Открытый текст Антуана Про

Антуан Про (Antoine Prost) – современный французский историк, принадлежащий к послевоенному поколению. В отличие от своих предшественников М.Блока, Л.Февра и других представителей «школы Анналов» – современников второй мировой войны и активных участников Движения Сопротивления, А.Про избежал сильного воздействия левой идеологии: он не состоял во Французской коммунистической партии, а, напротив, участвовал в колониальных войнах в Северной Африке. По собственному признанию историка, это обстоятельство наложило некоторый отпечаток на его научные взгляды, избавив от излишнего догматизма.

            Приводим фрагменты его книги – очень французской книга умного и слегка язвительного ученого:

            Про А. Двенадцать уроков по истории. М., 2000. (Издание РГГУ; перевод с франц.: Antoine Prost. Douze leçons sur l’histoire. Paris, Éditions du Seuil, 1996).

            С.22: преподавание истории «не является политически нейтральным… История, по определению, учит тому, что режимы и институты сменяются. История есть деятельность по десакрализации политики. Поэтому реакционные режимы еще могут допустить существование истории, сведенной к хронологии и занимающейся историей церкви и отдаленного прошлого. Но стоит ей обратиться к Новому времени,… как ее начинают подозревать в сговоре с вольнодумством».

            С.52-55: рынки истории – профессиональный и массовый. При этом на профессиональном рынке оценка труда историка происходит в действительности намного медленнее, чем на массовом.

С.53: «Риск влияния на научное мнение мнения массмедиа вполне реален, а это ведет к риску признания на профессиональном рынке заслуг, завоеванных на рынке широкой публики. Вполне возможно, что скоро историки будут получать право на руководство исследованиями, а затем и университетскими кафедрами на основании участия в телепрограммах или на основании репутации, которую им создадут журналисты, ни разу не побывавшие ни в одном архивном хранилище и не прочитавшие по-настоящему ни одной научной работы».

С.53-54: «Защиты диссертаций и конференции, которые как раз и должны были бы представлять собой такие моменты научной истины, являются в то же время, если не сказать – в первую очередь, демонстрацией умения общаться, где правила этикета одерживают верх над научной строгостью и поиском истины. Защиты диссертаций все больше превращаются в простое прославление заслуг соискателя, а критические замечания – безусловно оправданные – оказываются порой просто неуместными».

С.54: «Что касается конференций, то они слишком многочисленны, чтобы считать все из них честными – я хочу сказать: научно оправданными… Конференция обязательно предполагает дискуссию. Бывают среди них и интересные, однако очень часто эти дискуссии просто скучны и не несут ничего нового. Самыми интересными участниками таких мероприятий являются начинающие историки, когда им есть что сказать».

            С.79: «История основывается на фактах, и любой историк обязан приводить их в поддержку своих утверждений. Солидность исторического текста, его научная приемлемость зависят от того, насколько аккуратно и корректно автор воссоздал факты. Следовательно, обучение ремеслу историка включает в себя одновременно критический анализ, знание источников и умение формулировать проблему. Нужно учиться правильно конспектировать, правильно читать текст, не заблуждаясь относительно его смысла, значения и намерений его автора, и корректно формулировать задачи исследования… Плохо это или хорошо для нее, но история не терпит неточностей… И для того, чтобы оспаривать какую-либо версию, нужно представить иные факты, иные даты и сноски на иные источники».

            С.161-164: «А на чем же еще может основываться историк, принимая или отвергая объяснения, предлагаемые ему источниками, если не на своем знании мира и на собственном опыте жизни в обществе, который научил его тому, что некоторые вещи действительно могу иметь место, но вместе с тем есть такое, чего просто не может быть? […] Историк рассуждает по аналогии с настоящим, он переносит в прошлое способы объяснения, доказавшие свою пригодность в каждодневном социальном опыте всех и каждого. Это, кстати, одна из причин успеха, которым история пользуется у широкой публики: чтобы вникнуть в содержание книги по истории, от читателя не требуется никакой специальной подготовленности. […] В связи с этим вопрос о расширении сферы личного опыта историка – весьма важный вопрос: чем она шире, тем больше у историка шансов понять различные исторические ситуации. […] Однако у историка только одна жизнь, значительную часть которой он проводит в библиотеках и архивах. Он не может последовательно побывать министром, монахом, рыцарем, банкиром, крестьянином или проституткой; не может он и, одно за другим, познать войну, голод, революцию, кризис или познакомиться с деятельностью органов разведки. Следовательно, он вынужден опираться на опыт других».

            С.164: «Объяснение прошлого основывается на аналогиях с настоящим, но оно же, в свою очередь, питает собой объяснение настоящего. Именно это обстоятельство служит оправданием необходимости преподавать историю детям и подросткам…».

            С.187: автор отмечает, что исторические события – это те, которые вызывают последствия. «Пойти купить в бакалее банку консервов – это не исторический факт. Для того, чтобы стать историческим, факт должен обладать способностью вызывать какое-то изменение».

            Как остроумно замечает Поль Вейн (Veyne), «история мятежа может позволить себе быть скучной, при этом не теряя своей ценности» (цит. по А.Про, с.257).

            С.273-274: «Сноски – непременный атрибут истории: они представляют собой вполне осязаемый признак аргументации. Ведь доказательство приемлемо лишь постольку, поскольку оно поддается проверке. Истина в истории… – это то, что доказано. Но то, что доказано, – это то, что может быть проверено… Историк не просит, чтобы ему оказывали безусловное доверие; ему достаточно уже одного согласия следовать за ним по ходу выстроенной им интриги. […] Вот почему так трудно принести сноски в жертву, хотя к этому вынуждают многие публикующие историческую литературу издательства, для того, чтобы не обескураживать своих покупателей. Но разве книга по истории, выходящая по случаю Нового года, богато иллюстрированная, но не снабженная критическим аппаратом, имеет что-либо общее с историей?» Впрочем, замечает А.Про на с.275, зачастую наличие или отсутствие критического аппарата зависит «больше от адресата этого произведения, чем от его автора».

С.280: справочный аппарат, с одной стороны, «делает возможной проверку того, о чем говорится в тексте; и в этом смысле из-за него текст как бы проигрывает в своей авторитетности. Наличие справочного аппарата означает: «То, что я говорю, изобрел не я; пойдите и посмотрите сами, и вы придете к тем же выводам». Но, с другой стороны, оно является наглядным свидетельством научности и выставлением напоказ учености автора и в этом смысле может служить доводом в пользу его авторитетности. Некоторые историки обращаются с критическим аппаратом, как с оружием устрашения: он служит им для того, чтобы запугать читателя, показать ему масштабы его незнания и внушить тем самым уважение к такому ученому автору. Бывает также, что изобилие ссылок служит для предупреждения критики со стороны коллег: автор выказывает им свое уважение или демонстрирует, что он в курсе всех ведущихся споров. Но когда делаются ненужные ссылки, то это уже свидетельствует о том, что автор не уверен в своей компетентности, что ему нужно укрепить свой недостаточно прочный авторитет, без чего, по его мнению, невозможно представление исторического текста на суд публики».

            С.287: «…Историю читают, но не переживают; она есть мысль, представление, а не эмоция в своей непосредственной данности и внезапности. И все же нужно «придавать словам плоти»». С.289: «Хорошая книга по истории – это всегда наслаждение языком и стилем». С.293: «История не может обойтись без работы литературного свойства, имеющей, конечно, специфические черты особого жанра. Вот почему писание истории всегда будет искусством и трудом. И, возможно также, – удовольствием».

            С.302: «Историк, если он стремится к объективности, должен сопротивляться искушению заставить историю служить чему-либо, кроме нее самой. Ведь он хочет понять, а не преподать урок или прочесть мораль». И далее А.Про цитирует Ранке: «На историю возложили задачу судить прошлое, учить современный мир, чтобы служить будущим временам: наша скромная попытка не вписывается в столь высокие задачи; мы всего лишь стремимся показать, как все было на самом деле».

            С.306 – о методе исторического исследования: «Чтобы быть пригодным, метод должен быть вдвойне правомерным: во-первых, по отношению к поставленным вопросам, во-вторых, по отношению к используемым источникам». И ниже автор утверждает, что истины в истории зависят от строгости методов.

            С.315: автор рисует картину «мемориальности», охватившей Францию. Большое количество памятных дат, которые все ринулись отмечать, сильно напоминает состояние российского государства на рубеже XX-XXI вв., но у нас это связано с выкачиванием денег из бюджета, а французы, не исключено, делают это совершенно искренне.

С.316: «Итак, мы охвачены, заполонены множащимся национальным достоянием, которое уже никоим образом не ведет к формированию какой-либо общей идентичности, какого-либо сознания нашей общности, но дробится на множество локальных, профессиональных, категориальных идентичностей, каждая из которых требует уважения к себе и поощрения. Национальная история уступила место мозаике частных случаев памяти…». С.316: «Исследование корней, ввергающее наших современников в ностальгический культ прошлого, начинает размывать границу между профессиональными историками и их читателями».

            С.318-319: «Культ прошлого является ответом на неизвестность будущего и отсутствие коллективного общественного проекта. Крах крупнейших идеологий, представляющий собой несомненный прогресс с точки зрения политического здравомыслия, оставляет наших современников в полной растерянности… Наше общество, одержимое памятью, думает, что без истории оно утратило бы свою идентичность; правильнее, однако, было бы сказать, что общество без истории неспособно строить планы. Вызов, который должны сегодня принять историки, состоит в том, чтобы превратить в историю спрос своих современников на память… Нам без конца внушают, как важен долг памяти: но напоминание о событии ничему не служит, даже тому, чтобы оно не повторилось вновь, если при этом его не объяснять. Надо разъяснять, как и почему происходят те или иные вещи. И тогда перед нами открываются все те сложности, которые несовместимы с очистительным манихейством торжественных поминовений… Память оправдывает себя в собственных глазах своей морально-политической правильностью и черпает силу в тех чувствах, которые она пробуждает. История же требует доводов и доказательств. […] Идти навстречу истории – это прогресс: лучше бы человечество вело себя в соответствии с доводами, а не с чувствами. Вот почему история не должна идти в услужение к памяти; она должна, конечно, считаться со спросом на память, но лишь для того, чтобы превратить этот спрос в историю».