилейные и памятные сборники
21
5,2
 
Описания коллекций фарфора
2
0,5
 
Памятники фольклора
2
0,5
 
Популярные публикации о времени смуты и о Нижегородском ополчении
13
3,2
 
 
прочие
 
135
 
23
 
         Примечательно, что описания церквей и монастырей, их история, публикация церковных источников составили лишь 9% (36) от общего числа отдельных изданий. Это говорит об отрыве ГУАК от религиозной традиции, несмотря на то, что священники активно участвовали в деятельности комис­сий.
         Весьма сложно вести определение характера и уровня на­учного исполнения статей, опубликованных в сборниках ГУАК, ибо в 493 сборниках их около 6 тысяч. Тем не менее это можно сделать на материалах ряда комиссий.
         Так, шесть выпусков «Костромской старины» включают 51 публикацию. Среди них: 11—архивные документы, это сос­тавляет 21 % от общего числа публикуемого. Исследования-очерки составляли около 26%.
         Археологические публикации в «Костромской старине» составляли 10%, церковно-религиозные материалы—16%. Более 40% включали описи, описания коллекций документов и указатели.
         «Действия» Нижегородской ГУАК (46 выпусков) содер­жат 373 статьи различного объема, где 43,4%—архивные пуб­ликации, 41,8%—исследования-очерки. Статьи об археологи­ческих памятниках и находках составляют 2,1%, а материа­лы церковно-религиозного характера—около 8%.
       Таким образом, собранные нами количественные показа­тели подтверждают мысль С. Д. Яхонтова, что архивные ко­миссии стремительно перешагнули уровень «архивный» и активно стремились «делать науку». В этой деятельности они шли вслед за столицами, где действовали лидеры отече­ственной исторической науки.
         Губернские ученые архивные комиссии вели активное сот­рудничество с органами печати. Нижегородцы поддерживали связь с журналами и газетами: «Голос минувшего», «Еже­годник императорских театров», «Журнал Министерства на­родного просвещения», «Исторический вестник», «Новое вре­мя», «Русский архив», «Русская старина», «Русские Ведо­мости», «Речь», «Старые годы», «Русская мысль», «Вестник Европы». Редакции содействовали деятельности провинци­альных обществ, иногда они высылали свои труды им за пол­цены[41].
         Оценивая вклад ГУАК в развитие отечественной истори­ческой; науки, следует отметить, что они не создали обоб­щающих трудов по истории страны. Это объясняется прежде всего тем, что губернские архивисты изучали историю своих губерний, регионов, а не всей державы. Они стремились, во-первых; как бы «прописать» в общерусской истории свой край и выделить моменты его особой роли в истории России. Во-вторых, это объясняется тем, что деятели ГУАК большое время тратили на работу с архивными документами. Это спо­собствовало развитию эмпиризма, накладывавшего отпеча­ток на научные труды. В-третьих, господствовавшая в боль­шой науке позитивистская методология не только была вос­принята деятелями провинциальной исторической науки, но и нашла арену, на которой сумела продемонстрировать свои сильные стороны. Прежде всего это сказалось в усиленной работе с историческими источниками, в постоянном поиске новых исторических фактов.
         Выпуск большого количества популярных научных публи­каций губернскими архивными комиссиями России был дей­ствием вполне сознательным. Этого требовало положение гу­бернских ученых-историков в лице деятелей ГУАК—промежу­точное между большой наукой, или университетской, и народ­ной; массой, провинциальным обществом, которое к 1917 г. далеко еще не достигло уровня полной грамотности. По пе­реписи 1897г. грамотное население России составляло 22,3% плюс полуграмотные[42]. Правда, общая грамотность населения в центре России была гораздо выше, чем на окраинах.
         Контакты с университетами, многочисленными научными обществами России содействовали поддержанию должного научного уровня в деятельности архивных комиссий, давали мощный поток различной информации, помогали стать на но­ги организационно. Нельзя снимать со счетов моральную под­держку, выражавшуюся и в интересе ученых к историческим изысканиям в российских губерниях.
         Архивные комиссии внесли большой вклад в развитие местных краеведческих исследований. Значительное место они уделили изучению древнейшего, «доисторического» пери­ода в летописи своих областей. Главным источником инфор­мации о нем были археологические раскопки. Ряд сведений давали случайные находки, изучение местных преданий, дан­ных древних письменных источников и свидетельств инозем­ных авторов.
         Почти все архивные комиссии России вели археологичес­кие раскопки на территории своих губерний, а иногда и со­седних. Тверские архивисты вели раскопки у д. Савинские горки (В. А. Плетнев), А. А. Спицын руководил раскопками на Юрьевецком городище Старицкого уезда, где были найде­ны вещи «типа дьяковских», графиня П. С. Уварова обобща­ла археологические данные по Тверской губернии. Создана была археологическая карта[43]. В ее разработке участвовали многие члены Тверской ГУАК. Раскопками в Ярославской гу­бернии плодотворно занимались А. А. Городцов, И. А. Тихо­миров, Д. Бруно и многие другие исследователи[44]. Курган­ные раскопки в Костромской губернии вели В. Г. Пирогов, И. В. Миловидов, И. Д. Преображенский, Н. М. Бекаревич[45]. Раскопки на Богородском городище Варнавинского уезда провел А. И. Поливанов[46].
         Первыми разрешение на право курганных раскопок полу­чили члены Нижегородской ГУАК А. С. Гациский и В. Г. Ко­роленко, затем А. А. Савельев и другие члены комиссии. Была открыта неолитическая стоянка под Балахной, начаты раскопки становища и могильников на Сейме, где была об­наружена масса предметов из бронзы, проведены раскопки на р. Пьяне[47]. Велись археологические работы на террито­рии Нижнего Новгорода. В 1911 г. в Нижнем было открыто отделение Археологического института. Раскопки у озера Светлояр в поисках легендарного града Китежа проводил А.И.  Поливанов[48]. Председатель    Симбирской    ГУАК  В. Н. Поливанов
прославился раскопками Муранского мо­гильника, оставленного финно-уграми, в дальнейшем он ру­ководил работой по созданию археологической карты Симбир­ской губернии. Трудами В. Н. Поливанова интересовались за границей. К 1889 г. на Муранском могильнике было раскопа­но уже 545 могил, а наиболее ценные вещи отправлены в императорский Эрмитаж[49]. Кроме В. Н. Поливанова раскоп­ки в различных местах губернии вели архивисты Акинфов, Мещерянинов, Невоструев, Мартынов, Баюшев и другие. Ко­миссия рассылала по уездам и волостям «вопросные листы» на предмет выявления памятников старины, находок древних орудий, оружия и т. д.[50]. К сожалению, большинство листов возвращалось либо с явными отписками, либо незаполненны­ми.
         Проводила археологические изыскания и Саратовская ГУАК[51].
         Несомненен вклад археологов—членов ГУАК в развитие отечественной исторической науки. Раскопки могильников и становищ в различных губерниях России создавали реальную возможность для более широких научных обобщений, для вы­явления ареалов распространения отдельных культур и на­правлений их миграции. Одним из направлений и путей рас­селения в древности была Волга с ее притоками. Раскопки, проведенные губернскими архивистами Поволжья, раскрыва­ли тайны древних этнических процессов, помогали предста­вить основные черты хозяйственного уклада, культуры и ве­рований поселенцев Поволжья.     Археологические изыскания сопровождались тщательным анализом письменных источни­ков, в том числе и иностранных. Архивисты в своих изыска­ниях опирались на труды известных столичных исследовате­лей-археологов.
         Особое внимание все губернские ученые архивные комис­сии уделяли проблеме заселения своих регионов, славяно-рус­ской колонизации. Эта тема получила наибольшее подтверж­дение в исследовательской деятельности членов ГУАК. Важ­ными причинами этого были, во-первых, естественный инте­рес к истории первых населенцев края, во-вторых, само обра­щение к истории и деятельности народных масс, а не отдель­ных князей-героев и святых, в-третьих, позитивистский ме­тод, ориентирующий исследователя на поиск источников, вы­явление фактов и; их последовательное описание. Наличие немногих письменных, этнографических, археологических  источников и сравнительно большой временной

 

промежуток, в который совершалось заселение и освоение того или иного края, позволило целому ряду губернских архивистов создать труды по истории колонизации Поволжья. Следует особо от­метить, что именно с разработки этой темы, с которой иссле­дователи начинали «исторический» период в развитии своих регионов, обнаружилось стремление и к углубленному иссле­дованию ряда вопросов древней истории края и желание дать популярные очерки, доступные любому простолюдину. Обе эти; тенденции совмещались в одних и тех же публикациях, которые можно условно назвать как исследования-очерки или научно-популярной литературой. Как правило, труды по истории заселения краев, по истории колонизации несли ро­мантическую окраску.
         Обобщением работ целого ряда местных исследователей явился труд академика А. И. Соболевского «Древнейшее на­селение Верхнего Поволжья» (Тверь, 1912). До этого времени деятелями Тверской ГУАК был выпущен целый ряд работ, посвященных разработке «исторического» периода в истории Тверского края, об основании Твери, отдельных городов и посадов, монастырей и храмов. Д. И. Карманов в свое вре­мя собрал известия о Тверском княжестве в общерусских ле­тописцах[52]. В. И. Колосов изучал древние водные пути в Верхнем Поволжье и указал на значение на них Стерженец-кого и Лопастицкого крестов[53].
         Изучали свои древности рязанские архивисты[54].
         В Ярославле тоже создавались очерки по древней истории края. Одними из первых на этом пути были И. Борщевский, К. Головщиков, С. Шпилевский[55]. Э. М. Берендтс, по-своему разделявший положения норманской теории, предлагал счи­тать рунические памятники, в том числе и находки в Верхне­волжье, славянскими, ссылаясь на известия арабских авторов Ибн-Фадлана, Ибн-Якуба и повествование о монахе Храбре[56].
         Значительное количество сведений по древней истории Костромского края содержится в очерках-исследованиях, по­мещенных в выпусках «Костромской старины» и отдельных
 

 

изданиях[57]. Большинство работ выпущено было в виде опи­саний отдельных городов и посадов и путеводителей. Харак­терной работой такого рода является труд П. Алмазова о г. Костроме[58].
         В трудах костромичей содержатся известия о проникновении христианских миссионеров в лесные области Заволжья, на Унжу, Ветлугу, Вятку[59].
         Большое внимание истории оснований своего города уде­лили нижегородские архивисты. В 1889 г. ими было органи­зовано празднество, посвященное юбилею основателя города князю Юрию (Георгию) Всеволодовичу. Празднество нача­лось во Владимире и было продолжено в Нижнем Новгороде, заложенном в 1221 г. «на оусть Окы»[60]. Основателю Нижне­го Новгорода был посвящен специальный труд А. М. Меморского[61]. Ставился вопрос о создании памятника Юрию Всево­лодовичу. Вопрос о времени и причинах основания Нижнего разрешал в своем труде А. А. Савельев[62]. Он обосновывал вывод о том, что город назван Нижним по отношению к се­верному Новгороду Великому, а не стоявшему выше по Оке древнему городищу и слободе строителей под Гребешком. Этим подчеркивалось политическое значение города, встав­шего крепостью Руси на границе с Волжской Булгарией.
         Симбирские архивисты не только обратились к истории своего города, основанного в XVII в., опубликовав материа­лы по истории Симбирска и его уездов, «Книгу строельную», «Историческое обозрение г. Симбирска от первых времен до возведения на степень губернского города»[63], они попыта­лись дать хронологический перечень событий в Симбирской губернии с 1372 г.[64]. Серьезный интерес к истории своего го­рода, основанного в XVI в., и всего степного края проявили члены Саратовской ГУАК. Перечень многочисленных статей на эту тему содержится в «Алфавитном указателе» А. Кроткова[65]. Ценнейшими пособиями по истории края явились не только «Материалы для истории заселения Саратовского края» А. Минха, «Источники и пособия для изучения Саратов­ского края» С. Соколова, но и труд Ф. Чекалина, основанный на исследовании старинных карт и архивных данных[66].
         Сотрудники губернских ученых архивных комиссий По­волжья, естественно, не могли пройти мимо весьма интересной и сложной проблемы, связанной с межнациональными отно­шениями в Поволжье, где наряду с русскими проживала мордва, марийцы, чуваши, татары, калмыки и другие народ­ности.
         Обширный и сложный процесс межэтнических контактов рассматривался деятелями ГУАК прежде всего как история освоения территории края русскими, их благотворного влия­ния на пробуждение к активной исторической жизни «непод­вижных» народов, например; мордвы. Сотрудник комиссии А. И. Звездин, написавший в 1889 г. поэму об основании в устье Оки Нижнего Новгорода, так выражал свое поэтичес­ки-романтическое видение древней истории:
В то время простором у слившихся вод
Владела мордва—неподвижный народ.
 
         В термин «неподвижные» сотрудники ГУАК вкладывали свое особое содержание, отражавшее и языческие, застойные формы быта, и специфику хозяйственного уклада мордвы. Важное значение для изучения древней культуры мордвы име­ли археологические раскопки, в частности Муранского мо­гильника.
         Для нижегородских архивистов весьма характерным бы­ло обозначение сущности колонизационного процесса терми­ном «обрусение» (но не «русификация»). Это отражало и многоплановость процесса колонизации, и важную роль сти­хийного, народного начала в ней, и специфику поступательно­го движения различных народов к более прогрессивному об­щественно-экономическому укладу, носителями которого вы­ступали русские.
         Примечательным было и то, что сотрудники архивной ко­миссии, писавшие о колонизации, не выделяли специально вопроса о роли религии, христианства в этом процессе. Од­нако они сделали ряд весьма интересных наблюдений о роли церкви как орудия проникновения в среду «инородцев» и подчинения их «цивилизирующему» влиянию, хотя особого акцента на этих вопросах не делали[67]. Мало того, члены ГУАК подчеркивали былую мощь «загадочных» поволжских племен.
                                   Народы загадочных финских племен—
                                   Мордва, черемиса, мещера,—
                                   В Поволжье рассеялись с давних времен,
                                   Когда еще не был над Русью возжен
                                   Светильник спасительной веры.
 
 
                                   Там дальше, к востоку от устья Оки,
                                   (В соседстве с мордвою) исстари
                                   По берегу Волги и Камы-реки
                                   Имели селенья свои, городки
                                   Могучее племя—болгаре[68].
 
            В. О. Эйнгорн, опубликовавший в первом томе «Действий» НГУАК статью «К истории обрусения мордвы», отмечал, что хотя колонизация активно осуществлялась уже с XIIIXIV вв., «обрусение мордвы и принятие ею христианства шли довольно медленно» и даже в XVIII в. «довольно значитель­ная часть мордвы пребывала еще в язычестве»[69]. Эйнгорн писал, что русским церковникам запрещено было крестить «инородцев» против их воли, тех же, кто добровольно обра­щался в православие, освобождали от податей. Особенно ак­тивно стали крестить мордву и черемисов со времени учреж­дения Нижегородской епархии (1672 г.). Печально просла­вился в этом епископ Питирим. Он вел наступление, опираясь Ha новокрещенов, давая им льготы и права на притеснение соплеменников-язычников. Церковники посылали в язычес­кую среду доморощенных «апостолов» из мордвы, чем актив­но содействовали разрушению «неподвижности» языческого мира.
         Ужесточение мер против язычников приводило к озлобле­нию и бунтам. В 40-х гг. XVIII в. преосвященный Дмитрий Сеченов после сожжения языческого кладбища у терюшевской мордвы едва избежал гибели, спрятавшись в селе Сарлей[70].
         Новокрещеннов использовали и земледельцы-хищники из русских. Так, «пионер русской цивилизации» среди арзамас­ской мордвы Лаврентий Симанский крестил мордвина Кузь­му Усталева, которому захотелось отнять «белую» землю у своего языческого сородича Ченбаика Усталева, и с помощью государевых крючкотворов отнял землю у обоих[71]. Для зак­репления прав на нечестно добытую землю Лаврентий вос­пользовался действовавшим в XVII в. правилом—русская, т. е. христианская земля не переходит назад к мордве. Хрис­тианизация нерусских народов Поволжья стала одной из форм наступления землевладельцев на языческий мир.
         А. А. Савельев, комментируя старинные акты на церков­ные земли с. Моляксы Ардатовского уезда, которые передал в комиссию священник И. Доброхотов, обратил внимание на очень интересный факт: русского населения в Кужендеевской волости в 20-х г. XVII в. было мало, но через полвека там ут­вердилось русское влияние.
         Исследователь попытался разоб­раться в механизме данного явления через анализ состава русского населения в большой мордовской волости.
         Выясни­лось, что вначале на погосте было 2 дома поповских, 1 — пономаря, 1—просвирницы, 3—бобыльских, 2 кельи нищих, а к 1678 г.—3 дома священников, 1—дьякона, 2—бобыльских и 4 двора крестьянских[72]. «Рядом с водворением православ­ной религии,—делал вывод А. А. Савельев,—идет и обрусение их»[73] . При этом активную
роль в процессе обрусения мордвы играл «новый элемент» в составе русского населения— крестьяне.
         Демократическая традиция в оценке характера колониза­ции была присуща публикациям сотрудников ГУАК. А. А. Савельев замечал, что «во всей восточной половине России русский народ совершил свои громадные завоевания не столько мечом, сколько крестом и своим цивилизирующим влиянием»[74].
         Нижегородские краеведы изучали проблему колонизации и по этнографическим материалам. Так, разницу в свадебных обычаях крестьян различных мест Нижегородской губернии они объясняли порядком, временем и «способом колониза­ции России славянским племенем», уровнем ассимиляции ок­рестных народов[75]. Следы язычества в домашнем обиходе чу­ваш изучал член Симбирской ГУАК Ф. Виноградов[76].
         В. К. Магницкий посвятил свои работы истории появле­ния и географии расселения в нижегородских пределах чува­шей, татар и «мишарей». Историю первых контактов и нача­ло христианизации чувашей онсвязывал с процессом полити­ческой и вооруженной борьбы России с Казанским ханством. Христианство он оценивал как силу идеологического и поли­тического противодействия тем, кто «пошел в магометанст­во»[77]. Особую активность процесс христианизации, чувашей принял с 1743 г.
         Деятели архивной комиссии изучали историю «мишарей». В 1896 г. архивисты направили специальное письмо в Ниже­городскую переписную комиссию с просьбой выделить «миша­рей»[78].
         Интерес к проблеме межэтнических связей в Поволжье ослабел в начале XX в. Его вытеснили другие, более насущ­ные проблемы. Тем не менее в многочисленных публикациях архивных источников, в очерках и исследованиях Нижегород­ской, Симбирской и Саратовской губернских ученых архив­ных комиссий содержатся весьма интересные сведения и на­блюдения по проблеме колонизации, обрусения и христиани­зации нерусских народов Поволжья. Христианство рассмат­ривалось как орудие проникновения в языческую среду и как возможность подключения нерусского населения к хозяйст­венно-экономической, политической и культурной деятельнос­ти в составе российского государства.
         О взаимоотношениях с тунгусами и якутами во время освоения Сибири повествуется, в трудах Иркутской ГУАК. От­метив, что с основанием в 1586 г. Данилой Чулковым г. То­больска началась «правильная и довольно обильная колони­зация Сибири», иркутские архивисты сообщали, что выход­цы из Европы часто «руководствовались… не патриотически­ми побуждениями, а соображениями своекорыстия и даже алчностью к скорой наживе»[79]. Отмечалось, впрочем, что в XVI—XVII вв. «остяки, вогулы и самоеды» представляли со­бою «умственно неразвитые бродячие ватаги», с которых ра­нее брали «ясак» татары и ногайцы. О дальнейшем продви­жении русских казаков в Сибирь сообщают акты Якутской комиссии. Скудные источники XVII—XVIII вв. повествуют о «казачьей грозе», пронесшейся над Сибирью и Камчаткой, где «свободолюбивые чукчи и коряки тщетно пытаются от­стоять свою независимость»[80]. Сочувствуя местным народам, архивисты вместе с тем отмечали, что чукчи являются «самой свирепой народностью Северо-Восточной Сибири» и поэтому вместо насилия была избрана «политика обрусения и мирно­го присоединения в подданство». Только после этого при­шли в Сибирь «воители духа»—черное и белое духовенство. В ходе же колонизации Поволжья в более раннее время де­ло обстояло по-другому. Видимо, сказывалась близость рус­ского централизованного государства, его силы.
         При изучении истории Поволжья губернские архивисты коснулись татаро-монгольского нашествия на Русь. Об этом, хоть и скупо, повествуют архивные документы, изданные ко­стромичами, ярославцами и тверичами. Председатель Ниже­городской ГУАК А. С. Гациский выезжал на р. Сить в поис­ках места гибели князя Юрия Всеволодовича[81].
                Оценивая историческое значение процесса присоединения русских поволжских княжеств к Москве, архивисты, следо­вавшие духу источников, прежде всего летописных, во мно­гом разделяли их позицию. Известно, что большинство ле­тописных источников отражает промосковскую позицию соз­дателей и редакторов и весьма редкие записи—позиции сепа­ратистские. Идея создания и укрепления русского централи­зованного государства с XIV по XVII вв. была одной из ос­новополагающих в творчестве губернских архивистов. Под ее углом оценивались события феодальной войны первой по­ловины XV в., события «войны на черемису» во второй его половине и походы Ивана Грозного, завершившиеся взятием Казани в 1552 г. и включением всего Поволжья в состав России[82]. Естественно, и этим трудам была свойственна описательность: описание маршрутов походов Ивана IV, описание взятия Казани и т. д.
         Большое внимание ученые архивисты Поволжья уделили эпохе Смуты и подвигу нижегородского ополчения Минина и Пожарского. Все Среднее и Верхнее Поволжье вполне спра­ведливо считали себя причастными к героическому подвигу всенародного ополчения, освободившего в 1612 г. Москву от поляков. Задолго до 300-летнего юбилея подвига ополчения начали подготовку нижегородцы, где жил Кузьма Минин и зародилось ядро второго ополчения, и ярославцы, где был создан «Совет всея земли» и уряжалось войско[83].  Конечно, не отставали тверичи и костромичи, откуда вел начало род бояр Романовых и где совершил великий подвиг крестьянин Иван Сусанин. К юбилейной дате была выпущена масса ли­тературы,  научной  и популярной[84].  Особенно  крупными и важными изданиями ( были «Памятники истории нижегород­ского движения в эпоху Смуты и земского ополчения», из­данные под редакцией профессора С. Ф. Платонова, и его труды по истории Смуты[85]. До сих пор представляют интерес работы, посвященные видным деятелям нижегородского опол­чения Кузьме Минину, князю Пожарскому, протопопу Савве Ефимьеву и другим известным лицам. Впервые была прове­дена критика некоторых источников по эпохе Смуты.
         Господствующей концепцией, на основании которой иссле­довались и освещались события Смуты и освобождения, была концепция весьма популярного в Поволжье С. Ф. Платонова.
         Тщательно прослеживались им истоки смуты на русской зем­ле: пресечение династии, нарушение государственного поряд­ка, которое несли великоруссы из центра, элементы вольнос­ти, неподчинения, носителями   которых выступали казаки, внешняя интрига и внутреннее ослабление русского общества. Определяющими в Смуте С. Ф. Платонов считал факторы внутренние и, хотя исследователь не проводил последователь­ного классового анализа, он верно уловил черты «нестрое­ния» в господствующем” классе русского общества, что обус­ловило переход государственной инициативы в деле освобож­дения страны в руки «последних, останочных людей»[86]. Оце­нивая подвиг нижегородцев, С. Ф. Платонов отмечал не толь­ко воинскую доблесть и высокое чувство долга, но и умелую организацию ополчения и то, что в Нижнем была проведена своего рода «идеологическая подготовка», связанная с явле- нием Кузьме Минину Сергея Радонежского и самого Спаси­теля монаху Григорию.
         Весьма примечательна высокая оценка роли русской пра­вославной церкви и ее деятелей в «исключительных обстоя­тельствах» Смутного времени. Духовное начало имеет огром­ное значение для развития стойкости и мужества в народе, для пробуждения веры в победу над иноземцами и иноверца­ми. «С падением государственного порядка на Руси еще жил церковный,—писал С. Ф. Платонов.—За недостатком боевых вождей народным движением начали руководить духовные отцы»[87]. Патриарх Гермоген, митрополиты Филарет и Кирилл, архиепископ Иов, епископ-«прозорливец» Иона, «герой—муче­ник веры и национальности» Феодосии, преподобный Иринарх Борисоглебский, нижегородский протопоп Савва Ефимьев, печерский игумен Феодосии—они помогли народу собрать «растерянные нравственные силы»[88].
         Столпами «нравственных сил» народа сотрудники ГУАК считали светлую и горячую веру и твердое сознание, что только «царь природный», русский может прекратить разброд среди русских людей. Ярославский архивист Б. В. Штюрмер отмечал в 1912 г., что существуют два светоча в «мрачной картине» Смутного времени: свет веры православной и госу­дарственный разум народа[89].
                Поставив вопрос о критерии национальной зрелости рус­ского народа, губернские архивисты нашли его в способнос­ти «быстро и решительно положить конец шатости и розни перед лицом опасности, когда последняя принимает характер угрожающий святой православной вере и национальной са­мобытности»[90]. Орудием прекращения смуты и анархии был назван «Совет всея земли».
         Назвав глубокое падение нравственности, распространение неправды и «измены в собственном доме», проявление «чер­ствого самолюбия отдельных классов» изнанкой смуты, Э. П. Берендтс выделил пять главных причин ее. При этом он синтезировал мнения историков С. М. Соловьева, В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова, И. Е. Забелина. При­чины смуты определялись следующим образом: московское дворцово-вотчинное хозяйство быстро выросло в крупную дер­жаву и обрело множество агрессивных соседей, огромные си­лы уходили на войны, поэтому общественный строй Москов­ского государства складывался «согласно грубым требовани­ям войны», Находясь в положении боевого стана, Москва требовала от народа подчас непосильных жертв, увеличива­ла тягло, утвердила крепостное право, поэтому «туго разви­валась жизнь в посадах, а торговля и промыслы редко про­цветали в этом военном стане»[91]. Усугубило положение раз­деление страны на земщину и опричнину, внутриклассовое противоборство и местничество. Вдобавок ко всему в само­державной стране пресеклась династия, которая сдерживала социальную рознь. В конкуренцию с «великой духовно-нрав­ственной силой»—русской православной церковью вступило католичество («латинство»). Так русский народ начал терять почву под ногами.
         Внутренняя смута дополнилась внешнеполитическими ошибками правителей, вскоре развернулась прямая интервен­ция. Наряду с агрессивными Польшей и Литвой в дело всту­пила Швеция. Русофобия и «иезуитская двойственность», по мнению псковского архивиста В. А. Бочкарева, были основой антирусского блока[92].
         Отмечая важную военно-организаторскую роль Кузьмы Минина, губернские архивисты определили и его основные идейные «начала» в борьбе за очищение России: 1) действо­вать не врозь, а всей землею; 2) ни в коем; случае не изби­рать на престол ни иноземного властителя, ни самозванца, а избрать русского коренного царя, как «венца общественного строя»; 3) прочно организовать ополчение, хорошо вооружить и снабдить продовольствием, ибо одних «душевных порывов» недостаточно и голыми руками не отвоевать Москву.
         Пожалуй, события Смуты начала XVII в. и очищения «Московского государства» явились той переломной гранью, когда преимущественное изучение проблем государства, про­блем политических стало сменяться интересом к вопросам социально-экономическим и бытовым. Этот интерес диктовал и сам источниковый материал: писцовые книги и переписные, описи и отписи, списки, рядные записи, формулярные списки, правые грамоты и сыскные дела, инструкции и благословения, челобитные и жалованные грамоты, межевые, приходные и расходные книги, столбцы и кабальные записи, летописцы и строельные книги, письма и анкеты, докладные и сговорные, мировые и кортомные, письма и дневники, синодики и квитан­ции, указы и приговоры.
         Масса источников, в том числе и однородных, требовала нового подхода к их изучению. Позитивистский метод стал пробуксовывать, описательность становилась бессмысленной.
         Выручали отчасти юбилеи. Наиболее легким и привычным пу­тем оказалась публикация текстов исторических источников, чем многие комиссии и занялись. Для публикации старались выбрать источник поярче, похарактернее, а иногда публико­вали все подряд. Таким образом, в работе ГУАК проявился внутренний кризис, он грозил утратой «научности», возвра­том к архивной описательности и «пережевыванию» публи­куемых источников. Это стало обнаруживаться уже в начале XX в. и особенно к началу его второго десятилетия. Требо­валось переходить к проблемным исследованиям, к социаль­но-классовому анализу, к социально-экономической пробле­матике. Назревала смена методологии.
         Деятели ГУАК пытались продолжить свою «серединную» линию. Они меняли объект своих «описательных устремле­ний», стали заниматься изучением природных условий в ре­гионах, полезными ископаемыми,  капризами погоды[93]. Была попытка идти вслед за источниками, заниматься «повторени­ем пройденного», но тогда утрачивался смысл исследования. Были попытки социально-классового анализа. Большое вни­мание уделялось архивистами  истории «первого сословия»— дворянства или помещиков. Были опубликованы специальные работы члена Тверской ГУАК В. Н. Сторожева о тверском, рязанском и нижегородском дворянстве XVII—
XVIII вв.[94], высокую оценку давали деятельности дворянства в области культуры и духовной жизни симбирские архивисты[95]. Авто­ры, зачастую сами дворяне, высоко оценивали роль служи­лого сословия в войнах и особенно событиях начала XIX в.[96]. Публиковались многочисленные документы из «дворянских гнезд», раздавались призывы к активности дворян в охране национальных начал и святынь, осуждались проявления «вак­ханалии истребления старины», движение «вандалов и тамерланов», начавшееся с 1861 г. Естественно, это касалось и се­мейства первых помещиков державы—Романовых. Были по­пытки воссоздать росписи дворян по уездам и проанализи­ровать условия развития помещичьих хозяйств при крепост­ном праве[97]. В стремлении сосредоточить внимание на роли и заслугах дворянства в развитии Русского государства, хо­зяйства и культуры России звучит отголосок дворянского на­правления в отечественной историографии. Впрочем, этому содействовал позитивистский метод, ибо масса источников поступала из имений. Попутно с помещиками затрагивались и вопросы жизни русского крестьянства. Надо отметить, что вопросы крестьянского землевладения и самоуправления решались и самостоятельно, в частности в связи с развитием народной колонизации, и особенно при об­суждении реформы 1861 г.[98]. Но реформа не разрешила крестьянского вопроса, и он стал гвоздем первой русской ре­волюции. К тому же при перестройке системы крестьянского хозяйства и управления после реформы наблюдался спад производства, сопровождаемый снижением дисциплины и рас­слоением деревни. Тверской архивист Н. И. Иванов сделал попытку оценить отношение сельского духовенства к отмене крепостного права и выявил его двойственность[99].
         Выводы, которые сделали губернские архивисты при изу­чении характера и последствий буржуазных реформ 60-х го­дов XIX века, особенно в области аграрных преобразований, актуальны и до сих пор. Изучая изнутри исторический опыт российского крестьянства в эпоху жизненно важных реформ, проводимых сверху, местные исследователи имели возмож­ность оценить эффективность различных преобразований.
         Особое внимание к «эпохе перелома», начавшейся в 1861 г., с отмены крепостного права, привело архивистов к необходи­мости выявления корней и этапов формирования крепостного строя. Это, в свою очередь, повлекло внимательное изучение характера крестьянского и помещичьего землевладения и хо­зяйства[100].
         Сотрудник Ярославской ГУАК профессор В. Н. Ширяев посвятил свою работу анализу деятельности местного губерн­ского комитета по составлению проекта положения об устрой­стве быта помещичьих крестьян  (1858—1859 гг.). Первым был вывод о том, что реформа, проводимая сверху, вполне могла захлебнуться на стадии ее местного разрешения. Дру­гим был вывод о причине успеха реформы царя Александ­ра II: самодержец «оставил проторенный канцелярский путь» и обратился за, поддержкой к общественным кругам[101]. Толь­ко с помощью «местных сил» был отыскан наиболее приемле­мый способ «для примирения противоположных интересов».
          Ценность анализа трудов губернских комитетов состояла в том, что через них выявлялись альтернативные пути и спо­собы разрешения крестьянского вопроса. Материалы губерн­ских комитетов показывают и отрицательные стороны реформ сверху: жесткое давление, окрики и угрозы, перетасовка и частые увольнения руководителей, подавление всяческой ини­циативы даже в среде дворянского сословия, что вызывало
 ответную реакцию, чаще всего саботаж. Продуктом реформ сверху было использование назначенцев. Диктат сверху при­вел к тому, что из 1377 членов губернских комитетов России «едва ли десятая доля занималась предложенным предметом. Остальные подчинились влиянию нескольких лиц, успевших овладеть делом»[102]. Сложилась ситуация, которую определили так: «Героев нет, нет и толпы».
         Дворяне, заседавшие в губернских комитетах, заботились не только о собственных интересах. Так, ярославские дворя­не во главе с Перепелкиным (71 человек) потребовали обсу­дить в Главном комитете вопрос об отмене барщины, ибо отток рабочих рук «может привести не к улучшению быта крестьян, а к упадку земледелия в губернии»[103]. В ответ влас­ти потребовали найти «зачинщиков».
                Для улучшения быта крестьян потребовалось разрешить пять тесно связанных между собою вопросов:
         1. Дарование крестьянам личных и имущественных прав.
         2. Земельное устройство крестьян: усадебная оседлость, условия ее выкупа, надел крестьянам полевых угодий; раз­мер наделов, повинности крестьян за отводимую в надел зем­лю, предложение об обязательном выкупе угодий.
         3. Устройство дворовых людей.
         4. Устройство сельских обществ; допущение начала все-сословности в волостном правлении.
         5. Вотчинная власть помещиков.
         Если вопрос об освобождении личности крестьянина; ре­шался более или менее легко, то гораздо сложнее был вопрос о земельном наделе. Вопрос с усадебной оседлостью вскоре разрешился, ибо без усадьбы («строения с землей в черте селения»), без собственности на нее, полагали дворяне, ни­какого улучшения быта крестьян быть не может. Средняя стоимость усадебной оседлости была определена в 160 руб. с ревизской души. Пахотную землю предполагалось делить по «разрядам» крестьян (многоземельные, среднеземельные и малоземельные). За землю и ее использование должно было отвечать все крестьянское общество, оно же должно было вести расклад повинностей на общих сходах.
         Сложной проблемой в ходе реформ оказалось налажива­ние волостного и уездного правлений. Инициативу захвати­ли дворяне, продумавшие систему выборов уполномоченных, крестьянство же не сразу осознало жизненную важность этих вопросов, оно занималось разговорами на сходах, верило в справедливость «высочайшей» воли и порядочность  образо­ванных людей России.
         Важным инструментом налаживания отношений между крестьянами и помещиками явился институт мировых посред­ников. Многие из них с честью выполнили свое назначение, борясь с кастой имущих и правящих—волокит, крючкотво­ров, вымогателей[104]. Крестьян грабили ростовщики и поли­ция, а так же служащие шести уездных учреждений. Не слу­чайно появилась поговорка, что «воля—хуже неволи». Годы послереформенного развития показали огромную пагубность для крестьянского дела наличия многих; властей на уровне уезда. Это вело к разгулу бюрократизма, вымогательствам, бестолковщине и общей безответственности.
         У одного дела должен быть один руководитель, единый ор­ган, причем осуществляющий функции надзора, но не дикта­та—таким был вывод земцев, близко знакомых с положением в российской деревне.
                Для крестьянского дела «нужна власть, близко стоящая к народу, находящаяся к нему в не­посредственных и простых отношениях, не стесненная в сво­их действиях формализмом, имеющая право быстро прекра­щать злоупотребления и пользующаяся со стороны крестьян полным доверием»[105].
         Разрушение старого строя и создание нового уклада бы­ло процессом нелегким, «на первых порах все растерялось, оцепенело и замерло». Свобода не только дала простор ини­циативе и трудолюбию, она раскрепостила «тунеядцев и пьяниц». Пять лет после реформы были «вполне пьяными го­дами русского народа», пока нечего стало пропивать.
Нижегородский краевед В. И. Снежневский, проанализи­ровав в 1904 г. данные о состоянии крестьянского хозяйства в губернии, пришел к малоутешительным выводам о пер­спективах развития российской деревни. По его подсчетам, в дореформенное время среднепахотный надел на мужскую душу составлял 2,8 десятины, покосы—0,5 десятины на душу. На одно крестьянское хозяйство приходилось  1,75 лошади, 1,65 головы крупного рогатого скота на двор, 4 головы мел­кого. Годовой оброк с души к 50-м годам составлял 35 руб. 60 коп., барщинная запашка составляла примерно 50% от объема  крестьянской[106]. Сравнив эти данные с послерефор-менной статистикой,  исследователь пришел  к выводу,  что «при крепостном праве крестьянин был зажиточнее, чем ны­не»[107].
         Касаясь причин сильного обеднения крестьян, В. И. Снежневский указывал не на внезапно наступившую свободу, а на сокращение количества земли у крестьян (почти вдвое). Сокращение земельного надела в силу действия природного механизма в той же пропорции повело к сокращению скота, а соответственно и производства мяса.
         В деревне началось расслоение крестьянства, масса его подалась в города, на производство. Рушился привычный ук­лад. К 1900 году в Средневолжском и Заволжском районе числилось в промыслах (фабрично-заводских, земледельчес­ких, кустарно-ремесленных и отхожих) до 39% крестьян обо­его пола[108]. Значительное аграрное перенаселение деревни повлекло «активное включение всех категорий крестьян в раз­личного рода неземледельческие занятия»[109].
         Начиная с XVII—XVIII вв. стал активно развиваться всероссийский аграрный рынок, шло развитие капитализма вширь[110]. Губернские архивисты; пытались понять сущность новых сил, сокрушивших старый порядок, они стремились сохранить и лучший опыт предшествующего времени. Их вы­воды не противоречат тому, что ныне называют «буржуазной аграрной эволюцией»[111]. При условии естественного разви­тия, исключавшего мощные социальные потрясения, россий­ский аграрный капитализм, вероятно, мог развиваться толь­ко как капитализм, сбалансированный с уровнем и размахом промышленного развития.
         Осуществив сбор материалов и обобщив их результаты, сотрудники ГУАК выявили как положительное значение ве­ликой реформы, разрушившей крепостной строй, так и ее от­рицательные стороны. Они в основном были связаны с харак­тером землевладения и формой власти на местах. Губернские архивисты вполне осознавали тот факт, что освобождение крестьян не может быть полным без достаточного количест­ва земли и без усадьбы, которая является средоточием быта крестьян. Другой важный вывод заключался в том, что для успеха реформ, проводимых сверху, должны быть подготов­лены и посланы в провинцию специальные люди. Прообразом их видели институт мировых посредников.
         Сотрудники ГУАК сделали важный вывод об особой зна­чимости для проведения преобразований в России уездного звена. Должного внимания ему не уделялось. Исторически обоснованным был и вывод о необходимости существования одной власти у «крестьянского дела», власти компетентной, ответственной и близкой к народу. Вывод звучал вполне ре­волюционно.
         Губернские архивисты отмечали половинчатость реформ 60-х гг. XIX в., неподготовленность их осуществления. Они отмечали отрицательное значение для российской экономики «чиновничьей опеки», трудности переустройства крестьянско­го хозяйства на новый лад. Однако даже побочные результа­ты реформ были великими и имели для России историческое значение. «Все крестьянство отрешилось от прежняго   веко­вого застоя  и  неподвижности,—отмечали  архивисты,—дея­тельно ищет знаний и упорною самостоятельною работой на всех доступных ему путях домогается общаго переустройства своего быта на общих началах»[112].
         В трудах губернских ученых архивных комиссий содер­жатся ценные наблюдения над характером и значением про­веденной в России земской реформы, которая захватила ши­рокий круг интересов хозяйственной и культурной жизни на­рода[113]. Интерес к истории земства стимулировался особым вниманием сотрудников ГУАК к вопросам организации обще­ственного самоуправления. К тому же пути развития земских учреждений и архивных комиссий были тесно взаимосвязаны. Комиссии существовали в основном за счет земских средств.
          Оценка земского движения в России была очень высо­кой. Земцев называли «пионерами, делавшими первые шаги, расчистившими путь к дальнейшему развитию общественной инициативы и самодеятельности»[114]. Опыт работы земских учреждений давал пищу для размышлении о путях развития самоорганизации   народа   в   дальнейшем.    Исследователь В. Е. Чешихин подчеркивал: «тесная связь всех явлений зем-скаго развития с потребностями самых широких кругов насе­ления открывает в перспективе будущаго возможность новаго еще более плодотворнаго развития земскаго самоуправления, расцвета великой идеи строительства жизни соединенными силами самого населения»[115].
         Хозяйственные нужды земства покрывались за счет срав­нительно небольших средств населения. Из 14 руб. подушных, которые платили крестьяне, на уездные и земские повиннос­ти падало, 40 коп. с человека, на волостную и сельскую ад­министрацию полагалось 46 коп. с человека[116]. Земство уже в 70-е гг. практически, делами доказало свою полезность и необходимость. В короткое время были благоустроены доро­ги, построены мосты, организована «медицинская и учебная  часть»      У  земства обнаружилось важное свойство, которого так не хватало в России,— хозяйский глаз. К тому же зем­ства «строили дешевле, но лучше».
         Земство было отстранено от решения политических вопро­сов, ему поручены были лишь «местные пользы и нужды гу­берний и уездов». Система выборов была организована так, чтобы власть сохранялась в руках дворянства. Крестьяне с трудом могли пробиться к управлению, до 1906 г. гласных от крестьян назначал губернатор, а позднее—сход. Земцы при­ложили много сил, чтобы сократить и сделать более эффек­тивным «собственно крестьянское управление», урезать пра­ва уездных исправников в отношении крестьян.
         Земцы выступали борцами за демократические преобразо­вания. Они требовали свободы речей в земском собрании, публикации их выступлений в газетах без всякой правки. Земские гласные ставили вопрос об оплате их труда «за вре­мя служения», а не по фиксированной ставке («как поденщи­кам»). Последнее считали «грустным фактом неуважения к умственному труду»[117].
         В губернских земских управах было образовано пять от­делов: благотворительный, страховой, дорожная часть, про­довольственная, бухгалтерия и  казначейская часть. Земства приложили огромные усилия для организации сети народных училищ и «земско-образовательных школ». Так, в Нижего­родской губернии в 1865 году было 189 земских школ, а в 1894—421[118]. Преподавали в них закон божий, чтение по кни­гам гражданской и церковной печати, письмо и четыре дей­ствия арифметики, церковное пение. Кроме народных школ с четырехлетним сроком обучения с 1890 года стали органи­зовываться школы грамотности.
         B  Ярославской губернии к началу XX века грамотность мальчиков школьного возраста достигла 97%[119].
         Земства строили библиотеки, организовывали чтение лек­ций для народа. Большое внимание уделялось медицинскому обслуживанию населения, увеличению количества больниц, аптек, врачей в уездах. Развивалась сфера социального при­зрения, забирая до 6% сметы. Земцы принимали меры для улучшения мест заключения и в то же время занимались вы­сылкой в Сибирь «порочных членов»: воров-рецидивистов, поджигателей, растлителей. Земства содействовали развитию промыслов, экономии; и агрономии в уездах, организовывали
продажу сельскохозяйственных орудий, создавали кредитные товарищества и производственные артели.
         Земства организовали безукоризненно работающую зем­скую статистику. В ряде губерний по заказу земств профес­сор Докучаев провел «естественно-историческое обследова­ние».
         Характерными чертами земской организации, в отличие от чиновничьей касты, были выборность и коллегиальность руководства, полная гласность в работе, отсутствие канцеляр­ских тайн, близость к нуждам народа, энергичная практи­ческая деятельность, наличие высоких общественных идеа­лов. «Земство явилось для русских настоящей школой обще­ственного воспитания,—писал В. Е. Чешихин.—Эта доля его значения… превышает даже значение таких осязательных плодов ея, как земская школа, земская медицина и пр.»[120].
                   Занимались ли сотрудники губернских ученых архивных комиссий наряду с изучением локальной истории общеисто­рическими проблемами? Несомненно. Основные направления в изучении региональной истории определялись трудами вид­ных отечественных историков С. М. Соловьева, В. О. Клю­чевского, Н. И. Иловайского, И. Д. Забелина, С. Ф. Платоно­ва и других. Комиссии сделали интересные наблюдения по истории  славяно-русской колонизации  Руси,  они пытались на основе губернских изысканий создать общероссийскую ар­хеологическую карту. Архивисты уточняли и конкретизиро­вали ход развития важных общерусских исторических собы­тий, процессов. Изучался ход крестьянских  войн С. Т. Рази­на и Е. И. Пугачева на территории различных губерний, ос­вещались события церковного раскола.  Архивисты изучали жизнь и деятельность местных уроженцев, которые просла­вились в науке, искусстве, военной и общественной деятель­ности[121].
         Сотрудники ГУАК подчас напрямую обращались к пробле­мам общероссийского характера. Так, целый ряд работ по ис­тории российского масонства создала Т. О. Соколовская[122]. Труды западноевропейского путешественника А. Шлессинга исследовал С. И. Архангельский[123]. Древнюю символику на­родов исследовал А. А. Бобринский, многие ученые занима­лись церковно-историческими сюжетами.
         История губернских  ученых архивных комиссий дает в высшей степени интересный материал для рассмотрения про­блемы кризиса
буржуазной исторической науки в России, который «не представлял собой некоего всеохватывающего упад­ка»[124].
         Губернские ученые архивные комиссии не создали обоб­щающих трудов по истории России и не выдвинули какой-то новой исторической концепции. Однако нельзя забывать, что архивные комиссии сознательно концентрировали свои усилия на местной, региональной истории, которой мало кто зани­мался, и не ставили задач глобальных.
         Тем не менее в исто­рической перспективе именно эта деятельность должна была обеспечить новый, более качественный виток исторических обобщений—сводный курс российской истории.
         На первый взгляд исторические воззрения многочисленных сотрудников губернских ученых архивных комиссий представ­ляются эклектическими. Мы видим в них элементы, явно свой­ственные дворянской историографии, особенно в выступлени­ях и трудах деятелей Тверской, Рязанской, Костромской и Симбирской ГУАК. Явно проглядывают черты революционно-демократических воззрений о роли народа в истории и его видных представителей, таких, как Радищев  и Добролюбов, которых чтили саратовские и нижегородские архивисты. Не­сомненно, слышны и отголоски славянофильской сводной кон­цепции с учением о роли народных  нравственных начал, о силе национального духа, о «национально-исторической поч­ве», которые постоянно присутствуют в трудах Ярославской, Рязанской и Саратовской ГУАК. Налицо обращение к земско-областной теории А. П. Щапова у нижегородских архивистов. В то же время есть и элементы классового анализа, стрем­ление разобраться с базисными проблемами, как и неумение это сделать, обращение к деятельной личности и природным факторам. Монархическое и демократическое начала нахо­дятся в постоянном противодействии. Все это свидетельствует о том, что сотрудники ГУАК в эпоху кризиса буржуазной ис­ториографии, сопровождавшегося борьбой позитивистской, неокантианской и марксистской методологий, стремясь избе­жать крайностей, настойчиво искали свой, единственно пра­вильный метод из соединения частей различных методологий, которые проверялись на жизненность на  местном историчес­ком материале.
         В таком случае мы должны говорить не об эклектике, а о том, что губернские ученые архивные комиссии России в на­чале XX века в своих трудах развивали новую — синте­тическую концепцию истории России.
         Характерными чертами нарождавшейся новой концепции истории России были:
         а) признание народа главной силой исторического разви­тия, «кормильцем» государства и «сиротой», выносящим глав­ную тяжесть труда и борьбы;
         б) признание «общественной пользы» главной целью исто­рического творчества, критерием значения исторической дея­тельности и ориентиром для дальнейшего развития страны;
         в) признание главным условием существования и разви­тия единства и взаимодействия всех сословий российского об­щества, действующих сообща в составе единого организма;
         г) отрицание классовой борьбы в качестве движущей си­лы общественного развития, признание ее за проявление кри­зиса, аномалии в развитии народного организма;
         д) признание за основу жизнеспособности народа наличия исторически сложившегося бытового  уклада, для которого государственная власть служит лишь политической скрепой;
         е) признание опыта исторического и культурного разви­тия народа важным условием его дальнейшего развития;
         ж) наличие  элементов   материалистического  подхода к анализу общественного развития и отрицание учения об об­щественно-экономических формациях как конструкции искус­ственной, оправдывающей революционные катаклизмы;
         з) понимание органического или естественного развития народа как развития по восходящей;
и) уважение к духовному, умственному труду и отноше­ние к интеллигенции как цвету нации;
         к) признание многофакторности исторического развития и внутренних факторов главными.
         Сотрудники ГУАК определяли свою теорию как «нацио­нально-научную». Несомненно, с нею была связана одна из альтернатив дальнейшего исторического развития России.

 

ГЛАВА 3
НАУЧНЫЕ, ОБЩЕСТВЕННЫЕ СВЯЗИ
И ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ОТДЕЛЬНЫХ УЧЕНЫХ
АРХИВНЫХ КОМИССИЙ ПОВОЛЖЬЯ
 
         Кроме внутренних связей архивных комиссий с различны­ми категориями своих сотрудников на территориях губерний и за их пределами была налажена со временем тесная и ре­гулярная связь комиссий друг с другом. Особенно тесно бы­ли связаны архивные комиссии, имевшие свои печатные из­дания и регулярно обменивавшиеся ими.
         Развивались связи и с комиссиями, не имевшими своей из­дательской базы. В 1913—1914 гг. Нижегородская архивная комиссия поддерживала регулярную связь с 32 другими ар­хивными комиссиями.[125] Вятская ГУАК, образовавшаяся в 1905 г., высылала свои труды в 23 комиссии.[126]
         Через переписку и встречи своих представителей архив­ные комиссии согласовывали свои действия и по научной ра­боте в регионах, и по организации архивного дела. Сообща определяли свое отношение к мероприятиям правительства в области сбора и хранения российских архивов. Так было в начале XX века, когда готовилась архивная реформа, в 1908— 1911 гг., когда вновь поднялся вопрос о сохранении архивно­го достояния, в трудные годы первой мировой войны и рево­люции. Тенденции к объединению усилий отразились в созда­нии в 1917 г. Союза российских архивных деятелей.
         Архивные комиссии России провели четыре региональных съезда: 1901 г.—в Ярославле, 1903 г.—в Твери, 1906 г.—во Владимире, 1909 г.—в Костроме. На 1912 г. намечался регио­нальный съезд в Нижнем Новгороде, но был перекрыт широ­ко отмечавшимися в Поволжье торжествами в честь 300-ле­тия освобождения Москвы нижегородским ополчением под предводительством Минина и Пожарского. В связи с начав­шейся первой мировой войной был отменен региональный съезд в Вятке, планировавшийся на 1915 г.
         Кроме съездов в определенной последовательности прово­дилась работа региональных археологических курсов.  Проводились научные консультации а ведущими деятелями оте­чественной исторической науки, осуществлялась совместная деятельность по поиску и обработке комплексов исторических источников. Ярким примером является совместная работа нижегородских архивистов и столичного профессора С. Ф. Пла­тонова по созданию исчерпывающего свода источников по ис­тории Смуты и деятельности нижегородского ополчения.
         Научные связи губернских ученых архивных комиссий вы­ходили  и за границу. Тверские архивисты поддерживали связь с Русским Археологическим институтом в Константино­поле[127]. Нижегородская архивная комиссия имела контакт с институтом Карнеги, поддерживала деловые связи с профес­сорами Ингерхольмом и Альмквистом из  Швеции. С резуль­татами деятельности симбирских архивистов знакомил фран­цузов почетный член комиссии барон Иосиф де Бай.
         Несмотря на то, что деятельность губернских ученых ар­хивных комиссий развивалась по общим для всех их направ­лениям, каждая из комиссий несла черты неповторимости. Сказывались исторические особенности региона, специфика его народонаселения, сохранность источников и конечно же способности тех людей, что возглавляли комиссии и входили в их состав.
         Имея обширные связи, каждая из комиссий представляла собой организм достаточно автономный. История каждой ар­хивной комиссии заслуживает специального исследования. Не составляют исключения в этом правиле губернские уче­ные архивные комиссии Поволжья: Тверская, Ярославская, Нижегородская, Симбирская, Саратовская[128].
Тверская ГУАК
         Тверская губернская ученая архивная комиссия была от­крыта первой в  Российской империи и первой в Поволжье. На открытие ее 22 июня 1884 г. в 11 часов дня собрались почетные гости и ученые. Среди прибывших были академик и сенатор Н. В. Калачов, преосвященный Антонин, епископ Старицкий, викарий  Тверской  епископии,  директор   музея А. К. Жизневский, директор Тверской классической гимназии П. Ф. Симеон, протоиерей Владимирской церкви В. Ф. Владиславлев, действительные члены Тверского губернского ста­тистического комитета В. А. Плетнев и В. И. Покровский,  правитель канцелярии тверского губернатора В. И. Плетнев. На собрании было заслушано «предложение» управляющего министерства внутренних дел на имя тверского губернатора о «высочайшем» разрешении на открытие «в виде опыта» гу­бернских ученых архивных комиссий в губерниях Тверской, Тамбовской, Рязанской и Орловской[129].
         В речи после заслушивания «Оснований», на которых от­крывалась комиссия, Н. В. Калачов отметил, что «Тверская за­нимает бесспорно первое место не только как губерния, усе­янная, так сказать, древностями разного рода, но и обладаю­щая уже несколькими выдающимися деятелями по собира­нию и описанию этих древностей»[130]. Председатель император­ского Археологического института отметил, что музей Твер­ской губернии «исторический,, промышленный и статистичес­кий, уже известен всей России: его посещают не только за­нимающиеся древностями, но и простолюдины… не десятками, а нередко сотнями в один день»[131].
         Сенатор Н. В. Калачов отметил большое значение уже опубликованных статей о тверских древностях, в том числе церковных, для общего «нравственнаго преуспеяния» и заве­рил, что правительство готово поощрять данное стремление губернских архивистов и подать им при случае руку помощи. «Между тем Императорская Академия наук, заботливо сле­дящая за развитием в отечестве изучения древностей и гото­вая снабжать своими изданиями и указаниями деятелей по этой части,—отмечал академик Калачов,—признала необхо­димым сохранять в учреждаемых в губерниях исторических архивах те, заключающие в себе научные данные документы, которые часто гибнут в наших губерниях при уничтожении це­лыми тысячами дел и бумаг, оказывающимися ненужными для текущего делопроизводства или для  справок присутствен­ных мест»[132]. Н. В. Калачов отметил, что отныне правительст­во не только «разрешило», но и «указало» на необходимость «собираний и изысканий» старины и даже сделало губерна­торов непременными попечителями комиссий.
         Председателем Тверской ГУАК был избран действитель­ный член императорского Московского археологического об­щества ^Август Казимирович Жизневский, правителем; дел— Василий Иванович Покровский. На должность помощника председателя никто не согласился. Вопрос с помощником ос­тался открытым, как и вопрос о помещении,  которого у ко­миссии не было.
         На втором заседании комиссии были подняты более «зем­ные» вопросы, связанные с деятельностью архивной комис­сии. Было предложено приспособить для архива «бывший ра­бочий дом», обсуждалась программа деятельности. Она вклю­чала описание и обработку архивов: духовной консистории, Вышневолоцкого округа путей сообщения, губернского прав­ления, 13 полицейских управ,; дворянского депутатского соб­рания, казенной палаты, городских дум и управ, окружных судов, упраздненных судебных мест,  монастырских, собор­ных, приходских церквей, семинарии, училищ, частных лиц[133]. Был составлен циркуляр для начальников различных учреж­дений по выяснению состояния их архивов. В нем содержа­лась и просьба не уничтожать дел «без предварительного уведомления о сем» Тверской архивной комиссии.
         Утвержденная на втором собрании смета расходов состав­ляла 850 руб.: 400—на ремонт и приспособление дома, 120— сторожу, 200—на дрова, 100—на канцелярские расходы, 30— на бланки и прочие мелкие расходы[134].
         На собрании  выявился и первый «жертвователь»: член комиссии С. Д. Квашнин-Самарин пожертвовал комиссии свой стол. Решено было также уведомить об открытии дру­гие архивные комиссии и «просить их оказать содействие».
         Кроме лиц, бывших на открытии комиссии, в ее состав бы­ли введены: Савва, архиепископ Тверской и Кашинский, свя­щенник В. П. Успенский, С. Д. Квашнин-Самарин, И. И. Влезков, Н. Д. Квашнин-Самарин, библиотекарь Московского ар­хива министерства иностранных дел И. Ф. Токмаков.
            Тверская ученая архивная комиссия быстро росла чис­ленно. В отчете за 1888 г. указывалось, что в ее составе бы­ло уже 35 человек. Кроме губернатора, тайного советника А. Н. Сомова в нее вошли товарищ прокурора Тверского ок­ружного суда К. В. Андроников, «секретарь дворянства» Твер­ской губернии А. П. Апостолов, директор народных училищ А. М. Безобразов, преподаватель реального училища В. И. Бо­лотов, податной инспектор губернии Н. А. Виноградов, отстав­ной судебный следователь П. М. Вознесенский. Губернские чиновники имели значительное представительство в Тверской ГУАК. В члены комиссии были избраны также член-сотруд­ник Археологического института А. Ф. Селиванов, «канди­дат» императорского Московского университета М. Н. Спе­ранский, редактор-издатель журнала «Русская старина» тайный советник М. И. Семевский, доцент Петербургского уни­верситета И. А. Шляпкин[135].
         На 1900 г. личный состав Тверской ГУАК составлял 103 че­ловека. Среди них—95 действительных членов, 3—руководи­теля комиссии, 4—почетных члена и 1—непременный попе­читель. Представлено было 10 лиц духовного сословия, 6 кня­зей (Голицын Н. Д., Оболенский А. В., Вяземский Л. Д., Хил-ков М. И., Ширинский-Шахматов А. А., Путятин П. А.), 3 гра­фа, 1 барон, представители местной интеллигенции, а больше всего—местные чиновники[136]. Однако в комиссию были приняты  и лица, составлявшие цвет отечественной науки, в том числе исторической: Забелин И. Е., Иловайский Д. И., Пла­тонов С. Ф., Спицын А. А. и другие[137]. В число тверских уче­ных архивистов входили три женщины: Ольга Христиановна Агренева-Славянская, графиня Прасковья Сергеевна Уваро­ва и Тира Оттовна Соколовская.
         Тверская ГУАК оказалась одной из самых «титулован­ных» комиссий Российской империи.( Естественно, это сказа­лось на проблематике исследований в области местной ста­рины и на их идейно-политическом направлении.
         К 1888 г. Тверская комиссия получила наконец свое по­мещение на втором этаже каменного дома, где поместили в кладовой архив и библиотеку. Денежные средства поступали в виде пособий от губернского земства,  и от продажи собст­венных изданий. Расход за 1888 г. составил, например, 218 руб. 31 коп., а на 1 января в остатке числилось 11 руб. 94 коп.[138]. Комиссия уже тогда едва сводила концы с конца­ми.
         На собраниях постоянно  ставились и обсуждались вопро­сы о поиске и публикации источников по местной истории. Был заслушан доклад о найденном сочинении Юрия Крижанича «Обиаснение виводно о письме словенском» (XIII засе­дание), сообщение В. И. Успенского о г. Кличене, разорен­ном новгородцами в 1393 г., о погосте Рожке близ Осташко­ва. В комиссию поступали сведения об источниках и копии самих источников по истории Твери и других городов и мест­ностей губернии, в частности писцовые и переписные книги. Графиня П. С. Уварова составила сборник по археологии Тверской губернии, а М. И. Семевский ходатайствовал о вос­становлении памятника Екатерине II в Твери, о пользе «уст­роения  заседаний» архивной комиссии зимой, о расширении промышленного отдела в музее и о собирании в музее порт-
ретов, автографов и трудов лиц, родившихся в Тверской гу­бернии[139]. Последнее предложение нашло живой  отклик и стало затем традицией в работе большинства ученых архив­ных комиссий.
         К январю 1888 г.  в  музее  Тверской  ГУАК хранилось 3468 рукописей и документов, за год было приобретено еще 793 «нумера». Получен был архив землевладельцев Дубасовых (204 столбца), родовые документы Жеребцовых. От про­фессора Казанского университета Д. А. Корсакова получено 80 столбцов грамот и других документов помещиков Ларио­новых, Мухановых, Хомутовых, Левашовых.  Это были вот­чинные документы, поместные акты, ввозные, раздельные, по-ступные, отпускные, меновые, отписные, кортомные, поряд­ные записи, расписки и квитанции, заемные кабалы, роспи­си приданого, выписи из писцовых, переписных и отказных книг, купчие крепости, различные памяти, указы судных, хо­лопьих и других приказов[140]. Особую ценность представляла выпись из писцовой книги Бежецкой пятины Белозерской по­ловины писца князя Василия Звенигородского.
         В библиотеке комиссии содержалось 714 книг. Они были присланы отдельными лицами или обществами: Император­ским Русским географическим, историко-филологическим при Харьковском университете, Казанским обществом археоло­гии, истории и этнографии и других. Были присланы в 1888 г. книги и собственные издания архивных комиссий Орловской (4), Рязанской (4), Нижегородской (1), Саратовской (2), Таврической (2), Тамбовской (I)[141].
            В архив комиссии на 1 января 1889 г. поступило 4963 де­ла, отобранные из архивов уездных и городских учреждений. В музее хранилось 4076 предметов, за год их поступило 667. За текущий год музей посетило 6435 человек[142]. В сентябре 1891 г. комиссию и музей посетил министр народного просве­щения граф И. Д. Делянов[143].
         С первых же лет деятельности Тверская ГУАК стала публиковать материалы, имевшие важное значение и для об­щерусской истории. Епископ Савва собрал труд «Письма Фи­ларета митрополита Московского и Коломенского к Высочай­шим особам и разным лицам» (24 письма), А. К. Жизнев-ский осуществил описание синодика Старицкого Успенского монастыря XVII в., протоиерей Владиславлев издал труд «Рукопись князя Терентия Ивановича Волоскова о вразум­лении раскольников», а В, И, Колосов издал в Журнале министерства народного просвещения (№ 12 за 1888 г.) «Вновь открытое сочинение Юрия; Крижанича», опубликовано было «Житие Арсения епископа Тверского» и работа «Александр Сергеевич Пушкин в Тверской губернии в 1827 г.», Квашнин-Самарин подготовил труд «Исследование озер и рек Тверской губернии». Переписную книгу Бежецкого верху 1709 г. ис­следовал Н. Н. Овсяников, историю учреждения врачебной управы Тверской губернии—В. А. Плетнев, А. Д. Покровский описал реставрацию древнего храма в с. Микулино Городи­ще[144]. В. Н. Сторожев написал работу «Тверское дворянство по десятням XVII в.», которая вышла в 3-х выпусках. Несмот­ря на то, что объект исследования был ограничен рамками губернии, направления приложения сил губернских архивис­тов были разнообразными.
         Случались в жизни Тверской ГУАК и события, не совсем укладывающиеся в традиционные рамки. Так, в 1900 г. «Тверской музей был осчастливлен посещением… Августейше­го Президента Академии Наук, Великого Князя Константи­на Константиновича» и его высочество «осматривал Музей около часу, внимательно выслушивая объяснения, которые давал Председатель Комиссии И. А. Иванов». Великому кня­зю «было угодно» назвать Тверской музей «богатым»[145]. А годом: ранее члены комиссии и церковные власти производили осмотр Отроча монастыря с целью восстановить келью, в ко­торой скончался во время Смуты митрополит Филипп.
         Сле­дует отметить, что в докладах и публикациях Тверской ГУАК приводилась масса сведений по истории Тверской епархии, церквах и монастырях, религиозных деятелях, иконах и мо­щах: о древностях  церкви с. Бернова, о Казанской церкви в Ржеве, о биографии епископа Хрисанфа, о лицевой псалтири Калязина монастыря, положенной туда в 1602 г. боярином Д. И. Годуновым и др. Председатель комиссии сделал доклад на 73-м заседании о пребывании в Тверской губернии полно­мочного магистра Мальтийского ордена при Российском дво­ре графа Ю. П. Литта, которого император Павел I выслал в 1799 г. в г. Кимры, где тот и находился до 1810 г.[146]. В твер­ской музей позднее поступили масонские знаки и документы владельца имения в с. Желнино Тверского уезда барона Вальтера фон Кронека, а также масонские документы Ф. Н. Глинки.
         Тверскими архивистами было собрано большое количест­во монастырских документов, сведения о местных князьях и  «чудотворцах»: князе Федоре Черном, Михаиле  Тверском, Владимире и Агриппине Ржевских. Приобретены письма и за­писки Ф. Н. Глинки. Делались отчеты об археологических находках у д. Савинские Горки, о раскопках на Юрьевецком городище Старицкого уезда, где были найдены вещи «типа дьяковских»[147].
         6 мая 1900 г., в день столетия со дня кончины полководца А. В. Суворова, на заседании Тверской комиссии слушались специальные доклады и сообщения. На заседаниях комиссии обсуждались и исторические исследования,  вышедшие в уни­верситетских городах.
         По-прежнему предметом особой гордости комиссии оста­вался музей. Основанный еще в 1866 г. А. К. Жизневским, он вначале располагался в зале мужской гимназии, а в 1895 г. музей занял западное крыло Тверского дворца (9 ком­нат). Через два года к ним добавились еще три комнаты, ку­да и была перенесена вся коллекция. «Предмет особенных по­печений» комиссии—музей постоянно пополнялся через спе­циальные поисковые мероприятия и добровольные поступле­ния. Приобретен был Литовский статус 1588 г. Льва Сапеги из друкарни Мамоничей, реликвии времен Крымской войны, курганные находки, иконы, старинные вещи, портреты, афиши, медали, фотографии и т. д.
         Члены Тверской ГУАК приняли активное участие в соору­жении памятника на истоке р. Волги у д. Волговерховье. На месте, где еще при царе Алексее Михайловиче был постав­лен монастырь, решили соорудить часовню. В 1895 г. тверичи вышли с ходатайством в МВД, но только через два года, когда министр снесся с синодом, были выделены деньги на памятник, а император «соизволил разрешить сбор пожертво­ваний на устройство часовни на истоке Волги в 18 губерниях Волжского бассейна: Тверской, Московской, Новгородской, Владимирской,  Ярославской,  Костромской, Рязанской,  Ор­ловской, Калужской, Нижегородской, Тамбовской, Казанской, Вятской, Пермской, Симбирской, Самарской, Саратовской и Астраханской»[148]. К 1900 г. собрали 4817 руб. 31 коп., они по­шли на постройку храма  в Волговерховье и школы для крестьянских детей.
         Подводя итоги за 1900 г., комиссия отмечала, что в исто­рический архив ее поступило 70 489 дел, из них оставлено на хранение 629. А всего описано 4051 дело[149]. Описи составля­лись по уездам, дела их делились по разрядам: уголовные, гражданские, административные. В них указывалось содер­жание число листов, время создания. Кроме того, архивиста­ми были исправлены описи 2732 дел.
         В библиотеке комиссии к 1901 г. насчитывалось 7131 том. Наибольшее количество книг собрали в результате обмена изданиями с различными обществами и учреждениям[150].
         В начале XX в. Тверская ГУАК быстро росла численно. Так, если в 1891 г. в ее составе было 43 человека[151], в 1892 г.— 48[152], в 1894 г.—54[153], в 1900—103, то к 1912 г. комиссия на­считывала около 270 членов, в том числе 24 почетных[154]. Од­нако, как и в других комиссиях России, основную работу вы­полняло ядро, состоящее из 15—20 человек.
С апреля 1902 г. тверские архивисты начали подготовку к проведению в августе 1903 г. 2-го областного археологическо­го съезда. Под руководством председателя комиссии И. А. Иванова и губернатора Н. Д. Голицына над подготов­кой к проведению столь ответственного мероприятия тру­дилось 32 члена комиссии. Составлена была программа ра­боты 7 секций:
         1. Первобытные древности. Каменный век. Курганная эпо­ха.
         2. Областная история.
         3. Живая старина. Особенности языка. Обряды. Обычаи. Поверья. Песни. Предания и сказки.
         4. Памятники церковной и гражданской старины. Памят­ники церковного и гражданского зодчества. Надгробные и другие наземные памятники. Иконописание. Домашняя утварь и одежда.
            5. Областная этнография. Исследование современного эт­нографического состояния населения области и его прошлого.
         6. Вопросы архивоведения. Положение архивного дела в губерниях. Устройство местных архивов. Порядок поступле­ния архивных дел из местных, правительственных и общест­венных учреждений в губернский архив. Что необходимо сде­лать для правильной постановки губернских архивов?
         7. Архивные комиссии и их современное положение. Воп­росы, связанные с деятельностью архивных комиссий по охра­нению местных древностей, устройству музеев, изданию исто­рических документов  и  археологическими исследованиями края[155].
         Кроме обширной и детально разработанной программы были предусмотрены выставки предметов из музеев, рукописных и старопечатных книг, экскурсии по Твери и окрест­ным монастырям, а также в г. Торжок и г. Старица. Члены комиссии подготовили к съезду научные рефераты. Для про­ведения съезда изыскано было 5202 руб.[156].
         Тверской съезд «исследователей истории и древностей Новгородской и Ростово-Суздальской областей и представи­телей Архивных Комиссий Империи» прошел успешно. К ра­боте были привлечены столичные ученые. Результаты съезда были опубликованы в специальном издании[157].
         В конце мая—начале июня 1904 г. в Твери проходила ра­бота археологических курсов. Для чтения лекций были при­глашены известные ученые России. Цикл из 10 лекций по русской истории «от Смуты до Петра Великого» вел профес­сор Петербургского университета С. Ф. Платонов. Профес­сор Н. В. Покровский прочитал 7 лекций по русской церков­ной архитектуре и иконографии. Академик А. И. Соболевский выступил с лекциями по русской палеографии, а практичес­кие занятия по палеографии вел В. В.) Майков. Профессор И. Я. Гурлянд посвятил 7 лекций приказам Московской Ру­си. Кроме тверичей на курсах присутствовали представители архивных комиссий: Нижегородской, Костромской, Ярослав­ской и Пермской. Всего слушателей было: 346 человек уча­щихся, 153—«учащих», 119 духовных лиц, 382 члена архив­ных крмиссий и прочие[158]. Отклики о курсах в Твери были са­мые положительные.
         За 10 лет, с 1903 г. по 1912 включительно, Тверская уче­ная архивная комиссия опубликовала 28 отдельных изданий. Среди них были исследования по местной истории, археоло­гическая карта губернии[159], описания местных архивов, ука­затели и описания[160], этнографические труды, письма, мему­ары[161], работа Т. О. Соколовской по истории русского масон­ства[162].
         Ежегодно комиссия организовывала археологические эк­скурсии: на раскопки в с. Микулино Городище, на родину ма­тери тверского князя Михаила Ярославича в с. Эдимоново, в г. Калязин, в с. Дуденево, где велись курганные раскопки. В мае 1908 г. туда выезжало семейство великого князя Констан­тина Константиновича в сопровождении профессора С. Ф. Платонова[163]. А еще ранее император Николай II по просьбе председателя Тверской ГУАК принял комиссию и му­зей «под Августейшее покровительство» и прислал в музей свою фотографию. Это заставило местные власти внимательнее относиться к нуждам комиссии. Руководство Твер­ской ГУАК, стремясь поправить материальное положение ко­миссии, устроило при историческом архиве торговое помеще­ние и за шесть лет сдачи его в аренду получило более 9 тыс. рублей.
         Летом 1909 г. Тверская ученая архивная комиссия торже­ственно отмечала двадцатипятилетний юбилей своей деятель­ности. Юбилей, как обычно, означал подведение итогов дея­тельности и их оценку. Празднование началось в Костроме, где 20 июня открылся IV областной археологический съезд, на котором присутствовали действительные и почетные члены Тверской архивной комиссии. В костромском кафедральном соборе прошло молебствие с «провозглашением многолетия Царской фамилии и Тверской Архивной Комиссии». Архи­епископ Тихон в яркой речи вместе с пожеланием процвета­ния первой российской архивной комиссии пожелал, «чтобы наука Археология приобрела, наконец,) права гражданства в нашем обществе, чтобы она перестала быть уделом лишь не­большой группы лиц, специально ей себя посвятивших; что­бы уважение к Археологии проникло в широкие массы насе­ления; чтобы каждый русский интеллигент считал обязатель­ным для себя быть достаточно знакомым и—главное—любить свою национальную древность»[164]. Отметив, что только на фундаменте прошлого можно прочно устраивать свое насто­ящее, архиепископ Тихон вполне в духе славянофильского учения призвал и народ, и правителей хранить «исконные на­чала, которые положены в основу жизни народной», его осо­бую душу, особый нравственный облик.
         Профессор Д. А. Корсаков в своей речи отметил большие заслуги первого председателя Тверской ГУАК А. К. Жизневского, поляка, католика по вероисповеданию, юриста по об­разованию, финансиста по профессии, который «совершенно сроднился с русским народом, полюбил сердечно наше рус­ское прошлое, жил одною с нами жизнью в настоящем и ве­ровал в грядущие великие судьбы России»[165]. Отмечена была и большая его заслуга в создании музея, который относился не только к числу старейших, но и лучших в России.
         Празднование юбилея комиссии в Твери также началось с молебствия. На имя губернатора Н. Г. фон Бюнтинга была получена телеграмма Николая II, который благодарил комис­сию за «верноподданнические чувства» и желал ей «дальнейшей плодотворной деятельности в деле изучения истории до­рогой нашей родины».
         Говоря об истории архивной комиссии, П. Ф. Симеон от­метил в своей речи на юбилейном празднестве, что любовь к истории свойственна не только дворянству, но и сословию куп­цов, из среды которых вышел ряд меценатов. «Тверь по ог­ромной роли, которую она играла в древней нашей истории,— говорил П. Ф. Симеон,—благодаря своему выгодному геогра­фическому положению на водном пути с востока; на запад, вполне заслуживает стать центром для изучения судеб об­ширного верхневолжского края…»[166].
         Поздравляя Тверскую архивную комиссию с юбилеем, про­фессор С. Ф. Платонов отмечал, что четверть века прошла «в живых и бодрых трудах на пользу нашей русской науки и общественности»[167].
         В 1912 г. в Твери вновь были организованы археологичес­кие курсы. Цикл из 11 лекций по русской истории со времен Владимиро-Суздальской Руси до времени правления Алексея Михайловича читал пользующийся исключительным призна­нием поволжских архивистов профессор С. Ф. Платонов. Ака­демик А. И. Соболевский читал лекции по древней русской литературе, а профессор Н. М. Каринский—по русской пале­ографии. Н. Л. Окунев знакомил слушателей с русским цер­ковным зодчеством, Н. П. Сычов—с историей русской скульп­туры и иконописи. Лекции по русской церковной живописи читал В. К. Мясоедов. Организаторы курсов отмечали, что лекции известных ученых «имели выдающийся успех[168].
            В апреле 1910 г. после всенощного бдения, утренней ли­тургии и панихиды Тверская архивная комиссия провела за­седание в память деятелей Смутного времени. Заседание от­крывалось выступлением специалиста по эпохе Смуты про­фессора С. Ф. Платонова[169]. В ноябре 1912 г. во время войны балканских; славян и греков с турками, когда «с необычай­ной силой пробудились в России славянския симпатии», Твер­ская архивная комиссия при содействии петроградского Сла­вянского благотворительного общества провела славянский вечер[170].
         События первой мировой войны тяжело отразились на дея­тельности Тверской ГУАК, как и на работе всех архивных комиссий Российской империи. Впрочем, оскудение финансовой базы комиссии началось еще раньше. Если в революционный 1905 г. пять уездных земских управ из 22 не дали обычных головых поступлений (25 руб.) в архивную комиссию, то в 1008 г—13, а в 1912—16[171] Тверская городская земская управа с 1909 г. стала выплачивать комиссии 100 руб. в год вместо прежних 300 руб.
         С музеем, имеющим около 13 тысяч «предметов» и почти тысячу старинных рукописей, с историческим архивом, со­держащим более 25 тыс. дел, и библиотекой, содержащей око­ло 11 тыс. томов, Тверская губернская ученая архивная ко­миссия подошла к революционному 1917 году. Историческое достояние, собранное Тверской ГУАК, и поныне продолжает свою благородную службу.
Костромская ГУАК
         Костромская губернская ученая архивная комиссия была открыта 15 июля 1885 г. Первым председателем ее был из­бран хорошо известный в Костромском крае политический деятель Николай Николаевич Селифонтов (1835—1900). По­святив специальный том и отдельные исследования памяти Н. И. Селифонтова, члена Государственного Совета, статссекретаря, действительного тайного советника, костромские ар­хивисты отмечали его замечательные человеческие качества и организаторские способности. Уроженец с. Семеновского Нерехотского уезда воспитывался «под ферулой довольно строгой, но образованной матери», закончил училище право­ведения и в 1856 г. поступил на службу в министерство юс­тиции. Отличаясь большим трудолюбием, Н. Н. Селифонтов «не преминул примкнуть к людям нового направления», ув­лекся историей, археологией и уже в первом литературно-ис­торическом труде «Стольник Даудов» выступил с критикой всего «обветшалого и тормозящего»[172].
         Критикуя крепостное  право, Н. Н. Селифонтов произно­сил в Петербурге речи, «полные убеждения в справедливости и необходимости реформ», причем не ради громких фраз, а «ради правды и благосостояния России». Он требовал осво­бодить крестьян «с землею», высказывался за использование свободного труда в помещичьих хозяйствах, за внимание к «нуждам деревни». Залог успешного движения по новому пу­ти он видел в самоуправлении, земстве и истинном правопо­рядке. Его продвижение по службе сопровождалось ростом недовольства общественными порядками и желанием уйти в отставку. «Такая шла наглая и отчаянная вакханалия…—воз­мущался Н. Н. Селифонтов, будучи товарищем министра пу­тей сообщения.—Общественный пирог глотался, точно акула­ми, разными ловкими искателями поживиться за счет казны. Это чисто саранча…»[173]
         Когда летом во время «вакации» Н. Н. Селифонтов жил в селе, писал статьи и делал шкафы, он познакомился с гу­бернскими архивистами, и они ему предложили стать пред­седателем комиссии. Костромичи знали об увлечении их зем­ляка историей. Он печатался в «Летописи занятия археогра­фической комиссии», в «Русской старине», в археологических журналах. Приняв через некоторое время предложение кост­ромских архивистов, Н. Н. Селифонтов 12 лет возглавлял Костромскую ГУАК.
            Комиссия начала работу в сложных условиях. Отчет за первый год работы сопровождался письмами костромскому предводителю дворянства с просьбой о денежной помощи[174].
          Как яркая и талантливая личность, Н. Н. Селифонтов ока­зал большое влияние не только на текущие дела комиссии, на характер ее научной и архивной деятельности, но и опре­делил направление дальнейшего развития. При жизни Селифонтова Костромская ГУАК издала 16 отдельных трудов и 4 выпуска сборника «Костромская старина». Сам председа­тель изучил родословную Селифонтовых и Румянцевых, про­ведена была подробная опись 440 рукописей 17—18 вв. из Линевского и 279 дел Шевлягинского и Долматовского ар­хивов. К 1900 г. Костромская ГУАК состояла из 20 почетных и 300 действительных членов[175],  H. Н. Селифонтов,  будучи способным и талантливым работником, умел всех заинтересо­вать и вызывал сочувствие «со стороны земства, города и частных лиц».
         Инициативе тайного советника Н. Н. Селифонтова во многом принадлежит то, что Костромская ГУАК значитель­ное внимание в своей поисковой, научной и публикаторской деятельности уделяла истории предков и истории воцарения в России династии Романовых. Н. Н. Селифонтов, призывая к реформам и устранению с исторического пути России всего тормозящего, был искренним монархистом, тем более что и отмена крепостного права началась сверху. На заседании ко­миссии 18 мая 1895 г. было отмечено, что 12 июля будущего года исполняется 300 лет со дня рождения Михаила Федоро­вича Романова, «а через 17 лет, 24 февраля 1913 г.—300 лет  вступления на Всероссийский престол ныне благопо­лучно царствующего Дома Романовых»[176]. Комиссия назвала эти события важными для России и особо значимыми для костромичей, ибо мать Михаила Романова—Ксения Иванов­на Шестова родилась в тех местах и владела «по свою кон­чину» Домнинской вотчиной, состоящей из 50 поселений в Бу-евской осаде Костромского уезда. К тому же Михаил Рома­нов именно в костромском Ипатьевском монастыре, «уступая мольбам представителей всей России и внимая кроткому, по­коряющемуся Божьему Промыслу гласу матери», дал согла­сие на воцарение, а 14 марта 1613 г. в с. Домнино царь-«отрок» был спасен от убийц «беззаветно преданным своему гос­подину крестьянином Иваном Сусаниным»[177].
         Костромская ГУАК разработала «план собирания нуж­ных исторических материалов для воссоздания прошедшаго предков царя Михаила Федоровича со стороны родительницы великой инокини Марфы, а также и со стороны его родителя святейшаго всероссийского патриарха Филарета» и опубли­ковала его в № 40 «Костромских губернских ведомостей». Вскоре в письме Селифонтову из Петербурга Л. Н. Майков сообщил, что император всероссийский об этом  узнал и ему «благоугодно было, не только обратить… внимание на заро­дившееся в среде Костромской архивной комиссии предполо­жение, но более того, и указать на возможность содействия к осуществлению сего предположения». В ответном письме от 28 июня 1895 г. Н. Н. Селифонтов благодарил «благоговей­но» сенатора и уверял, что от его сообщения ощущает «при­лив нравственных сил»[178]. Тогда же в ходе переписки родилась идея создания при библиотеке и архиве комиссии специально­го отдела—«Романовского». В  последующие годы, вплоть до 1913 г., комиссия упорно занималась воплощением этого пла­на в жизнь. Серьезным препятствием на ее пути были «край­не  скудные денежные средства»—от 500 до 800 руб. субси­дий в год со стороны губернского земства и министерства юстиции. Однако нашлись богатые жертвователи: купец 1 гильдии из Плеса К. Г. Горбунов (700 руб.), генерал-майор И. Н. Чалеев (347 руб.), кинешемский городской голова И. Л. Душин (100 руб.) и купец Третьяков[179].
         Тогда же, при Н. Н. Селифонтове, было решено поставить памятник Ивану Сусанину на средства костромского дворянства.
         За время председательства Н. Н. Селифонтова в четырех выпусках «Костромской старины» было дано 13 публикаций исторических документов общим числом более 800. Среди них рукописи из архива Макарьевского Унженского монас­тыря XVII—XIX вв., описания более 700 документов из Ли-невско-Шевлягинского архива[180], рукописи Шангского городи­ща, ряда монастырей, документы из архивов Ермоловых, Си-горского, Горского, отдельные акты и выписки из писцовых книг. В 4-м выпуске «Костромской старины» (1897 г.) было дано описание 3-го комплекса архивных документов—Лосев­ского[181].
            Приводились сведения о «древностях» края, истори­ческие описания уездов, очерки, составлены были указатели материалов и сборников по археографии Костромской губер­нии[182]. Активное участие в их подготовке и издании принима­ли   Н. И. Коробицын,   И. В. Миловидов,  Д. П. Дементьев, И. П. Херсонский, П. А. Илинский, протоиерей Диев.
         Сведения об археологических памятниках Костромской гу­бернии публиковали В. Г. Пирогов, И. В. Миловидов, И. Д. Преображенский. Серьезных научных исследований по истории Костромского края вначале не было создано, дело ограничивалось описаниями и очерками[183].
         Большой заслугой Н. Н. Селифонтова является выпуск «Указателя  книг, статей и мыслей о Костромском крае по концепции их содержания» (Кострома, 1907), в котором да­валась литература по различным вопросам местной истории (археологическим изысканиям, общеисторическим вопросам, истории сел, посадов, слобод, городов, монастырей и собо­ров, о быте и верованиях костромичей, о развитии культуры и образования в крае). Труд, вышедший после смерти Сели­фонтова, был завершен И. В. Баженовым.
         В 1901 г. под редакцией члена архивной комиссии В. А. Со­колова увидел свет пятый выпуск сборника «Костромская ста­рина».  В нем публиковалась; опись  108 рукописей XVII— XVIII вв. из церкви с. Коровного Солигалического уезда, опи­си документов из архивов Костромской казенной палаты и бывшей палаты государственных имуществ[184]. В приложении были напечатаны описания и фрагменты 15 недавно обнару­женных источников: синодиков, исторических повестей, сон­ников, лечебников и т. д. В сборнике публиковалась статья А. И. Поливанова об археологическом исследовании Бого­родского городища Варнавинского; уезда, дневник раскопок курганов в 1895—1899 гг.  Н. М. Бекаревича, «Описание и критический разбор рукописей, содержащих службу и сказания о явлениях и чудесах Федоровской иконы Божьей Мате­ри, имеющихся в библиотеке комиссии» В. А. Соколова и дру­гие материалы, отражающие многогранную деятельность Костромской ГУАК.
         В публикациях комиссии были даны описания и очер­ки истории не только   самого  губернского  города,  но   и  многих   городов   и   сел: г. Юрьевца, «заштатного» г. Луха, гг. Солигалича, Большие Соли, Плеса, Буя, Чухломы, сел Новленского, Холм, Унорож, Михайловского, Шехта, Троицкого (Ликургской волости), Благовещенского, Соболева, Бобушкина (Сокольского)[185], Кажирова (Ветлужского уезда), Ветлуга и многих других. Изучалась история монастырей, при этом ис­пользовались акты из монастырских архивов, описывались деяния религиозных подвижников Макария Желтоводского и Унженского, Тихона Луховского, Варнавы Ветлужского, Симона Юрьевецкого.
         Итоги развития Костромской ГУАК в первое пятилетие XX в. подвел последний (6-й) выпуск «Костромской старины» (Кострома, 1906). В томе, посвященном памяти Н. Н. Селифонтова, наряду с традиционными материалами: описями до­кументов, фрагментами источников, очерками, отчетами о де­лах комиссии—содержалась программа III областного архе­ологического съезда во Владимире, отчет о Тверских археоло­гических курсах и пять материалов церковного характера. Из особо интересных публикаций следует отметить историко-архитектурный очерк о костромском кремле И. В. Баженова и опись рукописей «Шахова архива» П. А. Илинского[186].
         Последний выпуск сборника Костромской ГУАК свиде­тельствует о назревании внутреннего кризиса, проявляющего­ся как в уменьшении источникового материала, так и в суженности исследовательской проблематики. Возрастало и ко­личество церковно-религиозных сюжетов. Разрозненные мате­риалы не укладывались в русло какой-то определенной кон­цепции, они объединялись в основном признаком «территори­альным»: по содержанию или по месту находки. Кризис усу­губился событиями первой российской революции 1905—1907гг. и последующим периодом реакции. Костромская ГУАК вскоре утратила   возможности «единоличного» развития. В 1911г.  образуется Костромское научное общество по изучению местного края во главе с И. В. Шулепниковым, а в 1918г. Архивная комиссия  становится одним  из его подразделений. Однако этому предшествовал  период довольно активной и разнообразной деятельности костромских архи­вистов.
         С 1901 по 1906 г. возглавлял Костромскую ГУАК сам не­пременный попечитель, губернатор Л. М. Князев. Текущими делами комиссии руководил товарищ председателя П. А. Илинский, правителем дел был А. И. Черницын. Руко­водством и организацией, исследовательской и общественной деятельностью комиссии занимались 6—8 человек. Это крас­норечиво подтверждают журналы заседания комиссии. В чис­ло активистов входили П. А. Илинский, члены совета комис­сии И. В. Баженов, С. Н. Романовский, И. М. Студицкий, А. И. Черницын, а также священник П. А. Алмазов, П. Т. и Н. П. Виноградовы, П. Н. Москвин и священник В. А. Соко­лов.
         В трудные   для   деятельности   комиссии   1905—1907 гг. Костромская ГУАК не только поддерживала связи с комис­сиями Вятской, Нижегородской, Оренбургской, Таврической, Пермской, Черниговской, Тамбовской, Тверской и Владимирской[187], но и установила связи с целым рядом научных учреж­дений, НИО России, государственными учреждениями и об­щественными организациями. Документы комиссии, прежде всего протоколы заседаний, переписка, журналы входящих и исходящих бумаг, позволяют проследить характер  этих свя­зей. Это научные консультации, поиск источников, обмен из­даниями, предметами старины, высылка отчетов, обмен раз­личной информацией. Костромичи имели связи с император­ской Археологической комиссией, Петровским обществом ис­следователей Астраханского края, императорским Русским географическим обществом, Обществом исследователей древ­ностей российских при Казанском университете, Обществом истории, филологии и права при императорском Варшавском университете, Харьковским историко-филологическим  обще­ством, императорским Московским археологическим общест­вом, с отделением Архива императорского двора, император­ским Русским историческим обществом, Одесской городской публичной библиотекой, императорским Археологическим ин­ститутом, Астраханской общественной библиотекой, Красно­ярским подотделом Восточно-Сибирского Русского географи­ческого общества и другими организациями.   Сохранилось много материалов о переписке с государственными и земски­ми учреждениями Костромской губернии, различными цент­ральными музеями, архивами, библиотеками, Оружейной палатой. Поддерживались связи с Академией наук, с Православным Палестинским обществом.
         С 1905 г. в Костромской архивной комиссии обнаружились новые тенденции. Наряду с представителями местного чинов­ничества и интеллигенции—художником Г. С. Философовым, инспектором гимназий А. Н. Орловым, преподавателем гим­назии В. П. Крашенинниковым, ректором духовной семина­рии Николаем в действительные члены комиссии был принят начальник судоходной дистанции В. П. Сидоров и два фабри­канта из с. Родники Н. М. Красильщиков и И. А. Иванчиков[188]. Естественно, что от этих лиц помощи можно было ждать только материальной.
         Материальное же  положение архивной комиссии с нача­лом революционных событий в стране резко ухудшилось. В октябре 1905 г. Кинешемская земская управа сообщила, что сессия отклонила ее ходатайство об очередном годовом по­собии в 50 руб.[189]. Отказали в выплате пособия уездные зем­ские собрания Костромы, Макарьева и Солигалича[190]. В ок­тябре 1906 г. отказали в выплате пособия Кологривская, Вар-навинская и Буйская управы[191]. В декабре «за недостатком средств» отклонила ходатайство Ветлужская земская управа, а затем—Кинешемская, причем ее секретарь Лебедев при­слал 1 руб.[192]. В феврале 1907 г. Нерехотская, Галичская и Солигаличская земские управы отклонили просьбу комиссии о пожертвовании на музей с Романовским отделом[193], зато ку­пец из Плеса В. А. Горбунов прислал 500 руб., а фабрикант Н. М. Красильщиков—200[194].
         Осенью 1907 г. Костромская ГУАК разослала по земским управам отношения с просьбой о пожертвованиях на проведе­ние IV областного археологического съезда в Костроме. В ян­варе 1908 г. пришло пожертвование в 25 руб. от Пучежской городской управы и 10 руб. от Юрьевецкой[195]. Отказали зем­ские управы Кинешмы, Варнавина, Чухломы, Ветлуги, Кадыя, Плеса. Исправно шли деньги в комиссию только от ок­ружного суда.
         На заседаниях Костромской ГУАК в 1905 г. подводились итоги 20-летней работы комиссии. Отчитываясь 17 ноября, правитель дел А. И. Черницын сообщал, что за истекшее вре­мя в комиссию поступило 1558 «бумаг», а 70 пропало. Было проведено 147 общих и частных заседаний комиссии, о каж­дом имеются журналы, причем в 1895 г. их было 5, в 1899—5, в 1901 —10, в 1902—16, в 1904 г.—12[196]. На заседаниях рас-сматривались многие вопросы: о связях с вышестоящими ин­станциями, с научными учреждениями, другими архивными комиссиями, с губернскими и уездными земскими управами, различными обществами. Обсуждались поступления в библи­отеку комиссии, различные пожертвования, издательские де­ла, сообщения о раскопках, поиске архивных источников или рукописи научных публикаций.
         Анализ журналов заседаний позволяет установить, что тираж печатной продукции был 400 экземпляров, а гонорар авторам выплачивался из расчета 16 руб. за печатный лист[197].
         Из наиболее крупных пожертвований следует отметить передачу вдовой члена комиссии Бекаревича большого коли­чества книг из библиотеки мужа, среди которых были «Сла­вяно-русская палеография»  А. Н. Соболевского, «Древние памятники самозащиты и благочестия граждан г. Солигалича» И. Сырцова,   «Речи   Грозного   на   Земском   соборе» С. Ф. Платонова, отчеты общества археологии, истории и эт­нографии при Казанском университете, «Алатырская стари­на» и археологическая карта Симбирской губернии, «Мате­риалы исторические и юридические района бывшего Казан­ского дворца», описание с. Парского Юрьевецкого уезда, ма­териалы по истории рода дворян Апухтиных и другие. Пра­витель дел комиссии  Черницын  пожертвовал комиссии 18 книг, в основном по истории Владимирского края.
         В 1905 г. Костромская ГУАК рассматривала  «Основные положения об охранении древних памятников и зданий». Де­партамент общих дел МВД, преследуя определенные поли­тические цели, ставил задачу правильной постановки охра­ны памятников старины в России и призывал создать гаран­тии «целостности и неприкосновенности» предметов старины. Комиссия, ревностно занимавшаяся историей предков Рома­новых, неожиданно резко отрицательно  отнеслась  к регламентациям «сверху»: «Занятие археологией—в частности, ра­бота в архивных комиссиях—может быть вызвано только од­ною любовью к родной старине: никакою регламентациею, никакими официальными узаконениями привить этой любви нельзя. Поэтому обставлять  архивное дело  канцелярскими атрибутами—значит погубить это дело»[198].
         С мая 1907 г. Костромская ГУАК начала готовиться к проведению   в июне 1909 г. областного   археологического съезда в Костроме[199]. Выработан был проект программы, ко­торая включала 5 разделов:
         1. Доисторические древности  Новгородской  и  Ростово-Суздальской области.
         2. Областная история (этнографические исследования, ве­щественные памятники, памятники гражданского зодчества).
         3. Живая старина (особенности языка по губерниям и от­дельным местностям,  обряды,  обычаи,  поверья,  предания, песни и др.).
         4. Архивоведение (предусматривалась и коллективная вы­работка правил организации архивного дела).
         5. Архивные комиссии[200].
         Для помощи в организации съезда в Кострому приезжал директор Археологического института Н. В. Покровский. Он выступил перед костромскими архивистами c яркой и аргу­ментированной речью, в которой отметил, что областные съезды, с идеей которых выступил в свое время Н. Н. Селифонтов, оправдали все надежды. Основная цель этих съездов заключалась в том, «чтобы сплотить разрозненные ученые силы, привлечь внимание современного общества к русской старине и укрепить в общественном сознании мысль о необ­ходимости ея изучения и поставить это изучение на почву научно-национальную…»[201].
         Для подготовки съезда костромичи приглашали из столи­цы известных ученых С. Ф. Платонова и А. А. Спицына. Од­нако они не смогли приехать. Цвет российской науки на съезде в Костроме представляли Н. В. Покровский, Н. В. Со­болевский, А. И. Штюрмер, Н. И. Иловайский, А. А. Титов, И. А. Тихомиров[202]. На съезде присутствовали посланцы це­лого ряда архивных комиссий Поволжья. В 1912г.  на архе­ологических курсах в Твери члены Костромской ГУАК слу­шали лекции профессора С. Ф. Платонова. Они имели «вы­дающийся успех»[203].
         Годами подъема и перелома в деятельности Костромской ГУАК явились 1912—1913 гг. Произошло переподчинение ко­миссии, она, как и другие ГУАК России, оказалась в подчи­нении РИО. В 1912 г. костромские архивисты приняли учас­тие в праздновании юбилея подвига нижегородского ополче­ния, а затем в праздновании 300-летия дома Романовых. Об­щественность края была широко ознакомлена с материала­ми об истории предков царя Михаила Романова, с историей подвига костромского крестьянина Ивана Осиповича Сусанина[204]. Активную деятельность осуществлял Романовский му­зей.
         С началом первой мировой войны деятельность Костром­ской ГУАК резко осложнилась, на повестке дня появились другие вопросы. Только в 1917 г. комиссии и научному обще­ству удалось осуществить 7-й выпуск исторических материа­лов под названием «Исторический сборник». В нем была опубликована статья В. Апушкина о дворянских гнездах Кос­тромской губернии, где говорилось о важности духовно-нрав­ственного начала в общественной жизни, «Сотная грамота» пригородка Кадуя 1573 г., описание г. Буя, материалы ряда вотчин и волостей. Д. П. Дементьев опубликовал статью об истории костромских корабельных лесов. Таким образом как бы устанавливалась преемственность по тематике публика­ций Костромской ГУАК с обществом по изучению местного края.
         Большую ценность представляют опубликованные в сбор­нике исторические и бытовые материалы, извлеченные из дел Костромско-Ярославского управления земельных и государ­ственных имуществ. Они позволяют установить территорию Белогородской волости, включавшей к 1700 г. одну слободу Катунки, четыре села и триста сорок шесть деревень[205]. Про­слежена история дач по деревням Полом, Гари и Протасиха. Содержатся материалы по Лысковской, Заборской, Ячменской и Юрьевецкой волостям и указаны их границы.
В 1918 г. Костромская архивная комиссия вошла в состав Костромского научного общества по изучению местного края в качестве его историко-археологической секции.
Саратовская ГУАК
         Ученая архивная комиссия в Саратове была открыта 12 де­кабря 1886 г. под председательством А. А. Тилло, его сменил Н. М. Минх, который позднее был избран ее почетным чле­ном и почетным «пожизненным председателем». Хранителем архива комиссии, а затем председателем являлся В. П. Со­колов.
         Подводя итоги двадцатипятилетней деятельности архив­ной комиссии, В. П. Соколов отмечал, что первые три-четыре года она существовала относительно благополучно на средства г. Саратова, земств и уездных городов без всякой правительственной субсидии, а «затем очутилась в печальном положении: у ней   долго не было почти никаких средств, но было достаточно долгов,  за которые однажды ее обстановка была описана “судебным приставом”[206]. “Злополучные странство­вания ” закончились лишь в 1911 г., когда почетный член ко­миссии А. А. Тилло подарил комиссии дом с усадебным мес­том и службами и процент.с 20 тыс. капитала. Комиссия ре­шила изготовить для дома мраморную доску в память жерт­вователя—человека «с золотым сердцем».
         Если при открытии комиссии было  лишь 12 учредителей, то к 1912 г. в ней состояло около 200 действительных и 11 по­четных членов: в их числе академик А. А. Шахматов, член императорской Архивной комиссии А. А. Спицын, член РИО А. А. Гоздаво-Голомбиевский. Через А. А. Шахматова ко­миссия ходатайствовала о возможности войти «под августей­шее покровительство» президента Академии наук великого князя Константина Константиновича, на что было получено согласие.
         Несмотря на трудные условия существования, Саратовская ГУАК создала архив, где хранилось более 30 тысяч только обработанных дел и большое количество необработанных, биб­лиотеку из 15 тыс. томов и музей с 3 тыс. «предметов древ­ности, нумизматики, палеографии»[207]. Кроме 7 томов «Прото­колов» комиссия выпустила к 1917 г. 25 сборников «Трудов» и 18 отдельных изданий[208]. Кроме того, комиссия усиленно за­нималась поиском и охраной памятников старины. Характер­нейшими чертами в работе Саратовской архивной комиссии была комплексность проводимых исследований по истории края, стремление поставить исторические данные на  службу современности и сознательная ориентация на изучение исто­рии и быта простого народа, а не «героев».
            Архивная комиссия в Саратове начала создаваться в се­редине 80-х гг. как местное «историко-археологическое обще­ство» на основании устава, написанного А. И. Шахматовым. Губернатор Зубов «сочувственно отнесся» к затее саратов­ских интеллигентов, однако в столице решено было открыть в Саратове архивную комиссию, что было в духе времени. Основу комиссии составили  А. Н. Минх, Ф. С. Голицын, Ф. Ф. Чекалин, А. А. Тилло, Н. И. Непорожнев, А. И. Соко­лов, А. И. Шахматов, В. В. Безобразов, М. С. Кропотов, Н. Н. Минх, М. В. Готовицкий, Н. С. Соколов. Примечатель­но, что сам непременный попечитель комиссии губернатор Зубов на открытии общества поставил задачу изучать исто­рию «не государства только, но и народа»[209]. История же на­рода не мыслилась без создания истории «областной».
         Первым шагом саратовских архивистов было стремление собрать всю информацию о своем регионе в уже опублико­ванных исторических сочинениях Дубровина, Карамзина, Костомарова, Мордовцева. Архивисты обнаружили лишь «от­дельные эпизоды из местной истории» и, чтобы создать исто­рию цельную, они обратились к изучению первоисточников и сбору огромного материала из различных архивов Сара­товской губернии[210].
         Примером «популяризации областной истории» и прибли­жения истории края к насущным интересам местного обще­ства было предоставление комиссией в 1899 г. комплекса све­дений по истории колонизации Саратовского уезда Санитар­ному совету Саратовского уездного земства «для определе­ния времени и степени загрязнения почвы в уезде»[211]. Из ста­ринных документов и мемуаров извлекались метеорологичес­кие данные и «указания на системы сельского хозяйства и способы обработки земли» и печатали их в своих трудах «в твердом уповании, что все это небезинтересно для современ­ной агрономии». Забота о благополучии потомков была важ­ным стимулом в деятельности! саратовских архивистов и по­этому они полагали, что «областная наука» может правиль­нее и эффективнее решить «областные вопросы», чем наука «универсальная». Нравственное начало являлось необходи­мым критерием в оценке научных трудов.
         Областное общество не всегда адекватно относилось к дея­тельности губернских  архивистов.   Председатель  комиссии В. П. Соколов отмечал, что «был скепсис, было и высокоме­рие мнящих себя учеными»[212]. Большие трудности были в кон­це XIX в., когда исторический архив комиссии хранился в доме графа Нессельроде, а имущество комиссии было опи­сано, однако комиссия, состоявшая из
лиц, «которые работа­ли ради идеи», не погибла. В трудные годы
члены комиссии собрали значительные материалы  «по археологии,  этногра­фии, палеографии, палеонтологии, краниометрии, по област­ной истории, географии, геологии, обычному праву, статистике и сельскому хозяйству»[213]. В 1899 г. комиссия провела выстав­ку предметов древности.
         Саратовская ГУАК ставила себе в заслугу,  что научно обосновала дату основания Саратова—1590г. А. Минх собрал и опубликовал материалы по истории заселения Саратовского края, а Ф. Чекалин представил карто­графические данные. А. А. Гераклитов обнародовал столбцы из исторического архива комиссии за конец XVII; в.[214]. Опись документов и дел архива комиссии была опубликована в 3-х выпусках в 1914—1916 гг. Общественность высоко оценила историко-географический словарь Саратовской губернии, соз­данный А. Н. Минхом[215]. Алфавитный указатель статей и ав­торов—членов комиссии создал А. Кротков.
         К 50-летию земства была издана брошюра по истории земских организаций Саратовской губернии[216].
Саратовская ГУАК вела борьбу за сохранение древних памятников архитектуры. Она участвовала в организации и проведении мероприятий, связанных со столетием со дня рож­дения Н. В. Гоголя, 200-летием Полтавской битвы, в юбилее открытия Саратовского университета, приветствовала откры­тие Радищевского музея[217]. Под прямым воздействием архив­ной комиссии во 2-й Саратовской мужской гимназии возник среди учащихся архивный кружок.
         После февральской революции 1917 г. Саратовская ГУАК проводила активную деятельность по созыву съезда и созда­нию Союза российских архивных деятелей (СРАД), с иници­ативой которого выступила группа служащих центральных архивов. «Нужно надеяться, что голос комиссий, с честью по­работавших в течение многих лет над сохранением памятни­ков прошлого, будет услышан,—писали руководители Сара­товской ГУАК в другие комиссии Поволжья[218]. В совет Сою­за российских архивных деятелей были избраны А. С. Лаппо-Данилевский (председатель), Н. В. Голицын, А. И. Лебе­дев, А. С. Николаев, Я. Л. Барсков, В. Г. Дружинин, Б. Л. Модзалевский, Н. А. Мурзанов, Д. П. Струков
         В 1919 г. Саратовская ГУАК была преобразована в «Об­щество истории, археологии и этнографии при Саратовском университете».
 
Нижегородская ГУАК
         История ее открытия, затянувшегося на целых три года,подробноописана в «Исторической записке об учреждении в Нижнем Новгороде губернской ученой  архивной  комиссии»первого председателя НГУАК Александра Серафимовича Гациского (1838-1893).
         В конце июня 1884 г. на заседании нижегородского гу­бернского статистического комитета было заслушано отноше­ние товарища министра внутренних дел сенатора И. Н. Дур­ново об открытии архивных комиссий в  ряде губерний Рос­сии. На заседании комитета, в котором принял участие ни­жегородский губернатор Н. М. Баранов, было признано «весь­ма желательным» учреждение архивной комиссии в Нижнем Новгороде и сразу же поставлен вопрос о формировании ее состава. Среди инициаторов открытия были секретарь губерн­ского статистического комитета А. С. Гациский, нижегород­ский  епископ   Макарий,   директор   губернской   гимназии А.  Л.   Миротворцев,    преподаватель   женской    гимназии А. Ф. Мартынов, мировой судья А. А. Савельев, судебный сле­дователь по особо важным делам Ф. П. Сологуб, землевла­делец Д. А. Саламыков, антиквар-торговец И. В. Брызгалов, а также губернские чиновники М. Ф. Овчинников и А. И. Ра­евский[219].
         Оргкомитет установил связи с уже открывшимися комис­сиями в Орле, Рязани, Тамбове, Твери. В декабре 1884 г. все исходные документы были готовы и губернатор обратился в Археологический институт к Н. В. Калачову. В то же время генерал-майор Н. М. Баранов попросил «материального со­действия» в губернской земской управе, у городского головы и губернского предводителя дворянства. Губернатор и секре­тарь статистического комитета А. С. Гациский писали в сво­ем отношении, апеллируя к чувству долга и гражданствен­ности губернского начальника: «Нижний Новгород и Нижего­родская губерния, хотя до некоторой степени и исследованы в историческом отношении, но при этом нужно сознаться, что относительно сохранения памятников старины у нас почти ни­чего не сделано, а между тем время уходит, и чем дальше, тем непоправимее будет наше до сих пор достаточно равно­душное отношение к родной старине…»[220].
         В письме к губернскому предводителю дворянства Н. М. Баранов отмечал, что «относительно сохранения па­мятников старины, как письменных, так и художественных, общественного и домашнего быта и т. д. у нас почти ничего не сделано». Призывая дворян «черпать из своего прошлого», следовать пути князя Дмитрия Михайловича Пожарского, гу­бернатор просил не отказать в «помощи патриотическому де­лу», которое «всегда так близко передовому сословию нации, крепкому знанием и обереганием всего, что касается истори­ческих традиций»[221].
         «Сочувственно» отнеслось к делу создания архивной ко­миссии губернское земство, постановив выделять комиссии по 500 руб. в год, городская дума—по 300[222], а «передовое сосло­вие» пока молчало. Однако дело открытия комиссии замедли­лось «в следствие того, что не могло быть подыскано подхо­дящего… и притом безплатного помещения». К тому же 25 октября 1885 г. скончался Н. В. Калачов, собиравшийся побывать на открытии архивной комиссии в Нижнем. Ниже­городцы посвятили его памяти обширный некролог, где отме­чали живой ум и плодотворную деятельность исследователя, посвятившего последние годы жизни упорядочению архивно­го дела в стране не только в силу «естественной склонности, но и по необходимости»[223].
         Губернатор и члены комитета пытались заполучить под здание архивной комиссии Дмитриевскую башню Нижегород­ского кремля, но она была завалена губернскими архивами, и после осмотра в феврале 1887 г. решили занять Иванов­скую башню. Для пополнения «личного состава» Н. М. Бара­нов обратился «с просьбой принять звание члена комиссии» к епископу нижегородскому и арзамасскому Модесту, пре­освященному епископу балахнинскому, викарию нижегород­скому Дмитрию, городскому голове В. А. Соболеву, предсе­дателю губернской земской управы А. В. Баженову, губерн­скому предводителю дворянства И. С. Зыбину, нижегород­скому вице-губернатору П. В. Неклюдову, председателю Нижегородского окружного суда М. Я. Третьяковскому, и «господам» А. Альбицкому, М. П. Андрееву, Н. Ф. Анненско-му, С. К. Богомолову, П. В. Вознесенскому, П. А. и Н. А. Де­мидовым, А. О. Карелину, А. В. Карамазинскому, А. Ф. Можаровскому, Г. Г. Шапошникову, И. Н. Четыркину[224]. Все они на просьбу отозвались, и будущая комиссия работала при со­действии вступивших в ее члены весьма влиятельных людей. Естественно, что сама архивная работа и научная деятель­ность стали уделом немногих, не занимавших ответственных и почетных должностей в губернии.
         Главная же роль в создании в Нижегородской губернии «архивного настроения» принадлежала А. С. Гацискому [225]. По­ляк по отцу, француз по матери, на воспитание которого сильное влияние оказала русская нянька Аграфена Кирил­ловна Орехова[226],  юрист по образованию, историк и публицист по призванию, А. С. Гациский многие годы посвятил становлению «нижегородоведения». В нем он видел и смысл жизни и возможность проявления   истинного, деятельного патриотизма[227].
         В архивных документах, сохранившихся от первых дней ее существования, отмечено кратко и бесстрастно: «Ниже­городская губернская ученая архивная комиссия, образован­ная на высочайше одобренных 13 апреля 1884 года началах, открыла свои действия 17 октября 1887 года»[228].
         Отобрав и сохранив из десятков тысяч предназначавших­ся к уничтожению архивных дел различных учреждений наи­более важные в историческом, этнографическом и культур­ном отношении, осуществив публикацию в сборниках и от­дельных изданиях многих источников и исследований по ис­тории Нижегородского Поволжья, собрав обширную библио­теку и музей, осуществив за 30 лет целый ряд мероприятий по ознакомлению широкой общественности с историей мест­ного края, архивная комиссия выполнила свою высокую мис­сию.
         Нижегородское краеведение было поставлено на науч­ную основу—естественно, с учетом тогдашнего уровня исто­рической науки в целом. Именно эту задачу ставил энтузиаст «нижегородоведения», один из создателей и первый предсе­датель комиссии Александр Серафимович Гациский.
         «Первоначально, ко дню открытия своего, комиссия сос­тояла из 27 лиц, в настоящее время личный состав ея равня­ется 76 лицам»,—говорится в отчете архивной комиссии за первый год деятельности[229].
         Постепенно комиссия выросла почти вдвое, и в таком составе свершалась ее основная дея­тельность. Ядро комиссии — нижегородцы составляли пример­но треть. Выполняя различные функции, члены комиссии ве­ли поиск и обработку нижегородских источников в архиво­хранилищах различных городов России, в частных архивах и собраниях. Методические приемы А. С. Гациского не позво­лили провести углубленное научное исследование, отсутствие же научной критики привело к многочисленным ошибкам, особенно в области хронологии.
         Тем не менее «Нижегород­ский летописец» пробудил интерес народа к местной исто­рии. Однако куда более эффективной в этом плане оказалась деятельность Нижегородской губернской ученой архивной комиссии.
         В течение первого года работы, с 17 октября 1887 г. по 22 октября 1888 г., было проведено пять заседаний архивной комиссии в «собственном помещении» (в Ивановской башне нижегородского кремля). Сразу же обращает на себя внима­ние тот факт, что даже заседания комиссии были приуроче­ны к знаменательным для нижегородской истории датам. «Днем годовых своих собраний комиссия решила признать исторический день 22 октября; обыкновенные заседания ре­шено комиссией приурочивать также к дням, имеющим истори­ческое значение для нижегородского края. В происходивших на этом основании заседаниях комиссии,—говорится в отче­те,—делаемы были соответствующие сообщения: 22 октяб­ря—о дне занятия в 1612 году московскаго Китая города ни­жегородским ополчением; 4 февраля—о жизни и деятельнос­ти основателя Нижняго Новгорода великаго князя Георгия Всеволодовича; 4 марта—о месте битвы в 1238 году на р. Си­ти, где погиб великий князь, и 30 мая—о пребывании в Ниж­нем Новгороде 30 мая 1722 года Петра Великого»[230]. На этих датах, получивших позднее название «нижегородские дни», и стоящих за ними исторических событиях сосредоточилось осо­бое внимание членов комиссии.
         В заседаниях первого года был поднят вопрос о празд­новании в Нижнем Новгороде 4 марта 1889 года 700-летия основателя города великого князя Юрия Всеволодовича. Вслед за этим была составлена программа проведения тор­жества и проделана большая организационная работа, за­вершившаяся пышным чествованием во Владимире и в Ниж­нем Новгороде.
         Праздновали день рождения князя—4 февраля и отме­чали день его гибели на берегах далекой Сити у «Калинина ручья» — 4 марта.
Программа включала церковные торже­ства, народные чтения с «туманными картинами», представ­ление рефератов. Были  осуществлены специальные публика­ции и исполнен гимн Юрию Всеволодовичу на музыку М. А. Балакирева[231].
         С еще большим размахом вела архивная комиссия подго­товку к 300-летнему юбилею подвига ополчения Минина и Пожарского. Еще в 1889г. комиссией был создан «особый отдел» по подготовке к празднованию главного юбилея. Ини­циатором столь ранней подготовки к торжеству выступил А. С. Гациский. Кроме него в состав «особого отдела» вошли  Н. М. Баранов, М. В. Овчинников, А. П. Мельников, В. И. Богословский, А. М. Меморский, А. Ф. Мартынов, А.А.Савель­ев.
В 1900 г. комиссия поддержала предложение А. В. Кролюницкого «об увековечении памяти кн. Пожарского в с. Пурех и д. Юрино устройством там училищных зданий»[232], а в 1901 г. выступила с предложением о возобновлении подпис­ки на памятник Минину и Пожарскому. Тогда же новый пред­седатель Нижегородской архивной комиссии А. А. Савельев обратился за содействием к известным столичным ученым, профессорам С. Ф. Платонову и И. Е. Забелину[233]. Многолет­няя подготовка и празднование в Нижнем Новгороде в 1912 г. юбилея, имевшего не только местное, но общерусское значение, пожалуй, заслуживает специального исследования. Чрезвычайно характерным было то, что посвящалось это мас­совое торжество памяти народного подвига, а не юбилею от­дельного лица или царствующей династии. Подготовка и празднование юбилея 1612 г. были одной из вершин в дея­тельности Нижегородской губернской ученой архивной ко­миссии.
         Друзья и последователи А. С. Гациского почти через двад­цать лет после его смерти осуществили сбор материальных средств для устройства торжеств 1912 г., издали «система­тический сборник первоисточников по эпохе Смутного време­ни», а также обзоры научной и беллетристической литературы по теме, выпустили брошюры для широкой публики. В 1912 г. издано 6 специальных выпусков «Действий» НГУАК. Наибольшее количество отдельных изданий было посвящено событиям Смутного времени.
         Архивная комиссия приняла активное участие в праздно­вании в 1899 г. столетнего юбилея со дня рождения великого русского поэта А. С. Пушкина. К юбилею революционера-де­мократа Н. А. Добролюбова был подготовлен сборник, по­священный его памяти. Специальным заседанием комиссия почтила память одно­го из первых исследователей древней нижегородской истории Н. И.Храмцовского.
         Празднование этих юбилеев имело боль­шое воспитательное значение. Их демократический дух не вызывает сомнения.
         В октябре 1905 г. на заседании НГУАК было решено вес­ти сбор материалов по истории общественного движения, а для этого открыть специальный отдел в библиотеке16[234].
         Главным направлением работы ученых архивных комис­сий, одобренным «высочайше» и санкционированным министерством внутренних дел, было устройство губернских ар­хивов. За первый же год работы Нижегородская архивная комиссия разобрала и описала дела нижегородского губерн­ского правления, нижегородского губернского статистическо­го комитета, нижегородского, горбатовского и макарьевского полицейских управлений; дела архива упраздненных судеб­ных мест Нижегородской губернии (арзамасского, балахнинского, васильского, нижегородского и семеновского городо­вых магистратов, арзамасского и васильского уездных су­дов); просмотрела описи межевого архива, земской управы и нижегородского полицейского управления. Принято было также ходатайство к правительству о передаче в ведение ко­миссии нижегородского губернского архива.
         Масштабы архивной деятельности росли. В 1889 г. комис­сия получила согласие Думы на передачу ей под помещение исторического архива Белой башни нижегородского кремля. Летом 1893 г. архивная комиссия уведомляла городское по­лицейское управление; «о приемке из Тайницкой башни до 20 возов архивных дел»[235]. Позднее Тайницкая башня тоже перешла в ведение НГУАК. В ней хранились необработан­ные дела. А. С. Гациский в свое время ставил вопрос о пере­даче ученой архивной комиссии Дмитриевской башни крем­ля, но она еще долго была занята архивными делами судебно-полицейского ведомства.
         Правитель дел архивной комиссии В. И. Снежневский, ко­торый занимался подготовкой дел к обработке, сообщал на заседании 23 мая 1893 г., что архив НГУАК составляют дела 20 учреждений, разобрано и описано 2195 дел и 1500 подго­товлены к описанию[236]. В отчете губернатору от 1903 г. гово­рилось, что комиссией разобрано 113 251 дело[237]. К 1917 г. в историческом архиве комиссии имелось более миллиона дел.
         Не следует представлять, что архивные дела шли в ко­миссию «самотеком». Бюрократические препоны, равнодушие и нерадивость отдельных лиц, нехватка помещений и средств подчас сдерживали работу. Члены комиссии настойчиво ве­ли поиск источников по истории Нижегородского края. Бы­ла установлена связь и получена информация от директора Московского архива министерства юстиции Н. А. Попова о том, что в архиве имеется 597 грамот XV—XVIII вв., относя­щихся к истории Нижегородского края, 65 писцовых дозор­ных, перечневых, платежных и межевых книг, дела Повестного приказа и учреждений, упраздненных в 1864г.
         Всего было выявлено 12347 документов по истории Нижегородского Поволжья[238].
         Делопроизводитель архива министерства иностранных дел Ф. Токмаков прислал «Указатель» и «Сборник материалов по археографии нижегородского края». Правитель дел Архе­ографической комиссии А. И. Тимофеев оказал большое со­действие возвращению в Нижний Новгород актов Печерского монастыря. Однако восемь лет длилась переписка с об­ществом археологии, истории и этнографии при Казанском университете по поводу возвращения двух сундуков с ценны­ми нижегородскими документами. С получением документов в 1896 г. председатель общества О. Г. Мищенко был принят в члены НГУАК.
         Наряду с поиском исторических материалов в архивах гу­бернии и других городов России нижегородские архивисты использовали и такую форму работы, как сбор воспоминаний очевидцев и участников  важных исторических событий. В 1888 г. комиссия обратилась с циркулярным письмом к 59 свидетелям с просьбой о доставке материалов «по 19 февра­ля 1861 г.»[239]. В преддверии 50-летия со времени отмены кре­постного права в НГУАК была создана комиссия по сбору материалов и подготовке сборника об освобождении крестьян. В нее вошли С. И. Архангельский, В. Е. Чешихин, А. К. Ка­банов и А. И. Звездин[240].
         Архивная комиссия вела сбор материалов об известных личностях—уроженцах Нижегородского Поволжья и знаме­нитых деятелях, чья судьба оказалась связанной с Нижего­родским краем. Собирались документы о нижегородском изоб­ретателе И. П. Кулибине. В марте 1899 г. комиссия обрати­лась к А. Л. Пушкину с просьбой о высылке рукописей и ве­щей, принадлежавших великому поэту, и «разъяснения о ро­де Пушкиных по отношению к Нижегородскому краю и гу­бернии»[241]. Рукописей А. С. Пушкина комиссии приобрести не удалось. Приобретена была рукопись М. Е. Салтыкова-Щедрина.
         Комиссия собирала и изучала материалы о Д. И. Улыбышеве, разбирала рукописное наследие известного писателя, историка и этнографа П. И. Мельникова-Печерского, одного из первых нижегородских краеведов-любителей Н. И. Храмцовского.
         В архиве комиссии сосредоточивались рукописи ее видных деятелей, таких, как А. С. Гациский, В. Г. Короленко и другие. Таким образом, создавалась база для написания ее соб­ственной истории.
         Нижегородская губернская ученая архивная комиссия по­ложила начало созданию фонда фотодокументов по истории края. Был разработан список предметов старины, предназна­ченных для фотографической съемки. Собирались фотопорт­реты выдающихся местных деятелей науки и искусства. Ак­тивное участие в этом деле принял член архивной комиссии с марта 1893 г., известный нижегородский фотограф М. П. Дмитриев, ученик фотомастера А. О. Карелина.
         Архивная работа—дело трудоемкое и малозаметное. По количественным и качественным) результатам на первое место А. С. Гациский ставил работу правителя дел комиссии В. И. Снежневского. «За два месяца работы в облаках тон­чайшей гнилой пыли…—сообщал Снежневский,—я вынес убеждение, что человек, не интересующийся этим делом, или бы сбежал, если он человек с честью, или же бы ничего не сделал»[242].
         Энтузиастом коллективной обработки архивных дел яв­лялся В. Г. Короленко, выступивший в 1896 г. с рефератом «Дело об описании прежних лет архивы».
         Собрав за тридцать лет существования значительный ис­торический архив (более миллиона дел), НГУАК создала мощную источниковую базу для развития современного ни­жегородского краеведения.
         Другим важнейшим направлением деятельности архивной комиссии было устройство музея. Идея организации «губерн­ского музеума» обсуждалась в Нижнем Новгороде с 60-х гг. XIX века. Статистический комитет во главе с Гациским при­нял деятельное участие в его организации. В 1868 г. в музее имелось уже 685 экспонатов, они были разделены по отделам. Однако для местного музея не нашлось помещения. Часть экспонатов была передана в Москву, другая часть коллекции осталась в Нижегородском отделении императорского техни­ческого общества.
         С организацией НГУАК вновь начались хлопоты по соз­данию музея. При этом комиссия ставила своей целью «рас­пространение исторических знаний вообще и в пределах местно-областной истории в особенности среди местного обще­ства»[243].
         Собрание комиссии решило организовать прием предме­тов древности от населения. К сбору экспонатов привлекали народных учителей. С этой же целью проводили историко-археологические экскурсии.
         Губернский музей вначале складывался «естественным путем» и помещался в одной из комнат Ивановской башни Нижегородского кремля. Дело создания музея продвинулось на новую ступень, когда в 1888 году решили устроить музей в Петровском домике на Почайне. Через два года музей по­лучил название «Петровского». В 1890 г. музей имел коллек­цию из 1359 предметов, расположенных в восьми отделах. Однако открыт был музей лишь через пять лет. Вскоре из-за постоянных финансовых затруднений и организационных не­увязок его передали в ведение городских властей. Коллекция «Петровского музея» стала частью собрания художественно-исторического музея[244].
         В 1896 г. НГУАК дала согласие на устройство в Петров­ском домике народной читальни[245].
         Серьезное внимание уделяла ученая архивная комиссия созданию собственной научно-справочной библиотеки. Внача­ле она, как и музей, формировалась путем «естественным». Комиссия сама приобретала нужные издания. Члены комис­сии приносили для общего пользования книги из личных соб­раний. Принимались пожертвования от частных лиц и учреж­дений. В дальнейшем комиссия наладила постоянные связи по обмену печатной продукции с различными учреждениями и научными обществами страны.
         Библиотека архивной комиссии делилась на три отдела: местный, отдел по истории Смутного времени и общий. В библиотеке хранились и рукописные памятники: писцовые книги, летописцы, богословские рукописи, купчие, поступные, раздельные, заемные и кабальные записи, челобитные гра­моты, квитанции и стихотворения. Там находился Саламыковский архив из 510 документов. Члены комиссии обращались с запросами о древних рукописях в монастыри и к частным лицам. Каталог библиотеки вырос к 1917 году до 30 тысяч экземпляров. Ныне библиотека НГУАК продолжает свою службу. Большая часть коллекции находится в областной библиотеке имени Ленина, другая—в Нижегородском госу­дарственном областном архиве (НГОА).
         Нижегородская губернская ученая архивная комиссия при­нимала энергичные и разносторонние меры по охране «веще­ственных» памятников древности и старины. К ним относи­лись археологические памятники, старинные здания, церковные и монастырские постройки,
древние укрепления. Комис­сия не однажды обращалась в городское управление, епар­хиальное ведомство, в Археологический институт по вопро­сам охраны памятников. Для этого была создана специальная подкомиссия во главе с Н. И. Зиненко[246].
         Многократно обращалась архивная комиссия к городской управе с просьбами о ремонте и реставрации кремлевских башен, прежде всего тех, которые были заняты архивами. Управа не всегда охотно и своевременно откликалась на просьбы архивистов.
         Комиссия заботилась о состоянии кремлевских соборов, принимала меры к сохранению стен Дудина монастыря на Оке. В. 1908 г. она вместе с губернским инженером и импе­раторской Археологической комиссией решала вопрос о ре­монте и реставрации стен и построек Макарьев-Желтоводского монастыря. Принимались энергичные меры к сохранению великолепного памятника зодчества XVIII в.—Рождествен­ской церкви в Нижнем Новгороде. Озабоченная состоянием другого памятника, комиссия в 1910 году вынуждена была срочно обратиться к губернатору о «принятии мер к сохра­нению древняго вала в с. Городце»[247].
         Архивная комиссия занималась и археологическими изыс­каниями. В 1889 г. она просила императорскую Археологичес­кую комиссию включить губернские ученые архивные комис­сии «в круг учреждений с правом производства курганных раскопок»[248]. Были получены открытые листы на право раско­пок для ряда сотрудников комиссии, в том числе для В. Г. Короленко, А. А. Савельева. При археологических раз­ведках и раскопках выявлен ряд ценных исторических памят­ников: неолитическая стоянка у д. Чуркино под Балахной, становища на Сейме и на Пьяне. Комиссия ставила задачу создания археологической карты Нижегородской губернии.
         Определенные хлопоты комиссии доставляли случайные находки кладов в различных местах губернии и деятельность местных кладоискателей. В свое время пришлось принять меры для предотвращения самовольных раскопок отставного капитана Яшерова в Лукояновском уезде. Отказом ответила Археологическая комиссия на просьбу крестьянина В. Доброзракова о разрешении вести поиски кладов на обществен­ных угодьях с. Юркина.
         В 1911 г. в Нижнем Новгороде было открыто отделение императорского Московского археологического института. Оно занималось подготовкой кадров в области археологии и ар­хеографии. Отделение поддерживало тесную связь с архивной комиссией.
            Важное научное значение и наибольший общественный ре­зонанс имела издательская деятельность НГУАК. Комиссия выпускала сборники под названием «Действия». За 30 лет су­ществования комиссии было опубликовано 18 томов, вышед­ших в виде 46 выпусков. В них публиковались протоколы за­седаний комиссии и другие материалы. Кроме того выпуще­но 24 отдельных издания. Два из них были переизданы.
         Публикации являлись результатом поисковой и исследо­вательской деятельности членов архивной комиссии. Почти все они предварительно заслушивались на заседаниях комис­сии. Для этой цели специально образовали «научные бесе­ды».  Темы бесед связывались с археографией, изучением древностей губернии, с исследованием архивных дел. Систе­матические обсуждения докладов, сообщений, рефератов за­метно оживили научную работу.
         Согласно «Алфавитному указателю», составленному А. К. Кабановым, к 1909 г. комиссией напечатаны в «Дейст­виях» НГУАК 385 рефератов, докладов и замечаний[249]. Те­мы их были различны, но большинство из них связаны с пуб­ликацией и изучением разного рода исторических источни­ков. Нередко помещались в сборниках исторические очерки, описи и описания документов.
         В «Действиях» Нижегородской ГУАК были опубликова­ны материалы по древнейшей истории Нижегородского По­волжья. В первом томе содержится статья А. П. Поливанова об археологических находках в районе Поветлужья и в Макарьевском уезде. Сообщение Д. К. Федорова посвящено на­ходкам на древнем городище у с. Анненково близ реки Пьяны. Заметка И. В. Карпова также посвящалась нижего­родским древностям. В. И. Снежневский сообщал об архео­логических находках y с. Гагино Сергачского уезда.
         Описание находок на неолитической стоянке в Сормове известного российского археолога В. Городцова было опуб­ликовано в 7-м томе «Действий» Нижегородской ГУАК. В 13-м томе дано описание находок на месте древнего станови­ща близ станции Сейма.
Был опубликован ряд статей о времени колонизации Волго-Окского междуречья и основания Нижнего Новгорода. Основателю города князю Юрию Всеволодовичу посвящалась статья А. С. Гациского и специальная брошюра А. М. Меморского. Поэма А. И. Звездина, опубликованная в «Действиях» Нижегородской ГУАК, содержала сведения о полулегендар­ных временах нижегородской истории. Приводились известия о пребывании на нижегородской земле во время казанских походов царя Ивана Грозного.
         Касались вопросов русификации и христианизации морд­вы публикации В. О. Эйнгорна, А. А. Савельева, И. М. Доб­рохотова.
         В публикациях архивной комиссии представлены разно­образные источники по истории Нижнего Новгорода и Ниже­городского Поволжья XVII века: писцовые книги, поместные акты, грамоты, материалы межевания земель, различные за­писи. Активно публиковали результаты своих научных изыс­каний краеведы А. И. Звездин, В. О. Эйнгорн, А. И. Соколов, М. Соколовский, И. И. Васильев, В. К. Магницкий, В. И. Сне-жневский, В. И. Богословский, В. Н. Сторожев, Д. А. Корса­ков, А. А. Титов, И. И. Матюнин, А. Я Садовский, А. П. Мель­ников, П. В. Тополев, А. Дахнович.
         «Памятники истории Нижегородского  движения в эпоху Смуты и земского ополчения 1611 —1612 гг.»—так назывался специальный выпуск «Действий» НГУАК, вышедший к юби­лею II ополчения. Публикация большого количества источни­ков по  истории Смуты, в том числе и из иностранных архи­вов, дополнялась обширным библиографическим обзором ли­тературы по проблеме. Видным деятелям Нижегородского края эпохи Смуты — Кузьме Минину и князю Дмитрию По­жарскому, протопопу Савве Ефимьеву — были посвящены спе­циальные работы С. М. Парийского, С. Ф. Платонова, М. А. Полиевктова, А. Я. Садовского. Многие страницы геро­ической поры открываются в публикациях С. Шумакова, П. Г. Васенко, Е. Тураевой-Церетели, А. К. Кабанова, И. М. Катаева.
         Важные проблемы социально-экономического развития края освещались в статьях членов НГУАК. Особенно харак­терно это для исследовательской деятельности В. И. Снежневского. Он изучал характер землевладения в Нижегород­ском крае XVIIXVIII вв., опубликовал материалы для ис­тории крепостного хозяйства B Нижегородском уезде, напи­сал очерк по истории соляных промыслов Балахны. Состав нижегородского дворянства XVII в. изучал В. И. Сторожев. Активно использовал нижегородские документы при созда-нии обобщающих трудов по истории России видный историк С. Б. Веселовский.
         Публикации Нижегородской ученой архивной комиссии дают массу интересных сведений по истории Нижнего Новго­рода, подгородных сел, других населенных пунктов. Они зна­комят с историей нижегородского театра, состоянием школь­ного дела в губернии, с историей развития медицины в крае, с местными традициями и суевериями.
         Специальные публикации были посвящены выдающимся людям Нижегородского Поволжья. Со временем в их числе оказались и многие видные деятели архивной комиссии.
         Нижегородская архивная комиссия имела обширные свя­зи. Ее корреспондентами являлись 6 академий (Академия на­ук, Академия
художеств, Казанская, Киевская, Московская и Петербургская духовные академии)[250].
         Комиссия состояла в деловых связях со всеми 8 российскими университетами: Московским, Петербургским, Казанским, Харьковским, Киев­ским, Новороссийским, Варшавским, Дерптским. Она состоя­ла в переписке с научными, общественными  и государствен­ными учреждениями: императорским Археологическим инсти­тутом, императорской публичной библиотекой,  император­ским Военно-историческим РИО, библиотекой Государствен­ной Думы, императорским Обществом любителей древнерус­ской письменности, императорским Географическим общест­вом, Историческим обществом при С.-Петербургском универ­ситете, Русским Генеалогическим обществом, Обществом рев­нителей русского исторического просвещения в память импе­ратора Александра III, библиотекой политехнического ин­ститута, архивом Государственного Совета, Сенатским архи­вом, архивом Священного Синода, Главным управлением Ге­нерального Штаба[251].
         Нижегородская ГУАК поддерживала связь с 15 учебными заведениями, учреждениями и обществами г. Москвы, в том числе с императорским Археологическим институтом им. Ни­колая II, императорским Археологическим обществом, Историко-родословным обществом, ОИДР, ОЛДП, Нумизматичес­ким обществом, Музеем изящных искусств им. императора Александра III, Московским публичным и Румянцевским му­зеями[252].
         Имея научные и сугубо прагматические цели, архивная ко­миссия стремилась принимать в свой состав людей деятель­ных, известных в обществе и авторитетных. В 1888 г. в состав Нижегородской ГУАК был принят выдающийся русский ис­торик В. О. Ключевский[253]. Вскоре Москву представляли исследователи И. Е. Забелин, Н. А. Попов, И. Ф. Токмаков, П. С. Уварова, Г. М. Прянишников, В. Е. Румянцев. В начале XX века к ним прибавились С. Б. Веселовский, В. Д. Голи­цын, В. А. Городцов, С. А. Белокуров, А. Е. Грузинский, В. К. Клейн, Д. И. Иловайский, С. П. Мельгунов, Н. А. Заозерский, Н. А. Скворцов, А. Д. Самарин, А. М. Савелов, Н. В. Степанов, В. Н. Сторожев, В. Д. Цветаев, С. А. Шума­ков, А. А. Кизеветтер[254].
         Ученых из Петербурга, представляли:  П. Н. Батюшков,  К. Н. Бестужев-Рюмин, А. Ф. Бычков, Е. И. Белов, В. П. Ва­сильев, Е. Е. Замысловский, И. К. Зинченко, И. П. Корнилов, Л. Н. Майков, Д. Л. Мордовцев, С. Ф. Платонов, А. А. Савваитов, М. И. Семеновский, А. И. Тимофеев, Э. Л. Радлов, П. Д. Боборыкин,   М. А. Балакирев,   И. Е. Андриевский, Н. П. Игнатьев, В. Н. Никитин, П. А. Стрепетова. Вскоре к ним присоединились В. В. Фон-Дризен, К. Я. Здравомыслов, Д. Ф. Кобеко,   С. Ф. Ольденбург,   С. Ф. Рождественский, А. И. Садов, А. А. Шахматов.
         В состав архивной комиссии вошли профессора из Каза­ни П. В. Знаменский, Е. А. Малов, профессор Варшавского университета Н. Н. Любович, киевский профессор М. В. Довнар-Запольский[255]. В 1902 г. в ее состав был принят А. М. Пеш­ков (М. Горький)[256].
Ярославская ГУАК
         Ярославская архивная комиссия была открыта 14 ноября 1889 г. Важным результатом ее активной и целенаправлен­ной деятельности по изучению истории и культуры Ярослав­ского края является издание комиссией 7 томов «Трудов», вы­шедших в виде 15 выпусков[257] (указатель их содержания опуб­ликован в книге 7, выпуск 2). Кроме того, были выпущены 24 отдельных издания.
         Подведение итогов десятилетней деятельности Ярославской ГУАК 1899 г. вполне подтвердило искреннее стремление ярославцев развивать «творческий дух Великорусского племе­ни»[258]. Губернатор и непременный; попечитель комиссии гоф­мейстер Б. В. Штюрмер после торжественного молебствия с водосвятием отметил в своей речи, что в составе комиссии оказались «все научные силы губернии—во главе их глубокочти­мый историк и наш почетный член С. М. Шпилевский, а так­же все исследователи Ярославской старины»[259]. Возглавлял ко­миссию ординарный профессор   юридического Демидовского лицея в Ярославле Э. Н. Берендтс.
         За десять лет работы комиссия не только осуществила два выпуска сборника и подготовила третий, но и собрала кол­лекцию из 1500 старинных монет, составила библиотеку из 50 тысяч книг по истории, археологии и этнографии «России и Ярославля», сосредоточила в архиве более 8 тысяч актов и 800 столбцов XVII в.
         Среди трудов, которые заслуживали особого внимания, были названы работы С. М. Шпилевского «Великий князь Смоленский и Ярославский Федор Ростиславович Черный», каталог Пушкинской выставки в Ярославле 1899 г. с объясне­ниями С. А. Мусина-Пушкина, «Описание монет коллекции И. А. Вахромеева», составленное Э. А. Берендтсом и труд К. Д. Головщикова «Деятели Ярославского края».
         Деятельность Ярославской  ГУАК преследовала высокие цели народного просвещения. Отмечая, что губерния стре­мится первой в России «разрешить задачу  всеобщего обуче­ния своего населения» (процент грамотности  мальчиков школьного возраста достигал 97—100), губернатор Ярослав­ля считал возможным дать людям «не одно только элемен­тарное школьное образование, но и познания более высокого уровня»[260]. С гордостью отмечалось, что обучение осуществля­ется «без принудительных мер», к которым прибегают неко­торые народы на Западе. Естественно, что гофмейстер Штюрмер стремился
подчинить развитии просвещения в крае оп­ределенным политическим идеям. Первая из них—изучение истории подвигов во имя православия и государственных зас­луг Ярославля и ярославцев; вторая—показать «тяжелые и вместе с тем славные страницы» истории того, как в Ростово-Суздальском краю вырастал новый порядок и формирова­лась «новая народность, Великорусская—носительница новой государственной идеи—единовластия»[261]. Это национально-ох­ранительное начало во многом определяло характер поиско­вой, научной и просветительской деятельности Ярославской ГУАК, хотя в ней отчетливо просматривались и демократи­ческие тенденции.
         В 1899 г. архивная комиссия организовала празднование 600-летия со дня смерти князя Федора Черного[262], и в том же году отмечался столетний юбилей А. С. Пушкина. Непремен­ный попечитель губернии на торжественном собрании отме­чал, что в Ярославском крае «творения великого поэта зна­комы половине взрослого сельского населения», в то время как в Германии к 150-летнему юбилею Гете сельское населе­ние почти не знало его трудов[263]. На собрании зачитывалось письмо П. А. Вяземского к Э. К. Мусиной-Пушкиной от 16 февраля 1837 г. о дуэли и кончине Пушкина, в котором от­мечалось, что «Пушкина и его жену подвели самым отврати­тельным образом» и что «правда  на стороне Пушкина, его прекрасный, достойный образ принесен в жертву»[264].
         Председатель архивной комиссии Э. Н. Берендтс, давая обзор деятельности комиссии, говорил, что она десять   лет ютилась в маленьких душных комнатах, а из 14 членов ко­миссии работающих было «не более 6»[265]. Жалоба «нет людей» не была чисто ярославским явлением, она звучала по всей Руси великой. Э. Н. Берендтс трезво смотрел на вещи: «Нам бы не следовало многаго ждать от грядущего. Но мы полны надежд»[266].
         В Ярославле в 1901 г. состоялся первый областной архе­ологический съезд, на котором присутствовали видные ученые России и представители ряда губернских архивных комис­сий.
         После доклада члена архивной комиссии Н. Г. Работнова на заседании комиссии в 1900 г., посвященного 150-летию об­разования первого в России театра крепостного Волкова, ре­шено было приступить к сбору средств на памятник основа­телю ярославского театра.
            Сбор средств продолжался до 1911 г., о чем свидетельствуют многочисленные архивные до­кументы[267]. Театру Ф. Волкова была посвящена брошюра П. П. Полуярославцева.
         Деятели Ярославской ГУАК вели археологические иссле­дования в губернии. Их результатом явились публикация А. А. Городцова о раскопках на Черной горе, отчет о рас­копках  И. А. Тихомирова за 1898 г., статья Досс. Бруно «О находке мамонта под Ярославлем». Было собрано большое количество письменных источников по истории и этнографии края. Коллекция комиссии включает ряд царских грамот, начиная с XVI в., списки с дозорных книг, писцовые книги и списки с них, ревизские сказки, переписные книги по уездам, станам и волостям[268]. Собраны были переписные, сотенные, книги XVII—XVIII вв. по Ярославлю, Угличу. Наиболее ценные источники были изданы: Угличский летописец, писцовая книга г. Углича (XVII в.), переписная книга Угличского уез­да 1710 г., акты Угличской провинциальной канцелярии[269].
         Был опубликован ряд исследований-очерков по истории Ярославля. В книге III появился очерк И. Борщевского[270]. Еще раньше рукопись по истории г. Ярославля  представил К. Д. Головщиков[271].
         Увидели свет материалы по истории ярославских монас­тырей и храмов. Г. И. Преображенский издал книгу «Монас­тыри и храмы г. Ярославля (Ярославль, 1902). Этой же теме посвящались работы А. Израилева, И. С. Розова, С. Соколо­ва и других[272].
         24 мая 1912 г. Ярославская ГУАК провела торжественное заседание, посвященное приходу в Ярославль «земского опол­чения 1612 г.»[273]. Празднование готовилось заранее, осущест­влялась переписка с рядом научных учреждений, собирались исторические материалы. Издана была брошюра для обще­доступного чтения «Триста лет тому назад в г. Ярославле. (Об участии Ярославля в великом народном движении 1612 г.)».
         Через год комиссия была занята хлопотами в связи с приездом в Ярославль царя и его семьи.
         Выпуск трудов Ярославской ГУАК прекратился в связи с первой мировой войной.
         Среди деятелей архивной комиссии необходимо отметить правителя дел комиссии И. А. Тихомирова. Он занимался раскопками, собирал и исследовал письменные источники, в том числе летописные, заботился об «охране памятников ста­рины»[274], содействовал изданию трудов Ярославской ГУАК. И. А. Тихомиров был награжден медалью в память 300-летия Дома Романовых.
         Деятельность Ярославской губернской ученой архивной комиссии прекратилась в 1918 г.
Симбирская ГУАК
         Симбирская ГУАК была открыта в 1895 г., хотя попытка ее организации предпринималась и ранее. «Первая попытка в этом направлении была сделана в марте 1890 г., но благо­даря недостатка имевшихся в виду денежных средств, при­шлось отложить ее осуществление до более благоприятного времени»—писал будущий председатель комиссии В. Н. Поли­ванов, готовя речь к открытию комиссии[275]. Только «сочувст­венное отношение» симбирского губернатора В. Н. Акинфова и субсидии земских и общественных учреждений, «обес­печивших материальное положение комиссии», позволили вновь выйти с ходатайством к директору Археологического института А. Н. Труворову, и от 27 апреля 1895 г. за № 5955 последовало разрешение МВД открыть в Симбирске ученую архивную комиссию «с историческим при ней архивом и му­зеем»[276].
         В «Симбирских губернских; ведомостях» за № 56 было дано подробное описание торжественного открытия губерн­ской комиссии и ее первого заседания. Отмечалось, что на от­крытии присутствовал губернатор, как непременный попечи­тель комиссии, директор Археологического института, тайный советник А. Н. Труворов, председатель Тверской ГУАК тай­ный советник А. К. Жизневский и еще более 30 человек[277]. Гу­бернатор зачитал разрешение МВД на открытие. Председа­телем комиссии единогласно был избран известный своими археологическими изысканиями статский советник Владимир Николаевич Поливанов. Товарищем председателя был избран действительный статский советник И. А. Иванов, правителем дел—коллежский асессор Д. Н. Сапожников. Сразу же в чис­ло почетных членов комиссии избраны А. Н. Труворов, се­натор, действительный тайный советник Н. Н. Селифонтов, графиня П. С. Уварова, преосвященный Варсонофий, епископ Симбирский и Сызранский, губернский предводитель дворян­ства князь И. М. Оболенский, председатель Тверской ГУАК А. К. Жизневский, губернатор В. Н. Акинфов, высокопреос­вященный Савва, архиепископ Тверской и Кашинский, фран­цузский археолог барон де Бай. В число действительных чле­нов вступили, обязавшись платить членские взносы—3 руб. в год—А. А. Головинский, А. П. Горизонтов, Н. Я. Якубович, протоиерей В. М. Успенский, князь С. М. Баратаев, К. М. Бо­ровский, И. А. Сабуров, протоиерей П. П. Никольский, П. К. Рудольфов, М. Н. Зимнинский, А. Н. Поливанов, Ф. А. Головинский, В. А. Колосов, С. Я. Черняк, Н. А. Гернет, А. П. Языков, А. В. Альбицкий, П. П. Неболюбов, А. А. Леонтьев, М. В. Барсов, А. П. Чиркин, Н. П. Ляшков[278].
         Состав комиссии и ее руководства во многом предопреде­лил направления и характер деятельности Симбирской ГУАК. Основные направления работы комиссии и ее возможности по существу уже были рассчитаны В. Н. Поливановым и его соратниками в ходе «подготовительной» пятилетки. Собствен­но, эта программа и реализовалась на протяжении всей ис­тории деятельности Симбирской ГУАК.
         A. К. Жизневский, приветствуя в своей речи появление «новорожденной младшей сестры» Тверской ГУАК, указал на В. Н. Поливанова как на «одного из самых симпатичных археологов,  подарившего  русской  археологии  богатые ре­зультаты раскопок Муранского могильника, которые послу­жат основанием Симбирского музея»[279]. Тогда же определялась и социальная позиция комиссии. А. К. Жизневский отмечал, что собравшиеся на открытие «в большинстве принадлежат к первому в государстве сословию» и что «симбирское дво­рянское гнездо еще не разлетелось»[280]. Комиссия прочно заня­ла продворянские позиции, и в речи на 250-летнем юбилее города Симбирска в 1898 г. В. Н. Поливанов вполне опреде­ленно заявил: «История общественной жизни в Симбирске есть прежде всего история симбирского дворянства»[281].
         В речи на открытии комиссии В. Н. Поливанов отметил как «отрадное и знаменательное явление» открытие в Симбир­ске общества, «преследующего научные цели». Он ориенти­ровал членов комиссии прежде всего на «быстрейшее соби­рание и обработку» архивных документов, «имеющих научно-историческое значение», и сосредоточение их в архиве, музее и библиотеке, а затем на переход «к занятиям научным», то есть к разработке и изданию «имеющих интерес памятников письменных а также исследованиям археологическим, для которых Симбирская губерния может доставить материал обильный и высокоинтересный»[282].
         B. Н. Поливанов наметил издание второго тома  актов Симбирской   губернии, в котором намечалось   напечатать «Приходно-расходную книгу… Симбирской приказной  избы за 1665—1668 гг.» (В томе I, вышедшем в 1882 г., были опуб­ликованы семейные архивы князя В. И. Баюшева). На пер­вом  же заседании Поливанов поставил задачу создания ар­хеологической карты губернии, как части «всероссийской ар­хеологической карты»[283], и продолжения раскопок Муранско­го могильника. Поставлен был вопрос и о скорейшем созда­нии музея, который  бы явился «одной из наиболее действи­тельных мер к скорейшему и наглядному ознакомлению местного населения с результатами своей деятельности»[284]. В му­зее намечалось поместить и предметы, принадлежавшие Симбирской масонской ложе, «известной под именем «Ключа к Добродетели»[285].
         Деятельность ученой архивной комиссии уже не мысли­лась без «специальной библиотеки», которая являлась, по вы­ражению В. Н. Поливанова, «существенным подспорьем в на­учных занятиях комиссии»[286]. Предлагалось срочно принять меры к собиранию полного комплекта экземпляров «Симбир­ских губернских ведомостей», которые были уничтожены страшным пожаром 1864 г., к приобретению «Симбирского сборника» и других документов, опубликованных в централь­ных изданиях.
         Комиссия решила составить обзор старинных рукописей, хранящихся в Карамзинской библиотеке, о которых вел речь на IV Всероссийском археологическом съезде в Казани Хрис­тофоров. Предполагалось напечатать список реликвий Сим­бирского уезда, который был подготовлен членом комиссии П. Л. Мартыновым[287].
         Несмотря на своего рода элитарный состав  Симбирской ГУАК, она занималась историей народной жизни через изу­чение памятников археологии, через обработку народных пре­даний, песен, сказаний, через изучение письменных источни­ков. Все это относилось к «предметам особого внимания». Изучались этнографические материалы, прежде всего с целью выяснения о древнейших насельниках края. Члены комиссии расшифровывали, кто скрывается за названием «будины» у Геродота, за «аорсами» Страбона. В. Н. Поливанов даже выдвинул версию, что за будинами и аорсами скрываются булгары и буртасы, о которых сообщают арабские писа­тели[288].
         Симбирская ученая архивная комиссия твердо постанови­ла, что главный путь в деле, «научно-образовательном дол­жен заключаться в возможно полном сближении ея интере­сов с интересами народнаго просвещения»[289]. Для этого не­обходима была «живая  и нерасторжимая» связь «между уч­реждением и населением».
            Второе, экстренное, заседание Симбирской ГУАК состо­ялось 19 сентября 1895 г., оно было посвящено приезду в город делегата министерства народного просвещения  Фран­ции археолога барона де Бая. В. Н. Поливанов, познакомив­шийся с французом еще в 1890 г. в Москве, сердечно привет­ствовал исследователя, проявившего живейший интерес к ис­торическим памятникам Поволжья, в том числе и Симбирской губернии. В ответной пространной речи барон поблагодарил тех членов архивной комиссии, «кто старался из всех сил, чтобы erо соотечественники знали и давали цену научному движению, которое теперь происходит в России»[290]. Особен­но восхищался де Бай «наличием финнов на Усе в XIV в., т. е. «мордовской расы, проникнутой владыченствующей циви­лизацией»[291].
         В 1898 г. Симбирская ГУАК отпраздновала торжествен­ное событие—250-летие со времени основания г. Симбирска. К юбилею готовились целый год. В специально отпечатанной программе значились:
         1. Речь В. Н. Поливанова.
         2. Сообщение   профессора   Императорского   Казанского университета Д. А. Корсакова о трех бытописателях земли русской, симбирских уроженцах Н. М. Карамзине, А. Н. Тур­геневе и Д. А. Валуеве.
         3. «Исторический очерк древнейшей жизни Симбирского края» С. С. Краснодубровского.
         4. «Биография боярина   Б. М. Хитрово»,   составленная Д. А. Горчаковым.
         5. «Памяти И. А. Гончарова», прочтет М. О. Суперанский.
         6. «Симбирск», стихотворение П. А. Александрова[292].
         После пения гимна председатель Симбирской ГУАК «ис­просил у гибернатора разрешения повергнуть к стопам ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА» специальный адрес, как  к «верховному правителю русской науки»[293]. Дворянское гнездо вновь демонстрировало свою верноподданность глав­ному помещику державы. В. Н. Поливанов уверял правите­лей, что комиссия, «поставленная на страже местной истори­ческой жизни», видит в юбилее г. Симбирска «богатый мате­риал для изучения культурного развития русской народнос­ти в крае».
            К числу достижений комиссии были отнесены: очерк М. О. Суперанского «Симбирск—его прошлое и  настоящее»; подготовленный 2-й том «Материалов исторических и юриди­ческих района бывшего приказа Казанского дворца»; «Мате­риалы для истории Симбирского края до второй половины XVIII в.» В. И. Холмогорова; очерк по истории церквей А. К. Яхонтова  и история Симбирской епархии П. И. Неболюбова[294].
         Отмечая праздник исторический, который «воскрешает вре­мя», симбирцы чтили основателя города боярина Б. М. Хитрово и «геройскую защиту» Симбирского кремля «против Ра­зина»[295].
         Симбирские архивисты почтили память Карамзина, Дмит­риева, Языкова, Тургенева, Минаева, Гончарова, отметив, что расцвет этой плеяды деятелей «русской мысли и русского сло­ва» был лишь «расцветом семейных начал и окружавшей их в юные годы обстановки»[296].
         Комиссию, состоявшую уже из 23 почетных и 135 дейст­вительных членов, приветствовали многие деятели российской науки и культуры. Так, Н. Богданович назвал заседание ко­миссии интереснейшим, «задуманным хорошими русскими людьми»[297].
         В дальнейшем работа Симбирской комиссии развивалась по тем основным направлениям, что и деятельность других ГУАК России. Состояние дел комиссии на 1900 г. показыва­ет следующая таблица[298].
Годы
Число членов
Библиотека
Музей
Число посетителей музея
поч.
действ.
назв.
том
для рук.
мон.
 
1895
1896
1897
1898
1899
1900
 
 
12
18
19
24
24
24
 
77
113
121
134
146
135
 
113
680
860
1096
1162
1242
 
183
937
1196
1280
1458
1473
 
430
642
1130
1389
1462
1668
 
322
2978
3490
4577
4781
6172
 
718
1928
3400
3450
2670
Число дел, просмотренных по описям и оставленных в ис­торическом архиве комиссии, выглядело так[299]:
Годы
Просмотрено
Оставлено в архиве (всего)
 
1895
1896
1897
1898
1899
1900
 
 
35448
12224
9784
9719
 
48
220
310
712
946
3308
Через десять лет работы, в 1905 г. Симбирская ГУАК уже имела в своем историческом архиве 410 старинных рукописей и столбцов, 3220 других документов. В музее, состоявшем из 9 отделов, хранилось 1790 предметов старины и 7376 ста­ринных монет. Библиотека насчитывала 1563) названия книг или 2014 томов и брошюр[300]. Кроме отчетов и журналов засе­даний было выпущено около тридцати публикаций[301], изданы сборники с материалами по истории Симбирского края XVII—XVIII вв., археологическая карта губернии В. Н. По­ливанова, продолжен выпуск исторических и юридических материалов бывшего приказа Казанского дворца, источники по истории г. Симбирска, г. Сенгилея, г. Корсунь, г. Алаты­ря и других населенных пунктов. Опубликованы были мате­риалы по истории симбирского дворянства[302], материалы ряда учреждений, каталоги и сборник в память десятилетия дея­тельности комиссии.
         Динамику комиссии за первые пять лет XX в. показывает следующая таблица[303]:
 
Годы
 
 
1900
 
1901
 
1902
 
1903
 
1904
 
1905
Число почет-
ных и действитель-
ных членов
 
24
 
25
 
25
 
24
 
24
 
23
135
141
132
131
128
123
 
Библиотека (название и тома)
 
1242
 
1285
 
1368
 
1432
 
1503
 
1563
1473
1529
1658
1746
1804
2014
Музей: (древности и монеты)
 
 
1668
 
1700
 
1741
 
1762
 
1790
 
1805
6172
6727
7000
7262
7376
7376
Число лиц, посет.музей
 
2670
 
2800
 
2908
 
2948
 
3000
 
2850
Число дел и документов в архиве
 
3308
 
3451
 
3585
 
3615
 
3624
 
3530
Наличие
денежных средств
 
2294р. 57коп.
 
2354р. 56коп.
 
2644р. 63коп.
 
3257р. 71коп.
 
2628р.
79коп.
 
1811р. 3коп.
 
         События, связанные с первой революцией в России, и пос­ледующее наступление реакции тяжело отразилось на дея­тельности Симбирской ГУАК, особенно на ее материальном положении. Произошло своеобразное переключение сил ко­миссии. Главным ее делом стало «сооружение Гончаровского дома—памятника симбирскому уроженцу И. А. Гончарову»[304]. Проведена была подписка на памятник писателю и на строи­тельство дома, велись переговоры со строительными компа­ниями[305]. Комиссия выступила с ходатайством перед руковод­ством губернии «о безвозмездном отводе в вечное владение земли в центре города для построения дома-музея имени И. А. Гончарова»[306]. Комиссия прибегла даже к займу в сим­бирском городском общественном банке в 20 тыс. руб., кото­рые были там же и положены на текущий счет комиссии, что­бы копились средства на музей[307]. Деятельнейшее участие в сооружении дома-музея Гончарова в Симбирске принимал председатель комиссии В. Н. Поливанов, не случайно комис­сия отмечала после его кончины в 1914 г., что дело строитель­ства двигалось «только благодаря его трудам и материаль­ной поддержке»[308]. Новым председателем архивной комиссии был избран губернатор А. С. Ключарев. Товарищем предсе­дателя остался избранный еще в 1904 г. П. Л. Мартынов, пра­вителем дел был А. К. Яхонтов.
         Продолжалась работа и по традиционным направлениям: пополнялся архив (за 1915 г. было отобрано 120 дел[309]), рос­ла библиотека и становилось на ноги главное детище послед­них лет работы комиссии—Гончаровский дом-музей. Собира­лись сведения о жизни великого русского  писателя в Сим­бирском крае, о его окружении, о его учителях, таких, напри­мер, как священник Троицкий, преподававший в с. Архан­гельском за Волгой[310].
         В 1912 г. комиссия обратилась к академику А. А. Шахма­тову с просьбой прислать письма А. И. Гончарова для устра­иваемой в Симбирске выставки. Академик получил разре­шение на высылку писем из библиотеки Академии наук[311].
         С началом первой мировой войны положение Симбирской ГУАК резко ухудшилось. Вместо научных вопросов приходи­лось решать совершенно другие: о пожертвованиях семьям солдат, о передаче здания музея под лазарет[312]. В отчете за 1916 г.  комиссия отмечала, что ее деятельность «не выдава­лась чем-либо особенным».
         В 1918 г. Симбирская ГУАК была ликвидирована.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
         История губернских ученых архивных комиссий России является не только одним из феноменов общественной мыс­ли и общественного движения страны, сбросившей узы кре­постничества, но и представляет собой яркий и неповторимый факт в мировой общественно-исторической практике. Провин­циальная интеллигенция России, объединенная в ГУАК, по­святила себя служению высоким идеалам науки и явила обра­зец истинного, деятельного патриотизма.
         Губернские ученые архивные комиссии спасли от уничто­жения огромное количество исторических источников, памят­ников старины, они содействовали приобщению широких на­родных масс к освоению исторического и культурного достоя­ния России. Комиссии создали архивы, библиотеки и музеи, которые служили делу развития научных исследований в рос­сийских провинциях, поставили на научную основу краеведе­ние. Комиссии вели постоянную работу по ознакомлению с родной стариной местной общественности, по сохранению и развитию национальных исторических традиций.
         Сотрудники ГУАК установили плодотворные связи с рос­сийскими университетами, научными обществами, отдельны­ми выдающимися учеными, активно содействуя стиранию разрыва между уровнем науки в столицах и провинциаль­ной общественно-исторической мыслью.
Ученые архивные комиссии России осуществили массу на­учных публикаций, многие из которых не утратили своей цен­ности и по сей день. Основательность работы, универсализм, комплексное использование источников письменных, археоло­гических и фольклорных позволило создать труды, без кото­рых не может обойтись современная большая наука. Работы губернских ученых архивистов отразили процесс вызревания новой органической концепции истории России, которая обосновывала одну из альтернатив дальнейшего исторического развития державы.
         Огромную ценность в научной работе губернских ученых архивных комиссий представляет обобщение исторического опыта народа. Это опыт хозяйственного освоения просторов России, опыт самоорганизации народа, формирования и передачи последующим поколениям разнообразных историко-культурных традиций.
         Архивы, коллекции исторических документов и веществен­ных памятников старины, многочисленные научные публика­ции ГУАК, в которых обобщался глубинный исторический опыт народа, его культурные традиции, и есть та самая со­циальная память, обратиться к которой настоятельно требу­ет наша современность.

 

СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ
 
 
ГАКО—Государственный архив Костромской области
ГАУО—Государственный архив Ульяновской области
ГАЯО—Государственный архив Ярославской области
ГУАК—Губернские ученые архивные комиссии
КГВ—Костромские губернские ведомости
МГИАИ—Московский государственный историко-архивный институт
МОИДР—Московское Общество истории; и древностей российских
НГВ—Нижегородские губернские ведомости
НГОА—Нижегородский государственный областной архив
ОЛДП—Общество любителей древнерусской письменности
ОРРИП—Общество ревнителей русского исторического просвещения
ПСРЛ-—Полное собрание русских летописей
ЧОИДР—Чтения в Обществе истории и древностей российских
материал размещен 22.04.06

[1] Ленин В. И. Развитие  капитализма в России // Полн. собр. соч. Т. 3. С. 13, 57.
[2] Ленин В. И. Ценные признания Питирима Сорокина // Полн. собр. соч. Т. 37. С. 190.
[3] Татищев В. Н. История Российская. Т. 4. М.; Л., 1964. С. 71.
[4] См.: Труворов А. Н. Обзор деятельности губернских ученых архив­ных комиссий: Калужской, Костромской, Нижегородской,   Оренбургской, Орловской, Пермской, Рязанской, Саратовской, Таврической, Тамбовской, Тверской, Ярославской. Т. 1—3. Спб, 1890, 1891, 1892; Самоквасов Д. Ф. Архивное дело в России. Спб, 1902; Снежневский В. И. Губернские уче­ные архивные комиссии и архивное дело в них. Н. Новгород, 1903; Бржостовская Н. В. Деятельность губернских ученых архивных комиссий в об­ласти архивного дела. Дисс М., 1951; Корнева И. И., Талызина Е. М., Эпштейн Д. М. История археографии в дореволюционной России. Учеб­ное пособие. М., 1969.
[5] См.: Самоквасов Д. Я. Архивное дело в России. Кн. 1. М., 1902 Гл. 1.; Лаппо-Данилевский А. С. Доклад о деятельности некоторых ученых архивных комиссий по их отчетам за 1904—1911 гг. // Известия Им нераторской Академии Наук. Спб, 1913. С. 76—79 ;   Бржостовская Н. В Деятельность губернских ученых архивных комиссий в области архивно го дела. Дисс. М., 1951; Корнева И. Н., Талызина Е. М., Эпштейн Д. М История археографии в дореволюционной России. Учебное пособие. М. 1969. Гл. 4.
[6] Открытие Симбирской ГУАК. С. 4.
[7] Юбилей двадцатипятилетия Рязанской ГУАК. Рязань, 1911. С. 11
[8] Двадцатипятилетие Нижегородской ГУАК. Н. Новгород, 1912. С 11
[9] Двадцатипятилетие Рязанской ГУАК С. 13.
[10] Открытие Тверской ГУАК. С. 2.
[11] Празднование двадцатипятилетия Саратовской ГУАК. С. 22—23.
 [12] Двадцатипятилетие Нижегородской ГУАК. С. 34—35.
[13] Двадцатипятилетний юбилей Тверской ГУАК. С. 9.
[14] Там же. С. 10.
[15] Юбилей двадцатипятилетия Рязанской ГУАК  С. 3.
[16] Труды Иркутской ГУАК. Вып. 1. Иркутск, 1913. С. V.
[17] Празднование двадцатипятилетия Саратовской ГУАК. С. 16—17.
[18] Заседание Тверской ГУАК от 24 июня 1907 г. С. 100.
[19] Празднование двадцатипятилетия Саратовской ГУАК. С. 21.
[20] Л е н и н В. И.  О  национальной  гордости  великороссов // Поли, собр. соч. Т. 26. С. 107.
[21] См.: Залежский  В. Монархисты. Харьков, 1930; Аврех А. Я. Ца­ризм и IV Дума. М., 1981.
[22] Новый мир. 1988, № 10. С. 198—218.
[23] Там же. Письмо 6. С. 217—218
[24] Корнева И. Н.,   Талызина Е. М.,   Эпштейн Д. М. Указ. соч. С. 2
[25] Двадцатипятилетие Рязанской ГУАК. С. 5.
[26] Двадцатипятилетие Нижегородской ГУАК. С. 22.
[27] Празднование двадцатипятилетия Саратовской ГУАК. С. 11
[28] Отчет Тверской ГУАК за 1900 г. С. 34.
[29] 25 Корнев а И. Н.,   Талызина Е. М.,   Эпштейн Д. М. Указ. соч. С. 200
[30] См.: Макарихин В. П. Губернские ученые архивные комиссии и их роль в развитии общественно-исторической мысли России в конце XIX— начале XX вв. // История СССР. 1989. № 1. С. 160—170.
[31] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 2, л. 22—25
[32] Отчет Симбирской ГУАК за 1898 г. С. 37—38; Отчет… за 1905 г. С. 21—23; Отчет… за 1913 г. С. 8—9.
[33] Открытие Симбирской ГУАК. С. 3.
[34] См.: Историческая записка об учреждении  в Нижнем  Новгороде губернской ученой архивной комиссии. С. 29—31.
[35] Заседания Костромской ГУАК за 1905 г. С. 4
[36] Самоквасов Д. Я. Указ. соч. С. 34.
[37] Шведова О. Н. Указатель «Трудов» губернских ученых архивных комиссий и отдельных их изданий. С. 378.
[38] Корнева И. Н.,   Талызина Е. М,   Эпштейн Д. М. Указ. соч. С. 223.
[39] См.: Брачев С. Петербургская Археографическая комиссия И ее дея­тельность в области издания источников русской истории // Вестник ЛГУ, № 20. История, язык, литература. Вып. 4. 1979. С 108.
[40] Таблица построена на основе «Указателя» О. И. Шведовой. Кро­ме того была осуществлена  корреляция  выпусков  по  каталогам  ГБЛ г. Москвы.
* Расположение публикаций в таблице отражает отсутствие единого критерия и системы в классификации публикаций ГУАК. Они различались по форме, содержанию, назначению. Это отражалось и в их заголовках.
[41] Протоколы заседаний Костромской ГУАК. С. 45
[42] См.: Степанский А. Д. Либеральная интеллигенция в общественном движении России на рубеже XIX—начала XX в. // Исторические запис­ки. Вып. 109. М.,1983
[43] Отчет Тверской ГУАК за 1888 г. С. 3—4. Отчет за 1906 г. С. 17.
[44] См.: Шведова О. И. «Указатель». С. 451—453.
[45] См.: Костромская старина. Вып. 1, 4, 5; Журналы заседаний Кост­ромской ГУАК за 1905—1908 гг.
[46] См.: Костромская старина. Вып. 5.
[47] Действия Нижегородской ГУАК. Т. I, вып. 2—4; Т. 2, вып. 15.
[48] Поливанов А. И. О находках в Макарьевском уезде // Дейст­вия Нижегородской ГУАК. Т. 1, вып. 1. Н. Новгород, 1888.
[49] Отчет Симбирской ГУАК за 1898 г. Симбирск, 1899. С. 7.
[50] ГАУО. Ф. 732. Оп. 1. Д. 9.
[51] Празднование двадцатипятилетия Саратовской ГУАК. С. 11 —12.
[52] Карманов Д. И. Исторические известия  Тверского княжества, почерпнутые из общих российских летописцев с приобщением  новейших оного приключений. Тверь, 1903
[53] Колосов В. И.  Стерженецкий и Лопастицкий кресты в связи с древними водными путями в Верхнем Поволжье. Тверь, 1890.
[54] См.: Дневник раскопок Борковского могильника,  произведенных в 1892 г. по поручению комиссии членами  Рязанской ( архивной  комиссии А. В. Селивановым, А. И. Черепниным и В. А. Городцовым. Рязань, 1893; Иероним, архим. Рязанские достопамятности. Рязань; 1889 и др.
[55] В изучении истории края архивисты обычно большое внимание уде­ляли основателям древних населенных пунктов, монастырей и храмов.
[56] См.: Заседание 14 ноября 1889 г. Ярославской ГУАК- С. 14—15.
[57] См.: Материалы  по истории археологии, этнографии и статистике Костромской губернии. Вып. 1. Кострома, 1912.
[58] Алмазов П. Путеводитель по г. Костроме и Костромской губер­нии. Кострома1909
[59] См.: Костромская старина. Вып. 1, 2, 4.
[60] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 4, л. 3—15 об
[61] Меморский А. М.   Основатель   Нижнего   Новгорода   великий князь Георгий (Юрий) II Всеволодович. Н. Новгород, 1889.
[62] Савельев А. А. Время и причины основания Нижнего Новгоро­да. Н. Новгород, 1896
[63] Книга  строельная г. Симбирска.  Сост.  П. Мартынов.  Симбирск, 1896; Историческое обозрение г. Симбирска. Сост. К- П. Невоструев. Сим­бирск, 1909.
[64] Красовский В. Хронологический перечень событий в Симбир­ской губернии (1372—19 01). Симбирск, 1901.
[65] Кротков А. Алфавитный указатель статей и авторов, поместив­ших свои статьи и заметки в «Трудах»  Саратовской  ГУАК  за   1887— 1903 гг. Симбирск, 1904.
[66] См.: Чекалин Ф. Ф. Саратовское Поволжье XVI в. по картам того времени и архивным делам. Саратов, 1896.
[67] См.: Житие Варнавы Ветлужского // Костромская старина. Вып. 1; Дементьев П. Краткий очерк Шангского городища // Костромская ста­рина. Вып. 4.
[68] 3 в е з д и н А. И. «И нарече имя ему Нов град Нижний» // Дей­ствия Нижегородской ГУАК. Т. 1. Н. Новгород, 1889.
[69] Эйнгорн В. О.  К истории обрусения  мордвы // Действия  Ни­жегородской ГУАК Т. 1. С. 104.
[70] Нижегородка. Сост. А. С. Гациский. Н. Новгород, 1877. С. 80.
[71] Эйнгорн В. О. Указ. соч. С. 105.
[72] С а в е л ь е в А. А, Старинные акты на церковные земли при селе Моляксы Ардатовского уезда Нижегородской губернии // Действия Ни­жегородской ГУАК- Т. 1. Н. Новгород, 1889. С. 109.
[73] Там же. С. ПО
[74] Магницкий В. К. Нечто о чувашах, татарах и мишарях // Дей­ствия Нижегородской ГУАК. Т. 3. Н. Новгород, 1898. С. 43—45.
[75] Виноградов Ф. Следы язычества в домашнем обиходе чуваш. Симбирск, 1897
[76] Магницкий В. П. Указ. соч. С. 50.
[77] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 2, л. 56
[78] Макарихин В. П. Проблема христианизации нерусских наро­дов Поволжья в трудах Нижегородской губернской ученой архивной ко­миссии // История христианизации народов Среднего Поволжья. Чебок­сары, 1988. С. 24—28.
[79] Труды Иркутской  ученой архивной  комиссии.  Вып.1. Иркутск. 1913. С. 82—83
[80] Стрелов Е. Д.  Акты архивов Якутской области. Т. 1.  Якутск, 1916. С. II—III.
[81] См.: Гациский А. С. На Сундовике. В Жарах. «На Сити па реце». Н. Новгород, 1890; Лествицын  В. И. Помощь из Нижнего.  Ярославль, 1886.
[82] См.: Милотворский Н. И. Путь Ивана Грозного через Нижегород­скую губернию // Действия Нижегородской ГУАК. Т. 13, вып. 3. Н. Нов­город, 1912.
[83] Программа празднества была заложена еще А. С Гациским, а в 1910 г. в Нижнем была создана специальная комиссия.
[84] В Нижнем Новгороде были изданы работы П. Г. Васенко, А. К. Ка­банова, И. М. Катаева, С. M. Парийского, С. Ф. Платонова, М. А. Полиевктова, А. Я. Садовского и других. Специальные издания и статьи вы­шли в Костроме, Ярославле, Твери
[85] См.: Платонов С. Ф. Савва Ефимьев—протопоп Спасо-Преображенского собора в Н. Новгороде. Н. Новгород, 1909.
[86] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 106а, л. 1—6 об.
[87] Платонов С. Ф. Савва Ефимьев… С. 7.
[88] Труды Ярославской ГУАК. Кн. IV, вып. 1. Ярославль, 1913. С. 17—22.
[89] Штюрмер Б. В.  Прошлое  и будущее   Ярославского  кран… //Труды Ярославской ГУАК. Кн. IV, вып. 1. С. 45.
[90] Труды Ярославской ГУАК. Кн. IV, вып. 1. С. 3.
[91] Там же. С. 32
[92] Б о ч к а р е в В. А. Шведо-русские отношения в Смутное время и осада Пскова в 1615 г. // Сборник Псковской ГУАК- Вып. 1. Псков, 1917.С. 69.
[93] На этой основе стали возникать и конкурировать с архивными ко­миссиями общества по изучению местного края
[94] См.: Сторожев В. Н. Состав нижегородского дворянства  по десятням XVIII века // Действия Нижегородской ГУАК.  Т. 1. Вып. 1—2. Н. Новгород, 1889; его же. Состав Рязанского дворянства по десятням XVII века. Рязань, 1891; его же. Тверское дворянство XVII века. Тверь,1891—95.
[95] ГАУО. Ф. 732. Он. 1. Д. 37, л. 12 об
[96] См.: Сборник Псковской ГУАК. Вып. 1. С. 147—219
[97] См.: Волконский  Н. Условия  помещичьего хозяйства  при крепо­стном праве. Рязань, 1896; Милюков П. Владельцы населенных имений в нескольких уездах в Рязанской губернии по первой ревизии 1722 г. Ря­зань, 1897; Снежневский В. Материалы для истории крепостного хозяйст­ва  в  Нижегородском  уезде // Действия  Нижегородской   ГУАК  Т. 6.Н. Новгород, 1905.
 [98] Сравнение состояния крестьянского хозяйства по ряду признаков привело В. И. Снежневского к выводу: при крепостном праве часто кресть­яне были зажиточнее, чем после него.
[99] См.: Иванов Н. И. Сельское духовенство Тверской губернии XVIII и начала XX в. в отношении к крепостному праву. Тверь, 1915
[100] См.: Снежневский В. И. Крепостные крестьяне и помещики Ниже­городской губернии накануне реформы 19 февраля 1861 г. и первые го­ды после нее // Действия Нижегородской ГУАК Т. 3. Н. Новгород, 1898.
[101] Ширяев В. Н.  Ярославский губернский комитет 1858—1859 гг. и составленный им проект положения  об устройстве  быта помещичьих крестьян // Труды Ярославской ГУАК. Кн. 6. Ярославль, 1912. С. 4.
[102] Там же. С. 23
[103] Там же. С. 26.
[104] См.: Минх А. Н. Из записок мирового посредника.  1861 — 1866 г. Материалы по крепостному праву. Саратовская губерния. С. 4—5.
[105] Свод постановлений уездных и губернских земских собраний Сим­бирской губернии со всеми приложениями по вопросу о преобразовании
[106] Снежневский В. И. Материалы для истории крепостного хо­зяйства… С. 29
[107] Там же. С. 30.
[108] Анфимов М. А. Экономическое положение и классовая борьба крестьян Европейской России. М., 1984. С. 24.
[109] Ковальченко И. Д., Моисеенко Т. Л., Селунская Н. Б. Социально-экономический строй крестьянского хозяйства Европейской Рос­сии в эпоху капитализма. М., Изд. МГУ, 1988. С. 127,
[110] См.: Ковальченко И. Д., Милов Л. В. Всероссийский аграрный ры­нок XVIII—начала XX века. Опыт количественного  анализа.  М.,  1974; Ковальченко И. Д. О буржуазном характере крестьянского хозяйства Ев­ропейской России в конце XIX—начале XX века.: Опыт многомерного ко­личественного анализа // История СССР, 1983. № 5.
[111] См.: Тюкавкин В. Г., Щагин Э. М. Крестьянство России в период трех революций. М., 1987. С. 25.
[112] Ветринский Ч. Крепостное право и освобождение помещичьих крестьян. С. 63.
[113] См.: К 50-летию земских учреждений. К истории организации и первых шагов земства  в Саратовской  губернии.  Саратов,   1913;  Чешихин В. Е. 50 лет жизни Нижегородского земства. Н. Новгород, 1914; Повалишии А. Д. Материалы для истории Рязанского губернского земства. Ч. I—II. Вып. 1—2. Рязань, 1903—1904 и другие.
[114] К 50-летию земских учреждений… С. 3.
[115] Чешихин В. Е. Указ. соч. С. 19.
[116] Там же. С. 23.
[117]К 50-летию земских учреждений. С. 40
[118] Чешихии В. Е. Указ. соч. С. 103.
[119] Ярославская   ГУАК.   Заседание   14  ноября   1899 г.   Ярославль,1899. С. 6
[120] Чешихин В. Е. Указ. соч. С. 111
[121] См.: Добролюбов И. Библиографический словарь писателей, ученых и художников, уроженцев (преимущественно) Рязанской губернии. Рязань,1910; Люди Нижегородского Поволжья. Краский словарь писателей-ни­жегородцев. Н. Новгород, 1915; Смирнов А. В. Портретная галерея уро­женцев и деятелей ■ Владимирской губернии. Вып. I—III. Владимир, 1900—1902; Короленко В. Г. Материалы к биографии Кулибина // Дейст­вия Нижегородской ГУАК. Т. 2, вып. 15. Н. Новгород, 1896.
[122] См.: Соколовская Т. О. Масонские ковры. Спб, 1907; ее же. Но­вые данные для истории русского масонства по рукописям Тверской уче­ной архивной комиссии. Тверь, 1912; ее же. Русское масонство и его значение в истории общественного движения. Спб. 1907.
[123] Архангельский С. И, .Разбор сочинения Адама Шлессинга // Действия Нижегородской ГУАК. Т. 6. Н. Новгород, 1905.
[124] Ковальченко И. Д.,   Шикло А. Е. Основные тенденции в развитии исторической науки в России в эпоху империализма.—Сборник материалов по истории исторической науки в СССР. М., 1985. С. 15.
[125]   Это комиссии Бессарабская, Витебская, Владимирская, Воронежская, Вятская, Екатеринославская, Иркутская, Калужская, Ковенская (сущест­вовала непродолжительное время), Костромская, Оренбургская, Орловская, Пензенская, Пермская, Петербургская, Полтавская, Рязанская, Саратов­ская, Симбирская, Ставропольская, Смоленская, Таврическая, Тамбовская, Черниговская, Ярославская, Тульская, Псковская, Казанская, Курская, Новгородская, Самарская (окончательно не развилась).—НГОА. Ф. 1411.
Оп. 822. Д. 274, л. 8.
[126]   В комиссии Владимирскую, Воронежскую, Новгородскую, Оренбург­скую, Екатеринославскую, Калужскую, Пензенскую, Пермскую, Костром­скую, Псковскую, Рязанскую, Курскую, Нижегородскую и другие.—ГАКО. Ф. 170. Оп. 2. Д. 6, л. 1.
[127]  Отчет Тверской ГУАК за 1902 г. С. 38.
[128]  В 1916 г. возникла Казанская ГУАК во главе с Л. Савельевым и С. Знаменским, но развить  свою деятельность  она  не  успела.—ГАУО. Ф. 732. Оп. 1. Д. 153, л. 1.
[129] Открытие Тверской губернской ученой  архивной комиссии.  Тверь, 1884. С. 1.
[130] Там же. С. 2.
[131] Там же. С. 3—4
[132] Там же.
[133] Журнал второго заседания Тверской ГУАК. С. 3.
[134] Там же. С. 3—4.
[135]  Отчет о деятельности Тверской ГУАК за 1888 г. Тверь, 1889. С.3
[136]  Отчет о деятельности Тверской ГУАК за 1900 г. Тверь, 1901. С.4
[137]    Там же. С. 3.
[138] Отчет Тверской ГУАК за 1888 г. С. 4.
[139] Там же. С. 5—7.
[140] Отчет о деятельности Тверской ГУАК за 1888 г. С.10.
[141] Там же. С. 11.
[142]. Там же. С. 10.
[143] Отчет Тверской ГУАК за 1891 г. Тверь, 1893. С. 4.
[144] Отчет о деятельности Тверской ГУАК за 1888 г. С. 11—12
[145] Отчет о деятельности Тверской ГУАК за 1900 г. Тверь, 1901. С. 5.
[146] Там же. С. 17.
[147] Там же. С. 17—18.
[148] Там же. С. 32—33.
[149] Отчет за 1900 г. С. 34.
[150] Там же. С. 37.
[151] Отчет Тверской ГУАК за 1891 г. С. 2.
[152] Отчет Тверской ГУАК за 1892 г. С. 3—5.
[153] Отчет Тверской ГУАК за 1894 г. С. 3.
[154] Отчет о деятельности  Тверской ГУАК с 1903  по 1912 г.  Тверь, 1915. С. 2.
[155] Отчет Тверской ГУАК за 1902 г. С. 9—10.
[156] Отчет о деятельности Тверской ГУАК с 1903 по 1912. С. 40.
[157] 157  См.: Труды второго областного Тверского археологического съезда 1903 года 10—20 августа. Тверь, 1906.
 [164] Двадцатипятилетний юбилей состоящей под Августейшим Покрови­тельством… Тверской ученой архивной комиссии. Тверь, 1911. С. 9—10.
 [165] Там же. С. 12.
[166] Двадцатипятилетний юбилей… С. 22.
[167] Там же. С. 25.
 [168] Отчет о деятельности Тверской ГУАК с 1903 по 1912 г. С. 44.
[169] Отчет о деятельности… С. 51.
[170] Там же. С. 52.
[171] Отчет о приходе и расходе денежных средств в Тверской архивной комиссии (1903—1913). Отчет о деятельности Тверской ГУАК. С. 90—91.
[172] Костромская старина. Т. 6. Кострома, 1906. С. 7—8.
[173] Там же. С. 17.
[174] ГАКО.  Ф,  179   (Костромская  архивная комиссия).  Оп, 3. Д. 7, л, 11—13.
[175] Костромская старина. Т. 6. С. 18.
[176] Журнал заседания Костромской ГУАК от 18 мая 1895 г. Кострома, 1895. С. 2.
[177] Там же.
[178] Письмо Н. Н. Селифонтова к Л. Н. Майкову от 28 июня  1895 г. Кострома, 1895. С. 1.
[179] Журнал заседания Костромской ГУАК от 18 мая 1895 г. С. 4.
[180] См.: Описание старинных рукописей, хранящихся  в архиве Макариево-Унженского монастыря Костромской губернии. Подг. И. К. Херсон­ского. Кострома, 1887; Подробная опись 440 рукописям… Перваго собра­ния «Линевского  архива»  с двумя  приложениями  Н. Н. Селифонтова, Спб, 1891; Подробная: опись 272 рукописям конца XVI до начала XIX столетия Второго (Шевлягинского) собрания «Линевского архива» с при­ложениями Н. Н. Селифонтова. Спб, 1892.
[181] См.: Подробная опись 142 рукописей XVII до начала XIX столе­тий Третьяго (Лосевского) собрания «Линевского архива» с приложения­ми Н. Н. Селифонтова. Спб, 1893.
[182] Указатели и сборники материалов по археографии Костромской гу­бернии // Костромская старина. Вып. 3. Кострома, 1894.
[183] См.: ГАКО. Ф. 179. Оп. 2. Д. 47.
[184] Костромская старина. Вып. 5. Кострома, 1901. С. 1—161.
[185] Костромская старина. Вып. 1. Кострома, 1890. С. 54.
[186] Костромская старина. Вып. 6. Кострома, 1906.
[187] Журнал заседаний от 3 октября 1905 г.—Журналы заседаний Ко­стромской ГУАК за 1905, 1906, 1907, 1908 гг. Кострома, 1909. С. 40.
[188] Журналы заседаний Костромской ГУАК. С. 9—10.
[189] Заседание 26 января 1906 г. С. 24.
[190] Заседание 15 сентября 1906 г. С. 59.
[191] Заседание 15 декабря 1906 г. С 61.
[192] Заседание 16 февраля 1907 г. С. 64.
[193] Заседание 16 июля 1907 г. С. 95.
[194] Заседание 9 января 1908 г. С. 120.
[195] Заседание 17 ноября 1905 г. С. 18—19.
[196] Журналы заседаний Костромской ГУАК. С. 30.
[197] Журналы заседаний… С 31.
[198] Журналы заседаний… С. 71.
[199] Журналы заседаний… С. 82; ГАКО. Ф. 179. Он. 2. Д. 12.
[200] Журналы заседаний… С. 100.
[201] Журнал заседаний… С. 106.
[202] Отчет Тверской ГУАК. Тверь, 1913. С. 42.
[203] ГАКО. Ф. 179. Оп. 2. Д. 23, л. 1—28.
[204] ГАКО. Ф. 179. Оп. 2. Д. 20, 22.
[205] Труды Костромского общества по изучению местного края. Исто­рический сборник. Вып. 7. Кострома, 1917. С. 116.
[206] Празднование 25-летнего юбилея Саратовской ученой архивной ко­миссии. Саратов
[207] Там же. С. 11.
[208] См.: Шведова О. И. «Указатель». С. 410.
[209] Празднование 25-летнего юбилея Саратовской ГУАК. С. 16.
[210] Там же. С. 17.
[211] Там же. С. 21.
[212] Празднование 25-летия Саратовской ГУАК. С. 20.
[213] Там же. С. 20—23.
[214] Гераклитов А. А.  Столбцы из исторического архива Саратов­ской ученой архивной комиссии (1621—1902). Саратов, 1909.
[215] Минх А. Н. Историко-географический словарь Саратовской губер­нии. Т. 1. Вып. 1—4. Саратов, 1898—1902.
[216] К 50-летию земских учреждений. К истории организации и первых шагов земства в Саратовской губернии. Саратов, 1913.
[217] Празднование 25-летия Саратовской ГУАК. С. 16—17.
[218] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 147, л. 1 об.
[219]Историческая записка об учреждении в Нижнем Новгороде губерн­ской ученой архивной комиссии. Сост. А. С. Гациский. Н. Новгород, 1887 С. 3, 4, 25—26.
[220] Историческая записка… Приложение 17. С. 33.
[221] Там же. С. 35.
[222] Там же. Приложение 12. С. 36.
[223] Там же. С. 18.
[224] Там же. С. 13
[225] Двадцатипятилетие   Нижегородской   ученой   архивной   комиссии.
Н. Новгород, 1913. С. 8.
[226] См.: Гациский А. С. Краткая некрология некоего благонамеренного литератора  старца  Александра // Сборник  в  память  А. С. Гациского.
Н. Новгород, 1897. С. 2.
[227] См. о нем: Сборник в память А. С. Гациского. Н. Новгород, 1897; Действия Нижегородской ГУАК. Т. 3. Н. Новгород,  1903; Архангель­ский С. И. Основы и метод краеведной работы А. С. Гациского // Крае­ведение. M. 1929, № 10; Александров К. Д. А. С. Гациский // Сборник, посвященный памяти А. С. Гациского. Горький, 1939.
[228] НГОА. Ф. 1411. Он. 822. Д. 1, л. 1.
[229] Там же.
[230] Там же. Л. 1 об
[231] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 4, л. 102—120.
[232] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 2, л. 82 об.
[233] Там же, л. 86 об.—87.
[234] Действия Нижегородской ГУАК. Т. 6. Н. Новгород, 1905. С. 45.
[235] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 11, л. 1 об.
[236]  НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 2, л. 42.
[237] Сборник  Нижегородской  ГУАК,  посвященный   А. С. Гацискому. Н. Новгород, 1893. Приложение 2. С. 6.
[238] НГОА. Ф. 1411, Оп. 822. Д. 70, л. 80.
[239] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 4, л. 182—183
[240] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 2, л. 5 об.
[241] Там же, л. 122.
[242] Действия Нижегородской ГУАК. Т. 7. Н. Новгород, 1909. С. 22.
[243] Действия Нижегородской ГУАК. Т. 1. Вып. 2. Н. Новгород, 1888.С. 10
[244] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 30, л. 12—15 об,
[245] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 21, л. 55
[246] Там же, л. 92 об.
[247] Там же, л. 138 об
[248] Там же, л. 20.
[249] Действия Нижегородской ГУАК. Т. 8. Н. Новгород, Канавино, 1909.С. 1.
[250] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 274, л. 1.
[251] Там же, л. 2.
[252] Там же, л. 84.
[253] Там же, л. 40—90.
[254] Там же, л. 34.
[255] Там же, л. 34—34
[256] НГОА. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 2, л. 96.
[257] См.: Шведова О. И. «Указатель». С. 428—430.
[258] Заседание 14 ноября 1899 г. в день завершения десятилетня  Ко­миссии. Ярославль, 1899. С. 9.
[259] Там же. С. 10.
[260] Заседание 14 ноября… С. 6.
[261] Там же. С. 8
[262] См.: ГАЯО. Ф. 582. Оп. 1. Д. 26; Шпилевский С. М. Великий князь Смоленский  и Ярославский Федор  Ростиславович  Черный.   Ярославль,1899.
[263] Заседание 14 ноября… С. 8.
[264] Там же. С. 24—25.
[265] Там же. С. 19.
[266] См.: ГАЯО. Ф. 581 (Ярославская архивная комиссия). Оп. 1. Дд. 29, 30, 31, 35, 40, 71, 73, 75.
[267] Там же, л. 6.
[268] Там же, л. 9—10.
[269] ГАУО. Ф. 664. Оп. 1. Д. 5, л. 3 об.
[270] Открытие Симбирской ГУАК. С. 8,
[271] Там же, С. 9.
[272] Экстренное заседание Симбирской ГУАК 19 сентября 1895 г. Сим­бирск,
[273] Там же. С. 10.
[274] ГАУО. Ф. 732. Он. 1. Д. 37, л. 4
[275] ГАУО. Ф. 664. Оп. 1. Д. 5, л. 1.
[276] Там же, л. 1 об.
[277] Открытие Симбирской ГУАК. Симбирск, 1895. С. 1—2.
[278] Открытие Симбирской ГУАК С. 2—3.
[279] Там же. С. 4.
[280] Открытие Симбирской ГУАК С. 4—5.
[281] ГАУО. Ф. 732. Оп. 1. Д. 37, л. 12 об.
[282] Открытие Симбирской ГУАК. С. 4.
[283] ГАУО. Ф. 664. Оп. 1. Д. 5, л. 3 об,
[284] Там же, л. 5 об.
[285] Там же, л. 6.
[286] Там же, л. 9—10.
[287] ГАУО. Ф. 664. Оп. 1. Д. 5, л. 3 об.
[288] Открытие Симбирской ГУАК. С. 8.
[289] Там же, С. 9.
[290] Экстренное заседание Симбирской ГУАК 19 сентября 1895 г. Сим­бирск, 1896. С. 9.
[291] Там же. С. 10.
[292] ГАУО. Ф. 732. Он. 1. Д. 37, л. 4.
[293] Там же, л. 4 об.
[294] Там же, л. 7.
[295] Там же, л. 11 об.
[296] Там же, л. 13.
[297] Там же, л. 17 об.
[298] Отчет Симбирской ГУАК за 1899 г. Симбирск, 1900. С. 20.
[299] ГАУО. Ф. 853. Оп. 1. Д. 158, л. 3 об.
[300] Отчет Симбирской ГУАК за 1905 г. Симбирск, 1906. С. 9—10
[301] Отчет Симбирской ГУАК за 10 лет. Симбирск, 1906. С. 24.
[302] См.: Селения Симбирского уезда. Материалы для истории Симбир­ского дворянства и частного землевладения. Симбирск, 1904.
[303] Отчет Симбирской ГУАК за 1905 г. С. 24.
[304] Отчет о деятельности Симбирской ГУАК за 1915 г. Симбирск, 1917.С. 3.
[305] См.: ГАУО. Ф. 732. Оп. 1. Д. ПО, 113, 115.
[306] ГАУО. Ф. 732. Оп. 1. Д. 109.
[307] Отчет о деятельности Симбирской ГУАК за 1915 г. С. 4.
[308] Там же. С. 4—5.
[309] Там же. С. 8.
[310] Журнал 80 заседания Симбирской ГУАК, 17 января 1915 г. Сим­бирск, 1916. С. 21.
[311] ГАУО. Ф. 664. Оп. 1. Д. 36, л. 1.
[312] Отчет Симбирской ГУАК за 1915 г.; Отчет… за 1916 г. С. 3.

(6.3 печатных листов в этом тексте)
  • Размещено: 01.01.2000
  • Автор: Макарихин В.П.
  • Размер: 317.94 Kb
  • © Макарихин В.П.

 

© Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов). Копирование материала – только с разрешения редакции