censorship/russia/dorev/libraries/book/\"
ОТКРЫТЫЙ ТЕКСТ Электронное периодическое издание ОТКРЫТЫЙ ТЕКСТ Электронное периодическое издание ОТКРЫТЫЙ ТЕКСТ Электронное периодическое издание Сайт "Открытый текст" создан при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям РФ
Обновление материалов сайта

17 января 2019 г. опубликованы материалы: девятый открытый "Показательный" урок для поисковиков-копателей, биографические справки о дореволюционных цензорах С.И. Плаксине, графе Л.К. Платере, А.П. Плетневе.


   Главная страница  /  Цензура и текст  /  Россия (Russia)  /  До 1917 г.  / 
   Библиотека  /  Книги и статьи

 Книги и статьи
Размер шрифта: распечатать





Эльяшевич Д.А. Правительственная политика и еврейская печать в России. 1797–1917. (143.07 Kb)

Российская Академия Наук
Институт российской истории
Санкт-Петербургский филиал
 
На правах рукописи
 
Эльяшевич
Дмитрий Аркадьевич
 
 
Правительственная политика
и еврейская печать в России
1797–1917
 
 
07.00.02. – Отечественная история
 
 
 
Автореферат
диссертации в форме опубликованной монографии
на соискание ученой степени доктора исторических наук
 
 
Санкт-Петербург
2000
 
[2]
Работа выполнена в
Санкт-Петербургском государственном университете культуры
и искусств
 
 
Официальные оппоненты:
 доктор исторических наук ст. науч. сотр. В.Г. Чернуха
 доктор исторических наук профессор Е.Р. Ольховский
 доктор исторических наук профессор А.Д. Степанский
 
 
 
Ведущая организация: Российская национальная библиотека
 
 
 
Защита диссертации состоится "____" ________2000 г.
в ____часов на заседании специализированного совета Д 200.58.01
по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических
наук при Санкт-Петербургском филиале Института российской
истории РАН (197110 С.-Петербург, Петрозаводская ул., д.7).
 
 
 
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского филиала
Института российской истории РАН.
 
 
 
Автореферат разослан "____" ________2000 г.
 
 
 
Ученый секретарь
Специализированного Совета,
доктор исторических наук В.А. Нардова
 
 
[3]
 
 Диссертация представлена к защите в форме опубликован­ной монографии: Эльяшевич Д.А. Правительственная политика и еврейская печать в России, 1797 – 1917: Очерки истории цензуры. – СПб.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 1999. – 792 с.
 Работа посвящена изучению истории становления и разви­тия государственной политики в отношении еврейской националь­ной печати (книги и периодика) на языках иврит, идиш и русском с момента возникновения официальной цензуры еврейских изда­ний в 1797 г. по март 1917 г. Цензура еврейской печати рассмат­ривается в диссертации как инструмент национальной политики самодержавия.
 Актуальность исследования
 Особенностью развития отечественной исторической науки последнего десятилетия являются попытки переоценить едва ли не весь многовековой путь развития России. Имеет место и суще­ственное расширение тематическою спектра исторических иссле­дований за счет в прошлом "запрещенных" или "нежелательных" тем. Среди них не последнее место занимает история националь­ной политики в Российской империи и СССР.
 Россия была и остается многонациональным государством. Вследствие этого, проблемы взаимоотношений власти и народов, входящих в состав населения страны, а также контактов и проти­воречий между различными национальностями, всегда имели в России принципиальное значение. Вполне очевидно, что истоки многих, если не всех, современных национальных конфликтов ле­жат в историческом прошлом. Поэтому столь важно выработать объективные и научно обоснованные представления о том, как, каким образом, в силу каких политических и идеологических при­чин формировались национальные отношения в стране, каков был путь их развития.
 И в прошлом, и в настоящем одним из важнейших и наи­более "больных" вопросов национальной жизни России был и ос­тается так называемый еврейский вопрос. Он не терял своей акту­альности на протяжении всей отечественной истории начиная с эпохи Киевской Руси. Ни один другой нехристианский народ не пользовался таким пристальным вниманием со стороны русских властей, как евреи. При этом Россия, вся Восточная Европа в целом, имели огромное значение для еврейской национальной ис-
 
[4]
 
тории. Именно здесь на протяжении многих веков находился тот главный духовный центр, в котором генерировались все основ­ные идеи и принципы национальной жизни еврейского народа. Нельзя забывать также то, что к 1914 г. на территории Российс­кой империи проживало более половины всех евреев земного шара.
 В силу различных причин, совершенно особую роль в ев­рейской истории всегда играла книжная культура. Неразрывно связанная вплоть до середины XIX в. с иудаизмом, она, по сути дела, была основным народообразующим элементом. Поэтому ев­рейское самосознание чрезвычайно болезненно относилось к лю­бым попыткам каких-либо внешних воздействий на национальную письменную традицию. Такие попытки воспринимались не только как цензура текста, но и как цензура национального бытия.
 В многонациональном государстве цензура национальной книжности должна рассматриваться в качестве одного из инстру­ментов национальной политики. Поэтому названные выше обсто­ятельства характеризуют то важнейшее место, какое занимала цен­зура еврейской печати в правительственной политике в еврейском вопросе, и определяют актуальность ее изучения. Особенностью цензурной практики в данном случае являлось то, она па протяже­нии ста двадцати лет служила главным проводником всех сколь бы то ни было значимых идеологических принципов националь­ной политики в отношении еврейского населения и отражала их внутренние противоречия. Цензура еврейской печати, на первых порах своею существования боровшаяся не с "вольными", а, наоборот, с "отсталыми" мыслями, сражалась с архаичностью тра­диционного еврейского общественно-религиозного сознания и на­саждала идеи "исправления" евреев и их сближения с христианским населением, а затем искореняла посеянное ею же "вольнодумство" в появившихся секулярных текстах на языке идиш и в умах еврей­ской молодежи. Вследствие этого, такие определяющие для исто­рии евреев в России проблемы, как противодействие правитель­ства распространению хасидизма, утверждение идеологического принципа "казенного просвещения" евреев и борьба за светскую школу, именно на историко-цензурном материале могут быть изучены наиболее полно и объективно.
 Важно также подчеркнуть и другую отличительную особен­ность цензуры еврейских изданий в России: цензура эта была не только зеркалом, отражавшим политику правительства в отноше­нии еврейского населения, но и мощным, а в отдельные периоды - по сути, единственным – средством и источником формирования
 
[5]
 
данной политики. Вплоть до середины XIX в. среди всех российс­ких подданных иудейского вероисповедания лишь цензоры еврей­ских сочинений были в определенном смысле приближены к адми­нистрации, и лишь они пользовались у нее относительным авто­ритетом. Роль этих цензоров существенно возрастала еще и пото­му, что они были единственными в стране чиновниками, владев­шими языками иврит и идиш. Все это превращало их в главных информаторов, консультантов и советчиков правительства во всем, что имело отношение к регулированию еврейской национальной жизни. Да и в более позднее время, в конце XIX – начале XX вв., когда основное место в процессе сбора сведений о евреях отводи­лось уже полицейским источникам, специально организованное при помощи цензоров наблюдение за еврейской печатью давало властям обильную и чрезвычайно ценную информацию, необхо­димую для принятия тех или иных политических решений.
 Научная новизна исследования
 В работе, являющейся первым за последние 65 лет отече­ственным диссертационным исследованием, посвященным истории евреев в России, на основе комплексного изучения большого объе­ма ранее неизвестного фактического материала и сочетания мето­дов исторического анализа со специфической книговедческой ме­тодикой, впервые в научной практике с исчерпывающей полнотой освещается процесс функционирования правительственной цензу­ры еврейских изданий с момента ее учреждения (1797 г.) по март 1917 г, то есть за 120-летний период, дается детальная характери­стика деятельности еврейских цензоров и цензурной судьбы мно­гих книжных и периодических изданий на языках иврит, идиш и русском, проводится многоаспектный анализ правовой базы суще­ствования еврейской печати, выявляется роль правительственной цензуры в формировании общественного сознания еврейского на­селения. Обоснованная в работе периодизация истории цензуры еврейских изданий рассматривается одновременно и как периоди­зация истории взаимоотношений власти и еврейской культуры (ре­лигиозной, общественно-политической, художественной).
 Материалы и выводы диссертации дают возможность скор­ректировать сложившиеся в отечественной и зарубежной истори­ографии взгляды на эволюцию официальной идеологии царизма в еврейском вопросе в XIXначале XX вв. и существенно допол­нить имеющиеся представления об истории национального разви-
 
[6]
 
тая евреев в Российской империи.
 Предпринятое в диссертации изучение истории цензуры ев­рейских изданий восполняет многие пробелы общей истории рос­сийской цензуры (организация, управление, идеология) и позволя­ет поставить и рассмотреть вопрос о цензуре национальных изда­ний как важном инструменте национальной политики самодержа­вия. Оно также проливает свет на такую совершенно неизученную еще проблему, как история еврейского книжного дела и периоди­ческой печати в России.
 В работе впервые вводится в научный оборот обширный корпус неизвестных ранее исторических источников, в том числе на языках иврит и идиш.
 Методологические основы и методы исследования
 В основе методологии работы лежит объективный, всесто­ронний анализ фактографического материала, выявление и иссле­дование тех значимых исторических фактов, которые при своем сопоставлении позволяют воссоздать историю правительственной политики в отношении еврейской печати на разных этапах се раз­вития и вычленить главные закономерности этой политики.
 В исследовании применяется комплексное сочетание мето­дов исторического анализа и специфических методов книговеде­ния (функционального, библиографического, статистического). Комплексность использованной методики была продиктована осо­бенностями изучаемого материала, имеющего отношение как к политической истории России, так и к национальной истории ев­рейского народа, а также к истории издательского дела и журна­листики у евреев.
 Научная и практическая значимость исследования
 Предпринятое в диссертации комплексное изучение собран­ного фактического материала позволило впервые в научной прак­тике объективно осветить весь путь развития правительственной политики в отношении еврейской печати и определить ее место в общей идеологии самодержавия в еврейском вопросе. В ходе ис­следования были выявлены многочисленные факты, свидетельству­ющие о попытках правительства при помощи административного воздействия на печать бороться с теми или иными настроениями в еврейском обществе и поощрять те тенденции общественной жиз-
 
[7]
 
ни евреев, которые в данный момент признавались властями же­лательными и необходимыми. В работе воссоздана динамика взгля­дов представителей местной и центральной администрации на ев­рейскую печать и еврейский вопрос в целом.
 Результаты исследования позволяют во многом по-новому очертить контуры политики правительства в еврейском вопросе в XIX – начале XX вв. и вносят вклад в изучение национальной политики российского самодержавия.
 Методология и методика, использованные в диссертации, могут применяться при изучении истории правительственной по­литики в отношении печати на языках других наций и народно­стей Российской империи.
 Материалы диссертации могут быть использованы при со­здании обобщающих монографических работ как по истории ев­реев и еврейской культуры в России, так и по истории русской цензуры и национальной политики самодержавия в целом. Они также окажутся полезными при написании учебников по полити­ческой истории России, при подготовке вузовских лекционных и семинарских занятий, разработке спецкурсов.
 Источниковая база исследования
 Основу источниковой базы диссертации составляют нео­публикованные документы из различных архивов России, Украи­ны, Литвы и США. В своей совокупности они составляют более 2000 единиц архивного хранения, впервые вводимых в научный оборот. Вся эта совокупность неопубликованных источников мо­жет быть разделена па несколько основных групп.
 С момента своего возникновения в упорядоченной и систе­матической форме цензура в России, в том числе, и цензура еврей­ских изданий, была чрезвычайно централизована. Она управля­лась из находившегося в Санкт-Петербурге единого центра, како­вым последовательно были канцелярия генерал-прокурора Сената (1797 – 1802), Главное правление училищ Министерства народно­го просвещения (1802 - 1818), Ученый комитет Министерства на­родного просвещения (1818 – 1828), Главное управление цензуры (1828 – 1862), Особенная канцелярия министра народного просве­щения (1862 – 1863). Совет министра внутренних дел по делам книгопечатания (1863 – 1865), Главное управление по делам печа­ти Министерства внутренних дел (1865 – 1917). Архивные фонды данных ведомств, хранящиеся в Российском государственном ис-
 
[8]
 
торическом архиве, содержат важнейшие сведения по истории цен­зуры еврейских изданий. Документы из этих фондов составляют первую группу источников.
 В фонде канцелярии генерал-прокурора сената отложились материалы, освещающие этап становления цензуры еврейской пе­чати в России, ее рижский период[1]. Тут сосредоточена переписка по учреждению цензуры, подбору цензоров, материальному обес­печению их деятельности. Здесь же находятся и первые цензорские рапорты, переписка по поводу отдельных изданий, проекты неко­торых регламентирующих документов. Документы этого фонда раскрывают процесс первоначального знакомства официального Петербурга с еврейской книжностью.
 Период истории цензуры еврейских изданий, охватываю­щий время с 1803 по 1827 гг., к сожалению, наименее полно обес­печен источниками. Это объясняется тем, что, во-первых, сама цензура, осуществлявшаяся тогда в Цензурном комитете Виленского университета, действовала крайне неудовлетворительно, и, во-вторых, архивные документы этих лет сильно пострадали из-за проводившихся на всем протяжении XIX в. плановых уничтоже­ний дел в ведомственных министерских архивах. Отдельные, хотя, порой, и весьма важные, материалы по истории цензуры еврейс­ких изданий этого времени проходят по фондам Департамента народного просвещения[2]. Главного правления училищ[3]. Ученого комитета[4], канцелярии министра народного просвещения[5] и дру­гим фондам. Следует признать, что сохранившийся корпус источ­ников данного периода (включая и документы Виленского цензур­ного комитета) позволяет дать лишь общий очерк истории еврей­ской цензуры 1804 – 1827 гг. Правда, немногочисленные докумен­ты 20-х гг. предоставляют чрезвычайно важный материал для изу­чения процесса выработки официальной цензурной идеологии в отношении еврейских изданий, нашедшей свое законодательное выражение в николаевском цензурном уставе.
 
[9]
 
 После 1827 г. количество документов по цензуре еврейских изданий неуклонно, год от года, возрастало. Фонд Главного уп­равления цензуры Министерства народного просвещения за 1828 – 1862 гг. насчитывает более трехсот подобных дел[6]. В данном фонде находятся как материалы, характеризующие деятельность еврейской цензуры в Виленском, а потом и Киевском цензурном комитетах (цензорские отчеты, донесения и записки, дела об от­дельных изданиях, переписка по личному составу и др.), так и бумаги, освещающие выработку внутри самого Главного управле­ния цензурной политики по отношению к изданиям на еврейских языках в целом. Здесь же имеется корпус документов по цензур­ной истории первых органов идишистской и русско-еврейской пе­риодической печати.
 Дела краткого периода реорганизации цензуры в России (1862 – 1865 гг.) сосредоточены в фондах Особенной канцелярии министра народного просвещения и Совета министра внутренних дел по делам книгопечатания[7]. Материалов по истории цензуры еврейских изданий в этих фондах относительно немного, что объяс­няется, прежде всею, тем, что инородческой печати (за исключе­нием польской) в то время уделялось мало внимания.
 История цензуры еврейских изданий в 1865 – 1917 гг. на­шла свое всестороннее освещение в делах огромного фонда Глав­ного управления по делам печати[8]. Подобных дел здесь более семисот. Наряду с документами уже известных типов большой массив дел этого фонда посвящен разрешению и цензурной истории отдельных органов периодической печати, а также рассмотре­нию как предварительной, так и последующей цензурой (после 1905 г. – наложению арестов и переписке с судебными органами) книжных изданий. В фонде Главного управления по делам печати содержатся, помимо этого, документы по истории цензуры теат­ральных пьес на языке идиш, сведения о военной цензуре еврейс­ких изданий в 1914 – 1917 гг. и другие важные материалы.
 
[10]
 
 Документы всех перечисленных фондов использовались в качестве основных источников при создании настоящей работы. В своей совокупности они позволяют не только всесторонне изучить историю цензуры еврейских изданий в дореволюционной России, но и выявить основные закономерности ее развития, неразрывные связи, существовавшие между цензурой и государственной поли­тикой в еврейском вопросе. Этому в немалой степени способство­вало также обращение и к другим фондам Российского государ­ственного исторического архива. Так, например, в собрании доку­ментов Департамента народного просвещения Министерства на­родного просвещения имеется большой комплекс материалов, пря­мо относящихся к истории еврейской цензуры[9]. Много важных документов по теме содержат фонды Департамента духовных дел иностранных вероисповеданий[10]. Помимо этого, большое значе­ние имеют фонды так называемого Еврейского комитета, рассмат­ривавшего в 40 – 50-е гг. XIX в. проблему цензуры еврейских изданий[11]. Центрального комитета цензуры иностранной[12] и Во­енной цензуры при Петроградском комитете по делам печати[13].
 Изучение истории цензуры еврейских изданий в России невозможно без обращения к документам тех местных цензурных учреждений, которые таковую цензуру непосредственно осуществ­ляли. Однако при использовании этих материалов, составляющих вторую группу источников настоящей работы, нам приходилось учитывать, во-первых, что практически вся сколь бы то ни было значимая информация из местных цензурных учреждений немед­ленно доводилась до сведения вышестоящих организаций, то есть Главного управления цензуры и Главного управления по делам печати, в архивах которых и откладывалась, и, во-вторых, что степень сохранности современных архивных фондов этих учреж­дений весьма невелика. Сказанное относится к фондам Петро-
 
[11]
 
градского комитета по делам печати и, особенно, Виленского, Ки­евского и Одесского цензурных комитетов[14].
 Исследование документов еврейских общественно-политичес­ких, культурных и благотворительных организаций и обществ, а также редакций и издательств, показало, что они освещают, в ос­новном, собственно издательскую деятельность этих учреждений. Однако и здесь порой встречаются материалы историко-цензурного характера, связанные с преследованиями тех или иных изданий. Сказанное относится к документам Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России (Бунд)[15], Общества для распрост­ранения просвещения между евреями в России[16], Еврейского историко-этнографического общества[17], редакции журнала "Еврейская старина"[18], издательства "Мир"[19] и целому ряду других.
 Для изучения истории цензуры еврейских изданий в России большое значение имеют документы личных фондов еврейских общественных деятелей, представителей еврейской науки, культу­ры и литературы. Систематической и обзорной информации по
 
[12]
 
данной теме эти документы, как правило, не содержат, но они являются источниками отдельных фактов и сведений, позволяю­щих представить картину развития цензуры более полно, выявить ее роль в становлении еврейской культуры в России. К наиболее значимым с этой точки зрения собраниям относятся личные архи­вы Л.М. Брамсона, П.И. Вейнберга, бар. Д.Г. Гинцбурга, А.-Б. Готлобера, С.О. Грузенберга, Д.Г. Маггида, Д.А. Хвольсона и С.Л. Цинберга.
 Отдельные – правда, крайне малочисленные – материалы по истории цензуры еврейских изданий в России имеются и в зарубежных архивохранилищах. Как правило, они представляют собой копии документов, хранящихся в архивах бывшего СССР. Однако среди них встречаются и оригиналы, а также копии тех документов, подлинники которых были утрачены. Наибольший интерес в этом смысле представляет так называемая "Коллекция Чериковера", находящаяся в Институте YIVО в Нью-Йорке[20].
 Опубликованных источников, раскрывающих историю цен­зуры еврейских изданий в дореволюционной России, имеется очень ограниченное количество, что объясняется, прежде всего, совер­шенной неразработанностью этой темы в научной литературе. Практически все публикации таких источников на разных языках были осуществлены или в дореволюционных изданиях, или в на­чале 20-х гг. Лишь в самое последнее время в печати стали вновь появляться отдельные исторические документы. Правда, они по­священы не столько истории цензуры еврейских изданий, сколько истории самих этих изданий.
 Все имеющиеся печатные источники можно разделить на несколько основных групп, а именно: воспоминания и мемуары, частная и официальная переписка, делопроизводственные доку­менты, официальные списки запрещенных произведений печати, статистические данные. Важнейшими печатными источниками яв­ляются также опубликованные произведения еврейских цензоров и сами издания, подвергавшиеся цензуре, то есть бывшие, так ска­зать, объектом ее деятельности.
 В группе воспоминаний и мемуаров необходимо выделить, прежде всего, "Книгу жизни" С.М. Дубнова – без сомнения, наи­более значительный памятник русско-еврейской мемуаристки. В двух первых томах этого монументального труда представлена
 
 
[13]
 
широкая панорама истории еврейской печати в России в после­дней четверти XIX и начале XX в.[21] С.М. Дубнов, являясь дея­тельным сотрудником многих еврейских периодических изданий, был хорошо знаком с цензурными условиями своего времени и официальной цензурной идеологией в отношении еврейской печа­ти. Его свидетельства в этой области имеют большое научное зна­чение и широко использовались при подготовке настоящего ис­следования.
 В 1993 г. были опубликованы воспоминания Г.А.Ландау – сына ведущего деятеля русско-еврейской периодической печати и книгоиздательского дела последней трети XIX в., бессменного редактора-издателя "Еврейской библиотеки" и "Восхода" А.Е. Лан­дау[22]. Не посвященные специально взаимоотношениям этих изда­ний с цензурой, они, тем не менее, дают яркое представление о деятельности человека, доставлявшего немало хлопот Петербургс­кому цензурному комитету и Главному управлению по делам пе­чати. В связи с деятельностью А.Е. Ландау должно быть упомяну­то и небольшое сообщение мемуарного характера Г.Г. Генкеля "В старом "Восходе"[23].
 Важный материал для воссоздания истории цензуры еврей­ских изданий в России содержится также и в мемуарных памятни­ках, созданных представителями русской литературы и культуры, а также чиновной элиты империи. К числу последних относятся, например, воспоминания Е.М. Феоктистова[24]. Его отзыв о еврейс­ких изданиях важен для изучения истории правительственной по­литики в отношении еврейской печати в 80-е гг. XIX в. Нельзя не упомянуть и "Дневник" А.В. Никитенко. Не содержащий ничего, что было бы специально посвящено цензуре еврейских изданий, он, тем не менее, дает чрезвычайно ценные характеристики мно­гих фигур, бывших к этой цензуре причастными: гр. С.С. Уварова, кн. П.А. Ширинского-Шихматова, А.С. Норова и др[25].
 
[14]
 
 Для реконструкции истории цензуры еврейских изданий чрезвычайно важными являются еще неизвестные современным российским исследователям мемуарные памятники, вышедшие в свет на языках иврит и идиш. К их числу следует отнести, в пер­вую очередь, работу журналиста и историка Бенциона Каца "К истории цензуры еврейской литературы. Заметки и воспомина­ния"[26]. Написанная в 1920 – 1921 гг. в Москве и Берлине, она является единственным из известных нам трудов, специально по­священных еврейской цензуре в России. Б. Кац, деятельный участ­ник общественно-литературного процесса рубежа веков, упомина­ет на ее страницах о более чем десяти еврейских цензорах Петер­бурга. Вильны, Одессы и Киева, знакомых ему как по личным воспоминаниям, так и по рассказам современников.
 В отдельную главу своих мемуаров выделяет воспоминания о цензурной практике в России в конце XIX в. путешественник и писатель Эфраим Дейнард[27]. Будучи своеобразным взглядом со стороны, ли воспоминания очень полезны для изучения деятель­ности таких цензоров, как В.В. Федоров, Г.М. Баран и Н.О. Раппопорт.
 Принципиально значимым для изучения цензуры еврей­ской печати в России представляется двухтомное собрание иссле­дований и воспоминаний одного из ведущих русско-еврейских ис­ториков начала XX в. С.М. Гинзбурга, изданное на языке идиш в Нью-Йорке в 1944 – 1946 гг[28]. На его страницах имеются сведения о цензорах В.В. Федорове, Я.А. Брафмане и II.Г. Ландау. Большой интерес представляют здесь также главы, посвященные О.А. Раби­новичу, Л.О. Гордону. Ю. Баку, Л. Мандельштаму и др. Совсем недавно отдельным изданием вышел в свет английский перевод написанного на языке идиш исследования С.М. Гинзбурга "Славутская драма"[29]. Оно было создано на основе подлинных дел III Отделения и содержит много чрезвычайно важных сведений, осве-
 
[15]
 
щающих деятельность Я. Липса В.И. Тугендгольда и других лиц, имевших непосредственное отношение к цензуре еврейских изда­ний в России.
 Опубликованная переписка тоже содержит некоторые детали и подробности развития цензуры в отношении тех или иных еврей­ских изданий. К наиболее важным источникам этого рода следует отнести, прежде всего, собрание корреспонденции И.-Б. Левинзона, бывшего центральной фигурой раннего этапа Хаскалы (еврейского Просвещения) в России и идеологом борьбы с хасидской литерату­рой[30]. Весьма интересна как в историке-политическом, так и в чисто биографическом смыслах относящаяся к очень тяжелым для цензуры еврейских изданий временам 1843 – 1855 гг. переписка А.-Б. Готлобера с киевским цензором В.В. Федоровым[31]. К этому же периоду относится опубликованное С.М. Дубновым письмо виленских евреев в Витебск, в котором его авторы ставят вопрос о положении дел с повторным пересмотром еврейских книг[32]. Письма О.А. Рабиновича хорошо характеризуют цензурные условия возникновения, существо­вания и гибели первого русско-еврейского журнала "Рассвет"[33]. На­конец, следует отметить опубликованную переписку С.М. Дубнова с А.Е. Ландау и с С.О. Грузенбергом – сначала редакционным работ­ником и автором журнала "Восхода", а потом редактором-издателем первого сионистского органа "Будущность"[34].
 Опубликованных делопроизводственных документов, кото­рые освещают, пусть и косвенно, историю цензуры еврейских из­даний, имеется ничтожное количество. Наиболее ранние из них относ-ячея к первым годам XIX в. В 1802 г. губернаторам был разослан запрос о числе и характере типографий, имеющихся во вверенных им губерниях. Губернаторские ответы на этот запрос
 
 [16]
 
опубликованы в "Сборнике материалов для истории просвещения в России, извлеченных из Архива Министерства народного про­свещения"[35]. В них встречаются сведения и о еврейских типогра­фиях, позволяющие очертить круг возможных занятий цензуры.
 Изложение содержания многих делопроизводственных до­кументов за 1836 – 1850 гг., относящихся к цензуре еврейских изданий и еврейскому книгопечатанию, имеется в сборнике "Опи­сание дел бывшего Архива Министерства народного просвеще­ния. Казенные еврейские училища"[36]. В основном, они раскрыва­ют стремление правительства поставить цензуру и издательское дело на службу идее казенного просвещения евреев. Учитывая тот факт, что в 40-е гг. XIX в. эта идея вместе с уничтожением общин­ного самоуправления была определяющей во всей государствен­ной политике в еврейском вопросе, научная значимость представ­ленных в данном сборнике документов чрезвычайно высока.
 Следует упомянуть также и документальную публикацию И.В. Галанта, посвященную киевскому цензору Н.И. Зейберлингу[37]. Она содержит важные материалы для изучения биографии этого видного деятеля Хаскалы. В публикации приводится также официальное объяснение И.И. Зейберлинга по поводу разрешенной им книги "Sefer ha-ein yaakov", затребованное Главным управлением цензуры под нажимом Бутурлинского комитета и ставшее причи­ной его увольнения от должности цензора.
 Значение опубликованных стати статистических материалов зак­лючается, прежде всего, в том, что статистика книгоиздания в Рос­сии до 1905 г. основывалась на сведениях, поступавших из цензур­ного ведомства. Вследствие этого данные о количестве вышедших книг, их объеме в листах и т.п. являются, одновременно, и инфор­мацией об объемах работы цензоров. Наиболее развернутые стати­стические данные такого характера с выделением изданий на еврей­ских языках в особую позицию увидели свет в 1862 г.[38] Однако, в
 
[17]
 
силу несовершенства организации еврейской цензуры, их нельзя считать исчерпывающе полными. Кроме того, они не отражают работы по повторному пересмотру еврейских изданий в 1837 – 1844 гг. и цензурованию зарубежных изданий.
 Несомненно, важным печатным источником для изучения истории цензуры еврейских изданий в России являются опублико­ванные сочинения самих еврейских цензоров. Правда, почти все они не имеют отношения к цензуре как таковой и могут характе­ризовать своих авторов лишь как деятелей науки, культуры и про­свещения. Таковы книги и статьи В.И. Тугендгольда, И.И. Зейберлинга, В.В. Федорова. О.Н. Штейнберга, А.Л. Воля. Г.М. Бараца и др. Среди достаточно многочисленных произведений "цензорс­кой письменности"" можно выделить, пожалуй, только относящу­юся к 1862 г. небольшую статью Г. М. Бараца "К вопросу о цензу­ре". Ее основная цель – "указать на не совсем выгодное положе­ние, в которое ставят евреев действующие относительно их цен­зурные правила" и наметить возможные пути исправления такого положения[39]. Статья Г.М. Бараца ценна, прежде всего, тем, что она отражает позицию не только ее автора, бывшего наиболее строгим еврейским цензором своего времени, по, несомненно, и взгляды других деятелей цензуры еврейских изданий.
 В целом, анализ источниковой базы диссертации показы­вает, что имеющиеся источники, прежде всего неопубликован­ные, весьма репрезентативны и надежны. В силу своего качествен­ного и количественного состава они позволяют с максимально возможной полнотой воссоздать всю более чем вековую историю правительственной политики в отношении еврейских изданий. Представляется, что новые источники, обнаружение которых воз­можно, прежде всего, в ходе дальнейшего изучения фондов наци­ональных и областных архивов на Украине и в Литве, не смогут сколь бы то ни было серьезно изменить основную концепцию диссертации и повлиять на содержащиеся в ней выводы.
 
 
[18]
 
 Историография вопроса
 Обращаясь к историографии вопроса, следует отметить, что подобная историография практически отсутствует. В научной ли­тературе до последнего времени вообще не существовало тради­ции рассмотрения цензуры в качестве составной части и инстру­мента национальной политики самодержавия. Эта проблема час­тично затрагивалась лишь в работах С.Г. Арешян, И.В. Кравченко и некоторых других[40].
 Совершенно не изученной является и история правитель­ственной политики в отношении еврейских изданий в России. Это утверждение справедливо как для российской, так и для зарубеж­ной историографии. Нам известно лишь несколько весьма разно-плановых небольших работ, специально посвященных этой теме.
 Самой ранней из них является статья М.Г. Моргулиса "Судь­ба еврейской письменности в России", опубликованная в 1887 г. в журнале "Восход"[41]. Она представляла собой краткий очерк разви­тия русского законодательства о еврейском типографском деле и истории цензуры еврейских книг с 1790 по 1862 г. В качестве един­ственного источника в ней используется "Полный свод законов Российской империи". Далее в хронологическом порядке следует небольшое исследование Ю.И. Гессена "Возникновение цензуры еврейских книг", опубликованное сначала в 1901 г. на страницах сборника "Будущности" и затем перепечатанное в его книге "Ев­реи в России. Очерки общественной, правовой и экономической жизни русских евреев"[42]. Ю.И. Гессен был единственным русско-еврейским историком своего времени, допущенным в ведомственные петербургские архивы, и, прежде всего, в архив Государствен­ного совета. На основе документов Министерства юстиции за 1797 – 1801 гг., ныне хранящихся в Российском государственном исто­рическом архиве в фонде генерал-прокурора Сената, и была напи-
 
[19]
 
сана данная статья. Она представляет собой очень добротный и подробный пересказ архивных источников. Ю.И. Гессен обозна­чает общие причины возникновения цензуры еврейских изданий, излагает историю создания и функционирования Еврейской экспе­диции Рижского цензурного комитета и. в заключение, дает крат­кий анализ цензорских отзывов на некоторые еврейские книги. Характерным является то, что Ю.И. Гессен считает свою работу, прежде всего, "небесполезным материалом по истории культуры евреев в России"[43]. При этом он не делает попытки рассмотреть еврейскую цензуру в общей системе государственной политики в еврейском вопросе. Это автоматически придает статье характер частной архивной заметки.
 В 1901, 1903 и 1904 гг. в журнале "Русская старина" по­явился обширный очерк "Цензура в царствование императора Николая I" В него вошли и сведения, относящиеся к еврейской цензуре 30-х гг. В частности, здесь излагаются детали подготовки указа 1836 I., приводятся отзыв протоиерея Г.П. Павского о так называемых "тетрадях" Я. Липса и некоторые другие материалы[44]. Все они были заимствованы из дел Главного цензурного управле­ния, однако составители очерка далеко не исчерпали весьма об­ширные источники этого периода.
 Наконец, еще одной работой, непосредственно посвящен­ной теме настоящей монографии, является недавняя статья Джона Клира "Цензура периодической печати на русском языке и еврей­ский вопрос, 1855 – 1894"[45]. В ней автор обращается, не только и не столько к истории цензуры еврейских изданий, сколько к теме более широкой, а именно: цензурная практика по отношению к статьям и материалам о "еврейском вопросе" в русской периоди­ческой печати. Основное место в статье занимает рассмотрение цензурной истории таких русско-еврейских журналов, как первый "Рассвет" и "День". Впервые в научной практике используя неко­торые относящиеся к теме архивные источники, Джон Клир гово­рит о необходимости рассмотрения цензуры как составной части общей системы государственной политики в еврейском вопросе и
 
[20]
 
делает вывод о том, что, во-первых, "цензура оказала существен­ное воздействие на дискуссию <...> по общим и частным аспек­там "еврейского вопроса" в России" и, во-вторых, о том, что эф­фективность этой цензуры была все же достаточно низкой[46].
 Во всех других опубликованных научных работах история цензуры еврейских изданий не фигурирует в качестве основной темы, и отдельные относящиеся к ней факты лишь иногда упоми­наются в качестве примеров. Исследования эти можно разделить на две основные тематические группы. К первой относятся рабо­ты, посвященные истории цензуры в России в целом. Вторую со­ставляют монографии и статьи, рассматривающие историю евреев в Российской империи.
 Отечественные работы первой группы в силу множества объективных и субъективных причин не содержат в себе каких бы то ни было сведений по истории цензуры еврейских изданий. Эта тема отсутствует как в трудах М.И. Сухомлинова, А.М. Скабичев­ского, М.К. Лемке, Н. Энгельгардта, К.К. Арсеньева, Ал. Котовича, так и в исследованиях менее известных авторов. Из зарубеж­ных ученых только Ч. Рууд и Д. Балмут обращались к ней в своих обобщающих работах по истории русской цензуры[47]. В частности, Д. Балмут писал о цензурной политике в отношении идишистской печати и дискуссии о "еврейском вопросе" в русских периодичес­ких изданиях.
 Исследований второй группы, имеющих упоминания об отдельных историко-цензурных фактах, имеется существенно боль­шее количество, что объясняется несомненным пониманием мно­гими авторами важности изучения цензурной политики в процессе воссоздания истории евреев в России. Правда, одним из первых, кто обратился к подобным фактам, был чрезвычайно пристраст­ный и далекий от строгой научности кн. Н.Н. Голицын. В своей "Истории русского законодательства о евреях" он неоднократно упоминает Еврейскую экспедицию Рижского цензурного комите­та, деятельность которой рассматривается им как одна из состав­ляющих борьбы правительства против еврейства[48].
 
[21]
 
 Пожалуй, наиболее часто проблемы истории цензуры ев­рейских изданий попадали в сферу внимания таких отечественных исследователей, как С.Л. Цинберг и С.М. Дубнов.
 С.Л. Цинберг, крупнейший специалист в области литерату­ры и культуры евреев, обращался к проблемам истории цензуры в процессе изучения Хаскалы в России. Впервые он сделал это в своей работе об И.-Б. Левинзоне, где обсуждалась роль последне­го в появлении указа 1836 г. о закрытии еврейских типографий и влиянии на цензурование Талмуда[49]. Естественно, что историко-цензурная проблематика нашла свое место и на страницах моно­графии С.Л. Цинберга "История еврейской печати в России в свя­зи с общественными течениями", содержание которой гораздо тире своего заглавия и представляет собой своего рода историю еврей­ской интеллигенции в России в XIX в.[50] С.Л. Цинберг не имел возможности пользоваться архивными источниками и судил об истории цензуры на основании сообщений современников и орга­нов периодической печати, однако его замечания по этому поводу весьма ценны и полезны. В наиболее полном виде исследования С.Л. Цинберга, затрагивающие и историю цензуры, представлены в последнем томе английского издания его "Истории еврейской литературы", посвященном историческим судьбам Хаскалы в Вос­точной Европе[51].
 С.М. Дубнов, автор наиболее монументальной всеобщей истории евреев из числа изданных в XX в., в научном плане про­блемами истории цензуры никогда специально не интересовался. однако он неизбежно должен был сталкиваться с проблемами вли­яния цензурной политики на духовное и политическое развитие евреев в процессе предпринятого им воссоздания истории еврей­ства Российской империи. В силу этого, во многих работах С.М. Дубнова (прежде всего – в его "Новейшей истории еврейско­го народа"[52]) имеются упоминания тех или иных историко-цензурных фактов. Следует указать также, что множество сведений по истории хасидской книги и ее взаимоотношений с правительствен-
 
[22]
 
ной цензурой имеется в ранней работе С.М. Дубнова "История хасидизма", которая в 1888–1893 гг. печаталась на страницах журнала "Восход", а потом в переработанном виде была выпуще­на отдельным изданием на языке иврит[53].
 Определенный вклад в изучение истории цензуры внесли отечественные исследователи, занимавшиеся разработкой проблем еврейского книгопечатания. Начало этому положил еще в 1888 г. П.С. Марек в статье "Из истории еврейского печатного дела в России"[54]. Ю.И. Гессен в документальной заметке о братьях Ша­пиро сообщал о малоизвестном эпизоде из биографии этих столь досаждавших цензуре типографов[55]. Однако наиболее значимой среди подобных работ, без сомнения, является статья С.Я. Боро­вого "Очерки истории еврейской книги на Украине"[56]. В ней име­ется большое число фрагментов, непосредственно посвященных цензурным преследованиям хасидских изданий в первой половине XIX в. Перу С.Я. Борового принадлежит также статья "Еврейс­кие газеты перед судом "ученых евреев". (Два эпизода)", посвя­щенная истории журналов "На-karmel" и "На-boker or"[57].
 Обращаясь к работам на еврейских и западных языках, приходится констатировать, что и здесь история правительствен­ной цензуры еврейских изданий в России практически не освеща­лась и представлена лишь отдельными примерами и эпизодами. Сказанное справедливо как для исследований обобщающего ха­рактера – таких, например, как "Евреи в России" Л. Гринберга[58], так и для трудов, посвященных частным историческим проблемам. Среди таковых следует выделить группу работ по истории Хаскалы в России, в которой историко-цензурные реминисценции встречаются чаще всего. В группу эту входят исследования
 
[23]
 
С.И. Финна, Менаше Маргулиса, Я. Райзина, И. Майзля, Я. Шац­кого и др.[59]
 Как и в случае с отечественной историографией, зарубеж­ные работы по истории типографского дела у евреев в Восточной Европе также неизбежно обращаются к проблемам цензуры. Наи­более ярким примером является в данном случае исследование Х.Д. Фридберга, посвященное истории еврейских типографий в Польше[60].
 В отдельную группу следует выделить зарубежные научные труды по истории еврейской печати в России. К ней относится, в первую очередь, монументальное двухтомное исследование рус­ско-еврейской периодической печати 1860 – 1918 гг., принадлежа­щее перу И. Слуцкого[61]. Подробно рассматривая историю почти всех русско-еврейских газет и журналов, И. Слуцкий останавлива­ется и на их взаимоотношениях с правительственной цензурой. Правда, источниками сведений при этом выступают лишь сообще­ния периодической печати. Из других работ этой группы можно указать на труд Ш. Цитрона по ранней истории идишистской прес­сы, в котором имеются фрагменты, посвященные постоянно пре­следовавшим ее цензурным осложнениям[62], и исследование А. Орбаха. рассматривающее историю первого "Рассвета". "Сиона" и "Дня", а также "На-meliz" и "Коl mevaser"[63]. Некоторые сведения по этой же теме приводит в своей недавно переведенной на рус­ский язык монографии ""Евреи Одессы" и С. Ципперштейн[64].
 В заключение историографического обзора следует остано­виться на работах Эли Ледерхендлера и М. Станиславского.
 
[24]
 
 По сравнению с трудами других современных западных ученых, в исследовании Эли Ледерхендлера "Путь к новой еврей­ской политике" историко-цензурная проблематика освещается, пожалуй, наиболее подробно. Рассматривая взаимоотношения маскилов и русского правительства, он специально обращается к выяснению роли еврейских цензоров как "доносчиков" и провод­ников политической линии властей и приводит составленный им на основе печатных источников перечень лиц, занимавших долж­ности еврейских цензоров. Правда, перечень этот не отличается полнотой и содержит немало ошибок и неточностей[65].
 М. Станиславский в своей известной монографии "Царь Николай I и евреи" также обращает внимание на роль цензуры в процессе духовного и политического развития еврейского общества николаевской эпохи[66]. В частности, он останавливается на относя­щихся к еврейским сочинениям параграфах цензурного устава 1826 г. и указу 1836 г. о закрытии всех еврейских типографий. Некоторые материалы по истории еврейской цензуры имеются также в иссле­довании М. Станиславского, посвященном Л. О. Гордону[67].
 В задачи диссертации входит:
 1. На основе объективного анализа имеющегося корпуса источников сколь возможно полно воссоздать историю правитель­ственной цензуры еврейских изданий (на языках иврит, идиш и русском) в царской России за весь период существования данного вида цензуры (1797 – 1917 гг.);
 2. Показать, какое значение имела правительственная цен­зура для развития еврейской общественной мысли и процессов модернизации внутри еврейского общества, а также становления общественно-политических течений в среде российских евреев;
 3. На конкретно-историческом материале выявить и все­сторонне проанализировать роль и значение правительственной цензуры еврейских изданий не только как инструмента националь-
 
[25]
 
ной политики самодержавия в отношении еврейского населения, но и как мощного средства формирования самой этой политики;
 4. Дать представление о многоплановом влиянии прави­тельственной цензуры на развитие еврейской культуры, а также еврейского книгоиздания и периодической печати в России в XIX – начале XX в.
 Объект исследования
 Объектом исследования в диссертации выступает история взаимосвязи правительственной цензуры еврейской печати (книги и периодика на языках иврит, идиш и русском) и политики само­державия в отношении еврейского населения в 1797 – 1917 гг.
 Основная задача исследования
 Основной задачей исследования является выявление значе­ния цензуры как инструмента и специфической формы националь­ной политики самодержавия.
 Структура и хронологические рамки исследования
 Структура работы была продиктована поставленными пе­ред ней задачами. Диссертация построена по проблемно-хронологическому принципу с применением конкретно-исторического метода анализа исторических явлении. Она состоит из пяти глав. заключения, приложений и библиографии (списка использован­ной литературы. 607 названий).
 Хронологическими границами работы послужили дата воз­никновения правительственной цензуры еврейских изданий (де­кабрь 1797 г.) и момент ее упразднения (март 1917 г.). Выбирая для исследования столь протяженный и насыщенный событиями исторический период, мы исходили из того, что история прави­тельственной политики в отношении еврейской печати — это це­лостная историческая тема. Она может быть объективно освещена и концептуально осмыслена лишь в том случае, если рассмотре­нию подвергается весь путь развития цензуры еврейских изданий в дореволюционной России. Выборочное изучение отдельных пе­риодов и историко-цензурных фактов не приводит к пониманию общих закономерностей развития идеологии самодержавия в ев­рейском вопросе.
 
[26]
 
 Основное содержанке работы
 В первой главе – "Еврейская печать, национальная полити­ка и цензура в России. К постановке вопроса" – дается подробное представление об актуальности и общих принципах изучения ис­тории цензуры еврейских изданий в царской России, определяют­ся цели и задачи исследования, сто структура и хронологические рамки. В первую очередь, здесь рассматривается связь цензурой практики с другими проблемами истории евреев в России: прави­тельственной политикой в отношении иудаизма в целом и хаси­дизма в частности, распространением идей Хаскалы и утвержде­нием официальной доктрины "казенного просвещения", общест­венно-политическими процессами в еврейском обществе рубежа XIX – XX вв., развитием еврейского книжного дела и периодичес­кой печати на языках иврит, идиш и русском. На основе этого делается вывод, что цензура еврейских изданий являлась состав­ной частью национальной политики правительства и ее изучение способно обогатить имеющиеся в историографии представления о сущности еврейскою) вопроса в отечественной истории.
 В главе определяется специфика цензуры еврейских изда­ний, коренящаяся в той исключительно значимой роли, которую играла книжная культура в еврейской истории. В силу особого отношения евреев ко всему корпусу канонических (Танах. Талмуд) и раввипистичсских ("Моreh nevukhim". "Аrbaah turim". "Shulhan arukh", "Таnуа" и др.) текстов, составлявших единственный пред­мет занятий цензоров еврейских сочинений вплоть до середины XIX в., попытки воздействия на них воспринимались в еврейской среде как посягательство на само существование нации.
 Существенное место занимает в главе проблема периодиза­ции истории цензуры еврейских изданий. Поскольку цензура эта являлась составной частью общей системы надзора за печатью в империи, то формально (и при учете специфики данного вида цензуры) в ее истории могут быть выделены следующие 9 основ­ных периодов: начальный, или рижский, период (1797 – 1802), период действия первого цензурного устава (1804 – 1826), цензура еврейской печати николаевской эпохи (1827 – 1855), период ослаб­ления цензурного гнета и реорганизации цензуры (1856 – 1867), период нового усиления репрессий против еврейской печати (1868 – 1880), цензура эпохи Александра III (1881 – 1894), цензура эпохи начала царствования Николая II (1895 – 1905), период преследова­ний еврейской печати после манифеста 17 октября (1906 – 1913),
 
[27]
 
период военной цензуры еврейской печати (1914 – 1917). Недо­статком этой периодизации является то, что она строится на осно­ве формальных критериев и не учитывает изменений, происходив­ших в правительственной политике в отношении еврейского насе­ления и не всегда совпадавших с главными поворотами в общепо­литическом развитии страны. Поэтому более продуктивной с на­учной точки зрения представляется периодизация, основанная на изучении эволюции официальных взглядов в еврейском вопросе.
 Первое тридцатилетие постоянного жительства евреев в Российской империи было временем знакомства правительства со своими новыми подданными. "До возникновения "еврейского воп­роса"" в России, – отмечал Г.Б. Слиозберг, – <...> существовала "еврейская загадка"" в России; процесс инкорпорирования новых областей в состав империи не поглощал собою процесса приспо­собления самого правительства к части населения этих областей – евреям. Их нужно было устраивать, но вместе с тем и изучать; о евреях знали по легендам, по явно субъективным <...> описаниям и донесениям"[68]. Цензоры еврейских сочинений, без сомнения, иг­рали в процессе этого изучения ведущую роль. Поэтому короткая эпоха деятельности Еврейской экспедиции Рижского цензурного комитета (1797– 1802 гг.) может быть названа периодом "изуче­ния материала".
 С принятием Положения для евреев 1804 г., подготовлен­ного идеями Г.Р. Державина и его еврейских консультантов по­борников Хаскалы. в правительственной политике в еврейском вопросе началась новая эпоха, продолжавшаяся до рубежа 80-х гг. Основой ее идеологии было стремление "исправить" евреев при помощи просвещения и сблизить их с окружающим христианским населением. Власти вели борьбу "за" евреев и с этой целью уделя­ли самое пристальное внимание еврейской религиозной литерату­ре. Цензура, таким образом, была в это время полностью подчи­нена идее "казенною просвещения" и на протяжении многих деся­тилетий преследовала "отсталые" мысли. Данная эпоха (1804 –1881 гг.) может быть названа периодом "позитивного воздействия" на еврейскую печать.
 Еврейские погромы 1881 – 1883 гг. и отказ от выводов и рекомендаций комиссии гр. К.И. Палена стали переломным мо-
 
[28]
 
ментом в официальной идеологии еврейского вопроса. Битва "за" евреев окончилась, евреи были признаны "неисправимыми". В новых условиях правительство считало основным злом уже не иудаизм и его ортодоксальных приверженцев, а плод собственных долголетних трудов – народившийся слой светской еврейской ин­теллигенции и ассимилированного мещанства, начавших актив­ную борьбу с государственным антисемитизмом. Если в предше­ствующую эпоху порицалась "отсталость" и замкнутость еврейс­кого населения, то теперь власти видели угрозу в "излишней про­грессивности" и оппозиционности части еврейского общества. Цензура еврейских изданий в это время кардинально изменила объект своей деятельности: она оставила в покое религиозную литературу, прежде всего Талмуд, и начала преследования либе­ральной и оппозиционной еврейской печати на языках иврит и русском. Периодические издания на языке идиш были вовсе зап­рещены. Данный период истории правительственной политики в отношении еврейской печати (1882 –1914 гг.) назван в работе периодом "признания неисправимости".
 Антиеврейская составляющая российской государственной идеологии значительно усилилась в начале XX в. Этому способ­ствовал общий рост протестных настроений в стране и широкое участие евреев во всех оппозиционных движениях. О принципи­ально новом этапе развития официальной политики в еврейском вопросе свидетельствовала инспирация правительством так назы­ваемою "дела Бейлиса", истинный смысл которого сводился к попытке обвинить целый народ в изуверстве и человеконенавист­ничестве. Эта тенденция получила свое развитие в условиях разра­зившейся войны: с осени 1914 г. началась кампания поголовного изгнания из прифронтовой полосы еврейского населения, офици­ально обвиненного в массовом шпионаже в пользу неприятеля. Действия военной цензуры полностью соответствовали духу вре­мени. В 1915 г. выход всей печатной продукции на языках иврит и идти был в империи запрещен. Вследствие этого, данный корот­кий период истории цензуры еврейских изданий охарактеризован в работе как "отказ в праве на существование".
 Главу завершают подробный историографический очерк и обзор источниковой базы исследований по истории цензуры ев­рейской печати в России.
 Во второй главе – "Период "изучения материала" (цензура еврейских изданий в Риге, 1797 – 1802 гг.)" – рассматривается
 
[29]
 
история возникновения правительственной цензуры еврейской пе­чати в России. Эта цензура была учреждена (в виде специальной Еврейской экспедиции) в декабре 1797 г. при Рижском цензурном комитете. С первого дня существования у нее оказалось очень много работы, так как издания на еврейских языках не только широко импортировались из-за границы, но и печатались в мно­гочисленных еврейских типографиях внутри империи (в Кореце, Межирове, Дубно, Остроге, Славуте, Шклове, Бердичеве и др.).
 В целом, возникновение правительственной цензуры еврей­ских изданий было вызвано причинами общего характера (стрем­ление установить контроль над чтением в стране), не имевшими непосредственного отношения к государственной политике в ев­рейском вопросе. Однако можно предположить, что учредить Ев­рейскую цензурную экспедицию властей заставили и некоторые специфические обстоятельства. К ним, в первую очередь, следует отнести подозрения (отчасти доказанные), что евреи - книготор­говцы принимали пассивное участие в распространении идей фран­цузской революции, а также многозначительно совпавший по вре­мени с учреждением цензуры еврейских изданий выход на прави­тельственный уровень борьбы миснагидов (раввинистов) с хасида­ми и появление в России заимствованного из польских источни­ков мифа о существовании у евреев ритуальных убийств христиан.
 Первыми цензорами еврейских сочинений по представле­нию лифляндского гражданского губернатора Х.-А. Рихтера были назначены (в декабре 1797 г.) рижские евреи Мозес Гезекиль и Езекиль Давид Леви. Они являлись, по сути дела, случайными малообразованными людьми, в силу каких-то заслуг близкими местной администрации. Месяц спустя, в январе 1798 г., к ним присоединился Леон Элкан один из первых маскилов в России, выпускник Кенигсбергского университета. Впоследствии именно он определял общую направленность деятельности Еврейской эк­спедиции Рижского цензурного комитета. Она заключалась в борь­бе с распространением посредством печатного слова идей хаси­дизма и религиозным обскурантизмом. Деятельность Леона Элкана заложила вековую традицию антихасидской и маскильской на­правленности цензуры еврейских изданий в России.
 Работа Еврейской экспедиции Рижского цензурного коми­тета складывалась из рассмотрения иностранных еврейских изда­ний, в больших количествах ввозившихся в Россию, и начавшемся чуть позже по инициативе самих цензоров просмотре книг, печа­тавшихся в еврейских типографиях внутри империи. Среди загра-
 
[30]
 
ничных изданий внимание цензоров, в первую очередь, привлека­ли наиболее ортодоксальные сочинения раввинов средневековья и Нового времени. Первой еврейской книгой, пострадавшей от цен­зуры, стал отпечатанный в Амстердаме молитвенник "Rosh hodesh sidurim". В марте 1798 г. он был запрошен из-за некоторых поме­щенных в нем молитв (вполне обычных, впрочем, для синагогаль­ной литургии), содержавших просьбы сокрушить тиранов и пока­рать клеветников на евреев.
Несмотря на то, что Рижский цензурный комитет был со­здан для рассмотрения лишь иностранных изданий, его Еврейская экспедиция добровольно взяла на себя функцию цензурования и продукции отечественных еврейских типографий. Оно началось в апреле 1799 г. В этой сфере деятельность цензоров наталкивалась на существенные трудности. Еврейским типографам была глубоко чужда идея какой-либо цензуры религиозных книг; поэтому они старались любыми способами избежать отсылки своей продукции в Еврейскую экспедицию. Можно утверждать, что в 1799 – 1892 гг. цензуру проходило не более 10 % еврейских изданий, печатавшихся в России.
 Повышенное внимание рижских еврейских цензоров к кни­гам местных еврейских типографий объяснялось вовлеченностью Мозеса Гезекиля. Езекиля Давида Леви и Леона Элкана в религи­озную борьбу и иудаизме. Все они были убежденными противни­ками хасидизма. Подавляющее же большинство еврейских типог­рафий, действовавших в России (за исключением типографий в Вильне и Гродно) принадлежало хасидам, и выпускали они, соот­ветственно, только хасидскую литературу. Для налаживания кон­троля за их деятельностью рижские цензоры в 1800 г. выработали специальную "Инструкцию еврейским типографщикам" (помеще­на в работе в качестве приложения). Она была утверждена Сена­том и являлась документом прямого действия, однако выполня­лась откровенно плохо.
 В целом, цензоры Еврейской экспедиции Рижского цензур­ного комитета своими рапортами и донесениями существенно обо­гатили познания петербургских властей о евреях, их религии, куль­туре и быте. Они подготовили почву для восприятия идей "исправления" и "сближения"", сформулированных Г.Р. Державиным.
 Третья глава – "Эпоха "позитивного воздействия" (цензура еврейских изданий в России в 1804 – 1881 гг.)" посвящена наибо­лее продолжительному и наполненному событиями периоду исто-
 
[31]
 
рии правительственной цензуры еврейских сочинений. Он, в свою очередь, распадается на .несколько основных этапов, охарактери­зованных в самостоятельных разделах данной главы: "Время без­действия цензуры. Создание правительственной идеологии" (1804 – 1827 гг.), "Предпосылки грядущих реформ: разгром еврейской книжной культуры в 30-х гг. XIX в.", "Цензура и "казенное про­свещение". Петербургский цензурный проект" (40 –
50-е гг. XIX в.), "Старая политика в новых условиях. Хаскала и цензура" (60 – 70-е гг. XIX в.).
 Основной особенностью первого этапа развития цензуры еврейских изданий в данный период была крайне неудовлетвори­тельная организация этой отрасли контроля за печатью. Ни в Уставе о цензуре 1804 г., ни в принятом в том же году Положении для евреев о цензуровании еврейской печати ничего не говори­лось. Вследствие этого, оно было механически отдано на откуп (в прямом и переносном смысле) профессорам Виленского универси­тета, при котором начал действовать новый цензурный комитет. Степень владения еврейскими языками у этих цензоров была раз­личной. Имеются сведения о том. что некоторые из них вообще не могли читать на языке иврит. Еврейские книги в 1804 – 1827 гг. в Вильне рассматривали К.И. Богуславский. Ф. Голянский. М. Бобровский. С. Жуковский. Профессора цензоры брали себе помощ­ников из числа евреев - студентов университета (таковых было единицы) и, практически, полностью перекладывали на них всю основную работу по непосредственному просмотру книг и руко­писей, оставляя за собой лишь прерогативу подписи заключений. В качестве таких помощников работали И.М. Зейберлинг, М. Ротенбург и др. Они в какой-то степени продолжали традиции маскильской и антихасидской цензуры, заложенные Леоном Элканом и его коллегами. Деятельность виленской цензуры в первой чет­верти XIX в. неоднократно вызывала нарекания со стороны Ми­нистерства народного просвещения.
 Из-за плохой сохранности источников сегодня не представ­ляется возможным восстановить репертуар еврейских изданий, поступавших в виленскую цензуру. На основе отрывочных дан­ных можно лишь предполагать, что, в основном, это была про­дукция нехасидских типографий Литвы и Белоруссии (в частно­сти, книги из типографии 3. Нахимовича в Гродно). Многочис­ленные же издания принадлежавших хасидам типографий Волыни и Подолии или вовсе не попадали в цензурный комитет Виленско­го университета, или оказывались там случайно.
 
[32]
 
 Неудовлетворительность деятельностью цензоров еврейских сочинений в Вильне привела к тому, что на рубеже 20-х гг. в Петербурге было начато специальное изучение проблемы содер­жания еврейских книг. Его инициатором явился И. Франк, за 20 лет до того бывший главным еврейский консультантом Г.Р. Дер­жавина. Свою лепту в обсуждение вопроса внес и ставший впос­ледствии известным государственным деятелем крещеный еврей М.П. Позен: он представил кн. Н.А. Голицыну обширную записку о цензуре еврейских изданий.
 Значение всех этих действий заключалось, прежде всего, в том, что они совпали с началом разработки нового цензурного устава. Благодаря им проблема цензуры еврейских изданий сразу же попала в сферу внимания его составителей. Однако разработка "еврейских" статей будущего устава была поручена не И. Франку или М.П. Позену и не профессорам Виленского университета, а блестяще образованному в области библеистики архиепископу Филарету (Дроздову), будущему митрополиту Московскому. Имен­но он с4юрмулировал вес основные положения устава 1826 г., от­носившиеся к цензуре еврейских изданий и использовавшиеся по­том вплоть до рубежа 80-х п. Смысл этих положений, базировав­шихся, с одной стороны, на христианских представлениях о лож­ности иудаизма и, с другой стороны, на державинских идеях о необходимости "исправления" евреев и искоренения "зла", от них исходящего, сводился к запрещению в еврейских сочинениях все­го, что могло быть истолковано, как нападки на христианство, поощрение замкнутости, религиозного фанатизма и нетерпимос­ти, противопоставление религиозного закона (Галахи) действую­щему законодательству. При этом Филарет полагал, что правительство не должно активно вмешиваться в борьбу между миснагидами и хасидами, в том числе и при помощи цензуры, так как, по его мнению, в этом противостоянии "стороны будут объяснять определенную истину, что в настоящее время Ветхого завета не довольно для спасения"[69].
 Правительственная политика в отношении еврейской печати в 30-е гг. XIX в., преследовавшая цели "позитивного воздействия" на книжную культуру иудаизма, была на деле по отношению к ней
 
[33]
 
наиболее деструктивной. Ради достижения такого "позитивного воздействия" еврейское книгопечатание в 1836 –1837 гг. оказалось вовсе запрещенным.
 Новый этап начался после принятия нового Цензурного ус­тава. В 1827 г. в должности рассматривающего еврейские сочине­ния при Виленском цензурном комитете был утвержден В.И. Тугендгольд – потомственный маскил, выпускник университета в Бреслау. Он на долгие годы (В.И. Тугендгольд работал при Виленской цензуре вплоть до своей смерти в 1864 г.) стал знаковой фигурой не только для политики в отношении еврейской печати, но и для всей официальной идеологии в еврейском вопросе в целом.
 Начало цензорской деятельности В.И. Тугендгольда совпа­ло с усилением интереса правительства к хасидизму и хасидской литературе. В течение 1831 г. елецким евреем А. Кнохом были доставлены Николаю I переводы хасидского сидура (молитвенни­ка) и книги Шнеура-Залмана бен Баруха "Likutei amarim", имев­шие поддельные цензурные разрешения. Снабженные яркими антихасидскими комментариями А. Кноха, они возмутили импера­тора, затребовавшего подробную справку о хасидизме. Подготов­ка этой справки была поручена В.И. Тугендгольду.
 Обширный (в шести частях) "Рапорт о еврейских сочинени­ях секты хассиденов" был представлен В.И. Тугендгольдом в ок­тябре 1831 г. В работе приводится подробный анализ этого доку­мента и делается вывод о том, что он имел программное значение для развития правительственной политики в отношении еврейс­кой печати и еврейского населения в целом. "Рапорт" призывал правительство бороться не только с хасидскими сочинениями, но и с самим хасидизмом как таковым, с любыми крайними формами еврейской религиозной ортодоксии. "Жиды сих губерний, – пи­сал В.И. Тугендгольд о преимущественно хасидском еврейском населении Волыни и Подолии, – отстали несколькими столетиями в просвещении и образовании от своих собратий, живущих в дру­гих государствах. Горе истинному Израилю, если судьба заставит его жить в сем гнездилище тьмы!"[70].
 Еще одним фактором, ставшим причиной усиления интере­са властей к еврейской печати и политике в еврейском вопросе, стал подготовленный в 1831 г. И.-Б. Левинзоном проект закрытия всех еврейских типографий и учреждения вместо них двух новых
 
[34]
 
полиграфических заведений, полностью подконтрольных прави­тельству. В главе на основе документальных источников впервые рассматривается история создания и дальнейшая судьба этого па­радоксального документа, неоднократно привлекавшего внимание исследователей.
 Непосредственным поводом для появления указа 1836 г. о закрытии всех еврейских типографий в империи и новом цензур­ном пересмотре ранее вышедших изданий на языках иврит и идиш стало так называемое "Славутское дело" (смерть при невыяснен­ных обстоятельствах Л. Протагаина, работника хасидской типографии братьев Шапиро в Славуте) и связанная с ним деятельность авантюриста Я. Липса. Вместе с тем, в поле зрения готовивших данный указ гр. Д.Н. Блудова и С.С. Уварова находились и "Ра­порт" В.И. Тугендгольда, и проект И.-Б. Левинзона. Оба эти до­кумента были использованы для обоснования необходимости при­нятия столь кардинальной меры. Следует также подчеркнуть, что "Рапорт" цензора В.И. Тугендгольда рассматривался властями в качестве основного "справочного руководства" по хасидизму вплоть до конца 60-х гг.
 Коллизии, разворачивавшиеся вокруг еврейского книгопе­чатания и цензуры еврейских изданий в 30-е гг., явились важней­шим побудительным мотивом для начала разработки правитель­ством коренной реформы общественною устройства и системы просвещения еврейского населения (утверждена в 1843 г.). Они же стали причиной изменения отношения властей к иудаизму в це­лом. В.И. Тугендгольд, И.-Б. Левинзон, назначенный цензором еврейских сочинений в Киеве И.И. Зейберлинг убедили админист­рацию в том, что причиной особого положения евреев является не религия, а Талмуд. "Все несчастия народа, отверженного от гражданских обществ, происходят от суеверия и фанатизма, внушаемо­го Талмудом, который, будучи составлен в видах и намерениях противоборствовать разрушению самостоятельности Иудеи во времена римлян, не может существовать в нынешних обстоятель­ствах без обоюдного вреда для евреев и для других народов", – писал первый председатель так называемого Еврейского комитета гр. П. Д. Киселев[71].
 
[35]
 
 Начиная с рубежа 40-х гг. XIX в. цензура еврейской печати стала, таким образом, не только инструментом управления ослаб­ленным после 1836 г. еврейским книгопечатанием (Устав о еврей­ских типографиях 1845 г. был полностью продиктован цензурны­ми соображениями), но и главным двигателем национальной по­литики в еврейском вопросе и изменения специального законода­тельства для евреев. Одновременно она оказалось полностью под­чиненной идее "исправления" и сближения евреев с христианами. Формально руководить цензурой еврейских изданий вплоть до 1863 г. продолжало Главное управление цензуры, однако на деле координацией и идейным руководством всеми мероприятиями в этой сфере занимался созданный при Министерстве народного просвещения орган с почти универсальными функциями Коми­тет рассмотрения еврейских учебных руководств. Его деятельность имела чрезвычайно большое значение для практического осуще­ствления идеи "школостроительства" и замены системы кагального самоуправления еврейских общин на институт казенного рав­вината.
 В главе детально анализируется история взаимоотношений Министерства народного просвещения и так называемого Бутурлинского комитета в сфере цензуры еврейских изданий (1848 – 1855 гг.). Соперничество этих двух ведомств привело к идее созда­ния Еврейского цензурного комитета в Санкт-Петербурге и по­пытке выработки инструкции для цензоров еврейских сочинений. Под руководством товарища министра народного просвещения – А.С. Норова в столице заседал специальный комитет, состоявший из командированных в него еврейских цензоров провинциальных цензурных учреждений. Одновременно вопрос о цензуре еврей­ских сочинений рассматривался и Раввинской комиссией. Вырабо­танные в результате их деятельности проекты Наставления цензо­рам еврейских книг в империи и Царстве Польском и Положения о Санкт-Петербургском еврейском цензурном комитете (тексты этих проектов приводятся в "Приложении" к работе) могут рас­сматриваться в качестве важнейших документов, характеризую­щих национальную политику самодержавия в еврейском вопросе периода "позитивного воздействия"".
 Названные выше документы в конечном итоге не были приняты правительством, и причиной тому послужило как общее изменение общественно-политической ситуации в стране на рубе­же 60-х гг. XIX в., так и начало кризиса идеологии "позитивного воздействия". Собственно, единственным индикатором этого кри-
 
[36]
 
зиса являлась именно повседневная цензурная практика; формаль­но прежняя политика "исправления" евреев продолжалась еще два десятилетия. В качестве наиболее раннего свидетельства такого кризиса в главе рассматривается история удушения цензурой пер­вых русско-еврейских периодических органов – издававшегося в Одессе журнала "Рассвет" (1860 – 1861 гг.) О.А.Рабиновича и И.Х. Тарнополя и его преемников, еженедельников "Сион" (1861 – 1862 гг.) Э.М. Соловейчика и Н.О. Бернштейна и "День" (1869 – 1871 гг.) С.С. Орнштейна. Эти издания были плодом всей предше­ствующей политики правительства, они специально создавались для просвещения еврейского населения, для распространения сре­ди него русского языка и приобщения евреев к русской культуре. Однако, проповедуя эти ценности, издатели журналов требовали от власти давно обещанного ею равноправия для своих соплемен­ников. Подобные требования и стали причиной закрытия "Рассве­та", "Сиона" и "Дня". Восходившая еще к Г.Р. Державину идеоло­гическая формула "сначала просвещение, потом права", таким образом, потеряла свою актуальность.
 Кризису политики "исправления" и сближения во многом способствовали и произошедшие на рубеже 60 – 70-х гг. измене­ния в персональном составе цензоров еврейских сочинений. Если в провинциальных цензурных комитетах (в Вильне, Киеве и Одес­се) в этой должности вес еще продолжали служить маскилы, то при Главном управлении по делам печати место рассматривающе­го издания на еврейских языках последовательно занимали уже деятели совершенно иной формации. Давно крестившиеся, они были открытыми недругами своих бывших единоверцев и, к тому же, малообразованными людьми авантюрного склада (например, Я.А. Брафман). По их инициативе внимание цензуры в 70-е гг. все больше и больше переключалось с еврейской религиозной литера­туры, которую они, практически, не знали и не понимали, на из­дания светского характера.
 Четвертая глава исследования – "Эпоха "признания неисп­равимости" (цензура еврейских изданий в России в 1882 – 1914 гг.)" – строится по проблемно-тематическому принципу и состоит из семи разделов. Такое построение продиктовано существенным рас­ширением деятельности и изменением характера цензуры еврейской печати в рассматриваемый период.
 В первом разделе главы анализируется процесс пересмотра основных принципов национальной политики самодержавия в ев-
 
[37]
 
рейском вопросе. Этот пересмотр, начавшийся в 70-е гг. и оконча­тельно завершившийся в конце 80-х гг., привел к полному отказу от идеи "исправления" евреев. Теперь правительство видело ос­новной "вред" от евреев не в их замкнутости и ортодоксальности, к 80-м годам уже сильно поколебленных в результате предприни­мавшихся ранее усилий, а, напротив, в их слишком активном стрем­лении к образованию и широком участии в общественной жизни страны. Таким образом, то, что ранее считалось желательным, в новых условиях признавалось вредным. Власти, добившись появ­ления прослойки ассимилированной еврейской интеллигенции и оторванного от местечкового быта городского мещанства, имен­но в них и увидели своего главного врага. Введя в 1887 г. процен­тную норму для поступления евреев в русские учебные заведения, правительство окончательно похоронило свои прежние идеологи­ческие догмы в еврейском вопросе.
 Период конца XIX – начала XX в. характеризовался и кар­динальной сменой политики в отношении еврейской печати. Преж­де всего, изменились условия деятельности цензуры еврейских из­даний. После отмены действия Положения о еврейских типогра­фиях, в соответствии с которым в стране на условиях откупного содержания могли функционировать лишь два полиграфических предприятия, печатающие книги и периодику на языках иврит и идиш (в Вильне и Житомире), во многих городах возникли много­численные новые еврейские типографии. В силу того, что спрос на еврейские книги был очень велик, они зачастую печатались и в русских типографиях. Все это означало существенное увеличение объемов работы еврейской цензуры. Изменился и репертуар ев­рейских изданий: если раньше цензуре приходилось иметь дело лишь с изданиями религиозного содержания, то теперь значитель­ное место в ее работе занимал просмотр книг и периодики светс­кого характера. Постепенно они стали главной и единственной заботой цензоров. Им при этом приходилось учитывать неодно­родность состава светских еврейских изданий; на рубеже веков появились либеральные газеты и журналы общего характера, партийная еврейская печать, публикации еврейских общественных объединений, издания профессиональных обществ. Каждый конк­ретный вид изданий теперь требовал от цензуры специфических приемов работы. Среди способов воздействия на еврейскую пери­одику применялся и такой "проверенный" на русских газетах и журналах метод, как тайное субсидирование отдельных изданий. Важно также подчеркнуть, что после 1906 г. цензура существовала
 
[38]
 
в новых правовых условиях, и это обстоятельство вновь заставило ее внести существенные коррективы в свою деятельность.
 Одним из важнейших следствий изменения политики в от­ношении еврейской печати в
80-е гг. XIX в. стал пересмотр прин­ципов цензурования религиозной литературы. Эта проблема рас­сматривается во втором разделе четвертой главы. Весьма знамена­тельно, что первым сочинением, для которого был разрешен бес­цензурный выход в свет, оказался Талмуд – памятник, на протя­жении столетия считавшийся властями главным источником замк­нутости евреев, их религиозной фанатичности и "антигосударствен­ности".
 Решение о беспрепятственном издании Вавилонского Тал­муда было принято в 1880 г. министром внутренних дел Л.С. Ма­ковым в результате специального разбирательства, инициирован­ного в Главном управлении по делам печати цензором П.В. Марголиным. "Цезурование Талмуда в целости, или отдельных его трактатов, противное духу веротерпимости русского правитель­ства. – указывал Л.С. Маков, – не достигает предположенной цели на практике, почему представляется совершенно бесполезным"[72]. Вслед за Талмудом Главное управление по делам печати разреши­ло беспрепятственную публикацию без каких бы то ни было ку­пюр и "вычсрков" основополагающих для иудаизма кодексов – "Arbaah turim" р. Якова бен Ашера и "Shulhan arukh" р. Иосифа бен Эфраима Каро и др. Иными словами, вся галахическая лите­ратура была выведена из сферы деятельности цензуры.
 Следует отметить, что па протяжении 80 – 90-х г. все еще сохранялся такой рудимент правительственной идеологии предше­ствующею периода, как негативное отношение к хасидизму. Прав­да, проявлялся он лишь в сфере цензуры – и нигде более. В этот период в России оставались запрещенными некоторые хасидские сочинения, в том числе "Shivhei ha-baal shem tov", "Кehal hasidim" и "Mifalot ha-zadikim", и Главное управление по делам печати продолжало считать выпуск хасидских сочинений "безусловно не­желательным". Вместе с тем, количество дел по хасидским издани­ям гол от года сокращалось. После 1896 г. они и вовсе исчезли. Продолжавшаяся ровно 100 лет борьба цензуры с хасидизмом завершилась безрезультатно.
 
[39]
 
 В рассматриваемый период предметом первоочередных за­бот цензуры была ввозившаяся в Россию в огромных количествах зарубежная еврейская периодика. Повышенный интерес к ней объяснялся тем, что на страницах выходивших за границей (преж­де всего, в Германии, Англии и США) еврейских журналов и газет широко и чрезвычайно резко обсуждалась политика русского го­сударственного антисемитизма. История цензурования иностран­ной еврейской периодики в России изучена в третьем разделе чет­вертой главы.
 На первых этапах судьба того или иного зарубежного пе­риодического издания во многом зависела в России от личных вкусов и пристрастий конкретных цензоров. Так, например, изда­вавшаяся в Лыке популярная газета "Ha-magid" хотя и рассматри­валась в цензуре чрезвычайно долго, но, по инициативе П.В. Марголина и К.А. Коссовича, неизменно разрешалась к ввозу в стра­ну. Аналогичная ситуация складывалась и с венским журналом "На-shahar" П.С. Смоленскина, бывшим подлинным властителем дум целого поколения ассимилированной русско-еврейской моло­дежи. Несмотря на остроту своих корреспонденции из России и приверженность идеям палестинофильства, он, пользуясь располо­жением цензора еврейских сочинений при Главном управлении по делам печати Н.Д. Раппопорта, много лет официально ввозился в империю через несколько почтовых контор.
 Вскоре, однако, ситуация изменилась. Самодержавие при помощи долголетней политики "исправления" и "сближения", соче­тавшейся с отсутствием коренных реформ в области ограничитель­ного антиеврейского законодательства, невольно способствовало общему "полевению" и революционизации еврейской молодежи. Внутриполитические события в России, в первую очередь – волна погромов начала 80-х г., вызвали мощную волну поощрявшейся правительством еврейской эмиграции и привели, так сказать, к "эк­спорту" еврейского радикализма в Западную Европу и Америку. В образовавшихся новых крупных еврейских центрах (Лондон, Нью-Йорк и др.) начали выходить периодические издания, исповедовав­шие крайние антимонархические, а подчас – и антироссийские, взгля­ды. К середине 80-х гг. эти газеты и журналы стали проникать в Россию и сразу же превратились в предмет особых забот цензурно­го ведомства. Практически все они запрещались к ввозу (речь, в основном шла, об идишистских изданиях – таких, как "Di tsukunft", "Yidishes tagebat", "Yidishes folkstsaytung" и др., предназначенных для городского еврейского пролетариата; англоязычные же левора-
 
[40]
 
дикальные органы наподобие "The Jewish Chronicle", "Тhe Reformer" и др. почти не ввозились в Россию, поскольку основной массе ев­рейского населения они были недоступны из-за языкового барьера, а либеральной русско-еврейской интеллигенции – чужды по идей­ным соображениям).
 Можно утверждать, что политика в отношении зарубеж­ной еврейской периодики являлась той сферой, в которой общие изменения государственной идеологии в еврейском вопросе про­являлись особенно наглядно. Об этом свидетельствует то обстоя­тельство, что, борясь с левыми газетами и журналами, цензура в 80 – 90-е гг., не говоря уже о более позднем времени, беспрепят­ственно допускала к ввозу в Россию множество ортодоксальных изданий, в том числе, например, орган галицийского хасидизма "Kol mahzikei ha-dat" газету ашкеназских раввинов Иерусалима "Shaarei zion", ежемесячник "На-levanon" И. Брилля и др. Рапорт цензора о том, что то или иное иностранное еврейское издание "стоит па страже религии", теперь автоматически становилось для пего пропуском в пределы России.
 Другой областью, в которой хорошо отражались общие изменения национальной политики самодержавия в еврейском вопросе, была па рубеже XIX – XX вв. цензура русско-еврейской печати (издававшиеся евреями и для евреев книги, газеты и жур­налы на русском языке). Изучению этой обширной темы посвя­щен четвертый раздел четвертой главы.
 Своим появлением русско-еврейская печать была во мно­гом обязана идеологии "исправления и сближения". Однако влас­ти быстро ощутили и отрицательные стороны распространения русской грамотности среди еврейского населения. Важнейшей из них было то, что овладев государственным языком, евреи получи­ли возможность не только следить за общественно-политической полемикой на страницах русских изданий, по и принимать в ней деятельное участие. Поэтому вся дальнейшая политика в отноше­нии русско-еврейской печати была напрямую связана с проблемой осознания места евреев в российском обществе. Русско-еврейская пресса, по справедливому замечанию С.М. Дубнова, "стремилась приобщить еврейский вопрос к общерусским социально-экономи­ческим вопросам и сама смотрела на себя, как на часть русской прессы"[73].
 
[41]
 В разделе рассматривается история цензурования русско-еврейских книжных и периодических изданий в последней трети XIX и начале XX в. В 70-е гг. к ним относились журналы "Вест­ник русских евреев" и второй "Рассвет" А.О. Цедербаума, "Рус­ский еврей" Л.Я. Бермана и Г.М. Рабиновича, серия сборников "Еврейская библиотека" А.Е. Ландау. Находившиеся под посто­янным прессом цензуры, эти издания не отличались чрезмерной оппозиционностью. Важно также подчеркнуть, что в 70-е гг. был принят порядок, в соответствии с которым цензура русско-еврей­ских изданий организационно не относилась к еврейской цензуре; ее осуществляли русские цензоры, и их взгляды на еврейский воп­рос зачастую оказывались более либеральными, чем точка зрения собственно еврейских цензоров.
 Большой научный интерес представляет история цензурной политики в отношении издававшихся А.Е. Ландау с 1881 по 1899 г. ежемесячного журнала "Восход" и его приложения «Недельной хроники "Восхода"». Эти органы, на протяжении 15 лет бывшие единственными представителями русско-еврейской периодики в империи, несомненно, являлись вершиной развития еврейской журналистики на русском языке. Изучение сохранившихся источ­ников показывает, что Главное управление по делам печати, по­стоянно и методично третируя эти издания (они получили 2 пре­достережения и приостанавливались на 6 месяцев), вместе с тем, заботилось о том, чтобы не "задушить" их окончательно. Журна­лы А.Е. Ландау рассматривались властями в качестве вполне кон­тролируемого и "прозрачного" с цензурной точки зрения "клапа­на для выпуска пара" русско-еврейской интеллигенцией. Помимо этого, "Восход" и «Недельная хроника "Восхода"» противопос­тавлялась администрацией органам на еврейских языках. "Против окончательного прекращения этих двух изданий, – писал началь­ник Главною управления по делам печати Е.М. Феоктистов мини­стру внутренних дел И.Н. Дурново в связи с обсуждением вопро­са о приостановке, – я имел уже случай высказать <...> то сообра­жение, что еврейские органы на русском языке, каково бы ни было их направление, предоставляют полную возможность для самого внимательного за ними цензурного наблюдения и могут быть, по мере надобности, сдерживаемы <...>. Между тем, от прекращения этих двух единственных еврейских органов на рус­ском языке содержащаяся в них противугосударственная пропа­ганда перейдет в жаргонные газеты (газеты на языке идиш – Д.Э.), но будет уже там выражаться с ничем не сдерживаемой дерзостью
 
[42]
 
и станет доступна несравненно большему числу читателей из ев­рейского простонародья. Поэтому, хотя объявление третьего пре­достережения "Восходу" с его приложением <...> я признаю сво­евременным, но полагал бы приостановку этих двух изданий ог­раничить самым кратким сроком, <...> дабы более продолжи­тельная приостановка не вызвала со стороны редакции решение окончательно прекратить эти издания"[74].
 В начале XX в. политика в отношении русско-еврейских изданий приобрела несколько иной характер. С одной стороны, отношение к ним, как к легко контролируемой и поэтому полез­ной "отдушине", исчезло, и еврейские газеты и журналы па рус­ском языке стали восприниматься властями в общем ряду более или менее оппозиционных изданий. С другой стороны, на рубеже веков русско-еврейское книгоиздание и журналистика перестали быть идейно и тематически однородными, в них появилась специ­ализация, вследствие чего Главное управление по делам печати должно было выработать свою позицию по отношению к каждой конкретной группе издании. Наиболее лояльными в тот период были взгляды цензурною ведомства на русско-еврейскую печать общего характера, а также профессиональные и детские издания. Политика в отношении партийной русско-еврейской печати суще­ственно различалась в зависимости от ее направленности: пресле­дование сионистских изданий велось чрезвычайно непоследова­тельно, в то время как периодике и книгоизданию Бунда, факти­чески, было отказано в праве па существование.
 Пятый раздел четвертой главы посвящен изучению исто­рии правительственной политики в отношении печати на языке идиш. Выделение данной темы в особый раздел было продиктовано ярко выраженной спецификой этой проблемы в общей панораме взаимоотношений правительства и еврейской печати в XIX в.
 Язык идиш играл исключительно значимую роль в разви­тии восточноевропейской еврейской диаспоры. Будучи сперва чи­сто разговорным языком еврейского населения в германских зем­лях и являясь, в самом общем виде, смесью верхненемецких диа­лектов с древнееврейской, а потом и славянской лексикой, идиш с течением времени приобрел разнообразные общественные функ­ции и получил широчайшее распространение. Он, без сомнения, был национальным языком российского еврейства.
 
[43]
 
 Отношение властей и к языку идиш в целом, и к идишистской печати в частности, всегда было в большей или меньшей степени негативным, однако в различные периоды этот негати­визм объяснялся разными причинами. Языковой вопрос находил­ся и в центре внимания адептов Хаскалы. Отзываясь о языке идиш крайне отрицательно и считая его "жаргоном" религиозных орто­доксов, они противопоставляли идишу язык иврит (древнееврей­ский) и европейские языки. Первые представления о языке идиш русское правительство получило именно из рук маскилов и, как следствие, усвоило их взгляд на эту проблему. В рамках доктрины "исправления" и "сближения" вплоть до 70-х гг. XIX в. с идишем боролись потому, что он, с точки зрения властей, препятствовал распространению просвещения. Собственно в сфере цензуры эта борьба проявлялась в том, что напечатанные на идише книги не­изменно рассматривались в качестве "изданий для народа", требу­ющих, в соответствии с общими цензурными правилами, повы­шенного внимания со стороны цензоров.
 В 60-е гг. под влиянием маскилов, среди которых были и некоторые еврейские цензоры (И.И. Зейберлинг. Г.М. Барац), в Министерстве народного просвещения и в Главном управлении по делам печати неоднократно дискутировался вопрос о полном запрещении выпуска печатной продукции па языке идиш. Однако по-настоящему серьезно он был рассмотрен лишь тогда, когда количество отрицательных отзывов о языке идиш, исходивших как от антисемитски настроенных деятелей (гр. Э.Т. Баранов, Н.А. Бутурлин, Я.А. Брафман), так и от юдофилов (А.И. Георги­евский, И.И. Зейберлиг) достигло своей "критической массы". В июле 1868 г. по инициативе М.Н. Похвистнева Совет Главного управления по делам печати принял постановление, признававшее нежелательным появление идишистских газет и журналов, посколь­ку они "способствуют обособлению евреев, отвлекая их от окон­чательного усвоения русского языка, которое могло бы быть дос­тигнуто при помощи популярной русско-еврейской журналисти­ки"[75]. После принятия этого решения идишистская печать 30 лет находилась в России под запретом и все прошения о разрешении новых периодических органов па языке идиш неизменно отверга­лись Главным управлением по делам печати со ссылкой на их "нежелательность". Исключение составляла лишь газета А.О. Це-
 
[44]
 
дербаума "Dos yidishes folksblat", появлению которой лично спо­собствовал гр. Н.П. Игнатьев.
 С течением времени характер подобной "нежелательнос­ти", то есть негативного отношения к языку идиш, стал меняться. Этому в немалой степени способствовало возникновение западно­европейской и американской идишистской прессы леворадикального направления. Всего через 15 – 20 лет после появления поста­новления 1868 г. власти начали воспринимать идиш уже в каче­стве языка "еврейской революции".
 Динамика общественно-политической ситуации в стране в первые годы XX в. привела к постепенному свертыванию политики запрещения идишистской печати. В 1902 г. Главное управление по делам печати разрешило С.М. Гинзбургу и С.И. Раппопорту осно­вать в Петербурге первую ежедневную газету на языке идиш "Der fraund", ставшую впоследствии одним из наиболее авторитетных и популярных еврейских периодических изданий. Ситуация оконча­тельно переменилась после 1905 1.: вплоть до начала мировой вой­ны губернаторы ежегодно регистрировали до полусотни заявлений об основании 1 азе! и журналов на языке идиш (из них реально начинали выходить лишь единицы). При этом и идишистская пери­одика, и идишистское книжное дело являлись сосредоточением наи­более активных и резких протестов против политико-правового неравенства евреев в Российской империи и поэтому наиболее час­то подвергались преследованиям со стороны цензуры.
 В шестом разделе четвертой главы рассмотрению подвер­гается история правительственной политики в отношении еврейс­кой партийной печати. В России этот тип еврейской печати воз­ник в 80-х гг. XIX в. Именно тогда власти впервые столкнулись с палестинофильством – предтечей политического сионизма Т. Герцля. Отношение к изданиям, проповедовавшим палестинофильские идеи, не было четко определено. С одной стороны, они при­знавались вредными, поскольку не только свидетельствовали о наличии у части подданных некоего общественного движения, но и способствовали его развитию. С другой стороны, в 80 – 90-е гг. правительство поощряло еврейскую эмиграцию из России, и, вслед­ствие этого, зачастую не препятствовало выходу в свет книг и журналов, призывавших евреев искать новую родину не в Амери­ке, а в Палестине.
 После основания политического сионизма как конституи­рованного движения и начала его активного распространения в России отмеченная неопределенность взглядов в полной мере со-
 
[45]
 
хранилась. В 1898 – 1902 гг. администрация занималась деятель­ным изучением этого нового политического явления. Хотя основ­ную роль в сборе информации о нем играли, естественно, поли­цейские донесения, органы еврейской печати тоже занимали в этом процессе не последнее место. Кроме того, по поводу сионизма правительство обращалось к еврейским цензорам, как к консуль­тантам. Так, в 1900 г., по заданию Главного управления по делам печати киевский цензор еврейских сочинений А.Я. Цейтлин под­готовил специальную аналитическую записку о сионизме, показав себя в ней если и не открытым приверженцем, то, по крайней мере, активно сочувствующим идеям Т. Герцля. Главный вывод этой записки состоял в том, что сионизм не только не вреден ни для России, ни для самих евреев, но и в какой-то мере полезен для них, поскольку он, во-первых, "отвлекает еврейскую молодежь от социалистических утопий" и, во-вторых, способствует уменьше­нию численности еврейского населения в империи[76]. Это утверж­дение А.Я. Цейтлина оказалось чрезвычайно важным для прави­тельства. Собственно, именно оно и определяло всю дальнейшую политику не только в отношении сионизма в целом, но и сионис­тских органов печати.
 Действительно, повседневная цензурная практика в отно­шении сионистских изданий как в 1900 – 1902 гг., так и в последу­ющие годы, в основном, исходила из заключения А.Я. Цейтлина. Несмотря па ряд преследований отдельных сионистских изданий, инициированных губернскими властями, они, в целом, не встреча­ли серьезного противодействия. В 1902 г. Главное управление но делам печати вынуждено было даже разъяснить, что публикация Устава сионистской организации вполне допустима с цензурной точки зрения.
 Июньский 1903 г. секретный циркуляр В. К. фон Плеве о запрете всякой сионистской деятельности, возникший вскоре пос­ле Кишиневского погрома, лишь на короткое время усилил реп­рессии в отношении сионистской печати. Уже через несколько месяцев после его появления все вернулось на круги своя, и изда­ния, стоявшие на идейной платформе сионизма, продолжали бес­препятственно выходить в свет. На ситуацию практически не по­влиял и сенатский указ 1 июня 1907 г., запрещавший "всякие орга­низации сионистов в сообщества"[77]. Данное утверждение хорошо
 
[46]
 
иллюстрирует то, что еженедельник "Рассвет", бывший, но сути дела, официальным органом ЦК Сионистской организации в России и наиболее влиятельным сионистским изданием с тиражом 10 000 экземпляров, в период с 1907 по 1910 г. вообще ни разу не привлек внимания Петербургского цензурного комитета. Лояль­ность взглядов властей на сионистскую печать (правда, лишь рус­скоязычную) сохранялась даже в годы Первой мировой войны.
 Совершенно иную политику правительство осуществляло в отношении еврейских изданий социал-демократической ориента­ции. С ней велась постоянная и непримиримая борьба. Сказанное относится, прежде всего, к изданиям Бунда и в меньшей степени -к печати левосионистских партий и организаций ("Поалей Цион", сионистов - социалистов, еврейских социалистов и др.).
 Несмотря на тотальный характер правительственных реп­рессий, крайне левая еврейская печать (выходившая, преимуще­ственно, на языке идиш) имела широчайшее распространение в России и Царстве Польском. Современники указывали, что бун­довцы распространяют в "черте оседлости" "сотни тысяч подполь­ных изданий"[78]. Все усилия полиции и цензурных комитетов, на­правленные на обуздание этого потока революционной пропаган­ды, не приносили ощутимых результатов: вместо закрытых типог­рафий открывались новые, одна газета сменяла другую. Ситуация немного изменилась лишь после начала войны, но и в условиях военного времени правительство не смогло полностью искоренить нелегальную печать Бунда.
 Следует отметить, что при рассмотрении цензурной исто­рии бундовской печати нельзя говорить о наличии какой-либо особой "еврейской" специфики в отношении к ней со стороны цензуры. Имеющиеся документы свидетельствуют, что власти не выделяли эту печать из общего ряда крайне левых изданий. Под­ведомственность бундовских прессы и книжного дела цензуре ев­рейских сочинений определялась (и ограничивалась) лишь языко­вым фактором: издания на языке идиш должны были рассматри­вать еврейские цензоры только потому, что их коллеги этим язы­ком не владели. Поэтому все перипетии преследований бундовс­кой печати в большей степени относятся к хорошо изученной ис­тории цензуры социал-демократического издательского дела, не­жели к истории цензуры еврейских сочинений.
 
[47]
 
 Заключительный, седьмой раздел пятой главы посвящен проблеме "Еврейский театр и цензура". Необходимость ее рас­смотрения вызвана тем, что судьба еврейского театра в России в конце XIX и в первые годы XX в. во многом определялась дей­ствиями цензурного ведомства.
 Знакомство цензуры с еврейской (идишистской) драматур­гией произошло еще в 1841 г. на примере антихасидских пьес И. Ак-сенфельда. В тот период они, однако, были явлением совер­шенно исключительным и нетипичным для еврейской культуры в России. Процесс развития подлинно профессионального еврейско­го театра начался в стране лишь в 1876 г. и спустя всего 7 лет был на два десятилетия искусственно прерван специальным правитель­ственным распоряжением.
 Запрет 1883 г. на театральные представления на языке идиш известен в научной литературе. Однако причины его появления до сих пор оставались невыясненными. В работе показывается, что наряду с мотивами общего характера такими, как изменение государственной идеологии в еврейском вопросе в начале 80-х гг. XIX в. и усиление антидемократических тенденций в политике после 1 марта 1881 г., у этого запрета имелся и совершенно кон­кретный повод: рапорт цензора Главного управления по делам печати Н.Д. Раппопорта о трудностях, встречающихся в провин­ции при цензуровании еврейских пьес, и использовании в поста­новках отрывков из библейских текстов. Данный рапорт был по­дан после скандала, который произошел в Одессе у товарища Н.Д. Раппопорта. еврейско-христианского проповедника Я.М. Прилукера, с выдающимся еврейским актером и антрепренером А.А. Гольдфаденом.
 Важность изучения темы "Еврейский театр и цензура" для исследования государственной политики в отношении еврейской печати объясняется также тем обстоятельством, что еврейская дра­матургия, вопреки существовавшему порядку, рассматривалась не театральной цензурой, а цензурой еврейской. В 70 – 80-е гг. такое рассмотрение осуществлялось как в Главном управлении по делам печати, так и в провинциальных цензурных комитетах, а в начале XX в. – только в Главном управлении. Через цензора еврейских сочинений при этом ведомстве А.Л. Грейса проходило в год до четырехсот пьес на языке идиш. Многие их них запрещались. Ос­новным мотивом запрещений при этом неизменно выступали встре­чавшиеся в сочинениях еврейских драматургов протесты против политики государственного антисемитизма.
 
 [48]
 
 Пятая глава работы – "Отказ в праве на существование (еврейская печать и военная цензура в России в 1914 – 1917 гг.)" – посвящена короткому, но чрезвычайно насыщенному событиями периоду первой мировой войны. В это время по воле властей из­дания на языках иврит и идиш полностью перестали выходить в свет. Таким образом, правительственная политика в отношении еврейской печати получила свое закономерное завершение.
 В начале главы анализируется состояние еврейского вопро­са и его роль в общественной жизни России накануне и в годы первой мировой войны. Этот анализ показывает, что еврейская тема искусственно раздувалась властями и использовалась в их тонкой внутриполитической игре, направленной на сохранение ос­нов самодержавия. Вес идеологические усилия были направлены на то, чтобы создать из еврея образ врага, навязать этот образ массовому сознанию и свалить на него ответственность за все неудачи и бедствия – как глобальные, общегосударственные, так и личные. Ради этого правительством было инспирировано "дело Бейлиса" и, чуть позже, выдвинуто обвинение в шпионаже не конкретным людям, а всему народу. Без понимания этих идеоло­гических особенностей эпохи невозможно объективно разобрать­ся в истории заключительного этапа правительственной политики в отношении еврейской печати.
 При всей своей кажущейся иррациональности, действия цензуры в отношении изданий на языках иврит и идиш в 1914 – 1917 гг. были всего лишь продолжением, логическим финалом той политики, истоки которой восходят к 80-м гг. XIX в. Идеология признания всей национальной книжной культуры народа в боль­шей или меньшей степени вредной и опасной для государства не могла не привести, в итоге, к тому, что этой культуре было отка­зано в праве на существование.
 Основное место в главе уделено истории последовавшего в 1915 г. запрета на выход в свет любой ивритоязычной и идишистской печатной продукции. Сам факт такого запрета достаточно известен в литературе, однако обстоятельства и причины его по­явления до сих пор не привлекали внимание исследователей.
 Первый приказ о приостановке еврейской печати был от­дан ген. Н.И.Ивановым 24 марта 1915 г. и относился лишь к Киевскому военному округу. Но уже спустя 4 месяца, 26 июля 1915 г., аналогичные приказы того же Н.И. Иванова и ген. М.В. Алексеева прекратили выход в свет всей еврейской книжной продукции на территориях Юго-западного и Северо-западного
 
[49]
 
фронтов – то есть во всей "черте оседлости евреев". Что касается Петрограда, то здесь в апреле – июне 1915 г. распоряжениями командующего 5-й армией ген. П.А. Плеве был приостановлен выход ведущих русско-еврейский журналов – "Нового восхода" и "Рассвета". В начале ноября того же года прекратили свое суще­ствование и все выходившие в столице издания на языках иврит и идиш. Несколько позже был запрещен выход в свет еврейской книжной продукции.
 Формальной причиной запрета на выход в свет произведе­ний печати на еврейских языках стала шпиономания, преследовав­шая военные власти. Поскольку все еврейское население было бес­почвенно обвинено в шпионаже в пользу неприятеля, то под это обвинение с неизбежностью должна была подпасть и его пись­менность. Так возникла сформулированная одесским генерал-губернатором М.И. Эбеловым легенда о том, что в статьях и корреспонденциях. публикуемых на страницах еврейской периодики, печатаются некие "таинственные знаки", предназначенные для передачи шпионских сведений[79]. На деле эти "таинственные зна­ки" представляли собой обычные буквы еврейского алфавита; они помещались в конце корреспонденции и были всего лишь криптонимами, обозначавшими авторство каждого материала (данная информация требовалась редакциям для учета работы корреспон­дентов и правильного начисления гонораров). Истинной же при­чиной уничтожения еврейской печати в 1915 г., несомненно, яв­лялся государственный антисемитизм, проводниками которого в армейской среде выступали, в первую очередь, верховный главно­командующий вел. кн. Николай Николаевич и начальник Гене­рального штаба ген. Н.Н. Янушкевич.
В главе показывается, как ситуация, сложившаяся вокруг судьбы еврейской печати, использовалась в общественно-политической борьбе того времени, и какова была се роль в возникнове­нии противостояния между гражданскими и военными властями. Особенно ярко данная проблема проявилась в деятельности А.Д. Протопопова, который в ноябре 1916 г. – феврале 1917 г. пытался использовать прошение депутатов Думы Н.М. Фридмана и М.Х. Бомаша и адвоката 0.0. Грузенберга о возобновлении выхода в свет книг и периодики на еврейских языках для частич­ной реализации своей политической программы успокоения обще­ственного мнения и нормализации положения печати. Попытки
 
[50]
 
эти оказались безуспешными. Даже в конце февраля 1917 г. ко­мандующий Петроградским военным округом ген. С.С. Хабаров продолжал считать выпуск еврейских молитвенников и школьных учебников опасным для обороноспособности империи. Мнение С.С. Хабалова оказалось последним значимым событием в 120-летней истории правительственной политики в отношении ев­рейской печати. Одновременно оно было и се совершенно логич­ным и закономерным итогом.
 В "Заключении" подводятся общие итоги исследования, формулируются его основные выводы и дается целостное пред­ставление о роли и месте политики в отношении еврейской печати в системе национальной политики самодержавия XIX – начала XX вв.
 В разделе "Приложения" помешен полный хронологичес­кий список цензоров еврейских сочинений 1797 – 1917 гг., систе­матизированный по цензурным комитетам. Здесь же впервые при­водятся полные тексты наиболее важных документов, связанных с историей правительственной политики в отношении еврейской печати: Инструкция еврейским типографщикам (1800 г.), проект Наставления цензорам еврейских книг в Империи и Царстве Польском (1853 г.) и проект Положения о Санкт-Петербургском еврейском цензурном комитете (1857 г.).
 Основные выводы работы
 На протяжении всего времени своего существования прави­тельственная политика в отношении еврейских изданий в России, выражавшаяся на практике в деятельности цензуры, выполняла две важнейшие функции. Прежде всего, цензура еврейских изданий яв­лялась незаменимым инструментом информирования властей о ев­реях, их религии, быте, культуре, о тех процессах и тенденциях, которые имели место в еврейском обществе. Сведения, предостав­лявшиеся цензурой (в виде цензорских отзывов, рапортов, ""мне­ний", записок и т.д., а также почерпнутые из общей идейной на­правленности деятельности цензоров), использовались правитель­ством для формирования программы его политики в еврейском вопросе. Нередки были случаи, когда информация, поступавшая из Цензурных комитетов, становилась побудительной причиной для принятия важнейших общеполитических решений (так, иницииро-
 
[51]
 
ванная В.И.Тугендгольдом и И.-Б.Левинзоном в 30-с гг. XIX в. борьба с хасидскими и неподцензурными еврейскими изданиями явилась одним из важнейших поводов для разработки и введения в действие образовательных и административных реформ еврейской жизни 40-х гг.) или сигнализировала о начале кризиса практичес­кой "еврейской" политики самодержавия (история цензурования первого "Рассвета", "Сиона", "Дня" и "Коl mevaser ").
 Правительственная цензура еврейских изданий была, в то же время, и мощным инструментом репрессивного воздействия на еврейское население и его культуру. С ее помощью царизм пытал­ся сперва "исправить" и ассимилировать евреев - российских под­данных, а затем свести на нет "вред" от их "неисправимости". Однако именно как инструмент репрессивного воздействия цензу­ра еврейских изданий оказалась в России малоэффективной. Она, по сути дела, не смогла до конца выполнить ни одну из постав­ленных перед пей задач. Цензура не сумела искоренить сначала хасидскую, а потом левую еврейскую печать, предотвратить воз­никновение оппозиционной еврейской периодики, "защитить" рос­сийских евреев от западноевропейской и американской радикаль­ной прессы, не сумела создать ни одного полностью управляемого и "прирученного" еврейского журнала или газеты, пропагандиро­вавших правительственную политику.
 Два фактора являлись основными причинами такой низкой эффективности. Во-первых, цензура национальной печати явля­лась составной и чрезвычайно важной частью национальной по­литики царизма, а политика эта никогда не была четко определе­на и обоснована. И хотя в еврейском вопросе программа действий самодержавия все же обладала известной долей идеологической стройности (именно по этой причине цензура еврейских изданий в России, в отличие от цензуры других национальных книжностей, была в идейном и организационных смыслах более самостоятель­ной и определенной), полной концептуальной завершенностью она, все равно, не отличалась. Результатом такого положения вещей становилась постоянная непоследовательность действий цензур­ного ведомства в сфере контроля за еврейской печатью (наиболее ярко проявившаяся в судьбе хасидских типографий и политике в отношении сионистских изданий). Во-вторых, правительство, в силу языковой специфики еврейской литературы вынужденное пани-мать для выполнения цензорских обязанностей маскилов или кре­стившихся евреев, никогда этим чиновникам полностью не дове­ряло. Закрепленное, в том числе, и на организационно-бюрокра-
 
[52]
 
тическом уровне (за исключением Главного управления по делам печати, во всех остальных цензурных учреждениях цензоры еврей­ских сочинений никогда формально не являлись государственны­ми служащими и не имели права принимать окончательные реше­ния по поводу рассматривавшихся ими изданий), такое отсутствие полного доверия к цензорам тоже не могло не сказываться на эффективности действий цензуры еврейских сочинений.
 В еще большей мере, чем неопределенность принципов на­циональной политики и национальной цензуры, малой эффектив­ности контроля за еврейскими изданиями способствовал особый характер еврейской книжности и специфика отношения к ней со стороны поголовно грамотных евреев. На протяжении двух тысяч лет именно книжность, записанное слово были основой существо­вания евреев как нации и выступали в качестве народообразующего элемента. Вследствие этих особенностей евреев и их письмен­ной культуры правительственная цензура еврейских сочинений представляла собой не только и не столько цензуру конкретных текстов, сколько цензуру самого национального бытия еврейского народа в России. Поэтому, если не рассматривать периоды воз­никновения различных экстремальных ситуаций, наподобие раз­громов еврейской печати 1836 и 1915 гг., эта цензура изначально и не могла быть эффективной.
 Апробация работы
 Основные положения диссертации изложены автором в пуб­ликациях, а также в докладах на 7-х Смирдинских чтениях, ежегод­ных конференциях Международной ассоциации преподавателей иудаики в высших учебных заведениях "Сефер" (Москва, 1993 –1999 гг.), 11-м и 12-м Всемирных конгрессах еврейских исследова­ний (Иерусалим, 1993, 1997 гг.), международной конференции "Ев­реи в России. История и культура" (Санкт-Петербург, 1994 г.), кон­грессе Американской ассоциации иудаики (Бостон, 1994), междуна­родном симпозиуме "История, язык и культура еврейского народа" (Кишинев, 1995 г.), 1-й и 2-й международных конференциях "Еврей­ские архивы" (Санкт-Петербург, 1996, 1997 п.), международной конференции "Тhe Gaon of Vilnius and the Annals of Jewish Culture" (Вильнюс, 1998 г.), международной конференции "Русская и еврей­ская культуры: проблемы взаимодействия" (Москва, 1998 г.), науч­ном семинаре Института восточно-европейской истории Кельнско­го университета (Кельн, 1994 г.), научном семинаре Института YIVО
 
[53]
 
(Нью-Йорк, 1996 г.), научном семинаре Кафедры славистики Уни­верситета Болоньи (Болонья - Форли, 1997 г.), научном семинаре Института им. Ш.Дубнова (Лейпциг, 1998 г.), научном семинаре Института им. Гердера (Марбург, 1998 г.).
 Помимо монографии, итоги исследования нашли свое от­ражение в ряде научных статей в различных периодических и не­периодических изданиях СНГ, стран Балтии и дальнего зарубе­жья, а также в опубликованных учебно-методических материалах. Общий объем опубликованных по теме материалов – около 90 п. л.
 Результаты исследования используются в лекционных кур­сах "История книги в России", "История еврейского книжного дела и периодической печати в России", "История евреев в Рос­сии", "Источниковедение и историография истории евреев в Рос­сии", читаемых соискателем на кафедре общей библиографии и книговедения в Санкт-Петербургском государственном универси­тете культуры и искусств, па историческом факультете Санкт-Пе­тербургского института иудаики, отделениях славистики универ­ситетов Болоньи (Форли) и Падуи.
 Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:
 1. Товарищество "Хронос": Эпизод из истории демократи­ческого издательского дела в Петербурге в начале XX в.: Сб. науч. тр. // Книжное дело в России во второй половине XIX – начале XX века. – Вып. 5. Л., 1990. – С. 76 – 91.
 2. Идеология антисемитизма в России в конце XIX – нача­ле XX вв. // Национальная правая прежде и теперь: Историко-социологические очерки. – Ч. 1. – СПб., 1992. – С. 47 – 72.
 3. Источниковедение истории евреев в России: К постанов­ке вопроса. // История евреев в России: Проблемы источниковеде­ния и историографии. Сб. науч. тр. /Под ред. Д.А. Эльяшевича. – СПб., 1993. – С. 27 – 53.
 4. Документальные материалы по истории евреев в архивах СНГ и стран Балтии: Предварительный список архивных фондов. – СПб.: Акрополь, 1994. – 133 с.
 5. Russia: In Comparative Context. // Teaching Jewish Civilization: A Global Approach to Higher Education. – New York – London, 1995. – Р. 67 – 72.
 6. Русско-еврейская печать и русско-еврейская культура: К проблеме генезиса. // Евреи в России: История и культура. Сб. науч. тр. /Под ред. Д.А. Эльяшевича.- СПб., 1995. – С. 55 – 74.
 
[54]
 
 7. Евреи в художественной литературе на русском языке: Материалы к библиографии книг и брошюр, 1890 – 1947. // Russian Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. – 1995. – Т.1 - № 2. - С. 326 – 365. (В соавторстве с В.Е. Кельнером).
 8. С. Шапиро и его воспоминания "Год в Мирском ешиботе". // Еврейская школа.– 1995. – № 4. – С. 33 – 41.
 9. Русско-еврейская культура и русско-еврейская печать, 1860 – 1945. // Кельнер В.Е., Эльяшевич Д.А. Литература о евреях на русском языке: Книги, брошюры, оттиски статей, органы периодической печати: Библиог. указ. – СПб.: Гуманитарное агентство "Академический проект", 1995. – С. 37 – 78.
 10. О некоторых аспектах изучения истории цензуры еврейских изданий в Российской империи. // История, язык и культура еврейского народа: Сб. науч. тр. – Кишинев, 1995. – С. 17 – 22.
 11. Jewish Documenrary Sources in Russia, Ukraine and Belarus: A Preliminary List. – New York: JTS, 1995. – 165 P. (В соавторстве с Д. Саллис и М. Вебом).
 12. Еврейская печать, политика и цензура в России, 1797 – 1917: К постановке вопроса. // Евреи в России: История и культура. Сб. науч. тр. / Под ред. Д.А. Эльяшевича. – СПб., 1998. – С. 38 – 100.
 13. Из истории цензуры еврейских изданий в России: Эпоха бездействия цензуры и создания идеологии. // Вестник Еврейского университета в Москве. – 1998. - № 1(17).– С. 4 – 40.
 14. Еврейский театр в России и цензура. // Еврейская цивилизация: Проблемы и исследования. Академическая серия. Вып. 3. М., 1998. – С. 256 – 266.
 15. Еврейские цензоры в России, 1797 – 1917 гг. // Вестник Еврейского университета в Москве. – 1998. - № 2(18). – С. 35- 42.
 16. Official Censorship of Jewish Publications in Vilnius, 1797 – 1917. // The Gaon of Vilnius and the Annals of Jewish Culture. – Vilnius, 1998. – P. 325 – 332.
 17. Правительственная политика и печать на языке идиш в царской России: Лекция по спецкурсу. – СПб.: ПИИ, 1999. – 26 с.
 18. История еврейского книжного дела и периодической печати в России: Программа курса. – СПб.: ПИИ, 1999. – 9 с.
 19. Правительственная политика и еврейская печать в России, 1797 – 1917: Очерки истории цензуры. – СПб.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 1999. – 792 с.
 20. Статьи "Цензурование Талмуда в России", "Я.А. Брафман", "В.И. Тугендгольд", "И.И. Зейберлинг", "Г.М. Барац", // Censorship. An International Encyclopaedia. Vol. 1 – 3. – London: Fitzroy Dearborn, 2000. (Общ. Объем – 1 печ. лист.).
 
 


[1] Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1374 (Канце­лярия генерал-прокурора Сената). Оп. 1, 2, 3, 4, 7. 
[2] РГИА. Ф. 733 (Департамент народного просвещения). Оп. 87, 118. 
[3] РГИА. Ф. 732 (Главное правление училищ). Оп. 1. 
[4] РГИА. Ф. 734 (Ученый комитет). Оп. 1. 
[5] РГИА. Ф. 735 (Канцелярия министра народного просвещения). Оп. 1, 10. 
[6] РГИА. Ф. 772 (Главное управление цензуры). Оп. 1. 
[7] РГИА. Ф. 774 (Совет министра внутренних дел по делам книгопечатания). Оп. 1; Ф. 773 (Особенная канцелярия министра народного просвещения). Оп. 1. 
[8] РГИА. Ф. 776 (Главное управление по делам печати). – Документы, освещаюшие историю цензуры еврейских изданий на языках иврит, идиш и рус­ском, встречаются почти во всех описях этого фонда. 
[9] РГИА. Ф. 733. Оп. 189, 190 (Разряды по еврейским училищам). 
[10] РГИА. Ф. 821 (Департамент духовных дел иностранных вероисповеда­ний). Оп. 8, 9. 
[11] РГИА. Ф. 1269 (Еврейский комитет). Оп. 1. 
[12] РГИА. Ф. 779 (Центральный комитет цензуры иностранной); материалы по цензуре иностранных изданий на еврейских языках встречаются в большин­стве описей фонда. 
[13] РГИА. Ф. 778 (Военная цензура при Петроградском комитете по делам печати Главного управления по делам печати). 
[14] РГИА. Ф. 777 (Петроградский комитет но делам печати); документы по истории цензуры еврейских изданий встречаются во многих описях начиная с первого десятилетия существования комитета 1804 – 1814 гг.); Литовский госу­дарственный исторический архив (ЛГИА). Ф. 1240 (Виленский цензурный коми­тет). Оп. 1. Ф. 1241 (Канцелярия виленского отдельного цензора по внутренней цензуре). Оп. 1; Ф. 1242 (Канцелярия виленского отдельного цензора по цензуре иностранной). Оп. 1; Центральный государственный исторический архив Украи­ны (ЦГИА Украины). Ф. 293 (Киевский цензурный комитет). Оп. 1; Ф. 294 (Кан­целярия киевского отдельного цензора). Оп. 1: Ф. 295 (Киевский временный ко­митет но делам печати). Оп. 1; Государственный архив Одесской области (ГАОО). Ф. 8 (Одесский цензурный комитет). Оп. 1; Ф. 9 (Отдельный цензор по внутренней цензуре в Одессе). Оп. 1: Ф. 11 (Одесский комитет цензуры иностранной). Оп. 1; Ф. 10 (Временный комитет по делам печати в Одессе). Оп. 1. 
[15] Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Ф. 271 (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России "Бунд"). Оп. 1. 
[16] РГИА. Ф. 1532 (Общество для распространения просвещения между евре­ями в России). Оп. 1. 
[17] Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА Санкт-Петербурга). Ф. 2129 (Еврейское историко-этнографическое об­щество). Оп. 1. 
[18] ЦГИА Санкт-Петербурга. Ф. 2134 (Редакция журнала "Еврейская стари­на"). Оп. 1. 
[19] Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), Москва. Ф. 597 (Издательство "Мир"). Оп. 1.
[20] Институт YIVО, Нью-Йорк. Ф. 757 (Коллекция И. М. Чериковера).
[21] Дубнов С. М. Книга жизни. – Т. 1 – 3. – Рига, 1934 – 1940. 
[22] Ландау Г. Воспоминания // Вестник Еврейского университета в Москве. – 1993. № 2. – С. 149 – 173; №3.– С. 183 – 212. 
[23] Генкель Г. В старом "Восходе" // Еврейская летопись. – Пг.-М., 1923. – Сб. 2. – С. 137 – 145. 
[24] Феоктистов Е. М. Воспоминания. За кулисами политики и литературы. – Л., 1929. 
[25] Никитенко А. В. Дневник. – Т. 1 – 3. – М., 1955. 
[26] Kaz B. Le-toldot ha-zensura shel ha-sifrut ha-yisraelit. (Reshumin ve-zikhronot) // Ha-toren. – 1923. – Vol. 9, 10, 12. 
[27] Deinard E. Zikhronot bat ami. – St. Luis, [1920]. 
[28] Ginsburg S. M. Amolike Peterburg. Forshungen un sikhronot vegn yidishn lebn in der residents-shtat fun tsarishn rusland. – N. Y., 1944. – (Historishe Verk. Bd. 1); Ginsburg S. M. Meshumadim in tsarishn rusland. – N. Y., 1946 – (Historishe Verk. Bd. 2). 
[29] Ginsburg S. M. The Drama of Slavuta. – Lanham – N. Y. – L., 1991.
[30] Beer Yitzhak. [Tikhtovet I. B. Levinsohn] / Arakh D. B. Nathanson. – Varsha, 1899; см. также: Nathanson D. B. Sefer ha-zikhronot. - Varsha, 1875.  
[31] Из переписки А. Б. Готлобера // Еврейская старbна. – 1910. – Т. 3. – С. 283 – 292, 411 – 418. 
[32] Дубнов С. М. К истории гонения на еврейские книги (1848) // Еврейская старина. – 1909. Т. 2. – С. 112 – 114. 
[33] Письма О. А. Рабиновича /Публ. Ю. Гессена // Еврейская старина. – 1910. – Т. 3. – С. 71 – 88. 
[34] Из писем А. Е. Ландау. Материалы для истории "Восхода" (1884 – 1896) // Еврейская старина. – 1916. – Т. 9. – С. 102 – 117; Письма С. О. Грузенберга [С. М. Дубнову] // Еврейская старина. – 1914. – Т. 7. – С. 385 – 411; 1915. – Т. 8. – С. 367 – 380. 
[35] Сборник материалов для истории просвещения в России, извлеченных из Архива Министерства народного просвещения. – Т. 2. – СПб., 1897.  
[36] Казенные еврейские училища. Описание дел бывшего Архива Министер­ства народного просвещения. – Т. 1. – Пб., 1920. 
[37] Галант И. К истории Киевского гетто и цензуры еврейских книг (1854--1855) // Еврейская старина. – 1913.– Т. 6. – С. 264 – 278. 
[38] Таблица, показывающая число выходивших с одобрения цензуры Мини­стерства народного просвещения периодических изданий и разного рода книг с 1833 по 1861 г. // Журнал Министерства народного просвещения. – 1862. – Ч. СХIII. – С. 49 (4-я паг.). 
[39] Барац Г. К вопросу о цензуре // На-kаrmеl. Русское приложение. – 1862. – № 10. – С. 36. 
[40] Арешян С.Г. Армянская печать и царская цензура.Ереван, 1957; Крав­ченко И. В. Цензура как средство национальной политики Российской империи // Цензура в России: История и современность: Тезисы конференции 20 – 22 сентября 1995., Санкт-Петербург. – СПб., 1995. – С. 21 – 22. 
[41] М. М. [Моргулис М. Г.] Судьба еврейской письменности в России // Вос­ход. – 1887. – № 12. – С. 3 – 18. 
[42] Гессен Ю. И. Евреи в России. Очерки общественной, правовой и экономи­ческой жизни русских евреев. –
СПб., 1906. – С. 409 – 430.
[43] Там же. С. 409. 
[44] Цензура в царствование императора Николая I. Ч. X. Цензура еврейских книг // Русская старина. – 1903. –
Т. 114. – № 6. – С. 658 – 671. 
[45] Klier J. D. 1855 – 1894 Censorship of the Press in Russian and the Jewish Question // Jewish Social Studies. – 1986. – Vol. XLVIII. – No. 3/4. – P. 257 – 268.  
[46] Ibid. Pp. 257, 266. 
[47] Ruud Ch. Fighting Words: Imperial Censorship and the Russian Press, 1804 – 1906. – Toronto, 1982; Balmuth D. Censorship in Russia, 1865 – 1905. – Washington, D.C., 1979. 
[48] Голицын Н. Н., кн. История русского законодательства о евреях.Т. 1. – CПб., 1886. 
[49] Цинберг С. Л. Исаак Бер Левинзон и его время. // Еврейская старина. –1910. – Т. 3. – С. 504 – 541.  
[50] Цинберг С. Л. История еврейской печати в России в связи с общественны­ми течениями. – Пг., 1915. 
[51] Zinberg I. Haskalah at Its Zenith. – Cincinnati – N. Y., 1978. 
[52] Дубнов С. М. Новейшая история еврейского народа от Французской ре­волюции до наших дней. – Т. 1 –3.– Рига, 1937 – 1938.
[53] Dubnov Sh. Toldot ha-hasidut. – Tel Aviv, 1974. 
[54] Марек П. С. Из истории еврейского печатного дела в России. // Восход. – 1888. – № 4, 9.
[55] Гессен Ю. И. Хасиды бр. Шапиро на пути в Сибирь. // Еврейская лето­пись. – Пг., 1923. – Сб. 2. – С. 96 – 101. 
[56] Боровой С. Я. Нариси з iсторiї eврeйської книги на Українi. // Бiблioгiчнi вicтi. – 1925. – № 1/2 (8/9). – С. 47 – 58; 1926. – № 1 (10). – С. 36 – 48. 
[57] Боровой С. Я. Еврейские газеты перед судом "ученых евреев": (Два эпизо­да) // Еврейская мысль: Научно-литературный сборник. – Л., 1926. – С. 282 – 292. 
[58] Greenberg L. The Jews in Russia. – N. Y., 1976.
[59] Fuen Sh. I. Kiryah neemanah. Korot adat yisrael be-ir Vilna. – Vilna, 1915; Margulis M. Dor ha-haskalah be-russiya. – Vilna, 1910; Raisin J. S. The Haskalah Movement in Russia. – Philadelphia, 1913; Meisl J. Haskalah: Geschihte der Aufklirungsbe-wegung unter den Juden in Russland. – Berlin, 1919; Shatzky J. Kulturgeshikhte fun der haskole in lite (fun di eltste tsaytn biz hibas-tsion). – Buenos Aries, 1950. 
[60] Friedberg H. D. Toldot ha-defus ha-ivri be-poloniya. – Tel Aviv, 1950. 
[61] Slutsky Y. Ha-itonut ha-yehudit-rusit ba-meah ha-19. – Yerushalaim, 1970; Slutsky Y. Ha-itonut ha-yehudit-rusit ba-meah ha-20, 1900 – 1918. – Tel Aviv, 1978. 
[62] Tsitron Sh. Di geshikhte fun der yidisher prese: Fun yor 1863 biz 1889. – Vilna, 1923. 
[63] Orbach A. New Voices of Russian Jewry: A Study of the Russian-Jewish Press of Odessa in the Era of the Great Reforms, 1860 – 1871. – Leiden, 1980. 
[64] Ципперштейн С. Евреи Одессы. История культуры, 1794 – 1881. – М. – Иерусалим, 1995.
[65] Lederhendler Eli. The Road to Modern Jewish Politics: Political Tradition and Political Reconstruction in the Jewish Community of Tsarist Russia. – N. Y. – Oxford, 1989.  
[66] Stanislawski M. Tsar Nicholas I and the Jews: The Transformation of Jewish Society in Russia, 1825 – 1855. – Philadelphia, 1983. 
[67] Stanislawski M. For Whom Do I Toil? Judah Leib Gordon and the Crisis of Russian Jewry. N. Y. – Oxford, 1988.
[68] Слиозберг Г. Б. Барон Г.О. Гинцбург и правовое положение евреев. // Пережитое. – СПб., 1910. – Т. 2. – С. 96. 
[69] Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. – СПб., 1885. – Т. 2. – С. 70. 
[70] РГИА. Ф. 772. Оп. 1. Ед. хр. 233. Л. 84 об
[71] Цит. по: Дубнов С.М. Исторические сообщения. № 13. Бюрократические упражнения в решении еврейского вопроса (1840 – 1844). // Книжки "Восхода". – 1901. – № 4. – С. 212. 
[72] РГИА. Ф. 733. Оп. 189. Ед. хр. 618. Л. 6.
[73] Дубнов С.М. Письма о старом и новом еврействе. – СПб., 1907. – С. 225.
[74] РГИА. Ф. 776. Оп. 5. Ед. хр. 92. Л. 158 об. 
[75] РГИА. Ф. 776. Оп. 2. Ед. хр. 5. Л. 20.
[76] РГИА. Ф. 776. Оп. 21. Ч. 2. Ед. хр. 420. Л. 11 об. 
[77] РГИА. Ф. 776. Оп. 15. Ед. хр. 
[78] РГИА. Ф. 776. Оп. 14 (903 г.). Ед. хр. 16. Л. 1.
[79] РГИА. Ф. 776. Оп. 17. Ед. хр. 642. Л. 40 об.

(3.3 печатных листов в этом тексте)
  • Размещено: 01.01.2000
  • Автор: Эльяшевич Д.А.
  • Размер: 143.07 Kb
  • постоянный адрес:
  • © Эльяшевич Д.А.
  • © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
    Копирование материала – только с разрешения редакции

Смотри также:
Антонова Т.В. БОРЬБА ЗА СВОБОДУ ПЕЧАТИ В ПОРЕФОРМЕННОЙ РОССИИ 1861 – 1882 гг.
Бадалян Д.А. Cлавянофильский журнал «Русская беседа» и цензура (1856–1860)
Белобородова А. Изменения в организации цензуры в Российской империи в 1914 г. (по материалам Курской губернии)
Белобородова А. Полиция и цензура в русской провинции во второй половине XIX – начале XX вв. (на материалах Курской губернии)
Белозеров А.А. Нижегородская печать и царская цензура (по документам и воспоминаниям)
Блюм А.В. МЕСТНАЯ КНИГА И ЦЕНЗУРА ДОРЕФОРМЕННОЙ РОССИИ (1784–1860)
О.О. Ботова. Московский цензурный комитет во второй четверти девятнадцатого века (Формирование. Состав. Деятельность)
Зильке Бром. Театр и цензура во второй половине XVIII века
Brohm Silke. Zensur in Rußland vor 1804 und Christian von Schlözer als Zensurfall
Воронежцев А. В. Из истории военной цензуры в период первой мировой войны (по материалам Саратовской губернии)
Галай Ю. Крамольный "Календарь Крестьянина".
Галай Ю.Г. Запрещенный Белинский
Галай Ю.Г. Уничтоженные нижегородские издания в период первой русской революции
Галай Юрий. Цензурная судьба первого журнала старообрядцев
Ю.Г. Галай. Опальный журнал
А. М. Гаркави. Борьба Н.А. Некрасова с цензурой и проблемы некрасовской текстологии. Автореферат дисс. д.филол.н.
Григорьев С.И. Придворная цензура как первая PR-служба в истории России
Григорьев С.И. Придворная цензура предметов широкого потребления
Григорьев С.И. Институт цензуры Министерства императорского двора
Григорьев С.И. Упоминания высочайших особ как товар (по материалам придворной цензуры)
С.И. Григорьев. "Придворная цензура и печатная реклама".
Гринченко Н.А. Организация цензуры в России в I четверти XIX века
Гринченко Н.А., Патрушева Н.Г. Организация цензурного надзора в царстве Польском в XIX - начале ХХ века
Н.А.Гринченко, Н.Г.Патрушева. Надзор за книжной торговлей в конце XVIII — начале XX века
Н.А.Гринченко, Н.Г.Патрушева. Надзор за книжной торговлей в конце XVIII — начале XX века
Евдокимова М.В. Полемика в русской прессе о свободе слова и цензурных постановлениях, 1857 - 1867 гг.
В.Д.Иванов. Формирование военной цензуры России 1810-1905 гг.
Измозик В.С. Личный состав российских «черных кабинетов» в XIX- начале XX вв.: основные требования и основные характеристики
Измозик В.С. Служба перлюстрации в российской армии в XIX- начале XX вв.
Измозик В.С. Трудовые династии» в «черных кабинетах» Российской империи первой половины XIX в.: семьи Вейраухов и Маснеров
Калмыков В. Еще о цензуре почтовой корреспонденции в России
Б.И. Королев. ПОЛОЖЕНИЕ НИЖЕГОРОДСКИХ ПЕРИОДИЧЕСКИХ ИЗДАНИЙ НА РУБЕЖЕ XIX – XX ВЕКОВ: БОРЬБА ЗА СВОБОДУ СЛОВА И ЦЕНЗУРА.
Космолинская Г.А. Цензура в Московском университете XVIII века («Доновиковский период»)
Косой М. Военная цензура почтовой корреспонденции Петрограда в период первой мировой войны
Е.В. Курбакова. Характер полномочий отдельного губернского цензора (нижегородский период деятельности Г.Г. Данилова)
Курбакова Е.В. Пресса нижегородских старообрядцев и цензура
Летенков Э.В. Из истории политики русского царизма в области печати (1905-1917).
Летенков Э.В. ПЕЧАТЬ И КАПИТАЛИЗМ РОССИИ КОНЦА ХIХ-НАЧАЛАХХ ВЕКА (экономические и социальные аспекты капитализации печати)
Лихоманов А.В. «Комиссия Д.Ф. Кобеко» по составлению нового устава о печати (10 февраля — 1 Декабря 1905 г.)
Луночкин А.В. Газета «Голос» в общественном движении России 70 – начала 80-х гг. XIX в.
Макушин Л.М. Власть и пресса: политика российского правительства в области печати в период реформ 60-х годов XIX века
Макушин Л.М. Власть и пресса: политика российского правительства в области печати в период реформ 60-х годов XIX века
Окунева А.А. Правовая политика Временного правительства в области цензуры (март – октябрь 1917 г.)
Павлов М.А. Государственная регламентация чтения в России 1890-1917 гг.
Н.А.Паршукова. В.Ф.Одоевский - теоретик и практик печати и цензуры 1830-1840-х гг.
Н.Г. Патрушева. Цензурная реформа в России 1865 г.
Н.Г. Патрушева. Цензурная реформа 1865 г. в карикатурах «Искры»
Патрушева Н.Г. Циркуляры цензурного ведомства о способах обхода цензуры и нарушении цензурных правил (XIX— начало XX века)
Т.Л. Полусмак ЦЕНЗУРНОЕ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ
Потапова Е.В. Влияние духовно-цензурных комитетов на развитие библиотечного дела в России во второй половине 19 века
Рейфман П.С. ОТРАЖЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННО-ЛИТЕРАТУРНОЙ БОРЬБЫ НА СТРАНИЦАХ РУССКОЙ ПЕРИОДИКИ 1860-х ГОДОВ.
Смагина Г.И. Книга и цензура в России в XVIII в.
Усягин А.В. Взаимоотношения власти, земств, цензуры и прессы в пореформенной России
Чеченков П.В. Они не вписались в официальную историю: суздальские Рюриковичи в первой половине XV в.
Шалгумбаева Ж. История казахского книгоиздания: фольклор художественная литература и их цензура (XIX – нач. ХХ вв.)
Эльяшевич Д.А. Правительственная политика и еврейская печать в России. 1797–1917.

2004-2019 © Открытый текст, перепечатка материалов только с согласия редакции red@opentextnn.ru
Свидетельство о регистрации СМИ – Эл № 77-8581 от 04 февраля 2004 года (Министерство РФ по делам печати, телерадиовещания и средств массовых коммуникаций)
Rambler's Top100