Часть 2. Научные исследования.

2.1. Научно-исследовательская работа в отечественных музеях

Опыт организации научно-исследовательской работы в музеях заслуживает внимания музейной общественности страны и требует рассмотрения темы как проблемы. Рассмотрим вначале опыт организации научно-исследовательской работы. Естественно, что научная работа проводилась всегда, начиная с зарождения музеев. Однако системность в научных исследованиях начала складываться в начале 1980-х годов. Рассмотрим несколько примеров, в том числе из опыта работы музеев Русского Севера.

Прежде всего – это уникальный опыт реализации «Вологодской программы» по изучению и публикации памятников письменности, хранящихся в музеях Вологодской области[1].

Она была осуществлена в 1980-1990-е гг. в Вологодской области по инициативе кафедры истории Вологодского государственного педагогического института (ныне университет) под руководством П. А. Колесникова и при поддержке Вологодского областного краеведческого музея (ныне историко-архитектурный и художественный музей-заповедник) под руководством Г. М. Новожиловой. Научная группа (руководитель А. А. Амосов) состояла из научных сотрудников Археографической комиссии АН СССР, Библиотеки АН СССР, Центрального музея революции СССР (ныне Государственный музей современной истории России), Московского государственного института культуры, Центрального государственного архива СССР (ныне ЦГА РФ). Результатом проведённого исследования стало издание Каталога-путеводителя «Памятники письменности в музеях Вологодской области» в пяти частях, изданного в 13 томах[2]. В фондах Вологодского музея хранится машинописный вариант пока ещё не изданного 14 тома Каталога-путеводителя: «Личные архивные фонды и персональные коллекции в музеях Вологодской области: Указатель». Наряду с этим изданы справочники, подготовленные самостоятельно сотрудниками Череповецкого краеведческого музея[3], Вологодской областной библиотеки[4], Тотемского музейного объединения и др. В реализации «Вологодской программы» принимал участие и автор этих строк.

Выдающиеся историки и археографы прошлого (П. М. Строев, М. П. Погодин, Б. И. Срезневский, М. Н. Тихомиров, В. И. Малышев) неоднократно говорили о необходимости обследования местных хранилищ по регионам, описания и издания каталогов с тем, чтобы ввести в науку весь комплекс источников по социальной, экономической и культурной истории. Заведующая отделом письменных источников Вологодского музея Н. Н. Малинина, выступая на межрегиональной научно-практической конференции в Архангельске, отметила: «Сегодня их идеи нашли реальное воплощение в Вологде… впервые в нашей стране информация о книжных и документальных памятниках истории и культуры в масштабах целого региона оказалась представленной в обозримом и систематизированном виде. Историческая наука обогатилась описанием исторических источников, многие из которых вводятся в научный оборот впервые»[5]. Результат программы ‑ не только издание серии каталогов, не только выявление сотен неизвестных науке документальных памятников[6], но и введение в научный оборот многих из них, в т.ч. при подготовке диссертационных исследований[7]. Научно-исследовательская работа в музеях Вологодской области находит также выражение в проведении научных конференций с последующей публикацией их материалов[8], и в издании серии историко-краеведческих альманахов «Старинные города Вологодской области»[9], и в публикации выявленных памятников[10]. Важно также отметить, что благодаря «Вологодской программе» научной и музейной общественности предоставлена возможность получить самую разнообразную информацию о содержании памятников письменности и месте их хранения, в т.ч. за пределами области.

В рамках Вологодской программы удалось выявить значительные документальные комплексы памятников, оригинальных по своему составу, в значительной степени восполняющих культурные пласты, не зафиксированные ранее исследователями.

Так, только при обследовании районных музеев, в которых по предварительным данным значилось около 100 рукописей древнерусской традиции, выявлено 537 книг. Книг кириллической печати по разным источникам было известно от 300 до 700; выявлено 3106[11]. Важно при этом было выявление среды и истории бытования памятников, что зафиксировано, в частности, и в записях владельцев книг и читателей на страницах книг.

Кроме памятников книжной культуры были выявлены многочисленные и разнообразные документы, как дореволюционного времени, так и советского периода. Например, в пятой части Каталога-путеводителя значатся тысячи писем с фронта и на фронт более 200 авторов. В Тотемском музее наряду с коллекцией фронтовых писем периода Великой Отечественной войны, хранятся рукописные копии фронтовых писем участников Первой мировой войны. Копии эти сделаны школьниками в 1915-1916 гг. В Устюженском музее хранится уникальная коллекция фронтовых писем за 1941-1945 гг. Она была сформирована ещё в годы войны редакцией районной газеты. В музее коллекция находится в составе документов, среди которых сценарии и тексты передач по местному радио.

Подлинные протоколы № 1 собраний крестьян, принимавших резолюции об образовании колхозов, хранятся в музеях Харовска и Тарноги. В музеях Тотьмы, Устюжны, Великого Устюга среди документов, отражающих период коллективизации, имеются протоколы и описи имущества раскулаченных крестьян, доклады членов исполкомов о хозяйственном и культурном строительстве, отчёты, в т.ч. участковых агрономов, статьи сотрудников станций защиты растений и т.д. Музеями задокументированы события хозяйственного строительства. Например, в Тотемском музее хранится «Экономическая записка Москва-Ухта». Она была подготовлена в связи с проектными работами по строительству железной дороги и составляет 12 томов машинописного текста, около 2,5 тысяч страниц. В этой записке сведения о геологии и географии края, природных условиях и хозяйственном состоянии региона, лесах и водоёмах, исторических событиях и народных традициях.

Эти и другие документы, а также краеведческие очерки сегодня имеют неоценимое значение в изучении проблем социалистического строительства. Они тем более важны, что в современных условиях интерес к этой теме ослаб, и комплектованию материалов советского периода и их изучению уделяется мало внимания.

Известно, что важное значение в изучении региональной истории имеют мемориальные памятники. В вологодских музеях их предостаточно. Это воспоминания, дневники, эпистолярное наследие[12]. Многие из этого вида письменных источников являются неотъемлемой части комплекса документов, в т.ч. личных фондов[13]. Есть и те, которые имеют самостоятельное значение. Так кладезью различной информации по многим сторонам человеческого бытия является, обнаруженный в Тотемском музее дневник крестьянина Александра Александровича Замараева[14], который не только дважды опубликован, но и стал основным источником диссертационной работы аспирантки Парижского университета Сорбонна Полины Неделковой.

Значительную часть среди памятников письменности составляют личные фонды. Достаточно сказать, что в результате изучения музейных собраний было выявлено около четырёх тысяч личных фондов и персональных коллекций, тогда как в Указатель «Личные архивные фонды в хранилищах СССР» (М., 1980) по Вологодской области включено лишь 161 личный фонд. Причем «Вологодская программа» не только значительно расширила базу данных о составе документов в личных архивных фондах, но и зафиксировала их состояние и место нахождения. Во многих случаях документы одних и тех же лиц дублируются в разных хранилищах. Удалось, например, выяснить, что документы 109 личных фондов хранятся в 22 музеях страны.

Проблема раздробленности фонда письменных источников, в т.ч. личных и семейных коллекций, весьма актуальна. В современных условиях она может быть решена созданием единой электронной информационной базы. Заложенные в неё сведения позволят изучать историко-культурное наследие с разных позиций (состав, научное описание, определение авторства, степени достоверности документов, среда их бытования, миграция населения, социокультурная обстановка и т.д.).

Вологодский музей-заповедник в своих исследованиях взаимодействует не только с учёными, в т.ч. Вологодского педагогического университета, но и с местными краеведами. В Вологде ещё в 1909 г. было создано Вологодское общество изучения Северного края[15] (ВОИСК)[16], которое издавало свои труды. В 1920-е гг. были опубликованы 4 выпуска под названием «Известия ВОИСК». В 1922 г. основан журнал «Северный край», сменившийся в 1923 г. журналом «Север». Материалы о научной деятельности хранятся в областном архиве[17], а в самом музее сформирован научный архив (Ф. 52)[18]. Труды вологодских исследователей публиковались также Тотемским краеведческом музеем[19] (ныне музейное объединение) и Великоустюгским музеем[20]. С 1960-е гг. выходил краеведческий альманах «Вологодский край». В 1990-е гг. вологодские учёные и краеведы вновь объединились и деятельность ВОИСК была возобновлена. С их активным участием стал издаваться историко-краеведческий альманах, каждый выпуск которого посвящён какому-либо историческому городу.

Если в Вологде в 1990-е гг. была восстановлена деятельность Вологодского общества изучения Северного края, то в Архангельске (при закрытии в годы советской власти Архангельского общества изучения Северного края) практически не прерывало своей деятельности Архангельское отделение Географического общества. Поэтому и научные исследования здесь проводятся регулярно. Во многих случаях исследователи организационно объединены вокруг Архангельского областного краеведческого музея, Государственного музейного объединения «Художественная культура Русского Севера», Географического общества, а также Государственного архива Архангельской области, Поморского университета и Архангельской научной областной библиотеки им. Н. А. Добролюбова. К исследованиям непременно привлекаются учёные, специалисты в различных областях знаний из различных научных учреждений и музеев страны. В результате удаётся проводить научные конференции и публиковать их материалы. Учёные Поморского университета и краеведы издают свои труды, в т.ч. монографии по ранее не исследовавшейся проблематике[21]. В Архангельске образовалась группа учёных, исследования которых становятся достоянием широкой научной общественности России. Большой интерес вызывают работы в области археологии (А. Г. Едовин), истории (Т. И. Трошина), источниковедения (А. А. Куратов), архивоведения (Е. О. Студенцова, В. В. Фофанова, Л. Н. Хрушкая); библиотечного дела (М. В. Дальская, Г. Е. Седова, Е. И. Тропичева); экологии (Г. В. Михайлова, А. Б. Пермиловская), архитектуры (А. Б. Бодэ, Ю. В. Линник, М. Н. Мелютина, Н. Н. Уткин, Л. Г. Шаповалова, И. Н. Шургин), искусства и художественной культуры (Т. М. Кольцова), книжной культуры (Л. П. Бенько, Т. В. Иванова, Е. П. Комольцева, Е. В. Прокуратова, О. Г. Степина), реставрации (Г. А. Григорьева, М. А. Соколова), традиционной культуры и народного быта (А. А. Беднарчик, Л. А.Горбунова, Л. В. Дранникова, Н. П. Лютикова, Л. А. Симакова) и др.

Результаты научных исследований архангельских учёных и музееведов публикуются как в отдельных изданиях, так и в научных сборниках по материалам конференций[22].

Научные исследования стали проводить и краеведческие музеи Архангельской области[23]. Северодвинский городской музей расположен в Северодвинске, бывшем в своё время закрытым городом (первоначально – Молотовск). Музей, сотрудничая с Архангельским областным краеведческим музеем, проводит и самостоятельную научную работу. В музее проведено изучение и научное описание коллекции памятников письменности[24]. Научные сотрудники по результатам своих исследований готовят статьи и выступают на научных конференциях[25]. Сфера научных исследований не ограничивается только изучением городской жизни, как это было раньше. Ныне здесь раскрываются темы изучения края в дореволюционный период и в эпоху строительства атомных подводных лодок.

Ещё более интересную работу проводит Вельский районный муниципальный краеведческий музей. Небольшой уютный город Вельск, расположившийся на берегу реки Ваги, был некогда дворцовым селом. Ныне это районный город Архангельской области, где сохранились многие памятники гражданской архитектуры. Городская среда – одна из тем научных исследований музея. Но не только. О широком круге научных интересов музея свидетельствует содержание научных конференций «Пути Важского краеведения» (2002), «Важский край в истории России» (2004), которые проводит Вельский музей[26]. В конференциях принимают участие учёные из Архангельска, Вологды, Каргополя, Москвы, Санкт-Петербурга, Сольвычегодска, Сыктывкара и др. Они рассматривают вопросы истории края, поднимают источниковедческие и музееведческие проблемы. Научные сотрудники Вельского музея публикуют свои исследования и в других научных сборниках[27]. Научно-исследовательская работа здесь становится планомерной и систематической. Отсутствие в штатном расписании необходимого состава научных работников восполняется участием в исследованиях края учёных из других музеев и научных учреждений. В публикуемых сборниках Вельского музея рассматриваются вопросы исследования региональной истории, источниковедческие и музееведческие проблемы. Авторы статей всё более пристальное внимание уделяют событиям и проблемам, которые ранее выпадали из поля зрения исследователей. Расширение источниковой базы исследований значительно повышает их научную ценность. Музей занимается и публикаторской деятельностью. Так, в 1997 г. был опубликован дневник  крестьянина Вельского уезда Ивана Григорьевича Глотова[28].

Интересные и глубокие исследования в своих регионах проводят учёные Петрозаводска (Республика Карелия) и Сыктывкара (Республика Коми). Их исследования публикуются как в университетских изданиях, так и в сборниках региональных и международных конференций[29]. Здесь музеи плодотворно сотрудничают с учёными высших учебных заведений, в т.ч. по изучению традиционной культуры. Так с помощью Сыктывкарского университета в Москве в серии «Библиотека Российского этнографа» издан крестьянский дневник Ивана Степановича Рассыхаева[30].

Научные исследования проводят также Карельский научный центр, Научный архив Республики Карелия, Кольский научный центр, Государственный историко-архитектурный и этнографический музей-заповедник «Кижи», Сольвычегодский художественный музей Водлозерский и Кенозерский национальные парки и др.

Значительный интерес представляет собой опыт Каргопольского государственного историко-архитектурного и художественного музея. С 1996 г. здесь проведено 13 научных конференций по самой разнообразной тематике. Материалы 11 конференций, основанные на результатах исследований, изданы.

Первая научно-практическая конференция, проведённая в связи с 850-летием города Каргополя, была посвящена проблемам изучения исторического и культурного наследия[31]. В 1997 г. были проведены две конференции: одна посвящалась памяти Каргопольского купца, первого правителя Русской Америки (Аляски) А.А. Баранова[32]; на второй, Всероссийской, рассматривались проблемы музейной педагогики. Многих отечественных учёных, а также зарубежных исследователей привлекла конференция, на которой обсуждались проблемы изучения старообрядческой культуры[33]. Не меньший интерес вызвала тема изучения исторического города[34]. В порубежный, 2000-й год Каргопольский музей организовал конференцию, на которой обсуждались проблемы христианской культуры[35]. За ней последовала конференция, посвящённая святым и святыням Русского Севера[36]. Она привлекла внимание не только научной общественности, но и Вологодской епархии, а также местного населения. В рамках программы конференции были освящены часовня, построенная на родине священномученика митрополита Петроградского и Гдовского Вениамина (Казанского), и крест на месте предполагаемого упокоения его отца. В 2004 г. состоялась восьмая Каргопольская научная конференция[37], приуроченная к очередному Празднику мастеров России. Девятая, самая представительная, конференция проводилась в 2006 г., когда музей отмечал 10-летие своей научной деятельности[38]. Десятая (маленький юбилей) научная конференция прошла в 2008 г. Её участники обсуждали проблемы изучения историко-культурных процессов малых городов России[39]. В 2010 г. проведена одиннадцатая научная конференции «Культура Поонежья. X-XXI веков»[40]. На двенадцатой конференция 2012 года в связи с 400-летием освобождения России от польско-шведской интервенции рассматривались проблемы истории и культуры Русского Севера в «Смутное время»[41]. В 2014 году состоялась тринадцатая конференция, посвящённая изучению и сохранению архитектурного и градостроительного наследия малых городов России[42].

Научные конференции в Каргополе привлекают внимание широкой научной общественности из многих городов России и различных музеев и научных учреждений. Каргополье обладает самым разнообразным источниковым потенциалом для многогранного изучения Русского Севера. С одной стороны расширились интересы и темы исследований научных сотрудников Каргопольского музея. С другой – к изучению Каргополья привлекается всё большее и большее количество учёных – специалистов в различных областях знаний. Это доктора и кандидаты наук ‑ этнографы, историки, архивисты, источниковеды, искусствоведы, филологи, демографы, экологи, архитекторы, реставраторы, а также музейные работники и краеведы. Они представляют различные научные учреждения и музеи из разных городов России: Москвы, Санкт-Петербурга, Архангельска, Вологды, Петрозаводска, Костромы, Калуги, Владимира, Воронежа, Томска, Иркутска, Твери, Мурманска, Ростова Великого, Ярославля и других городов. С Каргопольским музеем активно сотрудничает лаборатория фольклора Российского государственного гуманитарного университета. В исследованиях Русского Севера принимают участие Институт истории РАН, Институт славяноведения РАН, Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова, Петрозаводский государственный университет, Поморский государственный университет (Архангельск), Государственный исторический музей (Москва), Государственный историко-культурный музей-заповедник «Московский кремль», Российский этнографический музей (Санкт-Петербург), Сыктывкарский государственный университет, Православный учебный центр «Русские начала» (Москва), Архангельский филиал ВХНРЦ им. И. Э. Грабаря и др. В организации Каргопольских конференций принимали участие Археографическая комиссия РАН, Московский государственный университет культуры и искусств, РНИИ культурного и природного наследия им. Д. С. Лихачёва, Государственное музейное объединение «Художественная культура Русского Севера» (Архангельск), Владимирский областной центр народного творчества, а также администрация Архангельской области.

Научные конференции и проводимые в их рамках «круглые столы» с участием учёных страны способствовали повышению содержательного уровня издаваемых сборников. Это с одной стороны. А с другой – стимулировали научных сотрудников самого Каргопольского музея в овладении профессиональными навыками научных исследований. Сегодня в Каргополе четыре специалиста имеют высшее музееведческое образование. Научные сотрудники музея не только  готовят публикации в каждом выпуске сборника по материалам конференций, но и ведут самостоятельные исследовательские темы. Под руководством Л. И. Севастьяновой, И. В. Онучиной и Н. И. Тормосовой проводятся не только научные конференции с участием научной и музейной общественности страны, но и свои районные краеведческие конференции, по результатам которых также издаются сборники. В сборник, посвященный 85-летию музея, были включены материалы конференции с участием местной интеллигенции и школьников[43]. По материалам другой издан сборник, посвященный Великой Отечественной войне. В музее был организован семинар для школьников по изучению истории Каргопольской крепости. На основе их исследований был издан специальный сборник[44]. Н. И. Тормосова занимается изучением сельских поселений, практически в каждом научном сборнике публикует свои статьи и подготовила монографию[45]. С. В. Кулишова подготовила два выпуска библиграфического сборника по Каргополью[46]. М. Н. Крючкова опубликовала несколько статей и подготовила книгу по истории города[47]. О. А. Рудомётова разрабатывает программы по музейной педагогике и публикуется в различных изданиях. Д. В. Тормосов изучает архитектурные памятники. О. Б. Пригодина исследует документальные памятники. Л. П. Попова занимается изучением истории советского периода. М. Л. Рягузова и И. Л. Федоринова изучают искусствоведческие проблемы. В. В. Шевелёв опубликовал несколько статей по результатам археологических исследований. Историю края изучают О. В. Зеновская и Е. И. Симанова. Местные краеведы публикуются в сборниках музея, периодической печати и издают свои работы[48]. Кроме сборников музей готовит и другие публикации[49].

В настоящее время вокруг музея образовалось научное сообщество, вовлекающее в свою сферу деятельности все новых и новых участников. И не случайно на IX научной конференции прозвучало предложение о признании Каргопольского музея научным центром по изучению Русского Севера. Х конференция подтвердила состоятельность музея как научного центра; было принято предложение о создании Координационного совета, который бы разрабатывал согласованную программу исследований Русского Севера. К 95-летию музея коллектив друзей музея подготовил авторский сборник[50], тираж которого был передан музею на конференции 2014 года.

За прошедшие 20 лет Каргопольский музей получил широкую известность в научных кругах, как в России, так и за рубежом. Достаточно сказать, что в каргопольских научных конференциях принимали участие учёные из Франции, Италии, США. В целях своих диссертационных исследований в Каргополь приезжали аспиранты из Парижа. А из Каргополя в Париж для участия в конференциях Сорбонского университета выезжали 6 человек в 1998, 1999, 2000 и 2003 гг., когда его факультет славистики разрабатывал научную программу изучения культуры Русского Севера. В рамках этой программы публиковались статьи в научной сборнике «Славянские тетради»[51] и издан аннотированный список краеведческой литературы[52].

Немаловажно отметить, что проблематика Каргопольских конференций привлекала не только учёных, но и различных грантодателей, в числе которых были Фонд Сороса, РГНФ, Президентский фонд и др.

Научно-исследовательская работа в Каргопольском музее тесно переплетается с практической деятельностью. Например, по материалам исследований были подготовлены и проведены театрализованные представления «Каргопольская свадьба» и «Каргопольская ярмарка»; проводятся праздники проводов русской зимы (Масленица), праздники мастеров России. Долгое время функционировала выставка «Кукольный дом», где дети принимали участие в «Святочных» и других представлениях. Там же проходили вечера «Сказки для взрослых». Ныне организован Музейный дворик, где проходят вечера ретротанца, сценарии которых разрабатываются на основе материалов проведённых  конференций.

Исследования истории края с помощью краеведов и местных учреждений обеспечивают музею организацию экспозиций и выставок на более высоком научном уровне. Так, совместно с районным отделом МВД была организована выставка в помещении РОВД, практически ставшая постоянно действующей экспозицией. Совместно с районным отделением почтовой связи в помещении музея была организована выставка «На перекрёстках почтовых трактов». Совместно с народными мастерами устраиваются тематические выставки, например, «Шёл коня ковать»; персональные выставки художников и конкурсы фотографов. Совместно со Школой искусств при музее организованы творческие коллективы: народный ансамбль «Олонецкая губерния» и хор духовной музыки «Светúлен», ставшие лауреатами областных и региональных фестивалей.

Такая связь и практическая результативность достигается ещё и тем, что в музее найдена интересная организационная форма руководства научной деятельностью. Здесь, вместо общепринятого экспозиционно-выставочного отдела, создан научно-экспозиционный отдел, в ведении которого находится ещё и научный архив музея.

Итак, изучение опыта научно-исследовательской работы в музеях Русского Севера[53] представляет интерес с четырёх позиций:

1 – привлечение научного потенциала отечественных и зарубежных учёных;

2 – изучение региональной истории совместно с краеведами;

3 – сотрудничество с местными учреждениями и организациями:

4 – издательская деятельность.

Иначе организуются научные исследования в Зеленоградском музее. Музей публикует свои труды в изданиях под общим названием «Очерки истории края». В такого рода презентации своих исследований есть свои преимущества, есть и проблемы.

Рассмотрим преимущества. Общее название «Очерки истории края» позволяет объединить в единое целое различные стороны в изучении края. Каждый выпуск «Очерков» посвящён какой-либо конкретной проблеме, что позволяет рассмотреть её с различных позиций. В результате, являясь тематическими в отдельности, в целом сборники раскрывают широкий круг вопросов по истории края. Каждая тематика, рассматриваемая в отдельном сборнике, раскрывается разносторонне. Таким образом, достигается результат глубокого изучения в широком плане на основе конкретных исследований.

Есть определённый принцип, соблюдая который, сборники имеют своеобразный характер. В каждом из них публикуется основная статья по теме. Как правило, она объёмна и раскрывает проблему комплексно. В первом выпуске это статья В.Г. Кабанова «В сорок первом на сорок первом». В ней автор раскрывает события не только на основе архивных документов и научных публикаций, но и на основе своих личных наблюдений, своего собственного опыта, будучи свидетелем многих событий того сурового времени. Другие статьи раскрывают отдельные стороны военных событий. Ещё одна особенность сборников – привлечение в качестве авторов местных краеведов с их исследованиями и местных жителей с их воспоминаниями. Так, в первом выпуске были опубликованы воспоминания Б. В. Ларина «Там, где погиб Неизвестный солдат». Название этой статьи стало позднее (в 2005 г.) названием очередного выпуска «Очерков». Характерная черта сборников – публикация документов из фондов музея с их комментариями. Такое содержание сборников представляет интерес не только для музеев и научной общественности, но и для широкой публики, интересующейся историей, в том числе для учителей и школьников.

Первый выпуск «Очерков» был издан в 1995 году. Он был посвящён 40-летию победы Советского Союза над фашистской Германией[54]. Поскольку Зеленоград расположен в районе 41 километра Ленинградского шоссе, основная статья раскрывает события 1941 года на этом участке обороны Москвы.

Зеленоград – новый город. Но возник он не на пустом месте. На современной территории Зеленограда располагалось некогда более десятка деревень. Поселения здесь возникли ещё в древние времена. Учёные открыли в этих местах «Льяловскую археологическую культуру». Поэтому музей изучает предысторию города. Результаты исследований были опубликованы во втором выпуске «Очерков»[55] в статье А. Н. Неклюдова «Древнейшее прошлое земли зеленоградской». В ней раскрывается каменный век на территории современного Зеленограда и работа музея по изучению древностей. В сборник включены статьи об истории поселений, в том числе барских имений (Г. В. Ильин), о памятных местах зеленоградской земли (Т. В. Визбул), особенностях усадебной архитектуры (Т. Н. Мещерякова), а также воспоминания о прошлом (О. М. Меньшикова, К. В. Кириллов). В сборнике публикуется хранящийся в фондах музея рукописный журнал 1925 г. «Наш край» и редкие документы с аннотацией В. Н. Беляевой.

Начиная с третьего выпуска, в сборниках появляются рубрики. В издании, посвящённом 40-летию Зеленограда[56], история наукограда и его микроэлектроники раскрывается в рубриках: «Строительство города», «Микроэлектроника», «Зеленоград вчера и сегодня». Свои статьи для сборника подготовили первые архитекторы города И. Е. Рожин, А. Б. Болдов и И. А. Покровский, а также один из основателей микроэлектроники В. С. Сергеев.

Привлечение местных авторов способствует расширению направлений исследований и проведению по их результатам научных конференций. Так было в 1999 г., когда был подготовлен сборник в связи с 30-летием Зеленоградского музея[57]. На его страницах помещены статьи 20 авторов и публикация В. Н. Беляевой «Наш край в документах музейного собрания». В целом во всех выпусках опубликованы статьи 70 авторов.

Зеленоград известен как центр микроэлектроники. Но он расположен на пересечении дорог к западу от Москвы. Здесь проходит Ленинградское шоссе (бывший Санкт-Петербургский тракт) и Октябрьская (бывшая Николаевская) железная дорога. Их пересекают местные дороги. Поэтому один из сборников посвящён поселениям, расположенных вдоль трактов[58].

Одним из достоинств «Очерков» является публикация в них работ учёных и научных сотрудников московских музеев. Они углубляют наши знания об исторических событиях и раскрывают новые, неизвестные ранее факты. Кандидат исторических наук, полковник запаса В. М. Мельников на основании источников раскрывает события 1941 г. под Москвой[59]. Полковник запаса, научный сотрудник Академии медицинских наук А. П. Беляев в своей статье[60] восстанавливает события 1941 года под Москвой и роль 354 стрелковой дивизии, вклад которой в победу на огневом рубеже незаслуженно был принижен. Историю рода князей Долгоруковых, чьи владения располагались в здешних местах, скрупулёзно восстанавливает А. В. Карандеева[61]. Она же исследует земледелие и быт местных крестьян[62]. Фундаментальную статью подготовила А. М. Алфёрова[63], исследование которой стало основой кандидатской диссертации.

Кроме вопросов истории края, в сборниках рассматриваются проблемы охраны природы, в том числе сотрудниками лаборатории охраны природы ВНИИ охраны природы, кафедры теории эволюции биологического факультета МГУ им. М. В. Ломоносова и др. А поскольку Зеленоград развивался как центр отечественной микроэлектроники, постольку к раскрытию научных проблем привлекаются учёные в этой области (кандидат технических наук, дважды лауреат государственных премий СССР А. А. Васенков, заместитель директора Научно-производственного центра А. В. Репин и др.).

Во всех девяти изданных сборниках включаются исследования, краеведческие очерки, воспоминания и публикации из фондов музея. Кроме того, имеются и статьи по музейной проблематике: история музея и музейного дела в Зеленограде, опыт работы школьных музеев, музейная педагогика и др. В числе авторов Т. В. Вибул, Т. И. Гоголь, И. А. Колесникова, Т. Г. Плетнёва, А. И. Плетнёва. А. А. Уманская и др.

Исключением стал лишь сборник «Дети войны», сформированный исключительно на воспоминаниях[64]. Он посвящён 70-летию разгрома немцев под Москвой.

На основании вышесказанного можно сделать вывод об успешном опыте презентации музейных исследований. Однако, в реальности не всё так гладко и красочно. Как в организации научно-исследовательской работы, так в публикации результатов исследований, существует ряд проблем.

Прежде всего, это недостаточная кадровая обеспеченность музеев научными сотрудниками. Так, в Зеленоградском музее есть должность заместителя директора по научной работе, а научный сотрудник есть только в отделе фондов. Здесь же создан отдел археологии и краеведения, но в составе отдела был (ныне уволился) только один заведующий и лаборант. В такой ситуации сложно говорить об организации научных исследований силами научных сотрудников музея. Без привлечения учёных, музейной и краеведческой общественности реализовать задачи исследования края было бы невозможно. Но в этом и слабость, так как привлекаемые исследователи работают каждый по своей теме. Музею же необходимо вырабатывать целенаправленную и долгосрочную программу исследований, исходя из своих собственных задач.

Это только одна сторона проблемы. Другая заключается в низкой оплате труда научных сотрудников, что приводит к текучести кадров. Так, из Зеленоградского музея на более высоко оплачиваемую и престижную работу перешли четыре наиболее квалифицированных и профессионально подготовленных человека.

