ГЛАВА ВТОРАЯ. ОРГАНЫ ЦЕНЗУРЫ НА ТЕРРИТОРИИ КОЛЬСКОГО ПОЛУОСТРОВА

Изучение цензуры на территории Кольского полуострова особенно актуально, во-первых, до прихода большевиков к власти здесь не существовало цензурных органов, поэтому процесс их создания можно наблюдать в чистом виде без какого-либо влияния дореволюционного этапа, во-вторых, интересно проследить, как военно-экономическая значимость региона отразилась на цензурной политики власти.

Рассмотрение цензуры без показа истории Кольского полуострова, не позволит понять, почему именно так, а не иначе развивалась цензурная система на Кольском Севере в исследуемый период[1].

Как и для всей страны, двадцатые годы на Мурмане – это период восстановления экономики и, особенно на Крайнем Севере, создания новых сфер в хозяйстве, развития культуры, интенсивного научного изучения богатств северной периферии и организации партийных органов. Все это требовало, как финансов, так и кадров. А грамотных людей, особенно квалифицированных специалистов не хватало[2].

В тридцатые годы ускоряются темпы строительства, создаются совершенно новые отрасли хозяйства. Кольский полуостров представляет собой большую строительную площадку. В этих условия растет и численность населения. Все эти факторы стали катализаторами развития и культурной сферы.

В 1930-е годы происходят изменения и в партии. В этот период в ее среде проходят перманентные “чистки”. Этот процесс привел к тому, что после каждой “чистки” из ВКП(б) исключалось от 15 до 20%.

Вместе с тем, несмотря на рост промышленно-экономического значения Кольского полуострова, его геостратегическая роль в рамках СССР вплоть до конца 1930-х гг. была не велика (Северная флотилия была переименована в Северный флот только в 1937 г. и Кольский полуостров не был включен в список важных военно-стратегических районов).

История сороковых – это период Великой Отечественной войны и последующего послевоенного восстановления. Во второй половине 1940-х гг. начали развиваться железорудная промышленность, цветная металлургия. Осваивались новые районы полуострова (Печенга, Ловозеро). Строились рудники, гидростанции, города[3].

В 1950-е гг. происходит дальнейший рост и развитие промышленного производства, продолжается организация новых отраслей хозяйства. Траловый флот начал осваивать новые дальние районы промысла. На полуострове появились новые промышленные центры – Оленегорск, Заполярный, Ковдор, Африканда. Развернулось большое строительство у станции Апатиты. В Заполярном началось строительство горно-обогатительного комбината. С 1951 г. стал давать продукцию Кандалакшский алюминиевый завод.

По данным Всесоюзной переписи населения 1959 г., в Мурманской области проживало 567,7 тыс. человек, почти в 2 раза больше, чем до Великой Отечественной войны. 92% населения жило в городах (в 1930-е гг. городское население составляло около 85%). Если в 1939 г. на 1000 человек населения приходилось 9 лиц с высшим образованием, то в 1959 г. – уже 22[4].

Наряду с ростом промышленно-экономической значимости региона, повышается и его геополитическая роль.

В тоже время в области идеологии отмечаются негативные явления. Характерной чертой развития Кольского полуострова в послевоенный период, как считали советские исследователи, стала определенная отстраненность идеологии от реальной жизни Мурманской области и партия стремилась это исправить[5].

Как и многое на Кольском Севере, массовая печать появилась только при советской власти. С 1923 г. по 1928 г. тираж газеты “Полярная правда” увеличивается с 1000 экз. до 1600 экз. В конце двадцатых – начале тридцатых годов появляются городские в Хибиногорске (Кировске), Кандалакше, Мончегорске и районные в Териберке, Коле, Умбе, Ловозере газеты[6].

В 1926 г. печатались статистические отчетные материалы, уставы и афиши, но не публиковались научные труды[7], в 1928 г. опубликована одна брошюра “Доклады и сообщения”. На протяжении 1920-х гг. на Кольском полуострове вообще не имелось издательств, лишь в Мурманске была одна типография[8].

В 1920-е гг. циркулировали производственные и “живые” газеты, но в этот период они не входили в сферу ответственности местных органов Главлита[9].

Вопрос о распространении иностранных газет остается открытым, поскольку отмеченный в письме зав. Гублитом Карпова за 4 октября 1923 г. факт: «настоящим Мургублит сообщает, что поступления иностранных газет за сентябрь м-ц не было»[10], – не доказывает их отсутствия, а лишь указывает на неимение таковых только в конкретное время.

В 1929 г. в городской школе печатался школьный журнал “Север”, органы цензуры его не проверяли, поскольку он выходил на правах рукописи и распространялся только среди учеников и работников школы. Интересно другое, за право выхода журнала без цензуры ходатайствовал окружной комитет ВЛКСМ[11].

В конце 1920-х гг. в Мурманске было четыре библиотеки при рабочих клубах, одна Центральная городская и один книжный магазин. В округе работало 10 библиотек при районных и сельских избах-читальнях[12].

Поле деятельности цензуры в 1920-е гг. формально было обширным, но фактически малый тираж газет, отсутствие, за исключением небольшого промежутка времени, издательств значительно упрощали цензорский контроль.

Следствием экономических и культурных преобразований, стал рост в 1930-е гг. количества газет. В первой половине 1930-х г. издавалось шесть газет[13]. В 1941 г. циркулировало 19 периодических изданий из них 2 областных, 7 районных, 10 многотиражек[14].

К 1936 г. развивается и радиовещание. В районе функционировало пять радиоузлов, а кировский радиоузел осуществлял собственное вещание[15].

В период войны количество печатной продукции уменьшилось, но после войны номенклатура и тираж газет увеличивается, открываются новые объекты цензурной деятельности.

После войны возрастает количество периодической печати, открываются издательства, музеи, театры[16]. Со второй половине 1950-х гг. в Мурманской области развивается телевидение[17].

2.1. Организационное устройство цензуры 1922 – 1964 гг.

Источниковая база начала 1920-х гг. весьма скудна, это не позволяет точно определить время появления представителей цензуры на Кольском полуострове. Скорее всего, до 2 сентября 1920 г. таковых не было, поскольку приказом №60, датированным 2 сентября, вменялось в обязанности редактора “Мурманских известий” М. Гамаженко осуществлять контроль над “Мурманскими известиями” и стенной газетой “Роста”, за исполнение этих функций он получал вознаграждение[18].

15 декабря 1920 г. цензор Мурманского военно-цензурного пункта С.А. Голованов получил от беломорского Окружного отделения управления военной цензуры полевого штаба Реввоенсовета республики мандат на осуществление в уезде контроля за печатной продукции, просмотр фотографий и кинематографа, работу с редакторами и проверку типографии[19].

Следует отметить, что в документе упоминается мурманский военно-цензорский пункт, вследствие этого, надо полагать, что к декабрю 1920 г. какое-то учреждение на Кольском полуострове существовало.

Время организации отделения Главлита на Кольском Севере точно определить не возможно, так как нет (или пока не обнаружено) документа о создании этого органа. Однако имеющаяся в архиве документация, позволяет утверждать, что отделение Главного управления по делам литературы и издательств на Мурмане функционировало уже с 1923 г. (например, переписка между Петрооблитом и заведующим Мургублитом от 23 июля 1923 г.[20]). До образования Мурманской области местные органы цензуры находились под управлением Ленинграда.

В первой половине 1920-х гг., каких-либо серьезных организационных мероприятий проведено не было. Хотя в “Отчете о работе Мурманского Гублита за июль, август, сентябрь 1926 г.” указывалось, что существует аппарат, состоящий из инспектора, уполномоченного в издательстве “Полярная Правда” и секретаря[21], анализ этого же документа позволяет усомниться в этом утверждении.

Губернский инспектор работал по совместительству (основная работа – заведующий губернского ОНО) без вознаграждения за исполнения цензорских функций, всю техническую работу выполнял аппарат Губоно. Административно-хозяйственные расходы и оплата труда сотрудников финансировалась из бюджета Губоно[22].

В силу этих обстоятельств не приходиться говорить об организации аппарата Гублита к 1926 г. Во-первых, отсутствовали работники, организующие процесс работы структуры. Во-вторых, цензурный орган не обладал финансовой автономией. В-третьих, совместители не получали зарплаты, поэтому не были заинтересованы в выполнении возложенных на них дополнительных обязанностей.

Более того, анализ отчета за октябрь – декабрь 1926 г. выявил, что должности начальника Гублита фактически нет. Предполагалось, что его функции будет выполнять инспектор по делам печати и зрелищ, но он по финансовым причинам этого не мог сделать, поэтому решено было вновь руководство цензурой на 1927 г. возложить на заведующего Губоно. Отсутствовал и план работы Гублита[23], что не позволяло рационально выполнять поставленные перед цензурой задачи.

Наряду с этим имел место прогресс – должность секретарь стала оплачиваемой (45 рублей в месяц), правда, за исполнение обязанностей заведующего Окрлитом зарплаты не предусматривалось[24].

Определенное деструктивное влияние оказывало совмещение должностей[25]. Эта же проблема была характерна и для 1929 г. «инспектором по делам печати и зрелищ, работаю по совместительству. Основная работа – Инспектор ПолитПросвета…. Две эти должности, в условиях Мурманска, вполне совместимы, но имеется много нагрузок общественного порядка, по советской и партийной линии, которым в итоге приходится уделять значительное время и внимание. Кроме Инспектора имеется Секретарь ЛИТа, также по совместительству. Его основная работа – Секретарь ОКРОНО… он также загружен общественной работой»[26].

Понимание того, что в отдельных округах (Череповец, Мурманск) в конце 1920-х гг. аппарат цензуры не представлял собой бюрократической единицы в Ленинграде существовало[27], и, скорее всего, такие организационные проблемы не являлись массовыми.

К началу тридцатых годов проблема совместительства не нашла своего решения, а сама работа начальника мурманской цензуры местными властями рассматривалась как незначительная, второстепенная[28].

Тенденция к выходу из этой сложной ситуации обозначилась с 1934 г.[29]. Однако в этом году отмечаются лишь определенные позитивные сдвиги, но само решение этой сложной проблемы было еще далеко от завершения[30].

В первой половине 30-х гг. создается Отдел военной цензуры, скорее всего, специального работника на Кольском полуострове выделено не было, но поскольку мурманская цензура находилась в подчинении Ленинграда, он направлял сотрудников для проверки работы кольских цензоров по этому направлению.

28 мая 1938 г. была образована Мурманская область, следствием этого стало преобразование цензурной структуры. Предполагалось создать Областной отдел по делам литературы и издательств Мурманской области (Обллит), но это процесс затянулся на несколько месяцев[31]. Аппарат Обллита оставался недоукомплектованным и во втором квартале 1939 г. – не было освобожденного заместителя и одного уполномоченного[32].

Скорее всего, к концу 1939 г аппарат Обллита удалось создать и полностью его укомплектовать. Это подтверждается, не только информацией из отчета за 1939 г.[33], но и тем, что документы, в которых бы отмечались структурные проблемы аппарата, в архиве не обнаружено.

