(с. 50) Поволжская археологическая экспедиция работает и Нижнем и Среднем Поволжье, в Волгоградской и Астраханской областях и Татарской АССР. Она изучает памятники различных эпох, начиная с курганов IV – III тыс. до н. э. и кончая средневековыми городищами – остатками поселений и городов XIV в. Главное в деятельности экспедиции – раскопки тех курганов или тех участков больших городищ, которые по тем или иным причинам (природным, из-за строительства, благодаря хозяйственной деятельности человека) подвержены разрушению. Бесценные свидетельства древней жизни человека могут бесследно исчезнуть, если вовремя не раскопать и не изучить археологически эти разрушаемые памятники.

Поволжская археологическая экспедиция была образована в 1958 г. Сначала ее целью было изучение средневековых городов Поволжья. Поздней осенью поехали мы с Алексеем Петровичем Смирновым – известным советским археологом, ведущим специалистом по археологии Поволжья – на Царевское городище в Волгоградской области. С этим памятником связана история одних из первых крупных археологических раскопок в России в середине XIX в.

Еще в 1843 г. начались раскопки Царевских руин. Во главе работ был поставлен А.В. Терещенко. Он взялся за дело энергично. Но научная сторона его рас//(с.51)копок даже для того времени была на низком уровне. А.В. Терещенко почти отказался от научного изучения развалин, не делал чертежей, не вел подробных описаний. Его раскопки свелись к простому копанию земли и извлечению находок. Ценные и красивые вещи, которые находили в изобилии, сохранялись, отправлялись в Петербург, а массовый материал – кости, керамика, строительные остатки, для современной археологии представляющие огромный интерес, – все выкидывалось или сваливалось в сараи, а потом уничтожалось. Была распределена по провинциальным музеям и потом пропала огромная коллекция золотоордынских монет из Царевского городища.

Большие надежды, ожидания богатых находок открывались перед нами 25 лет назад. Наша экспедиция много лет раскапывала это городище – развалины столицы золотоордынских ханов – Нового Сарая (Сарая-Берке). Потом мы перешли к изучению другой, более ранней столицы – Сарая (Сарая-Бату). Оба этих города находятся на р. Ахтубе между Волгоградом и Астраханью. Раскапывали мы и небольшой золотоордынский город, который, возможно, назывался Бельджаменом, а в русских летописях – Бездежем и распо­лагался у города Дубовки выше Волгограда на правом берегу Волги.

Действительность оказалась скромнее и проще, чем рисовалась она в тот далекий 1958 год. Находок было много, но они были не столь богатыми, как у А.В. Терещенко, зато мы располагаем теперь десятками документально зафиксированных планов домов, усадеб, ремесленных мастерских, подробной классификацией керамики, стеклянных изделий, архитектурного декора, остеологическим и антропологическим материалом, тысячами монет и т. п. Большие коллекции рядовых бытовых вещей дают представление о цивилизации Золотой Орды, а значительные площади вскрытого культурного слоя, воссоздающие конфигурацию и планировку застроек, позволяют заглянуть в самую трудную для археолога область изучения древнего общества – в его социальный строй.

Кроме нижневолжских средневековых городов Поволжская археологическая экспедиция изучала и район Среднего Поволжья, где в X – XIV вв. стоял знаменитый город Болгар – один из центров, а в X – XI и XIV вв. // (с. 52) столица средневекового государства Волжской Болгарии. Это – старая традиционная тема русской археологии. Раскопки в Болгаре начались более 100 лет назад. Особенно интенсивно велись они под руководством А.П. Смирнова в 1950-х годах, в период сооружения Куйбышевского водохранилища, когда Волга подошла к руинам этого города и нужны были срочные меры, чтобы спасти для науки то, что разрушалось водой. В 1960 – 1970-е годы продолжались раскопки на этом городище, главным образом слоев XIII – XIV вв.

Радикально изменился характер Поволжской экспедиции в 1972 г. Крупные новостройки заставили ее заняться изучением тех археологических памятников, которые попадали в зоны строительства и подлежали уничтожению. В Черноярском районе Астраханской области в ходе строительства первой очереди огромной Калмыцко-Астраханской рисовой оросительной системы возникла опасность затопления и исчезновения большо­го количества древних курганов. Под каждой земляной насыпью лежала своя тайна, хранилась своя повесть о минувшем, свои археологические сокровища. Новые задачи привели к резкому расширению фронта работ экспедиции.

Вот и получилось, что стали мы уезжать из Москвы весной, когда степь еще цветет, а покидать полевой лагерь глубокой осенью, когда замерзает по утрам вода в умывальниках. За пять месяцев проходили перед нами пять тысячелетий – в виде курганов и могил или раскопанных на городищах землянок, домов, горнов, склепов... Пять тысячелетий, начиная с так называемой «древнеямной» культуры III тыс. до н. э. и кончая XIV – XV вв. н. э.

*   *   *

Раскопки курганов производились вдоль сухого русла одного из древних протоков дельты Волги. Его теперь называют «Кривая Лука». Когда с этих территорий сошла вода, заливавшая дельту во времена так называемой Новокаспийской трансгрессии Каспия (примерно VI – V тыс. до н. э.), оставались долгое время полноводные протоки. Позднее и они высохли, но временами вода прорывалась из Волги или сосредоточивалась в них после дождей. У таких протоков жили и // (с. 53) хоронили своих покойников племена древней Дельты. Сейчас мелиораторы используют естественное русло одного из этих протоков для создания крупного водохранилища.

…Скреперы тонкими слоями срезают насыпь кургана. За каждой машиной идет археолог. Маленькая косточка, обломок сосуда, пятно другого грунта на зачищенной скрепером полосе – признаки погребения, и машина останавливается или переходит на другую полосу, а здесь в ход пускаются лопаты, ножи и кисточки.

Сейчас вдоль участка древнего русла Кривой Луки длиной 45 км на обоих его берегах раскопано 35 курганных групп – практически все курганы в этой зоне.

Когда-то, в начале III тыс. до н. э., в немыслимой древности, здесь, на обильно увлажненной протоками земле жили племена, занимавшиеся земледелием и скотоводством. Как они сами себя называли, мы никогда, наверное, не узнаем. Археологи называют их племенами «древнеямной» культуры, потому что они хоронили своих покойников под курганами в больших глубоких прямоугольных ямах, укладывая мертвецов на спину с поджатыми ногами и посыпая охрой. На Кривой Луке раскопано много таких курганов. Это самые древние курганы в нашей стране. Аристократия, племенные вожди, чтобы выделиться из массы соплеменников, воздвигали над умершими членами своих семей огромные насыпи. Возвеличить вождя после его смерти, создать ему земляной памятник – такова идея этих погребений, свидетельствующих о первых шагах имущественного расслоения в первобытнообщинном строе, о первых за­чатках богатства и знатности.

В одном ямном погребении, под большим курганом обнаружены были останки ребенка. Для него-то и было потрачено так много общественного труда, но курган был всё же сооружен. Это, вероятно, отпрыск рода вождя. Доказательство тому – находка редчайшей для того времени вещи, которая не могла не цениться очень высоко, – небольшого височного золотого колечка. Это одна из древнейших находок золота в Восточной Европе. В ту эпоху, когда только медь из всех металлов входила систематически в быт людей, золото представляло величайшую редкость. Одна такая находка может оправдать месяцы работы   археолога – утомительные, // (с. 54) пыльные жаркие будни в голой степи, под палящим солнцем…

С «древнеямной» культурой связана проблема возникновения кочевого хозяйства. Некоторые исследователи, основываясь на наблюдениях, сделанных в Нижнем Поволжье, пришли к выводу, что эти племена уже в глубокой древности, в III тыс. до н. э., вели кочевой образ жизни, при котором группы населения со своим скотом уходили далеко от Волги в степь. Эти заключения базировались на том факте, что погребения «древ­неямной» культуры встречаются на большом удалении от Волги. Но наши раскопки и разведки показали, что большинство ямных курганов в древней дельте Волги располагается по руслам протоков, которые в то время были еще обводнены. Отпадает главный аргумент теории о кочевничестве этого населения. Высокоспециализированное животноводство, которым является кочевое скотоводство, – это продукт более поздних эпох.

Едешь от Кривой Луки в сторону Сарпинских озер – остатка другого большого древнего протока Волги – и не находишь ни одного кургана, на горизонте – ни одной волнистости – характерного признака курганной группы. А как только подъезжаешь к заросшей тростником цепочке Сарпинских озер, встают большие мощные курганы, многие из которых были насыпаны в эпоху «древнеямной» культуры. Эта культура относится к III тыс. до н. э., к периоду медно-каменного века. Только на поздних ее этапах появляются бронзовые изделия. Затем, в эпоху значительно более засушливую, наступает бронзовый век.

В раннем бронзовом веке в степи Поволжья находят племена так называемой «катакомбной» культуры (называется так по обычаю сооружать для покойников катакомбы под курганами). Главная зона расселения этих племен – в степях к западу от Волги, но и в Нижнем Поволжье встречаются эти погребения или отдельные вещи «катакомбной» культуры, и иногда до­вольно интересные. Например, в одном погребении был найден богато украшенный воронкообразный сосуд, стоявший в специально вырытой для него ямке. Отголосок культа, нам непонятного сейчас, дошел до нас в этом погребении.

В бронзовом веке Нижнее Поволжье заселяют племена так называемой «срубной» культуры. Названа она // (с. 55) так тоже по способу погребения: в некоторых районах распространения этой культуры могилы обкладывали деревом, наподобие бревенчатых срубов.

Это была эпоха мощного развития скотоводства и одновременно образования групп населения, занимающегося земледелием. На базе скотоводства, и в частности коневодства, усиливается имущественное нера­венство. Племена приобретают большую подвижность. Устанавливаются широкие связи и культурные контакты с соседними племенами. Интенсивно развивается бронзовая металлургия.

Погребения «срубной» культуры встречаются почти в каждом кургане. Чаще всего в более древних курганах, оставленных еще племенами «древнеямной» культуры, устраивали могилы «срубной» культуры. Но есть и «срубные» курганы, специально сооруженные для погребения представителей знати. Встречаются в могилах «срубной» культуры вещи, заслуживающие особого внимания, например фигурные костяные пряжки или набор полированных костяных трубок, – может быть, остатки носовой флейты, известной в древности. Была найдена каменная булава с тремя круглыми выступами и четвертым в виде клюва птицы – знак власти какого-то старейшины или вождя.

С VI в. до н. э. степи Поволжья заселяют племена раннего железного века, известные греческим писателям под именем савроматов, или сарматов. Резко меняется обряд погребения, и прежде всего поза погребенного. В бронзовом веке не только у «срубных» племен, но и у множества других был распространен обычай класть покойника на бок с подогнутыми ногами и прижатыми к груди руками и густо посыпать его охрой. В раннем железном веке костяки оказываются вытянутыми и, как правило, лежащими на спине. До сих пор ученые не могут разгадать смысл скрюченной позы и объяснить причины повсеместного перехода к вытянутому положению трупа, характерному для захоронений раннего железного века. Дело здесь в каких-то верованиях и представлениях о смерти, в резких идеологических сдвигах, связанных с новой эпохой, причем не местных, локальных, а всеобщих, имеющих большое значение для многих племен в разных районах обитаемой территории.

Сарматы известны в науке хорошо. Но каждый ар//(с.56)хеологический сезон дает новые интересные находки, дополняющие общую картину их жизни. Например, нами был раскопан большой курган раннесарматского времени (VI – V вв. до н. э.). В его центре оказалась огромная яма с возведенной вокруг нее кольцевидной стенкой из глины. Это не обычный обряд, он связан с особым социальным положением погребенного. Хотя могила ограблена, но в ней сохранились золотые вещи – тоже свидетельство знатности и богатства погребенного.

Вот еще удачная находка. В большом кургане была открыта могила женщины, похороненной в IV – III вв. до н. э. При ней положили и тушу барана (пищу на тот свет) и украшения – множество бус, больше 800. // (с. 57) Женщина оставалась женщиной и за гробом. Красивые подвески из черного камня, оправленного в золото, украшали ее лицо. В той же могиле лежали вещи, свидетельствующие о связях сарматов с Грецией и греческими колониями Причерноморья: чернолаковая чашечка и двуручный сосуд для вина – амфора с клеймом греческого города Гераклеи. Мы знаем о сношениях греков с сарматскими племенами, знаем о торговых экспедициях эллинов в сарматские степи, но все же находок греческих вещей, да к тому же столь древних и так далеко на Востоке в сарматских могилах, мало и они весьма интересны.

В другом кургане были найдены серебряные бляхи от лошадиной сбруи, так называемые фалары, с изображениями всадников с дротиками. Эти всадники похожи на тех, которых изображали па склепах и надгробиях воинов в греческих колониях Причерноморья. Фалары были изготовлены в варварской степной среде по образцам эллинского искусства.

Раскапываем еще одну сарматскую могилу. Под ножом что-то сверкнуло. Расчищаем дальше, с трудом сдерживая волнение. Золотые бляшки покрывают всю одежду погребенного, кроме того,  – золотые украше­ния на колчане. На животе две пряжки от двух поя//(с.58)сов – признаки знатности и власти у древних кочевников. Целый день работаем над этим богатым погре­бением. Уже расчистили кинжал в деревянных, выкрашенных в ярко-красный цвет ножнах тоже с золотым покрытием, колчан со стрелами, сосуд... После фиксации и зарисовок снимаем украшения. Их почти 300 штук. На всякий случай прочищаем дно могилы и... открывается тайник под костяком погребенного. Древние боялись грабителей могил, самое ценное клали в тайнички – ямки на дне могилы под костяком или замазанные глиной нишки в стенке могилы. Такой тайник мы и обнаружили. На поверхность извлекается бронзовый котел, в нем крюки, деревянная чашечка. Затем появляются на свет два фалара и, к нашему величайшему сожалению, дальше – дно тайничка. Но и того достаточно, нельзя нам в этот день жаловаться на отсутствие археологического счастья. Это погребение было совершено во II или в начале I в. до н. э. Интересны в нем не только золотые, богатые вещи, но и простые, скромные. Например, бронзовая позолоченная пряжка была в точности повторением прямоугольных пряжек с ажурным зигзаговидным узором, которые находят в памятниках того же времени в Монголии и Южной Сибири, где они принадлежали хунну – предкам знаменитых гуннов. Эта находка еще раз показывает, что огромные пространства евразийской степи не мешали контактам отдельных групп населения Востока и Запада. Вещи, говорящие о сношениях с далекой эллинской культурой, дополняются в наших поволжских коллекциях предметами из еще более далеких Сибири и Монголии.

Поздние сарматские погребения, относящиеся к IV – VI вв. н. э., встречаются редко. Наступивший затем период, связанный главным образом с эпохой Хазарского каганата, в археологических памятниках представлен совсем бедно. Долгое время вообще не удавалось обнаружить следы хазар в Поволжье. А ведь именно здесь располагался Итиль – столица Хазарии. Опасный сосед Руси, властелин многих племен, Хазарский каганат в VIII – X вв. как бы запирал Великий Волжский путь. Его правители эксплуатировали транзитную торговлю на Волге, собирая пошлины с купцов. Существование каганата было важным историческим фактором, в значительной степени определявшим поли//(с.59)тическую, экономическую, этническую и религиозную ситуации того времени в южной части Восточной Европы. «Ускользавшие» долгое время от археологов хазары, кажется, сейчас «найдены». На Нижней Волге и на Дону встречаются иногда средневековые курганы, которые можно датировать VIII – X вв., с типичным для этой эпохи набором вещей, многочисленными украшениями, сбруей и оружием. Характерным признаком их является квадратный в плане ровик вокруг могилы. В самой же могиле обычно устраивали подбой в одной из стен, куда и клали покойника, закрывая потом деревянным настилом саму могилу. Вот одну такую могилу, причем знатного и богатого воина, раскопала наша экспедиция в районе Кривой Луки под большим, хотя и плоским, невысоким курганом.

Под курганной насыпью из кусков дерна, плотно уложенных один к другому, были обнаружены деревянные плахи, положенные непосредственно на землю. Эта деревянная площадка сооружена в центре кургана, а сбоку от неё к западу вырыта сама могила. Вокруг них шел прямоугольный в плане ровик, ограничивающий площадь примерно 16Х16 м. На этом пространстве некоторое время после погребения, видимо, и совершались какие-то культовые действия и церемонии. В могиле лежал костяк мужчины с большим количеством вещей: золотые, серебряные и бронзовые бляхи, пряжки, сосуды; рядом, видимо, чучело коня – от него сохранились череп и концы четырех ног с седлом, стременами и удилами. В головах покойника уложены разрубленные туши не менее чем 18 баранов.

В X – XI вв. в Поволжье обитали кочевники – печенеги и гузы. Хазарский каганат пал под ударами русских дружин, и с востока хлынули в южнорусские степи тюрки – кочевники из Казахстана и Приуралья. Каганат как бы сдерживал их напор, но он погиб, и Русь испытала на себе тревожное соседство новых степняков. Вскоре, в конце XI – XII вв., на место печенегов пришли половцы. В половецкую эпоху Поволжье по каким-то непонятным нам причинам было почти незаселенной областью. Курганов XII в. в этой зоне степей почти нет.

Но наступает грозный XIII век. Монгольское нашествие привело к образованию в степях Поволжья центра новой громадной державы – Золотой Орды, под//(с.60)чинившей и Русь, и Волжскую Болгарию, и Крым, и Северный Кавказ, и значительную часть Средней Азии, не говоря уже о степях Западной Сибири, Казахстана и Восточной Европы.

Может быть, «вакуум», который возник в поволжских степях в XII – начале XIII в., обусловил то, что именно этот район стал центром золотоордынских ханов – здесь были свободные пастбища, где монгольская знать – найоны и огланы – могли вольно кочевать вместе с зависимыми от них кочевыми улусами. Здесь же степи, пригодные для кочевого скотоводства, перемежались пойменными плодородными низинами, удобными для сельского хозяйства той части населения, которая переходила к оседлости. Транзитное значение волжского торгового пути делало этот район еще более удобным и благоприятным для строительства новых городов золотоордынских ханов – центров и форпостов власти завоевателей, пунктов сосредоточения рабов, награбленных богатств, развивающегося на этой почве ремесла и торговли.

Превратив степи Поволжья в центр своей державы, в свой «домен», золотоордынские ханы стали принуди­тельно переселять сюда некоторые племена старого кочевого населения степей; другие группы кочевников сами шли в эти районы, отдаваясь под покровительство новой степной аристократии. Численность кочевого населения в это время резко возрастает. Поволжская экспедиция раскопала несколько курганных групп XIII – XIV вв., а от предшествующих XI – XII вв. дошли до нас только отдельные погребения в более ранних курганах. Это говорит о том, что в домонгольский период кочевники хоронили своих покойников в случайных местах, в насыпях старых курганов, встретившихся им во время перекочевок, а в золотоордынскую эпоху они устраивали обширные могильники в определенных традиционных местах своих привычных кочевых маршрутов.

Интересен курган XIII – XIV вв. с могилой в центре, в которой лежал покойник головой к северу – типичная ориентировка, распространившаяся в это время в связи с тем, что с Востока вместе с монголами пришли сибирские племена, у которых был культ юга. Покойника они клали так, чтобы лицом он был обращен на юг, в сторону полуденного солнца. Среди типичных // (с. 61) вещей, связанных с военным и кочевым бытом, здесь были вещи богато украшенные, например костяные накладки на колчаны – интереснейшие образцы искусства того времени. Они, видимо, изготавливались в зо­лотоордынских городах для кочевых воинов. Их стиль резко отличается от собственно золотоордынского городского искусства, но вместе с тем встречаются эти накладки обычно в кочевнических курганах, располо­женных в непосредственной близости от городов Золотой Орды.

Но другое привлекло наше внимание в этом кургане. Под насыпью лежали бревна, образуя почти правиль­ный восьмигранник. Концы их были соединены, как соединяются бревна срубов. При этом одно бревно было смещено и лежало внутри фигуры. Оно-то и позволило реконструировать важный элемент погребального культа, который ускользал раньше от исследователей. Раз бревно было смещено – значит, бревенчатый восьмиугольный сруб стоял долгое время без насыпи, так долго, что концы бревен успели сгнить. Значит, после погребения и сооружения сруба до насыпи кургана прошло достаточно долгое время. Вероятно, этот промежуток времени по верованиям древних соответствовал особому состоянию умершего, когда он как бы еще не умер окончательно. У многих народов – угров Западной Сибири, тюрских народов – в древности и в недавнем прошлом был распространен этот обычай второго, как бы окончательного погребения. Иногда даже разрывали могилу и клали туда «куклу» – двойника покойника. Этого двойника некоторое время после смерти самого человека, пока его душа еще только на пути в иной мир, держали в доме, кормили, укладывали спать, а потом относили на кладбище. Внимательное изучение деталей погребения в одном из средневековых курганов на Кривой Луке дало возможность археологически зафиксировать в степях Восточной Европы этот заупокойный обряд: окончательная смерть погребенного как бы наступала после определенного цикла культовых действий, когда, наконец, и сооружали насыпь кургана.

*    *    *

(с. 62) Теперь обратимся к золотоордынским городищам. Их изучению отдали мы особенно много сил и времени.

Монгольское нашествие – одно из самых тяжелых исторических воспоминаний русских людей. И не только пожары и грабежи, не только угодничество князей перед новой властью, не только гибель сотен и тысяч людей и десятков городов составляют горечь этой эпохи. Многие русские люди в те годы были уведены в плен, тосковали в проклятой «татарской» неволе на берегах Волги, в половецких степях и на берегах Онона и Керулена в далекой Монголии.

В памяти русских Сарай остался проклятым местом. Здесь было все чуждо русскому человеку, все ему враждебно. Такой была столица Золотой Орды и для многих других покоренных монголами народов.

Но на слезах и крови покоренных народов – русских и болгар, кавказцев и жителей Средней Азии, ремесленников Крыма и Китая – выросли в пустынных степях Нижнего Поволжья как сказочные цветы, быстро распустившиеся и столь же быстро увядшие, великолепные дворцы и города золотоордынских ханов. И когда их в 1333 г. посетил знаменитый путешественник Востока ибн Баттута, который смог на них посмотреть без ненависти и вражды, то он был поражен их богатством, великолепием и многолюдством.

«Город Сарай, – писал он, – один из красивейших городов, достигающий чрезвычайной величины, на ровной земле, переполненной людьми, красивыми базарами и широкими улицами. Однажды мы поехали верхом с одним из старейшин его, намереваясь объехать его кругом и узнать размеры его. Жили мы в одном конце его и выехали оттуда утром, а доехали до другого конца его только после полудня... и все это сплошной ряд домов, где нет ни пустопорожних мест, ни садов. В нем тридцать мечетей для соборной службы... Кроме того, еще чрезвычайно много других мечетей. В нем живут разные народы, как-то: монголы – это настоящие жители страны и владыки ее, некоторые из них мусульмане; асы, которые мусульмане, кыпчаки, черкесы и русские и византийцы, которые христиане. Каждый народ живет в своем участке отдельно; там и базары их. Купцы же и чужеземцы из обоих Ираков, из // (с. 63) Египта, Сирии и других мест живут в особом участке, где стены окружают имущество купцов».

Действительно, Сарай в первой трети XIV в. был большим городом с мечетями и дворцами, с людными базарами, торговыми складами, городом, где можно было встретить и заморских купцов, и ученых, где мелькали одежды разных народов, звучали разные языки где смешивались разные религии.

(с. 64) Что осталось от этого великолепия? Обломки былого в выжженной солнцем и омытой водами земле, плоские холмы, под которыми лежат руины домов, ямы от водоемов, наполненных когда-то чистой холодной водой, и туманные воспоминания. Такой вид имеет то место, где находилась эта древняя столица – огромное городище, расположенное у села Селитренного на реке Ахтубе.

Археологические раскопки постепенно возвращают жизнь этим руинам. Один из раскопов Поволжской экспедиции пришелся на большую керамическую мастерскую. Тысячи бракованных сосудов не оставляли сомнений в том, что здесь было производство керамики. Роскошные чаши, покрытые красочной поливой с полихромными узорами, сочетающие высокую технику с безукоризненным вкусом, чаши, которые считались раньше привозными из Средней Азии, были найдены среди отходов этой мастерской. Тем самым было доказано местное, сарайское производство большинства типов художественной посуды. Открытие мастерской дало возможность выяснить, как делали эту керамику. Обнаружены десятки форм для оттискивания рельефного орнамента и для лепки самих сосудов, найдена своеобразная палитра гончара-художника – раковина, на которой он растирал и разводил краску. Развалины // (с. 65) горнов разнообразной конструкции позволяют понять устройство тех сооружений, в которых посуда подвер­галась обжигу: сотни заготовок, полуфабрикатов, прошедших различные стадии технологического процесса, тысячи деталей так называемого «печного припаса», при помощи которого размещались чаши в горнах. Здесь же делали изразцы и терракотовые плитки для украшения зданий.

Когда перестала функционировать мастерская гончаров, па этом месте возникло кладбище. Открыты погребения и развалы небольших мазаров, украшенных когда-то мозаикой и майоликой. Игра красок на поверхности стен мавзолеев при свете яркого южного солнца создавала незабываемый художественный эффект, так поражавший всех тех, кто посещал Сарай.

На Селитренном городище был раскопан большой дом аристократической усадьбы. Его внешние капитальные стены сооружены из сырцовых кирпичей. В середине двух противоположных стен, северной и южной, были симметричные ниши – айваны – с проходами. Они вели в центральный зал. Посетитель, минуя проход в южном айване, входил в этот зал и попадал на возвышенную платформу. С нее он должен был затем спуститься на кирпичный пол, окаймленный с боков узкими ступеньками из кирпичей, на которых были положены доски. В середине зала был бассейн, за ним – массивная кирпичная платформа, на которой стояла тахта, т. е. трон хозяина дома. По сторонам от этой платформы имелись проходы в боковые комнаты, а за ней – выход, который выводил через северный айван наружу.

Нужно представить себе этот зал в дни торжественных церемоний и приемов, когда глава дома сидел на возвышении под балдахином, а в зале вокруг бассейна, наполненного водой, стояли и сидели вдоль стен домочадцы и гости.

По обеим сторонам центрального зала располагались два больших совершенно пустых помещения. Это тоже, вероятно, парадные залы. Жилых комнат с лежанками-суфами и отопительными системами – так называемыми канами (печи и горизонтальные дымоходы внутри лежанок) – было всего три. Три небольшие жилые комнатки-спальни на три огромных парадных зала! Церемонии, культы, приемы составляли важней//(с.66)шую часть жизни обитателей этого дома. Имелся еще маленький дворик с колоннами вдоль стен и складское помещение. Рядом с большим домом были построены деревянные для слуг.

Таков был этот дом в середине XIV в. Но затем в течение 20 – 30 лет он несколько раз перестраивался.

Интересно было изучать его развалины. Каждый проход и каждая комната представлялись целыми «рассказами» – их только следовало прочитать: нужно было каждый раз решать массу вопросов – изначальный проход или прорубленный в стене при перестройках, в какой период проход заложили кирпичом, когда снова открыли, почему в связи с открытием или закрытием того или иного прохода была полностью изменена планировка помещения или почему открытие новых проходов в некоторых комнатах не меняло внутренние конструкции, и они оставались прежними. Как нескромные детективы, которые хотят разобраться в семейных драмах и коллизиях, тщательно от них скрываемых, работали археологи над тем, чтобы восстановить историю всех перестроек этого дома.

Некоторые комнаты делились пополам, причем по нескольку раз в разных направлениях, другие – отгораживались от центрального зала, сохраняя связь только с наружным двором, иные, наоборот, отгораживались от двора, и в них можно было войти только из центрального зала. Чувствовалось стремление увеличить жилую площадь: парадные залы перестраивают в жи­лые – большая семейная община дробится; блоки комнат и отдельные помещения наглухо отгораживаются друг от друга – члены этой общины живут не в ладах друг с другом.

Уже в 1370-х годах наступил полный упадок этого дома. Заброшен его центральный зал, бассейн в нем заполняется мусором. Семья распалась, а может быть, погибла. Новые люди и, по-видимому, бедные ютятся в развалинах пышного когда-то дома-дворца. Нестабильность общества, тревожность жизни, распад боль­ших семейных общин привели к многочисленным перестройкам в течение каких-то 30 – 40 лет.

Сходную картину можно было наблюдать при рас­копках другого еще более богатого дома на Селитренном городище – настоящего многокомнатного дворца. Его центральный зал был огромен – размерами 7Х  // (с. 67) Х15,2 м. Попадающий в него оказывался вначале на вымостке из жженого кирпича, по бокам которой были суфы. Затем он ступал на квадратный пол, уложенный квадратными и шестиугольными кирпичами, образую­щими крестовидный орнамент. В центре пола вместо бассейна был устроен большой умывальник с поглотительным колодцем под полом (в Средней Азии их на­зывают «тошнау»). А в глубине зала имелось квадратное возвышение, выстланное кирпичами, на котором, очевидно, тоже стояла тахта хозяина – крупного аристократа или вельможи, жившего в Сарае.

Этот зал напоминает центральный зал первого дома. В обоих домах-дворцах вход с юга, а трон хозяина – на севере и обращен на юг. Так же был устроен трон великого каана – главы всей монгольской империи – в его дворце в Каракоруме (в середине XIII в. его посетил и описал монах Вильгельм Рубрук). Очевидно, в этом проявился тот же культ Юга и полуденного солнца, который обнаруживается при изучении степных могил кочевников: там погребенный часто оказывается положенным головой на север, а лицом на юг.

Справа и слева от центрального зала этого дворца располагались жилые и хозяйственные помещения. Это были комнаты с суфами, печами и канами, с умывальниками («тошной»), с кирпичными полами. В соединительных коридорах также были полы из кирпичей. В одной комнате обнаружен глинобитный диск с желобком вокруг него – подставка под жернов. Здесь, вероятно, была домашняя мельница. В другой комнате располагались в массивной суфе две большие печи для лепешек – тандыры. Это помещение служило пекарней. Во дворце раскопана и ванная комната с кирпичным бассейном, от которого отходила система глиняных труб-водопроводов и желобов.

Стены центрального зала были побелены и украшены изразцами с росписью и позолотой. Другие помещения имели роспись по белой штукатурке. В одной комнате – вероятно, детской – на лежанке, покрытой штукатуркой, была прочерчена прямоугольная фигура для игры, а на стенах комнаты было много процарапанных рисунков, и детских, и взрослых: звери, по возможности пострашней, человек с зонтиком, мужчина в короне. Встречались и надписи уйгурскими и арабскими буквами.

(с. 68) При этом доме был большой банный комплекс – с горячими комнатами, в которых имелись дымоходы, обогревавшие пол, с комнатами для охлаждения, с большим прохладным бассейном. В бане найдено несколько амулетиков – на черепках тушью нарисован квадрат с девятью клетками, в каждой помещена была цифра от 1 до 9, так что по всем линиям сумма цифр оказывалась одинаковой – 15. Это так называемый «магический квадрат», которому в старину придава­лись свойства оберега. Почему именно в бане? Может быть, туда нужно идти с оберегом: нечистая сила могла напасть на человека тогда, когда он как бы расслаблялся и становился для нее легкой добычей.

Дом построен, видимо, в 1330-х годах. Уже вскоре он был перестроен. Сооружается новая южная капитальная стена и новый вход в центральный зал с юга, снабженный наклонным пандусом.

Следующий период жизни этого большого дома, относящийся примерно к 1370 – 1390 гг., связан с варваризацией жизни в нем. Это уже не дворец. Кирпичные полы во многих комнатах и коридорах приходят в ветхость, их не берегут, они разрушены, многие комнаты перестроены, разделены на более мелкие помещения. В некоторых коридорах на кирпичных полах отлагается слой грунта, и полы становятся земляными. Стенки // (с. 69) бассейна срубают и превращают ванную комнату в обычное помещение. Это период, когда дом перестал быть дворцом и стал жилищем для простых людей, вероятно, ремесленников-керамистов: в одном из помещений в этот период жил мастер-гончар, который хранил у себя большой запас обломков мозаичных элементов – отходов какой-то стройки, чтобы пустить их на производство новых керамических изделий. Декор центрального зала был содран и собран в несколько больших куч, а частично растащен по помещениям. Он представлял ценность, так как на нем была золотая фольга.

Оба больших аристократических дома-дворца погибли примерно в одно время – в 60 – 70-е годы XIV в. Это был период «великой замятни» в Золотой Орде, феодальных междоусобиц, борьбы за власть группировок аристократии, при которой каждый хан, захвативший престол, уничтожал почти полностью своих противников. Городской вельможный патрициат, участво//(с.70)вавший в этой борьбе, сильно пострадал, представители его, втянутые в кровавые смуты, энергично уничтожали друг друга. Археология позволила выявить этот процесс.

Аналогичную картину дали раскопки богатых усадеб другого золотоордынского городища – Царевского, которое является руинами второй столицы – Нового Сарая.

*    *    *

На Царевском городище в результате долгих и упорных раскопок удалось установить, что дома горожан четко отражают их социальный статус. Десятки раскопанных жилищ жителей Нового Сарая как бы выстроились в иерархический ряд: большие землянки без печей заняли нижнюю ступень лестницы – это, вероятно, были жилища рабов; потом шли небольшие зем­лянки с печами и лежанками – жилища индивидуальных бедных, но свободных или полусвободных семей, затем углубленные в землю деревянные дома, наземные деревянные дома, деревянные дома с кирпичными цоколями, кирпичные дома, многокомнатные дома, представляющие собой простое соединение однокомнатных кирпичных или деревянных, и, наконец, завершали эту лестницу многокомнатные кирпичные дома-дворцы. Сопоставление разных типов жилищ, находимых в той или иной части городища, стало как бы инструментом в руках исследователей-археологов для социального истолкования изучаемого района города, той или иной усадьбы. А усадеб раскопано много, и они составляли главный интерес для нас. Так, например, в районе юго-восточного пригорода Царевского городища были открыты три усадьбы, отделенные друг от друга глино­битными дувалами и арыками.

Это – небольшие, среднего достатка усадьбы. Их главные дома имеют сырцовые цоколи и деревянные стены; жилища для слуг и зависимых людей были целиком из дерева.

Более богатыми представляются усадьбы в восточных кварталах Царевского городища. Между улицами с арыками располагались обнесенные кирпичными сте­нами или глинобитными валами усадьбы. Их здесь раскопано три. В первой усадьбе два центральных // (с. 71) дома, симметрично поставленные рядом, были не с деревянными, а с кирпичными сырцовыми стенами, т. е. как бы на ранг выше. Жилище для слуг в виде дома с деревянными стенами на сырцовом кирпичном цоколе примыкало к одному из главных домов. Примерные размеры усадьбы 30 – 40 м. Вторая усадьба имела центральный дом в виде соединенных в один четырех жилых домов с деревянными стенами на цоколях из сырцового кирпича и нескольких таких же хозяйственных построек, сгруппированных вокруг внутреннего дворика. Этот дом относится к виду больших домов, рангом выше простых однокомнатных домов, механически соединенных, каким был главный дом первой усадьбы. В соответствии с этим и помещение для слуг представляло жилище тоже на ранг выше, чем в первой усадьбе этого района. Это было не деревянное строение на кирпичном цоколе, а соединение трех домов с полностью кирпичными сырцовыми стенами. В соответствии с этим и общие размеры усадьбы были большими – примерно 70Х75 м. Время существования обеих этих усадеб, видимо, 1340 – 1370-е годы. Третья, самая большая и богатая усадьба была построена рядом и одновременно со второй и имела с ней общую стену. Она состояла из центрального дома, перестроен­ного и бывшего сначала сырцовым двухкомнатным, а затем большим домом-дворцом из жженого кирпича с 11 комнатами. Около дома шла дорожка из кирпичного боя, и за ней располагался прямоугольный водоем с обкладкой стен из сосновых бревен. Перед домом была ступенчатая платформа с лестницей, очевидно, павильон с легким деревянным навесом. Усадьба имела два въезда – северный и южный. Южный, расположенный против входа в центральный дом, представлял собой простой мощенный обломками кирпича проем в стене, ограничивавшей усадьбу. По сторонам северного въезда в усадьбу располагались два дома с сырцовыми кирпичными стенами, имевшими однотипные комнаты с индивидуальными входами. В каждом доме было по 4 помещения. Эти постройки, как бы составленные из 4 одинаковых домов-элементов, были жилищем привилегированной части усадебных людей, может быть, военной охраны или дружины. К этим домам примыкал ряд маленьких домиков, углубленных в землю, с деревянными стенами. Среди них был только один на//(с.72)земный дом с деревянными и кирпичными стенами. Это тоже жилища усадебных людей, но рангом ниже. Вероятно, усадебный люд, живший вне главного дома, делился на две части – привилегированную, для ко­торой были построены мощные кирпичные дома, с жилыми ячейками с индивидуальными входами, и приниженную, жившую в бедных деревянных домах.

Социальное положение этой последней категории усадебных людей, видимо, было с течением времени еще более понижено, так как один наземный дом был разрушен и уступил место землянке «рабского» типа. Такая картина наблюдалась в другой богатой усадьбе на Царевском городище. «Регресс» жилищ усадебных людей объясняется, наверное, ужесточением их эксплуатации – некоторые из них переводятся на положение домашних холопов.

Описываемая усадьба прекратила существование в середине 1360-х годов, когда через нее был проведен ров и вал Царевского городища, разрушивший ряд построек.

Все эти усадьбы знати в обоих Сараях гибнут или приходят в упадок, запустение в одно и то же примерно время – в конце 60 – 70-х годов XIV столетия. Особенно показательна судьба и гибель последней из описанных нами усадеб на Царевском городище. Действительно, в середине 1360-х годов через нее был проведен вал и ров городища, который в других местах аккуратно обходил усадьбы, оставляя их или внутри города, или вне его. Оборонительную линию проводили, вероятно, ханские власти и так, что некоторые усадьбы этим строительством оказывались разрушены. Это явно репрессивные действия. Как не вспомнить обстоятельства прихода к власти некоторых ханов в столице, когда почти поголовно вырезались сторонники других ханов – их конкурентов. Можно предполагать, что один из ханов 1360-х годов, сев на престол в Новом Сарае, приказал окружить город стеной и при этом провести ров и вал через усадьбы только что уничтоженных оп­позиционных ему вельмож и эмиров.

*   *   *

Развалины провинциального золотоордынского го­рода сохранились у г. Дубовка в Волгоградской области – это так называемое Водянское городище. В ре//(с.73)зультате археологических работ на этом городище постепенно восстанавливается картина жизни небольшого золотоордынского города XIV в. Изучены дома и усадьбы, землянки, мастерские ремесленников, кварталы русского населения, составлявшего колонию в этом городе (найдены крестики, иконка, русская керамика, исследовано православное русское кладбище).

Производились раскопки большой соборной мечети этого города, предположительно связываемого с известным по письменным источникам городом Бельджаменом. Сейчас эта мечеть размерами 26Х35 м вскрыта целиком. Стены ее были сложены из рваного камня на глиняном растворе и изнутри покрыты белой алебастровой штукатуркой. Снаружи штукатурка покрывала северную и восточную стены, т. е. там, где перед мечетью были открытые площади. С других сторон мечеть была застроена домами. В плане мечеть представляла собой прямоугольное помещение, расчлененное колоннами на шесть нефов, шириной 4 м каждый. Сохранились ряды каменных баз от колонн, на которых покоилось деревянное перекрытие. Пол был выстлан досками.

В южной стене изнутри была устроена ниша-михраб – культовый центр мечети. На михраб должны были ориентироваться верующие во время молитвы, чтобы смотреть в сторону Мекки. Ниша имела сложный рисунок своих пилонов; она выложена из кирпича и облицована алебастровой штукатуркой. Над нишей была алебастровая панель с религиозной надписью. Перед михрабом имелась прямоугольная постройка из дерева с колоннами, которые опирались на каменные базы. В центре этой постройки вкопана большая мраморная колонна – строго против михраба. Колонна была привезена, очевидно, из какого-либо древнегреческого города Причерноморья, захваченного монголами, где были богатые античные руины. Под колонной оказалась мраморная капитель того же времени, ко­ринфского типа.

Тысячи километров волокли татары мраморные архитектурные детали, чтобы употребить их не по назначению: многопудовую колонну как подставку для кни­ги, а резную капитель как опору для колонны... Такова эпоха, таковы эти градостроители – вчерашние кочевники, завоеватели-монголы.

(с. 74) К северо-восточному углу мечети примыкал прямоугольный, почти квадратный цоколь минарета, сложенный из больших каменных плит, чередовавшихся со слоями мелкого камня. Выше цоколя, очевидно, нахо­дился круглый ствол минарета, сложенный из обожженных кирпичей. Среди развала кирпичей были найдены также плитки с бирюзовой поливой, украшавшие поверхность минарета, и чередовавшиеся с ними вставки из алебастра с оттиснутыми на них надписями. Декор минарета дополняли алебастровые панели с меандровым орнаментом.

*   *   *

Много интересных и красивых древних вещей привезли археологи из Селитренного, Царевского и Водянского городищ – здесь и формочки для литья свинцовых и бронзовых изделий, и привозное стекло из Сирии и Египта, и подвеска-идольчик, и золотой браслет, и бронзовая ступка, и накладка-амулет, и костяные и стеклянные перстни, и обломки сердоликовых украшений, и русские крестики и иконки. Под стеклянной вставкой одного перстня оказалась бумажка со стертыми письменами – это амулетик с мистическими формулами, призванными охранять их владельца от всех бед и обеспечивать ему успех во всех его начинаниях.

(с. 75) Земля этих городищ насыщена обломками посуды, изразцами, монетами, сломанными и разбитыми вещами. Попадаются и редкие вещи, например обломки фаянсовых чаш с золотистой росписью и блестящей глазурью. За свой металлический блеск такие сосуды были названы «люстровыми». Их делали в Иране и оттуда они попадали на берега Ахтубы. На сосудах изоб­ражали сцены из придворного быта и писали персидские стихи. Часто попадаются обломки каменных сосудов из мягкого талька. Их делали в Средней Азии, в Хорезме, и привозили сюда на кораблях через Мангышлак и Каспийское море или с караванами, шедшими через плато Устюрт и казахстанские степи.

Находки постепенно раскрывают все стороны жизни золотоордынских городов. Об­ломок бронзовой астролябии с арабскими обозначениями градусов и монета бейрутского короля крестоносцев XIII в., изразцы с изящными персид­скими стихами и большие ка­менные вазы из какой-то аристократической усадьбы, медные трубки от фонтана и керамические подсвечники, надписи из Корана и русские иконки – все мелькает перед нами и создает образ этих странных степных городов. Они выросли в короткие исторические сроки, в результате строительной деятельности и политики ханов в середине XIII в., благодаря скоплению награбленных монголами богатств и большого количества пленных ремесленников и строителей. Сильная власть ханов поддерживала рост этих городов, и они превратились в крупнейшие торговые и экономические центры. Но как толь­ко центральная власть ханов стала слабеть, как только в государстве Золотой Орды начались смуты и феодальные усобицы, эти города приходят в упадок. Быстрый подъем сменился столь же быстрым упадком. Упа//(с.75)док довершили войска среднеазиатского завоевателя Тимура, который в 1395 г. разгромил золотоордынские центры в Поволжье. Еще раньше Золотая Орда показала свою слабость на Куликовом поле, где в 1380 г. войска Мамая были наголову разбиты московским князем Дмитрием Донским.

Степь захлестнула золотоордынские городские центры. Снова здесь полностью царили кочевники, города были разрушены, и градостроительство в Нижнем Поволжье возобновилось только с проникновением сюда России в XVI веке.