Затрудняет проведение научных исследований и редакционно-издательскую деятельность проблема недостаточного финансирования. Не выделяются средства на экспедиции, публикации и повышение квалификации. При издании каждого сборника приходится изыскивать различных спонсоров или пользоваться случаем проведения юбилейных мероприятий. Если ранее Каргопольский музей многие конференции и издание их материалов осуществлял за счёт различных научных грантов, то теперь и эта возможность стала проблематичной. Но Каргопольский музей находится в зоне памятников истории и культуры, имеющих федеральную значимость. Зеленоградский же музей находится в системе музеев, подчинённых Департаменту культуры Москвы и ему добиться какого-либо научного гранта практически невозможно.

Рассматривая проблемы презентации научных исследований двух разных музеев, следует отметить их разнозначимость. Если история и культура Каргополья как национальное достояние привлекает внимание многих исследователей страны, то социокультурная обстановка Зеленограда малопривлекательна. Вместе с тем, Каргопольский музей находится в глубинке России, в Архангельской области, в 90 км от железной дороги, и посему общение с научной общественностью крайне затруднительно. Зеленоградский музей находится в составе Москвы, но учёные столицы заняты другими проблемами и пока ещё история зеленоградской земли для них малопривлекательна. Каргопольский музей существует более 90 лет, в его составе более 30 культурных объектов. Зеленоградский музей вошёл в государственную музейную сеть только в 1992 году и располагается на первом этаже жилого здания. И только после оптимизации в 2015 году музею приданы ещё два помещения, но тоже расположенные в жилых домах. Здесь существует насущная необходимость строительства специального здания для музея.

Таким образом, это два совершенно разных музея. Один – историко-архитектурный и художественный, другой – историко-краеведческий (ныне называющийся Музеем Зеленограда). Тем не менее, каждый из них находит свои формы изучения края и презентации научных исследований. И в этом залог их перспективного развития.

А без научных исследований, без публикации их результатов музей обречён на деградацию.

По итогам научных исследований, в том числе социологических, появляется возможность совершенствования экспозиционно-выставочная деятельности, повышения эффективности научно-просветительной работы, что ведёт к созданию более высокого имиджа музея. Если у музея низкий уровень авторитетности, если он не престижен – кто туда пойдёт?

Эксперимент по бесплатному посещению музеев в каникулярные дни показал, что бесплатно в музей люди идут охотно и даже с любопытством. Но за деньги люди не хотят получать так называемые услуги. Ориентируя музей на оказание услуг, снимая с музея функцию научных исследований, чиновники от культуры тем самым обрекают музей на снижение его форм деятельности. Без научных исследований проблематично создавать новые экспозиции, внедрять новые формы презентации музейных предметов, развивать экскурсионную деятельность, совершенствовать формы музейной педагогики и т.д. Сам по себе музейный предмет, как аккумулятор социальной памяти, без изучения заложенной в нём информации, привлекает только внешним видом. А что он представляет собой как действующее лицо истории, как он осуществляет связь времён, какой хранит опыт поколений? Только научные исследования могут дать ответы на эти вопросы.

Не услуги надо оказывать населению, а сотрудничать с ним. Тогда краеведы будут заинтересованы в изучении края и публикации своих очерков в музейных изданиях. Тогда художники будут экспонировать свои произведения на выставках и дарить музею свои произведения. Тогда учителя будут проводить музейные уроки. Тогда инженеры будут рассказывать о новых технологиях. Тогда местные жители будут дарить музею семейные реликвии. Тогда предприятия будут передавать в музей продукцию производства. Тогда литераторы будут проводить творческие вечера. Тогда учёные будут участвовать в научных конференциях. Тогда… Да будет полное творческое взаимодействие. И музей может достойно раскрыть свой научный потенциал.

А если всем категориям посетителей музей будет оказывать платные услуги. Кто же в музей пойдёт? Бесплатными приманками в каникулярные дни посетителей не привлечёшь. Посетителю нужны новые формы деятельности, интересные экспозиционные решения, творческие формы общения. А за деньги смотреть застывшие в витринах экспонаты ему не интересно. Тем более в современных условиях развития массовых форм коммуникации.

Основа музея – его музейные предметы и коллекции. Но без научных исследований самих предметов и среды их бытования они обладают лишь глухой информацией. А посетитель идёт в музей для того, чтобы получить не услуги, а знания. В музее он приобщается к историко-культурной среде прошедших времён, познаёт социальные процессы, получает эстетическое удовлетворение своим вкусам, приобщается к культурным ценностям. Всё это посетитель может получить, если музей проводит планомерные и целенаправленные научные исследования, результаты которых публикуются в музейных издания, претворяются в музейных экспозициях и различных формах научно-просветительной работы.

В современных условиях стоят проблемы, требующие своего разрешения. Прежде всего, это необходимость объединения усилий музеев, архивов, библиотек, вузов и различных научных учреждений при проведении научно-исследовательской работы. Организационные проблемы можно решить с помощью Координационных советов. Такой опыт в нашей стране был в 1920-е гг., когда Центральное бюро краеведения руководило различными направлениями краеведческих исследований.

В содержательной части целесообразно разрабатывать совместные программы научных исследований, результатом которых стали бы научные сборники региональных конференций. Парижский университет Сорбонна, например, в 1997 г. разработал 4-летнюю программу изучения культуры Русского Севера и, создав франко-русский Оргкомитет, организовал в Париже 7 научных конференций, продлив программу до 2003 г. Участниками конференций были не только французские учёные и аспиранты, но и учёные из Москвы, Санкт-Петербурга, Вологды, Архангельска, Петрозаводска, Костромы и других городов России. Из одного только Каргополя на четырёх конференциях в Сорбонне со своими докладами выступили 6 человек. Материалы конференций были изданы в «Славянских тетрадях» (Cahiers slaves Civilisation russe… Paris, 1998-2003).

Решения требует и проблема создания единого информационного банка данных. До настоящего времени как Каргопольский музей, так и другие музеи и научные учреждения проводили исследования по своим планам, не согласовывая их друг с другом. Эффективность от этого не становилась бóльшей. Единого информационного банка не создавалось. В современных условиях, когда музеи и научные учреждения имеют возможность включиться в любую базу данных через Интернет и пользоваться полученной информацией, создавать целевую единую программу изучения своего региона становится крайне актуальной задачей.

Целесообразность совместных действий в изучении региональной истории обосновывается ещё и тем, что научные сотрудники музеев хорошо знают местную социокультурную ситуацию, но не всегда владеют теоретическими знаниями. Исследователи же центральных научных учреждений, хорошо подготовленные в теоретическом плане, слабо знают и местную обстановку, и взаимоотношения между различными социальными и группами, и отношение к музеям местных органов власти (а это немаловажно). Объединение усилий местных музеев и центральных научных учреждений позволит более эффективно проводить научные исследования и даст больше пользы как музеям на местах, так и центральным научным учреждениям. По большому счёту, было бы целесообразно создать единый Координационный центр научных исследований при Министерстве культуры Российской Федерации.

Актуальной является и проблема создания как региональных, так и единого всероссийского Центра музейных технологий, идею которого выдвигает Московский государственный институт культуры. Существовавшая в НИИ культурологи лаборатория музейного проектирования разрабатывала, преимущественно, локальные проекты. Было бы целесообразно объединить усилия музееведческих центров  и создать единый Центр музейных технологий. В таком центре можно решить проблемы создания единой информационной базы на электронных носителях и разработки новых музейных проектов.

Решение обозначенных проблем (разработка совместных программ исследований и создание Координационного совета, формирование целевого банка данных, создание Центра музейных технологий) взаимосвязано. Необходимость этого диктуют не только научные цели, но и современные условия, в которых происходят процессы разрушения национальной культуры. Во-первых, музеи и научные учреждения, объединяясь, могут решить организационные и финансовые вопросы. Во-вторых, музеи, в таком случае, могут иметь шанс на выживание и сохранить себя как научные учреждения в условиях, когда чиновники от культуры стремятся превратить музеи в учреждения, которым предназначено заниматься только предоставлением услуг населению. Если всё же чиновникам удастся превратить музеи в услужливые конторы, услуги эти не могут быть эффективными без научно-исследовательской работы. Поэтому, каково бы ни было будущее наших музеев, научно-исследовательская работа в них (как по изучению своих коллекций, так и исследованию историко-культурных процессов) – наиважнейший фактор их существования. Потому-то и важно изучать и внедрять опыт организации научных исследований.

2.2. Дневники. Искусство крестьянского бытописания

В составе памятников письменности, хранящихся в музеях, есть немало самобытных рукописей: дневников, воспоминаний, летописей, биографических и краеведческих очерков. Их авторы ‑ местные учителя, врачи, работники культуры, специалисты сельского хозяйства. Среди них выделяются дневники тотемского крестьянина А. А. Замараева, хранящиеся в Тотемском краеведческом музее. Это своеобразная летопись крестьянского бытия, охватывающая период с 1906 по 1922 гг.[65].

Записи порой просты и лаконичны, но за ними раскрывается всеобъемлющая палитра крестьянской жизни. Откроем первую дневниковую тетрадь за 1906 г.: "6 апреля. Первый пароход пришел. Весна. Тепло началось с первого апреля... К 8 числу снегу на полях нет... Первый гром 10 апреля... 15 апреля снегу в лесу нет. Прощипывал мочку... Пахать начали 17 апреля, сеять 19 апреля... 22 апреля жара нестерпимая. Растут цветки, на деревьях листочки... 13 мая заносной дождь. Кончили пахать пары... 4 июня провожали большую партию политических в Вельск, в Девятую, с красным флагом".

В основе дневника записи о полевых и хозяйственных работах. Изо дня в день, в течение 15 лет, А.А. Замараев отмечает время вспашки, посева, сенокоса, жатвы, внесения на поля удобрения, заготовки дров и т.д. Записи эти дают яркую и точную характеристику крестьянского труда, его беспрерывности.

Вот постоянные, повторяющиеся в разных вариациях, повседневные записи: "кончили сеять", "сеяли навину", "овод днем ‑ нельзя работать", "возил кормину", "начал возить дрова", "сено вожу", "молотим", "кончили пахать пары", "навоз довозил", "на сенокос", "метали 28 июня", "ездили торговать лен", "привез с мельницы 17 пудов муки", "жать рожь начали", "теплят огороды", "пшеницу обрали", "быка продал", "поросенка купил", "кончили молотить овес", "конопатил подполок", "кончили класть печки", "настилаем пол в зимовке" и т.д.

Поскольку работы в поле, на лугу, в огороде, лесу во многом зависели от погоды, А. А. Замараев уделяет большое внимание погодным наблюдениям. Удивительно его отношение к состоянию природы, изумительны его красочные выражения: день у него "красовитой", "разгулялся", "теплой", "жаркой", "холодной", "дождливой", "паровитой", "северный"; погода ‑ "красовитоя", "хорошая", "ясная", "умеренная", "морозная", "холодная", "теплая", "гладкая", "сухая", "ведреная", "снежная", "заносная", "северная", "скверная", "пасмурная", "сырая", "неблагоприятная", "жаркая", "переменная", "неспособная для работы"; иные выражения ‑ "слеча", "мокрая слякоть", "совсем дождливый вторник", "небо как свинцовое", "несло изморозь", "жара страшная", "сильная жара", "дождь заносной", "перевала", "тает самотеками". Иногда появляются эмоциональные выражения:

"Ну и погода, просто прелесть!" Лирические же отступления говорят о непосредственной связи человека и природы: "Одиннадцатый час вечера, можно читать и писать без огня" (21.05.1906); "Погода хорошая. Носил землю на накат, а вечером любовался облаками при закате солнца" (28.10.1907); "Солнце взошло у отца Стефана над крыльцом, смотрел из окна, которое у стола" (30.09.1907); "Луна светит всю ночь. Солнце село между банями" (02.02.1908).

Как человек весьма любознательный, А. А. Замараев среди неотложных дел и повседневных забот находит время и совершает путешествие в Соловецкий монастырь, посвящая этому событию целую главу своего дневника. 3 июня 1912 г. он отправился на пароходе "Зосима" по реке Сухоне в Архангельск, а оттуда на Соловецкие острова. Вернулся 18 июня. Записи каждого дня наполнены яркими впечатлениями. Он жадно наблюдал всё, что происходило вокруг. Даже ночью не пошел в душный трюм парохода и до утра на свежем ветру любовался прелестями природы, красотами берегов и речных разливов. Будучи в Соловецком монастыре, осмотрел все памятники, оставив их описание; совершил небольшое путешествие на Голгофу, что в 27 верстах от монастыря. Интересны замечания А. А. Замараева о пристанях, городах Котласе, Великом Устюге и Архангельске.

Описание этого путешествия достойно отдельной публикации. Оно является целостным художественным произведением. Правда, крестьянское начало, все-таки взяло верх. К концу путешествия записи становятся всё более лаконичными. Он устал. Соскучился по крестьянской работе. Если описание его путешествия только от Тотьмы до Великого Устюга занимает полторы страницы машинописного текста, то обратный путь от Великого Устюга до Тотьмы описывает довольно кратко:

"Великий Устюг прошли того дня в три часа. Перед Устюгом сели на мель. Наконец, в Тотьму пришли 18 июня в 12 часов ночи. Шли от Архангельска 4 сутки и 6 часов. 925 верст на пароходе. Надоело". И потом, с сожалением, отмечает, что в работе отстал, а посему принялся навёрстывать упущенное. О своем же путешествии вспомнит потом один раз при упоминании о смерти сотоварища по паломничеству на Соловки.

О самом А. А. Замараеве нет никаких сведений. Только из его дневников можно определить не только, чем он занимался, но и каков он по своему нраву-характеру, каковы были его взгляды на мир. Он типичный середняк. Обходится без наёмной силы. Сам обрабатывает пашню и огород, возделывает пшеницу, рожь, овёс, лён. Постоянно ездит на базар, регулярно называя все цены. Нередко нанимается на различные работы к соседям, возит камни и брёвна на строительство в город, собирает грибы, ходит на рыбалку.

А. А. Замараев не бесстрастный наблюдатель. Ко всему у него есть свое собственное отношение. Он радуется, негодует, сожалеет, возмущается, недоумевает, восторгается ‑ словом, непосредственно, с живым интересом реагирует на все происходящие события. А события эти разворачивались бурно, трагично, сокрушая вековечные традиции в ту переломную эпоху.

Дневниковые записи А. А. Замараева ‑ почти готовый сценарий историко-бытового романа или художественного кинофильма. Причём, содержание дневников позволяет раскрыть и отдельные стороны крестьянского бытия, и явления общественно-политической жизни.