Органы цензуры на волостном уровне начали выстраиваться только с 1926 г.[34]. Однако их организация шла медленно и в 1927 г. функции цензоров выполняли органы политпросвета[35].

В 1928 г. на районном уровне удалось наладить представительство Окрлита, но отсутствие резерва для замены выбывших работников, не позволило создать преемственности в работе[36]. В 1930-е ситуация ухудшилась, так в постановлении бюро мурманского Окружкома ВКП(б) от 14 декабря 1934 г. отмечалось отсутствие Райлитов[37].

Представители власти в Мурманске систематически напоминали Ленинграду о существующей проблеме, при этом отмечалось, что Райкомы не желают помогать в решении проблем[38].

И эти сигналы возымели свое действие, так как в 1935 г. начинают выделяться работники для работы в цензуре. Однако в этом году, как и в 1928 г., общий дефицит кадров на Мурмане не позволил создать постоянного резерва, поскольку партийные органы вынуждены были переводить работников на другие направления работы. Например, это имело место в Кировском районе: «с уходом тов. Васильева на учебу в ИКП и перевод тов. Гурина на работу врид редактора газеты, участок цензурной работы в Кировске совершенно не обеспечен. Еще раз напоминаем, что Вами решение Бюро Обкома от 4/IV об укреплении цензуры в районах не выполнено»[39].

Леноблгорлит понимал, что мурманская цензура в середине 1930-х гг. не была готова выполнять свои обязанности в полном объеме, поэтому стратегически важные районы на территории Кольского Севера управлялись ленинградским отделением Главлита напрямую. Одним из таких стал г. Хибиногорск (Хибиногорский Горлит)[40]. Вместе с тем, такое решение было временным и не могло решить всех проблем, поэтому в 1938 г. он был возращен под управления Мурманска.

Возможно, такой подход был вполне обоснован, поскольку значимость Кольского полуострова в военно-стратегическом и промышленно-экономическом аспектах вплоть до конца 1930-х гг. была не велика, даже, несмотря на всю грандиозность строительных мероприятий 1930-х гг.

31 марта 1938 г. Ленинград создает Окружные отделы по делам литературы и издательств (Окрлиты). Задачи этой реорганизации состояли в улучшении контроля над перемещениями уполномоченных в районах, поднятии уровня руководства районных цензоров[41].

Конечно, для скорейшего решения проблемы представительства цензурных органов в районах Мурманской области у власти не хватало ни финансовых возможностей, ни кадровых резервов. В отчете за первый квартал 1939 г. отмечалось, что «в ряде районов новой области никакого предварительного контроля над газетами не было»[42], – проведенный анализ предыдущих лет показывает, что такое явление могло иметь место, сомнения возникают в другом утверждении, что «в первом квартале 1939 г. имеется такое положение, что во всех районах области имеются Уполномоченные и ни одна газета и друг. печатная продукция не выходит без предварительного контроля органов цензуры»[43].

Противоречие заключается в том, что, во-первых, за короткий срок смогли полностью обеспечить все районы цензорами, в то время как этого практически не удалось сделать за весь предшествующий период; во-вторых, центральный аппарат организовывался семь месяцев; в-третьих, в ряде документов указывалось, что после организации области при распределении работников партийные структуры направляли их в другие учреждения, а цензурные органы комплектовались по остаточному принципу. Более того, имело место и простое преувеличение. Это делалось для того, чтобы показать достижения недавно образованной области.

Создание каналов связи между структурными звеньями прошло несколько этапов.

В 1924 г. Москва не располагала данными о работе мурманских цензоров, более того, в столице имелась информация, что Гублит упразднен[44]. Мурманск это отрицал и приводил данные о своей работе[45]. Конечно, претензии Главлита были беспочвенны, но сам этот факт доказывает слабую связь между центром и периферией. В тоже время переписка показала, что между районами и Мурманском существовали проблемы в обмене информацией. Во второй половине 20-х гг. изъяны в информационном обмене между Москвой и Мурманском оставались[46].

Неэффективность организации информационных каналов отмечается и между Ленинградом и Мурманском в 1920-х гг.[47]. Незнание ситуации на местах и отсутствие указаний как работать на периферии серьезно осложняли работу.

Между тем, в начале первой половины 1920-х гг. Гублит не мог адекватно руководить работой волостных цензоров, поскольку, во-первых, руководящие материалы поступали из Мурманска в волости через иные структуры, во-вторых, не было средств для проведения инспекции[48].

Ситуация не изменилась и через три года[49], более того, финансовые проблемы усугублялись крайне слабым развитием дорожной инфраструктуры. И, наконец, кадровый дефицит и быстрая сменяемость сотрудников цензуры не позволяли выделить и подготовить работника, который бы консультировал и инспектировал районных уполномоченных[50].

Оценка управления цензурной вертикалью от Ленинграда до районов в течение 1920-х гг. была поставлена на Областном совещании: «руководство со стороны Областлита Окрлитом и со стороны Окрлита Райлитами недостаточное»[51].

Отчасти проблемы, мешающие работе, к середине 1930-х гг. Ленинградом были исправлены, но не все: технический аппарат часто не справлялся со своими обязанностями – приказы вовремя не пересылались, высылка денег по приказам задерживалась на месяц[52].

К концу 1930-х гг. ситуация на периферии начинает улучшаться. Правда, проблемы в информационном обмене между аппаратом и уполномоченными имели место быть. Главлита акцентировал внимание местных цензоров на том, что предоставление отчетов районов в Обллит остается нерегулярным[53]. Надо полагать, указания центра имели недостаточный эффект и через три месяца ситуация складывалась следующим образом: от цензора Куранова Мурманск не получал сводки вычерков по нескольку месяцев; Мончегорск и Кола, делая необходимые вмешательства в печатный материал, не информировали о результатах своей деятельности Обллит, а цензор Лучин (Кандалакша) не вовремя присылал сделанные им вычерки[54].

В период войны представители Обллита редко выезжали в районы[55], а на приезд в Мурманск из районов требовалось 2-3 недели, иногда и месяц. С городами, которые располагались рядом или были связаны дорогами с Мурманском, связь осуществлялась без каких-либо осложнений (например, Мончегорск, Кола)[56].

Эффективные каналы связи с районами так и не были налажены к концу войны: осуществлялось мало выездов к районным цензорам, Обллит не информировал последующий контроль[57].

В отчетах всегда отмечалось, что с ВКП(б) и ОГПУ/НКВД все вопросы решаются и налажена деловая связь. В отчете за 1926 г. указывалось, что связь с партийными организациями и политическим контролем ОГПУ существует, и все вопросы решаются[58]. Анализ архивного материала позволяет утверждать, что на протяжении 1920-х гг. сотрудничество между этими учреждениями существовало, но это происходило не так четко, как показывается в отчетах.

Например, шероховатости возникали в работе с ОГПУ. В обязанности данной организации входил ряд функций: контроль правильности исполнения клубами культурно-массовых мероприятий, разрешенных мурманскими цензорами[59], проверка работы типографий[60]. Но мурманский Окрлит не всегда вовремя высылал соответствующую документацию или не присылал ее вообще[61], что не позволяло ОГПУ выполнять свои функции в полном объеме. В начале 1930-х гг. связь между цензурными органами и ОГПУ была нарушена: «отсутствие, какой бы то ни было увязки с ПК Мурм. ОГПУ»[62].

Скорее всего, проблемы в обмене информацией возникали и с партийными структурами, поскольку в 1926 г. «связь с Губкомом осуществляется через отдел печати»[63] – а при общей загруженности работников можно предположить, что качество выполнения работниками своих обязанностей было невысоко.

Партийные органы подбирали работников для мурманского отделения Главлита[64], а ОГПУ предоставляло им допуск к секретным документам[65] – скорее всего, это не являлось простой формальностью, а фактически происходило их утверждение в должности цензора, поскольку ОГПУ мог отвести кандидатуру.

Дефицит кадров стал причиной отхода от норм и правил работы органов цензуры, при этом местные ячейки ВКП(б) сами сознательно шли на это: «цензурный просмотр материала, поступающего в газету “Полярная Правда”, “Вестник Горсовета” до настоящего времени производится редколлегией из 3-х человек, выделенной Губкомом ВКП(б), которой Гублитом переданы полномочия по просмотру, за отсутствием в Гублите освобождённого работника»[66].

Органы цензуры сотрудничали и с губернским отделом просвещения: «вопросы, требующие идеологически-художественной оценки, согласовываются с Губполитпросветом»[67] и административным отделом.

Работа с административным отделом осуществлялась не всегда гладко, обе стороны допускали оплошности. Сотрудники отдела иногда не проверяли разрешения, выданные цензорами, на культурно-массовые предприятия[68]. В свою очередь, работники Окрлита, выдавая разрешения, выходили за пределы своей компетенции: «Адмотдел просит в дальнейшем при выдаче Вами разрешений на постановки того или иного зрелища, без указания времени начала и конца такового и др. указаний регулирующих внутренний распорядок, техническую сторону постановки и т.п., т.к. последние моменты регулируются Адмотделом»[69].

Для эффективного руководства создавались, как специальные отделения: «в целях борьбы с халтурой мы создали репертуарно-художественную комиссию»[70], так и совместные контролирующие инстанции: «в целях осуществления пересмотра, имеющихся в Мурманске библиотек – книжного наличия, была выбрана комиссия из состава служащих организаций: политконтроля ОГПУ, Гублита, от Губкома ВКП(б), от Губкома ВЛКСМ(б), от Губполитпросвета, от центральной библиотеки»[71].

В 1924 г. функции Репертуарного комитета на территории Кольского полуострова исполняли органы Главлита, но вот отчетности за 1924 г. о проделанной работе Главрепетком так и не увидел[72].

В начале 30-х гг. появляются первые сведения о создании условий к самоконтролю общества: «Лен. Репертком предлагает Вам усилить наблюдение за репертуаром театров и кружков, вовлекая в эту работу организации и общественность на местах, разъясняя нашу репертуарную политику»[73].

В 1931 г. происходит усложнение системы по контролю над клубной деятельностью и создается дополнительная организация – художественно-политический совет[74].

В целом, директивные органы к проблемам цензуры на Кольском полуострове в середине 30-х гг. проявляли мало внимания. Например, Окружной исполком не стремился выделять помещений и работников для органов цензуры[75].

В 1941 г. укрепляется связь между органами Главлита и НКВД. Органы цензуры должны были, во-первых, предоставлять районным уполномоченным НКВД основные документы цензуры, сводки важнейших вычерков из районной печати, во-вторых, доводить до сведения силовых структур факты, причины задержания и конфискации печатных изданий в районе, в-третьих, информировать о грубых случаях нарушения районными организациями, учреждениями и отдельными лицами правил цензуры[76].

Однако эти требования выполнялись не всеми районными уполномоченными, так цензор Петрова по Кандалакшскому району недобросовестно исполняла данное распоряжение[77].

К началу Великой Отечественной войны мурманская цензура так и не смогла решить структурные проблемы, следствием этого стало ее недостаточно эффективное функционирование, что вызвало наложение взыскания на начальника Обллита. Но в течение войны вопросы были решены и с П. Хлопотова взыскание было снято[78].

Как отмечалось накануне войны взаимосвязь между военными цензорами и цензорами Главлита усилилось, и это иногда приводило к столкновению: «препровождая копию отношения и “обзора” на “Полярную Правду” военного цензора 14 Армии майора Шевнина прошу Вас:1. Указать этому цензору, чтобы он впредь Обллит не поучал и не выступал в качестве директивного органа»[79].

Анализ структуры органов цензуры показывает, что реализация политики ВКП(б) осуществлялась не поэтапно, а определенными рывками, созданные элементы оказывались неустойчивы. Информация еще не обладала связующим звеном в структуре.

В послевоенный период каких-либо изменений в структуре мурманской цензуры не отмечено. В 1947 г. происходит стабилизация в перемещении кадров из цензурных органов в другие структуры и введена новая должность начальник спецчасти. Всего работников было 16 человек из них 6 нештатные уполномоченные[80]. В 1950 г. Обллит поставил вопрос об увеличении штата на одного человека, но получил отказ[81].

В первый год мирного времени ситуация на районном уровне была в принципе для этого периода нормальной, однако имели место изъяны, которые в дальнейшем могли негативно отразиться на работе: совместительство, некачественное исполнение цензорских функций[82].

В послевоенный период территория Мурманской области увеличилась, что повлекло за собой необходимость распространения на нее контроля со стороны цензуры. В созданном Печенгском районе выходила газета “Советская Печенга”, но возникли трудности в подборе работника на должность цензора, несмотря на то, что Государственная Штатная комиссия в начале августа 1946 г. утвердила эту должность, она на 15 августа все еще оставалась вакантной. На момент составления письма 10 января 1947 г. освобожденного уполномоченного так и не удалось найти, а функции цензора, видимо, исполнял совместитель[83].

В 1947 г. Главлит СССР вновь, как и перед войной, стремиться пресечь быструю сменяемость цензоров на районном уровне, однако на Кольском полуострове воплотить в жизнь политическую линию центра смогли только в 1948 г.[84].

В послевоенное время вновь, как и в 1939 г., с частью уполномоченных (Териберского, Терского, Ловозерского районов) Мурманск не мог наладить связи. Отмечалось, что писем и других директивных документов не достаточно для организации нормальной работы цензуры в районах, необходимы выезды и инструктаж на месте[85].

В 1947 г. отмечается улучшение в обмене информации и руководстве районами в целом. Так руководство посетило один раз Кандалакшский район, в Кировском, Мончегорском, Кольском и Полярном районах побывало по два раза. Уполномоченные Териберского, Печенгского, Кольского и Кандалакшского районов вызывались для инструктажа в Обллит. Однако не удалось ни побывать на месте, ни вызывать в Мурманск уполномоченных Ловозерского и Терского районов. Несмотря на этот негативный момент, в общем ситуация оценивалась позитивно и отмечалось, что Обллит контролирует работу районных уполномоченных и имеет представления о своих кадрах в районах[86]. Однако в 1948 г. вновь отмечаются сбои в обмене информацией между аппаратом и уполномоченными Обллита[87].

Вообще, цензурная структура медленно перестраивалась на мирный лад, так уполномоченные затягивали возвращение военного перечня и не информировали аппарат о получении нового перечня на мирное время[88]. По истечению двух месяцев это требование выполнил только уполномоченный по Ловозерскому району[89].

После войны имело место недопонимание между мурманским отделением Главлита и Военно-морской цензурой. Так, в 1947 г. издание газеты “Строитель” (принадлежала Управлению “Северстроя” Министерства по строительству военно-морских сооружений) поручалось типографии газеты Северного флота “Краснофлотец”, соответственно и ее цензурирование должен был осуществлять военный цензор, но Военно-морская цензура (Москва) запретила ему контролировать газету[90].

В 1948 г. циркуляром Уполномоченного Совета Министров СССР по охране военных и государственных тайн в печати за № 37/3050с Мурманская область была отнесена к особым районам Крайнего Севера СССР [91].

Изменение статуса не повлекло за собой структурных изменений, а лишь увеличило перечень секретной информации, а это в свою очередь подняло вопрос о более кропотливой подготовке и работе цензоров.

В 1953 г. мурманские органы цензуры переводятся в подчинения МВД, а и.о. начальника, потом начальник, 11 отдела УМВД Мурманской области был назначен майор М.А. Зорин, но, как и во всей стране, органы цензуры недолго находились в структуре МВД.

В 1956 г. аппарат Обллита состоял из начальника, старшего цензора, трех цензоров предварительного и последующего контроля, цензора по библиотекам, спецработника и курьера-уборщицы[92]. Вплоть до середины 1960-х гг. каких-либо структурных изменений в аппарате не происходило.

Необходимо отметить, что должность старшего цензора была введена на Кольском полуострове после войны. Однако руководству Обллитом не удалось подобрать квалифицированного сотрудника, и работа старшего цензора вызывала недовольство рядовых работников цензуры[93].

Развитие ситуации на районном уровне происходило более динамично, но и проблем в организации и функционировании районных представителей Обллита было больше.

В 1950 г. отмечается факт не информирования уполномоченными партийных, советских и профсоюзных органов в районах о работе по очищению книжных фондов[94].

Документы за 1953 г. показывают и другие трудности, возникшие у районных цензоров. Отмечается не просто проблемы в руководстве районами со стороны Обллита, а обращается внимание на плохой анализ развития ситуации в районах[95].

Улучшение руководства уполномоченными происходит во второй половине 1950-х гг. Так, в 1959 г. работники Обллита провели занятия с местными цензорами в городах Кировск, Кандалакша, Полярный и районах Ловозерском, Печенгском, Кольском[96].

Улучшение качества контроля на районном уровне отмечается после сокращения цензоров-совместителей. В новых условиях редакторы районных газет стали внимательнее проверять поступающий в печать материал, а на станицах газет стало меньше публиковаться сведений, составляющих военную и государственную тайну, хотя, конечно, ошибки встречались[97].

С 12 по 17 апреля 1960 г. деятельность мурманского Обллита была проверена цензором седьмого отдела Главлита СССР И.М. Акимовым, совместно с начальником вологодского Обллита Л.Г. Смирновым. Отмечалось, что связь между районами и Мурманском налажена. Работники Управления регулярно посещают своих коллег в районах, а последние, в свою очередь, приезжают на инструктаж в Мурманск.

Наряду с положительной стороной отмечались и шероховатости. Указывалось, что «Обллит не дает письменных заключений и рекомендаций по годовым отчетам районных цензоров». Скорее всего, с этим не были согласны мурманские цензоры, поскольку это предложение подчеркнуто красным карандашом и на полях поставлен знак вопроса[98].

В 1962 г. в городах Кировск и Кандалакша ликвидируется представительство Обллита, а в Печенгском районе должность цензора оставалась вакантной. Ситуация в Печенгском районе выявила две противоположенные тенденции: с одной стороны, районные власти выделили сотрудника для выполнения функций цензора, но он не подходил по уровню образования и от него Обллит отказывался; с другой стороны, люди со средним и высшим образованием не хотели работать цензором на ставку в 70 рублей[99].

Взаимоотношения с партийными структурами и МГБ/КГБ в большинстве своем развивались без каких-либо осложнений, по крайней мере, в источниках нет информации, указывающей на это. Более того, каких-либо данных о взаимоотношении с силовыми структурами практически нет, а характер работы с ВКП(б)/КПСС всегда преподносится с позитивной стороны. Правда, отмечались определенные шероховатости на районном уровне, но они не являлись массовыми.

Более критично дана характеристика работы с ведомствами и организациями. Указывалось, что не все учреждения соответствующим образом проводят контроль литературы, не всегда предоставляют информацию о проведенной работе.

Основной тренд послевоенного периода развития структуры – это стабильность и поступательность организационного устройства. Особое значение в этот период приобретает информация, которая позволяет отказаться от части районных представителей и эффективнее организовать работу структуры и системы органов контроля.

2.2. Характеристика работников органов цензуры 1922 – 1964 гг.

Источниковая база не позволяет составить подробной характеристики сотрудников цензуры в 1920-е гг. При анализе структуры указывалось на отсутствие постоянных работников, их частую сменяемость, это, надо полагать, не способствовало созданию традиций работы и установлению личных связей с иными структурами.

В архиве Мурманской области имеются анкетные листы за 1926 г на первых работников мурманской цензуры.

Пикин Иван Петрович (1888 года рождения) – инспектор по делам печати и зрелищ и по совместительству зав. Мургублитом, сын рабочего, член ВКП(б) с 1918 г., окончил историко-экономическое отделение  Коммунистического института им. Крупской в Ленинграде[100].

Розин Аркадий Александрович (1896 года рождения) – уполномоченный Гублита в редакции “Полярная Правда”, мещанин, член ВКП(б) с 1919 г., образование высшее[101].

Левицкий Александр Валерианович (1903 года рождения) – секретарь Гублита, рабочий, член ВКП(б) с 1925 г., образование среднее (горное училище)[102].

В 1927 – 1928 гг. руководителем мурманского Окрлита стал заведующий Окроно Меллер Александр Моисеевич, а функции секретаря выполнял секретарь Окроно Коновалов Иван Никифорович (в 1927 г. исполнял обязанности заведующего Гублитом, до назначения на эту должность Короткевича, которого сменил А.М. Меллер)[103]. С 1 мая 1928 г. А.М. Меллер избирается секретарем Окружного Исполкома, а руководство цензурой переходит к инспектору Политпросвета Ивановой Татьяне Иосифовне[104].

В источниках нет данных, характеризующих образовательный уровень цензоров в 1920-е гг., нет сведений и о проводимых мероприятия по повышению уровня знания работников. Скорее всего, при вступлении в должность цензора работник знакомился с определенными документами, но как таковая система проверки и повышения уровня знаний отсутствовала (в тех условиях организовать ее практически было не возможно).

В результате проверки работы мурманского Окрлита в 1931 г. обнаружились серьезные изъяны. Руководителем окружной организации Главлита с 24 апреля 1931 г. был назначен инспектор политпросвета Белков, который свои обязанности выполнял крайне неудовлетворительно. Редактор газеты Павлов, которому Белков доверил вести цензуру, не имел представления о содержании “Перечня”[105].

Ленинград стремился оказать помощь в организации мероприятий по повышению уровня знаний уполномоченных.  Он предлагал цензорам изучать материалы журналов “Большевистская печать” и “В помощь районной и политотдельной газете”, в которых показывались задачи цензуры, указывались положительные и отрицательные стороны районной печати[106].

Желание Ленинграда и Москвы повысить уровень подготовки цензоров на периферии в 1930-е гг., скорее всего, так и не достигли желаемого результата. Обучение “ремеслу цензурирование” так и не стало отдельной областью деятельности, оно происходило в процессе работы.

Конечно, задач, стоящих перед цензором на Кольском полуострове, было меньше, чем в Ленинграде. В основном, они ограничивались только военно-экономическим аспектом, но с течение времени перечень запретов в этой области увеличивался. Более того, несмотря на то, что Мурманск не являлся политико-идеологическим центром, это не снимало обязанностей цензоров контролировать эту область.

На основании докладной записки “О состоянии печати в округе” можно создать общее представление о политико-идеологическом и общекультурном уровне работников, связанных с издательской деятельностью (в том числе и цензоров) в 1936 г.

В ней отмечается, что, по сравнению с 1935 г., качество фабрично-заводских и районных газет в 1936 г. несколько улучшилось, но вместе с тем указывается, что идейно-политический уровень содержания газет низок, а культурно-политический уровень редакторских кадров невысок[107].

Довольно низкий образовательный и профессиональный уровень работников цензуры к началу Великой Отечественной войны остался без изменений. Наряду со слабым знанием руководящего материала и методов работы, практически отсутствовали курсы по повышению квалификации районных цензоров (уполномоченные из отдаленных районов приезжали в Обллит 2 раза в год, а из близлежащих райлитов по 3 – 4 раза). Надо полагать, что до 1939 г. в распоряжении цензоров практически не было политико-идеологической литературы. Только в первом квартале 1939 г. у цензоров появился “Краткий курс Истории ВКП(б)”[108], во втором квартале 1939 г. в распоряжении цензоров имелись “Вопросы ленинизма”, но не было в достаточном количестве сочинений Ленина и справочной литературы[109]. К 1941 г. дефицит идеологической литературы был изжит, но возникла проблема в изучении этого материала и применение его на практике[110].

Вновь к проблеме качества цензорского состава вернулись в 1941 г. Теперь предпринимались более целенаправленные шаги. В контексте надвигающейся войны цензоров ориентировали обращать внимание на военный аспект. Указывалось о необходимости изучения уставов и других документов РККА, ВМФ, и в целом ориентироваться в военном деле[111].

Помимо проблем в процессе подготовки кадров, существовала и серьезная недоработка в самом процессе организации работы – отсутствовал, так называемый, план работы. Он вводится только в начале 1940-х гг.[112].

Наряду с негативными моментами имели место и определенные положительные черты: с работниками областного аппарата раз в пятилетку проводилась техучебу, правда, в конце 1939 г. обучение прекратилось[113].

Как уже отмечалось, образовательный уровень цензоров не был высок. Так, в 1939 г. из 14 работников никто не имел высшего образования, девять человек получили “среднее” и пять начальное образование. 10 человек являлись членами ВКП(б), 2 кандидатами и один член ВЛКСМ. По социальному происхождению: четверо выходцы из рабочих, десять из крестьян.

Причины низкого профессионального и образовательного уровня цензоров различны: от общих (общий кадровый дефицит, плохое финансирование), до сугубо ведомственных.

Люди не желали идти на работу в цензурные органы, поскольку зарплаты были очень низки, а ответственность большой. Более того, цензоры не могли рассчитывать на получение путевок на курорты и дома отдыха[114].

В период войны не было предпринято шагов по поднятию престижа работника цензуры: зарплаты оставались низкими (уполномоченный получал 575 руб., начальник Обллита - 1400 руб.; в то время как редактор областной газеты – 3200 рублей (с полярными надбавками), инспектор Горторготдела – 800 руб.), получали обычную столовую карточку, начальник Обллита не имел пропуска в закрытый магазин. Районные, партийные и советские представители власти продолжали рассматривать органы цензуры, как чужеродный элемент и не стремились помочь в решении существующих проблем[115].

В период войны отмечается естественное колебание состава сотрудников Обллита.

Впервые, за все время существования мурманской цензуры, в 1943 г. отмечается дифференцированный подход Мурманска в отношении к районам «некоторым цензорам в районах Обллита давал специальные указания применительно к данному району, например, Мончегорскому району – центру цветной металлургии – указано, как освещать в печати работу медно-никелевого комбината. Это дало возможность своевременно предупредить цензора о возможных ошибках и помогло ему правильно ориентироваться»[116].

В послевоенный период власти вновь обратились к проблеме совместительства. В 1947 г. отмечаются первые шаги к разрешению этого вопроса, запрещалось совмещать несколько должностей работникам одного учреждения[117].

Совместительство приводило к тому, что работники исполняли функций цензоров не качественно, не были заинтересованы в работе. Как правило, назначения происходили без учета желания работников в порядке партийных решений. Такого рода цензоры-совместители по своему политическому, культурному уровню, вообще по опыту работы стоят ниже редакторов. К добросовестному исполнению обязанностей цензоров не располагала и низкая зарплата. Если редактор районной газеты получал 1100 – 1200 рублей в месяц, то цензор в районе или в областном аппарате Обллита – 500-600 рублей[118].

После войны организация учебного процесса качественно улучшается, появляются задачи, которых ранее не было. Но уровень их решения был еще, по мнению Главного управления, низок. Главлитом в 1948 г. отмечался низкий уровень кадрового состава по деловым качествам, общеобразовательной и политической подготовке[119].

Наглядным примером низкого профессионализма работников цензуры являются результаты решенных ими задач. Так, из 10 человек, только 7 предоставили решения. Из них никто не получил отлично, удовлетворительно – 3 человека, плохо – 4 цензора. Из областного аппарата решили задачи два цензора (т.т. Зимичева и Глухов) и оба получили оценку – удовлетворительно. Только один из районных цензоров – т. Шишова решила задачи, не допустив разглашений, однако сделала в ряде случаев излишние вмешательства[120].

Проводилась работа по повышению качественных характеристик работников Обллитом, которая реализовывалась по трем направлениям: организации цензорской учебы, политической учебы и повышения ответственности за порученное дело. Помимо этого, практиковалось, как индивидуальное, так и коллективное изучение “Перечня”, “Обязательных правил цензуры”, “Сводных указаний”, “Инструкций цензора”[121].

Работники цензуры нарушали правила передачи дел при отъезде из района доверенным лицам. Это, например, отмечено в Кировском и Саамском районах. При отъезде уполномоченные не информировали Обллит о передачи заместителю права ведения цензуры и не составляли специальных документов[122].

Проблема текучести кадров была характерна, как для второй половины 1940-х гг., так и для начала 1950-х гг. Причем этот процесс имел место, как в Обллите, так и в районах[123].

В 1952 г. начальник мурманского Обллита Е. Зимичева предложила в целях сужения круга лиц, допускаемых к секретным и совершенно секретным документам, прекратить перманентную смену цензорских кадров в районах и утвердить в каждом районе постоянных заместителей районных уполномоченных Обллита. Необходимо отметить, что в этом же письме Е. Зимичевой отмечается изменения понимания работы цензоров у представителей местных властей: «эти же цели преследовал Обком ВКП(б), который включил всех районных уполномоченных Обллита в свою контрольно – резервную номенклатуру»[124].

По сравнению с довоенным периодом образовательный уровень цензоров вырос, но не стоит переоценивать эту тенденцию. Поскольку людей с высшим образованием практически не было.

В 1950 г. начальник мурманского Обллита Н. К. Романов (в этой должности с декабря 1945 г.) закончил высшую партийную школу при ЦК ВКП(б), в графе “специальность по образованию” поставлен прочерк. Его заместитель Е.А. Зимичева в 1950/1951 гг. училась на первом курсе в вечернем университете марксизма-ленинизма[125].

После ухода Н.К. Романова с должности начальника, людей с высшим образованием не было, а его обязанности стала исполнять Е.А. Зимичева (к тому времени обучавшаяся на втором курсе). Ее заместителем стала А.Ф. Подрезова (в тот момент училась на третьем курсе заочного Мурманского учительского института)[126]. В 1953 г. А.Ф. Подрезова уволилась по собственному желанию.

“Сведения о составе штатных кадров мурманского Обллита на 1 января 1951 г.” позволяют охарактеризовать, как структуру, так и кадровый состав мурманского отделения Главлита на конец 1950 г.

По штатному расписанию должны были быть начальник, зам. начальника, начальники отделов и цензоры. Как и положено присутствовали начальники и его заместитель. Функции начальника отделов выполняли цензоры, которых предполагалось набрать пять в штат, но фактически действительно в штате было четыре человека, а один районный цензор работал по совместительству. Таким образом, всего было 6 (7) цензоров.

Из них четыре женщины, пять членов партии и один беспартийный. Один с высшим образованием (Н.К. Романов), два со средним и 3 с неполным средним. По национальному составу все русские. По стажу работы: один начал работать с 1950 г., один работник – с 1947 г., два – с 1946 г., два – с 1941 – 1945 гг.[127].

Внештатных сотрудников Обллита в районах на 1 января 1952 г. было всего девять. Все русские. Четыре женщины и пять мужчин. Один работник с высшим образованием (закончил Высшую школу профдвижения и профуниверситет), пять – с незаконченным высшим (на момент составления списка обучались или прервали учебу в Мурманском учительском институте, Ленинградской партшколе, Алтайской партшколу, Соликамском учительском институте), три – со средним образованием. Все состояли в партии[128].

В 1953 г. образовательный уровень цензоров повышается. С высшим – два человека, с незаконченным высшим – четыре, со средним – пять, с незаконченным средним – четыре, с неполным средним - один. Две последние категории выделены фигурной скобкой и на полях поставлен знак вопроса. Два человека с высшим образованием юристом и агрономом, три преподавателями с незаконченным высшим и средним.  Стаж работы до одного года – четыре человека, до трех лет – восемь человек, свыше трех лет – четыре человека[129].

В 1954 г. ситуация с работниками, имеющих высшее образование ухудшилась, и специалистов с законченным высшим образованием не было[130].

Одним из интересных аспектов в изучении работника органов цензуры на Кольском полуострове является характеристика психологического климата в коллективе. Для 1920-х – 1930-х гг. этот вопрос менее актуален, поскольку не существовало как такового коллектива.

Отмеченный выше низкий социальный статус сотрудников цензуры в 1920-е – 1930-е гг. являлся одной из причин халатного отношения к своим обязанностям. Показательный пример в этом случае отношение инспектора Окрлита Мурманского округа Белкова (1931 г.), который не уделял никакого внимания работе мурманской цензуры и передавал свои полномочия по контролю над газетами иным лицам без оформления соответствующих документов[131].

Начиная с конца 1930-х гг., на уровне аппарата Обллита можно говорить о тенденции начала складывания коллектива. С 1941 г. в архиве имеются документы (протоколы закрытых партсобраний), которые позволяют создать общее представление по обозначенному аспекту.

Можно утверждать, что к 1941 г. не сложилось норм и правил работы. Отношение к поручению начальства отдельными работниками (тов. Бачуров) было несерьезное, руководящие материалы сотрудники Обллита знали недостаточно хорошо[132], только один цензор Кабанов посещал лекции Горкома ВКП(б)[133].

Наряду с этой негативной тенденций у сотрудников Обллита появляется осознание необходимости более серьезного отношения к работе, повышения общекультурного и профессионального уровня[134].

К сожалению, за период войны не обнаружено документов на основании, которых можно проследить отношение к работе, атмосферу в коллективе. Но во время Великой Отечественной войны существовала большая текучесть кадров, что не способствовало развитию позитивного отношения к работе.

В послевоенный период, коллектив стал более целостным, чем в предвоенные годы, даже, несмотря на то, что сменяемость состава Обллита была все же высока. Это можно объяснить тем, что механизм подготовки цензоров становится значительно лучше, и это обуславливает большую степень интеграции.

Но, несмотря на это, имело место и халатного отношения к работе, к повышению своего профессионального уровня. Более того, встречаются примеры, когда сотрудники напрямую заявляли о своем не желании работать цензорами. Так поступила Титова Мария Алексеевна на своей аттестации в 1948 г., ее не устраивали ночные смены[135]. Правда, другие работники, проходящие аттестацию, не высказывали не желания работать цензорами.

Весьма показательным является случай, произошедший в 1964 г., с цензором Большаковым. Скорее всего, он с первых же дней своей работы в Обллита рассматривал ее как временную и при появлении возможности изъявил желание прекратить свою цензорскую деятельность. В этом случае интересно то, что коллектив возмутило такое поведение своего коллеги. Это общее негодование четко выразил Романов «коллектив принял ваш уход болезненно. Вы волынили 8 месяцев…»[136]. В тоже время этот эпизод показывает, что, несмотря на перманентную сменяемость цензоров, существовал коллектив и, надо полагать, одним из условий достаточно быстрой интеграции в него новых работников обеспечивал образовательный процесс.

Послевоенный период отмечен качественным улучшением не только структуры, но работников цензуры. Правда, он стал не столь впечатляющим как в Ленинграде или Петрозаводске. Скорее всего, здесь сказалось, что промышленно-экономическая динамика региона была выше, чем в Карелии, а количество и качество образованных людей было ниже, чем в Ленинграде.

2.3. Функционирование цензуры 1922 – 1964 гг.

Наряду с контролем над информационным пространством, в функции цензурных органов входил и просмотр посылок. В этом виде контроля мурманские органы Главлита координировали свою деятельность с таможней и почтой[137].

Также осуществлялся учет копировальной техники (регистрация в Гублите и Губотделе ОГПУ), а на лиц, работающие на ней, заводились анкеты[138].

Регистрация, по просьбе ОГПУ, радиостанций промысловых судов Севгосрыбтреста и Желрыбы[139].

Также контролировалась культурно-массовая деятельность в клубах. Конечно, Гублит выполнял, возложенные на него функции, но отмечались случаи нарушения клубами правил проведения массовых мероприятий (вечера самодеятельности с танцами устраивались без согласования с художественной секцией Губполитпросвета, устраивались танцы без разрешения Гублита, разрешения на прокат кинофильмов брались после завершения сеанса)[140].

Нарушения распоряжений работниками клубов имели место и в начале 1930-х гг.[141].

Отсутствие навыков и традиций цензурирования, приводили к некачественному исполнению цензорских обязанностей. Например, выдавались разрешения на демонстрацию кино без сравнения их со списком запрещенных к показу фильмов. В этой ситуации ОГПУ отмечало обнаруженные недочеты и побуждало мурманское отделение Главлита выполнять свои обязанности более качественно[142].

Причины сбоя работы органов цензуры состояли не только в субъективном (человеческом) факторе, но и в объективных обстоятельствах: отсутствие систематизированного списка запрещенных пьес; межведомственная неотрегулированность (например, петрозаводским агенством Совкино высылались фильмы, не имеющие при себе установленных Главреперткомом паспортов); материал спектаклей, концертов представлялся на просмотр за несколько часов до постановки[143].

1. Периодическая печать, печатные издания и типографии

Расширение сети учебных заведений повлекло за собой и увеличения литературы. В таких условиях цензоры ограничивали тираж издаваемой литературы количеством учеников в учебном заведении, например, разрешалась публикация пособий по арифметике для курсов техпропаганды, но его тираж не должен был превышать потребностей курса при рудоуправлении[144].

Появление учебных учреждений, а также развитие промышленности в Заполярье, требовали научного изучения Кольского Севера. Результат этой интеллектуальной деятельности – книги. Цензурные органы проверяли их на соответствие директивным документам. Один из примеров – сборник по экономике Мурманской округа в 1938 г. Цензурные органы запретили его публиковать до выяснения цели и заказчика данной книги[145]. Через шесть дней ситуация прояснилась и оказалось, что сборник издается по указанию Окрисполкома[146]. Публикации такого рода литературы были весьма редки[147].

Препятствием для бесперебойного функционирования цензуры в 1920-е гг. стала пока еще не проникшая в общественное сознание традиция, норма подчинения определенным ограничительным правилам в информационном пространстве.

Например, работники типографии, несмотря на неоднократные предупреждения, печатали материал без регистрации в Гублите, более того, отмечались случаи постановки фиктивных разрешительных номеров Гублита. В свою очередь, сотрудники цензуры предупреждали, что о таких фактах в дальнейшем будут сообщать в прокуратуру, Главлит для привлечения к ответственности[148].

К факторам, сдерживающим функционирование цензуры, также можно отнести и, если так можно выразиться, общий дефицит информационной продукции. Так изъятие книг из библиотек иногда приводило работников цензуры к противоречию. Формально они должны были конфисковывать все книги, которые значились в списках, но это привело бы к пустым библиотечным полкам. Это вызывало у них колебания в реализации директив об изъятии книг. Например, подобные замешательства возникли при проверке школьной библиотеки, в которых были обнаружены книги для классного чтения В. и Э. Вахтеровых, подлежащих изъятию. Изъятие этих книг могло отразиться на работе школы, поскольку не было поступления новых учебников[149].

Приступая к анализу цензурирования печатной продукции необходимо отметить, что контроль над серьезной литературой (книги, брошюры) даже во второй половине 1930-х гг. не осуществлялся мурманскими цензорами, а передавался Ленинграду[150].

Причины этого различны, может быть, власть считала, что периферийные органы не готовы к этому, а, может быть, это было связано с тем, что  Кольский полуостров  являлся местом ссылки спецпереселенцев и других элементов, которые советская власть считала “политически ненадежными”.

Возможно, руководство страны предполагало, что эта категория людей воспользуется органами печати для антипартийных выступлений. Но в действительности все было иначе: «в связи с созданием у нас новой хозрасчетной организации Севникель местная печать широко пропагандирует новые месторождения, причем авторами статей в своем большинстве являются ученые, отбывающие у нас срок за участие в разных вредительских организациях (проф. Чирвинский, Катульский, Джаксон, Серк и т.д.). Статьи, которые они пишут, не представляют из-за своей аполитичности и непонятной научной терминологии интереса для широких трудящихся масс»[151].

Задачи мурманской цензуры в основном сводились к цензурированию газет, радиопередач и контролю над деятельностью библиотек, клубов и других мест просветительской работы.

Анализ “вычерков” – материал, который по определенным причинам не допускался к печати – показал, что основное внимание цензоров концентрировалось на военно-экономическом аспекте, а политико-идеологические “вычерки” встречаются реже, более того, директивные указания Ленинграда и Москвы в основном относятся к первой группе.

Характеристику “вычерков” следует начать с первой группы, при этом основное внимание будет обращено на специфику деятельности мурманской цензуры.

Для иллюстрации следует привести несколько примеров. Так, «упоминать военно-морскую базу “Полярное” и помещать ее в открытой печати – воспрещается»[152]; «…было задержано распространение газеты “Хибинский рабочий” от 14 ноября с.г. в связи с опубликованием статьи зам. директора Ловчорритовского комбината тов. Смирнова под заголовком “Вместо 800 т – 3000 т концентрата будет давать Ловчорритовая фабрика”… т.к. 2-я производ. мощь предприятия работает на военную промышленность (показ. в статье)»[153]; «…заготовительные цены на пушмехсырье публиковать в газетах ни в коем случае нельзя»[154].

В сводке важнейших вычерков предварительной цензуры за время с 1 января по 1 февраля 1935 г. из шести примеров: три относились к Северной военной флотилии, два – к экспорту, один – об учебе Красной армии и допризыве на флот[155].  С 1940 г. сводки меняют свое название и именуются “Сводка важнейших вычерков предварительной цензуры военно-экономического характера по Мурманской области”, более того, термин “идейно-политический” в названиях сводок вычеркивается.

В периоды выборной кампании, вообще, и, в частности, 1941 г. контролирующие органы усиливали контроль над информацией, и стремились не допустить распространений секретных сведений[156].

Запрещалось публиковать сведения о лагерях НКВД на территории Мурманской области и их деятельности[157] и не разрешалось распространять сведения о строительстве и работе доков судоремонтного завода Главсевморпути[158].

К наиболее ярким политико-идеологическим вычеркам можно отнести упоминания в газетах за 1937 г. арестов НКВД “врагов народа”[159] или обнаружении НКВД групп лиц, проводивших на предприятиях “вредительскую деятельность”. Например, информация о нахождении органами безопасности таковой группы на строительстве судоремонтного завода Главсевморпути[160] или же упоминание в газетах органов Главлита[161].

Эхо массовых репрессий отразилось и на книжном фонде Кольского Севера. Цензурой вычеркивались из книг фамилии неугодных власти авторов или же просто упоминание этой фамилии в тексте: «предлагаю задержать выпуск в свет “Сборник Законодательства” на лесозаготовках и лесосплаве, т.к. в тексте встречаются подписи врага народа Угланова. Предлагаю снять фамилию Угланова и заменить ее словом “подпись”. По исправлению – выпустить в свет разрешаем»[162].

Решения об изъятии литературы, где встречались высокопоставленные лица принимались в Москве. Например, мурманский Обком ВКП(б) обратился в центр с просьбой разрешить изъятие книги  “Армия Октября”, Госвоениздат Наркомат обороны 2-е изд. 1939 г. В ней упоминались Блюхер, Егоров и имелись их портреты.[163].

Взаимоотношения цензоров и редакторов были весьма сложными, последние не всегда выполняли все правила предусмотренные цензурой, например, не предоставляли регистрационных бланков, печатали без разрешения цензуры листовки, объявления, обращения и прочий материал[164].

Имели место и более серьезные нарушения редакторским составом существующих правил, за которые органы цензуры стремились привлечь редакторов к ответственности. Например, редактор газеты “Заполярный металлист” И.П. Рябов игнорировал просмотр газеты мурманским Окрлитом, за что призывалось привлечь его к ответственности[165].

Более того, печатались газеты, несмотря на цензурный запрет. Например, заместитель редактора Быстрозоров на оттиске полосы с визой цензора о разрешении написал: “Печатать, как было с вычерком одного слова”[166].

Наряду с игнорированием цензурной практики имело место и открытая агрессия в отношении цензоров. Так редактор Гордон в адрес представителей Окрлита высказывал нецензурные слова[167].

Следует отметить, что как незначительные, так и серьезные нарушения норм цензурного законодательства сохранялись вплоть до войны. Например, в типографии “Кандалакшский коммунист” за время с 1 января по 14 июня 1940 г. отпечатано без разрешения уполномоченного Райлита 14 заказов, в типографии “Полярный гудок” – 7 заказов, в “Полярном Нивастрое” – 13 заказов. Среди отпечатанных без разрешения Райлита заказов, были пригласительные билеты, служебные удостоверения, пропуска и т.д. Имелись случаи самовольного печатания газет. Типография “Кандалакшский коммунист” (директор Никонов) без разрешения Райлита 30 мая 1940 г. отпечатала газету. Аналогичный факт был обнаружен и в типографии “Полярный гудок” 18 июня 1940 г.[168].

На территории Кольского полуострова располагаются северные ворота в мировой океан – Мурманский порт. Это накладывало на цензуру определенные обязанности. Для экипажей судов иностранных государств, местные власти создавали библиотеки и читальные интерклубы, в которых имелась политическая и художественная литература советских и зарубежных изданий на иностранных языках, а также советская литература на русском языке. Цензоры должны были контролировать содержание таких библиотек, правда, такого рода проверки осуществлялись редко и не всегда добросовестно. Но такого рода библиотек было мало, так что и этого вполне было достаточно, каких-либо запрещенных изданий не находили[169].

На Мурмане проживало финское населения, которое проявляло творческую деятельность. Этот аспект жизни части мурманского социума стремилась контролировать цензура.

Уполномоченный хибиногорского Горлита Фиалков отмечал, что на подведомственной ему территории имеется кружок финских специалистов (высланных кулаков). Они обратились к нему с просьбой разрешить постановку пьесы. Видимо, цензор ничего крамольного в ней не обнаружил, но все равно отправил запрос в Ленинград с просьбой принять положительное решение по данному вопросу[170].

Конечно, в цензурной деятельности присутствовали ошибки – неправильное вмешательство и последующее изъятие газет, а это свидетельствует о плохом знании руководящих инструкций цензорами. Например, в 1934 г. ошибки и ненужные вычерки имели место в газете “Балтийский совторгфлотец” в статье “Не ослаблять темпов в Мурманске”,  в газете “Металлист” в статье “Работать лучше и больше”[171].

Факты появления лишних вмешательств объясняются не только недостаточным знанием перечневых материалов, но и желанием цензоров перестраховаться. В этом случае редакторы консультировались с Москвой[172].

В работе цензоров было достаточно тяжело соблюсти границу при публикации, разрешенной и запрещенной информацией. Так не разрешалось допускать в попадание СМИ: «а) план добычи руды, выработки концентрата, отгрузки в абсолютных цифрах и в ценностном выражении, и по сравнению с прошлым годом, как по всему тресту, так и в отдельности по руднику, фабрике, участку, смене». Но можно было показывать «процент выполнения плана по бригаде, смене, участку, однако это не давать в виде сводных данных с перечислением всех участков и смен одновременно. В целом по тресту “Апатит”, по руднику и фабрике процента выполнения не давать и не указывать план продукции в ценностном выражении. Можно писать обезличенно, например, план по руднику и фабрике выполнен – перевыполнен – недовыполнен, не давая сравнений с прошлым годом. Хотя в прим. 1 и 2 (в Дополнении к экономическому Примечанию § 73 в.- Ф.Я.) говорится, что по отдельным рудникам, заводам, сведения о выполнении плана давать можно, но имейте ввиду, что в данном случае рудник и фабрика в Кировске – это и есть вся апатитовая промышленность СССР»[173].

Накануне войны публикация каких-либо статистических обзоров уменьшается и санкционируется только центральными органами в Москве[174]. Более того, запрещается публиковать довольно широкий спектр военно-экономической информации.

22 июня 1941 г. началась Великая Отечественная война, а через день, 23 июня, на территории Мурманской области утверждается документ, в котором перечислялись задачи цензуры на военное время. Запрещалось показывать присутствие в области войск, описывать военные действия, указывать на трудности в снабжении населения и о проблемах в работе транспорта, приводить данные об использовании рыболовецких судов не по назначению, о поимки шпионов, о строительстве новых предприятий и так далее. Через месяц, 23 июля, перечень информации, подпадающей под запрет, расширился. Нельзя было показывать в печати организационную структуру частей народного ополчения (корпус, дивизия, полк, батальон, рота, взвод), пункты обучения и распоряжения их, численный состав, нумерацию.  Разрешалось публиковать факты организации частей Народного ополчения в том или ином городе, популяризовать отдельных народных ополченцев, давать описание занятий по овладению боевой техникой, фотоснимки занятий[175].

Запрещалось публиковать в печати и давать информацию по радио сведения об эвакуации из Мурманска и других населенных пунктов области предприятий, учреждений и населения[176].

Несмотря на ужесточение цензурного контроля, все же допускалась самокритика и критика, но это должно было осуществляться в определенных рамках. Допускалась публикация сведений о недостатках в работе отдельных лиц, их нерадивое отношение к работе, нарушение трудовой дисциплины. Можно было критически высказываться о работниках торговой сети, столовых, об очередях в магазинах и столовых по вине плохих работников, об антисанитарии. Разрешалось критиковать отдельных личностей и моменты из повседневной жизни. Не  разрешалось подавать  материал в СМИ под углом, который бы показал, что трудности возникли в работе системы в целом[177].

Цензура также выполняла и идеологическую работу: «есть отдельные публикуемые письма, в которых грабежи и зверства немецко-фашистских мерзавцев даются не совсем ярко и убедительно. …цензорам надо учесть это в своей работе и подсказывать редактору, чтобы так поверхностно и маловразумительно о немецких убийцах – “людей, с моралью животных” впредь не давать»[178].

В период войны ряд вопросов, которые ранее отнесли бы к социально-экономическому аспекту, приобретали политическое звучание. Например, случаи заболевания цингой по Мурманской области (кроме материалов профилактического порядка)[179].

В целом в период войны Главлит СССР стимулировал Мурманск усилить контроль над районами[180]. Это объясняется тем, что в первые годы войны цензура не совсем эффективно выполняла свои функции, что и послужило причиной объявления выговора начальнику Обллита. Однако потом ситуация изменилась и местные органы Главлита выполнили все поставленные перед ней задачи, что и послужило причиной награждения начальника Обллита Хлопотова Петра Григорьевича Почетной грамотой[181].

Сам факт изъятия или наложения запрета на распространения печатных средств подчеркивает некомпетентность органов цензуры. Но, несмотря на все изъяны, надо полагать, значительную часть информационного пространства власть могла контролировать.

Послевоенное развитие промышленности, приток населения на Кольский полуостров повлекли за собой развитие и средств массовой информации. В каждом районе и при каждом крупном предприятии выходила газета.

Развитие образовательной и научно-исследовательской сфер стало катализатором появления серьезных исследовательских работ. Поднятие общекультурного развития региона повлекло за собой появления музеев, телевидения, более интенсивного развития радио и других средств массовой информации.

В послевоенный период качество цензурирования снижается, Обллитом отмечаются ошибки в работе районных цензоров. Например, в 1946 г. политические ошибки отмечаются в газетах “Кандалакшский коммунист” и “Полярный гудок”, так же допускались ошибки и опечатки в партийных и правительственных документах газетами “Большевистская трибуна” и “Ловозерская правда”[182]. Наряду с политико-идеологическими ошибками имели место и разглашение военно-экономических тайн. Например, в газете “Кировский рабочий” разглашена производственная мощность обогатительной фабрики и рудника комбината “Апатит”, а также план капиталовложений на 4-ю пятилетку. В газете “Заполярный труд” разглашена дислокация воинских частей по району и т.д.[183].

Ошибки в работе допускали не только мурманские цензоры, но и сотрудники Главлита. Так, несмотря на запрет публиковать данные об угледобыче на о. Шпицберген они были размешены в газете “Известия”, на этот факт мурманский Обллит указал цензору, контролирующему данную газету[184].

В 1947 г. разрешается издавать газету на о. Шпицберген и параллельно появляется цензура[185].

В 1948 г. центр стремится активизировать деятельность районных цензоров и в тоже время сохранить секретные сведения “Перечня” от широкого распространения, для этого создаются “Обязательные правила цензоров для районной печати”, а Обллит в свою очередь дает рекомендации для этого документа[186].

Стремление директивных органов полностью запретить публикацию информации о работе стратегически важных предприятий цветной и черной металлургии области было нереально, и мурманские органы цензуры указывали на несостоятельность этой идеи.

Начальник Обллита Н. Романов отмечал, что комбинаты “Североникель” и “Печенганикель”, а также предполагаемые рудные разработки для Северо-западного металлургического комбината черной металлургии, информация по которым обнародована в законе о пятилетнем плане, и так известны всему миру.

В свою очередь, отмечалось, что умалчивание об этих предприятиях приведет к тому, что газетам “Советской Печенге” и “Северному металлургу” нечего будет писать[187], а это, надо полагать, приведет к лишним слухам.

Запрещалось опубликовывать новости о премиях, поскольку тем самым было бы показано развитие той или иной сферы промышленности: «в нашей области запрещается давать без санкции Главлита какой-либо местный материал по присуждению Сталинских премий геологам за открытие крупных железнорудных месторождений на Кольском полуострове»[188].

Поскольку после войны область была отнесена к особым экономическим районам, это резко расширило поле деятельности цензуры. Под категорию неразрешенной к публикации информации попадал все больший перечень сведений. Так запрещалось публиковать материалы, раскрывающие масштабы и характер работ по освоению арктических районов Советского Севера, размещение и строительство предприятий черной и цветной металлургии, все сведения об исследованиях, произведенных или проводимых в научных или промышленных целях[189].

Разрешалось с определенными оговорками публиковать лишь общее упоминание о строительстве гидроэлектростанции Нива-3, не раскрывающее объема производимых работ.

Запрещалось публиковать сведения о выполнении государственного плана за месяц, квартал и за год по области, району и по отдельным предприятиям союзного и республиканского подчинения, без письменного согласия на то Уполномоченного Госплана СССР по Мурманской области, или допускать такие сообщения в том случае, если они не расходятся с сообщениями Уполномоченного Госплана, публикуемыми в газете “Полярная правда”. Сообщения о выполнении государственного плана предприятиями местного подчинения и промысловой кооперации, а также по сельскому хозяйству, разрешалось давать по согласованию с местными органами Госплана[190].

В новом “Перечне” изданном в 1949 г. был выделен специальный раздел “Особые районы”. Сведения, касающиеся освоения Арктики и промышленного развития Крайнего Севера отнесены к разряду особо важных государственных тайн. Статус особо важных государственных тайн относился ко всей деятельности Мурманского порта, организации Главсевморпути, комбинатов “Североникель” и “Печенганикель”, Северного участка Кировской железной дороги. Запрещалось давать сведения о строительстве и восстановлении каких-либо промышленных объектов, железнодорожных путей, ГЭС и др. Нельзя было публиковать материал о деятельности Горно-геологического управления, Арктического научно-исследовательского института Главсевморпути, Кольской базы Академии Наук СССР, а также других арктических научно-исследовательских учреждений, специальных учебных заведений и экспедиций. Под особое наблюдение были взяты газеты города Мончегорска, Кандалакши, Печенги, Кировска, а также многотиражки управлений и ведомств, входящих в зону особых районов[191].

В целях недопущения разглашения сведений о стратегически важных предприятиях запрещалось публиковать данные о строительстве новых населенных пунктов, а также о расширении существующих рабочих поселков и городов, если эта информация указывала на строительство промышленных предприятий или их реконструкцию и увеличение производительной мощности[192].

С 1952 г. запрещалось помещать в “открытую” печать информацию о работе Кировского деревообделочного комбината, так как оно относилось к закрытому тресту Минтяжпрома “Кольстрой”, а он, в свою очередь, издавал внутритрестовую газету, в которой освещалась жизнь и на Кировском деревообделочном комбинате[193].

Введение нового “Перечня” потребовало времени для изжития “перегибов” и уточнения правил, зафиксированных в нем. Одним из таких примеров послужила информация о Кольском филиале АН СССР. В директивном письме, отправленном начальнику Обллита, отмечалось, что в печати не запрещается упоминать Кольский филиал АН СССР. Далее разрешалось публиковать материалы по гуманитарным наукам, вопросам сельского хозяйства, рыболовства и промысла на зверей[194].

В публикации сведений по ряду отраслей народного хозяйства центральные издания имели послабления, которые не распространялись на периферийную прессу. Так в журнале “Огонек” №24, 1954 г. со специального разрешения Министерства рыбной промышленности СССР был напечатан очерк “Вижу тюленей”, но это не снимало дальнейшего применения §313 Перечня[195].

Несмотря на все сложности в работе, в послевоенный период помощь со стороны редакции возросла. Так в значительной степени сами редакторы не допускали появления на страницах их газет секретных сведений. Но имели место и случаи плохой работы сотрудников газет. Отмечалось, что плохо работал в октябре и ноябре 1944 г. уполномоченный по Печенгскому району  Брысин, допустивший в районной газете “Советская Печенга” 4 нарушения[196].

Мурманская область является пограничной, поэтому какие-либо сведения о воинских частях и гарнизонах, кроме г. Североморска, где располагалась база Северного флота, информацию о которой можно было показывать, запрещалось публиковать в печати. Цензоры стремились придерживаться этих правил, но могли случайно отойти от них, разрешив публикацию информации, по которой можно было догадаться о расположении воинской части. Так, например, в районной газете “Путь к коммунизму” от 28 декабря 1952 года №2 была публикация материала о военторге, которая позволила понять о существовании воинского гарнизона, на территории Саамского района[197]. Иногда раскрывалась информация и о дислокации частей Северного флота в районе Мурманска[198].

Примерно с ноября 1953 года происходит снятие запрета на распространении информации о предприятиях Нива I, Нива III, “Кольстрой”, “Кандалакшстрой”, “Апатитстрой”, “Печенганикель”, “Тулом ГЭС” и районное управление “Колэнерго”[199].

 Скорее всего, приводить данные о каждом предприятии, отрасли будет не целесообразно. Необходимо отметить общую тенденцию. Во второй половине 1950-х гг., как отмечается в отчете за 1956 г., основная часть вычерков носила экономический характер (различного рода информация о предприятиях области), также запрещалось публиковать сведения о работе судов на Северном морском пути.

В отчете отмечалось, что в 1955 г. было сделано меньше вычерков, чем в 1950 г. Это связывалось с тем, что были сняты излишние запреты на публикацию данных, о работе крупнейшие предприятия области.  Отменялся параграф восьмой “Перечня” и область более не относилась к особым районам, что позволило публиковать информацию о торговом порте и пароходстве.

Помимо этого, уменьшения количества вычерков было связано с тем, что  редакторы газет и радиовещания систематически знакомились с перечневыми ограничениями и более внимательно вычитывали публикуемый материал[200]. В районах тоже произошли качественные изменения после сокращения в них цензоров-совместителей, редакторы газет стали более тщательно контролировать публикуемый материал[201].

Со второй половины 1950-х гг. начинается космическая эра. Это событие было грандиозно и очевидно для всех, но советским цензорам предписывалось недопускать подобного рода информацию. Запрещено было публиковать письма очевидцев, наблюдавших полеты советских космических ракет. Подобного рода материалы должны были направляться в Академию наук СССР[202]. Категорически запрещалось помещать информацию в газетах, на плакатах, в экспозициях музеев, на выставках, передачах по радио, и других открытых для общего доступа местах (клубах, кинотеатрах, библиотек) о количестве ступеней советских космических ракет. Разрешались лишь упоминание такого рода: многоступенчатая ракета, последняя ступень ракеты[203].

Наряду с прорывом в космической сфере СССР стал первой страной, создавший атомный ледокол. Мощнейшим в этой категории кораблем был “Ленин”. Местом базирования этого флагмана советского ледокольного флота был выбран Мурманский морской порт.

Накануне прибытия атомохода во все районы области, 2 февраля 1960 г., рассылались указания о том, что можно только упоминать о “Ленине”[204]. После прибытия атомохода в порт, мая 1960 г., детально прописывались данные, которые запрещалось опубликовывать без ведома Министерства морского флота СССР: сведения, касающиеся деталей работы, технических характеристик реакторов, атомной парогенераторной установки, об изменениях и усовершенствованиях этих установок. Любые данные об опытной эксплуатации ледокола и специальных задачах по проведению его испытаний[205].

К менее глобальным, но все же к важным военно-стратегическим сведениям относилась техническая и пропускная характеристики, стоящейся (с 1961 г) автомобильной дороге Мурманск – Ленинград[206].

Таким образом, несмотря на то, что с 1953 г. объем запрещенных сведений снижается, работы у цензоров не стало меньше. Из года в год появилось множество деталей, нюансов, которые должны были знать работники Обллита. Конечно, такой объем информации освоить было очень тяжело, а еще сложнее обнаружить их в многочисленном потоке статей.

Более того, каждый день (и ночь) осуществлять руководство на достаточно высоком уровне, наверное,  задача в принципе не выполнимая, поэтому имели место постоянные ошибки и недочеты. Например, отмечалось, что «издающаяся в области книжно-журнальная продукция проверяется последующим контролем от случая к случаю. Персональной ответственности за этот участок работы не установлено. Контрольные экземпляры мелкопечатной продукции в Обллит не поступают и поэтому последующим контролем своевременно не просматриваются. На цензорский контроль продолжают поступать в значительном количестве запрещенные Перечнем сведения»[207]. Такая картина была характерна для всего послевоенного периода (1945 – 1964 гг.). Менялась лишь интенсивность попадания запрещенных материалов.

После войны Обллиту разрешается цензурировать брошюры. Правда, появились нарушения, районные цензоры разрешали издавать их без предварительного согласования с Мурманском[208]. Эти факты и профессиональная неготовность районных уполномоченных осуществлять такой вид контроль побудили Обллит переложить эти обязанности на аппарат[209].

С 1947 г. появилась тенденция после экспертизы допускать к распространению книги “врагов народа”. Например, С.В. Смирнов “Заполярный невод и его применение”, 1937 г. Автор книги в 1938 г. был репрессирован. При консультации с работниками Полярного института рыбного хозяйства и океанографии по содержанию книги выяснилось, что она не содержит вредных толкований и, может быть, использована как учебник для кружков техминимума работников заборного хозяйства[210].

Как редакторы газет, так и научно-исследовательские организаций тоже предоставляли на одобрение книги, выставочный материал и т.д. в цензурные органы. Например, в связи  с празднованием юбилея “50-летия Отечественных научно-промысловых исследований в Северной Атлантике” ПИНРО организовал выставку в Доме культуры с демонстрацией проделанной работы за 50 лет. И эту экспозицию цензорам предлагалось просмотреть[211]. Второй пример, Полярная опытная станция предлагала цензорам изучить тексты заголовков, надписей к фотографиям, таблицам и этикеткам, предназначенных для выставки, посвященной 20-летию г. Кировска в кинотеатре “Большевик”[212].

В целом же во второй половине 1940-х гг. объем книжной продукции был весьма низок, так как не было ни издательства, ни большого количества организаций, осуществляющих публикацию различного рода материалов.

Даже среди учреждений, имеющих издательские права, материал выходил в свет по узко ограниченной тематике и его, не считая Обкома КПСС и Облисполкома, печатали три организации ПИНРО, Гидрометеорологическая обсерватория и Кольский филиал Академии Наук СССР. Причем и эти организации не всегда пользовались своим правом на издание материала[213]. Правда, в конце 1951 г. отмечалось, что вопрос об открытии издательства решен положительно[214]. В результате организации книжной редакции при газете “Полярная правда” в 1956 г.  количество издаваемой литературы увеличилось.[215].

Развитие науки шло на Кольском полуострове своим чередом и в 1954 г. перед цензорами открылось новое поле деятельности – просмотр авторефератов (в архиве данные о контроле над ними появляется впервые, возможно, это было и раньше, но данных нет).

Цензоры должны были проанализировать автореферат сотрудника Мурманского Полярного научно-исследовательского института рыбного хозяйства и океанографии им. Книповича К.А. Лямина. В результате работники Обллита обнаружили материал, который вызвал у них сомнения, и чтобы разрешить их, они направили работу в Главлит СССР[216].

Через некоторое время по этому вопросу пришел ответ из Москвы. В нем отмечалось, что в соответствии с заключением Всесоюзного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии автореферат диссертации К.А. Лямина “Сельди района Исландии” может быть опубликован в открытом порядке.

Отмечалось, что из текста необходимо убрать сведений об успехах советского промыслового флота, в сравнении с иностранным, в частности, расширение районов и сроков лова; описание результатов советских исследований в районе Исландии, способствовавших расширению районов и сроков лова по сравнению с иностранными промыслами и предложения автора о путях дальнейшего развития сельдяного промысла в районе Исландии[217].

Развитие научной составляющей на Кольской земле влекло за собой и расширение литературы. Библиотека Кольского филиала АН СССР иностранной литературой комплектовалась на основании заявок филиала из библиотеки Академии наук СССР[218].

Помимо этого учреждения, иностранной литературой располагал и Мурманский морской биологический институт (Дальние Зеленцы). Правда, сотрудники не были ознакомлены с документами, регламентирующих работу с такого родом литературой. Но это сильно не отражалось на “идеологической” стороне вопроса, поскольку иностранную литературу библиотека получает через Сектор «Сети специальных библиотек Академии наук СССР» – отдел комплектования. Биологический Институт представлял в Сектор Сети заявку на выписку иностранной литературы и периодики. Изданий, ограниченных для общего пользования в институте не было. Общий фонд библиотеки 22.000 экз. книг, в том числе иностранной литературы около 10.000. Читателей 120 человек, иностранной литературой постоянно пользовались 45 человек, а иногда обращались к ней 38 читателей[219].

Переходя к контролю над типографиями районных газет, следует отметить, что он тоже не был безупречен. Имело место задержание высылки сигнальных и обязательных экземпляров газет и других изданий[220]. Несмотря на неоднократные указания Обллита не выполнять заказов воинских частей, ряд типографий продолжал это делать. Например, типография газеты “Заполярный труд”[221].

Таким образом, контроль над печатным материалом на Кольском полуострове в 1920-е – 1930-е гг. упрощался, как незначительностью номенклатуры периодической печати, так и в большинстве своем смещением спектра контроля в сторону военно-экономической информации. Но даже в этих условиях органы цензуры не могли полностью взять под контроль этот информационный канал. После войны происходит количественный рост печатных изданий и расширения спектра деятельности, а с конца 1940-х гг. и перевод на особое положение СМИ. И введение особого района в определенной степени показывает, что власть не была уверена в возможности мурманского отделения Главлита контролировать СМИ. Развитие ситуации после отмены особого статуса показало, что органы цензуры не всегда могли контролировать ситуацию с распространением запрещенных военно-экономических сведений.

2. Библиотеки

В 1920-е – 1930-е гг. библиотек на Кольском полуострове было мало. Во второй половине 1920-х гг. функционировала одна Городская Центральная библиотека в Мурманске, шесть при рабочих клубах, девять волостных, тридцать шесть библиотек передвижек при сельских красных уголках и девять волостных изб-читален. Просмотр книжного фонда в городах и  сельской местности осуществлял заведующий библиотекой на основе высланных Гублитом документов[222]. Их работу должны были контролировать представители Гублита и Губполитпросвета, но вызывает сомнения, что это делалось.

В конце 1930-х гг. библиотечная сеть растет, в 1939 г. работало уже 220 библиотек (общий фонд 640 тыс. книг). В отчете за второй квартал 1939 г. отмечается весьма симптоматичный факт: «если раньше в большинстве не было никакого учета книг…, то теперь со стороны уполномоченных проявлена организующая роль в упорядочении дела учета, требуя от каждой библиотеки ведения инвентарных книг»[223]. Но, скорее всего, в отчете несколько преувеличили объемы проделанной работы.

В 1947 г. была разослана инструкция всем заведующим отделами культпросветработы и библиотеками Мурманской области, которую необходимо было вернуть в Обллит через 15 дней с момента получения. В ней отмечались, что в библиотеках находится много запрещенной литературы: «наши библиотеки все еще засорены цитатами и портретами врагов народа, встречаются отдельные экземпляры порнографических книг, даже белоэмигрантских и контрреволюционных книг. До прихода в библиотеку уполномоченного продолжают хранить на полках и даже выдавать читателям подлежащие изъятию книги. Имеется много ценных книг, к которым сумели в свое время приложить свои “грязные лапы” враги народа: вошли в состав редакционной коллегии книги или дали предисловие, или попали в групповые фотоснимки и т.п.  Такие… уничтожать нельзя, в них нужно внести необходимые исправления и вырезки из них. Также нельзя уничтожать стенографические отчеты партийных съездов, конференций, справочную литературу. Эта литература не должна выдаваться на руки читателям, а библиотеки обязаны предоставлять возможность подготовленным читателям пользоваться такими книгами в стенах библиотек»[224].

При очередной проверки библиотечного фонда в районах в 1950 г. отмечалось, что в ряде районов изъятие литературы осуществляется крайне плохо и медленно. О результатах своей деятельности районные уполномоченные Обллита не информируют районные партийные, советские и профсоюзные органы, а они, в свою очередь, не настаивают на этом.

В ряде районах руководители ведомств и библиотек самоустранились от проверки книжных фондов, тогда как эту работу они должны были осуществлять, а уполномоченные Обллита, в свою очередь, контролировать правильность ее проведения[225].

Вообще, с 1950 г. власть активизирует действия по проверке библиотек и ужесточает меры против сотрудников, которые плохо выполняют директивы по очищению книжного фонда. В случае необходимости предлагалось временно закрывать наиболее “засоренные” библиотеки до представления заведующими справок о произведенной поэкземплярной проверки книг и изъятии всей “враждебной литературы”[226].

Несмотря на такие жесткие санкции, и через год в районах области ситуация с проверкой книжных фондов была далека от идеальной. Только цензоры Мончегорского и Ловозерского районов Бобков и Горбунов хорошо выполнили свои обязанности, а остальные уполномоченные продолжали медленно и небрежно проверять содержание библиотек[227].

Даже в мурманских школьных библиотеках (школ №№ 1,2,7) было обнаружено 97 томов, 51 названия политически вредных книг. Аналогичное положение и в школах Кандалакшского, Терского, Ловозерского, и Кольского районов[228].

Таким образом, контроль над библиотечным фондом не являлся одной из сильных сторон цензуры. Можно с уверенностью сказать, что до конца 1930-х гг. этот процесс работники Обллита контролировали очень поверхностно, ситуация несколько улучшилась к 1939/40 гг. После войны степень подконтрольности библиотек возрастает, но, необходимо отметить, что не хватало работников цензуры и времени, чтобы проверить все библиотеки.

3. Радио, телевидение.

На Мурмане развитие радио началось еще до войны. Нарушались требования цензуры и на радио. В свою очередь, работники контролирующих органов требовали привлечь сотрудников радио к ответственности. Например, высказывалась просьба о привлечении к ответственности редактора художественным вещанием Мурманского Радиокомитета Петра Ойфа за допущение к передаче по радио стихотворение, не прошедшее предварительной цензуры “Рейд Красной конницы на фотаж паныр в 1919 г.”, в котором восхвалялся “враг народа” Уборевич[229]. В конце 1930-х гг. не всегда удавалось предотвратить попадание информации, содержащей военные сведения, в эфир[230].

В послевоенный период имела место трансляция передач по радио, которые предварительно не были согласованы с Обллит. Видимо, это явление происходило часто. Для пресечения таких фактов в дальнейшем, мурманскими цензорами была прекращена трансляция передачи со встречи кандидата в депутаты Верховного Совета РСФСР с избирателями Мурманского рыбного комбината 20 января 1947 г.[231].

Однако и в 1950 г. последующим контролем Обллита отмечались случаи нарушения правил цензуры со стороны работников радио. Так материал местного радиовещания передавался без разрешительных виз цензора, без подписей редактора, плохо отредактированный и небрежно оформленный[232].

В 1960-е гг. на Кольском полуострове начинает развиваться телевидение. Появление нового информационного канала и отсутствие традиции работы цензоров в этом диапазоне стало причиной появления ошибок, сбоев в работе.

Цензоры отмечали, что «несмотря на неоднократные предупреждения, студия телевидение продолжают нарушать требования параграфов 36,37 Инструкции цензору. 14 марта 1961 года передача “Извините за беспокойство!” после моей подписки правилась автором и на экран пошла без повторного разрешения обллита. … Совместно со студией телевидения решено раз в месяц проводить занятия по Перечню с ответственными работниками студии. В 1961 году проведено одно занятие, второе занятие не проведено, т.к. работники телестудии не могут найти времени. Занятие переносится на третий срок. …студией телевидения допущено в передачах 1961 года два перечневых нарушения: раскрыта дислокация частей Северного флота на п-ве Рыбачем и подводники в городе Полярном»[233]. Отсутствие опыта совместной работы и не интегрированность структур привела к  затягиванию решения проблем[234].

Новые информационные каналы отличалась от печатных СМИ, поскольку сведения передавались в них более оперативно. Это требовало от цензоров быстроты работы, отличного знания цензорских материалов, а вот с этим были проблемы. И радио, и телевидение развиваются после войны, поэтому между сотрудниками цензуры и работниками новых информационных каналов не было наработано традиций, что приводило к сбоям в работе.

4. Музеи

С 1949 г. в обязанности органов цензуры входит и просмотр музеев. Как только такая задача была поставлена перед Обллита, он сразу же приступил к ее выполнению. В 1949 г. органы цензуры проверили два музея, три больших выставки и фотовыставки областного краеведческого музея “фотообозрение по Мурманской области”[235].

Мурманский областной краеведческий музей в 1949 г. еще не работал, но, располагал значительными музейными фондами и литературой о Мурманском крае, поэтому находился под наблюдением цензоров. Работники Обллита отмечали, что ими было прекращено пользование музейными экспонатами и литературой краеведческого музея всеми лицами, не имеющими на то соответствующим образом оформленного допуска. Также цензоры отмечали, что произвели значительные изъятия из экспозиции горно-геологического музея Дома техники комбината “Апатит”[236].

Процесс осуществление контроля над выставками и музеями области в принципе проходил без каких-либо девиаций. Более того, помощь Обллиту оказывали и партийные структуры на местах. В 1952 г. не были проверены Областной краеведческий музей и Домик-музей им. С.М. Кирова, поскольку первый еще не функционировал, а второй был закрыт на ремонт[237].

Контроль над музеями несколько упрощался в отличие от других направлений деятельности, в силу того, что не требовал “спешки”, да и самих музеев в Мурманской области было не так много.

***

Экономический и кадровый потенциал Кольского полуострова был не сравним с Ленинградом, и это отразилось на развитии органов цензуры (даже несмотря на то, что до конца 1930-х гг., они находились в подчинении Леноблгорлита). Выстраивание мурманского отделения Главлита в 1920-е – 1930-е гг. отмечается скачкообразностью, неустойчивостью созданных структурных звеньев. В какой-то степени структурные дефекты компенсировались смещением цензурной деятельности в сторону военно-экономической цензуры, но даже это не позволяло полностью взять под контроль этот пласт информации. Вплоть до конца 1930-х гг. была очень большая текучесть кадров, которая оставалась весьма актуальной и в начале 1940-х гг. Это явление не позволило обучить цензоров, создать корпоративный дух в Обллите, наладить отношения между цензорами и цензурируемыми.

Накануне войны структуры создано не было, поскольку наряду с отсутствием отлаженных каналов связи между звеньями, не во всех районах удалось создать постоянные представительства Обллита.

Как о таковой структуре можно говорить, начиная с конца 1940-х гг. В 1950-е – 1960-е гг. все же перманентная сменяемость сотрудников Обллита не была решена, но удалось снизить ее интенсивность. В тоже время эту проблему компенсировала система подготовки кадров.

Даже в послевоенный период людей с высшим образованием практически не было, но, надо полагать, такая ситуация была приемлема. Поскольку основное внимание концентрировалось на охране государственных тайн, то в принципе можно было обучить людей выполнять свои функции цензора и со средним образованием.

• Размещено: 05.11.2011
• Автор: Ярмолич Ф.К.
• Ключевые слова: цензура в СССР, Кольский полуостров
• Размер: 169.5 Kb
• постоянный адрес:
• © Ярмолич Ф.К.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции