От редактора
Воспоминания, которые лежат передо мной на столе в виде случайно попавшей в мои руки тетрадки - необычны. Там есть фотография автора, ее имя – Зоя, указан год рождения, а также все, что относится к этому жанру – радость находок, боль утрат, размышления на склоне лет, и прочее. Нет только фамилии, а значит, рукопись приходится считать анонимной.
Впрочем, премьер-министром наша героиня не была, на эстраде не выступала, поэтому анонимность автора – потеря невеликая. Зато «просто Зоя» прошла вместе со страной все ухабы советской истории и женский взгляд на жизнь, столь сильно отличающийся от традиционного, уверен, заинтересует не только историков-профессионалов.
Воспоминания публикуются в сокращенном виде (с изъятием фрагментов очень личного характера). Текст условно разделен на 3 главы: Жизнь до Войны; Война; Первые послевоенные годы.
Опубликованная часть текста оканчивается второй половиной 50-х годов.
Орфография автора приведена в соответствие с существующими правилами русской орфографии.
И.В. Нестеров
Воспоминания Зои
Часть 1
Вечером зазвонил телефон. Взяла трубку, узнала голос Вахтанги. Первым долгом спросил: «Как здоровье?», потом обратился с просьбой: «Бабушка, очень прошу, опиши свою жизнь». В это время мне было 80 лет. На память я не жаловалась, но во время письма немного подводили меня руки. Дрожали не по моей воле. А потому некоторые буквы будут с изъянами. Помню себя с трех лет и часто вижу эту картину.
В народе говорят: «Когда человек рождается, он плачет». Нет! Он не плачет, он от радости, что увидел свет, кричит. После того, как пробыл в темноте девять месяцев. Он предпочел, что свет – это все, что предназначено для человека. Но он не знает еще суть этого света, что в нем бывает. Он не предвидел, что, кроме света, он увидит и темноту, и ураган, и ливень зла, добро, ненависть, жадность и многое другое. Главное – он все испытает против своей воли, прожив свой век. У каждого человека – своя жизнь, своя звезда. Ведь звезд на небе не перечесть, как и людей на земле. У каждого своя звезда, своя судьба, как в народе говорят. О судьбе, судьбе, которая была предназначена мне, я и напишу коротко.
Когда я родилась, [1924 г.-Н.И.] у меня уже были сестры, намного старше меня. Тасе было 16 лет, Симе было 14 лет, Лиде было 12 лет. Они уже хорошо понимали, что такое жизнь и как она изменчива. Отец и мать прожили всю жизнь в мире и любви. Отец имел собственную шахту, рабочую силу. Жили в роскошном доме с богатой мебелью. Имели прислугу и нянек. Без них нельзя было обойтись, потому что мама знала только одно – рожать. Она родила 11 детей, из них при родах погибли двое, остальные девять были все живы, пока не дождались своей судьбы. Недалеко от имения родителей было селение Сергеевка, которое тоже принадлежало отцу. Там у него была «экономия». Туда входила ферма со скотом, сады, поля и сотня рабочих. Вот в этой «экономии» я и родилась по метрике и паспорту. Это время было революционное, когда большевики пошли против капиталистов. Когда зашли большевики, они наказывали хозяев, судили, все отбирали. Но нашего отца не тронули. Рабочие шахты и «экономии» пошли в защиту его. Отобрать все отобрали, но не судили. Но, кто знает, не появится ли паршивая овца и не обгадит ли стадо, как это бывает в жизни. Отец, оставшись без ничего, забрав свою семью, уехал из тех краев, чтобы «замести следы», для будущего своих детей. В то время приходилось детям отвечать за своих родителей. Детей богатых родителей презирали, на работу не допускали, называли «барчуки» (из богатой семьи). Все это я пишу потому, что жизнь – тяжелая штука. Пока человек живет свой век, должен все увидеть. Так и мы – сразу из богатства окунулись в бедность. Переехали на Украину в гор. Барвенково.
Барвенково
Отец снял дом с большим садом, обросшим высокой травой, так как у нас была большая семья - с отцом и мамой 7 человек, не считая старших, которые жили в другом городе и уже работали.
Сколько мы помнили, у нас в доме грубого разговора не было. Родители привили нам любовь. Все мы любили друг друга, в зрелом возрасте помогали друг другу. У меня был братик Лёня, меньше меня и еще был брат Ваня старше меня. Нас, самых меньших, меня и Лёню, очень любили родители. Сима и Лида жили в Харькове. Тася уже была замужем. Первое время после переезда мы жили в достатке. Отец, наверное, заранее побеспокоился о содержании семьи.
У меня была привычка ходить к соседям во время обеда. Они мне давали что-нибудь со стола. Но пришло время освободиться им от меня. Я ходила по саду в высокой траве и порезала ногу стеклом. Мама взяла меня на руки и понесла в лоханку с водой. Вода закрасилась в красный цвет и я кричала, сколько было сил.
Наш дом стоял на гористом месте. Помню, зимой – мороз 30-40 градусов, большой снег. Вечером выходила молодежь, садилась в большие сани по 10-15 человек, и мы, малыши, не отставали. Спускались с горы над обрывом, было страшно, но удовольствия было больше.
Потом отец нашел дом ближе к станции, ниже горы. Мы переехали в новый дом, тоже с большим садом и двором. Железная дорога была рядом с нашей улицей. Я и Лёня ходили в детский сад, нас водили через железную дорогу. Отец работал на маслобойне, где делали подсолнечное масло. Приходил поздно ночью, когда мы спали, приносил «сычики» - это сочная сладкая халва. Поднимал меня и Лёню и кормил. Сколько чувствовалось с его стороны заботы и любви! Однажды пришли из детского сада, а отец купил полную конную тачку дыни. Я в тот день столько съела, что дыня уже противной казалась. Целый месяц все ели, а я не могла смотреть.
Как-то мы, я и Лёня, побежали на железную дорогу. В это время проехал товарный поезд, и ударил его… Все это произошло на моих глазах. Родители тяжело переносили потерю Лёни. Я сильно заболела…
Однажды отец уехал куда-то. Несколько дней его не было. Он поехал в другой город искать покоя. Он выбрал город Славянск, куда, по его приезду, мы переехали всей семьей. Наша жизнь продолжалась в новом городе.
Славянск
Это был железнодорожный поселок. Каждый дом разделен на двоих хозяев. Одну половину дома отец снял для нас. Начали мы привыкать, здесь Нина и Катя даже ходили в школу, Саня устроилась на работу. Я часто ходила за хлебом. Хлеб давали по карточкам, по 200-300 г на человека в день. Как-то я пошла за хлебом. Не помню (прошло много времени) хлеб принесла или нет, но помню, что карточки потеряла. Остались мы без хлеба. До конца месяца оставалось еще 20 дней. Но и здесь родители не поругали , не накричали на меня за мою халатность. Такая была у нас семья – любили друг друга, как родители, так и все мы, дети друг друга.
Отец нигде не работал. Недалеко от этого поселка он купил небольшую площадь земли и начал строить дом. Дом состоял из одной комнаты и коридора, под которым был погреб для овощей. Так мы перешли в свой угол жить. Посадили сад, огород, чувствовали себя хозяевами. Однажды отец покупался, оделся и вышел на улицу. Встретив товарища, сели на зеленую травку. Простыл и «схватил» воспаление легких, которое со временем перешло в туберкулез. Долго он болел, постепенно уходя от жизни. Ох, а как он хотел жить! Как-то его научили пить собачий жир. Когда человек хочет жить, он цепляется за волосинку, чтоб не упасть в обрыв. Так и он… Как употреблял жир, этого я не знаю. Но ему уже ничего не помогало, сожгла его эта болезнь. Перед уходом из жизни он уже не говорил. Помню, мама дала горевшую свечу мне в руки и поставила в его изголовье. Он мотал головой по сторонам – это был предсмертный час. Мне стало страшно, я позвала маму и сказала, что я боюсь. Она взяла свечу и отпустила меня. Он вскоре скончался. Наверное, со смертью его ушли и все запасы, на которые мы жили после разорения.
Мы остались с мамой. Мама никогда не работала, она прожила с отцом сладко на всем готовом. Жизнь заставила очнуться, нас было четверо на ее иждивении. Мама начала брать заказы и шить одеяла на пяльцах, которые занимали всю комнату. Они были чуть выше стола, так что нам приходилось неделями ходить согнувшимися к столу, где мы занимались или обедали. Это был тяжелый 1933-й год, который вошел в историю как «голодомор». Много людей погибло от голода. Кто жил, кто отживал.
Иногда мама ездила к Симе в Харьков чего-нибудь нам привезти. Как-то я и Нина пошли на базар продать 5 л керосина, чтобы купить хлеба, пока мама не приехала. Одна женщина купила бутылку керосина и Нина дала мне 5 рублей, чтобы я разменяла для сдачи. Я не разменяла, пришла и у меня эти деньги и керосин женщина взяла и ушла, пока Нина была занята. Когда Нина попросила у меня деньги, я сказала, что женщина взяла. Но это были наши деньги. Бросились ее искать, но она уже скрылась. Так потеряли и керосин, и деньги. Возвращаясь домой, мы издалека заметили что кто-то переходил наш двор с узлом на спине. Пришли домой, а дверь открыта, зашли и увидели, что нас обокрали. Что было, все забрали, в чем стояли, в том и остались.
Жизнь была тяжелая, а судьба прибавляла горе за горем. Но мы продолжали жить, привыкшие ко всему. Ниточка воровства продолжалась. Голодный воровал у голодного. Как-то Нина пришла из школы поздно, села заниматься при лампе, тогда света мало было, только у немногих. Мы уже лежали. Когда она кончила заниматься, погасила лампу и тоже легла. Я с мамой лежала на кровати, у окна, а сестры – на полу. Вдруг ночью слышим удар в окно, все стекла полетели. Мы все проснулись, я задрожала от испуга – полночь, темно, страшно. Саня взяла топор и села к нам на кровать у разбитого окна. До рассвета никто из нас так и не уснул. Утром посмотрели – все было на месте. Когда собрались в школу, оказалось, что моего портфеля нет. Вор схватил портфель, подумав, что там деньги, но там были мои книги. Некоторые мы нашли через 1-2 месяца в соседском саду. За нашим садом проходила железная дорога. Иногда там сгружали «жом» - мокрый буряк (свекла), из которого отжат сок для получения сахара. Им кормили скот. Я по вечерам брала больше себя ведро и ходила за жомом, чтобы продать за 50 копеек тем, у кого есть скот и купить себе что-нибудь для школы (карандаши, тетради).
Комнату зимой мы отапливали углем. Однажды кто-то из сестер подумал, что печь уже погасла, закрыли задвижку, куда уходил угар от угля. Ночью Саня проснулась и, почувствовав газ, всех разбудила. Мне и маме было очень плохо, мы не могли поднять голову. Саня быстро намочила полотенце и стала прикладывать нам к голове. Открыла двери, выпустила газ. Благодаря Сане мы остались живы.
В общем, задача была для всех одна: «жить»! Время шло, как могли, боролись с голодом, но несчастье сменялось несчастьем. Как-то мама поехала к Симе. Когда возвращалась, ее арестовали. Я была дома одна, когда ее привели двое мужчин. Они сделали обыск, ничего у нас не нашли, только один кусок мыла. Я стояла молча у стены. Когда они уходили, забрали маму. Она, тронув меня за плечо, сказала: «Я скоро вернусь». После этого я маму никогда не видела. О ней некому было позаботиться, на нас, детей, не обращали внимания. Саня ходила узнавать, ничего не добилась. За что ее арестовали, судили, дали 6 лет, я по сегодняшний день не знаю. Я только знаю, что уже в детстве я осталась сиротой, лишившись родительской любви и ласки. Мама пробыла в тюрьме три года, заболела, прислала письмо. Сима и Тася поехали, но она уже их не узнала. Похоронили ее на чужбине, далеко от нас.
Мои старшие сестры начали меня перебрасывать, как мяч, из рук в руки. Первое время я оставалась с Саней. Катя и Нина уехали в Харьков, Сима их устроила на работу. Саня работала допоздна. По вечерам я боялась оставаться одна в доме. Приходилось быть во дворе и ждать ее. Кругом дома – густой сад, темнота, шелест деревьев и страх. Тишина нарушалась какими-то звуками и я дрожала от страха. Как-то у меня на пальцах вскочили волдыри. Очень болели, я не находила себе места от боли. Однажды, не дождавшись Саню, Я зашла в темный дом и бросилась на кровать. Если бы меня кто-то убил, я бы его поблагодарила, что избавил меня от боли. Трудно мне было с Саней жить. Она была общественный работник, всегда занята. Мне приходилось быть без присмотра одной с утра до вечера. Потом Сима с Тасей посоветовались и Тася забрала меня к себе. Она жила с дочерью Мартой в городе Сталино.
Сталино (Донецк)
Один год я жила у Таси. Продолжала учиться. Она была уже в разводе с мужем. Он был красивый мужчина, но пьяница. Тася работала начальником пошивочной мастерской. Приходила с работы усталая и не имела сил шить дома. А также не могла отказывать клиентам. И часто мне приходилось отвечать заказчикам, что ее нет дома. Она пряталась, не приготовив примерку. Когда я окончила 7 классов в Сталино, мы получили письмо от Симы, где она писала: «Присылай Зою, она будет жить у меня. Я постараюсь дать ей образование». Тася посадила меня на поезд, а Сима встретила.
Харьков
Сима жила у одной старушки на квартире. Платила ей какую-то сумму и вместе питались, хозяйка все готовила. Мы были на всем готовом. Сима работала заведующей магазином и всегда приносила кулечек разных конфет, а я их поедала за один раз. Сладость перешла в мой рацион до старости лет. Сима смотрела на меня не как на сестру, а как на дочку. Я ходила в школу, училась хорошо. Летом во время каникул Сима меня отправила в Крым, в Евпаторию, где жила Катя с мужем и сыном Толиком. Я хорошо отдохнула и загорела на море. Наша любовь между сестрами продолжалась, как при маме и отце. До последних дней жизни моих сестер я была их любимицей. Но Симина мечта - дать мне образование - не сбылась.
Публикуется впервые
Воспоминания Зои
распечатать
Смотри также:
