Вся жизнь воспитанников была строго регламентирована распорядком дня. Подъем в 7.00, затем обязательная зарядка на воздухе в любую погоду, зимой в шапках, но без шинелей. Часто зарядка проводилась на Откосе с пробежками туда и обратно. Утром и вечером во время туалета полагалось обязательно умываться до пояса холодной водой.

Младшие классы в 7.40 шли на завтрак, а старшие - в классы на один час самоподготовки к урокам, позже у них был завтрак. Затем начинались классные занятия: три урока по 45 минут, потом получасовая прогулка, второй завтрак и еще три урока до 15 часов. После обеда выделялось 2 часа 40 минут на внеклассные занятия и на свободное время воспитанников. В это время суворовцы занимались в различных кружках, могли посещать библиотеку, читать художественную литературу, играли в шашки и шахматы, но чаще всего это время проводили во дворе, играя в волейбол, баскетбол, футбол, а зимой катаясь на лыжах с крутых гор Откоса. Обязательное пребывание суворовцев на воздухе в свободное время - не менее 1,5 часа.

С 18.30 начинались три академических часа приготовления уроков (самоподготовка). Воспитанники занимались выполнением домашних заданий на своих обычных местах в классных комнатах под наблюдением офицера-воспитателя. Порядок и дисциплина соблюдались такими же, как и на утренних классных занятиях, перерыв по звонку. Часто на самоподготовку приходили преподаватели для проведения консультаций.

В 21 час – ужин. День заканчивался вечерней поверкой с исполнением Гимна Советского Союза. Отбой в 22 часа. Все перемещения внутри здания - на завтрак, обед и ужин, а также вне здания, на зарядку и прогулки, только строем. Круглосуточно в распоряжении роты находились дежурный офицер-воспитатель и его помощник. Первые шесть лет жизни училища воспитанники не назначались дневальными, не привлекались к уборке помещений - эту работу выполняли вольнонаемные уборщицы.

В выходные дни подъем объявлялся в 7.30 утра, не было второго завтрака, отбой – в 22.00, а у младших классов - в 21.30. Успевающие в учебе воспитанники в выходные дни могли пойти в увольнение в город. Перед увольнением дежурный офицер обязательно проверял внешний вид суворовцев, напоминал о правилах поведения в городе. Увольнение заканчивалось в 21.00, перед ужином. Опоздания исключались. Иногородние ребята и сироты обычно ходили в увольнение вместе со своими товарищами-горьковчанами в их семьи, где их очень тепло встречали, как родных сыновей. Многие поддерживали почти родственные отношения с этими семьями и после окончания училища.

В выходные и праздничные дни суворовцы посещали свой клуб в кремле, где демонстрировались кинофильмы и нередко давались концерты силами местной филармонии и артистов театров. Там же, в клубе устраивались бальные вечера для старшеклассников с приглашением девочек из ближайших женских школ. Кроме того, суворовцы посещали танцевальные вечера в школах города. Торжественные собрания, посвященные государственным праздникам, обычно проходили в Доме офицеров. Училище с оркестром и со знаменем в четком строю следовало по улицам Минина и Свердлова в Дом офицеров, что неизменно вызывало восхищение у жителей города. Частыми были и концерты самодеятельности суворовцев. Регулярно суворовцы посещали спектакли городских театров. По воскресеньям во время обеда в столовой играл духовой оркестр. На прогулках в строю обычно пели известные военные песни, но самым любимым был марш преподавателя музыки Ю. Аникина на слова преподавателя химии И. Мурашова, ставший гимном ГСВУ.

Кроме того, в воскресные дни устраивались различные спортивные соревнования, особенно массовыми были соревнования по лыжам. На Откосе была хорошая лыжная трасса. В те годы популярным было катание на коньках. Пожалуй, самым любимым воскресным развлечением зимой было посещение катка на стадионах «Водник» и «Динамо».

Каждый суворовец имел комплект зимней и летней одежды. Зимняя форма состояла из черной суконной гимнастерки и кителя с алыми погонами и черных брюк с алыми лампасами, черных ботинок и яловых сапог, черной меховой шапки и шинели. В холодное время выдавался шерстяной свитер под гимнастерку. Летом воспитанники носили белую хлопчатобумажную гимнастерку и черные хлопчатобумажные брюки, на фуражку надевался белый чехол. Суворовцы быстро росли, поэтому обмундирование часто меняли, подгоняя его по росту. Регулярно воспитанники посещали баню на Черном пруду. До последнего выпускного класса всех стригли машинкой наголо. В последний год учебы разрешалось иметь очень коротенькую прическу.

Несмотря на тяжелое положение во время войны и в первые послевоенные годы с продовольствием, питание в училище было отличным. На завтрак официантки подавали горячее мясное блюдо, кофе с молоком и бутерброд из белого хлеба со сливочным маслом, обед из трех блюд (с обязательным компотом из сухофруктов), калорийный ужин. В воскресные дни на обед полагалось пирожное. За столом обязательно пользовались салфеткой, воспитатели обучали суворовцев правилам обращения с вилкой и ножом, правилам хорошего тона.

 

Наша суворовская жизнь с утра начинается без всякой раскачки. В 7 утра звучит сигнал подъема. Пять минут отпущено на одевание и туалет. На десятой минуте мы уже во дворе на зарядке, разучиваем комплекс упражнений. Потом пробежка. На все это отпущено 35 минут.

После зарядки - заправка кроватей, утренний туалет. Этому всему нас тоже учат все те же помощники офицеров-воспитателей. Они уже спозаранку с нами. Мы всем обеспечены: у каждого в тумбочке мыльница с туалетным мылом, зубная щетка и паста. Там же набор иголок и ниток, подворотнички для гимнастерок, принадлежности для чистки обуви. Не забыты и носовые платки.

Построение на утренний осмотр проводят уже офицеры-воспитатели. Что проверялось на том первом утреннем осмотре, я не помню, а вот первый завтрак запомнился. Дело в том, что пока мы были кандидатами, до нашего зачисления в училище, нас кормили по солдатской норме, она называлась «второй нормой». С момента зачисления нас перевели на «девятую норму». На завтраке меня поразило все: накрытые белоснежными скатертями столы, белый хлеб на тарелках, порции сливочного масла, дымящийся кофе с молоком в фарфоровых кружках. Перед каждым - столовый прибор в полном комплекте, салфетка в блестящем пронумерованном колечке. Нас рассаживают за столы, объясняют, что место каждого постоянное. Показывают, как заправить за воротничок салфетку, как правильно держать ложку, вилку, как пользоваться ножом. Официантки приносят горячее блюдо. До этого великолепия просто страшно дотронуться. «Это все мне?» - спрашивает кто-то.

После завтрака начинаются уроки. Впереди восемь долгих, но, пожалуй, самых счастливых, моих суворовских лет!

 

 

В спортивном зале, превращенном на неопределенное время в спальню, стоит полумрак и слышится легкое посапывание спящих безмятежным сном нескольких десятков мальчишек. Между рядами коек неслышно проходит высокий, сутуловатый офицер с погонами старшего лейтенанта, множеством орденских планок на груди и ленточками ранений. Он по-отцовски поправляет сползающие одеяла, подушки и с грустной улыбкой замечает, что часть мальчишек, впервые покинувших родительский дом, никак не может заснуть. Вот чей-то лукавый глаз приоткрылся и следит за офицером; вот в дальнем углу кто-то жалобно всхлипнул в подушку, а за спиной офицера прошелестел осторожный смешок.

Еще вчера 8-9-летние мальчишки находились в привычной домашней обстановке, всем своим существом ощущая близость своих матерей. А сегодня? Сегодня они вступили на нелегкий путь своих отцов, большинство из которых уже никогда не увидят своих пацанов в этом новом качестве. Офицер безмолвно грозит пальцем расшалившемуся мальчишке, укоризненно качает головой подглядывающему за ним озорному глазу, ласково кладет тяжелую руку, больше привыкшую к оружию, чем к ласке, на белокурую голову расплакавшегося пацана. Сон входит в свои права.

А еще вчера большущий двор дома, предназначенного для открываемого суворовского военного училища, кишмя кишел детворой разного возраста. Правда, ребята держались еще довольно значительными кучками, обозначивающими, как правило, принадлежность их к тому или иному городу, откуда привела их судьба в это новое, пока еще никому из них не известное учебное заведение. Возраст ребят от 7 до 13-14 лет. Потому не мудрено, что рядом с каждой такой группой можно было увидеть кого-то из взрослых людей, еще не успевших передать своих подопечных офицерам-воспитателям. Каждая группа ребят с большим интересом встречала и провожала взглядом того или иного паренька, одетого в солдатскую форму, над карманом гимнастерки у которого красовалась боевая медаль. Эти ребята держались, как правило, отдельно от всех, они - с фронта, и им не понять, почему все остальные не отходят от сопровождающих их взрослых, как будто цыплята от наседки. Офицеры, старшины тоже имели награды, но именно эти мальчишки - фронтовики привлекали все наше внимание к себе.

Мало-помалу во дворе начал обозначаться определенный воинский порядок. Мальчишек распределили по возрастам, офицеры и старшины пытались их построить на воинский манер. У старших ребят это уже как-то получилось, а младшие еще по школьной привычке построились парами, причем так, чтобы обязательно держать за руку то ли земляка, то ли нового товарища. Так и у нас. Мы уже не самые младшие, но и до старших ребят нам довольно далеко. Как позже мы узнали, нас определили в СПК (старший подготовительный класс), что равнозначно второму классу обычной школы. Старших ребят распределили по пяти ротам.

В Суворовское училище съехались в основном дети войны. Кое-кто уже познал горечь утраты родных, другие пережили голод, холод, а некоторые и ленинградскую блокаду, третьи сами были на фронте,  отлично знали, что такое война. И не удивительно, что у нас разгорелись глаза, когда офицер-воспитатель впервые привел нас в столовую на самый первый суворовский завтрак. Столы как скатерть-самобранка: французские булки, нарезанные крупными ломтями, сливочное масло - на каждого по внушительному куску, белейшая вермишель с желтыми прожилками масла, чай с настоящим сахаром, а не сахарином, к чему мы уже давно привыкли в наших семьях. Все это было как в сказке, и долгое время еще не верилось, что так будет всегда в это тяжелейшее для страны время. Это было вчера перед первым сном в обширном зале, где разместили наш СПК.

А с утра пятиэтажное здание училища загудело, как растревоженный улей. Нет еще в училище той силы, которая моментально навела бы порядок среди многоликой мальчишеской толпы. Успокоение возбужденных голов пришло постепенно, по мере изменения внешнего облика мальчишек. Всех переодели в форму суворовцев: черная гимнастерка с алыми погонами, черные брюки с алыми лампасами. Теперь уже трудно выделить из общей массы ребят тех, кто привлек прошедшей ночью внимание высокого сутуловатого офицера.

С этого дня в моей жизни вместе с алыми погонами произошли большие перемены. Появились новые друзья, я влился в новую семью, не менее для меня дорогую, чем материнский кров.

        

          Помни суворовцев вечно,

Милых, веселых, беспечных.

Жаль, что годов быстротечных

Больше уж нам не вернуть.

Так же, как в бывших свершеньях,

В мыслях своих и стремленьях –

Всюду суворовцем будь!

 

Когда нас в увольнение не отпускали, а мы «должны» были быть в городе, мы убегали в самоволку. Вспоминаю два случая из многих, которые, как мне кажется, заслуживают, чтобы о них рассказать. Наша спальня была на веранде, которая примыкала к главному корпусу училища с улицы Лядова. Мы дружили в то время с Володей Дегтевым и бегали к его дому на ул. Свердлова, недалеко от Лыковой Дамбы. Там у нас была компания, и в тот вечер она нас ждала.

Было лето. Стояла прекрасная погода. Прозвенел «отбой», училище затихло. Мы, сложив в кровати свои шинели вместо нас и закрыв их простынями и одеялами, «смылись» через окно веранды на улицу. Вернувшись под утро, мы поняли, что крепко влипли. В тот день по училищу дежурил командир 1 роты бравый подполковник Едунов. Войдя в нашу спальню, он обратил внимание на две кровати, где два суворовца в жаркую летнюю ночь с головой укрылись одеялами. Конфуз был полный. Не помню, что получил за это Володя, но меня мой «любимый» майор Иванов послал за мамой. Наивный человек! Он ведь не знал еще, что моя мама с братом переехали жить в г. Воркуту. Я, конечно, «пошел за мамой». Прогулял целый день около дома, где мы жили до их отъезда, поиграл с ребятами в футбол, сходил к бабушке покушать, но… надо же возвращаться. Получил я тогда сполна: полы драил, в увольнение долго не ходил.

Во втором случае, а это было уже в год выпуска, мы с Феликсом Соларевым договорились с девушками о встрече на улице Горького (ныне Ковалихинская). Но неожиданно объявили о каком-то карантине и отложили все увольнения. Как же так? А честь суворовца? Что скажут о нас те, кто ждет? По Семашко и Лядова уходить нельзя - выставлены посты. Решение - уходим через ул. Ульянова, по территории психбольницы, где пост тоже был - маленькая проходная будка. Только сидел там не бравый командир, а добрая женщина, которую нам удалось уговорить. План удался - честь суворовцев не посрамлена.

 

 

Безусловно, мы не были паиньками. Вспоминаю, как зимой, несмотря на запрет выходить на улицу при температуре ниже – 20 градусов, мы удирали со второго этажа, выбрасываясь из форточки в сугроб (до него еще надо было долететь), а следом летели из форточки лыжи и палки, потом через забор и на Откос. Кое-кто бегал и в самоволку. Однажды я был дневальным. Мы располагались на 4-м этаже. Был теплый май, час ночи. Я стоял, как положено дневальному, у тумбочки. Приходит дежурный офицер и спрашивает, все ли в порядке. Я утвердительно кивнул головой. Он сказал: «Смотри в оба, есть самовольщики, мы их ловим». Я заверил, что мимо меня мышь не проскочит. Примерно через 20 минут я услышал легкий стук в окно. Думал, мне померещилось. На всякий случай подошел к окну. Смотрю, чья-то рука легонько стучит по стеклу. Распахнул окно и втянул самовольщика в коридор. Он залез по водосточной трубе на 4-й этаж, прошел по карнизу около 2 метров и, ухватившись за водослив под окном, стучал по стеклу. Отчаянные были ребята.

 

 

В столовой за нашим столом - восемь человек. Среди нас - крупный мальчишка на год-два старше каждого из нас. Это Володя Матэуш, приехавший в училище в компании блокадных ленинградских детей. Каждый из них долгое время испытывал чувство постоянного голода, хотя кормили нас в это тяжелое военное время довольно хорошо. Но Володя отличался от своей компании какой-то особенной прожорливостью. Однажды он вызвал нас, своих соседей по столу, на спор, что он сегодня съест за завтраком все восемь порций. И если у него это получится, то в следующие дни каждый из нас отдаст ему свой завтрак уже поочередно.

Старшина Ширяев приведя нас в столовую, куда-то вышел, и этим самым совершил непоправимую ошибку, дав возможность Володе преспокойно, без лишних свидетелей, расправиться со всеми нашими порциями. Мы же с печальными вздохами смотрели, как исчезают наши порции одна за другой в чреве нашего товарища. К тому времени, когда старшина вернулся в столовую, с завтраком было покончено. Володя спор выиграл и после семь дней ел уже по две порции, а кто-то из нас в это время усиленно делал вид, что он тоже не напрасно сидит за столом.

Мало кто из нас получал денежки от родителей, поэтому мы не упускали различных возможностей случайных заработков. В этой связи вспоминается то обстоятельство, что моя страсть к литературе вскоре была замечена нашим библиотекарем Ксенией Яковлевной. Мой читательский билет был одним из самых богатых по перечню книг, читаемых мною даже за уроками под партой. Такая страсть к чтению привела к тому, что поступающие в библиотеку новинки Ксения Яковлевна давала мне одному из первых. Так получилось, например, с романом «Даурия», который я прочитал сразу после его поступления в библиотеку. Ксения Яковлевна побеседовала со мной на тему романа и предложила мне написать реферат о книге для нашей же библиотеки. Просьбу я выполнил, а через некоторое время Ксения Яковлевна показала мне один из номеров газеты «Горьковская коммуна», где красным карандашом была обведена маленькая заметка под заголовком «Читатели о книгах». Оказывается, в этих нескольких строчках уместился мой реферат о «Даурии», который я написал аж на четыре тетрадных листах. Через несколько дней меня пригласили в издательство газеты за первым в моей жизни самостоятельным заработком.

Одной из причин пристрастия многих из нас к литературе явились захватывающие душу рассказы Георгия Александровича Шелехова, который почти каждый вечер, перед сном, рассказывал нам о тех произведениях, которые он читал сам. Например, в течение многих вечеров он рассказывал нам роман «Сердце Бонивура». Его рассказы были настолько красочны, что мы все вместе переживали судьбу молодого дальневосточного героя-революционера, радовались его удачам, горевали, если в какой-то ситуации белогвардейцы оказывались хитрее. Читая впоследствии этот роман, я думал, что читаю его вторично. Никто не хотел спать, пока шло повествование, но постепенно, сами того не замечая, мы один за другим засыпали, а утром старались выяснить, кто же оказался последним, самым выносливым слушателем и чем закончилось повествование.

Очень много делал подполковник Шелехов и для приобщения нас к военному делу, ради которого мы и пришли в училище. В младших классах воинское обучение ограничивалось лишь строевой подготовкой, а в нашем отделении он создал стрелковый кружок, где мы изучали устройство винтовок ТОЗ-8 и ТОЗ-9, основы внутренней и внешней баллистики, правила стрельбы из стрелкового оружия. Ребята, наиболее отличившиеся на теоретических занятиях, допускались к стрельбе из малокалиберной винтовки и награждались фотографиями, которые делал сам Георгий Александрович. А где-то в классе пятом-шестом, хотя это и не было предусмотрено программой, мы уже маршировали по двору с трехлинейками «на плечо» несмотря на то, что в то время винтовки были длиннее многих из нас. Нам было обещано, что мы пройдем с винтовками и по городу, когда добьемся слаженности действий. Однако эта затея так и осталась неосуществленной, так как в скором времени наш замечательный офицер-воспитатель по неизвестным для нас причинам ушел из училища, а его место занял выпускник военного института капитан Мальцев Алексей Федорович.

 

 

Другу

 

Ты помнишь юности далекой

Вход в храм с парадного крыльца,

Когда над Волгою широкой

Звенели наши голоса?!

В ответ нам лип склонялись кроны,

Спадая золотом цветов

На алые, как кровь, погоны,

В дань павших на фронтах отцов.

Форсили мы своей одеждой,

С самой фортуной егозя,

Сияли удали надеждой

Лихих суворовцев глаза.

Мы не случайно память эту

Храним до старческих седин.

Ведь жизнь военных пор кадетов

Достойна песен и былин.

 

Чем была для нас черная суворовская шинель? Она казалась жесткой и сковывающей движения в первые дни нашей жизни в училище. Непривычно длинная и строгая, она сразу сделала нас значительно старше, чем мы были на самом деле. Потом она нас согревала, когда бывало холодно ночью, и мы набрасывали ее на себя поверх одеяла. Шершавость ее уже казалась чем-то ласково-дружеским, она становилась нам родной и милой, проверенной, единственно удобной и красивой.

В ней мы чувствовали себя защищенными, гордыми своей причастностью к особому фронтовому братству, к плеяде воинов-победителей, и в то же время мы уже принадлежали к новому поколению блестящих, самоуверенных мальчиков, прошедших голодовки, пожары, бомбежки, эвакуации и оккупации и все-таки уцелевших, оставшихся в живых и смело шагнувших в предрассветную, туманную мглу открывавшейся перед нами неведомой, манящей жизни, продолжая этим жизнь наших отцов и старших братьев, которые, делая свой последний шаг, пали сраженные вражеской пулей, осколком гранаты или бомбы на поле смертельной битвы. Поэтому цвет наших шинелей был траурным, покрой их чеканно строгим, а на наших алых погонах словно бы застыл отсвет недавних военных пожарищ. В ней мы встретили первый бой за свое человеческое достоинство, за справедливость, за то лучшее, что в нас было.

В ней мы встретили свою юность, горькие сомнения, обиды и разочарования этой поры. Она сливалась с сумраком осенних и зимних вечеров, когда мы торопились в училище с наших первых свиданий. Сколько рухнувших надежд она помнила! Но разве только рухнувших, разве радостных минут было меньше? В скольких грандиозных, торжественных построениях, строевых занятиях, парадах она бывала... И делалась еще дороже, милее, уже не новая, чуть потертая на рукавах и на воротнике, бывалая, привычная суворовская шинель, неизменно хранившая в своем траурно-темном цвете печаль о тех, кто погиб, защищая нас в самой жестокой и кровопролитной из войн, которые когда-либо были на земле. В ней таилась печаль и о незабываемых, но неудержимо отдаляющихся все дальше и дальше, трагических и по-своему счастливых днях нашего военного детства.

«Блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые».                                  

 

 

У одних суворовцев отцы погибли на фронте, у других воевали, но за положением дел на фронте внимательно следили все. А весной 1945-го с нетерпением ждали: вот-вот кончится проклятая война…Тогда, может быть, – бывают же чудеса – вернется отец, считающийся погибшим. День Победы запомнился каждому по-своему, но запомнился навсегда.

 

Утро 9 мая было яркое и солнечное. Почти все суворовцы уже проснулись и с недоумением вслушиваются в непонятную тишину на всех этажах училища. По всем статьям горнисту уже давно пора сыграть «Подъем!» Но труба молчит, ни офицеров, ни старшин почему-то не слышно и не видно.

Прошло несколько долгих минут, и вот тихо открывается дверь нашей спальни. Мы по привычке притворяемся спящими, чтобы не получить нагоняй за нарушение распорядка дня. Краем глаза кое-кто наблюдает за дверью, в которую входит Георгий Константинович. Мы ждем резкой команды «Подъем!», но он, угадав, что мы уже не спим, довольно спокойным голосом говорит: «Ребята, война закончена, наши - в Берлине, немцы подписали капитуляцию…».

Последних слов мы уже не слышим. Мигом слетают одеяла, во весь рост мы вскакиваем на своих кроватях, и своеобразным салютом во все стороны спальни полетели подушки. В спальне - шум, гам, то ли радостный, то ли истерический смех. Кто-то во весь голос ревет, и воспитатель его успокаивает. Понемногу он овладел обстановкой, привел нас в чувство и дал команду приготовиться к построению.

 

В то майское утро, в год сорок пятый,

Пора бы вставать, но не слышно команды.

Наряд по казарме молчит, и ребята

Отсрочке подъема, конечно же, рады.

Но вот открываются спальные двери

(Минут уже тридцать с подъема прошло),

Нам говорит воспитатель, не верим,

Мгновенье молчим, а потом - прорвало!

Победа!

Подушки летают по спальне.

Победа!

Мы скачем до потолка.

Победа!

Кричит вместе с нами начальник,

И дела нам нет до порядка пока.

 

А еще была война, хотя все ждали ее конца. Он был уже совсем близок. И все же, каким неожиданным, необычайно радостным оказался день 9 Мая 1945 года!

В то утро в обычное время не раздалась привычная команда «Подъем». Было тихо–тихо, хотя почти никто уже не спал. И только спустя час исступленно радостный крик дежурного – офицера-воспитателя : «Рота, подъем! По-бе-да!» - выбросил нас из-под одеял.

Совершенно невозможно сегодня описать словами те минуты радости, счастья, торжества. Их надо было просто видеть, слышать и переживать самому. Долгожданная радость мигом выплеснулась через край. Разгорелся жаркий подушечный «бой» в честь свершившегося – первый своеобразный салют Победы.

 

Девятое мая 1945 года для нас, суворовцев старшего подготовительного класса, началось значительно раньше предусмотренной распорядком дня команды «Подъем!».

Необычно взволнованный, радостный сержант Салбиев стоял у входа в нашу спальню, носившую в 1945 году название дортуар, и громко кричал: «Победа! Просыпайтесь! Победа! Германия капитулировала!». Трудно описать то, что произошло через несколько мгновений в нашей спальне. По воздуху летали подушки, простыни, раздавались радостные крики, по щекам мальчишек текли слезы. Нас невозможно было остановить, да этого и не пытался никто сделать.

Для меня этот день был радостным и счастливым еще и потому, что мне исполнялось 9 мая 10 лет. Так день моего рождения стал для меня двойным праздником.

 

Отчетливо помню утро 9 мая 1945 года. Мы еще спали, до подъема было не меньше часа, когда в спальню вошел помощник офицера-воспитателя старшина Шиянов и громогласно гаркнул: «Пацаны! Победа!» Наше ликование и сейчас у меня перед глазами: орава голозадых мальчишек (спать нам полагалось без кальсон, в одних нижних рубашках) носилась по комнате, прыгала по койкам, по тумбочкам, колотила друг друга и Сашу Шиянова подушками, Мы, как и вся страна, долго ждали этого дня.

 

Хорошо помню день 9 мая. Почему-то долго не было подъема, хотя большинство ребят уже проснулось. Открылась дверь, и мы увидели нашего Митькина в парадном кителе при всех орденах. «Ребята, победа!!!» И вверх взлетели наши подушки. Мы скакали по кроватям, кричали «Ура», и нам за это ничего не было.

 

Из нас еще никто не знал, что этот день будет днем Великой Победы. Не знал, но каждый чувствовал, что этот день близок, что он вот-вот настанет.

Капитан Митькин в парадном мундире вошел и объявил: «Победа!». Вверх тут же полетели подушки. Возгласы «Ура!» превратились в какой-то сплошной крик исстрадавшихся за долгие годы мальчишек. Обнимались, плясали, смеялись, плакали от радости.  

 

 

 

Утренней зарядки нет, занятия отменены, завтрак - праздничный. После завтрака все с большим усердием приводят себя в праздничный вид: до блеска надраиваются пуговицы и ботинки, подшиваются чистые подворотнички, каким-то чудовищным усилием двух пальцев правой руки на брюках наводятся стрелки, - ведь через некоторое время в актовом зале начнется торжественное собрание, затем - концерт художественной самодеятельности.

В зале мы дольше обычного аплодируем начальнику училища, его заместителям, всем офицерам и старшинам, пришедшим на собрание в парадной форме при орденах и медалях. Ведь это и они внесли свой посильный вклад в дело Победы, только встретили этот день не в Берлине по разным уважительным причинам. По окончании торжественной части - концерт художественной самодеятельности, причем импровизированного, без всяких предварительных репетиций. Выступали все желающие, в том числе и я прочитал свои стихи об отце:

 

Зачитан приказ, и под звуки оркестра

Торжественным маршем - в актовый зал.

Мгновенно сложилась программа концерта,

И я в том концерте стихи прочитал:

«Я помню отца в тот последний час,

Когда он на фронт уходил.

Я все это вижу, как будто сейчас,

Как будто я взрослым был.

Полувоенный его костюм,

Из-под мохнатых бровей глаза

Я помню.

Возможно, он был угрюм,

Но я бы этого не сказал.

Я не слыхал, чтоб он с нами ругался,

Чтобы кого-то из нас наказал.

Он под хмельком иногда возвращался,

Без слов на кушетке тогда отдыхал.

Он голову брил. Причины не знаю,

А кепку всегда на глаза опускал.

Когда б он узнал:

Сын о службе мечтает,

Возможно, впервые б меня отругал…»

Конечно, стихи позабыл, потерял,

И подлинны в них лишь начальные строки,

Но так как, закончив читать, зарыдал,

Зал разразился овацией громкой.

Были и пляски, и песни звучали,

Были и праздничные поздравленья.

Конечно же, с болью в душе вспоминаем

Тех, кто погиб в жестоких сраженьях…

 

Закончился концерт выступлением училищного духового оркестра, который более торжественно, чем обычно, исполнил Государственный Гимн СССР. Через некоторое время роты одна за другой вышли в город на строевую прогулку. Мы увидели радостные лица прохожих, которые сегодня с каким-то особым вниманием и уважением смотрели на нас. Нам хотелось петь и, не дожидаясь команды, то в одной роте, то в другой раздавался звонкий голос запевалы.

Одна рота запела:

«Учил Суворов в лихих боях

Держать во славе Российский флаг…»

Другая:

«В годину боевую и суровую

Отчизна нас по знамя собрала,

И именем фельдмаршала Суворова

Она наш юный корпус назвала…»

  А какая-то рота без запевалы, сотней голосов перекрывала всех остальных:

«Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой…»

  Прохожие останавливались, провожали нас добрыми глазами, а стаи мальчишек вприпрыжку сопровождали нас на всем протяжении этой строевой прогулки. Кое-кто из них, будучи посмелее, пристраивался сбоку одной из рот и старался идти в ногу со строем. Их никто не прогонял. После прогулки - торжественный обед вместе со всеми офицерами училища, затем - полная свобода действий. Старшие ребята ушли в увольнение, а мы носились по двору, затевая различные игры. Закончился этот день, как положено, кинофильмом, а завтра все пошло обычным образом. Праздник прошел, но настроение у всех еще не один день было высоко приподнятым.

 

 

 

 

А вскоре нашему товарищу Коле Лисину пришло известие: его отец, месяц назад после излечения в госпитале перед отправкой на фронт приезжавший в училище, погиб 9 Мая в Берлине. Это было горе для всех ребят, совсем недавно видевших отца Коли, разговаривавших с ним, с восторгом перебиравших на его груди ордена и медали.

Коля был из семьи известных в то время цирковых артистов Лисиных, и братья отца забрали его из училища в свою труппу. Как в дальнейшем сложилась судьба Коли Лисина, я не знаю.

 

 

Ярким, запоминающимся событием в жизни суворовцев было участие в Параде Победы на Красной площади в Москве 24 июня 1945 года. Для участия в Параде было отобрано 210 суворовцев из трех старших рот, командиром батальона был назначен командир 1-й роты капитан Н. А. Едунов, его помощниками офицеры-воспитатели Ф. Н. Малахов, Т. Х. Саулко и В. Г. Перерешко. После непродолжительных тренировок в Горьком, участники Парада 10 июня на санитарном поезде отправились в Москву, куда прибыли 12 июня. Суворовцев разместили в огромном здании, где до этого был военный госпиталь. Там же жили и суворовцы из Калининского, Тульского и Орловского училищ.

 

 

Мне также повезло – я впервые в жизни поехал в столицу. Нелегко сравнить нынешнюю Москву с Москвой 45-го. Была она тогда своеобразна: уже по-мирному радостна, но по-военному строга. И эта радость, и эта строгость накладывали отпечаток на нас, суворовцев. Тренировались мы обычно возле Центрального театра Красной Армии. Тренировались с необыкновенным подъемом и воодушевлением. Ежедневно 4 часа ранним утром и 4 часа поздним вечером, когда движение транспорта не было столь интенсивным, отрабатывая строевой шаг, движение в шеренгах, в «коробках», в составе сводного полка.

Конечно, тяжеловата была нам, 12 - 13-летним мальчишкам, такая нагрузка. Но никто не жаловался на тяготы – каждый понимал, что готовится стать участником исторического парада. Чувства радости, высочайшей ответственности брали верх над усталостью. Да и кормили нас в это время значительно лучше, чем в училище, хотя и там питание ни в какое сравнение не шло с тем, что было до того дома…

 

Хорошо помню многочасовые тренировки к прохождению торжественным маршем на параде, ночные репетиции. Для нас, 13 - 14-летних мальчишек строевые занятия на асфальте Новослободской улицы, когда должны были держать «выше ногу, тверже шаг», это были очень большие нагрузки. И так изо дня в день! Но мы не обращали внимания ни на усталость, ни на мозоли на ногах, зная, что впереди Парад Победы и надо на нем пройти по Красной площади так, чтобы показать: мы не зря носим алые погоны на плечах…

   Незабываемый день 24 июня - день Парада Победы. Сводный полк суворовцев в начале Парада стоял напротив Спасской башни Кремля, замыкая строй войск на Красной площади, слева стоял полк солдат с трофейными немецкими знаменами. Командовал Парадом Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский, принимал Парад Маршал Советского Союза Г.К.Жуков. На марше батальон горьковских суворовцев шел вторым за Калининским СВУ.

 

К 10 часам утра 24 июня наш суворовский батальон на Красной площади. Пошел дождь. На трибуне Мавзолея руководители страны. Хорошо видны лица Сталина, Молотова, Ворошилова, Калинина и других. Раздалась команда: «Парад, смирно!» Забилось сердце. Как по заказу, выглянуло солнышко. Грянули торжественные звуки мелодии «Славься» Глинки. Ни с чем не сравнимым был момент, когда бойцы под барабанный бой бросили к Мавзолею В.И. Ленина знамена разгромленной нами немецко-фашистской армии.

 

В трех шагах впереди от первой шеренги стройной парадной колонны юных суворовцев с обнаженной и поднятой вверх кавалерийской шашкой я иду по Красной площади.

Взрывная, по-праздничному неспокойная мысль будто бросает меня сейчас в тот далекий кровавый июнь 41-го и, высвечивая пройденное, тут же возвращает в победный май 45-го. Волнуюсь. Да и только ли я? Восторженно взволнованы все мы, идущие сейчас по Красной площади.

Над площадью сплошная облачность, плотная, низкая, тяжелая и буквально низвергающая в эти минуты проливной летний дождь. Он словно напоминает, в какую нелегкую годину советские воины и все народы Страны Советов, в каких условиях добывали Победу.

На площади летний ливень, а в сердцах участников парада, зрителей на трибунах, всех советских людей - ливень радости, ликования, торжества.

Под четким строевым шагом парадных колонн ритмично содрогается каменная брусчатка площади. Но вот наступила минута и, казалось, что вздрогнула вся она, наша Красная площадь. Коротко выразив свой восторг, она тут же на какие-то мгновения замолчала в великом и грозном гневе против тех, кто был одержим мечтою о порабощении Страны Советов.

Что же произошло на площади? К гранитным ступеням Мавзолея победителями были поднесены и брошены на камни штандарты разгромленных и уничтоженных вражеских дивизий и армий…

Парад Победы и летний ливень на площади продолжались.

В железных, плотно сомкнутых шеренгах шли и шли по Красной площади живые и… павшие в боях советские воины.

Я не оговорился. Шли и они, погибшие на фронтах великой битвы. Шли! Потому что на площади шло торжество и их кровью, ценою их жизней, их ратными подвигами одержанной Победы. Их, павших за жизнь Отчизны, мы несли тогда, как несем и теперь, в нашей памяти, в наших сердцах.

Идя с ними вместе, рядом с их бессмертием, мы, как и весь наш народ, славили и славим их подвиги, скорбели и скорбим о них, павших в сражениях за нашу Родину. И, может быть, все это лучшим образом выразил разразившийся тогда летний ливень на Красной площади. Если он как-то символизировал собою слезы народа, то это были слезы его великой радости и его скорби… Да, мы ликовали и скорбели.

И все-таки в минуты летнего ливня и в звенящей маршевой музыке тысячетрубного военного оркестра всем нам хорошо слышалась торжественность Парада Победы. Хорошо помнится, как в парадных колоннах праздничного марша шли и шли славные победители, представители всех фронтов Великой Отечественной, всех родов войск Советских Вооруженных Сил. В этих же колоннах, четко печатая шаг, шли и наследники воинов-победителей - юные суворовцы. И все понимали тогда, что они - не только украшение Парада, что они - наша надежда, это им - представителям советского юношества принимать - эстафету нашей борьбы за наше правое дело.

 

Накануне Парада мне исполнилось четырнадцать лет, я был в старшей роте. У меня сохранился небольшой дневник, который я вел в то время. Мы выехали из Горького 10 июня на санитарном поезде, приехали в Москву 12 июня. Нас разместили в каком-то госпитале, как и суворовцев других училищ. Условия по тем временам были прекрасные: мы жили по пять человек в комнате. Здесь же был большой зрительный зал, где каждый день демонстрировались кинофильмы и нередко были концерты, здесь же в зале ресторана мы и питались. Питание было превосходное. Специально для нас в театре Советской Армии был дан спектакль «Давным-давно».

В 4 часа - подъем, легкий завтрак прямо в комнатах и построение на строевые занятия, которые проходили на площади перед театром Советской Армии. Вечером опять маршировали. Сначала было очень трудно держать равнение в шеренге из двадцати человек, но постепенно стало получаться. Первыми шли суворовцы Калининского училища со знаменем, за ними наш батальон. То лето было очень дождливым, почти каждый день промокали до нитки!

    Но вот, наконец, наступил исторический день 24 июня 1945 года…

 

Подъем в 7 часов. Вышли на улицу, сели в машины, поджидавшие нас, и поехали в центр. В городе праздничное настроение. Ехали довольно долго, проезжали по Крымскому мосту, мимо трофейной выставки. Но вот показался Кремль, который мы часто видели на картинках и в кино, Кремль, в котором работает наш любимый вождь и учитель т. Сталин. Видны рубиновые звезды башен Кремля. Вышли из машин. Набережная Москва-реки. Здесь два аэростата, прожекторы. Подъехали летчики-офицеры. Многие из них – Герои Советского Союза, есть даже дважды Герои. Мы с ними разговорились, шутили, смеялись. Но вот раздалась команда, мы построились по батальонам и пошли на Красную площадь. Уже виден собор Василия Блаженного.

Вышли на площадь. Слева – Спасская башня Кремля и мавзолей Ленина, позади – памятник Минину и Пожарскому и какое-то сооружение в виде пирамиды в пять ярусов, прямо на Лобном месте. Наверху установлены скульптура рабочего и колхозницы, которые держат звезду.

 

Утром 24 июня наша «коробка» стояла в районе Лобного места, недалеко – отборные воины-гвардейцы с поверженными немецкими знаменами и штандартами, впереди парадные «коробки» представителей фронтов, чьи груди были сплошь увешаны орденами и медалями. Воины-фронтовики производили на нас сильное впечатление. Мы, мальчишки с погонами, были горды тем, что стоим в едином строю с ними на главной площади страны. Мы были полны гордости за наших воинов-победителей, но и было грустно, что на этой войне мы потеряли своих отцов, которые тоже могли бы быть на этом параде….

 

Основным впечатлением от парада была огромная гордость и радость из-за приобщенности к этому великому празднику, эмоциональный подъем. Этот подъем ощущался и потом, через 15 лет. Уже, будучи слушателем военной академии, я еще семь раз проходил в строю по этой исторической площади. А тогда, в 1945-м, я во все глаза смотрел на маршалов Советского Союза Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского. У них не хватало места на груди для орденов, они олицетворяли Победу! Мы стояли у Лобного места, на котором был размещен фонтан Победы, рядом с моряками Тихоокеанского флота.

С началом движения все мое внимание было приковано к Мавзолею, я очень хотел увидеть И. В. Сталина. Он стоял в конце трибуны, небольшого роста. У меня сложилось впечатление о нем как об очень уставшем человеке, озабоченном огромным грузом забот. Через два года в 1947 году на параде физкультурников в Москве на стадионе «Динамо» я вновь видел И.В. Сталина на трибуне. Он выглядел отдохнувшим, веселым…

А суворовец Геннадий Дроздов свои чувства в этот незабываемый день выразил стихами:

 

Трубят, звеня в ушах, фанфары

Под шаг чеканный строевой.

И смех, и слезы на бульварах.

И дождь, и солнце над Москвой.

Вот площадь Красная встречает

Фронтов отдельные полки…

Уж вождь с достоинством взирает

На их граненые штыки.

Курантов гамма отзвучала.

Ей вторит басом сочный бой.

 

Долгие дни напряженных тренировок, для того чтобы в течение нескольких десятков секунд один к одному, в безупречном строю пройти перед Мавзолеем бессмертного Ленина, чтобы увидеть великого Сталина, с чьим именем советские люди шли в бой, умирали и побеждали.

Над Москвой несутся серые, тяжелые тучи, моросит назойливый дождь. Стоим мы в новеньких парадных мундирах возле Фонтана Победы, сооруженного над Лобным местом. Ветер в нашу сторону, и не поймешь: то ли дождь, то ли это победные брызги фонтана. Рядом, слева, настоящие гренадеры – солдаты с фашистскими знаменами поверженных дивизий врага.

Погода явно воспроизводит и символизирует картины прошлого – первые, самые тяжелые дни войны. Поэтому, наверное, она такая серая и неприветливая. Это потом, когда уже закончится Парад, ветер разгонит тучи, и на небе засияет яркое летнее солнышко, как бы знаменуя величайшую радость Победы.

Мы видим, как из Спасских ворот на белом коне выезжает заместитель Верховного Главнокомандующего Маршал Советского Союза Жуков, и как командующий парадом Маршал Советского Союза Рокоссовский отдает ему рапорт. Мы видим прославленных советских полководцев, замечательных советских солдат, сержантов, офицеров и генералов – настоящих, живых героев войны. Звонкими детскими голосами отвечаем на приветствие маршала и с упоением кричим троекратное «Ура!»

 

Ровно в 10 часов начался Парад. Маршал Рокоссовский поприветствовал маршала Жукова. Жуков объехал войска, поздоровался с нами и поздравил с победой над Германией. После он произнес речь, был салют из пушек. Пошел сильный дождь, ручьи заливали ботинки, а сзади еще включили фонтаны на этом странном сооружении. Мы все до нитки промокли и озябли.

Прошли площадь возле ГУМа, нас приветствовали гости аплодисментами. Обогнув Исторический музей, мы вышли на площадь и направились к Мавзолею. Вот блеснул клинок, обозначавший команду «Смирно!», и мы идем мимо Правительства. Хорошо видны валяющиеся внизу немецкие знамена, яркие орденские ленты на брусчатке. Я стал смотреть на членов Правительства по порядку от края. Вот уже и середина, но Сталина я все не вижу. Стал рассматривать все снова, но никак не могу найти. Смотрю и вижу почти в самом конце знакомое и добродушное, улыбающееся лицо т. И. В. Сталина, какое-то красно-смуглое лицо….

 

«Па-ра-д!..» - так началось начало

Победной точки над войной…

И Рокоссовский на брусчатке

Навстречу Жукову спешит.

От поздравлений сердцу сладко.

«Ура-а!» – как гром в ответ гремит.

Трибуны празднично сияют.

Тут и Папанин, и Де Голль…

Всё смотрит, слушает, внимает,

Гася в душе утраты боль.

За кров и плоть родных и близких,

За землю милую свою,

Стенавшую от зверств фашистских,

Но устоявшую в бою.

 

 

Готовились к параду долго, а прошел он, как нам показалось, очень быстро. Смотрели в оба глаза на трибуну Мавзолея и гостевые трибуны, стремясь увидеть руководство страны, военачальников, но не забывали «косить» глаза и держать равнение в шеренгах. Настроение было приподнятое. После прохождения торжественным маршем даже погода изменилась – из-за туч стало выглядывать солнце.

 

Чур! Десять двадцать. Барабаны

От дроби бравурной дрожат,

То оркестранты–мальчуганы

Собой историю вершат.

Вслед флаг прославленный Егоров

С Кантария в руках несут.

И мнится: - доблестный Суворов

С Багратионом в нем живут.

 

Махина закачалась стройно:

Пошли войска, пошли фронты

Почтенно, чинно и достойно

Своей судьбы и правоты.

Ведут их маршалы-любимцы.

За сводным новый сводный полк.

А в них рязанцы и уфимцы…

Все, в ком превыше жизни долг.

С живыми тенью неприметной

Гастелло, Карбышев, Джамиль…

Всяк тот, кто бился беззаветно,

Кто до Победы не дожил.

Оркестр на флотский ритм настроен.

Матросский марш, и гимн поют.

Морей отважные герои

Гвардейской поступью идут.

         Из воспоминаний офицера-воспитателя Т. Х. Саулко

 

 Воодушевленные Победой, буквально все москвичи под прикрытием зонтов хлынули на улицы. А по окончании военного парада направились на Красную площадь. Шли в приподнятом настроении, с оркестрами. Радостное волнение и крики «Ура!» в честь Победы над фашистами объединяли их с войсками.

А что творилось в городе вечером до самого утра! Одни любовались десятиярусным многоцветным фонтаном, временно сооруженным на Лобном месте, другие слушали прекраснейшие мелодии духовых оркестров! Люди слушали концерты знаменитых артистов на открытых площадках, а кто-то просто танцевал!

Я горжусь и до конца жизни буду гордиться непосредственным участием в Параде Победы!

 

 

Обратно ехали на машинах. Улицы все запружены праздничным народом. Настроение у всех веселое. Несмотря на плохую погоду (дождь все еще шел), народ торжествовал Победу. Нас везде приветствуют. В этих толпах были все от мала до велика. Нам кидают в машины цветы. Мы восторгались такими веселыми и жизнерадостными людьми! Я никогда не видел такого веселого настроения! Машины часто останавливались из-за того, что все улицы и площади были запружены народом. Но как ни весело, а мы все мокрые как курицы.

 

 

Вечером нас отпустили в увольнение. Запомнилось ликование москвичей во время праздничного салюта и народного гуляния. В центре внимания были, конечно, воины-фронтовики, но и мы в своей суворовской форме, участники парада, тоже испытывали к себе внимание людей. Улицы и площади центра столицы были полны народа. Казалось, что весь город вышел на улицу.

 

 

А потом начались будни. День за днем, год за годом. Уроки, как в обычной школе, но без привычного там шума. Более строгие преподаватели, больше времени приходилось тратить на самоподготовку. Каждый урок – как открытие мира, и все интересно, все важно.

Обучение было организовано по стандартным программам средних общеобразовательных школ Советского Союза. По окончании училища выпускник получал аттестат зрелости обычного образца, отличники награждались серебряными и золотыми медалями. Дополнительно суворовцы получали справку, что они сдали экзамены по следующим предметам: военному делу (строевая подготовка и материальная часть стрелкового оружия), физической культуре, элементам аналитической геометрии и анализа, логики и психологии. Кроме того, изучалась минералогия и палеонтология.

Высокий уровень обучения определялся высококвалифицированным составом преподавателей, прекрасным оснащением специализированных учебных кабинетов по физике, химии, естествознанию и военному делу, а также всем укладом жизни в условиях закрытого учебного заведения. Одним словом, для воспитанников были созданы все условия для успешной учебы. После войны в учебные кабинеты поступило много трофейного оборудования и наглядных пособий из Германии. В старшей роте в каждом классной комнате стояло даже пианино, на котором выполнялись задания по музыке. Все суворовцы были обеспечены необходимыми учебниками и канцелярскими принадлежностями.

Прочному усвоению изучаемых дисциплин способствовала продуманная система самостоятельной работы воспитанников, часы так называемой самоподготовки. Три часа вечером необходимо было сидеть за рабочим столом – хочешь,  не хочешь, а уроки выучишь! Всегда можно было проконсультироваться по трудным разделам у преподавателей, у офицера-воспитателя или у хорошо успевающего товарища. Решение трудных задач обсуждалось нередко всем отделением прямо в классе у доски. В помощи никто не отказывал, но бездумного списывания не было - честь и совесть не позволяли. Сделав заданные уроки, суворовцы много читали художественной литературы: обязательные новинки в толстых журналах и, конечно, классику. В училище была очень хорошая библиотека с богатым фондом книг. Было много собраний сочинений русских классиков еще дореволюционного издания в кожаных переплетах с матовой (бархатистой) слегка пожелтевшей бумагой. Например, романы Тургенева в таком виде и воспринимались по-особому.

Регулярно проводились олимпиады по различным предметам, по итогам которых присваивались звания «лучший математик», «лучший химик», «лучший физик» года. Среди суворовцев было немало богато одаренных ребят: некоторые намного опережали своих сверстников в изучении, например, химии, физики или математики, другие писали хорошие стихи. В стихах даже писали домашние сочинения на заданную тему.

В конце каждого учебного года в июне суворовцы сдавали экзамены по основным предметам.

Велика заслуга в успехах суворовцев их преподавателей, которые не жалели своего времени на работу со своими питомцами, вкладывали свою душу в воспитание и обучение мальчишек. Немало было таких суворовцев, которые имели из-за войны перерывы в учебе, пришли в училище с фронтов и благодаря кропотливой работе учителей смогли наверстать упущенное,  усвоить учебную программу и окончить училище. Среди преподавателей были такие выдающиеся учителя, как Глеб Николаевич Капралов, по праву считавшийся лучшим математиком города, Валентина Степановна Стародубровская - учительница немецкого языка, Сергей Фролович Петрушков - преподаватель физики с 1944 по 1956 год в ГСВУ, а затем в МСВУ, сделавший в общей сложности 17 выпусков суворовцев, заслуженный учитель Российской Федерации, О. Крылова, С. Н. Кузнецов - преподаватели русского языка и литературы; математики Е. М. Травинина и Л. М. Малюгин; Н. Г. Лукьянова - преподавательница французского языка.

 

 

 

Мы были «не сахар»: каждый со своим норовом, уровнем «пропущенных лет» в школе. Только повзрослев, понимаешь, каково было преподавателям совладать с нами. Но не могу вспомнить ни одного случая грубости по отношению к нам.

Требовательность была высокой, поблажек не было. «Тройку» нужно было заработать. Она означала, что воспитанник твердо усвоил изучаемый материал и правильно пользуется полученными знаниями. Для «пятерки» было мало знать то, что изложено в учебнике, необходимо привлекать сведения из других источников.

До сих пор помню традиционную фразу преподавателя математики майора Прохорова перед каждой контрольной: «Тем, кто желает получить оценку «отлично», предлагаю решить дополнительно задачи, расположенные в правой стороне доски». Можно было обойтись и обязательными задачами, но если брался за дополнительные, то шел на риск: независимо от правильности решения всех обязательных задач, за неправильное решение дополнительных задач снимались баллы на общем основании. На риск шли многие, поблажек не делалось никому.

Знали нас как облупленных. Списывать даже математику было трудно. Прохоров по способу решения задачи и методике записи решения мог определить и «автора» и «сопровождавших его лиц». С домашними сочинениями было то же самое. Запомнился случай: идет разбор сочинений, воспитанник П.  возмущается полученной «тройкой» (только одна синтаксическая ошибка). Преподаватель литературы майор Субботин отвечает: «Вы получили оценку не за сочинение, а за то, что с ошибками переписали «отличное» сочинение выпускника 1 роты. Майский в сочинение включил цитату «из Байрона». Субботин на разборе делает замечание: цитата не принадлежит Байрону, в следующий раз за подобный подлог отметка будет существенно снижена.

На выпускном вечере около Субботина собралось несколько человек, в том числе медалисты. О чем-то заспорили. На одно из наших высказываний Субботин заметил, что «хотя вы и медалисты, но некоторые достигли этого слишком легко, а это может сослужить плохую службу» и добавил: «Умнову его результаты достались большим трудом, и ему в дальнейшем будет проще. Он умеет работать». Для большинства принимавших участие в беседе сказанное оказалось верным.

Старый переплетчик. Пожилой человек, по-старчески неопрятный, не речист. Учил показом и учил хорошо. Запомнилось его более чем уважительное отношение к делу, высокий профессионализм и неприятие халтуры в работе.

 

 

Заканчивался 1944 год. Война уже шагнула на территории европейских государств, но до Победы еще далеко! В утренние часы электричеством снабжали только промышленные предприятия, поэтому во всех классах училища тускло мерцали по несколько сальных плошек: одна - на учительском столе, две-три на ученических партах. И вот в этом полумраке мы как завороженные слушаем интереснейшую сказку о черной курице и жителях подземного города, которую нам читает учительница начальных классов Ольга Федоровна Крылова. Я ее до сей поры считаю своей первой, даже наипервейшей учительницей.

Ольга Федоровна в свое время окончила институт благородных девиц. Удивительно приятная, высоко культурная женщина, имеющая подход к любому ученику в любой ситуации. И если в нас появилось что-то благородное, в этом заслуга именно Ольги Федоровны. Ежедневно в течение трех лет, ненавязчиво, но настойчиво вкладывала она в наши головы премудрости начального образования. Много разных преподавателей вошло в наш класс за девять учебных лет, но Ольга Федоровна навсегда осталась в памяти каждого из нас, кто прошел у нее начальную школу.

По нашему преподавателю майору С. В. Садовскому в дни занятий можно безошибочно определить ту эпоху в литературе, которую мы будем изучать на уроке. Вот и сегодня в класс вошел не обычный учитель, а трибун революции, ее буревестник. Немного выше обычного поднята седая голова, твердый шаг, торжественный взгляд добрых глаз из-под стекол очков и зычный голос, когда он говорит: «Здравствуйте, товарищи суворовцы!». Тема урока - роман М. Горького «Мать». Даже раскрытие образов романа сочеталось у него с разными интонациями голоса и положением корпуса. Павел Власов представал перед нами в образе нашего «рыцаря без страха и упрека», как мы за глаза любовно называли Сергея Вениаминовича.

А теперь перед нами уже другая картина: с болью в голосе Сергей Вениаминович рассказывал об униженной, привыкшей безропотно подчиняться грубой силе мужа женщине. Затем голос преподавателя становился более сильным, так как по мере развития романа женщина находит свое место в революции, поднявшись до уровня настоящего, нужного обществу Человека с большой буквы. За дверью прозвенел звонок, возвращая нас из импровизированного театра одного актера в уже надоевший за многие годы класс.

Настоящая экзекуция началась на следующем уроке, когда в класс вошел могучий, несколько сутуловатый преподаватель физики Сергей Серафимович Лысихин. Пока он, уткнувшись в классный журнал, искал свою очередную «жертву», в классе стояла мертвая тишина, нарушаемая лишь быстрым, беспорядочным шелестом переворачиваемых в учебниках страниц. Никто в этот момент не решался поднять глаза от своей парты. Но вот «жертва» названа, и весь класс облегченно вздохнул, одновременно переживая за вышедшего к доске.

Урок физики сменился историей, которая неприятна лишь для двух-трех человек. У этих несчастных иногда восстание Емельяна Пугачева происходило в одно время с Парижской Коммуной. Смеяться, конечно, грешно, так как мог прийти и твой черед мучительно морщинить лоб у доски, разделенной Василием Константиновичем Будановым на три абсолютно равные части. Почему-то не могу вспомнить конкретного построения уроков по истории, но знаю одно, что историю я любил, люблю и буду любить, так как эта наука почти безо всякого вымысла постоянно открывает перед нами те или иные детали в жизни нашего Отечества, нашего народа.

В этой связи вспомнился факт моих вступительных экзаменов в Ростовский государственный университет на исторический факультет. Экзамен по истории, билет экзаменационный из двух вопросов. Первый вопрос не помню, но на него я ответил без всяких затруднений. Второй вопрос - русско-японская война 1905 года. В учебнике о ней - несколько строчек. Что рассказать? «Порт-Артур?», «Цусиму»? Все это бессмысленно. И тогда я вспомнил историю создания русского оружия, в том числе миномета капитаном Гобято в ходе этой войны, которую рассказал нам В. К. Буданов. И, о чудо! Мой рассказ оказался настолько интересным, что все три экзаменатора, принимавшие в это время зачеты от поступающих, превратились в слушателей и возобновили прием экзамена только после окончания моего ответа на этот вопрос билета.

Завершил учебный день в классе урок немецкого языка. На этом уроке царит полное взаимопонимание между нами и Валентиной Степановной Стародубровской. Душевный человек, отличный педагог, она сумела увлечь нас своим предметом не только на уроках, но и в часы свободного времени. Поэтому мы всегда оставались довольными друг другом. Именно Валентина Степановна дала нам понять, что немецкий язык нужно изучать, несмотря на то, что наша страна воюет с Фашистской Германией. Именно она доказала нам, что немецкий язык - это не язык Гитлера и его клики, а язык Гете, Гейне и всего немецкого народа. Не научились же мы говорить по-немецки только из-за своей личной лени, так как с 8 по 10 класс весь курс повторялся заново, а раскрывать учебник снова и снова было уже лень, и мы при ответах пользовались тем багажом, который был заложен в нас со 2 по 7 класс.

Непосредственно перед обедом - занятия по физической или строевой подготовке, на которых можно расшевелиться после утомительного сидения на одном месте и освободиться от тех переживаний, которые выпали на долю каждого из нас на том или ином уроке.

 

Нашей любимой учительницей была Ольга Федоровна Крылова – преподаватель русского языка. С какой любовью она относилась к нам, осиротевшим мальчишкам! Многие побывали у нее дома. Помню среди многочисленных ее приемов в правильном написании тех или иных слов, такой: «Как правильно писать слова «мужчина» и «женщина»?» – спрашивала Ольга Федоровна. И учила: «Муж зарабатывает чины, а жена варит щи!» Разве можно это забыть?

Помню урок по истории Древнего Египта. Преподаватель – майор Федоров («Сократ») – устроил нам такой разнос, который помнится нам по сей день. Мы из-за переноса урока материал не выучили. Первым вызвали меня. Вопрос: растительность Египта. Я сказал единственное: «Египет зарос тростниками» - и получил двойку. Следующий – Лев Кондратьев на вопрос о населении Египта ответил: «В Египте людей не было – были только антилопы» – на что Федоров сказал: «А антилопы – что, не люди?». Ответы других были не лучше. Сколько же мы узнали от этого преподавателя об истории Древнего мира!

Вспоминаются преподаватели физподготовки Карякин и Веселов, отдававшие нам свою душу и привившие на всю жизнь любовь к физической культуре.

А как можно забыть уроки английского языка капитана Ржевского, с его «грозными» атаками на нас, но какого учителя!

Знания, полученные в училище, пригодились нам всем, а мне лично в академии, где без подготовки я сдал кандидатский минимум.

 

 

Первый год учебы не оставил в памяти каких-либо ярких событий. Учился я хорошо. Правда, в первой четверти получил «двойку» по русскому языку, за что был лишен зимних каникул. Но в конце года подтянулся и имел только одну тройку (все тот же русский язык). Завершался год величайшим событием XX века - Победой в Великой Отечественной войне. Утром рано нас разбудили помощники офицеров-воспитателей - сержанты. Мы кричали «ура», бросались подушками, скакали по кроватям. Радость нас распирала, а где-то внутри шевелилась надежда, вдруг отец жив и вернется.

Учебный год 1944-1945 года мы завершали в июле, а для меня он закончился в госпитале.

За первым годом учебы последовал второй, третий, четвертый, пятый. Учился я хорошо и к концу училища был одним из претендентов на медаль. Свои успехи в учебе я объясняю высочайшим качеством преподавания и самого преподавательского состава. Нас учили люди талантливые, честные и очень сердечные. Помимо знаний они отдавали нам тепло своих сердец, как своим собственным детям. Они учили нас уму-разуму, но никогда не были грубы и не оскорбляли нашего человеческого достоинства. Вся система воспитания и обучения основывалась на доверительности и теплоте отношений, отсутствии менторства и высокомерия. Между тем дух состязательности витал везде: в строю, в классе, в спортзале, на творческих олимпиадах. Сами педагоги были профессионалами высочайшего класса и вместе с тем внимательными, доступными людьми с широким кругозором, поистине, сеявшие разумное, доброе, вечное.

Пять лет изучения математики от элементарной до элементов математического анализа были у нас связаны с Глебом Николаевичем Капраловым. Он знал нас как облупленных, вызывал к доске в самое «неподходящее» время и «нагружал» по индивидуальному принципу. Помимо того что он был замечательным математиком, он еще был и прекрасным музыкантом. Очень часто он и Александр Михайлович Пачкунов, начальник военного кабинета, в четыре руки исполняли для нас на фортепьяно пьесы Чайковского, Бетховена и других классиков. Глеб Николаевич был прекрасным методистом. Знания, заложенные им, помогли мне, единственному на потоке, при поступлении в академию получить отличную оценку на устном экзамене по математике.

После перевода училища в Москву Глеб Николаевич работал в известной математической школе № 40 города Горького, стал заслуженным учителем России, награжден орденом Ленина.

Особое место в жизни нашего отделения занимала преподаватель немецкого языка Валентина Степановна Стародубровская. Прекрасный педагог, при отсутствии в те времена специальных языковых классов и аппаратуры, она заложила в нас такие прочные знания, которые позволили мне достаточно свободно работать с иностранной литературой. Она была для нас как мать. После окончания училища мы с ней постоянно переписывались, и ее всегда радушные письма, мысли и взгляды на жизнь помогали мне в решении многих задач. Она была очень мужественным человеком, с большой силой воли и огромной любовью к нам, ее воспитанникам.

Большинство предметов вели преподаватели - офицеры Советской Армии, вызванные с фронта в Суворовские училища. Значительную роль в нашем обучении русскому языку, в воспитании литературного вкуса сыграл Сергей Николаевич Кузнецов, пришедший к нам в 1946 году. Это был очень интересный человек. Надолго запомнились его чтения стихов Маяковского, Пушкина, Некрасова, Есенина и других. Этим он прививал нам любовь к литературе, стихам. Его речь была необычно образной и правильной, чего он добивался и от нас, исправляя наши местные диалекты. Я лично благодарен ему за то, что он научил меня публичным выступлениям и этим облегчил работу преподавателя военной академии.

Большое место в нашей жизни и учебе занимали преподаватели: химии - Иван Арсеньевич Мурашов, физики - Сергей Фролович Петрушков, истории - Василий Кузьмич Буданов, естествознания - Василий Иванович Москаленко.

Результатом их общих усилий в деле моего воспитания и обучения явилось то, что в декабре 1950 году на втором году обучения в Рязанском Краснознаменном пехотном училище я был принят кандидатом в члены ВКП(б), чем до сих пор очень горжусь, а в 1958 году поступил в Военную академию химической защиты, набрав на вступительных экзаменов 29 баллов из 30, и стал военным химиком-инженером. В этой же академии учился и закончил ее на 4 года раньше меня наш суворовец Борис Палеев, ранее очень увлекавшийся химией. 

 

 

Учились мы хорошо. Конечно, были и лучшие, и средние, и худшие. Но учиться плохо было невозможно, так как стыдно было перед своими товарищами за собственную тупость, да и слишком хорошие были у нас учителя. Разве можно забыть Н. Г. Лукъянову, которая опекала нас, как мать, Л. М. Малюгина – математика, Е. Ф. Федорова – историка, Е. М. Травинину – преподавателя астрономии, физика С. Ф. Петрушкова и многих других. Наших офицеров–воспитателей: А. Д. Соловьева, И. М. Якимова, И. А. Шамшина и нашего бессменного помощника офицеров-воспитателей – старшину А. А. Потапова.

А разве можно забыть походы пешком с полной выкладкой от Горького до Карповки на Волге, где были наши летние лагеря, ночные тревоги, марш-броски, атаки с форсированием реки Кудьмы, тайные походы за турнепсом, да и многое другое. Спортивная подготовка у нас была на высоком уровне, в чем большая заслуга наших офицеров-физкультурников: А. П. Проскурина, Е. В. Веселова, Н. Т. Чеботкевича, Д. Л. Кадашевича. На суворовских олимпиадах команда нашего училища всегда была в фаворитах, а баскетбольная сборная нашего СВУ была одной из лучших в городе даже по меркам мужского класса – это была наша гордость.

Так шли годы. Мы росли…

 

 

Шесть лет учебы в училище оставили много светлых воспоминаний. Высококвалифицированные преподаватели, заботливые и внимательные офицеры-воспитатели заложили в нас качества, необходимые будущим офицерам Советской Армии. Высокая теоретическая подготовка – училище я закончил в 1950 году с серебряной медалью, хорошая физическая подготовка – ежедневные утренние физзарядки на улице в любую погоду, уроки по физкультуре и секционные занятия, стала залогом успешного освоения в будущем летной профессии. По окончании училища имел два третьих спортивных разряда (по стрельбе и лыжам) и один второй (по гимнастике). Кроме того, обязательными были уроки танцев, а желающие еще занимались и музыкой.

Не могу не поблагодарить наших наставников за то, что они привили нам такие качества, как дружба, товарищество, коллективизм, взаимовыручка и бескорыстие.

Лично для меня во время пребывания в училище интересен был тот факт, что из 500 воспитанников имя Иван было единственным. Удивительно!

 

 

А какие у нас были прекрасные преподаватели! Многие были отозваны с фронта. Кроме того, преподавать в суворовском училище пригласили всех лучших учителей городских школ. Даже женщины-преподаватели ходили в военной форме. Я всегда с благодарностью в первую очередь вспоминаю Лидию Владимировну Лебедеву – преподавателя русского языка и литературы, Ираиду Ивановну Яшанину – преподавателя математики, майора Родионова – преподавателя географии, Наталью Павловну Челнокову – преподавателя английского языка.

Уроки английского языка проходили так: взвод делился пополам и в каждой половине свой преподаватель. Как только преподаватель входил в класс, дежурный отдавал рапорт на английском языке.

Целый час речь шла только на английском. Сачкануть или надеяться, что не спросят, возможности не было, поэтому иностранный язык мы знали намного лучше, чем ученики любой городской школы.

Интересно проводил свои уроки и преподаватель химии майор Аржанников. Он так твердо и зычно, подняв указательный палец правой руки и закатив глаза под потолок, произносил слово «феррум», что и, не зная поначалу его значения, можно было догадаться – это точно что-то твердое. За ним так и закрепилось на все время это доброе прозвище – Феррум.

На каждый элемент таблицы Менделеева у майора Аржанникова, для лучшего запоминания, был стишок. Вот один:

Сера, сера, сера – S,

32 – атомный вес.

Сера в воздухе горит

И дает нам ангидрит.

Ангидрит и вода –

Это будет кислота!

 

Кроме обычной (школьной) программы у нас были занятия по строевой подготовке, воинским уставам, военной топографии, стрелковому оружию – без чего нельзя обойтись военному человеку.

Тогда часто случались перебои со светом. Заниматься приходилось при свечах и коптилках. Но все лучшее, что в то тяжелое время имело государство, оно отдавало детям.

 

Наш старший подготовительный класс  состоял из двух отделений. Помню грозного командира роты подполковника Шутова и невысокого, щупленького офицера-воспитателя капитана Митькина. Учеба была интересной,  все было вновь - погоны, построения, отдача чести, строевой шаг, все вместе учимся, спим, едим. Складывалась новая дружная коллективная семья.

Быстро проскочила половина учебного года. Первые зимние каникулы - к тому времени маме дали комнату в школе, где она работала. Комната эта находилась в подвале, но была отдельная, и жили в ней мама с моим младшим братом Аликом. С собой на каникулы я пригласил Игоря Сычева, так как он почему-то не мог поехать в свой родной Киров. Помню, как по утрам мы с ним в своих кроватях вскакивали по команде «смирно», когда по радио играли Гимн Советского Союза.     

 

 

Мой класс

 

Все ближе к преданью мальчишеский пыл

И алого цвета лампасы.

Не зря же в нас разум легенды копил

О нашем суворовском классе.

 

Семь лет, предлиннущих училищных лет

Учебы с надеждой железной,

Что ждет нас, что будет достойный просвет

На поприще службы прилежной.

 

И вот пролетели как вихри года,

В них яркие жизни людские,

Сухим из воды далеко не всегда

Выходят в армейской стихии.

 

Судьба, раскидав нас, сама предпочла

И шишки раздать, и медали.

Одних наградила, других обошла,

Иные, с ней встретясь, не встали.

 

Я класс поименно в душе сохранил,

В нас юности трудно стереться,

Быть может, не всех я достойно ценил,

Но каждый живет в моем сердце.

 

 

Офицеры-воспитатели с суворовцами были чуть ли не круглые сутки. Строгие и добрые, внимательные, иногда так похожие на погибших отцов – они заменили им самых близких людей, воспитали настоящими мужчинами.

 

 

Учеба в СВУ оставила яркие памятные воспоминания: насыщенная учебная программа, требовательные педагоги-воспитатели, нелегкий, самый разнообразный труд. Это городские субботники, работа на промышленных предприятиях в качестве рабочих, по благоустройству учебного корпуса, сооружение лагерного городка училища.

Рядом был всегда требовательный, строгий воспитатель командир взвода Павел Николаевич Дмитриев. Заглазно, шутя, своих воспитателей суворовцы называли «дядьками».

 

 

Став суворовцем, я был зачислен во второе отделение 1-й роты. Нашим офицером-воспитателем стал Иван Федорович Голов, фронтовик, до войны преподаватель.

Иван Федорович был заботлив, чуток и даже несколько сентиментален. Он не был столь интеллигентным как Федор Николаевич Малахов, офицер-воспитатель 1-го отделения, в нем меньше было лоска и импозантности, чем у нашего командира роты Николая Андреевича Едунова, и, тем не менее, это был замечательный воспитатель, отзывчивый и добрый человек. Он не был злопамятным и прощал нам различные каверзы и проступки, совершаемые по мальчишескому недомыслию.

Однажды на вечерней проверке по общей договоренности мы спели только два куплета Гимна вместо трех, закончив второй куплет, как и положено заключительными нотами. Он удивился краткости исполнения, но мер не принял. И только спустя несколько лет, когда мы уже были офицерами, он, улыбаясь, сказал, что все понял, но пожалел зачинщиков и всех нас. Иван Федорович был честен и порядочен во взаимоотношениях с окружающими, в том числе и с нами.

Кумиром суворовцев 1-й роты, и не только нас одних, был наш командир роты Николай Андреевич Едунов. Аккуратный, подтянутый, спортивный, немногословный. Он внушал нам какое-то особое уважение, которое вызывало необходимость повиновения. Хотелось во всем быть примером, чтобы заслужить его одобрение. Я помню, как однажды утром по команде «Подъем!» рота еле-еле просыпалась. Вставать не хотелось. Дежурный офицер-воспитатель переходил из спальни в спальню, но ничего с нами не мог поделать. И вдруг один суворовец, выглянувший в коридор, увидел Николая Андреевича в его любимой позе: локотком опирается о стену и ладонью слегка поддерживает голову у затылка, как бы в задумчивости. Раздался дикий вопль суворовца «Колян!», и нас всех как ветром сдуло с постелей. Через считанные секунды рота стояла в строю, готовая к следованию на физзарядку.

 

 

Первый офицер-воспитатель в отделении – капитан Гончаров, его помощник – старшина Д. Усов, начальник младшего приготовительного класса – капитан И. П. Толмачев (ныне полковник в отставке), с которым многие годы и до сих пор я поддерживаю теплые дружеские отношения. Первая учительница – обаятельная А. П. Аверина, которая, будучи по существу матерью для 8–9–летних мальчишек, оторванных от семьи, дала крепкую основу знаний по предметам начальной школы.

Большую роль в моей жизни сыграл офицер–педагог А. Я. Родионов, который обладал огромным диапазоном знаний и взрастил интерес к географии, которая в будущем стала для меня специальностью. Позднее мы вместе работали на кафедре физической географии Горьковского государственного педагогического института, провели немало полевых практик на Кавказе со студентами–географами, дружили семьями.

Продуманная система учебы, отдыха и спортивных занятий в училище быстро поставила на ноги болезненного мальчика и на всю жизнь сохранила здоровье для активной деятельности. Надолго запомнились торжественный марш и парад на площади Революции в День Победы в 1945 году, летняя лагерная жизнь в палатках в Карповке около города Кстово, военные фильмы, новогодние балы во Дворце пионеров имени Чкалова совместно со школьниками города, к которым суворовцев готовила общая любимица – бывшая балерина Большого театра М. Ф. Блажевская. Не забыть пробежек и зарядки в одних гимнастерках на морозе, отчаянные прыжки на лыжах с трамплина на Откосе старших суворовцев, купание на Печерских песках, спортивные соревнования.

 

 

    Капитана Конева – первого нашего офицера-воспитателя, который в начале 1945 года ушел на фронт, сменил вначале капитан Молотков, а того – капитан Борисов. Он и довел нас до выпуска.

Вместе с нами он участвовал в наших шумных играх: во взятии ледяных крепостей, в спусках «взводным паровозиком» с Волжского Откоса. А на самоподготовке часто устраивал игры в слова: на доске писалось какое-нибудь слово (например, «электростанция») и требовалось из него составить как можно больше других слов, обязательно существительных в единственном числе, кроме имен собственных (например, «рост», «трон», «лето» и т. д.). Победитель обычно получал приз – почтовую открытку с изображением суворовца, пишущего письмо, и с надписью «Привет от суворовца!». Польза от таких игр была немалая.

Первым помощником офицера-воспитателя был старшина Гринберг, авиационный инженер по образованию, отозванный с фронта. Он нас любил, мы ему платили тем же. Очень часто по вечерам, когда мы уже ложились спать, он рассказывал нам интересные фронтовые эпизоды или просто пересказывал нам еще не прочитанные нами книги. И каждый раз мы ждали продолжения его рассказов.

Однажды мы упросили его сводить нас на футбол. Строем, с песней, мы прошли на стадион, посмотрели игру. А старшина должен был заступать в наряд, но из-за футбола он опоздал на развод. В результате оказался на гауптвахте, получив несколько суток строгого ареста. И все время, пока он там находился, взвод не ел пирожки и хлеб с маслом – все это собиралось и переправлялось старшине, который горячую пищу получал только через день.

Я слукавил бы, если бы сказал, что все у нас было хорошо, все отлично учились. Нет, конечно. Так хорошо не бывает даже в самых благополучных семьях. Были у нас и «сачки» – кому-то хотелось подольше поспать, кому-то не хотелось выбегать в холодную погоду на физзарядку, кто-то грубил преподавателям, некоторые втайне покуривали. Были у некоторых ребят наивные попытки совершить путешествие в Индию, другие на «слабо» пускались в рискованные плавания через Волгу. К счастью, в большинстве случаев это все заканчивалось благополучно.

 

  Из воспоминаний Владлена Гурковского

 

Первые зимние каникулы, в январе 1945 г., мне пришлось провести в стенах училища, занимаясь дополнительно с преподавателями русским языком и арифметикой. А какие это были учителя!  Русский язык преподавала одна из лучших преподавателей города Горького Ольга Федоровна Крылова, а арифметику Анна Яковлевна Яковлева. В ту зиму 1945 года мои огорчения компенсировались новогодними праздниками, которые устроило для нас командование училища.

Всю жизнь я несу в сердце образ Деда Мороза, созданного Иваном Петровичем Толмачевым. Для нас, маленьких тогда мальчишек, он был (кстати, таким и остался) высоким, статным, красивым майором в образе Деда Мороза. Раздававшиеся им новогодние подарки с американской начинкой производили эффект какого-то чуда из доброй  сказки. Встретив Ивана Петровича впервые после окончания СВУ в 1994 году, я признался ему в любви – Деду Морозу – из нашего суворовского детства.

Очень часто многие мои знакомые, узнав о моем суворовском прошлом, спешили выразить сочувствие в связи с потерянным детством. Хочу сказать – более радостного и счастливого детства мне не надо. Я познал радость дружбы с огромным количеством мальчишек. У нас были хорошие условия по тем временам для занятий спортом и просто спортивных игр. Нас воспитывали чудесные люди. Многие годы нашим командиром роты был Петр Дмитриевич Шутов. Он очень много сделал для того, чтобы мы выросли достойными сыновьями нашей Отчизны. На всю жизнь запомнились организовывавшиеся им выходы на Печерские пески, на Мызу, на Волжский Откос.

Мы с трудом, но постепенно привыкали к нашим непосредственным воспитателям: требовательному, но зачастую излишне резкому старшему лейтенанту Петровскому, всегда приветливому, но от этого не менее строгому старшине Ширяеву. Мы гордились нашим офицером-воспитателем, никогда не снимавшим с кителя орден Отечественной войны 1 степени. Каково же было наше сожаление, когда ранней весной 1945 года старший лейтенант Петровский был отозван в действующую армию.

Прошло некоторое время, и однажды в начале самоподготовки в класс вошел командир роты майор Шутов и неизвестный нам майор. Мы молча стояли по стойке смирно, пока нам представляли нового офицера-воспитателя майора Георгия Александровича Шелехова. Высокого роста, немолодой, худощавый майор внимательно осматривал суворовцев, пока Петр Дмитриевич Шутов представлял его нам.

Олег Стародубровский в своей повести «Младшая рота» так представил читателям нового офицера-воспитателя: «У него был крупный нос, гладко выбритые щеки, густые светлые брови и небольшие, очень спокойные глаза. Серая офицерская шапка была надета точно по уставу и поэтому почти полностью закрывала лоб. И вообще он с головы до ног казался каким-то чересчур уж безупречно по-военному вышколенным, сверх аккуратным, как на военном плакате… Как-то уж слишком старательно, сначала полностью разворачивая ладонь кверху, он ровно и аккуратно поднес к виску правую руку, поприветствовал суворовцев».

В новом офицере-воспитателе нас поражала его форма обращения к суворовцам, его интеллигентность. Мы поняли, что к нам пришел офицер-воспитатель, подобных которому среди известных нам офицеров нашей и других рот не было. При первой же встрече мы узнали, что майор Шелехов прибыл к нам из действующей армии. Орденские планки свидетельствовали о том, что нами будет командовать боевой офицер. Еще раз слово Олегу Стародубровскому: «Прощаясь с суворовцами, он своим неторопливым, как бы раздельным движением, разворачивая ладонь и ведя руку точно через сторону, приложил ее к ушанке. Это было сделано с таким подчеркнутым уважением и серьезностью, что толпившиеся вокруг него мальчишки почувствовали себя тоже почти взрослыми людьми. И это полностью изменило их отношение к хмуроватому и скучному на вид человеку». Остряки-суворовцы, несколько перефразируя выученный наизусть фильм «Чапаев», шутили: «В наше отделение «замухрышку» не назначат»!

Наша суворовская жизнь под руководством Шелехова вошла в рабочую колею. В часы самоподготовки он с большим желанием оказывал нам помощь в подготовке уроков, спокойно отвечал на наши многочисленные, как теперь представляется, наивные, а, может быть, и глупые вопросы. Его хладнокровие поражало нас и заставляло вести себя соответствующим образом.

Майор Шелехов был первым, кто приобщил нас к реальному военному делу, познакомил с материальной частью стрелкового оружия. Как большая реликвия хранится в моем архиве фотография, запечатлевшая наше отделение на прогулке по городу, с надписью: «Суворовцу Владлену Гурковскому за сдачу зачета по материальной части винтовки. Майор Шелехов». Наше отделение было одним из немногих в суворовском училище, регулярно посещавшим стрелковый тир. Уроки Шелехова несомненно сыграли свою роль в том, что из суворовцев нашего отделения выросло несколько классных стрелков,  мастеров спорта.

С Шелеховым связано приобщение нас к знакомству с историческими и культурными ценностями города Горького – Нижнего Новгорода. Прогулки с Шелеховым по городу доставляли нам истинную радость. Нас продолжала удивлять широта его знаний, умение заинтересовать всем, что он нам хотел рассказать. Зачастую складывалось впечатление, что он наперед знает нашу жизнь. Мы неоднократно просили майора рассказать о себе. Однако он почему-то уходил от ответа на наши вопросы. Интересовавшая нас тайна открылась совсем неожиданно в одно из очередных посещений клуба СВУ в Горьковском Кремле. Остановившись перед входом в клуб, мы, как это бывало и раньше, окружили офицера-воспитателя. Шелехов как-то задумчиво и неожиданно взволнованно показал нам на здание облисполкома и сказал: «А ведь я несколько лет прожил в этом здании, будучи кадетом Нижегородского кадетского корпуса». Мы были потрясены.

Жизнь сложилась так, что нам не удалось больше вернуть Шелехова к рассказу о днях, проведенных им в кадетском корпусе. А сам он не стремился возвращаться к этой теме. Вскоре Шелехов был назначен заведующим военной кафедры Горьковского сельскохозяйственного института, ему было присвоено звание подполковника. Мы радовались каждой встрече с ним во время увольнения в город, но, к сожалению, нам так и не удалось продолжить разговор о его пребывании в кадетском корпусе.

 

Весна 1945 года, апрель. Уже давно прекратились занятия по зимним видам спорта. В связи с этим на набережной Волги мы бываем гораздо реже, чем зимой, и не мудрено, что бурное пробуждение реки от зимней спячки мы увидели только несколькими годами позже.

Нам назначили нового воспитателя подполковника Георгия Александровича Шелехова. Он был высок, плотного телосложения. Внешность его была довольно добродушная. Впоследствии мы узнали, что Георгий Александрович в детстве окончил кадетский корпус и хорошо понимал нас. Если, например, во время построения взвода или роты наш шумный народ долго не мог успокоиться, он спокойно стоял напротив нас до тех пор, пока мы сами друг друга не приводили в порядок. Строй утихал, превращался в настоящее воинское подразделение, и только тогда он начинал подавать очередные команды.

Однажды во время дежурства Георгия Александровича я решил увильнуть от утренней зарядки. Но в то же время знал, что, отправив роту на улицу, он обязательно вернется в спальню, поэтому я заблаговременно спрятался за вешалку с шинелями. Офицер зашел в спальню, убедился, что в ней пусто и развернулся к выходу. Посмотрел на вешалку с шинелями, увидел под полами шинелей сапоги, подошел и всем своим огромным весом встал на носки моих сапог, покачиваясь взад и вперед. Долго выдержать такой тяжести на своих ногах я не смог, поэтому через минуту-другую раздвинул шинели и признался в своем грехе. «А я думал, что кто-то сапоги под вешалкой оставил», - улыбнулся офицер и вышел из спальни. Он был, безусловно, уверен, что я последую за ним и пойду на зарядку. Так оно и вышло.

Благодаря нашему воспитателю, в 1945 году мы получали самую большую информацию о заключительном этапе войны. В классе висела карта Европы, на которой красными флажками обозначалась линия фронта наших войск. К маю флажки вплотную придвинулись к Берлину. Это обстоятельство довольно сильно будоражило наши мальчишеские умы. Многие из нас поговаривали даже о том, что именно в это время неплохо было бы сбежать на фронт, чтобы встретить нашу победу непосредственно в Берлине.

 

 

В 1948 году наша Родина еще не оправилась от тяжелейших последствий и ужасов, всего того, что сделал фашизм. В стране была разруха и голод. А в суворовском училище для тех, кому повезло быть принятым, были созданы великолепные условия, чтобы мы, дети, чьи родители отдали свои жизни за Родину, могли достойно жить, учиться и расти.

Память сохранила ту огромную заботу офицеров-воспитателей, помощников офицеров-воспитателей и всех учителей, которой мы были постоянно окружены.

Набрали в первый послевоенный набор одну роту из трех взводов. В нашем взводе офицером-воспитателем был майор Михайлов, который всем нам был как отец родной, помощником офицера-воспитателя старшина Колпаков. К сожалению, не запомнил фамилии старшины роты, над которым мы, суворовцы, все время подшучивали, задавая какие-то каверзные вопросы. Наши шутки кончились, когда мы однажды  в День Победы увидели этого простого и очень скромного человека в парадной форме с орденами, которыми Родина отметила его подвиги. А он никогда, никому, ничего не рассказывал. Всю войну он был в войсковой разведке!

С нежностью и трепетом все время вспоминаю и спортивную жизнь в училище, культурные программы, которые нам постоянно организовывали, суворовские балы, участие в различных кружках. Я занимался в секции фехтования,  в драматическом кружке и в кружке юных натуралистов. Окончил училище с 1-м разрядом по фехтованию. Мы неоднократно были участниками выставки достижений народного хозяйства в Москве.

 

 

Первые месяцы привыкания к дисциплине были очень нелегкими. Я даже писал письма матери с просьбой забрать меня обратно. Но постепенно попривыкли, притерлись друг к другу и забыли о подобных письмах. У нас были великолепные воспитатели и преподаватели. Мы мало знали об их личной жизни: нам казалось, что у них нет семей – так много времени они уделяли нам.

Первым офицером-воспитателем был капитан Константин Николаевич Митькин (с 1944 по 1950 год). Добрый, внимательный человек. Мы, взрослея, не всегда понимали его человеческую мягкость, нарушали дисциплину. В 1950 году осенью к нам назначили капитана Петра Ивановича Иванова. Это был совершенно другой человек, как нам казалось, чересчур строгий. Приходилось «отрабатывать» свои грехи – мыть полы, колоть дрова на кухне. Особенно было трудно Юре Беляеву – он чаще других попадал под горячую руку П. И. Иванова.

Иванова в 1952 году сменил А. П. Лисафьев. Мы уже успели привыкнуть к Петру Ивановичу. Он хоть и был строгим, но мог с нами поговорить по душам, многое знал. Лисафьев был педант. Как мне помнится, нам очень не нравилось, что он не мог сразу нам ответить на тот или иной вопрос. Всем нам хотелось узнать ответ сразу: мы же думали, что офицер-воспитатель должен обладать всевозможными знаниями.

         Геннадий Дроздов

 

Летели дни, низались даты

Строками в списке послужном,

Где первая особо свята –

Прием в суворовский наш дом.

Затем пестрят: - в/ч и званья;

Мелькают: рота, батальон,

Женитьба, дети… спецзадание,

Колледж и дальний гарнизон.

Вот и медалька ветерана.

Потом гражданский мирный труд.

Потом… Нет! Отдыхать нам рано.

Заветов наших внуки ждут.

На юбилей шести десятков

Взирает пращур свысока,

Ворча лукаво для порядка:

Равнялись бы на старика!

Поднимем тост заздравной речи

И в знак ответного словца

Провозгласим: - Кумир наш вечный,

С тобой всем сердцем до конца! 

 

  

Инструктор верховой езды  майор С. В. Татаринов.  На занятиях по верховой езде

 

Большое место в жизни суворовцев занимало занятие физкультурой, спортом. Кроме обязательных уроков желающие могли заниматься в спортивных секциях: гимнастики, фехтования, волейбола, баскетбола, бокса, лыжного спорта, верховой езды и других. Спортзал был оборудован основными гимнастическими снарядами, и гимнастике уделялось особое внимание на уроках физкультуры. Училище славилось гимнастами-разрядниками, лучшими из них были, пожалуй, Феликс Назаров и Алик Суворов, занимавшие первые места в детском первенстве города. Тренировал гимнастов капитан Д. Л. Кадашевич. Начальник физической подготовки училища майор А. П. Проскурин сам был отличным фехтовальщиком и руководил секцией фехтования.

Гордостью училища была баскетбольная команда, с которой много занимались майор Проскурин и командир первой роты майор Едунов. Команда, костяк которой составляли суворовцы 1-й роты (выпуск 1949 года) В. Федоров, С.Лягин,  В.Долгов, И. Ермаков и В. Макаренко, была лучшей даже среди взрослых в городе, а в 1949 г. в Москве на первой спартакиаде суворовских и нахимовских училищ заняла первое место. Традиционные эстафеты на приз газеты «Горьковская коммуна» всегда приносили училищу первые места.

В 1947 году 20 суворовцев ГСВУ участвовали во Всесоюзном физкультурном параде в Москве. Высокий уровень физической подготовки суворовцы-горьковчане показали на Всесоюзных спартакиадах. В июле 1949 года Горьковское СВУ в составе 56 человек участвовало в Первой летней спартакиаде суворовских, нахимовских и артиллерийских подготовительных училищ. Горьковское и Калининское училище разделили 4 и 5 места. Заняли горьковские воспитанники первые места по гимнастике по младшей возрастной группе, по баскетболу; получили 18 грамот (из 88) за первые места и 3 командных приза (из 15). Юра Соколов стал чемпионом в беге на 3000 метров. Вторая летняя спартакиада состоялась в июле 1951 года в Киеве. Там команда ГСВУ в составе 84 человек заняла общее второе командное место, завоевав общее третье место по плаванию и прыжкам в воду, а по второй возрастной группе - первое место; третье командное место по легкой атлетике, второе место по третьей возрастной группе; третье место по фехтованию, второе место по баскетболу и третье место по гимнастике во второй возрастной группе. Училище отмечено благодарностью за достигнутые успехи и награждено 30-ю тысячами рублей на развитие спортивной базы.

Занятия спортом не прекращались в училище и во время между спартакиадами. Среди ребят были сильнейшие спортсмены города боксеры А. Рогожкин, Ю. Чернышев, Б. Ворончихин, гимнасты Б. Слюсарев,  пловец А. Керн, бегун на средние дистанции В. Демидов.

Бессменным чемпионом г. Горького была команда баскетболистов, продолжатель традиций, заложенных старшими воспитанниками училища. В 1952 году в сборную города для участия в  первенстве  РСФСР  среди юношей  были  включены Б. Козлов, В. Талашев, Л. Сливкин, А. Потапов.

Третья летняя спартакиада состоялась в 1953 года в г. Воронеже. Команда баскетболистов, потерпев всего одно поражение, заняла пятое место. В ее состав входили: Л. Сливкин, А. Потапов, Г. Вахрамеев., Б. Шахов, Л. Аверин, К. Терехов, С. Волков, Л. Сорокин, В. Петровых, В. Шутов.

Для некоторых воспитанников ГСВУ спорт стал профессией. После окончания военного факультета физкультурного института им. Лесгафта в Ленинграде многие впоследствии работали начальниками физподготовки полков, стали мастерами спорта.

Каждое лето училище выезжало в лагерь. До 1950 года лагерь располагался в Карповке на крутом живописном берегу Волги между Кстовом и Великим Врагом. Там была старинная помещичья усадьба с прекрасным парком и липовыми аллеями. Вдоль одной из этих аллей разбивались палатки, в которых суворовцы жили в течение августа. Лагерь - это особое состояние суворовского быта. В лагерь училище отправляли на специально снятом пароходе. Затем шло самостоятельное благоустройство. Для мальчишек начиналась романтическая жизнь. Правда, потом наступали суровые будни с подъемом, зарядкой, учебными занятиями по военной подготовке, дежурствами, сельхозработами. Но все это не могло выветрить праздничного настроения, царившего в душах суворовцев.

В 1946 году по соседству с лагерем поселили интернированных немецких радиоспециалистов с семьями. Общение с немецкими ребятами было минимальным. Вызывало только удивление, как они, такие маленькие, а уже вовсю лопочут по-немецки. Однако они любили пристроиться в конце колоны и маршировать, напевая вместе с суворовцами: «Едут, едут по Берлину наши казаки». Запомнился какой-то католический праздник, отмечаемый немецкой колонией: ночные фонари, факельное шествие, пение - одним словом, непонятная чужая жизнь.

Лагерь - это, прежде всего, занятия военной подготовкой и спортом. Старшие занимались конным спортом под руководством майора Татаринова, стрельбой в тире, катались на велосипедах. Младшие - ориентированием на местности. Раз в сезон устраивался марш-бросок, требующий большой отдачи физической и духовной энергии. Спорт - это футбол, баскетбол и легкая атлетика. Наши преподаватели физкультуры Проскурин, Чеботкевич и Кадашевич были прекрасными тренерами.

Чего не хватало ребятам в лагере - это плаванья. Рядом была великая река, а купаться не разрешалось. Наиболее смелые суворовцы пытались купаться, даже переплывать Волгу, но это всегда строго пресекалось. Ухитрялись ловить рыбу на удочку.

С 1951 года лагерь был передислоцирован в Зеленый город на берег речки Кудьмы. Вот здесь-то и начались интенсивные занятия плаванием. Многие ребята, до сих пор не умевшие плавать, научились именно в воде Кудьмы. Вместо холодного августа в лагерь теперь стали выезжать в знойный июль.

 

   

 

       Из воспоминаний Льва Сарычева

 

После окончания учебного года нам предоставлялся месячный каникулярный отпуск, после которого все училище выезжало в летние лагеря, находившиеся в 35 километрах от Горького, на берегу Волги, возле села (с 1957 года города) Кстово, в районе бывшей там деревни Карповка.

Тут занятия продолжались: хождение по азимуту, стрельба, конная подготовка, обучение не умеющих ездить на велосипеде, всевозможные занятия спортом.

Стреляли из малокалиберной и трехлинейной винтовок, карабина и пистолета. Офицер-воспитатель непременно требовал после каждого выстрела из винтовки говорить, куда пошла пуля. Если соврешь, внеочередной наряд по кухне тебе гарантирован. Однажды Май Федоров не смог назвать, куда пошла пуля, но на вопрос офицера-воспитателя уверенно ответил: «За нарядом!».

А как пригодились нам полученные элементарные навыки в тактике и маскировке при набегах на колхозные плантации… И хотя кормили нас вообще-то отменно, в лагерях, постоянно на свежем воздухе, всегда хотелось есть. Если замышлялась «операция» за помидорами, морковью или огурцами, взвод делился на две группы: одна в полной форме (в белых гимнастерках и черных брюках) передвигалась так, чтобы ее видел сторож, а другая – без гимнастерок на другом конце плантации ползла незаметно. Пока сторож смотрел на отвлекающих, группа захвата набивала карманы и майки морковью, помидорами или огурцами. Только вот ребята, выросшие в городе, старались поначалу рвать огурцы размером побольше и цветом пожелтее, оставляемые, как правило, на семена. Но практический опыт помог устранить этот недостаток.

Иногда и ухой баловались на берегу Волги. Конечно, никаких специальных рыболовных принадлежностей у нас не было – приспосабливали под своеобразные бредешки свои летние форменные брюки. Наловив на мелководье возле берега с сотню пескарей, сооружали костерок и варили в заранее «позаимствованной» в столовой училища кастрюльке уху. Балдеж был неописуемый!

Ну, а в грибную пору, обычно на занятиях по военной топографии, набирали грибов. Поначалу пытались жарить их в банных тазиках на костре. Однако наши воспитатели строго преследовали такое грибное увлечение и принимали меры, чтобы собранные грибы сдавались на кухню и жарились более квалифицированными специалистами. Нас, конечно, это тоже вполне устраивало.

Через пару лет учебы в суворовском училище я уже был, как говорится, на голову выше своих бывших сельских сверстников – свободно и галантно вел себя на танцплощадке, смело выезжал с сельской агитгруппой во время летних каникул на выступления в колхозные бригады со своей пляской «Казаки», играл за сельскую футбольную команду.

 

 

Так в ореоле ратной славы

Мужал и креп наш юный полк.

Под марш Славянки, гимн Державы

Мы познавали жизни толк.

В науках первые успехи…

Был падекатр и был фокстрот,

Откос свиданий для утехи

И полный рот других хлопот:

На лыжах гонки, конь ретивый,

Рапира, мяч, ковер борца,

Ученья в лагере… Счастливый

Победный вздох и пот с лица.

Каникул жадные мгновенья,

Остался кров – лети домой,

К родным душой прикосновенье

И снова парта, долг и строй.

И вдруг все сразу, словно в сказке:

Экзамен, выпуск и приказ,

Прощанье без людской огласки

И память милых женских глаз. 

 

 

Очень любили мы и уроки физкультуры. Нас научили играть в волейбол, баскетбол, некоторые увлекались спортивной гимнастикой и к выпуску из училища имели нередко второй или первый разряд (Алик Суворов) по этому сложнейшему виду спорта, учили фехтованию на рапирах, конному спорту, а соревнования по лыжным гонкам проводились всю зиму.

Но особенной популярностью среди мальчишек пользовался, конечно, футбол. Мы играли во дворе училища каждую свободную минуту до самого позднего вечера, пока можно было видеть мяч. Получали огромное наслаждение, радовались победам. В воскресенье мы не выходили из спортзала.

 Любовь к физкультуре и спорту мы пронесли с собой по жизни. Особенно в то время, когда служили в армии…

 

 

Ежедневная физзарядка, регулярные занятия в спортзале, спортивные соревнования помогали нам становиться крепкими и выносливыми. Во взводе, как правило, было две полнокровных футбольных команды – играли все. Конечно, одни лучше, другие хуже, но не было безразличных. С таким же успехом каждый взвод мог выставить не менее двух волейбольных или баскетбольных команд. На занятиях в спортзале мне больше всего нравилось прыгать через «коня». К нему добавляли еще «козла» и стойки с планкой для прыжков в высоту.

Уже в последнем классе у меня на груди красовались значки 3-й спортивного разряда по легкой атлетике, лыжам и стрельбе. Не был «белой вороной» в спортивных играх: прочно занимал место третьего вратаря ротной футбольной команды, неплохо справлялся с баскетбольным мячом, не терялся на волейбольной площадке, уверенно держался на воде.

Начиная с 1947 года, команды суворовского училища неизменно были впереди в городских первомайских эстафетах, а также на первенствах города по баскетболу.

В летних лагерях для игр, конечно, было больше простора, а вот во дворе училища в футбол играли между деревьев. И обычно в обозначенных брюками и гимнастерками воротах стояло по два-три вратаря разных команд. Но и в такой сложной игровой обстановке разбирали, где свой, а где чужой мяч.

 

 

А как мы интересовались футболом! Болели кто за ЦДКА – команду лейтенантов, кто за «Динамо», одержавшее незабываемые победы над лучшими английскими командами в 1945 году. А матч на первенство мира по шахматам в 1946 году, когда наши прославленные шахматисты  М. Ботвинник, В. Смыслов, П. Керес одерживали победы. Разве можно это забыть?!

 

 

 

Я пытался заниматься музыкой, но, когда на улице слышишь крики: «Бей, пас, гол, аут!» - усидеть за пианино невозможно. Я занимался, как и все ребята, многими видами спорта. Футбол, хоккей, лыжи, коньки, легкая атлетика, бокс - все было интересно.

Особенно вдохновили нас всех известия из Англии в 1945 году, когда ежедневно наш командир Митькин читал вслух об успешном выступлении футбольной команды «Динамо». Тогда мое сердце прикипело к этому клубу, и до сих пор я слежу за его выступлениями в любых соревнованиях.

Однажды меня командиры не отпустили в увольнение. Не помню, что я натворил, но факт есть факт. Что делать? В классе двое из наших ребят Виктор Шутов, сын командира роты, и Анатолий Смирнов, тоже оставшиеся в роте, играли в шахматы. Я играть в них не умел и (сначала без интереса, от нечего делать) смотрел на эту «дуэль». Они сыграли много партий, а мне было все интереснее и интереснее. Уже через три месяца я мог быть соперником любого из этих «шахматных могикан». В 1950 году состоялось командное первенство училища по шахматам. Я играл в нашей команде на последней, пятой доске. Но однажды, перед встречей с первым отделением нашей роты, где на первой доске играл сильнейший шахматист Алик Керн, ко мне подошел наш лидер Виктор Шутов и сказал, что я буду играть на первой доске с Керном, а остальные сдвинуться на одну доску вниз. Уловка была понятна: Кима «на съедение» Керну, остальные постараются выиграть. Я играл так старательно, как никогда раньше, и победил непобедимого Керна. Правда, это нам не помогло, т. к. остальные ребята проиграли. Но с тех пор я серьезно увлекся шахматами. Стал читать литературу, изучать дебюты, гамбиты, разбирать партии сильнейших шахматистов мира, решал шахматные задачи и этюды. В 1951 году участвовал во всесоюзном соревновании по решению шахматных задач и этюдов и оказался одним из победителей этого первенства, за что был награжден дипломом и сборником записей партий шахматного турнира памяти Чигорина с автографами всех участников. Наш начмед подполковник Полушкин был одним из сильнейших шахматистов Горьковского военного округа и участвовал в ежегодном первенстве. Как только турнир начинался, «лафа» приходила ко мне. Начмед меня укладывал в санчасть, и две недели, пока шел турнир, я помогал ему готовиться к турам, а если партия у него откладывалась, я ночи напролет разбирал окончание, пока не находил победу или спасение из худшего положения. За год до окончания училища я уже обыгрывал всех ребят и самого Полушкина. В шахматы я играл и на уроках, забывая все и не слушая объяснений, за что крепко получал от офицера-воспитателя нашего отделения майора Иванова. Приходилось драить полы, стоять «столбом», дневалить вне очереди, но это не помогало - я спал, ел, учился, гулял только с шахматами.

Когда мы были еще маленькими, нас выводили на Верхневолжскую набережную летом играть в футбол, зимой кататься на лыжах. Мы с удовольствием катались с гор. Но когда заставляли по набережной бежать от улицы Семашко до памятника Чкалову и обратно, у меня не хватало духа - я добегал до кафе «Чайка», где стояла знаменитая беседка и девушка с веслом, и поворачивал обратно, за что мне крепко доставалось от командиров и преподавателей по физкультуре.

По субботам и воскресеньям зимой, вечера мы проводили на катке «Динамо». Звучала веселая музыка, вился легкий снежок, а мы ватагой крутили круг за кругом по скрипящему под коньками льду.

У нас были замечательные командиры, учителя, обслуживающий персонал. Особое слово хочется сказать о зубном враче «Андрее Ниныче», как звали между собой суворовцы Нину Андреевну Тарбееву. Ни одного мальчишку не пропустит она мимо себя, не остановив и не скомандовав: «Открой рот». Мы с удовольствием выполняли эту команду, так как знали, чего хочет от нас эта прекрасная женщина. Более того, когда мы повзрослели и ходили в увольнение, поглядывая на хорошеньких учениц горьковских школ, перед увольнением забегали к ней, чтобы она помазала зубы каким-то раствором, чтобы они были белыми-белыми…         

 

В летние каникулы перед выпускным годом я решил съездить в Москву в гости к нашим ребятам. Это было лето 1952 года. Тогда я впервые увидел Москву, ее величавый Кремль, покатался в метро, побывал на стадионе «Динамо», где Борис Ворончихин познакомил меня с самим Хомичем, великим вратарем московского «Динамо». Но тогда он уже закончил карьеру футболиста и работал фотокорреспондентом.

С Левой Сливкиным я попал на стадион «Юных пионеров», где он - капитан команды баскетболистов ГСВУ тренировался и выступал за команду «Юных пионеров» в первенстве Москвы. Там я по настоящему «заболел» баскетболом. Стал тренироваться вместе с Левой каждый день. С той поры началась моя профессиональная жизнь баскетболиста. Я забросил все виды спорта: футбол, хоккей, лыжи и даже шахматы, без которых, я думал, мне не прожить и минуты. Правда, впоследствии я стал чемпионом училища по лыжам и шахматам, а в Свердловском суворовском офицерском училище играл на первенстве города футбольным вратарем и хоккейным нападающим. Но в то лето баскетбол завладел мной полностью. Все остальное было побочно.

В 1953 году нас ожидала спартакиада суворовских училищ в Воронеже, и мы жили серьезной подготовкой к ней, выступая за юношескую команду СКА во всех городских соревнованиях. В училище спортзала, подходящего для баскетбола, не было, поэтому мы ходили на тренировки в спортзал Дома офицеров. Время нам выделяли позднее с 8-9 часов вечера, поэтому возвращались в училище мы в 11 часов ночи усталые, голодные, так как на ужин не попадали, а принесенные нам с ужина ребятами бутерброды были, «что коню дробина». Наутро с трудом вставали и первые уроки дремали. В этой связи вспоминаю один казус. В то время что-то часто ломались стулья в классе, и какой-то шутник поставил такой стул к учительскому столу. Начался урок физики. Вошел грозный, громадный физик Лысихин. Сел он на стул не сразу. В это время один из наших баскетболистов Борис Шахов задремал. Когда физик сел, стул под ним развалился, и он рухнул на пол. Мы невольно рассмеялись. Проснулся от нашего смеха Борис, поднял голову и наивно спросил: «А где физик?» Раздался громкий хохот. Этот случай оказал Борису медвежью услугу. Экзамен по физике в последний год он сдавал дважды: весной и осенью. В тот год мы выиграли все соревнования в городе: и блицтурнир в честь Сталинской Конституции 5 декабря 1952 года, и первенство, и кубок 1953 года. В середине года руководство училища решило, что нам нужен свой спортзал. В торце главного корпуса строители пробили перекрытие первого этажа, и мы получили зал размером 15´9 метров. Если учесть, что баскетбольная площадка должна быть в два раза длиннее, то станет понятно, что мы получили! Наш тренер подполковник Проскурин (сам по специализации фехтовальщик), построив нас в новом зале, сказал: «Да, зал маленький, но зато у нас высота!» После этого мы тренировались и в этом зале, и в СКА.

Летом состоялась спартакиада. Это был суворовский праздник. Мы ехали с большой надеждой на победу, но, видно, «перегорели» и проиграли первый же матч команде Куйбышевского училища, в которой, как оказалось потом, играли переростки. (Я с ними потом вместе учился в Свердловском училище, где был и тренером, и капитаном команды.) После такого неожиданного поражения нам осталось бороться только за пятое место, которое мы и заняли. С понурыми головами мы возвратились в Горький, потом разъехались в отпуск (а не на каникулы), а в сентябре 1953 года мы пятеро из Горького: Володя Исаев, Игорь Сычев, Женя Коротонов, Валя Братков и я стали курсантами Свердловского суворовского офицерского училища.

Итак, началась настоящая служба в армии: устав, строевая подготовка, тактика - все это мы начинали в последний год учебы в СВУ. Учеба давалась легко, поэтому большое внимание уделялось спорту. Все свободное время проводил в спортзале - спортзале настоящем, куда полностью убиралась баскетбольная площадка. Организовал хорошую баскетбольную команду. Играл в сборной Уральского военного округа, в спортклубе СКА. Все шло, как нельзя лучше. Первая практика в строевой части, первый отпуск, участие в соревнованиях по баскетболу.

Но вдруг… Разрывы менисков на обеих ногах. Операции, послеоперационный отпуск. Приговор врачей: спорту - конец. Отчислен по болезни из училища. Направлен в часть в звании ефрейтора. Конец 1955 года… Умерла мама… В свои тридцать семь лет! Она была еще совсем молода! Мы остались вдвоем с братом. Он заканчивал десятый класс. Я заканчивал службу. Но не в части, а в спортзале СКА. Врачам я не поверил. Играть! Играть всем врачам и чертям назло! Весь 1956 год находился на спортивных сборах. Играли на первенстве города, Уральского округа в баскетбол и ручной мяч. Участвовали в первенстве Советской Армии по ручному мячу. Я стал профессионалом-баскетболистом. 1956 год - демобилизация. Мы с братом в Горьком. Что делать? Работать? Учиться? Решение непоколебимо: до экзаменов работать и готовиться к поступлению на дневной факультет института. Он хотел в мединститут, я - в институт физкультуры. С ребятами-суворовцами не встречался. Мне стыдно. Все друзья офицеры, а кто я?

Мне 20 лет. Куда идти работать? Как-то вечером зашел в спортзал «Динамо», что на улице Воробьева (ныне Малая Покровская). Играли ребята моего возраста. Тренер сидит в костюме при галстуке на скамейке, чему я очень удивился. Попросился поиграть. Получил положительный ответ… На следующий день был оформлен тренером этой команды в ФСО «Динамо». Но этого мало. Работал по ночам дежурным мотористом на Слудинской фильтростанции, готовясь к экзаменам в институт, вечерами тренировал динамовцев. Что делать днем? Встречаюсь с приехавшим в отпуск с Виктором Шутовым и его отцом - нашим командиром роты Петром Дмитриевичем Шутовым. Он пригласил меня на работу учителем физкультуры в школу глухонемых, где работал директором. Тем временем мое «Динамо» занимает третье место в первенстве города, проиграв только сильнейшим – «Спартаку» (по сути, сборной города) и сильнейшему студенческому клубу строительного института.

 

 

Кроме обязательных уроков воспитанники по желанию занимались в многочисленных кружках: математическом, химическом, физическом, географическом, литературном, черчения и моделирования, радиокружке и других. Работали драматический, танцевальный и музыкальный (скрипка, фортепьяно и пение) кружки. В обязательном порядке суворовцы обучались танцам и хоровому пению на уроках по общему расписанию.

 

 

 

Семь лет учебы были, пожалуй, самыми счастливыми днями моей жизни. На выпускных экзаменах и в аттестате зрелости у меня не было троек.

Многие суворовцы тех лет помнят, как вечерами, особенно в зимнее время, мы часто после самоподготовки или ужина любили зайти на час-другой в военный кабинет училища. Он был довольно прост. На столах лежали подшивки газет «Красная Звезда», журналов «Военные знания», на стенах висели  портреты Суворова, Кутузова, Жукова и многих других полководцев. На одном из столов, как реликвия гражданской войны, стояли станковый пулемет «Максим», несколько образцов стрелкового оружия в разрезе и гранат, противотанковая и противопехотная мины.

Но стремились мы в этот кабинет не затем, чтобы увидеть все эти экспонаты, а потому, что комната была наполнена чарующими звуками музыки.

Дело в том, что этим кабинетом заведовал Александр Михайлович Пачкунов. Единственный педагог в военно-морской форме. Он был капитаном 3-го ранга, фронтовиком. В военном кабинете стояло прекрасное по звучанию немецкое пианино, и Александр Михайлович, когда собирались в кабинете суворовцы, как-то неназойливо без всяких объявлений садился и играл. Играл он прекрасно! Мы просто были очарованы его игрой. Оказывается до войны он окончил консерваторию, но контузия во время войны, как он сетовал, не позволила ему стать профессиональным исполнителем. После окончания какого-нибудь произведения мы ему, естественно, задавали вопрос: «А кто композитор?» И он отвечал: «Бетховен». А потом рассказывал о нем минут десять, иногда об истории написания произведения.

Так мы с большим вниманием слушали музыку Баха, Бетховена, Грига, Рахманинова, Листа, Чайковского, Шумана, Шуберта, Глинки, Рубинштейна,  Шопена,  Штрауса и многих других.

А иногда он вдруг говорил: «Ребята, давайте я буду играть вам по вашему заказу». Наступала тишина, так как не каждый мог заказывать любимую мелодию, надо было знать фамилию композитора. Часто просили сыграть модных тогда Цфасмана, Дунаевского, а иногда просто танго, фокстрот или вальс-бостон. Но Александр Михайлович всегда заканчивал свои концерты Рахманиновым. Очень любил он его Первый концерт для фортепиано, Шестую прелюдию.

Мне, я считаю, повезло. Он взялся обучать меня музыке. С его помощью я выучил сначала «Сентиментальный вальс» Чайковского, затем с упорством долго осваивал вальс Хачатуряна из «Маскарада» и, наконец, Шестую прелюдию Рахманинова, вторая часть которой требовала особой виртуозности правой руки. Работа над этим произведением меня полностью поглотила, давалось очень трудно, и я попросил у Александра Михайловича ключ от военного кабинета. Он мне его дал. И каждую перемену между уроками я запирался в этом кабинете и сотни раз, нота за нотой, звук за звуком, фразу за фразой повторял прелюдию, чтобы довести исполнение до автоматизма. Раз или два в неделю он проверял меня, давал советы по исполнению, правильному использованию педали пианино, грамотности или протяжности звука, выдержки паузы, последовательности расстановки пальцев.

Наконец, мне разрешили выступить на училищном вечере в Доме культуры на настоящей сцене. Сколько же было волнения перед выходом к инструменту и сколько же было радости, когда я после выступления услышал аплодисменты всех, кто присутствовал! Это было счастье! Сколько же своего педагогического мастерства надо было вложить Александру Михайловичу Пачкунову, чтобы передать свою любовь к музыке нам, вчерашним уличным пацанам, которые до знакомства с ним и не представляли, что в жизни существует такой прекрасный мир музыки, завораживающий своими звуками, волнующий душу и сердце.

И сейчас по прошествии десятков лет, когда я слышу Рахманинова, Бетховена или Грига, так и представляю за инструментом играющего на нем Александра Михайловича Пачкунова, которого, увы, давно уже нет с нами. Спасибо ему, одному из наших замечательных педагогов Горьковского суворовского училища! И, наверное, совсем не случайно, что мы с женой дали музыкальное образование своей дочери Татьяне, которая закончила музыкальное училище при Московской государственной консерватории.

…После окончания училища прошло 50 лет. И сейчас с высоты прожитых лет могу с уверенностью сказать, что многие из нас на протяжении всей своей воинской службы и, уверен, всей гражданской жизни не испытывали неловкости за свою грамотность в русском языке, физическую подготовку, в поддержании любого светского разговора в различных компаниях, могли исполнить почти любой танец, будь то полонез или вальс, танго или вальс-бостон, падеграс или мазурка. Танцам и общению с партнершей, манерам поведения нас обучали профессиональные педагоги.

 

 

У меня рано проявился интерес к музыке. Одним из первых я стал учиться игре на пианино у преподавателя Антиповой, выступал на училищных смотрах художественной самодеятельности во Дворце им. Ленина. Позднее учился у известной пианистки доцента Е. Г Яльцевой, играл в  эстрадном и симфонических оркестрах пединститута, участвовал во многих концертах и смотрах. Многие годы коллекционирую оперную музыку.

Мы всерьез занимались хоровым пением. Нашим хором руководил главный хормейстер оперного театра Петр Соломонович Скаковский. Пели мы несколько хоров из опер, военные и народные песни. Ну, и, конечно, кантату о Сталине: «…О Сталине мудром, родном и любимом прекрасные песни слагает народ». С ребятами, у которых были сильные и красивые голоса, Скаковский занимался отдельно. Помню Славу Демидова и прекрасное исполнение им арии Каварадосси. Эту арию мы все знали наизусть и гордились талантливым певцом, к сожалению, рано ушедшим из жизни.

Нас часто водили в театр юного зрителя и оперный театр. Стал я ходить в филармонию на симфонические концерты. Любовь к симфонической музыке, приобретенную в стенах ГСВУ, я пронес через всю свою жизнь.  

 

 

Как-то в сорок шестом году, капитан Синельников построил отделение и, ничего не говоря, привел нас в пустой, просторный и холодный класс. В углу старенькое пианино, по краям шведские скамейки. Здесь иногда проходили уроки физвоспитания. Возле пианино на табуретке сидел тощий, неуклюжий, небрежно одетый дядька.

«Я ваш учитель танцев», – представился он.

Тень удивления и смущения пробежала по нашим лицам – только этого нам еще не хватало! Чего еще выдумали – хороводы водить. Уж и уроки музыки «всю плешь проели». А тут… И началось. Первая позиция, вторая, батман - хуже строевой, хуже гаммы «до мажор». Тьфу!

Прошло несколько таких принудительных занятий, и все поняли, что это не то.  Тощий исчез. Через некоторое время в том же классе перед нами явилась маленькая, шустрая, худенькая и очень веселая старушка и без обиняков заявила: «Разучиваем вальс!». Это была Мария Федоровна Блажевская. В начале робко, неуклюже, потом все увереннее и лучше стали мы выписывать на паркете необходимые кренделя. Результаты сразу налицо. Мы танцуем! Вальс! «Старушка» время от времени поочередно выбирает кого-нибудь из танцующих и кружит с ним легко, изящно как девочка. Нам уже по 13-14 лет, и за этими занятиями мы предвкушаем нечто таинственное, смущающее, желанное – выход в свет.

Дело пошло на лад. Мы уже снова вальсируем. Усердно прыгаем в задорной польке, торжественно рисуем замысловатые узоры полонеза. А позже фигурный вальс. Кокетливый минуэт, русский бальный, кадриль. И как нечто чуть-чуть грешное – вальс-бостон, фокстрот, танго. Боже упаси! Никаких «западных», только бальные и никакого «космополитизма и низкопоклонства». Вот далеко не полный арсенал средств «науки побеждать», который мы постигали у этой шустрой старушки, царствующей в танцзале…

 

 

 

Большое влияние на наше развитие оказывала культурная жизнь города. Мы регулярно посещали театры и концертные залы города, многочисленные музеи, на встречи с нами приглашались интересные люди, представляющие самые разные профессии.

Практически еженедельно в клубе училища демонстрировались кинофильмы. По наиболее интересным книгам, кинофильмам, пьесам проводились конференции и творческие вечера. Широкое развитие получила художественная самодеятельность. В каждом классе стояло фортепьяно, и многие занимались музыкой и даже очень серьезно. Вместе с тем нам давались наглядные уроки поведения в общественных местах, обществе. Нельзя сказать, что мы в тонкостях знали положения этикета, но необходимые навыки нам прививались. Значительную роль в нашем становлении «мужчинами», кавалерами сыграла преподаватель бальных танцев Мария Федоровна Блажевская. Бывшая балерина, она сохранила свою фигуру, женственность и обаяние. Примерно с 1946 года в наше расписание стали включаться бальные танцы. По очереди, исполняя роль дамы и кавалера, мы учились не только танцам, но и обращению с уважением к девушке - даме, галантности поведения. Это были уроки нравственного воспитания сильного пола.

Наш первый выход в свет состоялся зимой 1947 года. Ученицы женской школы № 3 (на площади Горького), где Мария Федоровна также вела уроки танцев, пригласили на вечер танцев 30 суворовцев. Волнение было огромное. Преодолевая стеснительность и неловкость, мы впервые воплощали в жизнь навыки поведения с девушкой. Вечер прошел прекрасно, и его многие еще долго обсуждали в кулуарах спален. Впоследствии такие вечера проводились и в других женских школах. Особенно мы любили вечера танцев в клубе нашего училища, где гремела медь училищного духового оркестра. На этих вечерах я и некоторые мои товарищи-суворовцы нашли свою судьбу на всю последующую жизнь. Следует заметить, что наш духовой оркестр сыграл не последнюю роль в эстетическом воспитании суворовцев. По выходным дням во время обеда он исполнял классические произведения, расширяя наши познания в музыке.

 

 

Был у преподавателя математики Капралова талант: не имея музыкального слуха, он по нотам хорошо играл любые сложные музыкальные произведения на пианино. Эта его способность стала фактором, определившим действия командира младших классов капитана Шутова по созданию оркестра народных инструментов. Произошло это так. Зав. военным кабинетом капитан второго ранга Пачкунов и Капралов часто устраивали своеобразные концерты на двух инструментах. При этом Капралов играл строго по нотам, а заведующий кабинетом сопровождал эту игру вариациями. На этих импровизированных концертах присутствовали и мы. Присутствовал и Шутов. Зная «особенность» игры Капралова, Шутов спросил, как он этого достиг. Капралов сказал, что его в детстве заставили учиться музыке и преподавателю пришлось с ним «очень много» поработать.

После этого Шутов волевым решением всем своим воспитанникам вручил инструменты и заставил руководителя учить всех, а не только «избранных». На все возражения руководителя и самих «обучаемых» он отвечал: «Почему Капралова могли научить, а моих воспитанников не можете!? Или не хотите!?»

Мне известно, что уже после нашего выпуска оркестр народных инструментов роты Шутова достиг хороших результатов. Как это было, могут рассказать только те, кто прошел тернистый путь.

Примерно в 1949 году командиру нашей роты капитану Шутову пришла в голову мысль создать ротный духовой оркестр. Капельмейстер майор Дейч отобрал по слуху около двадцати ребят. Затем их распределили по различным инструментам. Мне досталась вторая труба. Начинали с азов. Занимались с нами музыканты нашего оркестра. Затем стали учить Егерский марш. Целыми днями в роте раздавалось: «Та-та,та-а,та-та,та-а». Наконец, через несколько месяцев упорного труда рота прошла по плацу под звуки собственного духового оркестра. На этом, по-моему, затея с оркестром и закончилась.

 

Они взрослели, становились юношами. И все чаще понимали, что жизнь – это не только строевая подготовка и физика. Есть и другой мир, за окном, где так много ровесниц, где можно встретить настоящую любовь.

 

 

 

Мы быстро взрослели и, когда перешли в 8-й класс, в 3-ю роту, появился у нас и интерес к девочкам. Первое приглашение на школьный вечер наша рота получила из 3-й школы. Именно в 3-й школе в 1951 году я познакомился со своей будущей женой Кирой Шлепиной. В это время особо актуальным стал вопрос о получении увольнения в город в субботу и воскресенье.

Глубоко ошибается тот, кто считает, что подготовка суворовца к увольнению была простым делом. Подготовить к увольнению китель или гимнастерку – дело совсем не сложное: следовало только найти трафаретку для чистки пуговиц, надраить пуговицы с помощью маленькой щетки до невероятного блеска. Хотя большинство из этих предметов должно было постоянно находиться в тумбочке каждого суворовца, воспользоваться всем этим в нужное время было не так-то просто, а свежий подворотничок в последний момент мог оказаться на кителе вашего товарища, вовремя подсунувшего вам свой китель для подшивки подворотничка.

Однако самое главное заключалось в подготовке к увольнению брюк. Во-первых, они должны были соответствовать моде тех лет, настойчиво требовавшей ношение расширяющихся к низу брюк типа «клеш», а во-вторых, выглажены так, чтобы, образно говоря, ими можно было бриться, стрелки должны были быть просто невероятно острыми. Положение осложнялось отсутствием у нас утюгов. Выданные брюки просто-напросто были дудочками и доведение их до соответствующего стандарта требовало принятия специальных мер. Имелось два выхода из сложившейся ситуации - растянуть суконные брюки до нужного размера с помощью специальных фанерных трафаретов или вшить в брюки специальные клинья из такой же материи, что радикально упростило бы проблему на время ношения  этих брюк. Поиски хорошей фанеры, изготовление из нее трафаретов, сокрытие их от бдительных глаз офицеров-воспитателей и их помощников - это лишь подготовительный этап операции. Далее следовало брюки намочить и вставить в них с большой аккуратностью (не дай бог брюки разорвутся) подготовленные вами клинья, доведя брюки до необходимой ширины. А необходимая ширина у всех была разной. Эта конструкция укладывалась на ночь под простыню на матрац, и суворовец теплотой и тяжестью своего тела должен был в течение ночи утюжить то, что должно было украсить его при увольнении в город. В каждом отделении были свои корифеи растягивания штанин. В нашем отделении не было равных Виталию Богданову, Борису Шахову и Феликсу Солареву. Даже профессионально вшитые клинья безжалостно выпаривались офицерами-воспитателями или их помощниками с помощью бритвы. Наказание могло последовать в самый неподходящий момент, когда суворовец уже был готов получить в руки заветную увольнительную записку. Однако желание выглядеть модными перед молодыми горьковчанками побеждало. При каждом построении увольняемых в город история наказания «модников» неизменно повторялась…

 

 

 

Вы все помните первую встречу со своим будущим мужем? Я помню как сейчас.

Мне 16 лет, и я приглашена на бал в Суворовское училище. Лечу на крыльях. Настроение – лучше не бывает. Раздеваюсь в гардеробе, поднимаюсь в зал. И в дверях встречает меня подтянутый суворовец – красавец. Они тогда все были красавцами, Юра Умнов казался мне красавцем 96 пробы. Он пригласил меня на танец (до сих пор помню ту музыку). Мы разговорились, и оказалось, что живет он недалеко от меня, на соседней улице. Я влюбилась в него сразу, но ждать, когда он ответит мне взаимностью, пришлось долгих шесть лет. Иногда я видела его из окна своего дома, когда он приходил в увольнение. В эти дни я была счастлива. Но он любил другую девочку, и нехитрая песенка того времени

 

Разве очи мои, разве брови мои

Не черней, чем у ней,

У подружки твоей

 

- как раз подходила к этой ситуации и звучала во мне. Я терпеливо ждала своего часа. И он настал. Когда Юра окончил Московское училище и отслужил в Польше, он приехал в родной город и, проходя мимо моего дома, постучал мне в окно. С этого часа мы были всегда вместе, а спустя еще некоторое время я стала его женой.

Необыкновенной души человек, надежный друг, советчик, опора всей семьи, чуткий и заботливый сын, прекрасный отец, умелец на все руки – таков мой муж. Природа не обделила его ничем: ни внешними данными, ни характером, ни умом, ни талантом. Воспитанный в простой трудовой семье, без отца, матерью-портнихой, он воплотил в себе все лучшее, что может быть в человеке: трудолюбие, порядочность, честность, доброту, отзывчивость, чуткость, умение любить и дружить.

Наш дом всегда был наполнен теплом, заботой и друзьями, старыми и новыми, а позднее и друзьями наших детей. Со всеми он находил общий язык и общее дело. С ним было интересно поговорить, поспорить. Собеседником он был талантливым: умел не только говорить, но и слушать. Юра хорошо пел, отлично ходил на лыжах, был замечательным автомобилистом, увлечен зимней рыбалкой. Но больше всего любил мастерить, делать что-нибудь своими руками. Казалось, что нет того дела, которое было бы ему не по силам. Два дома (в саду и деревне), построенные им почти без привлечения дополнительных рук, говорят о многом. Причем, в этом строительстве он был и архитектором, и исполнителем. У него был прекрасный художественный вкус, и делать так, как он, не мог никто. И в то же время он помогал всем, кто обращался к нему за помощью: то телевизор отремонтировать, то холодильник, то электроплиту, то рубанок и т.д. В одном из новогодних поздравлений друзья писали ему так:

 

С новым годом поздравляем мастера-умельца!

Для него любое дело – это только дельце.

Пилит, строит, мастерит,

Даже шьет (и сам кроит).

 

И это, действительно, было так. Все горело в его руках, и любая работа была ему по плечу. Слово «не могу» он просто не знал.

А знаете ли вы, как охотно, с радостью принимал он гостей? Для него был лучший подарок – встреча со старым другом. Воспоминаниям не было конца. Засиживались до утра, перебирая в памяти все самое дорогое. Такими были встречи с Сашей Кожевниковым, Сашей Веревченко, Виктором Лебедевым, Сашей Москаленко. Мне казалось, что аура моего мужа распространялась на всех, кто оказывался рядом с ним. А уж на членов семьи – тем более. Я всегда ощущала себя его половинкой, а после его смерти поняла, почему он так любил песню «Эхо» в исполнении Анны Герман. Мы действительно были всю жизнь и эхом друг друга, и нежностью, и остались звездной памятью…. 

 

Нам объявили: «На днях мы идем на бал в первую женскую школу!». Оказывается, что девочки  там преуспели в уроках танцев и рвались в бой. Этого дня ждали с трепетом, страхом и вожделением.

Первая школа. Старинное здание на углу площади Минина. Робко вхожу. Бал уже начался. На втором этаже гремит музыка. Поднимаюсь по лестнице. Широкий школьный коридор. В углу оркестр. Кружатся редкие пары. Больше девочки. Они здесь хозяйки, чувствуют себя уверенно, да и танцуют вполне - вполне. Знакомых никого. И наши ребята будто растворились в стенах и проявляют не бог весть откуда взявшуюся скромность – жмутся по углам. «Старушка» тут как тут, подбадривает, старается расшевелить наши окаменевшие фигуры. Это ей отчасти удается. Присел на подоконник. Кружатся пары. Черные мундиры – белые фартуки. Раскрасневшиеся лица. Радостные. Растерянные. Напряженные. Стриженые головы - косички. Сердце обмирает – и завидно, и страшно. Жмусь к стенке… Так и простоял весь вечер, не рискнув никого пригласить.

Вскоре уже на новогоднем балу мне было легко и  весело. Почему-то именно «моя девочка» оказалась в поле внимания всех. Ее без конца приглашали, и ей это ужасно льстило. Она кокетливо сердилась, требуя, чтобы я приглашал и других. А я не хотел видеть никого, кроме нее. Ошалев от музыки, от ее смеха, от озорной игры в ручеек, от ревности и бог знает еще от чего, ничего не хотел слушать. Я был горд и счастлив.

Устраивались балы и в нашем Кремлевском клубе. Здесь царствовал духовой оркестр в полном составе. По большим праздникам сюда приходили офицеры с женами и тоже принимали участие в нашем торжестве. Ребята не упускали возможности пригласить на танец и наших преподавательниц, особенно «тетю Нату» – молодую, стройную англичанку недавнюю выпускницу военного иняза. Как-то я пригласил на вальс старшего лейтенанта Толстую – свою извечную мучительницу, преподавательницу русского языка. Она легко и свободно плыла в «Дунайских волнах» вместе со своим «любимым» учеником, а потом вздохнула и сказала: «Ах, Толя! Если бы ты так по чистописанию…». От неожиданности я ее чуть не уронил.

Постепенно стали складываться некоторые традиции. Так, первая рота открывала свой бал неизменной разудалой мазуркой, лихо звеня шпорами. Вторая – чопорным церемониальным полонезом. Наша – вальсом, медленным, величавым, торжественно спокойным. Бал – это уже само по себе праздник. Это окно в невиданный нами мир. Его вечно ждали. К нему всегда готовились. Как правило, перед балом устраивали концерт художественной самодеятельности. Сольные номера подавались в паузах, когда оркестр отдыхал. Иногда в нашей самодеятельности принимали участие и гости. Танцы сменялись играми, викторинами. И с нетерпением все ожидали «белый танец» – повод для необузданных надежд и горьких разочарований. Белый вальс - рождение робкого чувства и его крушение…

Наверное, ни в одно мероприятие мы не вкладывали столько души и изобретательности, как в подготовку к балу. Можно сказать, что жили от бала до бала, как жили от увольнения до увольнения. Под конец, когда высокое начальство покидало клуб, нам удавалось уговорить капельмейстера на танго и тогда… Яркие люстры гаснут. По стенам тусклые бра. Медленная ритмичная мелодия обволакивает зал. Словно в замедленном кино, затаив дыхание, не движутся, скользят черно–белые пары. Танго! Долгожданный запретный плод танго. Танго! Вот она рядом, хрупкое, эфирное создание, строптивое, недоступное, загадочное и лукавое, упрямое и капризное, то протестующее, то радостно повинующееся малейшей  твоей импровизации. Танго! Нежные, трепетные губы рядом с твоей щекой. Срывающееся дыхание. Волнующая девичья грудь касается мундира. Танго! Несбыточные грезы вскружили голову, и кажется, все возможно. Танго! Мальчишеская робость и бесшабашное отчаяние. Танго! Первый неловкий украденный поцелуй. Вспорхнули ресницы, глаза в глаза. Танго! Паркет уходит из-под ног. Удивительный, неземной полет. Танго! Зардевшееся растерянное лицо. Танго! Теплые ласковые губы нечаянно касаются твоей щеки. Танго!!!

Уже целую вечность молчит оркестр. Ослепительно вспыхнули люстры. Пронзительно звонкая тишина. Какие-то нереальные тени медленно расплываются по сторонам. Медленно-медленно, с каким–то нелепым шорохом, словно сказочный театральный занавес, поднимается откуда-то снизу реальность этого мира. Нелепые голоса. Нелепые аплодисменты. Нелепая суета. Бал окончен. Виноватыми глазами смотришь на свою подругу. Сердце бьется, как секундомер. Пять минут – раздевалка. Ни каприза, ни жеманства – понимающий взгляд. Двадцать три минуты – знакомый, недоступный подъезд. В глазах ласковые, дразнящие, озорные искорки. Минута - каменные руки. Другая – непослушный одеревенелый язык. Вечность – противно дрожат коленки. «Тебе пора. Опоздаешь». Теплое участливое пожатие руки.  «Ну, иди же!» Ошалевший от счастья и досады, бежишь по безмолвному ночному городу в училище. Не опоздать! Не опоздать! Под полночный звон курантов, доносящийся из старого репродуктора, докладываешь дежурному: «Прибыл…».

 

 

Вечер в красках зари, как костер, увядал

Среди жизненных вьюг и метелей.

Я взгрустнул и в закатной тоске увидал

Нашу юность в кадетской шинели.

 

Воссоздались приволжского парка огни,

Эхо всплесков реки величавой…

Если б снова вернуть те далекие дни

Вместе с звонкой мальчишеской славой.

 

День так быстро отнял и внезапно унес

Дерзость чар, робкой страсти порывы.

Время первой любви и пленительных грез,

И томительной неги счастливой.

 

Друг давнишний, старинный, а помнишь ли ты

Долгожданные, сладкие встречи,

Клятвы пылкой души, безмятежность мечты,

Милых избранниц нежные плечи?!

 

Вечер, блики прощальных лучей оброня,

Растревожил мне бренное сердце.

Знать, чтоб юности память, искрой вспламеня,

Мне в ночи было легче согреться. 

 

Встреча 1978 год. 1 ряд:  слева-направо:  И. И. Страхова, Д. Л. Кадашевич, В. М. Едунова, Н.А.Едунов, В. С. Стародубровская, И. П. Толмачев, Г.И.Забегалова. 2 ряд: Л. В. Левина, Б. Р. Левин, Ю.И.Максимов, Е. В. Максимова, Т. А. Федорова, В. А. Федоров, З. А. Канышева, Н. А. Тарбеева, А.Я.Вопилин, В. П. Семочкин, В. В. Страхов. 3 ряд: Б. Д. Забегалов, Г. В. Прохоров, Ф. К. Дзятко, А.А.Канышев, Л. К. Ликин, Г. Н. Капралов, Ю. П. Тесленко.

 

Взаимоотношения между суворовцами и офицерами и сержантами определялись уставами Советской Армии и правилами поведения для суворовских училищ: офицеры и преподаватели к воспитанникам обращались только на Вы и по фамилии, сами суворовцы к преподавателям и воспитателям обращались также на Вы и по званию. Воспитанники должны были обращаться друг к другу на Вы, но это правило не прижилось. Обращались на Ты и по имени.

Отношения между воспитанниками старших и младших классов были теплыми и ровными; старшие относились к младшим покровительственно, иногда разнимали и успокаивали конфликтующих между собой малышей. В первый год обучения бывали драки между ребятами, вызванные выяснением отношений в детском коллективе, стремлением к лидерству. Ябедничество презиралось не только воспитанниками, но и не поощрялось воспитателями. Воспитание преследовало цель: честь превыше всего! Самым тяжким грехом считалось воровство, воришек наказывали сами ребята так называемой «темной»: после отбоя в темноте мутузили провинившегося всем отделением, но по-божески, конечно, не оповещая об этом начальство. Наказанный никогда не жаловался воспитателям; бывали и «дуэли» на кулаках в умывальной комнате в присутствии секундантов, которые вовремя прекращали «бой», считая, что сатисфакция получена.

Дисциплина в училище была строгой: прежде всего, требовалось четкое выполнение распорядка дня, посещение всех занятий, пресекались опоздания на все мероприятия, особенно на построения. Самым, пожалуй, распространенным нарушением режима были «самоволки», с которыми начальство неустанно боролось. За нарушения полагались взыскания: замечание, выговор, строгий выговор, лишение очередного увольнения, лишение части каникулярного отпуска или даже всего отпуска. Предусматривалось наказание за очень серьезное нарушение - срезание погон перед строем роты. Наказанный (без погон) определенное время должен был занимать место на левом фланге строя роты на некотором интервале от всех воспитанников. Такая мера наказания применялась всего несколько раз.

На первом этаже училища была выделена маленькая комната под карцер, но первые пять-шесть лет, когда начальником училища был генерал Железников, эта комната чаще пустовала, в карцер суворовцев почти не сажали. В последующем практиковался арест суворовцев с содержанием в карцере и даже с содержанием на гарнизонной гауптвахте, но это было крайне редко.

Неуспевающих в учебе воспитанников лишали каникулярного отпуска, оставляя их в училище для дополнительных занятий с преподавателями. Были случаи оставления на второй год за плохую учебу.

В течение учебного года воспитанникам предоставлялись зимние и летние каникулы. На это время все разъезжались по домам. Уезжающим в отпуск выдавался сухой паек. Летние каникулы делились на один месяц отпуска и один месяц лагерных сборов.

 

1979 год. Тридцатилетие первого выпуска

 

Встреча в 1994 году в Н. Новгороде. Е. Добротворский, Б. Зарубицин, Б. Палеев, В. Расюк, Н. Сапожников, В. Страхов

 

 

 

Была в училище Суворовская комната – своеобразный музей русской истории. На стенах – портреты русских полководцев, их высказывания об армии, людях, носящих военный мундир.

Никогда не забыть слова Петра Первого «Солдат есть имя общее, знаменитое; солдатом называется первейший генерал и последний солдат».

А какими замечательными чертами наделял истинного героя полководец Суворов, чьим именем были названы наши училища: «Смел без запальчивости, скор без опрометчивости, деятелен без легкомыслия, подчинен без униженности, начальник без самонадеянности, победитель без тщеславия, честолюбив без кичливости, благодарен без гордости, тверд без упрямства, скромен без притворства, основателен без педантичности, приятен без ветрености, целен без примеси, благожелателен без коварства, проницателен без пронырства, откровенен без простодушия…»

Многое из этого мы впитали в себя и стремились в жизни следовать заветам великих людей России. Порой приходилось вступать в противоречие с взглядами или мнением своего начальника или сослуживцев, но, несмотря ни на что, не изменять этим заветам.

 

 

У памятника Суворову в Москве

 

Суворов встал на площади Коммуны,

Открытый непогоде и ветрам…

И знаю я, потомок не забудет

Его любовь к России и войскам!

 

И взгляд его, к потомкам обращенный,

Из глубины времен нам говорит:

Коль хочешь жить никем непобежденным,

Отчизну должен сердцем всем любить.

 

Хвала тебе, великий наш фельдмаршал,

И воинам, что шли с тобою в бой!

А мы сегодня все еще на марше…

Равняем и подтягиваем строй. 

 

  На встрече в 1999 году. И. Казаков, офицер-воспитатель А. Я. Вопилин, офицер-воспитатель И. П. Толмачев, Г. Васильев

 Из воспоминаний Владимира Литвинова

 

В октябрьские праздники 1944 года мы всем училищем строем под оркестр идем на площадь Минина. Здесь нам каким-то высоким военным чином вручается училищное Знамя. Его принимает начальник училища генерал-майор Железников, по слухам закончивший в далекие дореволюционные времена кадетский корпус.

Первые знаменосцы - трое ребят из 1-й роты - на целых пять лет, до своего выпуска, занимают место на правом фланге училища. Начинается ритуал принятия Присяги. Боевой генерал зачитывает слова воинской Присяги, и дружный хор мальчишеских голосов повторяет слова за ним. На этой торжественной процедуре присутствуют городские власти. На тротуарах родители суворовцев-горьковчан. Много просто зрителей. Кто-то выступает от общественности города. А потом начальнику училища вручает букет цветов маленькая хорошенькая девочка. В том далеком 1944 году я не мог и представить себе, что через семь лет познакомлюсь с ней, ученицей 9-го класса 23-й женской школы Мариной Степановой, когда будет организован совместный драматический кружок из нас - суворовцев, и девчонок из этой школы. Фотография Марины и сейчас хранится в моем суворовском альбоме. Этот эпизод с букетом мы с ней вспомнили случайно.

 

 

 

 

В череде начавшихся учебных будней настало 21 декабря - день рождения Сталина. Но это и день гибели на фронте отца, которого «выцелил» во время проведения рекогносцировки (как писал матери фронтовой друг отца) финский снайпер-«кукушка».

После завтрака мы стоим в строю, и наш командир роты - майор Антипенко  провозглашает здравицы «великому вождю и учителю». Строй отвечает дружным «Ура!». Потом мы поем хором заранее разученную - «От края до края, по горным вершинам, где горный орел совершает полет...» В хоре явственно выделяется серебряный голосок Славки Демидова - нашего тогдашнего Робертино Лоретти. А я, помня о совпадении дат, думаю об отце. На моей детской мордашке, видимо, заметен недостаток всеобщего восторга и энтузиазма. Я не пою. Ротным это тут же замечено. Он передо мной. В моих глазах стоят слезы, но я не плачу. Это недопустимо для суворовцев.  «Что с Вами, суворовец Литвинов?» Голос ротного строг. Ротному положено отвечать, и я нехотя «докладываю» ему о сокровенном. Он вытягивается передо мной, высокий, подтянутый. На парадном мундире боевые награды. Мы побаиваемся, но и любим ротного.  «Гордитесь, суворовец Литвинов, и помните, что это не просто совпадение, Это означает, что Ваш отец отдал жизнь за товарища Сталина. Гордитесь!» Пытаюсь гордиться, но мешает комок в горле. Рота поет о Сталине. А я украдкой плачу об отце… 

 

 

В 1998 и 1999 годах мне удалось побывать в Швейцарии на торжествах, посвященных 200-летию перехода А. В. Суворова через Альпы. Находясь там, я живо представил большой барельеф, установленный в холле Горьковского СВУ, посвященный швейцарскому походу Суворова.

Каждый раз в течение 9 лет пребывания в СВУ, проходя мимо барельефа, заворожено глядя на гипсовые фигурки суворовских чудо- богатырей, карабкающихся по крутым склонам Альп, я думал о том, что же необходимо сделать в жизни нам, мальчишкам-суворовцам, чтобы приумножить славу нашего великого предка. Прошли десятилетия, и с большой гордостью перед памятником А. В. Суворову и его сподвижникам в Альпах мы, его правнуки, смогли сказать, что тысячи суворовцев, выпускников суворовских училищ, с честью несут высокое звание суворовца, отдавая свои силы и знания на благо великой России.

За все хорошее, что произошло в моей жизни, за те знания, которые я получил, за привитые мне навыки, за умение ценить дружбу и никогда не подводить товарищей я искренне благодарен Горьковскому суворовскому военному училищу. Мой низкий поклон всем, кто сумел нас воспитать гражданами нашей великой страны, кто был всегда рядом и остается рядом до сих пор и сегодня из числа командования и воспитанников ГСВУ.

 

 

 

Весь учебный и воспитательный процесс был направлен на развитие чувства любви к Родине, армии, верности присяге и товарищам. В нас развивали дух коллективизма и взаимопомощи, заботы о ближнем и слабом. Мы были в училище старшими, но я не помню случая, чтобы кто-то из нас обидел младшего. Они нас любили, уважали и гордились нами, старались брать с нас пример. И теперь, когда время уравняло нас в званиях, должностях, уважительное отношение к нам, старшим суворовцам, со стороны младших сохранилось.

Я вспоминаю, как общее собрание отделения за полгода до выпускных экзаменов приняло решение о написании шпаргалок на все устные экзамены, а их было восемь. Многие из нас ими никогда не пользовались, но некоторым они были нужны как «костыль» для освежения памяти. И нашелся один суворовец, который отказался писать. Мы объявили ему бойкот, с ним не разговаривали, не пригласили на выпускные торжества. Говорили, что когда он после выпуска уезжал из суворовского училища, то плакал. Сейчас и мне его жалко, наверное, мы иногда были жестоки в силу своего ребячьего максимализма.

Программа нашего обучения и воспитания предусматривала подготовку интеллигентного, культурного и воспитанного офицера. Мы много читали, в часы самоподготовки, в личное время, а иногда и по ночам. Отличная библиотека была у отца моего друга Бориса Забегалова, и многие книги поступали от него.

 

 

 

Придя в училище по призванию, в учебе мы видели самую главную задачу и отдавали ей все силы и время не только на классных занятиях и самоподготовке, но и после отбоя, в любые свободные часы. Мальчишки в 12–14 лет зачитывались книгами о полководцах, математиках, путешественниках, художниках, музыкантах.

Нашему обучению способствовала целенаправленная деятельность преподавателей города, которые стремились, чтобы для ребят, обездоленных войной, училище стало родным домом, а их уроки были самыми любимыми. Уже первые выпуски показали, что суворовцы имеют не только глубокие и прочные знания в объеме, выходящем за пределы программы средней школы, но и серьезный интерес к будущей профессии офицера. Сегодня суворовцы (я не говорю «бывшие»: суворовец – это звание на всю жизнь) служат в войсках на командных должностях, входят в профессорско-преподавательский состав военных академий, университетов, институтов и училищ, стали учеными, инженерами,  трудятся и воспитывают внуков. Но главным направлением деятельности суворовцев является строительство и реформирование Вооруженных Сил. В наши дни и в будущем реальная оборонная мощь России будет определяться не численностью Вооруженных Сил, а их высокой боеспособностью и технической оснащенностью, мобильностью решительного и гибкого применения. А разве не этому учил Суворов? Именно ему принадлежит мысль: «Воюют не числом, а умением».

 

    К 40-летию ГСВУ

 

Промчались годы словно кони,

Посеребрив у нас виски,

От этой бешеной погони

Не избежать порой тоски!

 

Вчера в летящем самолете

Под монотонный гул турбин

Я вспоминал о первой роте

И знал, что буду не один,

 

Что многих завтра в Горьком встречу

И, узнавая, назову

Тех, кто придет на данный вечер,

Кто близок мне по СВУ.

 

Крутила жизнь меня, ребята,

Но позабыть нигде не мог,

Как 40 лет назад когда-то

Переступил его порог!

 

О, сколь давно все это было,

Дней прямо море утекло,

Однако близко нам и мило

Прошедшей юности тепло!

 

И надо каждому кадету,

Отметив славный юбилей,

До дна за дату выпить эту,

До дна за всех учителей!!!

 

Суворовцы вышли в жизнь с крепкими знаниями, образованными людьми, что подтверждают их биографии. Даже выпускники, имевшие средние баллы в аттестате зрелости без труда через несколько лет сдавали вступительные экзамены в военные академии и гражданские высшие учебные заведения. Среди выпускников каждый год было немало медалистов.

В 1949 году после экзаменов на аттестат зрелости 88 воспитанников 1-й роты успешно окончили учебу в училище. После лагерного сбора и летнего отпуска в конце сентября суворовцы первого выпуска прощались с училищем, ставшим им за пять лет родным домом. Сдали суворовскую форму и получили курсантскую: шерстяные гимнастерки и брюки-галифе, пилотки и яловые сапоги. И уже в курсантской форме приняли военную Присягу, а затем перед общим строем, став на колено, целовали знамя Горьковского суворовского военного училища.

Большинство выпускников были направлены в Ленинградское, Московское, Рязанское, Львовское и Уфимское пехотные училища (72 человека), двое в авиационное, пятеро - в танковое и пятеро - в артиллерийские училища. В последующие годы большинство выпускников ГСВУ направлялись для дальнейшего обучения в основном в пехотные военные училища.

 

1949 год. Суворовец Валерий Страхов прощается со Знаменем училища

 

В октябре 1951 года нам выдали курсантскую форму, построили на плацу училища, и мы в торжественной обстановке попрощались с училищным знаменем, преклонив перед ним голову. Третий выпуск, как и предыдущие два выпуска, а это около 100 суворовцев, разъехались по разным военным округам. Нас шестеро – Домрачев, Предеин, Некрасов, Дроздов, Шамко и я отправились в Пермское (раньше Молотовское) общевойсковое командное училище Уральского военного округа.

 

В 1949 году мы подошли к выпускным экзаменам. Уровень нашей учебной подготовки был довольно высокий: из 88 суворовцев роты - 14 претендовали на золотые и серебряные медали. Экзамены подтвердили этот результат. В нашем отделении Борис Забегалов был представлен к золотой медали, а Володя Орлов, Юра Тесленко, Валера Стариков, Юра Хитровский и я - к серебряной.

Как медалисту, командование училища поручило мне выступать на городском собрании выпускников школ от имени суворовцев. Я готовился, переживал, но в перерыв собрания начальник учебного отдела сказал, что выступать не должен, так как мне медаль не утвердили. С училища сняли 4 медали: Марселю Ишину - золотую и еще три серебряных! Разочарование было невыразимое! Особенно сокрушался Ишин, так как он по состоянию здоровья освобождался от службы в армии и для поступления в институт ему надо было снова сдавать экзамены. Причины такого решения остались неизвестными, но всем нам поставили хорошие оценки по сочинению, а для получения медали любого достоинства в 1949 году по сочинению надо было иметь отличную оценку.

В третьей декаде сентября 1949 года суворовцы нашей роты вновь собрались в училище. Несколько дней прошли в суете хозяйственных забот по замене суворовской формы на курсантскую. Нас одели в синие диагоналевые галифе, зеленые диагоналевые гимнастерки и яловые сапоги. Такого качества курсантская форма отличалась от хлопчатобумажного обмундирования остальных курсантов.

25 сентября 1949 года в Суворовском зале училища мы торжественно приняли военную присягу. На следующий день мы начали разъезжаться по военным училищам, куда были назначены для прохождения дальнейшей военной службы:

пять суворовцев в Ульяновское танковое училище;

два в Омское авиационное (оба с нашего отделения Касаткин Леша и Стариков Валера);

два в Одесское (до 1949 года - Горьковское) училище зенитной артиллерии (медалисты нашего отделения Борис Забегалов и Юра Тесленко);

трое в Ленинградское артиллерийское училище;

72 суворовца в Московское, Ленинградское, Рязанское, Львовское и Уфимское пехотные училища;

четыре выпускника, признанные по здоровью не годными к службе в армии, к этому времени уже поступили в гражданские институты.

Вечером 26 сентября с Московского вокзала города Горького под звуки духового оркестра суворовского училища родные и близкие проводили большую группу выпускников, отправляющихся в Москву, Рязань, Одессу и Львов. С этой группой я поехал в Рязанское Краснознаменное пехотное училище.

28 сентября 1949 года приказом по училищу я и еще 22 моих однокашника по ГСВУ были зачислены курсантами пехотного училища,  и с этого дня началась наша служба в рядах Советской Армии.

Всю свою жизнь я горжусь тем, что я - суворовец, горжусь своими учителями, воспитателями и стараюсь своими делами и поступками оправдать их пожелание, выраженное Глебом Николаевичем Капраловым в его дарственной надписи на фотографии: «Если быть, то быть лучшим».

Низкий им всем поклон и большое спасибо!       

 

Выпуск 1954 года. Второе отделение. Эти воспитанники проучились в ГСВУ десять лет. В центре офицер-воспитатель майор Ф. И. Петряшин и командир роты подполковник П. Д. Шутов

 Из воспоминаний Льва Сарычева

   

       Летели годы учебы. Мы взрослели. В роте и взводе ребята были, в основном, 1932 года рождения. Те, кого обожгла война, были постарше на год-два. Грудь Коли Коливердова украшали медали «За оборону Ленинграда» и «За Отвагу», у Шкуратова за совершенные подвиги было 2 медали «За Отвагу». Еще больше награжденных было в первой роте.

Но не все фронтовики выдержали испытание дисциплиной, распорядком дня и напряженной учебой. Ушел из училища бывший партизан Хрын, некоторые ребята пытались убежать на фронт и в училище не возвращались, другие отчислялись по здоровью.

Накануне первого выпускного экзамена было особенно грустно. Об этом можно судить по строкам сохранившегося до сих пор письма домой: «Дорогая мама, вот и заканчивается последний год моей учебы. Очень грустно сознавать, что так быстро пролетело 6 лет, и скоро раздастся последний звонок. Грустно и потому, что не осуществится моя мечта стать летчиком.

Ты помнишь, я обещал тебе прилететь домой на самолете, и ты еще переживала, что может провалиться крыша? Теперь смогу прибыть на самолете только пассажиром, и то если у вас там построят настоящий аэродром. Я знаю, ты будешь даже рада этому.

Куда пойду дальше? Все будет известно окончательно после заключения медицинской комиссии. Ясно одно – буду учиться дальше в одном из военных училищ.

Завтра у нас первый экзамен на аттестат зрелости – пишем сочинение. Немного волнуюсь, но это пройдет. Все должно быть в порядке. За меня не волнуйся. Совсем, совсем скоро приеду на каникулы…»

Прощальный вечер, последний вальс… Наши девчонки сегодня какие-то совсем другие – в модных платьях, с необычайными прическами. И лица у всех тоже необыкновенные: то веселые, то совсем грустные. Последний вальс…

На училищном плацу ровные шеренги суворовцев, взводных и ротных прямоугольников. На правом фланге – выпускная рота. В курсантской форме защитного цвета нелегко узнать вчерашних мальчишек в черных мундирах. Сегодня они совершенно другие – серьезные, повзрослевшие.

Звучит команда на вынос Знамени. Раздается четкая дробь барабанов. Замер строй. Мимо него уже новые знаменосцы с шашками наголо торжественно проносят Знамя, разворачиваются на левом фланге и замирают в центре плаца перед строем суворовцев и курсантов. Начинается волнующий ритуал принятия Военной присяги.

«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь…»

Один за другим выходят из строя курсанты. Каждый из них, слегка волнуясь, повторяет слова присяги на верность своему народу и Родине: «…я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни…», а затем подходит к Знамени и, опустившись на колено, целует край шелкового полотнища, прощаясь с ним и подтверждая свою клятву верности воинскому долгу.

Торжественным маршем проходят ротные колонны суворовцев. Пустеет плац. Широко распахиваются ворота училища, выпуская в новый мир вчерашних мальчишек, сегодняшних курсантов, завтрашних офицеров. В этот момент как-то по особенному звучат слова и музыка любимого нами «Гимна Горьковских суворовцев»:

 

Мы вырастем и станем офицерами,

Полезными и верными стране.

Клянемся быть бесстрашными и смелыми,

Упорными и стойкими в борьбе!

Надежный щит страны,

Гроза для злого ворога,

Мы – Сталина сыны,

Мы – правнуки Суворова!

 

Детство кончилось. Впереди – нелегкая дорога суровой армейской службы. 

 Из воспоминаний Владлена Гурковского

 

Каждой осенью, начиная с 1949 года, мы с грустью провожали тех, кто окончил учебу в СВУ. В глазах многих из нас при расставании со старшими товарищами стояли слезы. Училище покидали наши кумиры, гордость нашего училища, те, кому мы хотели подражать, на кого хотели равняться: Валентин Федоров, Игорь Певницкий, Валентин Страхов, Владимир Карташевский, Владимир Расюк…

Да разве перечислишь всех выпускников, с которыми мы начинали жизнь в СВУ в 1944 году.  Это были наши братья, за время учебы в СВУ они оставили в нас часть своего сердца. В 1950 году мы впервые встретили курсантов, окончивших первый год обучения в военных училищах. Мы бежали к любому, кто появлялся в училище, обнимали его, тащили к себе в роту, расспрашивали о курсантской жизни. Не было предела восторгу, когда в 1951 году появились первые лейтенанты.

52 суворовца, начинавшие учебу в СПК, в июне 1953 года успешно сдали выпускные экзамены и были готовы к служению Родине в Вооруженных силах. Ни один из нас сразу после окончания училища не ушел на гражданку, все приступили к учебе в пехотных училищах, других вариантов нам в 1953 году не предложили.

Каникулы для будущих москвичей оказались короче почти на три недели. Уже к 27 августа 1953 года мы должны были прибыть в СВУ и готовиться к отправке в Москву. Грустно было находиться в родном суворовском училище в эти августовские дни. Тишина, пустые классы и коридоры. Лишь суворовцы нового набора оживляли общую обстановку.

К вечеру 27 августа мы все были одеты в курсантскую форму, и нам разрешили в этой форме идти в город. Суворовская жизнь осталась позади. На 28 августа была назначена церемония принятия присяги. Обидно, но мы были лишены той торжественности, какая была присуща принятию присяги и прощанию со знаменем в нашем училище. Отсутствовал оркестр, рядом с нами не было наших товарищей по младшему подготовительному классу, с которыми мы провели в СВУ 9 лет. Прощание со знаменем и принятие присяги прошли в Суворовском зале училища.

 

Пока бьется сердце

 

Военные страсти во мне улеглись.

Давно я уже не служивый.

Но школу кадетскую помню всю жизнь,

Считая ту пору счастливой.

Хотя нас  тянуло на волю домой

Взглянуть, как корпят одногодки,

Чья доля иной обернулась судьбой,

По-своему тоже нелегкой.

Соблазн мы сдержали. Мундштук закусив,

Аж кровь молодая кипела,

Солдатскую лямку шкетами вкусив,

Ломали свой нрав ради дела.

Был жребием брошен нам кивер на щит.

Девиз наш – расчет и сноровка.

Недаром нас с предком великим роднит

Суворовский дух и походка.

Нам навыки детства служили везде,

Они в нас остались поныне.

Держа свою волю и нервы в узде,

Мы крест свой несем как святыню.

Не все еще страсти во мне улеглись,

Хотя я давно не служивый.

Недаром мы с детства бороться клялись,

Пока сердце бьется и живо.

 

 

 

В 1952 году пришла и наша очередь – 4-й выпуск. Мы получили форму курсантов военных училищ, попрощались со знаменем ГСВУ. До сих пор помню, как, припав на одно колено, я целовал это знамя, под которым прошло семь незабываемых лет, лучших лет в моей жизни.

За эти годы мы сроднились и стали как братья, и сегодняшнее суворовское братство лучшее подтверждение тому, что наша дружба вечна. Вечна, пока мы живы!

Потом было Одесское Краснознаменное училище им. К. Е. Ворошилова, производство в офицеры, служба в частях Советской Армии – в 263-м стрелковом полку в Молдавии, в «тройке», как мы ласково называли свой полк. Во время первого масштабного сокращения Вооруженных Сил в 1955 году наш полк был первым в СССР выбран как полигон для отработки вопросов сокращения с приемом иностранных делегаций. В связи с ухудшением зрения, я добился увольнения в запас. Многих моих товарищей – молодых офицеров нашего полка отправили служить в Венгрию, где через год произошли кровавые события. Некоторые оттуда не вернулись живыми.

Я же после выхода на «гражданку» окончил инженерно-строительный институт в Горьком и затем всю жизнь строил. Строил заводы, фабрики, электростанции в Горьком и в разных городах страны. Принимал участие в строительстве крупнейшей ГРЭС мира – Сургутской электростанции на тюменском Севере. Строил города для нефтяников Севера. Много лет прошло. Вот мы уже и пенсионеры, но, встречаясь со своими друзьями суворовцами, будто молодеем душой, когда  поем наш суворовский гимн: «Надежный щит страны – гроза для злого ворога, мы Сталина сыны, мы правнуки Суворова!»

 

 

 

Первым выпускникам ГСВУ

 

Мы в Горьком опять, как и прежде, собрались.

Во имя традиций, по зову сердец,

Приехать сюда все, кто мог, постарались,

И каждому стоит сказать: «Молодец!!!»

 

Одни уж в запасе, другие в отставке,

И сверстников мало осталось в строю,

Но даже теперь по армейской заправке

Суворовца сразу нутром узнаю.

 

Я в памяти роюсь и снова и снова

Всех старых друзей поименно зову:

«Борис Леваков, Забегалов, здорово!

Ведь вместе учились в родном СВУ!!!»

 

Зубрили уроки, со спортом дружили,

Мечтали надеть офицерский мундир

И смолоду честью своей дорожили,

Готовясь беречь от опасностей мир.

 

Сейчас через годы все чаще и чаще

Мне снится Откоса зеленая сень,

И бронзовый Чкалов, над Волгой стоящий,

И даль луговая в тиши деревень!

 

На улице Лядова белое зданье,

Давно в нем какой-то осел институт…

Я помню: не раз над домашним заданьем

«Пыхтеть» приходилось, ребята, нам тут!

 

Далекая юность! Для встречи воскресни,

Пусть сделает время назад поворот!

…Бывало,  звенели над городом песни

Под четкую поступь шагающих рот!

 

А Карповки разве забудешь березы,

Где наших палаток теснились ряды,

О встречах с девчонками сладкие грезы,

Обрывистый берег над гладью воды.

 

Для нас божеством был великий Суворов,

Им каждый в грядущем себя представлял,

Но вот воспитателям детский наш норов

Немало хлопот и тревог доставлял!

 

Вы нас муштровали, растили, учили.

За это примите глубокий поклон,

Мы в 49-м году получили

На плечи по паре курсантских погон!

 

Здесь всем дорога юбилейная дата.

Отбросим же 40 промчавшихся лет.

И, вспомнив вручение нам аттестата,

До дна опрокинь свою чарку, кадет!

 

Мне тост завершить громогласно охота,

Я с искренним чувством воскликнуть готов:

«Да здравствует самая первая рота

И наш командир Николай Едунов!» 

 Геннадий Дроздов

 

Суворовцу–ветерану

 

О, нам ли, скажи, тяготиться судьбою?

Суворовский возраст еще не предел!

Сегодня мы седы, дружище с тобою,

Но дорог нам прожитой жизни удел.

 

Не стоит напрасно метаться ночами,

Ища портупею и кобур с ремнем.

Штабные тревоги давно за плечами

И сил, в них истраченных, мы не вернем.

 

Нетленно живет в нашем сердце сознанье:

Мы были при деле, мы были нужны.

Но с детской скамьи созревало желанье

Быть верным защитником милой страны.

 

И так  год за годом, и так  час за часом

Все ближе и радостней тот аргумент,

Что именно нам улыбнулося счастье

Восславить забытое имя – кадет.

 

Среди выпускников училища немало генералов, которые занимали высокие командные посты.

Генерал-полковник Г. В. Кочкин (выпускник 1952 года) - начальник Политуправления войск Южного направления, а затем заместитель начальника Гражданской обороны страны; генерал -лейтенант В. Г. Ермин (выпускник 1949 года) - начальник Управления Генерального штаба; генерал-лейтенант В. П. Шутов (выпускник 1953 года) - заместитель начальника штаба Дальневосточного военного округа; генерал-майор О. Соколов (выпускник 1949 года) - командир дивизии; генерал-майор В. А. Блатов (выпускник 1952 года) - доктор наук, профессор, главный инженер Управления биологической защиты Министерства обороны; генерал-майор А. И. Егоров (выпускник 1953 года) - служил в Генеральном штабе; генерал-майор В. В. Сливкин (выпускник 1950 года) - начальник штаба тыла ВВС СССР; генерал-майор В. Н. Рандин (выпускник 1952 года) - начальник кафедры Бронетанковой академии.

Другие посвятили свою жизнь научным исследованиям, внеся весомый вклад в развитие отечественной науки. Полковник А. П. Белкин (выпускник 1949 года) - доктор наук, профессор, академик Академии транспорта Российской Федерации, многие годы возглавлял кафедру Военной академии тыла и транспорта; полковник Г. К. Максимов (выпускник 1954 года) - доктор наук, профессор, начальник кафедры Военно-медицинской академии; полковник А. И. Мартыненко (выпускник 1952 года), доктор наук, профессор, академик Академии военных наук, известный ученый в области картографии; И. В. Оржеховский (выпускник 1951 года) - доктор наук, профессор Минского госуниверситета; полковник А. А. Сидоров (выпускник 1955 года) - доктор наук, профессор Санкт-Петербургского института физкультуры им. Лесгафта.

Многие воспитанники ГСВУ плодотворно работали или работают в настоящее время в военных академиях, высших учебных заведениях или научно-исследовательских институтах, защитив диссертации и получив ученую степень кандидата наук, стали доцентами или старшими научными сотрудниками: А. Л. Гольденберг (выпускник 1954 года), полковник В. А. Гурковский (выпускник 1953 года), Б. Д. Забегалов (выпускник 1949 года), полковник В. П. Карташевский (выпускник 1949 года), полковник Г. С. Кравцов (выпускник 1949 года), Л. Д. Носков (выпускник 1949 года), полковник А. П. Нечаев (выпускник 1956 года), Б. Б. Палеев (выпускник 1949 года), полковник Р. М. Португальский (выпускник 1950 года), полковник А. И. Смирнов (выпускник 1954 года), полковник Г. В. Сметанкин (выпускник 1954 года), полковник А. С. Суворов (выпускник 1949 года), А. А. Терентьев, полковник  Ю. Д. Эйдель (выпускник 1951 года), Э. М. Ямпольский (выпускник 1952 года), полковник Н. Н. Сапожников (выпускник 1949 года), А. Д. Шишлов (выпускник 1950 года), полковник Ю.П.Хитровский (выпускник 1949 года), полковник Ф.М.Чесноков (выпускник 1950 года), полковник А.П.Веревченко (выпускник 1950 года), полковник Л.М. Тихомиров (выпускник 1950 года), полковник Б.М.Емельянов (выпускник 1950 года), полковник М.И.Охапкин (выпускник 1951 года), полковник И.П.Пашкин (выпускник 1953 года).

Крупными руководителями в народном хозяйстве стали кандидат технических наук Г. С. Петров (выпускник 1949 года) - директор НИИ приборостроения в С.-Петербурге; Г. В. Тихомолов (выпускник 1949 года) - начальник строительного управления в г. Кирове, К. А. Терехов (выпускник 1953 года) - директор проектного института мясо-молочной промышленности в Н. Новгороде; Э. Н. Шабалин (выпускник 1949года) – генеральный директор электромашиностроительного производственного объединения в г. Кирове, Ю. А. Кузьмин (выпускник 1949 года) - заместитель генерального директора завода им. Ленина в Н. Новгороде; кандидат наук А. И. Владимиров (выпускник 1956 года) - ректор института нефти и газа им. Губкина.

В стенах Горьковского суворовского училища десять лет воспитывался широко известный в стране народный артист России, артист Московского театра оперетты Герард Васильев. 

 Из воспоминаний Ивана Порошина

 

Время пребывания в училище заканчивалось. Моя мечта была - стать летчиком. И поскольку, как медалист, я имел право выбора, моя мечта осуществилась. Вместе с Виленом Игохиным и Валей Лоховым я поступил в Чугуевское авиационное училище летчиков-истребителей.

Отделение суворовцев в составе 18 человек из семи училищ было элитным и по учебе (80 % медалистов), и по спортивным показателям (100 % спортсменов-разрядников). Поэтому теоретическую и летную подготовку отделение прошло строго по плану.

В августе 1953 года я получил воинское звание - лейтенант, и профессию - летчик-истребитель. Закончили мы училище на поршневых самолетах Ла-9, а войска уже получали на вооружение реактивную технику, поэтому в течение шести месяцев мы переучивались. Было это на аэродроме Кизил-Арват в Туркменской ССР.

После переучивания я и мой товарищ Вилен Игохин получили назначение в 805-й истребительный авиационный полк, базирующийся на аэродроме Хотилово в Тверской области. Служба в полку в течение 4 лет были золотым временем в моей жизни. Полеты, полеты и полеты – это то, чем жили мы в эти годы. Ни стесненные бытовые условия, ни большая усталость после летного дня или ночи не могли хоть на миг омрачить наше прекрасное настроение, так как жили мы только одной мечтой – совершенствовать летное мастерство.

Полеты в составе пары, звена, эскадрильи, полка. Полеты днем и ночью, в простых и сложных метеоусловиях. Все окрыляло нас. В 1956 году меня назначили командиром авиационного звена, присвоили классификацию летчика 3-го класса. В 1957 году стал летчиком 2-го класса.

Однако чтобы была перспектива дальнейшего продвижения по службе, необходимо было поднять теоретический уровень. В 1958 году командование полка направляет меня в командную Военно-воздушную академию.

По окончании академии в 1962 году в звании майора получил назначение в ИАП, находившийся вблизи Ленинграда, на должность помощника командира полка по огневой и тактической подготовке. И снова полеты, но в большинстве своем уже инструкторские, когда свой профессиональный опыт следовало передавать молодым летчикам. Их становление как боевых летчиков, повышение мастерства вселяло и радость, и гордость за свою работу. Но прибалтийский климат подвел меня со здоровьем. На сверхзвуковых самолетах летать не разрешили, и в 1965 году я был списан с летной работы.

В моей жизни наступил этап не менее важной и трудной работы в должностях начальника направления оперативного отдела армии ПВО, начальника оперативного отделения дивизии ПВО. На этой должности в 1971 году я получил звание полковника в возрасте 39 лет.

Посчастливилось мне выполнять интернациональный долг в Демократической республике Вьетнам в 1971-1972 годах. Этот период характеризовался наиболее ожесточенными налетами американской авиации на города и села республики. Плод этой командировки – обобщение опыта боевых действий войск ПВО Вьетнамской народной армии, оснащенных советскими самолетами, ракетными зенитными комплексами и радиолокационными станциями, в ходе борьбы с авиацией противника. Этот опыт использовался в процессе боевой подготовки наших войск ПВО.

После окончания командировки не менее интересная работа была в Оперативном управлении Главного штаба ВПВО страны. Масштабность работы, требования к ее результатам несравнимы с предыдущей. Регулярное участие в учениях Главкома войск ПВО, начальника Генерального штаба, министра Обороны СССР.

В последние годы службы пришлось поработать над становлением воздушного командного пункта (ВКП) Главкома войск ПВО. С нуля отрабатывались боевые документы, осуществлялось практическое взаимодействие с объединениями ПВО в управлении войсками. Работа на ВКП – это сотни тысяч километров полета над всей территорией страны, это месяцы работы в воздухе. Здесь довелось служить до 1983 года, когда по состоянию здоровья пришлось уволиться из армии.

 

 

 

Мне,  воспитаннику Горьковского суворовского военного училища, выпала большая честь на протяжении почти тридцати лет, с 1957 по 1986 год, принимать непосредственное участие в испытаниях первой в мире межконтинентальной ракеты, в запусках первых искусственных спутников Земли и первых космонавтов планеты.

В 1957 году из города Глухова, где я был командиром учебного взвода, получил направление на курсы переподготовки, а затем – на станцию Тюра-Там, где находился будущий космодром Байконур. Место службы – Научно-исследовательский испытательный полигон Министерства обороны, это была первая ракетно-космическая часть. Все было впервые: мы строили полигон в степи, жили в вагонах старого поезда, где зимой было очень холодно (спали в меховых костюмах, унтах и шлемофонах), а летом жарко (жара в тени доходила до плюс 45 градусов).

Вскоре, 15 мая 1957 года, был осуществлен пуск первой в мире межконтинентальной ракеты Р-7. К сожалению, пуск был аварийный, а 21 августа – удачный: ракета достигла заданного района на Камчатке. Затем 4 октября этого же года наша часть запустила первый в мире искусственный спутник Земли, а 12 апреля 1961 года – первого в мире космонавта Ю. А. Гагарина.

На полигоне я проходил службу в различных должностях: был  первым секретарем комсомольской организации, инженером отдела боевого применения, старшим офицером отдела, заместителем начальника отдела. Одно время командовал школой младших специалистов ракетной части. Посчастливилось принимать участие в испытаниях межконтинентальных баллистических ракет, в запусках пилотируемых космических кораблей различного класса, орбитальных космических станций.

В различное время на космодроме проходили службу выпускники нашего суворовского училища: Ю. Кисляков (1949 года выпуска)  был начальником отдела капитального строительства, А. Суворов (1949 года выпуска)  от центра подготовки космонавтов, А. Собин (1952 года выпуска)  участвовал в строительстве комплекса для полета на Луну, Б. Выдрин (1952 года выпуска)  был сотрудником службы научно-испытательных работ, В. Манкевич (1952г. выпуска)  работал от военной приемки.

При проведении программы «Союз-Аполлон» и «Интеркосмос» я выполнял обязанности заместителя директора космодрома. Закончил службу в должности начальника отдела планирования, организации и обеспечения испытаний (оперативный отдел) – заместителем начальника штаба полигона, в звании полковника…

 

 

За непосредственное личное участие в испытаниях ракетно-космических комплексов Л. А. Николаев награжден орденами Трудового Красного Знамени, «Знак Почета», медалью «За доблестный труд». Имеет награды Болгарии, ГДР, Монголии, Чехословакии, лауреат медалей С. П. Королева, М. В. Келдыша, М. К. Янгеля и Ю.А. Гагарина. Заслуженный испытатель ракетно-космической техники, Почетный радист СССР.

 

 

 

Закончив училище с серебряной медалью, я оказался седьмым в списке для участия в выборе военного училища. Для себя я уже решил, что пойду учиться в Московское Краснознаменное пехотное училище имени Верховного Совета РСФСР. Распределение выглядело вполне торжественно. Вместе с начальником училища в его кабинете присутствовали заместители начальника училища, командир нашей роты, офицеры-воспитатели. Десять человек изъявили желание учиться в этом военном училище: А. Потапов, Ю. Мальцев, С. Волков, С. Никулин, И. Пашкин, Л. Сливкин, Л. Саломеев, Ю. Беляев, Ф. Соларев.

В ночь с 30 на 31 августа команда горьковчан-курсантов выехала в Москву. Столь ранний приезд в Москву объяснялся началом подготовки курсантов училища к параду на Красной площади 7-го ноября. Наш приезд в расположение училища скрасило появление в первые же часы выпускника 4-го выпуска ГСВУ Вадима Седова, старшины 3-й роты. Времени на раскачку нам не дали. Началось комплектование взводов, рот, представление наших новых командиров.

Примечательным событием для всех пехотных училищ в 1953 году стал перевод их на 3-годичный цикл обучения. Однако Министерство обороны не было готово к этому знаковому решению. Трехгодичной программы не существовало. И классикой нашего обучения стали многочасовые занятия по темам: «Солдат-подносчик», «Солдат-связной», «Солдат-наблюдатель». Занятия по инженерной подготовке были заполнены рытьем окопов в полный профиль. Строевая подготовка стала для нас одним из самых важнейших занятий. Подготовка к любому параду занимала около полутора месяцев, а это 2-2,5 часа строевой подготовки ежедневно.

Знаменательным событием для меня во время учебы в МКПУ стало участие в составе почетного караула училища в различных торжественных мероприятиях. Вместе с Левой Сливкиным мы принимали участие в торжественных собраниях, посвященных 8 марта, 23 февраля, 7 ноября. В марте 1955 года участвовали в похоронах маршала Л. Говорова, находясь в почетном карауле в Колонном зале Дома Союзов.

Распределение после окончания МКПУ имени Верховного Совета РСФСР принесло большую неожиданность для курсантов-выпускников. Пятнадцать молодых офицеров приказом Министра обороны были направлены для прохождения дальнейшей службы в распоряжение Комитета государственной безопасности, в Комендатуру Московского кремля, в их числе суворовцы-горьковчане Альберт Потапов и Владлен Гурковский. На торжественном собрании, посвященном выпуску 1956 года, в Краснознаменном зале Дома Советской Армии мне доверили выступить от имени молодых офицеров. Выступление было кратким, я заверил министра обороны, руководство училища, что мы не уроним чести выпускников старейшего в стране военного учебного заведения.

Первоначально предполагалось использовать выпускников МКПУ на постовой службе по охране Кремля. Однако после представления нас коменданту Московского Кремля генерал-лейтенанту А. Я. Веденину было принято решение направить «этих гвардейцев» в распоряжение командира Особого полка спецназначения (ОПСН), в/ч 1005, полковника М. П. Иванова на должности командиров взводов. Служба в Кремле была исключительно престижной и интересной. Однако при этом следовало забыть о быстром служебном росте и своевременном получении воинских званий (пожалуй, до капитана можно было добраться без особых проблем – должность командира взвода была капитанской). Это объяснялось отсутствием в Комендатуре Кремля, да и в КГБ в целом войсковых частей с батальонными и ротными звеньями. Во время моего пребывания в Кремле офицеры Кремлевского полка служили в должности командира взвода по 6-8 лет, а то и более. Конечно, были и исключения. Я прослужил взводным почти 10 лет. Два полных срока отходил капитаном. Основной моей обязанностью в должности командира взвода была караульная служба. При этом выслуга шла из расчета 1 год за 1,5, а когда я только пришел в Кремль, выслуга определялась из расчета 1 год за 2. В 1959 году, когда была отменена эта льгота, моя выслуга составляла 9 лет. Но до пенсии было еще далеко.

По-разному складывалась моя служба. По итогам первой инспекторской проверки в 1957 году мой взвод из 52 взводов полка занял 51-е место. Во время марш-броска по совету старослужащих я несколько изменил маршрут: наказание не замедлило себя ждать – взвод получил «неуд». В 1959 году на инструктивных занятиях командиру полка не понравилась моя работа на гимнастических снарядах. Старшим лейтенантом я стал на два месяца позже своих товарищей. Однако длительное пребывание в должности командира взвода все-таки дало о себе знать. В 1965 году взвод, которым я командовал, был признан лучшим в полку. За время службы в Кремле я неплохо овладел стрелковым оружием. Был чемпионом Комендатуры Кремля по стрельбе из ПМ и револьвера, выступал в соревнованиях по стрельбе на первенство общества «Динамо» и КГБ. Неоднократно выигрывал соревнования среди офицеров полка по троеборью: стрельба из ПМ, лыжи, гимнастика. Десятку на лыжах бегал за 37-40 минут, тогда это была норма 1-го разряда. Сказывались основы физической подготовки, заложенной в ГСВУ.

За время службы в Кремлевском полку хорошо изучил объекты, расположенные на территории Кремля, побывал на его стенах, на всех башнях, поднимался к колоколам Спасской башни, к Государственному флагу над зданием Правительства, спускался в коллекторы и тоннели, участвовал в создании сверхсекретных объектов, о которых слишком много стали болтать в годы «перестройки». Готовил солдат к несению службы на посту № 1 у входа в Мавзолей В. И. Ленина. Десятки раз бывал в Мавзолее, нес службу в Траурном зале Мавзолея во время доступа туда посетителей. На участке одного из караулов, где проходила моя служба, находились квартиры Ленина и Сталина. Был свидетелем ликвидации квартиры Сталина и вселения в нее Общего отдела ЦК КПСС под руководством К. У. Черненко.

Кремлевский полк постоянно привлекался к мероприятиям, проводившимся на территории Кремля, на Красной площади, в других местах с участием членов Политбюро: военные парады и демонстрации трудящихся, встречи космонавтов, похороны государственных деятелей у кремлевской стены – во всех этих мероприятиях мне пришлось принимать непосредственное участие. Приходилось стоять во время мероприятий на Красной площади в калитке Мавзолея, у трибуны на Внуковском аэродроме при встрече экипажа космонавтов, в почетном карауле у постамента напротив Мавзолея во время похорон О. Куусинена, У. Фостера, Г. Флинн, нести урны с их прахом к Мавзолею и передавать ее членам правительственной комиссии по организации похорон. Запоминающимся событием стало участие в перезахоронении Сталина.

В конце 50-х – начале 60-х годов, как и во всей Советской Армии, произошло резкое сокращение офицерского состава полка. Над каждым из нас нависла угроза увольнения или перевода в другие войска. В МВД ушел служить А. Потапов. Меня оставили в Кремлевском полку. Пора было думать о получении высшего образования. Эта проблема была всегда особенно острой для офицерского состава полка. В то время в академиях Советской Армии для офицеров Кремлевского полка квот не было. Выходом из положения была заочная учеба в Высшей школе КГБ, в общесоюзных вузах на историческом, юридическом факультетах, в институте иностранных языков.

В 1962 году я поступил на заочное отделение 1-го Московского государственного педагогического института иностранных языков имени Мориса Тереза. Этому во многом способствовала моя жена Кира, которая преподавала английский язык в СВУ в Москве. Было бы неверным умолчать о том, что в 1964 году мне официально было предложено стать командиром роты. Это назначение значительно повысило бы мой статус, гарантировало получение звания «майора». Однако работа ротного создавала бы невероятные сложности на пути завершения учебы в институте. Я остался командиром взвода, несмотря на упреки со стороны командования полка.

Летом 1967 года завершилась учеба в институте, я получил диплом преподавателя английского языка.

Весной 1968 года мне поступило неожиданное предложение продолжить службу в Первом главном управлении КГБ, стать сотрудником внешней разведки.  В сентябре 1968 года я приступил к учебе в легендарной 101-школе КГБ, которая вскоре была преобразована в институт. Год учебы пролетел как один миг. За время учебы пришлось освоить многие премудрости своеобразной профессии. Учиться было интересно. Нас окружали выдающиеся специалисты своего дела, участники многих разведывательных операций, создавших славу нашей разведке: Р. Абель, К. Молодый, участники так называемого «атомного шпионажа» герои России А. Феклисов, Л. Барковский и многие другие, о работе которых и сегодня еще не пришло время рассказывать.

Полученные знания реализовал в Нью-Йорке, где работал переводчиком в секции русских переводов ООН с февраля 1972 по май 1976 года. Так называемая «работа в поле», в логове мирового империализма, работа по прикрытию требовала много сил и умения находить выход из любых ситуаций. Но не это оказалось определяющим в моей работе. С осени 1972 года за мной было установлено плотное наружное наблюдение. По моим соображениям, я еще и развернуться как следует не успел, а за мной была установлена демонстративная слежка. Однако когда за моей спиной не было «опекунов», проводил нужные для дела мероприятия.

Только через 20 с лишним лет стало известно о причинах пристального внимания ко мне со стороны ФБР. Руководитель резидентуры Ю. И. Дроздов в своей книге «Нужная работа» написал: «Сотрудник нью-йоркской резидентуры В.В.А. (это обо мне) участвовал в операциях по связям с нелегалами. О его принадлежности к разведке было известно Шевченко (заместитель Генерального секретаря ООН, завербован американцами), которого как дипломата в ранге посла об этом проинформировали в Центре. ФБР, получив информацию от Шевченко, установило за В.В.А. плотное круглосуточное наблюдение, сделав его работу как разведчика почти невозможной». Помимо Шевченко в резидентуре КГБ оказалось еще два предателя, любимым занятием которых было информировать ФБР обо всех разведчиках КГБ и ГРУ.

По окончании командировки осенью 1976 года я приступил к работе в Научно-исследовательском институте разведывательных проблем, где прошел путь от старшего научного сотрудника до заместителя начальника института. В первые месяцы пребывания в институте неожиданно возник вопрос о том, кто и где обучал меня русскому языку. Мой начальник Самуил Меерович Квастель, исключительно грамотный и эрудированный человек, был в определенной степени приятно удивлен первыми подготовленными мною работами. С большим удовлетворением я отметил, что именно в суворовском училище были заложены основы знания русского языка. В 1984 году защитил закрытую диссертацию на соискание звания кандидата исторических наук, получил звание полковника, стал начальником отдела. Службу закончил в 1992 году, имея за плечами 39,5 «чистых» лет выслуги, а с льготными – 43 года.

 

 

 

В Афганистане служил на юге, там, где горы переходят в пустыню с красивым названием Регистан, в районе южнее города Кандагар. Приходилось участвовать в проводке наших колонн с грузами, в блокировании различных районов в своей зоне ответственности и в уничтожении в них бандформирований.

Нашей задачей было - помогать пехоте, т.е. уничтожать огневые точки и живую силу противника. Мы даже ухитрялись из ЗСУ-23 и «Шилок» изображать заградительный огонь и что-то наподобие «огненного вала»; один раз пришлось даже вести огонь с закрытой огневой позиции из ДШК, и весьма успешно. Зенитная установка «Шилка» предназначена совсем для других целей, поэтому приходилось изобретать новые таблицы стрельбы и способы ведения огня.

Пехота к нам относилась с уважением и всегда просила начальство дать для поддержки хотя бы одну ЗСУ. «Духи» звали нашу машину «Шайтан арба». Часть сил и средств у нас стояла на боевом дежурстве по прикрытию Кандагарского аэродрома и места дислокации части, но на выезды я старался ходить с частью сил сам. У «духов» авиации не было, и во время выездов с обязанностями командира по обеспечению защиты аэродрома справлялся мой помощник.

Наш опыт в какой-то мере повлиял на создание БМП-3, по крайней мере, так мне говорили товарищи из Управления артвооружения Министерства обороны. Доволен тем, что у меня за два года и два месяца не было ни одного убитого, только несколько человек были легко ранены.

 

Гарнизоны

 

Затерялись в тайге гарнизоны,

Заметает поземка следы,

Тут с избытком хватает озона,

А весною хватает воды.

 

По забытым охотничьим тропкам,

По глухим, непролазным местам,

По болотам, где сыро и топко,

Пробираться случается нам.

 

То на катере, то на машине,

То пешком на своих на двоих…

Серебрится под фарами иней,

Если вечер безветрен и тих.

 

Ельник кажется хмурым и плотным,

Добряком - великан кедрача,

В Третьяковку б такие полотна

Притащить, «Посмотрите!» крича.

 

Я березы любить не устану

В сарафанах белесой коры.

Есть на глобусе разные страны,

Во Вселенной – другие миры.

 

Только мне их, поверьте, не надо,

Лишь Россия мила до конца,

Здесь однажды случайно отрада

Повстречала меня у крыльца.

 

Гарнизоны, мои гарнизоны,

Где солдатская служба не мед,

Одевается  лес по сезону,

И дороги уводят вперед.

 

У судьбы не прошу передышку,

Мне походная жизнь по нутру,

Поднимусь к часовому на вышку,

На привале присяду к костру.

 

Расскажу про дела боевые,

Был когда-то солдатом и сам,

Тем, кто службу проходит впервые,

Наставления нужные дам.

 

Мой отец не вернулся из боя

В сорок первом суровом году,

И с тех пор я не знаю покоя,

В неоплатном остался долгу…

 

Затерялись в тайге гарнизоны,

Заметает поземка следы,

Тут с избытком хватает озона,

А весною хватает воды…

 

 

 

Братья Васильевы после смерти их родителей оказались в большой семье: за стол садились до одиннадцати человек. Как сложилась бы дальше жизнь – трудно предположить. Но судьбу девятилетнего Геры определило то обстоятельство, что в Горьком открылось Суворовское училище, куда его и зачислили в 1944 году.

На десять лет Суворовское училище стало Герарду Васильеву родным домом.

Как-то, вспоминая это время, Васильев назвал его «лучшим в своей жизни», а соучеников сравнил с царскосельскими лицеистами - столь велико было в те первые послевоенные годы единение мальчишеских душ и сердец, столь естественной казалась в стенах училища атмосфера дружбы и взаимовыручки. Юных воспитанников объединял дух патриотизма и гордость за свой народ. Они готовились «к служению Родине в офицерском звании», и эти слова присяги стали для многих смыслом жизни.

Но школа у будущих офицеров была суровая. Летом – учебные лагеря и военные походы – в жару, по песку, с полным снаряжением. Зимой – учебные классы, строевая и физическая подготовка. И, конечно, все десять лет - строжайшая дисциплина. Каждый день, каждый час были расписаны по минутам: военное дело, обычные школьные предметы, фехтование, плавание, верховая езда, этикет, бальные танцы, хор… Суворовские училища тех лет были по-настоящему элитарными и уникальными учебными заведениями.

Трепетно относились в Суворовском училище к музыкальной культуре. Об этом говорит хотя бы тот факт, что хором руководил главный хормейстер Горьковского театра оперы и балета Петр Соломонович Скаковский. Уже при поступлении новобранцев прослушивали в хор, выявляли – у кого дискант, у кого альт. У Васильева сразу обнаружился звонкий голос, его определили запевалой в строю и в хоре. Начальник клуба майор И. А. Куций вовлек его в художественную самодеятельность, а позже, заметив явные способности, пригласил для него педагога по сольному пению. Став постарше, Герард освоил домру, играл в оркестре народных инструментов.

Музыка вошла в его кадетскую жизнь постепенно и органично. Вместе с военными строевыми песнями («Бородино», «Ах ты, ласточка»…), вместе с народной музыкой и салонными танцами (мазурка, падеспань, полонез, миньон). Танцевальные вечера в Суворовском училище – это были почти готовые маленькие спектакли. Для девчонок из обычных соседних школ побывать там было все равно, что попасть на бал к Ростовым или к князю Орловскому. Играет свой духовой оркестр. (Это в те-то годы, когда не в каждой школе и патефон был!) Мальчики все аккуратно одетые, подтянутые, красивые: черная форма, красные лампасы, застегнутые воротнички. Где еще умели так галантно поклониться, подать руку, пригласить на тур вальса? Только на сцене или в кино. И почти как в кино – первые признания и влюбленности, улыбки, взгляды, мечты…

Васильев научился и полюбил танцевать, читать со сцены стихи. Но сольное пение занимало в жизни все большее место. После мутации голоса у Герарда прорезался бас. Будучи в девятом классе, на армейском смотре художественной самодеятельности он исполнил арию Сусанина и арию Карася из «Запорожца за Дунаем». Заняв второе место, был страшно расстроен, но в этот момент к нему подошел председатель жюри, знаменитый бас Горьковской оперы Иван Яковлевич Струков, и обнадежил: «Не огорчайтесь, молодой человек. Господь Бог дал Вам голос, и Вы должны учиться пению дальше». – «Я оканчиваю училище, буду офицером, - ответил Васильев. – Я давал присягу служить отечеству». – «Понимаете, молодой человек, - наставительно произнес Иван Яковлевич, - когда Родине понадобится, Вас призовут, и Вы будете офицером. Но для той же самой армии, для всего народа Вы, наверное, будете более полезны, если станете певцом».

На последнем году обучения новый руководитель вокального коллектива обнаружил у Васильева не бас, а баритон. Разучив арию Демона («На воздушном океане…»), выпускник суворовского училища принял Присягу и с рекомендательным письмом от И. Я. Струкова поехал в Москву. Но попытка поступить в консерваторию окончилась неудачей: там требовали в обязательном порядке окончить подготовительные курсы. Васильев махнул рукой на музыкальную карьеру и поступил в Московское военное училище имени Верховного Совета РСФСР, еще на четыре года окунувшись с головой в армейскую жизнь. На четвертый год обучения курсанта Васильева перевели в Ленинград, на Центральные автомобильно-тракторные курсы. Он стал посещать уроки пения  в Ленинградской консерватории. Получив лейтенантские погоны и положив в карман диплом техника-механика, Васильев на другой же день держал экзамен в консерваторию и был принят на вечернее отделение вокального факультета. После этого он еще два с половиной года совмещал офицерскую службу с учебой в консерватории.В 1961 году офицер Васильев по собственному желанию был уволен в запас. Шестнадцатилетняя карьера военного закончилась. Впереди – наконец-то! – была только одна дорога, одна жизнь – в музыке. И больше не требовалось – наконец-то! – раздваиваться и выбирать.

Тогда, в 1961 году, Герард Васильев вряд ли предполагал, что через шесть лет своеобразная военная карьера будет продолжена. Теперь уже – на сцене, когда появятся Эдвин, Никита Батурин, Сирано, Лефевр, Сергей Захаренко, а на его плечах побывает военная форма самых разных времен и стран и погоны – от сержантского чина до маршальского.

Всех военных героев Васильева будет отличать стройная, подтянутая фигура и та особая выправка, осанка человека, идущего по жизни с гордо поднятой головой, которая дана Богом и сформирована многолетней армейской службой. Гусарская накидка и адмиральский китель будут смотреться на артисте столь органично и эффектно, а движения и жесты его военных героев будут столь точны и выразительны, что обеспечат, пожалуй, не меньше пятидесяти процентов успеха у зрителей.

А параллельно с занятиями по вокалу Герард освоил еще одну профессию. Так как он был уже женат и растил сына, молодому главе семейства надо было зарабатывать деньги, и он устроился в Ленинградский дом моделей демонстратором одежды. Работа моделью как нельзя кстати пришлась для будущего премьера оперетты, стала своеобразным тренингом актерского мастерства.

С Домом моделей Герард впервые побывал за границей – в Болгарии, Польше, в том числе на открытии Второй советской торгово-промышленной выставки в Японии. Тогда, после демонстрации одежды, он выступал с концертной программой из русских народных песен, которая была показана по телевидению города Осака. Этот концерт положил начало многолетней дружбе российского исполнителя с японскими зрителями, его частым гастрольным поездкам в Японию.

Но Герарду Васильеву все же предлагали подумать об оперетте: уж больно хороши были его данные для театра музыкальной комедии – голос, манеры, внешность, обаяние, умение легко двигаться и хорошо танцевать – полный комплекс опереточного героя. На это амплуа еще за месяц до госэкзаменов его пригласил Новосибирский театр музыкальной комедии.

Театр открыл Актера, который не только обладал сильным, красивым голосом и выразительной внешностью, но и отвечал типу идеального героя оперетты, каким его представляют и любят зрители. Этот герой честен и благороден, он способен влюбиться по-настоящему, искренне, страстно и быть завораживающе обаятельным в любой сценической ситуации. Театр к тому же нашел актера целеустремленного и жадного до работы, способного без устали репетировать и выкладываться на сцене по полной программе.

Осенью 1968 года Герард был принят в труппу Московского театра оперетты. Васильеву было близко серьезное отношение к театру. Со сцены хотелось говорить о важном, значительном; мечталось средствами музыкального театра создавать живые, интересные, сложные характеры. В полной мере этим мечтам удалось осуществиться лет через семь-восемь. Но и тогда, в 1968 году, молодой артист обнаружил способность в равной мере убедительно сыграть советского студента и венского аристократа. Амплитуду своих  возможностей он продемонстрировал уже в Новосибирске, воплотив одновременно классический образ Эдвина и характер своего современника Игоря в «Верке…». Первый сезон в Москве стал своеобразным повторением – отражением новосибирского сезона. Здесь его героями стали молодые актеры Игорь («В ритме сердца») и Андрей Бакланов («Цирк зажигает огни»), а затем Эдвин в «Сильве». Эдвин останется с Васильевым навсегда.

В первый же сезон свое партнерство Васильеву предложила Татьяна Ивановна Шмыга. Работы с ней в спектакле «Цирк зажигает огни», «Конкурс красоты», «Нет меня счастливее» стала для столичного дебютанта школой сценического мастерства.

Герард Васильев умеет показать на сцене любовь – красивую, сильную, настоящую и – разную. В этом, мне думается, - секрет его популярности. И потому особенно удавались и удаются актеру роли классического репертуара – граф Данило, Тассило, мистер Икс, Рене фон Люксембург – роли, которые наиболее полно соответствуют амплуа героя-любовника.

Однако не графу Данило и не Эдвину суждено было прославить молодого актера, сделать из него «Того самого» Герарда Васильева, которого узнала и полюбила страна. В июне 1971 года был возобновлен спектакль «Марица». Васильев стал играть Тассило. А еще через год, 13 мая 1972 года, Васильев действительно проснулся всесоюзно знаменитым. Накануне Центральное телевидение показало «Марицу» - телеверсию спектакля Московского театра оперетты. С тех пор телевидение каждый год выпускало новый спектакль с его участием.

На вопрос о причине столь внезапного творческого подъема артиста можно ответить по-французски кокетливо: «Шерше ля фам!». Возможно, это не вся правда, но правда. Союз двух талантливых людей, актера и актрисы, Герарда Васильева и Жанны Жердер для обоих оказался не только счастливым в плане личных отношений, но и весьма эффективным с профессиональной точки зрения. Теодора и мистер Икс, Анжель и Рене, Марица и Тассило, Лидочка Муромская и Кречинский, Виолетта и Александр (в последней постановке театра)…

Эта пара необычайно гармонична. Оба красивые, изысканные, гордые, влюбленные в театр и друг в друга, они в то же время очень разные и потому оттеняют и дополняют один другого. Взрывной и страстный герой – и закрытая, сдержанная героиня. Огонь и лед. Солнце и луна. Их притяжение неизбежно, и герои следуют голосу сердца, разрушая все возникающие преграды. Прекрасно чувствуя и понимая друг друга, актеры создают на сцене атмосферу подлинных переживаний. Совместная работа обогатила обоих. Что же сказать о Герарде Васильеве в этих – последних (пока) – ролях? Прежде всего то, что он по-настоящему молод. Молод, невзирая на седину в висках и умудренность опытом. Он чувственен и открыто эмоционален. Он подвижен и строен. Он затрачивается в каждом спектакле, отдаваясь роли целиком, и совершенно искренне верит в то, что делает на сцене. И так было всегда.

В Театре оперетты сегодня есть очень сильные актеры на амплуа героя-любовника – молодые, эффектные, хорошие вокалисты. Но дарования, подобного Васильеву, в театре нет. Герард Васильев неповторим. По результатам социологических опросов Васильев и сегодня – первый герой в Театре оперетты.

 

 

Дорогие друзья,  одногодки мои,

Пока сердце стучит - отзывайтесь!

И от будничных дней, от седых вечеров

Я вас в юность зову - возвращайтесь!

А продлить вновь ее вам помогут друзья,

С кем в далекой дали пролетела она.

Повседневность забот, бесконечность работ

Вы стряхните с себя, ну хотя бы раз в год.

Так что хватит стареть, хватит ныть и хандрить.

Ленью память размыть не старайтесь!

Пусть на день, пусть на час, пусть хотя бы на миг

            Я Вас в юность зову - возвращайтесь! 

 

Жизнь и судьба разметали суворовцев по стране. Они не виделись друг с другом порой по несколько десятилетий, но, встречаясь, обнимались, как родные люди. Потому что в училище они стали братьями.

 

С момента окончания училища прошло почти 50 лет. Из памяти уходит многое. Остается только то, что оказало влияние на отношение к делу и взаимоотношение с людьми. Все полнее осознаешь влияние, которое оказала общая атмосфера взаимоотношений между всеми частями такого большого коллектива, каким являлось училище: суворовцами, преподавателями, офицерами-воспитателями и всеми теми, кто обеспечивал «жизнедеятельность» училища.

Для меня училище стало полигоном, отработав на котором, можно пройти через «огонь, воду и медные трубы» реальной жизни, не сломавшись при неудачах, не зазнавшись от успехов и не изменив принципам…

 

 

В 60-е годы стали организовываться встречи бывших суворовцев и сотрудников ГСВУ, проживавших в это время в г. Горьком. Инициаторами таких встреч были бывший командир 1-й роты Н. А. Едунов, старшина 1-й роты И. П. Кочеров, суворовцы первого выпуска Б. Забегалов и В.Федоров.

Постепенно круг участников встреч расширялся, и возникла необходимость создания Горьковского клуба суворовцев. Клуб возглавил совет, первым председателем которого стал выпускник 1949 года В.Страхов, многие годы успешно работал на этом посту тоже суворовец первого выпуска В. Федоров, его сменил выпускник 1952 года Э. Ямпольский. Ныне возглавляет клуб суворовцев выпускник 1953 года К.Терехов.

Большую и активную работу в совете выполнял суворовец 2-й роты ныне покойный Ю. Умнов, выпускники 3-й роты Б. Рогов и В. Мишин, по настоящее время энтузиастами остаются выпускник 4-й роты А. Собин, выпускник 1953 года С.Чубаров и выпускник 1954 года В. Дегтев.

В 1990 году совет подготовил и издал «Справочник ГСВУ», состоящий из четырех разделов: фамилии и адреса суворовцев, которыми располагает клуб; фамилии суворовцев, адреса которых отсутствуют в клубе; фамилии и адреса командования училища, преподавателей и других лиц, работавших в училище; фамилии и адреса наших друзей и товарищей, безвременно ушедших из жизни. Справочник был разослан выпускникам и сыграл большую организационную роль, в результате чего дополнительно стали известны адреса многих однокашников. В 1993 году было издано «Дополнение к справочнику» с новыми фамилиями и адресами.

Важным делом клуба суворовцев стала организация регулярных встреч выпускников и сотрудников училища в Горьком, обычно осенью - в сентябре-октябре. Первая большая встреча с приглашением иногородних состоялась в 1974 году в честь 30-летия основания училища и 25-летия первого выпуска. Такие встречи, ставшие традиционными, проходили каждые пять лет, и было их уже шесть. Самыми многочисленными были встречи в 1989 и 1994 годах, когда в Горьком собиралось около 200 участников, приезжали бывшие начальник учебной части А. И. Аверин и начальник политотдела Г. И. Толстой, преподаватели и воспитатели из Москвы, выпускники из Москвы, Ленинграда и многих других городов России, Украины, Белоруссии, Молдавии, Прибалтики. Незабываемо теплыми были встречи бывших однокашников, к этому времени ставших большими военачальниками - генералами и полковниками, другие - учеными со степенями, директорами предприятий, но все, несмотря на заметную седину, молоды духом, с открытыми друг для друга сердцами.

В 1989 году во время встречи 23 сентября была торжественно открыта мемориальная доска на бывшем здании ГСВУ, а потом состоялась поездка на теплоходе в Карповку, где когда-то был лагерь училища. Там в курсантской столовой инженерного военного училища состоялся праздничный обед. В 1994 году встреча, посвященная 50-летию училища, прошла в Зеленом Городе в доме отдыха «Кудьма», в 1999 году официальная часть встречи была организована в самом здании  Суворовского училища, где в настоящее время находится радиофизический институт НИРФИ. Очень интересной была встреча в 1991 году в честь 60-летия первых выпускников в гарнизонном Доме офицеров, во встрече приняли участие и выпускники младших рот.

Горьковчане регулярно бывают в Москве на торжествах и юбилейных праздниках Московского СВУ, большая группа участвовала в торжественных мероприятиях в 1990 году в Москве в честь 45-летия Парада Победы.

Кроме того, каждый год осенью клуб организовывает праздничное мероприятие в честь 50-летия очередного выпуска из ГСВУ.

         Альберт Шурыгин

 

Первым суворовцам

 

Выше голову, товарищи суворовцы,

Ничего, что нам за шестьдесят.

Вспомните, когда мы были молоды,

К танцу приглашали как девчат.

 

Вспомните веселую мазурку,

Нежный и любимый вальс-бостон,

Как, бывало, молодые урки

Нас подраться ждали за углом.

 

Вспомните, товарищи курсанты,

Жизнь солдатскую, палатки в лагерях,

Как, случалось, рьяные сержанты

Бляхи нам крутили на ремнях.

 

Вспомним же солдат и командиров,

И Парад Победы летним днем,

И Афган, где многих смерть скосила…

Тяжко вспоминать теперь о нем.

 

Пехотинцы, летчики, танкисты,

Офицеры, генералы, встаньте все!

Оптимисты, встаньте, пессимисты,

Терпкого вина нальем себе.

 

Всегда прекрасно помню, что нам привили в нашем Суворовском училище черту – быть всегда человеком, свято чтить честь и совесть.

Мы сейчас нередко встречаемся. Ездим на встречи в Нижний Новгород на наши юбилеи. Встречи эти, к счастью, стали традиционными, их стали отмечать с 1979 года. Их организаторами были Едунов, Толмачев, Федоров, Терехов, Ямпольский, Дегтев, которые рассылали приглашения по всему Союзу и России. Большое спасибо им! Благодаря их стараниям удавалось собрать большое количество участников: суворовцев, преподавателей, офицеров-воспитателей, служащих. Многие приезжали с женами. Мы в Москве тоже стараемся собираться чаще, отмечать даты выпусков, дни рождения преподавателей, провожать своих товарищей в последний путь.

 

 

 

 Отличала его, во-первых, любовь к Родине и ее армии, высокая ответственность и честность. Под его руководством в центральном аппарате ВВС разрабатывалось «Положение об авиационно-техническом обеспечении ВВС», документы о поддержании боеготовности частей тыла авиации, о сохранении материальных средств на случай войны, впервые стала внедряться вычислительная техника на центральных авиационно-технических базах, совершенствовалась механизация складских работ и многое другое.

Во-вторых, умение руководить людьми, думать и заботиться о них. Он требовал краткости доклада, что для офицера крайне важно, учил видеть главное. Он знал своих подчиненных, умело расставлял кадры, прислушивался к мнению других. Авторитет у него был огромный.

В-третьих, профессионализм, личный пример, готовность к работе в самых сложных условиях. Например, когда случилась трагедия на Чернобыльской АЭС, он не только организовал немедленную поставку туда необходимого количества парашютов для сброса песка в пекло реактора, но и лично был в зоне трагедии для того, чтобы реально оценить что, когда и кому нужно сделать.

В-четвертых, высокая культура, фанатичная любовь к творчеству А. С. Пушкина, которого он буквально боготворил, страстное увлечение классической музыкой. По долгу службы командировки были довольно частыми, и везде он, после напряженного дня, находил время для посещения театров, музеев, исторических достопримечательностей, изучению пушкинских мест в Московской, Калужской, Тверской и других областях, посвящая этому все свои редкие выходные дни, причем выезжал всегда с семьей, с родными и близкими ему людьми. Свою любовь к Пушкину он невольно передавал своим родным, близким и сослуживцам.

А в общем и целом можно сказать коротко: выпускник Горьковского СВУ Володар Васильевич Сливкин - это настоящий русский солдат, офицер, генерал.

 

Нисколько не жалею о пройденном пути. Отношу к себе малоизвестные строки малоизвестного, но великолепного Языкова:

 

Я чувствую: завиден жребий мой,

Есть и во мне благословенье Бога.

И праведна житейская дорога,

Беспечно выбранная мной.

 

 

Суворовское братство – самое светлое в моей жизни. Куда бы ни бросала меня судьба, я всегда с благодарностью вспоминал ГСВУ, 4-ю роту, 3-й взвод.

В 1944 году ребята в открывшееся ГСВУ пришли разные. Среди них были дерзкие и отчаянные фронтовики, имевшие боевые награды, детдомовцы, которых побаивались даже офицеры–воспитатели, и застенчивые «домашние» подростки, решившие посвятить себя военной службе. Но мы жили событиями войны и с детства мечтали быть только военными, защитниками Отечества. Это объединяло нас всех, было основой суворовского братства.

Как на богов, снизу вверх мы смотрели на первую роту, беря пример со старших товарищей, в чем–то им подражая. В моей памяти надежно «записаны»: А. Белкин, В. Карташевский В. Макаренко, И. Певницкий, В. Расюк, В. Страхов, А.Суворов, В. Федоров.

Трудно перечислить всех близких мне «однополчан». Назову некоторых:В. Ботин, Г. Васильев, В. Гурковский,Б. Зиновьев, Б. Золко, В. Исайков, И. Казаков, В. Киреев, В. Козицкий, Б. Козлов, Г.Кочкин, В. Литвинов, А. Макаренко, В. Манкевич, А. Никитин, Л. Николаев,А. Поздняков, Б. Рогов, В. Скрябин, Л.Сливкин, А.Собин, О. Стародубровский, К. Терехов, Ю. Фролов, Г. Хмель, Э. Ямпольский.

Я обязан сказать самые добрые слова о моем настоящем друге Германе Ленюшкине. Суворовец нашего взвода, необыкновенная личность. В Горьком у него была только бабушка. Родителей не было. Он отличался высокой целеустремленностью, блестящими способностями, настойчивостью, умением проникать в глубь и содержание книг, обобщать прочитанное. Был он горд, своеобразен в мыслях и поступках, остроумен. В физическом развитии отставал от всех нас, но постепенно, проявляя необычную силу воли, стал выполнять требуемые упражнения. Взрослый не по летам, штудировал труды по аэродинамике. Мечтал стать летчиком, как его родители. Занимался в аэроклубе, несколько потерял интерес к учебе, окончил училище с серебряной медалью, поступил в авиационное училище. И там погиб во время тренировочного полета. Я был глубоко потрясен его смертью.

Герман Ленюшкин сидел за партой впереди меня, а рядом справа - Борис Выдрин (из Слободского). Его ласково звали «медвежонок», возможно из-за походки. Скромный, талантливый человек. С ним мы вместе в течение пяти лет «грызли науку» за одной партой. Дружим и по сей день.

В учении и дружбе мы формировались как личности. Сказывалось и влияние семьи. Например, моя мама, Зинаида Александровна Мартыненко, стремилась воспитать во мне черты, которые заслуживали самого высокого уважения и были характерны для моего отца, Ивана Игнатьевича Мартыненко. Прежде всего, честь, уважение к людям, патриотизм. И любовь к своей профессии. Мама всю свою жизнь отдала военной картографии, награждена орденом Отечественной войны 2-й степени. Отец – работник Военно-топографической службы, посмертно награжден орденом Красной Звезды. Очень сильное воздействие на меня оказал брат мамы, мой дядя, Александров Александр Александрович, который был для меня примером храбрости, решительности, дисциплинированности. На фронт он ушел добровольцем, хотя имел «бронь», поскольку работал на оборонном заводе. Прошел солдатом всю Великую Отечественную войну. Был военным топографом. Ходил в тыл противника. Ни разу не был ранен. Награжден орденом Славы. С фронта вернулся старшиной. Воевал и ранее, во время финской компании. Всегда верил своим боевым друзьям, взаимную выручку ценил превыше всего. Свое стремление сражаться за Родину объяснял тем, что был внуком ветерана Крымской войны, сыном награжденного Георгиевским крестом, учителя географии, репрессированного в 1937 году, позднее реабилитированного. После войны трудился в НИИ, где проектировались электростанции, в том числе атомные.

 

Дорогие товарищи!

Позвольте мне от имени всех выпускников поздравить руководство, преподавательский и командно–воспитательный состав, всех суворовцев с 55-й годовщиной училища и пожелать Вам успехов в учебе и в воспитании достойных защитников нашей Родины.

Да, мы живем сегодня с вами в трудное время, но несмотря на то, что нашей Армии уделяется в настоящее время недостаточное внимание с точки зрения финансирования, суворовские училища были, есть и будут, так как есть такая важнейшая профессия в нашей стране – Родину защищать.

55 лет тому назад, во время войны с немецко-фашистскими захватчиками, было создано наше родное суворовское училище, которое в те времена и в настоящее время играет важную роль в воспитании и обучении молодого поколения.

Нет необходимости рассказывать, с какой целью оно было создано – это всем известно! Поэтому хочу высказать некоторые размышления о том, что дало суворовское училище нам, выпускникам, и мне лично.

Я окончил его в 52-м году, проучившись 7 лет, с 1945 по 1952 год, и всегда с благодарностью вспоминаю и подчеркиваю, что это была настоящая школа воспитания молодого поколения. Это дало мне и многим моим товарищам прослужить в Вооруженных Силах от 30 до 40 лет.

После Суворовского училища я окончил Московское военное училище Верховного Совета, Академию имени Ленина и Академию Генерального штаба. Служил в разных местах и на различных должностях.

Служил я не в Московском округе, а в ЗакВО, САВО, ДВО (Сахалин, Камчатка, Чукотка, Курилы).

На всех этапах службы всегда и всюду мне помогала общеобразовательная, военная и профессиональная подготовка, которые я получил в Училище.

После окончания СВУ многие выпускники шли в военные училища (общевойсковые, танковые, артиллерийские, ВВС и ПВО), но жизнь складывалась по-разному и многие из нас, в результате расформирования Вооруженных Сил, уволились из Армии и нашли свое призвание в гражданских профессиях. Многие стали руководителями предприятий, кандидатами и докторами наук, а один из них – министром иностранных дел России (если зачитывать все фамилии, на это потребуется слишком много времени). Многие находятся сейчас здесь, с нами.

Оглядываясь на прошедшие годы, хочется сказать, что дало нам обучение в СВУ – высокую моральную закалку, высокое чувство долга и ответственности за коллектив взвода, роты, высокую общеобразовательную подготовку.

И если при поступлении в СВУ у нас – детей военного времени были слабые знания, то после окончания училища мы могли поступить в высшие военные заведения, успешно служить в Вооруженных Силах. Мы с благодарностью вспоминаем первых наших руководителей училища: генералов Железникова, Смирнова, полковников Аверина, Сосновского, Толстого, Трубина, исключительно подготовленных преподавателей, таких как Раков, Буданов, Лукьянова, Веселов, Петрушков.

Много внимания в училище уделялось нашему физическому воспитанию, и это помогло нам в нашей военной службе – быть сильными и выносливыми.

Много внимания уделяли нам наши воспитатели и преподаватели в организации нашего досуга и повышения культурного уровня.

Хочу пожелать всем крепкого здоровья, успехов в учебе, а МСВУ - быть по-прежнему одним из лучших суворовских училищ нашей страны!