Самостоятельным сюжетом может быть выделено и описание событий, связанных с первой мировой войной. Вот некоторые записи за 1914 год: "18 утром (июля - Н.Р.), в пятницу, как громом ударило всех вестью о мобилизации всего запаса сил, начиная с 1897 г., т.е. за 17 лет, всех без исключения, кроме матросов. Предвидится война с коварной Австрией. Черт бы ее побрал, эту лоскутную империю. В разгаре самого сенокоса утром увели с пожней всех солдат... 25-го утром уехал в город с подводой. Действительно, народу на лошадях полон город. Принимают и осматривают лошадей и хорошие экипажи. С уезда надо взять 800 лошадей. Цена лошади 100руб. и 150 и 175. В тот день отправили больше 300 человек на пароходе и очень много на лошадях. Мы уехали в три часа вечера. К нам привязали по три лошади, положили по мешку овса и по одному солдату посадили. Страсть что и делается. По всем площадям и улицам солдаты и лошади. Такого сбора еще не помню. Верно, что большая война. Кажется, вся Европа сошла с ума, и лезут друг на друга... Товары сделались дороже. Не знаю, это война или алчность торговцев... Кажется, настало великое переселение народов. Сегодня везли ратников из Вельска. И конца-краю нет. Кажется, 950 человек. Сюда, в город, привезли много немцев, 200 человек мирных жителей, проживающих в России. Есть уже с войны, приходят раненые, которые ушли месяц тому назад из запаса... Русские войска здорово теснят австрийцев. Взяты города Львов и Галич. Одна австрийская армия разгромлена вся. В Вену дорога открыта. Дай бог, проучить хорошенько заносчивых австрийцев... Ну уж и война тяжела. Страшное напряжение. Получено, насколько верно, известие, что здешние запасные есть убиты. Сколько крови, сколько слез принес проклятый Гогенцоллерн Вильгельм... Сегодня унес помазейную рубашку для отсылки вместе с другими вещами в армию... Завтра сбор ратников с трех годов. Когда будет и конец этим мобилизациям. Вот опять слез-то... Упорные бои идут между реками Вислой и Варной. Немцы, действительно, такие враги, что с таким упорным неприятелем никогда еще сталкиваться не приходилось. Бьются прямо насмерть. Есть слухи, что скоро австрийцы займут Белград. Англичане опасаются налета аэропланов на Лондон... Купил отрывной календарь с портретом бельгийского короля Альберта!, нашего союзника и героя..."

Среди прочих запись от 25 декабря 1914 г.: "Нынче молебен после обедни служили не такой, как раньше служили об избавлении России от нашествия французов, а нынче о даровании победы союзным народам над Германией". И, наконец, итог за 1914 г.: "Этот год не будет помянут добром во всех отношениях... для всей России тревога, с 1 июля разразилась эта ужасная война, так что почти все мужское население было встревожено, а именно спросили сразу всех запасных солдат с 17 лет. Потом мобилизация ратников и набор лошадей. Затем в августе взяли опять небольшую партию ратников, а в октябре набор новобранцев и лошадей, в канун ноября ‑ опять ратников с 909, 908 и часть с 907 г. Затем в конце декабря опять распоряжение собрать ратников к 3 января с шести годов, начиная с 902 и 907 г. Война, по-видимому, продлится долго, так как союзники твердо решили довести дело, до конца, несмотря ни на какие жертвы, и уничтожить совсем германское могущество, которое давило в последние годы всю Европу. Пусть бы мечты союзных держав осуществились в скором времени, и наступающий новый 1915 г. принес всему миру счастье и спокойную жизнь, и осушил бы слезы, всех разоренных и осиротевших от этой ужасной войны".

Записи событий, связанных с войной, ведутся постоянно до ее окончания, включая 1918 г.

А. А. Замараев ‑ человек в душе добрый. Он горячо переживает за исход войны, сожалеет глубоко о гибели русских солдат, называет фамилии тех, кто не вернулся с фронта, и тех, кто вновь призывается. Его дневник прямо-таки изобилует фамилиями солдат из разных деревень. Как истинный патриот он восклицает: "Кажется, заберут всех молодых. Хотя бы еще потребовали нас, стариков, я бы пошел с охотой" (15.01.1915). Много неласковых слов он пишет в адрес неприятеля. К примеру: "На всех фронтах идут тяжелые бои. Но, кажется, конец Германии и Австрии недалек. Сегодня видел во сне, как наказывали Вильгельма. Его жгли на горячих углях" (19.05.1915).

А. А. Замараев весьма любознателен. Он читает газеты, книги, часто бывает "на беседах". Под влиянием ссыльных и местной интеллигенции у него складывается определенное политическое настроение. Осуждая самодержавие, он с резким осуждением относится к большевикам во главе с "каким-то Лениным", называя их виновниками поражения на фронте. Не принимает А. А. Замараев и советскую власть, принесшую, по его словам, разруху стране и разорение крестьянам.

Как же отражается в дневниках Февральская революция 1917 г. и Октябрьский переворот? 1 марта появляется запись: "В Петрограде происходят какие-то важные политические события. Известий нет. Газеты не выходят". На другой день более подробная запись, более подробные, но "еще очень смутные" известия об аресте министров, чиновников и железнодорожного начальства, "которое тормозило правильному распределению продуктов в стране, стараясь вызвать бунт и несогласие". Это первая реакция А. А. Замараева, но уже чувствуется удовлетворение свершившимися событиями. 4 марта он пишет об отречении царя от престола и создании, по его выражению, временного Учредительного правительства.

8 марта появляется первая оценка событий: "Романов Николай и его семья низложены, находятся все под арестом и получают все продукты наравне с другими по карточкам. Действительно, оне нисколько не заботились о благе своего народа, и терпение народа лопнуло. Оне довели свое государство до голоду и темноты. Что делалось у них во дворце. Это ужас и срам! Управлял государством не Николай II, а пьяница Распутин. Сменены и уволены с должностей все князья, в том числе главнокомандующий Николай Николаевич. Везде во всех городах новое управление, старой полиции нет".

Положительно оценивая Февральскую революцию, А. А. Замараев сам включается в общественно-политическую деятельность. Он ходит на собрания, сходки, посещает заседания волостного комитета. 3 апреля он пишет: "Сегодня присяга новому правительству на рыночной площади после обедни. Народу было очень много, потому что погода была хорошая. После присяги играли "Марсельезу" и говорились речи". 18 апреля появляется еще одна любопытная запись: "Сегодня празднуют рабочие свой праздник. По новому стилю это совпадает с 1 мая. В городе был манифестация. Это празднуют первый раз свободно в России". На другой день не менее любопытное сообщение: "У нового правительства дела так много, что ужас. Надо ездить на фронт, на фабрики, заводы, вразумлять, объяснять. Худое наследие досталось ему от старой власти". Любопытно его замечание: "Разгадка фамилии Распутина. Написать слова: Романова Александра Своим Поведением Уничтожила Трон Императора Николая. Прочесть начальные буквы. Получится РАСПУТИН". 23 апреля он пишет об открытии народного дома в гимназии и добавляет: "Теперь воля есть, чувствуют себя хорошо и весело. Некого бояться за разговоры. Был в coбoре на собрании. Везде собрания и митинги".

Вскоре всеобщее воодушевление сменяется обеспокоенностью. 28 апреля он пишет: "Государство в опасности. И действительно, нам грозит гибель, если мы не будем доверять Временному правительству. Министры народные. Все оне люди хорошие, честные, бескорыстные. Оне действительно, искренно желают только добра и добра нашей родине. Если же они уйдут до созыва Учредительного собрания вследствие недоверия несознательных масс (а таких уже много оказывается), то гибель России неизбежна".

Наконец, в октябре появляется еще более тревожная запись: "26 октября в Петрограде было выступление большевиков. Часть Временного правительства арестована и находится в крепости, а Керенский с фронта идет на усмирение советов и большевиков. Чья возьмет ‑ не известно. Жалко бедной России, вся истерзана, разорена. Кругом смута и анархия. Твердой власти нет. Никто ничего не слушает, и никто никому не подчиняется". Далее все записи безотрадные. 7 ноября: "В Петрограде опять неспокойно. Большевики сгубили все дело. Телеграмм и газет нет. Кажется и Учредительное собрание, назначенное на 28 ноября, в срок не соберется. Везде бунты и голод".

С грустью подводит А. А. Замараев итоги 1917 г.: "Старый год кончается погромами и междоусобной войной. Мир с немцами окончательно еще не заключен. Учредительного собрания нет. Везде смятение и голод, и гражданская война. Дело плохо. Горожане запуганы. Власти твердой и суда нет. Большая часть населения хочет, чтобы власть была одна ‑ Учреди тельное собрание, а большевикам надо, чтобы управляли советы и народные комиссары. Но этой последней власти никто не желает и не доверяет".

Скорбь и огорчение слышатся в итоговой записи за 1918 г.: "В этом году много неурядицы, большой голод и полная разруха во всем. Большой тopгoвли нет. Купцы все нарушены в городах, а в деревнях у крестьян отобрали хлеб и скот, и взыскана контрибуция. К весне надо ожидать больше голода, хотя этот страшной непрошенный гость давно уже свирепствует сильно в больших городах, также и у нас. В Тотьме дают только по 15 фунтов в месяц на человека, а скоро, говорят, будут давать печеным хлебом по одной четверти фунта на едока в сутки. Ну и жизнь. Зато много советских служащих. Вали, ребята. Сегодня ночью уже молебна не будет. Что-то будет через год, да и доживем ли еще. Бог знает".

До следующего нового года А. А. Замараев всё-таки дожил и резюмирует его так: "Кончился и этот кровавый год, но братоубийственной войне конца еще не видно. Республика советов теперь далеко раздвинула свои пределы, но везде еще встречает сопротивление. Что скажет этот, по-видимому очень тяжелый 20-й год? И утихнет ли эта кровавая бойня".

Бойня не кончилась, а итоговая запись за 1920 г. гласит: "Кончился и этот 20-й год, но ничего хорошего он не принес. Народ стонет от большевизма, потому что у народу все взяли, а взамен ему ничего не дали. Везде отряды и отряды, да агенты. Завтра по нашему наступит новый год, но надежды, на облегчение не видно".

Дневниковые записи А. А. Замараева просты и незамысловаты. Описывая события, фиксируя наблюдения за погодой и внося различные сведения по хозяйству, он время от времени подводит итоги. Итоги о состоянии погоды с соответствующим предположительным прогнозом и видами на урожай. Итоги проделанных хозяйственных работ с указанием, что еще нужно сделать (вспахать, посеять, сжать, смолотить, заготовить сено, дрова). Итоги состояния цен и их изменение в соответствии с политической обстановкой (исключительной важности источник по ценообразованию).

Среди разнообразных событий А. А. Замараев красочно и эмоционально описывает лесные пожары, засухи, ярмарки, свадьбы, политические события. Но главное внимание он уделяет своему крестьянскому труду; считает, что труд крестьянина ‑ стержень, основа всей жизни общества и именно крестьянин может оказать помощь в выживании других слоёв общества. Когда в голодный 1921 г. разорившиеся крестьяне потянулись в город в поисках заработка, он их резко осуждает, ибо в городе и так есть нечего, а крестьянин должен сам себя и других прокормить. Эта мысль ‑ возобладание крестьянского труда над всем остальным ‑ прямо-таки пронизывает дневниковые записи. Главенство крестьянского труда над всем ‑ вот его жизненная позиция. Войны, революции, пожары, засуха, свадьбы, похороны, большевики, советская власть ‑ всё это значительно, порой тяжко и больно, но преходяще. Труд же крестьянина вечен. А потому как бы ни складывался путь жизни А. А. Замараева, какие бы невзгоды и тяжкие заботы ни сваливались на его плечи, он постоянно выходил в поле, пахал, сеял, собирал урожай и снова готовился к севу. И хлеб, кстати, у него всегда был, несмотря ни на стихийные бедствия, ни на сокрушительные продразверстки.

Как бытописатель А. А. Замараев безусловно является мастером своего дела. Его дневниковые записи вначале носят неустойчивый характер, когда лишь фиксируется состояние погоды и хозяйственные работы. Затем эти записи становятся всё более полными и насыщаются сведениями общественно-политического характера с оценкой событий, частными и общими выводами. Так он не просто сообщает о свержении китайского императора, а приветствует революцию в Китае и с удовольствием отмечает, что теперь там будут настоящие демократические свободы. Он восторгается подвигом английского ученого Э. Дженнера, испытавшего на себе прививку оспы и тем спасшим человечество от этой жестокой болезни. Он сожалеет о гибели "Титаника", со скорбью пишет о пожаре в Тотьме, а затем о закрытии монастыря, преследовании интеллигенции большевиками, голоде и страданиях русского народа.

Вчитываясь в дневники А. А. Замараева, можно с полным основанием сказать, что искусство крестьянского бытописания в них выражено в наивысшей степени.

Достоверность, оригинальность, непосредственность, эмоциональность, художественная выразительность, сопереживаемость, лиричность и эпичность, лаконичность и образность ‑ вот лишь некоторые качества дневниковых записей А. А. Замараева, являющихся уникальным источником по истории северного крестьянства.

2.3. Краеведческий поход. Об историко-культурном и природном наследии Волги

В конце 1960-х годов школа № 2 г. Долгопрудного Московской области организовала краеведческий поход по местам боевой славы Героя Советского Союза Лизы Чайкиной, имя которой носил пионерский отряд. Пионеры побывали в Пено, районном центре Калининской области, познакомились с работой школьного музея и отправились вдоль Верхневолжских озёр к истоку Волги. Им предстояло выяснить, что помнят о Лизе Чайкиной её земляки, как сохраняют о ней память. И что же? К великому разочарованию, в тех местах, где действовала Лиза Чайкина, местные жители о ней ничего сказать не могли. На вопросы о действиях партизан ответы были примерно одинаковыми: «Да, тут во время войны были люди, которые по лесам прятались». Юные следопыты недоумевали: как же так? О своей землячке, Герое Советского Союза, на местах нет никакой информации, тогда как в Пено есть музей, повествующий о её подвиге.

В этом факте усматривается проблема сохранения нашей памяти, сохранения историко-культурного и природного наследия. Не единожды приходилось исследователям встречаться в различных местах нашей страны с подобными «откровениями» местных жителей. Нередко в ответ на вопросы о местных памятниках истории и культуры звучали ответы: «Надо же?», «Неужели?», «А мы и не знали», а то и недружелюбное: «А зачем это вам надо?» или «Нам до этого дела нет». Неподалеку от села Биряково Вологодской области местные краеведы создали Интерактивный музей «Сделано в СССР» и облагородили родник местночтимого святого Вассиана Тиксненского. Родник с большим интересом посещают группы туристов. Но среди местного населения нередко можно услышать: «Да зачем нам туда ходить, чего мы там не видели?».

Мы привыкли говорить об успехах исследователей, открытиях краеведов, гордимся своими достижениями, но стыдливо умалчиваем существующие проблемы.

Вернёмся к Волговерховью. В те далёкие годы, более сорока лет тому назад, школьники были глубоко разочарованы увиденном. Стремились к ИСТОКУ ВОЛГИ, к священному месту начала великой русской реки, вдоль которой раскинулась обширная русская земля. Они хотели прикоснуться к сакральному лону праматери нашей. А что увидели? Все доски настила, все шаткие перила были изрезаны всевозможными надписями с именами, названиями населённых пунктов и даже нецензурными надписями. Смотрели дети на эти безобразия и теряли при этом высокое чувство святости в соприкосновении с изначальным началом. Ещё более горькие чувства возникли при виде руинированного храма. Разрушены  проёмы окон и входной двери. Груды кирпича внутри. Хулиганские надписи на внутренних стенах храма. А там, высоко, под сводами, огромными чёрными, закопчёнными буквами выведено слово МАМА. Боже мой! Какое кощунство! Дважды кощунство! Издевательство над храмом и издевательство над самым дорогим словом МАМА. С тяжкими чувствами утраты святости краеведы покидали Волговерховье. До самого озера Селигер шли молча. Каждый переживал по своему разочарование.

Прошли десятки лет. Ныне в Волговерховье иная картина. Опамятовались люди. На месте Ольгина монастыря восстановлена церковь во имя Преображения Господня. Построена Никольская церковь. Облагорожена территория. Чудный ландшафт. Приятно выглядят мостки и часовенка у истока Волги. Любо-дорого походить, посмотреть, отдохновение получить. Благодать на душу снисходит. Значит, можем мы подняться из пепла и руин. Можем вновь очи к небу поднять. Можем историческую память сохранять и наше культурное и природное наследие сберегать. Можем своё национальное достояние отстоять.

Пример возрождения из небытия нашего исторического прошлого, без осознания которого нет пути в будущее, являет собой исторический город Углич.

В Угличе в 2004 году меня более всего поразило и воодушевило не восстановленные храмы, не плотина, не музей часов, не магазины с прекрасными наборами угличского сыра и даже не музей городского быта с его оригинальными формами работы. Более всего я был приятно поражён частным музеем одной семьи «Угличские звоны». Вот пример достойный подражания, когда не по распоряжению правительства, не по указу местных органов власти, а по зову души, по велению сердца и разума одна семья в своём доме открыла музей. Семья эта с добросердечием сохраняет традиции, популяризирует народное достояние, прививает любовь и уважение к национальному достоянию. В исполнении членов семьи звучат в этом музее угличские звоны. Звучат на разных инструментах. На разные сюжеты. И, о, удивительно, сами угличские колокольчики звучат в самых разнообразных вариациях. Звучат как церковные звоны. Звучит в колокольчиках классическая музыка. Колокольчиками переливаются мелодии эстрадных песен. И с каким вниманием вслушиваются в эти звоны посетители. И ведь не только угличские звоны нас вдохновляют. Вдохновляет и забота музыкальной педагогической семьи об окружающей среде. Маленький двор. Но он не просто обихожен. Здесь расположена своеобразная экспозиция в экстерьере, в сложившемся природно-хозяйственном комплексе.

Музей этот является ярким примером бережного отношения к своему историко-культурному достоянию со стороны простых людей, обыкновенных горожан. Надо понимать, что никакой закон, никакой указ, никакое распоряжение, никакое специализированное финансирование не спасёт наши памятники, если не будет сформировано историческое сознание, если у людей наших не будет ясного и чёткого понимания нашего культурного наследия и необходимости бережного к нему отношения и сбережения.

Как же достигнуть столь сложной задачи? Один из путей, одна из форм, один из методов видится в музеефикации историко-культурного и природного наследия.

В чём сущность понятия музеефикации. Это, прежде всего, включение наших достопримечательностей в систему музейных объектов. Но простое включение памятников в музейный объект проблемы не решит. Необходимо, чтобы этот объект функционировал в среде обитания, в окружающей обстановке.

К примеру. Мы восстановили храм. Но только как здание. Он не действует как церковь. Его показывают только приезжим туристам. Местное население никак не воспринимает его насущной необходимостью. И начинаются в таком случае факты вандализма. То стекло разбили, то обшивку оторвали, то надпись непристойную оставили. Другое дело, когда отреставрированное здание передано церкви и становится действующим храмом. Но не всегда население нуждается в действующем храме. Так, в городе Каргополе Архангельской области 12 церквей и соборная колокольня. Действующих всего две для двух приходов. Готовится к передаче церкви собор во имя Рождества Христова (Христорождественский по местному). В семи церковных зданиях располагаются экспозиции Каргопольского музея. Все они поддерживаются в хорошем состоянии. А три церковных здания никак не используются и постепенно разрушаются. Они не живут в среде бытования и умирают.

Нам важно, чтобы памятники, те же храмы, использовались в соответствии с их первоначальным предназначением. Если в церковном здании открывается музей, то его экспозиция должна вписываться в интерьер храма. Например, экспозиция отдела природы в одном из храмов города Осташкова, что на Селигере, никак не гармонировала с церковным помещением. Это было полное отторжение восприятия темы. Образа природного наследия Селигерского края не возникало. Заходишь в храм, а там стеклянные витрины с экспонатами стоят в ряд. Как в аптеке. Может быть, сейчас там этого нет. Но в 1980-е годы так было. Другое дело, в городе Тотьме Вологодской области вполне гармонично вписан в храм музей церковной культуры. В храме, как музеефицированном объекте, может быть Музей духовной музыки, Музей православной культуры, Музей какого-либо святого и т.д. Любой музеефицированный объект, любая достопримечательность должны соответствовать их изначальному предназначению. Просто облагородить святой родник – это лишь одна сторона дела. Он должен функционировать, как подобает ему быть в православной традиции. Тогда люди будут приходить к такому роднику осознанно, чтобы восприять исходящую от него святость, как это происходит при посещении родника «Семь ключей» у деревни Молоково на правом берегу Волги. Да и само название родников приобретает эмоционально окрашенное звучание: «Красный ключ» среди Нижнестарицких ключей, «Родник красоты» в селе Великое близ города Тутаева, «Святой» недалеко от деревни Иваниши и другие.

Приятно осознавать, что подход к объекту природы как к памятнику приобретает всё большее распространение. Так студент Старицкого колледжа Андрей Румянцев, провёл исследование родников по берегам Волги и пришёл к заключению, что для сохранения памятников природы волжских берегов необходимо: приостановить вблизи родников всякую хозяйственную деятельность, кроме сенокошения; провести противоэрозионные мероприятия (залесение и закустаривание эрозированных склонов и так далее); включить родники в реестр особо охраняемых природных территорий; регулярно проводить экологические десанты с целью обустройства родников, составления их паспортов.

К сожалению, такой подход к делу наблюдается пока ещё не повсеместно. А ведь это является одним из основных принципов музеефикации объектов культурного и природного наследия.

Музеефикацией в широком смысле слова можно считать переход в музейное состояние любого объекта, не только относящегося к недвижимым или средовым объектам. Важным при этом является раскрытие социальной памяти, заключённой в музеефицируемом объекте и восприятие его человеком.

Любой памятник – будь то храм, обелиск, дворец, крестьянский дом, святой родник… ‑ представляет интерес не столько своим внешним обликом, сколько тем содержанием, которое в памятнике заключено. Нам важно, какую историко-культурную значимость имеет памятник, какая социальная память в нём заключена, с какими событиями ассоциируется. При изучении архитектурного, градостроительного, природного наследия важным представляется выявление гармонического их сочетания. У каждого города свой облик, своё лицо, своё историческое прошлое. При упоминании Углича, возникает ассоциация с эпизодом невинно убиенного царевича Димитрия. Но приезжая сюда, мы познаём Углич в самом широком его многообразии: памятники истории и культуры, храмы и гидротехнические сооружения, городской был и природное окружение.

Проблема сбережения памятников тесно взаимосвязана с проблемой использования как самих памятников, так и окружающей среды. Это одна сторона вопроса – использование памятников в окружающей городской среде. Другая сторона заключается в характере использования. Здесь важно понять, что любое мероприятие в городской среде, имеет воспитательное значение для молодёжи, формирует её моральный облик и характер поведения в обществе. Одну из форм музеефикации историко-культурного наследия продемонстрировало общество «Бирюзовый дом», организовав научно-просветительную экспедицию памяти вологодского поэта Николая Рубцова по маршруту: Москва – Вологда ‑ Тотьма. Участники экспедиции приняли участие в интерактивных занятиях сельскохозяйственного и природного музея в бывшем районом центре Вологодской области Биряково. Были проведены взаимные мастер-классы в с. Никольском. В содружестве с местным населением изучались памятники архитектуры и проводились благоустроительные работы. Местное население относилось к участникам экспедиции благожелательно и заинтересованно как в восстановлении храмов, так и в изучении родного края и сохранении традиционного уклада жизни.

Памятники истории и культуры могут сохраняться в условиях, когда в них испытывают потребность местные жители

Музеефикация связана с рядом порой очень сложных проблем.

Музеефикация духовной культуры. Человеческое общество  веками вырабатывает сознание необходимости хранения памяти отцов, оно сознательно хранит традиции, обычаи, нравы, правила, обряды и т.д. В этом его жизнестойкость. Важным инструментом этого хранения и является музей, представляющий собой не только учреждение, но и особое состояние человеческой души; состояние, данное человеку с рождения и развивающееся или затухающее в соответствии с развитием или деградацией общества. Музей как раз и служит связующим звеном между традициями и новациями, а эта связь не позволяет оторваться обществу от ядра культуры. Он является цементирующим звеном между прошлым, настоящим и будущим, хранит веками накапливаемую социальную память. Когда музей перестаёт выполнять это своё предназначение, превращается в застывшую выставку вещей или вольно интерпретируемую экспозицию (например с помощью авангардных дизайнеров, не понимающих существа музея), он перестаёт быть музеем, а общество может утратить связь времен. Сменился господствующий класс – сменился и социальный заказ, что и приводит к ликвидации одних и созданию других музеев. И каждый такой класс (социальная группа) считает себя правым. Но право ли в целом общество? В этом ли его общее дело? Такое положение вещей способствует вражде, а не согласию, не общему делу. Можем ли мы сегодня, в начале XXI в., стоять на этих позициях? Не пора ли понять, что музей, его сущность, его назначение выше интересов отдельных лиц, социальных групп или господствующего класса. Задача музея – не выполнять волю правящей партии и её социальный заказ, а формировать в обществе братское состояние, хранить социальную память, объединять интересы общества вокруг его ядра культуры.

Музей и общество. Реальности, происходящие в обществе, соответствующим образом накладываются не только на музеи и памятники, определяя их судьбу, но и на теоретическую науку, обосновывающую, определяющую или оправдывающую существующую идеологию в целом и музейную политику, в частности. Музей как самостоятельный социальный институт исходит в своей деятельности из наличия и состава коллекций и заключённой в них социальной памяти, которую он хранит и направляет на ликвидацию социальных противоречий, на общее дело человечества. Общество нуждается в познании своего культурного наследия. А чтобы познать, нужно не только слушать и внимать, но и участвовать в деле сохранения наследия.

Формирование отношения к музею, отличного от традиционно сложившегося. В бытовом сознании музей ассоциируется с экспозицией или зданием, в котором выставлены различные предметы для осмотра – экспонаты. Это обыденное сознание присуще не только широким слоям населения, но и государственным чиновникам. Может быть, отсюда проистекают многие беды музеев, когда они ютятся в жалких помещениях, не могут создать оптимальных условий хранения коллекций в фондохранилищах и на экспозиции, не имеют достаточной материально-технической базы, финансируются по “остаточному” (как было в советское время) или «частичному» (как трактуется в современных уставах музеев) принципу и т.д. Без всего этого, а главное – без осознания обществом и руководителями государства того, что такое музей, он не может функционировать, исходя из своего предназначения, а становится лишь учреждением (культуры, науки, народного образования и т.п.), тем самым ограничивая свою деятельность. Его функции школы, университета, научно-исследовательского института, клуба, театра, склада, магазина, лаборатории, мастерской, архива, библиотеки, туристского центра и т.д. реализуются (если реализуются?) с большим трудом. Формы же деятельности при этом (то есть когда музей понимается односторонне, не комплексно) выглядят жалкими и примитивными, далёкими от исторической правды, вызывая лишь неприятие музея обществом, исключение его из социальных приоритетов. Поэтому и возникают многочисленные проблемы в практической музейной деятельности.

Музейные барьеры. В деятельности музея, в выполнении им социальных задач главным, основополагающим барьером на этом пути является непонимание сущности и предназначения музея. А если непонимание исходит от управленческого аппарата, то это чревато угрожающими для музея последствиями. Можно устроить пандусы для инвалидов-колясочников. Можно внедрить различные приспособления для слепых и глухих. Можно разрабатывать специальные сценарии. Но во имя чего? Во имя приобщения к исторической памяти – это одно дело. Но в современной реальности музеи обязаны выполнять распоряжения Учредителей и увеличивать количество посетителей в целях оказания платных услуг. Музеи, судя по их уставам, должны сами зарабатывать деньги за счёт посетителей, в т.ч. туристов и инвалидов. Тем самым, музеи, вместо того, чтобы быть Хранилищами социальной памяти, превращаются в торговые точки, хотя и являются некоммерческими организациями. Музей не услуги призван оказывать. Он, прежде всего, сохраняя социальную память, формирует общечеловеческое взаимопонимание. Отсутствие понимания и утрата социальной памяти часто приводит к трагедиям, что и наблюдаем мы сегодня в Ливии, Египте, Сирии, на Украине… Новая идеология по оказанию услуг путём предоставления населению музейного продукта низводит на нет смысл и назначение музея, что и предопределяет музеи к их деградации. Барьеры, возводимые чиновниками от культуры, становятся непреодолимыми. А упрощённое толкование философии музея только подливает масла в огонь бюрократического костра, в огне которого сгорает социальная память. Введение музеев в сферу услуг ничего общего не имеет ни с музеефикацией, ни со сбережение историко-культурного и природного наследия.

Проблемы отношения к памятнику со стороны разных категорий людей. Что музеефицируем? Общеизвестно, что наибольшее количество среди музеефицированных объектов составляют памятники архитектуры. Но в музейной литературе рассматриваются лишь памятники архитектуры как таковые и не рассматриваются проблемы восприятия населением сущности памятника, его содержания. Любой памятник – будь то храм, обелиск, дворец, крестьянский дом, святой родник… ‑ представляет для нас интерес не столько своим внешним обликом, сколько тем содержанием, которое в памятнике заключено. Нам важно, какую историко-культурную значимость имеет памятник, какая социальная память в нём заключена, с какими событиями ассоциируется. Проблема сбережения памятников тесно взаимосвязана с проблемой использования как самих памятников, так и окружающей среды.

Проблема организации путешествий для туристов. Часто мы наблюдаем, когда туристам из окна автобуса мимоходом показывают достопримечательности. Кратковременный выход к памятникам не позволяет в полной мере воспринимать их как национальное достояние. Организация туристских маршрутов полезна и способствует усвоению национального достояния в содружестве с местным населением, в проведении мастер-классов, в познании окружающей среды, а не только отдельных её памятников.

Комплексный подход к музеефикации – необходимое условие сохранения историко-культурного и природного наследия. Памятники истории и культуры, природные достопримечательности могут сохраняться в условиях, когда в них испытывают потребность местные жители. Поставленные проблемы могут быть решены при всеобщей заинтересованности органов местной власти, работников культуры, музееведов и в условиях привлечения в создание структуры культурно-познавательного туризма широких кругов общественности и самих туристов, которые вносили бы свой вклад в освоение культурного и природного пространства.

