Уходящий 2007 год, принеся с собой новые археологические находки и открытия, напомнил о таком давнем, но многозначительном событии в истории волжско-окской археологии, как открытие в 1912 году уникального Сейминского памятника.

         Значение этого открытия трудно переоценить: именно оно дало недостающее звено, позволившее осмыслить древности Турбинского могильника, и обозначить интереснейшую проблему, получившую в последствии в археологической литературе наименование сейминско-турбинской.

         Но бесспорно и то, что первый взмах лопаты 23 июня 1912 г. на Сейминской дюне положил начало трагическим, во многом антинаучным “раскопкам” этого памятника, что значительно усложнило его дальнейшее изучение.

         Местонахождение Сейминского памятника на территории современной Нижегородской области фиксируется в юго-западной части Балахнинской низины, близ слияния Волги и Оки (в 4-5 км от современного русла р. Оки), на левом берегу в 6 км от железнодорожной станции Сейма, в сторону станции Желнино, к западу от деревни Решетихи. Памятник занимает вершину высокого дюнного всхолмления, расположенного у края песчаной террасы Оки.

Именно холмистый рельеф местности был использован во время военных учений летом 1912 г., которые сопровождались сооружением на вершине холма военно-учебного укрепления – редута. В ходе этих учений совершенно случайно и неожиданно были сделаны находки, сразу привлекшие внимание исследователей того времени к открытию на Сейминском холме. Так, 23 июня 1912 г. командир роты штабс-капитан А.М. Конев “случайно” нашел бронзовый (или медный) топор: находка обнаружилась в отвалившемся крае окопа. Именно этот день считается датой открытия Сейминского памятника.

С точки зрения подходов и методов современных археологических исследований первые раскопки 1912 – 1914 гг. можно расценивать как фатальную трагедию для изучения этого памятника. Есть мнение, что обнаруженный Сейминский могильник был практически уничтожен в результате сугубо антинаучных дореволюционных раскопок, проводимых воинскими частями под руководством нижегородской ученой архивной комиссии без участия археологов профессионалов[1]. Так, по свидетельству участников этих раскопок (А.Я. Садовского, С.М. Парийского и др.) каждому солдату в поощрение за интересную находку тут же выдавалась чарка водки (некоторым неоднократно) и многие “премированные” проявляли повышенное рвение, отнюдь не содействовавшее тщательности раскопок[2]. Руководящий персонал раскопок также чувствовал себя в обстановке веселого пикника.

В целом методика проведения первых полевых исследований памятника в 1912 – 1914 гг. была чрезвычайно низкой и антинаучной. Научные отчеты о большинстве проведенных раскопок отсутствуют. Да и в печать сведений о раскопках этого периода почти не проникало. Краткие сведения о них можно получить из текущих отчетов руководителей работ А.М. Конева, В.А. Городцова. Так, в работе В.А. Городцова о раскопках в 1914 г. Сейминского могильника упомянуто, что “раскопана была значительная площадь, причем найдены были человеческие черепа и другие кости, бронзовые и каменные орудия, а также большое количество обломков глиняных сосудов. В числе бронзовых орудий оказались топоры, копья, кинжалы, ножи, одно шило и пр. каменные орудия были представлены также топорами, стрелами, точильными камнями”[3].

Не дошла до нас и большая часть иллюстративных (фотографий и зарисовок) материалов по дореволюционным раскопкам. К счастью, сохранились рисунки А.П. Мельникова, который в ходе раскопок 1914 г. зарисовал общий вид памятника и сделал ряд других зарисовок (илл. 1).

Низкая техника дореволюционных раскопок Сейминского памятника и отсутствие научных публикаций их результатов привели к необходимости его дополнительных исследований в 20-е годы XX в. Раскопки под руководством Б.С. Жукова, хотя и не дали новых материалов о могильнике, но во многом пролили свет на общий характер памятника, а главное – на остатки здесь древнего поселения[4].

Всего Сейминский памятник в течение 18 лет (1912 – 1929 гг.) раскапывался 10 раз.

Самые полные обобщенные сведения по истории обследования и выводы по изучению характера этого уникального археологического памятника содержатся в исследовании Отто Николаевича Бадера[5]. Именно О.Н. Бадер (основной исследователь Турбинского могильника) отмечает, что все свидетельства о проводившихся раскопках на Сейминской дюне, несмотря на их отрывочность и краткость, заслуживают особо внимательного изучения по причине археологической исчерпанности памятника: возможно, лишь вскрытие его сплошной площадью может дать нетронутые его куски[6].

Поэтому огромное значение для исследователей имеют все сохранившиеся немногочисленные документы (полевые записи, дневники, отчеты о раскопках разных лет), воспоминания участников работ, схемы, планы, рисунки и фотографии (в том числе и утраченных предметов), и, конечно, сами уникальные сейминские артефакты, хранящиеся сейчас в фондах различных музеев. Так, по подсчетам О.Н. Бадера, сейминских предметов из металла в различных коллекциях сохранилось не более 70.

Нельзя недооценивать и усилия, приложенные членами НГУАК (впоследствии неоднократно обвиненной в губительных и ненаучных раскопках) для охраны и организации научных (в понимании того времени) исследований открытого памятника и изъятии расхищенных сейминских находок у частных лиц, чтобы найденное “навсегда не погибло бы для тщательного и всестороннего изучения местной культуры, старины, древностей”[7].

Благодаря же огромным научным изысканиям ученых – археологов, антропологов, лингвистов – наследие столь далекой (и, казалось бы, почти утраченной) Сейминской культуры было серьезно осмысленно, в результате чего сформулирована интереснейшая проблема, получившая в современной археологической науке наименование сейминско-турбинской.

Действительно, проблема (свидетельствующая о сложности и многогранности открытого феномена) здесь присутствует. Уже при рассмотрении первых материалов памятника, открытого на Сейме, неизбежно возник ряд дискуссионных вопросов. Одним из главных был вопрос о характере данного памятника: был ли здесь открыт могильник, или стоянка, или поселение или что-то иное? Здесь до сих пор исследователи расходятся во мнениях: ряд ученых считает, что поселения сейминско-турбинского типа до сих пор остаются неизвестными[8]. По мнению же других на Сейминском холме с полной определенностью устанавливаются и черты могильника, и черты поселения. Так, О.Н. Бадер указывает, что в пользу существования здесь могильника говорят следующие доводы[9]:

1. Наличие медно-бронзовых предметов (оружия) в таком количестве и наборе, в каком они встречаются в древних могильниках;

2. Набор медно-бронзовых вещей в нескольких случаях однообразен и сочетается с небольшими глиняными сосудами, что характерно для богатых погребений;

3. Многократное обнаружение на памятнике человеческих костей – неоспоримый факт. Однако, по причине плохой сохранности (из-за песчаного слоя и малой глубины могил) ими, лишенными наглядности, в дореволюционных раскопках, вероятно, пренебрегали, не зафиксировав, оставляли на месте раскопок. В этой связи мнение, что в могилах сейминско-турбинского типа, как правило, отсутствуют человеческие останки не состоятельно[10].

Интересно, что в ряде случаев костные останки были окрашены в зеленый цвет, что могло произойти только в результате частого совместного залегания медно-бронзовых предметов и костей в земле[11].

Важно, что в свое время были выполнены обмеры одного из наиболее целых сейминских черепов, показавшие признаки долихокранности и значительной вместимости последнего (наряду со слабым рельефом, что говорит о вероятной принадлежности его женщине)[12].

Вместе с тем ряд признаков указывают и на присутствие здесь остатков древнего поселения[13]:

1. Выраженный по цвету культурный слой с ямами-землянками и кострищами по всей верхней площадке Сейминской дюны;

2. Характер остатков в культурном слое вполне типичен для стоянки: уголь, многочисленные фрагменты керамики, осколки кремня и недоделанные кремневые орудия, раздробленные кости животных;

3. Типичный для стоянок подъемный материал: фрагменты керамики, наконечники стрел, скобели, пилки, кремневые осколки.

Таким образом, можно говорить о сложном характере Сейминского памятника: наличие на дюне и поселения и могильника устанавливается с полной определенностью. Ответ же на вопрос о соотношении и взаимной связи культурных отложений Сейминской дюны и сделанных в ней захоронений зависит от характера их вещевого содержания (т.е. от материальных свидетельств жизнедеятельности древних сейминцев).

Здесь в распоряжении исследователей имеется пусть немногочисленный, но интереснейший и полноценный материал сейминских находок.

Огромный интерес представляет инвентарь почти 50 погребений – могил без следов земляных насыпей над ними, незначительной глубины (0,32 – 1,08 м), ориентированных на северо-восток параллельно реке. Почти в каждой могиле имеется бронзовые кельт или копье (иногда и то и другое, но по одному экземпляру), а в большинстве погребений – бронзовые ножи (нередко по два  и более). Иногда бронзовое оружие втыкалось в дно, стенки или край могилы. Встречаются также кремневые ножи и стрелы (стрелы двух типов: узкие и широкие, короткие). Другие вещи встречаются реже и поэтому менее типичны.

Но именно изделия из металла представляют интерес для характеристики уникальной сейминской культуры. Все металлические предметы были отлиты из бронзы: в основном это элементы боевого вооружения. Сейчас значительная их часть хранится в фондах НГИАМЗ (несколько переданы в музей г. Дзержинска) и является наиболее важной составляющей коллекции сейминских артефактов (илл. 2).

 

Можно выделить три основные категории металлического инвентаря: кельты, наконечники копий и ножи-кинжалы резко доминируют в коллекциях бронзы. Следует отметить, что кельты и наконечники копий выполнены в революционной и прогрессивной технике тонкостенного литья – литья с использованием сердечника, вставлявшегося в полость двухстворчатой литейной формы на определенном расстоянии от стенок литейной матрицы. Втульчатые литые наконечники копий (илл. 3) , как и литые разных типов кельты (орнаментированные и неорнаментированные) насаживались на древко рукоятей (илл. 4). Можно говорить как о продольном, так и о поперечном способе насадки кельтов, что делало их универсальным хозяйственно-боевым орудием[14].

Словом, бронзовое, совершенных форм оружие, которым еще не пользовались другие народы, свидетельствует о высоком уровне развития металлургии сейминцев, служит их этническим знаком.

 Илл. 3. А – бронзовое копье с втульчатым стержнем. Длина – 43, 2 см.
Б – бронзовое копье с ромбическим стержнем. Длина – 37,9 см.
  Илл. 4. А – бронзовый кельт с орнаментом в виде горизонтальной лесенки и косо заштрихованных треугольников под ней. Б – бронзовый кельт с орна-ментом в виде горизонтальной лесенки и трех с половиной косо заштрихо-ванных ромбов, свисающих от заштрихованного треугольника. Во втулке хо-рошо сохранилось дерево.

Особый интерес в этом отношении представляют сейминские пластинчатые ножи (их найдено не менее 46 экземпляров). Самыми знаменитыми среди этой категории бронз по праву считаются большие ножи-кинжалы с металлическими рукоятками, украшенными фигурками животных. Комментируя нож с навершием черенка в виде головы лося (ныне утраченный), еще В.А. Городцов отмечал аналогии ему в Западной Европе, Восточной России и Сибири (находки в Финляндии, Карелии, Архангельской области и др.)[15] (илл. 5). Уникален и другой нож, кривой однолезвийный, с решетчатой рукоятью и навершием в виде двух лошадей (илл. 6). Ряд характерных особенностей определяет отсутствие его связи с синхронными культурами Восточной Европы и указывают на его азиатское происхождение, где формы кривых ножей были широко распространены во II тыс. до н. э. Среди других предметов из металла присутствуют ножи-пилки, скобели, острия, браслеты и др. украшения (илл. 7).

   Илл. 5.Илл. 6.

 

 

  Илл. 7. А – бронзовый, плоский нож-пилка с загнутым концом. Толщина – 2-3 мм. Б – бронзовый вогнутый скобель с дугообразно выпуклым рабочим лез-вием и сохранившейся деревянной оправой-рукояткой.

Современные исследования предметов из бронзы позволили определить их химический состав, а на его основании установить основные рудные источники выплавленной меди. Так, с помощью спектрального анализа выявлены сплавы меди с оловом, мышьяком, сурьмой и другими примесями. Установлены основные центры добычи руды на огромной территории Евразии. Источники оловянных или оловянно-мышьяковистых бронз локализовались на Рудном Алтае. К западу от Урала, в Волго-Камском регионе появляются мышьяковая медь и мышьяково-сурьмянистые бронзы. В целом выявлено движение металла почти исключительно с востока на запад: от Алтая до Урала и от Урала на восточноевропейские пространства[16]. Эти спектрально-аналитические заключения подтверждают ранние гипотезы, об исходных районах формирования сейминско-турбинского феномена и направлении передвижения отдельных групп с востока на запад, указывая на их распространение до появления в Волго-Окском регионе (илл. 8).

Еще одной составляющей уникального Сейминского комплекса является поселение (или стоянка), о существовании здесь которого говорили еще первые исследователи памятника. В плане изучения Сейминской стоянке повезло несколько больше, чем могильнику – с 1922 г. здесь проводились научные раскопки под руководством преподавателя МГУ Бориса Сергеевича Жукова при содействии Российской академии материальной культуры[17].

Б.С. Жуков на основании результатов шурфовки всей поверхности дюны пришел к заключению, что стоянка была расположена в центральной и, возможно, в северо-восточной части верхней площадки дюны и имела размер 58X16 м[18]. К сожалению, большие участки этой площади уже были уничтожены дореволюционными работами. На сохранившихся участках раскопками установлено под 7 – 8 см слоя темного дерна залегание песчаного серо-желтого слоя мощностью в среднем 40 см, подстилаемого песком, слагающим дюну. Этот серо-желтый слой является культурным слоем и включает участки золы, кусочки угля, гумусовые примеси, рассеянные единичные обломки керамики, осколки кремня,  мелкие обломки костей и редкие кремневые поделки. В северо-восточной части стоянки эта свита покрыта слоем пала, образовавшегося, видимо, в результате пожара, и над ним – слоем в 20 – 25 см навеянного песка.

Обнаруженные здесь небольшие впадины, заполненные углем и золой, сопровождались находками кусочков кремня, наконечников стрел, фрагментов кремневых и каменных орудий. Подобные находки вполне соответствуют культурным остаткам жилищ: зольник, состоявший из массы угля и золы, являлся, очевидно, очагом на полу углубленного в землю жилища, что подтверждается и глубиной залегания этих остатков (90 см), что в два раза превышает глубину культурного слоя (илл. 9). Часто зольник располагался под впадиной с признаками ямы, которые зачастую сохраняются на местах древних обвалившихся полуземлянок. На основании подобных свидетельств О.Н. Бадер уверенно приходит к выводу о том, что на Сейминском поселении располагались жилища-полуземлянки с очагами и, быть может, скоплениями золы около них. Глубина их от 1,10 до 1,45 м вполне соответствует глубине полуземлянок на поселениях конца неолитической и бронзовой эпохи в Волго-Камье[19] (илл. 9). Точные форма и размеры этих жилищ так и остались, к сожалению, невыясненными, как и общее их количество: разные исследователи к жилищам причисляют от 2 до 5 углублений, затронутых раскопками в разное время.

Тем не менее, с полной уверенностью можно утверждать, что саперными работами и десятикратными раскопками на Сейминском холме разрушено многослойное, сложное по сохранившимся остаткам древнее поселение с жилищами, наружными очагами и, вероятно, многими другими деталями, созданное почти мифическими жителями “Сейминской Атлантиды” в далекую полную загадок и открытий эпоху Бронзы.

На вопрос о том, в какой период этой эпохи территория Сейминского холма была обитаема, т.е. на вопрос о датировке этого уникального поселения, можно ответить, только рассмотрев его культурные остатки – керамический комплекс, в первую очередь.

На первый взгляд впечатляет величина массового керамического материала. Например, в раскопках 1 – 2 июня 1914 г. было найдено свыше 6 пудов черепков от сосудов и других вещей разнообразного орнамента[20]. Однако, менее эффектный, чем бронза, этот материал был взят с места раскопок частично (остальное было зарыто). Тем не менее, именно керамика является наиболее надежным материалом для определения культурной принадлежности вещественных остатков с Сейминской дюны.

Сравнительный анализ сейминской керамики позволил О.Н. Бадеру подразделить ее на 6 культурно-хронологических групп, характеризующих различные этапы заселения Сейминской дюны[21]:

1. Неолитическая ямочно-гребенчатая керамика (III тыс. до н.э.)

2. Фатьяновская, или позднебалановская керамика (около XVI в. до н.э.)

3. Волосовская (поздневолосовская) керамика (третья четверть II тыс. до н.э.)

4. Позднебалахнинская, или большекозинская керамика (третья четверть II тыс. до н.э.)

5. Чирковско-сейминская керамика (вторая половина II тыс. до н.э.) (илл. 10).

6. Чирковско-сейминская керамика с поздняковскими элементами (вторая половина II тыс. до н.э.).

  Илл. 10. Керамика чирковско-сейминского типа с Сейминского поселения.

         Самая большая обработанная коллекция сейминской керамики хранится в Музее антропологии МГУ и насчитывает 584 обломка, которые в свое время принадлежали не менее чем 40 отдельным сосудам, 31 из которых подвергнут описанию.

         В целом керамика принадлежит основному хронологически широкому и приемственно связанному керамическому комплексу Сейминской дюны, относящемуся к XVI – XII вв. до н.э. Соотношение различных групп керамики между собой указывает на значение их в истории Сейминского поселения. Так, первая неолитическая группа керамики немногочисленна и указывает на кратковременное заселение дюны группой рыболовов и охотников еще в III тыс. до н. э. Другая группа – балановская – не является продуктом местной переработки балановских или фатьяновских традиций. С ней следует связывать и обломки сверленых боевых топоров – это элементы особой соседней культуры, привнесенные извне в результате обмена; не исключено, что это свидетельство недолгого заселения дюны балановцами.

         Основной и, несомненно, местный комплекс керамики составляют 3, 4,5 и тесно к ним примыкающая 6 группы. Их объединяют ряд общих признаков: одинаковое тесто с растительными примесями (выгоревшими при обжиге), обработка поверхности зубчатым штампом, одинаковый обжиг и красновато-желтый цвет снаружи и серый на изломах, редкое заполнение орнаментального поля или вовсе отсутствие орнамента. Эти признаки говорят о прочных местных традициях, выделявших эту керамику среди окружающих культур. Все они составляют единый, хотя и не вполне однородный, длительно существовавший и постепенно эволюционировавший культурный комплекс. Время его существования определяется промежутком XVI – XII вв. до н.э. На протяжении этих четырех веков способы приготовления глиняного теста, обработки поверхности и обжига, редкое заполнение орнаментального поля на Сейминском поселении оставались одними и теми же, но форма, размеры и орнаментация сосудов заметно изменились. Таким образом,  рассмотрение керамики позволяет установить время последнего, основного заселения Сейминской дюны как XIV – XII вв. до н. э.

         С полной уверенностью можно говорить, что большая часть сейминской керамики связана не с могильником, а именно с поселением. Керамика Сейминской дюны – это типичная керамика поселений, мелкораздробленная, представляющая преимущественно обломки крупных бытовых сосудов, она происходит из хорошо выраженного на дюне культурного слоя и связана с хозяйственными ямами, очагами и землянками, сопровождается кремневыми осколками и орудиями, костями животных.

         Керамика поселений, располагавшихся в разное время на небольшой площадке Сейминской дюны, не может совпадать со временем существования здесь большого могильника, занимавшего всю основную часть верхней площадки дюны: поселения могли здесь либо предшествовать могильнику, либо быть более поздними.

         Сейчас ясно, что выделенные современными исследователями типы керамики, объединенные рядом общих признаков, не были присущи каждому из этих этапов исключительно: один из этих типов лишь преобладал на своем этапе. Он возникал в недрах предыдущего этапа той же культуры, но мог существовать и на более позднем этапе, где преобладал уже другой тип.

         По мнению О.Н. Бадера, волосовско-балахнинская и чирковско-сейминская керамика поселения могут представлять собой нерасторжимое целое и принадлежать единой Сейминской культуре на различных, хронологически смежных этапах ее развития. Причем связь культуры, представленной волосовско-балахнинской и чирковско-сейминской керамикой с поселения с культурой Сейминского могильника по времени вполне вероятна[22].

         Хронология выделенных исследователями культурных комплексов Сейминской дюны, к сожалению, еще недостаточна ясна и может быть представлена следующим образом:

- Неолитическая ямочно-гребенчатая керамика – конец III тыс. до н.э.

- Волосовско-балахнинская керамика – XVI в. до н.э.

- Балановская керамика – XVI в. до н.э.

- Сейминский могильник – XV – XIV вв. до н.э.

- Сейминско-чирковская керамика – XIII – XII вв. до н.э.

         Можно утверждать и то, что основная по численности, позднейшая чирковско-сейминская группа керамики должна связываться с позднейшим поселением, возникшим на дюне тогда, когда факт расположения здесь могильника был уже забыт – не ранее XII в. до н.э. Значит, наиболее вероятна принадлежность к культуре могильника не чирковско-сейминской, а поздневолосовско-большекозинской (позднебалахнинской) керамики. Об этом свидетельствуют и находки около могильных пятен и человеческих костей небольших глиняных сосудов диаметром и высотой 12 – 13 см, изящных по форме, с прекрасным орнаментом, зарисованных А.П. Мельниковым в 1915 г. (илл. 11). Как считает О.Н. Бадер, эти изящные сосуды из Сейминских погребений можно отнести к позднебалахнинскому или, что то же самое, к большекозинскому этапу сейминской культуры середины II тыс. до н.э., что вполне согласуется с выделенным культурным типом, соответствующим культуре Сейминского могильника.

 Илл. 11. Полевые рисунки трех маленьких сосудов и фрагментов одного из них(?), сделанные А.П. Мельниковым на раскопках Сейминского могильника 14 июля 1915 года.

 

         Именно так на сегодняшний день представляется исследователям интереснейший нетипичный для Волго-Окских древностей Сейминский археологический памятник с его неповторимой культурной спецификой, отразившейся в материальной культуре, включившей в себя и неолитические традиции, и новые революционные черты эпохи бронзы середины II тыс. до н.э. Обосновавшись здесь, на островке Сейминской дюны (Окской “Атлантиды”), поколения сейминцев оставили после себя уникальное и до конца не разгаданное культурное наследие. Однако, благодаря усилиям пытливых исследователей, многое в истории древнего Окского Поволжья сейчас уже является очевидным.

         Сейчас можно с уверенностью говорить, что на протяжении всего II тыс. до н.э. население Окского Поволжья и Верхней Волги было смешанным: глухие районы, населенные потомками исконного местного рыболовческо-охотничьего неолитического населения, изготавливавшего ямочно-гребенчатую керамику, соседствовали с районами, где поселилось пришлое население – волосовцы, поздняковцы, абашевцы. Постепенно отдельные группы населения неизбежно смешивались в общем этногенетическом котле (свидетельство тому – присутствие керамики разных типов на одном Сейминском памятнике).

Если бы существовала палеоэтнографическая карта Волго-Окского края, она бы отразила очень пеструю картину расселения различных этнографических групп эпохи бронзы. Да и в целом, можно говорить о транскультурности сейминско-турбинского феномена: памятники этого типа разбросаны по громадной территории Северной Евразии, занятой множеством культурных общностей, с населением которых сейминско-турбинские группы явно входили в контакт[23] (илл. 8). Видно, что очертить конкретную территорию распространения памятников сейминско-турбинского типа невозможно: на карте отражено широкое распространение памятников с сейминско-турбинскими чертами на территории Северной Евразии. Следовательно, общая территория (как один из основных признаков археологической культуры) для сейминско-турбинского феномена отсутствует, а для его носителей характерны подвижность и динамичность. Поэтому и модель заселения и обживания территории Окского Поволжья (в том числе и Сейминской дюны) носителями различных культур следует рассматривать в динамике.

Так, на рубеже III и II тыс. до н. э. в Окском Поволжье на аборигенное неолитическое население, на древнюю дофинно-угорскую гидронимику наслаивается пласт пришлого с востока населения с культурой волосовского типа, связанной с историко-культурной областью приуральского и камского неолита. Эта восточная волна была древнее волго-финской и привела к возникновению древней шей финно-угорской топонимики в Волго-Окском крае. Памятники волосовского типа распространились очень далеко на север и запад, вплоть до Балтийского и Белого морей. “Этим движением камско-уральских племен на запад было положено начало волго-окским, северным и прибалтийским финно-угорским племенам. Западная и юго-западная границы их расселения уже тогда, во II тыс. до н.э. приблизились к северо-восточной границе балтийской гидронимики”[24]. Важно, что принесенные волосовскими племенами финские языки, выдержав все последующие иноязычные волны и проникновения, сохранились здесь до времен первых русских летописей.

С середины II тыс. до н. э. из общей относительно культурно однородной массы племен Волго-Окского края резко выделились большекозинские, сейминские племена Нижнего Поочья и Балахнинской низины. Именно им удалось сдержать агрессивный натиск племен пришлой поздняковской культуры, сохранив для себя и однокультурных им более восточных племен возможность самостоятельного развития на следующем чирковско-сейминском этапе. Агрессивные, но достаточно немногочисленные индоиранские поздняковские племена постепенно ассимилировались и полностью растворились в местной финно-угорской среде. Но их роль в переходе древнего волго-камского населения к более интенсивным формам хозяйства - животноводству, земледелию, металлургии, – так же как и к форме патриархальной семьи, была очень велика. Черты же воинственности и агрессивности в характере племен Волго-Окского края усматриваются и в характерном культе бронзового боевого оружия, найденного в сейминских погребениях.

Сложные отношения складывались здесь и с сильными абашевскими племенами. Трудно определить характер этих взаимоотношений: были ли они только враждебными или в определенные периоды между сейминскими и абашевскими племенами устанавливались терпимые или дружеские отношения? Так, абашевцам предоставлялось право погребать своих сородичей на племенных кладбищах сейминцев. В могилах стала появляться и абашевская посуда: может быть, она принадлежала абашевским женщинам? 

Очевидно, что и в бассейне Оки, и в Среднем Поволжье, и в Приуралье жили одновременно и абашевские, и волосовские, и сейминские, и турбинские, и балановские, и фатьяновские, и поздняковские и др. племена – жили по соседству и не могли оставаться совершенно изолированными друг от друга. Об этом свидетельствуют достаточно многочисленные находки абашевских вещейна памятниках почти всех этих культур. Смешавшись в общем этногенетическом процессе, они легли в основу культур железного века, но оставили в них хорошо различимые следы. Так, отдельные абашевские элементы получили дальнейшее развитие в ананьинской культуре и, преобразовавшись, дожили до современности в национальной одежде марийского, чувашского и мордовского народов[25].

Этнически же население всех выделенных культур этой области было, без сомнения, финно-угорским. Оно включало предков волжских финнов, а население соседней историко-культурной области – племен с “текстильной” керамикой – включало предков окских финнов и еще какие-то более западные финские племена. Здесь данные археологии подтверждаются лингвистическими исследованиями. В результате натиска с юга происходит миграция прафиннов из волго-окского междуречья к северу и северо-востоку. Волго-окское население проникает в Карелию, оттуда заселяет западное и южное побережье Белого моря, южную часть Кольского полуострова, бассейн реки Сухоны, Северной Двины, Мезени и еще дальше. “В результате консолидации Уральской этнической общности происходит экспансия предков финно-угров на запад. Финно-угры проникли на запад, ассимилировали часть волго-окского населения. Вследствие этой ассимиляции возникают новые финно-угорские народы, существующие и сейчас”[26].

Таким образом, Сейминская археологическая “Атлантида”, открытая 95 лет назад на одной из песчаных дюн в бассейне Оки, несмотря на неоднократные ненаучные разрушительные раскопки, избирательный интерес к их результатам и достаточно нескорое их научное осмысление, которым предшествовали тысячелетия безмолвного покоя и забвения, не была утрачена бесследно. Напоминания о ней содержатся не только в единицах хранения фондов уникальных изделий из металла, камня и кости музеев мира, не только в фундаментальных исследованиях и интереснейших монографиях на полках библиотек. Они живы и в каждом из нас – современных европейцев, в ком течет финская, карельская, марийская, мордовская, чувашская, (и уж потом “русская”) кровь, а значит – живет дух древних сейминцев. Это дух и волосовцев, и фатьяновцев, и поздняковцев, и абашевцев и др. с их тягой к освоению неизведанных территорий, любовью к красиво орнаментированным вещам (будь то оружие, посуда, одежда), трудолюбием и изобретательностью, независимостью и чувством “своего” пространства, но и терпимостью и дружелюбием к новым веяниям и их носителям. У нас разные непохожие языки, но общие единые корни, идущие из середины II тысячелетия до н.э., из глубины загадочного “бронзового века”, из толщи напластований Сейминской дюны.

 

         В данной работе использованы иллюстрации из изданий: Бадер О.Н. Бассейн Оки в эпоху бронзы. М., 1970 (илл. 1 – с. 87, рис. 18; илл. 2 – с. 115, рис. 48; илл. 3 – с. 100, рис. 21; илл. 4 – с. 107, рис. 31; илл. 5 – с. 116, рис. 50; илл. 6 – с. 117, рис. 52; илл. 7 – с. 118, рис. 54, 55; илл. 9 – с. 130, рис. 73; илл. 10 – с. 135, рис. 80; илл. 11 – с. 124, рис. 64); Черных Е.Н.,  Кузьминых С.В. Памятники сейминско-турбинского типа в Евразии // Археология СССР. Эпоха бронзы лесной полосы СССР. М., 1987 (илл. 8 – с. 87, карта 13).

 

 

 

 

 

размещено 13.12.2007

---