Для решения проблем изучения и сохранения историко-культурного и природного наследия целесообразно разработать программу изучения и сбережения историко-культурного и природного наследия для включения её в Федеральную целевую программу «Культура России».

2.4. Книжные собрания. Книжная традиция на Русском Севере в XVII веке. От Смутного времени до Петровских преобразований (по материалам «Вологодской программы»)

Русский Север, являясь сокровищницей старины, известен, прежде всего, памятниками архитектуры. Менее известны документы, рукописи, книги. Поэтому изучение книжной традиции представляется весьма актуальной, тем более, что в своё время существовало мнение, по которому к северу от Вологды была сплошная дикость[66].

Однако, результаты исследований в рамках «Вологодской программы» напрочь опровергают это утверждение. Программа эта заключалась в выявлении, описании и опубликовании памятников письменности, хранящихся в музеях Вологодской области. По её итогам, как уже выше отмечалось, опубликованы выявленные и описанные памятники письменности в музеях Вологодской области На основании результатов «Вологодской программы» можно утверждать, что ещё XVII в. читателю, жившему на Русском Севере, известны были самые разнообразные книги[67]. Это Сборники (богослужебные, агиографические, исторические, обиходных песнопений, слов и поучений), Минеи служебные, Сотные выписи, Шестодневы Служебники, Ирмологии на крюковых нотах, Праздники нотированные, Синодики, Евангелия, Вкладные книги, Псалтири, Часословы, Стихиры, Октоихи, Триоди, Травники, Прологи, Литературные сборники, разного рода рукописи, в т.ч. Апостол апракос, Златоуст постный, Слова Григория Богослова с толкованием Никиты Ираклийского, Уставы (монастырский и церковный), Сказание о Спасо-Каменном монастыре, текст Соборного уложение  1649 г. и др. Есть и житийные сочинения, в т.ч. Житие Кирилла Новоезерского с владельческими записями), Житие митрополита Алексия (с читательскими записями) (Череповецкий музей), Житие и подвиги Николая Чудотворца (Тарногский музей), Житие Василия Нового, Григория Мниха (Великоустюгский музей) и др. олее всего житийных сочинений в Вологодском музее: Димитрия Прилуцкого, Зосимы и Савватия Соловецких, Логгина Коряжемского, Николая Чудотворца, Сергия Радонежского.

Примечательно, что существовали и сборники исторического содержания. В них включаются тексты документальных памятников: Сотные на церковные и монастырские земли, Книги сбора церковной десятины и др.

Следует учесть, что «Вологодской программой» отражена лишь часть книжного наследия. Многие книги были утрачены по разным причинам. Часть книг естественным образом погибла в самóй среде бытования в результате пожаров и иных бедствий. Многие книги были конфискованы у монастырей и церквей в первые годы советской власти. Многие разошлись по частным коллекциям в результате собирательской деятельности любителей старины, а началось это ещё в XIX веке. Часть книг оказалась в фондах центральных музеев и библиотек, куда они поступали в результате археографических экспедиций. Есть книги и в местных музеях в различных регионах страны.

Но всё же значительная часть рукописного и старопечатного наследия хранится в фондах вологодских музеев. И это обстоятельство даёт основание для того, чтобы представить картину книжной традиции, существовавшей на Русском Севере, в том числе и в XVII веке. Для этого первоначально рассмотрим, сколько книг, бывших в обиходе в XVII в., отложилось в музейных коллекциях вологодских музеев.

Таблица 1

Количество рукописных и старопечатных книг XIV-XVII веков

Таким образом, в музеях Вологодской области отложилось рукописных книг 171 и 649 книг кириллической печати, всего 820. Этими книгами пользовались читатели, жившие в XVII в. Интересна тенденция увеличения количества книг. От XIV в. сохранилось лишь 5 рукописных книг, от XV в. – 11, от XVI в. – 49, т.е. всего 69. От XVII в. – 102. Количество книг, написанных в XVII в., почти в два раза больше, чем написанных в предыдущие два века. Это и понятно. Чем древнее памятники, тем меньше их сохраняется. Но и писать в XVII в. стали больше. Как правило, это было монастырское книгописание. Монастырей же в XVII в. было больше, чем в XIV в. А чем больше написано в количественном отношении, тем больше повышается возможность их сохранения.

Это характерно и относительно книг кириллической печати. Но книгопечатание внесло свои коррективы. Оно началось с 1564 г., и на Север книги сразу начали поступать. С развитием книгопечатания книги стали быстро распространяться. Если книг, отпечатанных в XVI в., в музейных фондах отложилось 6 экземпляров, то от XVII в. до нас дошло 643 книги кириллической печати.

В Вологодской области коллекции рукописных и старопечатных книг формировались музеями по территориальному признаку. Книги поступали в районные музеи из монастырей и церквей, расположенных на территории района. В Вологодском музее книги отложились из разных районов, но в учётных документах указано, из каких районов книги переданы в областной музей. Поэтому можно представить картину распространения книжной традиции по районам.

Таблица 2

Количество книг, отложившихся в музеях по районам Вологодской области

О том, какова была книжная культура на Русском Севере в XVII в. свидетельствуют не только состав и названия книг, но и записи и пометы, оставленные на страницах книг их владельцами, читателями, дарителями, покупателями, продавцами и т.д. Это своего рода голоса из XVII в.

Интересны по своему содержанию записи о передаче книг в храмы. Открываем рукописную книгу «Службы Страстной недели» (КБИАХМЗ РК. 55). В ней запись: «Сию книгу в тетратех Страстную неделю всю написал петровский поп Июда Копытов и положил в дом всемилостивому Спасу и апостолу Христову Андрею Первозванному на Белоозеро на посад в свой приход по своих родителех безвыносно, а подписал на сей книге по его старца черного попа Ионы по его велению Васка Кункин лета 1678 года ноября в 21 день. К сей книге… черный поп Иона Копытов руку приложил». Из этой записи узнаём, что книгу написал петровский поп Июда Копытов и передал её в церковь Андрея Первозванного с завещанием никому не передавать, хранить «безвыносно». Поп Иона Копытов повелел Васке Кункину сделать соответствующую запись и к этой записи сам «руку приложил».

Иногда записи оставляют писцы рукописей. Об этом можно судить по одинаковому почерку самой рукописной книги и записи в ней. «Сборник богослужебный» XVII в. (ЧКМ. 9-15; 1336/41) содержит тропари, кондаки, богородичны, написан полууставом. Тем же почерком запись: «Приложена сия книга в церковь Благовещения Пресвятыя Богородицы что в Едоме иеродиаконом Михаилом безповино…».

Отметим записи писцов рукописных книг из собрания Вологодского музея. Среди них встречаются записи Арсения Сахарусова Комельского за 1506 г., писца Карпа с тайнописью (1549), Афиногена Аверкиева Короваева (1600) священника Ивана Аникиева (1623), Кеврольского инока Антония Ловцова (1656), рифмованная запись чернеца Александра (1690-е) и др.

По записям на страницах рукописных и старопечатных книг можно узнать о первоначальном месте нахождения книг. Так в рукописи «Ирмологий на крюковых нотах» (ВУКМ Р407), имеется запись XVII в.: «Сия книга Яренской волости».

Встречаются владельческие записи разного времени. В «Сборнике каноническом» (КБИАХМЗ РК. 135)  в XV в. полууставом записано: «Преподобного отца нашего Кирила». То есть, книга принадлежала основателю Кирилло-Белозерского монастыря. От XVI в. в этой книге две записи: «Правила ветхы» (полууставом) и «Книга Кирилова монастыря» (беглым полууставом). А далее скоропись XVII в.: «От Никоновских правил». Следовательно, книгу в ходе никоновских реформ не изъяли. Она продолжала существовать там, где была изначально. Есть там записи и более позднейшего времени, когда монастырь стал музеем. Этикетка на переплёте: «Из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря. От Никоновских правил чудотворца Кирилла» № 14». Ярлык на корешке: «№ 15. Правила Никоновы (Сборник)». Таким образом, «Сборник канонический» начала XV в. превратился в «Правила Никоновы».

Записи о вкладах помещаются в разных местах. Так, в «Синодике монастырском» (ВУКМ Р458) записи о вкладах вещами и деньгами находятся перед поминаниями некоторых родов. Книга «Слова Григория Богослова с толкованиями Никиты Ираклийского» (ВОКМ. 7283) содержит более пространную запись: «Лета 7019 месяца декабря 15  дал сию глаголимую книгу Богослов Григорий старец Зосима митрополит бывшей московьской в Ферапонтов монастырь в ограду Белаозера своеи душе на память и своему роду, а привез от него с Каменного старець Феодосей Мансур при игумньстве Селиверьстове при старце при Осафе при бывшем при владыке при Ростовском». Через 21 год в книге появилась владельческая запись владыки Коломенского Давыда. Ныне хранится в Вологодском музее.

Довольно часты владельческие записи. Иногда в одной книге встречаются записи разных владельцев, в том числе покупателей и продавцов. Из этого следует, что книги не только хранились в монастырских библиотеках, но и «ходили» среди населения.

Есть записи, повторяющие или поясняющие название книги. В рукописи «Святцы с дополнениями» (КБИАХМЗ РК. 136) записано: «Святцы угодника Божия». В «Евангелии» XVI в. (КБИАХМЗ РК. 4) записи: «Евангелие Кирила» (XVI-XVII в.) и по обрезу блока: «Евангелие чудотворцово» (XVII в.). В «Сотенной выписи на Сондужскую волость Тотемского уезда» (ТКМ, скоропись двух почерков) записано: «Список с писцовой книги писцов Фоки Дурова (зачёркнуто) Никифора Озерова да подьячего Ивана Гордеева 195-го и 196-го года…». В рукописной книге «Триодь постная» XVI в. записи XVII в.: «А се книга триодь о мытаре и фарисее». Далее неоднократно повторяется: «Стоит град пуст, а пути к нему нет». В рукописной книге конца XVII в. «Житие митрополита Алексия» (ЧКМ. 9-117; 1312/41) записью поясняется: «По мудрости (?) Божии и великих сия книга глаголемая житие церкви иже во святых отца нашего Алексия митрополита  Киевского и всея Руси чудотворца». Здесь поясняющие записи XVIII в.

Иногда владельцы книг записывают не только своё имя, но и делают разного рода замечания. В «Часослове» XVII в. (КБИАХМЗ РК. 60), написанном чётким полууставом, записано: «Книга Феодора…» и далее «Без летописи». Вероятно, Феодору был известен «Часослов», в составе которого была летопись, или она из этого сборника утрачена.

Владельческие записи свидетельствуют о принадлежности книг не только частным лицам, но и храмам. В Устюженском музее хранится книга «Шестоднев служебный» (УКМ. 23). В ней запись: «Сия богоглаголемая книга Рождества пречистые Богородицы домовая» (XVI в.). В Череповецком музее в рукописной книге «Псалтирь следованная» XVI в. (ЧКМ. 9-64; 361/373) читаем: «Сия книга преподобнаго и богоносна отца нашего игумена Кирилла Новоезерскаго чудотворца». В книге «Ирмологий» XIV в. (ВОКМ. 4377): «Книга Ирмолог церкви Козмы и Дамиана что в Кузьминском». В «Уставе церковном» XIV в. (ВОКМ. 4378) запись XVII в.: «Сии Святцы церкви Козмы и Дамиана что в Кузминском».

Есть записи переписчиков книг. Пример. «Минея служебная» на март-апрель (УКМ. 46) В ней запись: «Во имя отца и сына и святаго духа. Списана бысть книга по повелению раба Божия Лукина Кондратьевича на пользу почитающим сиа книги» (XVI в.). Или: «Триодь постная» XV в., писанная мелким полууставом (ЧКМ. 9-48; 694/3), а в ней запись: «Господи помози рабу своему попу Михаилу, писавшему книги сия Триодь».

Встречаются и повторяющиеся записи в одной книге. Так, в «Сборнике сотных выписей» (ТКМ, скоропись нескольких почерков XVII в.) несколько раз повторяется запись: «Митрополита диак Иван Карпов руку приложил». В рукописной книге «Синодик церкви Казанской Богородицы и выписи из требника» (УКМ. 9) многократная запись: «Сия книга церькви Казанской Богородицы».

Нередки записи разного содержания, свидетельствующие о разных владельцах и читателях. Рукописная книга «Святцы с тропарями и кондаками» (УКМ. 15), написанная полууставом, судя по записи, в XVII в. принадлежала как вкладная Шалацькому монастырю, а затем была продана за 20 копеек (неизвестно кем и кому). Более подробны записи в рукописной книге «Златоуст постный» XVII в. (ЧКМ. 9-87; 658/12): «Сия книга глаголемая Беседы Белозерского уезду Судского стану села Троицкой Танищ церкви Иоанна Предтечи, а положил сию книгу… своеручно того же Белозерского уезду Урозерской волости дьячка Павла Афонасьева повелением его подписал той же Предтеченской церкви сын его крестной дьячек Иван Иванов безвыносно по себе и по родителех своих». Это запись вкладчика. А затем следует позднейшая запись читателя: «Сию книгу читал крестьянин деревни Тарасовской Иван…». Кроме того, на листах 68 об. И 156 об. Записи о смерти крестьян прихожан Предтеченской церкви с указанием дат и фамилий.

Встречаются и житейские записи, раскрывающие некоторые страницы бытовых взаимоотношений. В рукописном «Сборнике богослужебном» (ЧКМ. 9-36; 1418/14) читаем: «От великого князя Василия Ивановича всея Руси в Переяславль к наместником и в Переяславский уезд к волостелем. Бил ми челом Курака Иванов сын Обросов на вас на Ушака на Васильева сына, а ищет на нем то, что ден у него положили на соблюдение шубу баранью, да сермягу белую, да кавтан крашениной, да рубашку, да порты, да десят алтын денег, а всего того грабежу на сорок алтын. Ин де того ему не отдаст». Текст явно списан с челобитной, из которой явствует, что спор между Куракой Ивановым сыном Обросовым и Ушаком Васильевым сыном разгорелся не на шутку, коли дошла весть об этом до великого князя. Здесь же вторая запись XVI в.: «Се яз Иван да яз Посник Федоровы дети Мякишова выручили есмя у великого князя недельщика у…». Далее запись обрывается. Начало подобного текста записано в рукописной книге «Минея служебная на декабрь» XVI в. (ЧКМ. 9-66; 649/3): «Государю царю и великому князю Борису Фёдоро…». Такие записи можно охарактеризовать как пробы пера. Копировались наиболее важные, на мнению читателя, документы. А книга служила своеобразным гарантом сохранения текста.

Записи в книгах любопытны также как источник по выявлению имён и прозвищ, в том числе славянского происхождения. Это Июда Митя Вараксин сын («Минея служебная на март» XVI в. ‑ ЧКМ. 9-78; 649/3); Иван Захарьиных сын Коптев («Сборник богослужебный» XVI в. – ВОКМ. 4370), подьячий Максим Козлов (ВОКМ. 4366), купецкий человек Алексей Иванов сын Серебрянов (ВОКМ. 1995) и др.

В Евангелии XVI в. (ВОКМ. 7282) в записи XVII в. упоминаются имена 18 человек: «Савка Гончаронок, Ивашка Филипенок, Харитон Филиппович, Сидор Кузнечонок, Афанас Самонович, Яша Аксешонок, Тимоха Долмат, Кондрат Долмат, Яким Менко, Гришка Азарович, Пимаша Гарасименок, Гришка Лапенок, Улас Билминович, Артем Абражевич, Савва Кощенок, Микита Кузмечонок, Прокон Лагун подданные ясновельможного его милости пана Юрия Кароля Глебовича воеводы Смоленского».

В книгах XVII имеются записи более позднего времени. Например, в «Сборнике агиографическом» (ВКМ 11308) четыре владельческие записи XVIII в. Три из них (священника Матфея Тиханова, дьячка Андрея Матфеева и попова сына Фёдора Матфеева) свидетельствуют о что книга принадлежит церкви Зосимы и Савватия, что на Чурилове, а одна (без указания имени автора записи) – церкви Николая Чудотворца.

Все эти и другие записи – свидетельство бытования на Русском Севере рукописных и старопечатных книг. Записей достаточно много. Только в книжном собрании Вологодского музея и только точно датированных записей до XVIII в. более 75. В них отражается читательский интерес и в некоторой степени быт прошедших поколений.

Читателям XVII в. были известны русские агиографы XIV-XVI вв. Епифаний Премудрый, Пахомий Логофет, Макарий Прилуцкий, Досифей и Вассиан Соловецкие, Иродион Свирский, а также сочинители историко-публицистических повестей и сказаний Симеон Суздальский, Иоанн Новгородский, Нестор Искандер, Паисий Ярославов, Спиридон-Савва, Иосиф Волоцкий, Корнилий Комельский, Иван Пересветов, Максим Грек, Ермолай Еразм, инок Филофей, Зиновий Отенский, патриархи Московские Иов и Гермоген. Известны и авторы книг XVII в. Это Симеон Полоцкий, Дмитрий Ростовский, Арсений Суханов, Исайя Копинский, а также основоположники староверия Аввакум Петров, инок Авраамий, диакон Фёдор Иванов, Феоктист Анзерский и др. В постоянном обиходе были Жития святых, Минеи служебные, а также монастырские и церковные синодики.

Наиболее значительна группа синодиков в собрании Вологодского музея, в том числе Корнилиевско-Комельского, Дионисиева Глушицкого, Ферапонтова и Спасо-Прилуцкого монастырей. Поминания основателей староверия содержит Выговский синодик. Есть и родовой синодик вотчинников Вологодско-Белозерского региона князей Шелешпанских.

В 1928 г. из Губархивбюро в Вологодский музей поступил из Каргополя[69] Синодик церкви Благовещения и Николая Чудотворца, написанный после 1682 г. Он содержит предисловие синодичное, гравированное на меди с иллюстрациями, поминания общие и частные (листы 73-115 чистые). Записи полууставом и скорописью. Киноварь в заголовках и инициалах. Заставка-рамка в красках с золотом стиля барокко. Переплёт – доски в коже с тиснением, застежки утрачены, блок разбит. Запись XVIII в.: «Книга листовая Благовещенская».

На основании сохранившихся рукописных и старопечатных книг можно представить круг чтения людей, живших в XVII в. и среду бытования книги. Если проследить зафиксированные в записях случаи купли-продажи книг, можно восстановить историю обращения конкретных списков или старопечатных изданий в читательской среде. Часто в записях отражаются множественные переходы книги из рук в руки, причём иногда в течение краткого времени. Так, Евангелие 1656 г. (ВОКМ. 7281), написанное чётким полууставом, содержит 8 записей и до начала XVIII в. сменило 6 владельцев. Интересно, что в пятой записи после того, как книга была перепродана Харкой Ловцовым Кондратью Кошкину, появляется запись Ивашки Дмитриева: «Сия книга глаголемая Евангелие напрестольное… не продажна и не закладна». Однако, после этой категоричной записи Евдоким да Илья Дмитриев продали книгу Анкудину Ануфриеву сыну Попову. После очередной перепродажи книгу купил строитель Веркольского монастыря Антоний и завещал её Киприяну Гаврилову с братьями.

Иногда, в нарушение установленных правил, церковные и монастырские книги продавались частным лицам. Например, Пролог на сентябрь-февраль за 1620-е гг. (ВОКМ. 16677) купил Яков Иванович Загряжский в Петровском монастыре у чёрных попов Филарета и Тихона. Ещё один Пролог (ВОКМ. 11870) казённой церкви Успения пресвятой Богородицы из Залешья церковный приказчик Семён Иванов Лыжин продал Гурию Евсееву. Потом книга перешла архангельскому мещанину Акиму Борисову сыну Заворина, а в XVIII в. книгой владел уже некто Воронцов Патьвин.

О бытовании книг, написанных и изданных до XVIII в., свидетельствуют позднейшие в них записи самого разнообразного характера.

Итак, материалы «Вологодской программы»[70] свидетельствуют не только о бытовании книг на Русском Севере, но и о существовании книжной традиции. Книга была в обиходе не только в монастырской, но и в крестьянской среде. Книга представляла собой не только объект чтения, но и как средство общения, о чём красноречиво говорят записи.

В целом книжное собрание, ныне хранящееся в музеях Вологодской области, является важным и весьма любопытным источником по изучению культурного наследия Русского Севера. Книги – замечательный памятник культуры. Они убедительно доказывают, что к северу от Вологды никакой дикости не было. Была здесь издавна достаточно высокая культура, в том числе книжная.

2.5. Проблемы сотрудничества музеев и научных учреждений в региональных исследованиях

Особенностью последнего десятилетия ХХ и начала XXI в. является смещение музееведческих исследований из центра на периферию. Активно действуют региональные музейные объединения, центром которых стали Тула (Музей-заповедник «Ясная Поляна»); Самара, объединяющая музеи Поволжья; Красноярск с регулярно проводящимися музейными Биеннале; Томск с регулярно организуемыми «Шатиловскими чтениями»; Барнаул, где Государственный художественный музей Алтайского края проводит «Снитковские чтения» и др. Всероссийское и даже международное признание получили отдельные музеи Российской глубинки. К ним, в частности, относятся Музей земледелия и быта в селе Коптелово Свердловской области, Каргопольский государственный историко-архитектурный и художественный музей в Архангельской области, Историко-этнографический музей-заповедник «Шушенское» и др.

В Красноярских музейных Биеннале принимают участие сотрудники региональных и центральных музеев России, а также ведущие музеологи европейских стран. Там проводятся теоретические дискуссии и практические семинары. Первоначально здесь преобладающее значение имели выступления философские, отвлеченно теоретические, связанные с пониманием музея и определения его места в обществе. Проблемы музейной коммуникации решались в отрыве от музейных коллекций. Экспозиционные проекты решали, в первую очередь, вопросы дизайна, а не презентации музейного предмета. Это было время, когда на смену устаревшим экспозициям советских музеев должны были создаваться новые экспозиции на основе сюжетно-образного метода. Но только в последнее время сюжетно-образный метод стал постепенно решаться на основе музейного предмета, а не на основе субъективных представлений музейных художников-дизайнеров. Красноярский музей готов был стать новым центром музееведческим музееведческой мысли не только для Сибири, но и России в целом. Однако этого не произошло по причине дорогостоящих командировок в Красноярск, что могли позволить себе только отдельные крупные музеи. А публикации по материалам Красноярских биеннале не доступны многим музеям по причине их малой тиражности.

Большого внимания заслуживает опыт Вельского муниципального музея Архангельской области. Здесь решают проблемы изучения культурного и исторического наследия с привлечением к сотрудничеству учёных из различных научных учреждений страны. Проводятся научные конференции источниковедческой направленности. Издаются свои сборники трудов, привлекающие внимание научной общественности.

Своей яркостью, эмоциональностью и глубиной изучения крестьянского быта отличается работа Коптеловского сельского Музея земледелия и быта. В своё время созданный здесь школьный музей превратился в сельский общественный, а ныне это целое музейное объединение с интересными формами работы. Формы эти характеризуются широким привлечением местного населения, жителей села, которые активно участвуют во всех начинаниях музея. Это новые экспозиционные проекты, связанные с конкретными памятниками истории и культуры; музейные праздники типа «А ну-ка девушки!», «А ну-ка дедушки!», А ну-ка бабушки!», «Папа, мама и я – дружная семья»; театрализованные представления; возрождение утраченных способов ведения хозяйства. Музей восстановил, по существу возродил, в селе коневодство. Ныне в Коптелове проводятся различные праздники на местном сельском ипподроме (!), да и почти в каждом дворе есть теперь своя лошадь и не только для крестьянских работ, но и для беговых скачек-состязаний. Не случайно, на базе Коптеловского музея проведены два всероссийских семинара по проблемам музейной педагогики, в которых принимали участие музейные педагоги страны и ученые научных учреждений. Да и сам руководитель музея Л. Ф. Русаков не ограничивается практической деятельностью. Осмысливая свой опыт работы, он защитил кандидатскую диссертацию и опубликовал несколько работ.

Интересную работу по изучению края проводит Зеленоградский государственный историко-краеведческий музей. Город Зеленоград хотя и является административной частью города Москвы, но находится на территории Московской области и составляет особый субрегион. Эта особенность диктует необходимость сотрудничества как с музеями Москвы, так и музейной и краеведческой общественностью Солнечногорска, Клина, Твери. Пожалуй, ни один музей Москвы не может показать такую стабильность в научных исследованиях, какая проводится в Зеленоградском музее. С 1995 г. здесь на базе научных и краеведческих исследований и по материалам проведенных научных конференций издаются сборники трудов под общим названием «Очерки истории края».

Самым показательным является опыт работы Каргопольского государственного историко-архитектурного и художественного музея. Здесь разработаны и реализуются интерактивные программы работы с местным населением. Опыт этот заслуживает внимания музейной общественности, для которой здесь был проведен один из Всероссийских семинаров по музейной педагогике. Музей проводит с участием широкой общественности краеведческие конференции с последующим изданием сборников. Но более всего показательны исследования и научные конференции, которые регулярно проводятся в Каргопольском музее с 1996 г., и регулярно же издаются сборники по материалам проводимых конференций. Авторами статей в этих сборниках выступают ученые (кандидаты и доктора наук) из многих городов России, а также специалисты из Франции, Италии, Англии, США.

Однако, в области научного сотрудничества учёных и периферийных музеев не так всё просто, как кажется на первый взгляд. При более глубоком рассмотрении обнаруживаются проблемы, требующие своего разрешения.

Одна из проблем заключается в том, что глубина и полнота региональных исследований нередко являются недостаточными в силу, по крайней мере, двух причин. С одной стороны, учёные центральных научных учреждений, зная теорию и методику исследования, слабо представляют особенности исследуемой территории, порой не могут понять самобытность местного населения, его обычаи, нравы, причину складывающихся социокультурных отношений. С другой стороны, научные сотрудники периферийных музеев хорошо знают обстановку в регионе и особенности местной культуры, но не владеют теорией той или иной науки и методикой исследования.

Проблема эта, казалось бы, решается просто. Ученым центра вначале следовало бы изучить особенности региона, привлекая к этому сотрудников местных музеев, а потом и сами исследования проводить. Да и сотрудникам местных музеев, прежде чем отправиться в экспедицию, следовало бы овладеть теорией и методикой. А ещё лучше, если эта работа будет проходить одновременно, совместно. Сотрудничество следовало бы начинать с совместной подготовки к изучению темы и завершать совместным исследованием. Однако на практике этого не наблюдается. Каждый проводит исследования самостоятельно, а совместная работа заключается, в лучшем случае, лишь проведением научных конференций и изданием сборников, в которых публикуются как учёные центральных учреждений, так и научные сотрудники местных музеев.

Ещё одна проблема заключается во взаимоотношениях между исследователями. При всем кажущемся добром и уважительном отношении друг к другу, та и другая сторона считает себя более грамотной и подготовленной и не желает снизойти до понимания другой стороны. У столичных учёных есть этакий учёный снобизм, наличие этакого превосходства над периферийными музейными работниками. В свою очередь, музейные работники на местах считают себя большими знатоками дела и порой не прислушиваются к мнениям ученых – специалистов в той или иной области знаний.

Существует и проблема временного характера. Учёные из центра могут приехать в провинцию на определённое, ограниченное планом экспедиции время. Но при этом они целиком и полностью занимаются только исследованием. У музейных сотрудников время на исследования не ограничено, им можно заниматься изучением темы в течение всего года. Однако они обременены массой различных производственных вопросов, что не даёт им возможности вплотную заниматься исследованиями.

Наконец, всплывает ещё одна проблема, когда наступает время публикации результатов исследований. Учёные-специалисты рассматривают вопросы более масштабно, склонны к обобщениям и не стесняются предавать гласности различные примеры из жизни местного населения. Сотрудники же местных музеев, зная конкретную обстановку и социальные взаимоотношения на местах, не могут себе этого позволить из соображений этичности или даже собственного служебного благополучия. Если учёные могут ставить какие-либо проблемы или рассматривать вопросы в полемическом плане, то музейные работники на местах стараются избегать какого-либо полемического освещения темы, касающейся жизни местного населения.

Таким образом, достоверность региональных исследований порой не может быть достигнута по причине существующих проблем и различного взгляда учёных и научных сотрудников музеев на раскрытие исследуемых тем. Чтобы достичь глубины, полноты и достоверности в изучении региона, обеим сторонам следует понимать друг друга, учитывать существующие проблемы и стремиться к их разрешению. Этому могут способствовать региональные научные форумы, а также конференции периферийных музеев с приглашением специалистов из центральных научных центров.

Как показывает опыт, организация научных исследований совместными усилиями периферийных музеев и центральных научных учреждений приводит к положительному результату по изучению и использованию историко-культурного и природного наследия.

2.6. Научные конференции и дискуссии: К вопросу об исторических корнях русской традиционной культуры

Не смотря на сложность социально-экономической обстановки, многие музеи продолжают проводить свои научные конференции и обсуждать коренные вопросы русской культуры. Иной раз проблематика обсуждаемых вопросов вызывает дискуссию, в которой выражаются разные точки зрения. Различна и реакция читателей.

Такого рода дискуссия разгорелась после издания материалов научной конференции, проведённой Каргопольским музеем Архангельской области. На конференции рассматривались проблемы изучения старообрядческой культуры. Вместо предисловия были опубликованы полемические заметки[71].

Они вызвали неоднозначную реакцию. Оно и понятно. На то и заметки полемические, чтобы вызвать полемику. Представители науки, в том числе историки, приняли основное содержание и согласились, что старообрядческую культуру следует рассматривать как социальное явление и что в этом социальном явлении нужно усматривать особенности нашей многоёмкой национальной культуры.

Однако, неприятие и, более того, раздражение, вызвали эти заметки у представителей двух противоположных идеологических направлений. В старообрядческой лавке в Москве сборник отказались принять на реализацию в виду наличия в сборнике ереси. Обсуждать эту самую «ересь» владельцы книжной лавки отказались. «Ересь» – и всё тут; с нашей позицией не совпадает, стало быть, это есть «ересь». Такое же неприятие обозначилось и у сторонников официального православия.

В чем здесь дело? Почему голоса противоборствующих сторон однозначно не принимают смысл полемических заметок? Первый напрашивающийся сам собою вывод – автор этих заметок не прав, коли обе противостоящие стороны единодушны в своём отрицании обозначенных положений. Но правы ли его оппоненты? Давайте порассуждаем.

Основной пафос полемической статьи заключается в убеждении, что как само старообрядчество, так и его культура – явление социальное, а потому, исходя из этого, и следует её изучать как одну из составных частей нашей культуры. Далее. В этом социальном явлении, не смотря на противоречивость идеологических убеждений старообрядчества и официального православия, у них есть общие корни, следовательно, и общая история. Но те и другие такой постановки вопроса не захотели увидеть. Увидели лишь частные проблемы, которые они и могли увидеть, исходя из своих представлений, не принимая во внимание, что есть и другие мнения. Чтобы было боле понятно, представим, что мы говорим о фруктах. Однако один оппонент подразумевает при этом только яблоки, другой – только груши. Груша не яблоко, яблоко не груша, следовательно, автор вопроса о фруктах не прав. И оба оппонента не могут или, скорее всего, не хотят признать, что и яблоки, и груши, и сливы, и виноград, и т.д. – все это и есть фрукты. Все они разные вещи, но объединяет их одно – они фрукты, произрастают на деревьях в виде плодов, а не в земле в виде корнеплодов.

Так и православие со старообрядчеством. Хоть и по-разному сложились их исторические судьбы, но корни у них одни – христианство. А христианству предшествовала более чем тысячелетняя история языческая. В этой истории из многочисленных племён сложился русский народ со своим языком, своей культурой, обычаями, нравами, верой. В пылу полемики о православии и старообрядчестве мы об этом забываем, как забываем и о самом христианстве. Забываем и тот непреложный факт, что семь веков не было никакого разделения и только три века существует раскол. Сегодня раскола вроде бы и нет, ибо нет явления – старообрядчества как такового. Остались лишь последние «из могикан», редкие группы или одиночки, пытающиеся придерживаться «древлего благочестия». Наблюдается и возрождение старообрядчества. Вновь открываются старообрядческие церкви. В Москве действует духовное училище при старообрядческой церкви на Рогожке. Это свидетельствует о том, что явление существует. Существуют и противоречия, хотя они не так ярко выражены, как это было в эпоху гонений.

Некоторые учёные, стоящие на позициях официального православия, упрекают автора полемических заметок в том, что признавая общность корней, он призывает к возрождению языческих жертвоприношений, в том числе человеческих. Да никак этого не следует. Следует лишь необходимость изучения явления. А изучая и анализируя опыт поколений, мы призваны определить то наиболее существенное, что помогает прогрессивному развитию общества, чтобы не черпать из опыта прошлого всё, что там было (или, наоборот, отрицать), и использовать то, что способствует совершенствованию социально-политического устройства.

К сожалению, практика допускает иногда реанимацию старого, отжившего и внедрение его в современную жизнь лишь на основании того, что так было раньше, что это наша история. Вот и в нашем древнем Каргополе вдруг по соизволению властей в исторической зоне, на набережной появляется вначале предприятие по торговле пивом под метким местным названием «Эшафот», а потом ярко сияющая рекламой кафе-пивнушка «Ярпиво». Исторический факт производства спиртных напитков в Каргополе совсем не является основанием возрождения поголовного пьянства, пусть даже это и кажется местным властям выгодно для пополнения бюджета. Надо ведь подумать вначале (на то и голова дадена), насколько пополнится местный бюджет и что мы от этого «пополнения» потеряем. Потеряем, прежде всего, человеческий облик людей. Ибо он будет представляться только сквозь призму «Ярпиво», «Балтики», «Клинского», «Бочкарева» и прочих «золотистых» напитков.

Кстати о жертвах. Жертвоприношения были всегда и повсеместно. Многие народы прошли через человеческие жертвоприношения. И это есть непреложная истина. Человеческий же разум, если он развивающийся разум, анализируя прошлое, использует лишь тот опыт поколений, который способствует развитию как самого Homo-sapiens, так и общества в целом. Однако понятие жертвенности сохранилось и до наших дней. И даже соответствующие термины появляются в документах делопроизводства. В Москве, совсем в недавнее время, появились Московская государственная специализированная школа акварели Сергея Андрияки с музейно-выставочным комплексом, Московская государственная картинная галерея Народного художника СССР А. М. Шилова, Московская государственная картинная галерея Народного художника СССР Ильи Глазунова. Все они образованы на основе даров коллекций известных мастеров живописи Москве. В музейной практике всегда подобного рода передачи-дарения оформлялись актом, протоколом, договором дарения. И тот, кто передавал свои коллекции музею, назывался дарителем, а музей именовался принимающим дар. В этом же случае, при оформлении соответствующих документов, закрепляющих передачу коллекций в собственность государства, были составлены договоры пожертвования; передающие свои коллекции художники названы Жертвователями. Почему Дарители превратились в Жертвователей? Не есть ли это возвращение на подсознательном уровне к общим древним корням исторической памяти?

Жертвенность, как таковая, всегда была составной частью культуры. В одном случае, она проявлялась как обряд, в другом – как сама жизнь в человеческих поступках. С одной стороны, разновидностью пожертвований можно назвать столь известную в русской культуре благотворительную деятельность. С другой – жертвенность всегда была и существует в виде жертвы человеческой. С одной стороны, сам человек жертвует собой ради спасения других людей, ради победы в освободительной войне (А. Матросов, А. Гастелло, мать, прикрывающая своим телом ребенка, спецназовцы, осознающие, что кто-то из них наверняка погибнет в борьбе с террористами). С другой – такую жертвенность принимает и православная церковь, совершая обряд благословления воинов на ратный подвиг. Жертвенность, в широком смысле слова, нельзя отрицать. Изучение уроков прошлого, анализ явлений, обрядов, поступков всегда полезен обществу для его же собственного блага.

Однако, по мнению некоторых православных учёных, рассуждения об общих корнях нашей истории и культуры не подлежат анализу, ибо это есть ересь. Такое заявление может иметь далеко идущие последствия: другое мнение – не наше мнение, следовательно, кто не с нами – тот против нас. Но мы уже знаем из нашей многострадальной истории, как в целом русской, так и советской, что следовало за этим лозунгом. Всякая мировоззренческая позиция вырабатывает определенную идеологию, которая, в свою очередь, диктует исходящую из неё политику, а за ней следуют, как правило, репрессии против инакомыслящих.

Ещё один сюжет. Об образах-перевёртышах. Какое яркое определение! Речь идёт о статьях, посвящённых русской традиционной культуре в сборниках Каргопольского музея[72]. Учёные – специалисты в области изучения традиционной культуры (этнографы, фольклористы, историки, архитекторы) обвиняются в непонимании ими существа изучаемого вопроса. Изучение народных обычаев, обрядов, в целом традиционной культуры, по мнению православных учёных, происходит неверно, ибо не исходит из православных представлений русского народа. Так Г. Н. Мелехова ссылается на В. Н. Топорова, который пишет, что в «правильном понимании святости…, нужно взглянуть на эту проблему изнутри, встать на точку зрения церкви и верующих». «Отсюда, пишет Г. Н. Мелехова, ‑ вытекает правомерность православных взглядов исследователя и, по крайней мере, необходимость при объяснении явлений русской культуры исходить из православной картины мира»[73]. То есть нужно войти внутрь православия, понять его, а потом уж и писать о народных верованиях, иначе происходит искажённая картина, образ-перевёртыш. Это якобы касается статей А. Б. Мороза[74], С. Е. Никитиной[75], И. Н. Шургина[76] и др. Но В. Н. Топоров говорит о понимании святости, а Г. Н. Мелехова это понятие экстраполирует на всю культуру в целом и призывает изучать её, исходя из православных позиций. Такой призыв, во-первых, не нов, а во-вторых – опять-таки чреват последствиями. Достаточно заменить идеологию православия на любую другую и станет понятной шаткость такой позиции. Можно понять, изучать и, как следствие, провозглашать истинность позиций православия, исходя из православия, расизм – из расизма, сталинизм – из сталинизма и т. д. И к чему все это приведёт? Уж никак не к примирению, не к братскому состоянию, и не к взаимопониманию. Изучение культуры, как и составной её части религии, в том числе и православной, видится в комплексном подходе. Конфессиональный, партийный, классовый или всякий другой односторонний подход проблему изучения не решит, а при распространении мнений лишь усугубит проблему взаимоотношений между людьми. Всем ведь ясно, что на формирование русской культуры оказали влияние и язычество, и православие, и мусульманство, и иудаизм, и буддизм, а также влияние востока и запада.

И стоит ли упрекать в создании образов-перевёртышей, если эти самые образы-перевёртыши в нашей истории создаются постоянно и бытуют как незыблемые, действительные образы, в то время, как попытка выяснить существо дела объявляется перевёртышем. Обратимся к фактам.

Да, христианство принималось мученичеством, огнём и мечом, направленным против него. И подвигом в христианстве считается подвиг мученичества, страдания за веру, подвижничества. И Христос принял мучения за веру, во имя людей. Принял мучения, призывал следовать своему примеру. Он себя принёс в жертву ради людей. Завет его воплотился в народной пословице: «Христос терпел и нам велел». Но вспомним события официального крещения на Руси. Народ принял мучения, вошёл в православие с именем Христа (хотя и не сразу). А от кого исходил в этом конкретном случае огонь и меч? Не от язычника! Не от врага рода человеческого! Не от князя Владимира, в язычестве пребывавшего и создавшего пантеон языческих богов, а от христианина Василия, разрушившего созданный им же самим этот самый пантеон богов. А для распространения христианства на Руси не проповедники были призваны по примеру Иисуса Христа, а воеводы (в частности, Добрыня в Новгороде), крестившие население огнём и мечом, что вызывало ответные меры, в частности восстания волхвов[77]. И церковь причислила к лику святых не христианина Василия, а язычника Владимира. Так где здесь образ-перевёртыш? А княгиня Ольга? И она к лику святых причислена с именем язычницы Ольги, а не с именем христианки Елены. И святой она является как Ольга, та самая Ольга, которая осуществила изощрённые и коварные методы мести за своего мужа князя Игоря. Кстати, при крещении она нарушила одну из заповедей Христа: не обмани. Будучи в 955 году в Константинополе у Константина Багрянородного, она дала обещание быть его женой при условии, если Византийский император станет её крестным отцом. Но после обряда крещения она отказалась под предлогом невозможности брака с крестным отцом. Обман её был хорошо продуманным[78]. К тому же, как разумный государственный деятель, она вела двойную политику. Устанавливая связи с православной Византией (в 956 году принимала в Киеве послов Константина Багрянородного, в 957 году вторично побывала в Константинополе), она пыталась установить связи и с католической Европой, отправляя посольство к немецкому императору Оттону I (959-960).

Но дело здесь не только в том, чтобы выискивать факты и «разоблачать», в том числе и старообрядцев, которые выбрасывают кружки после того, как из них напьются воды люди другой веры. Дело как раз в единстве нашей культуры, в единстве её корней. И никто не оспоривает заслуги князя Владимира, который принятием христианства на Руси укрепил государственную власть и создал условия на развития Русского государства, становления единого национального образования. Благодаря талантливому государственному деятелю Русь не растворилась среди степных народов и не стала прислужницей Византии.

Некорректно отбрасывать по ту сторону баррикад и старообрядцев, являющихся составной частью единой русской культуры. И корни у нас одни, и история, хотя и разошлись по разным путям этой самой истории. В сюжете раскола русской православной церкви тоже ведь усматривается единство нашей культуры, хотя и наполненной противоречиями.

Парадокс истории. Два основоположника православия, по законам которого живёт ныне православная церковь, ‑ князь Владимир и патриарх Никон. Один ввёл христианство на Руси, другой его реформировал. Реформы того и другого вызвали духовное противостояние общества. Один, языческий князь, причислен к лику святых, другой, православный патриарх, – нет. Формально их объединяют, с одной стороны, методы реализации социально-политических преобразований (огнём и мечом), с другой – оба не совершили подвиг мученичества. Но для истории, для русской культуры – они оба выдающиеся деятели, талантливые организаторы, великие преобразователи. И в этом случае следует искать не противоборства и противопоставления, а единства. Поняв единство корней и единство истории, можно понять и современное состояние культуры и перспективы ее развития.

В связи с этим представляется полезным вспомнить учение одного из выдающихся русских философов Н. Ф. Фёдорова, который в своей философии общего дела призывал к братскому состоянию[79]. Именно братского состояния нам сегодня недостает. Всякие революционные социальные преобразования в нашей истории приводили к социальным потрясениям, имеющим негативные последствия. Преобразования князя Владимира привели к восстаниям волхвов, усмирять которых потребовалось военная сила. Реформы патриарха Никона привели к расколу общества и опять-таки к военным действиям, в результате которых было пролито море крови. Гражданскую войну породили революционные преобразования 1917 г. Сейчас мы переживаем новое смутное время и опять по причине радикальных революционных преобразований. Но всякое насилие, под какими бы благовидными лозунгами оно ни проводилось, всегда связано с противодействием этому насилию. Насильственные же и скорые преобразования в области мировоззрения, социального сознания всегда чреваты печальными последствиями. Кстати и А. И. Пушкин, известный своим свободолюбием, полемизируя с А. Н. Радищевым, предупреждал от всяких революционных преобразований в обществе, видя в этом большую опасность. Книгу А. Н. Радищева он с осуждением называл «сатирическим воззванием к возмущению» и восклицал: «Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества»[80].

О единстве русской культуры и её единых корнях можно рассуждать с разных позиций. Но при этом, отстаивая свою позицию, следует внимательно и чутко относиться к мировоззрению оппонентов, не отрицать как «ересь», а объективно анализировать существо вопроса. В науке, к сожалению, как и в политике, происходит раскачивание лодки то в одну сторону, то в другую. То у нас исповедовались принципы православия, самодержавия и народности. То главенствующее положение заняли атеисты, насаждая своё мировоззрение. То вновь призываем изучать миропонимание только с православной точки зрения, отметая напрочь другие логические построения. Но во всех областях жизни не бывает одного цвета. Мир многолик и многообразен. В этом его прелесть. И только в многоплановом изучении русской культуры можно понять её исторические корни и способствовать её дальнейшему развитию.

Публикуется впервые

• Размещено: 13.04.2016
• Автор: Решетников Н.И.
• Ключевые слова: Музей и музееведческие проблемы современности
• Размер: 191.31 Kb
• постоянный адрес:
• © Решетников Н.И.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции