Воспоминания Зои.
Часть 3. Первые послевоенные годы.
Письма стала получать все чаще, как от Левана, так и от Ивлиана. Оба писали, что скоро приедут. Нина снова через год была у нас в гостях. Лида приехала из эвакуации, а Марта, приехав со мной, осталась жить у Симы. Вечером я, Марта и Лида собрались провожать Нину. Вдруг хозяйка кричит: «Зоя, Леня!» - приехал Леван. Мы все его встретили. Нине не удалось уехать в этот день, потому что было очень много пассажиров и она осталась на ночь ждать следующего поезда. На вокзале она встретила Ивлиана, который приехал ко мне. Она сказала ему, что ко мне приехал муж. Так мы благополучно разошлись с ним.
У Симы мы с Леваном прожили месяц и поехали на родину Левана. Положили вещи на санки и сестры проводили нас на вокзал. Добирались до места с большими трудностями: вместо одного дня ехали 4-5 дней, с пересадками.
Тбилиси.
В Тбилиси мы приехали 5 декабря 1945 года. Леван нанял конку (машин в то время было мало) и мы поехали в село Л.*, где жил дядя Левана, брат отца Шакро. Леван не знал, какая ситуация в его доме, ведь у него была жена, которая, как писали его родители, пошла по «кривой дорожке». Оказалось, что она была в тюрьме. Обстановка в доме, куда мы попали, была ужасная. С виду это был дом, но внутри ничего общего с привычной мне обстановкой для проживания не было. Это был закопченный сарай. Вместо пола – земля. Обстановка – большая тахта и стол, стулья все в сером виде. В доме была только невестка и ее ребенок Зузило от двоюродного брата Левана, который не вернулся с войны. Позже она вышла замуж за младшего брата своего мужа, родила троих детей и прожила до старости лет.
На второе утро за нами приехал на лошади отец Левана. Немного утром отдохнув от дороги, мы снова двинулись в путь. Шли мы горами, пешком, километров 20, наверное. Вещи везла лошадь. Леван с отцом всю дорогу разговаривали. Когда приближались к Ц.*, Леван мне сказал: «Посмотри, как нас встречают». Вся деревня стояла на горке, пока мы поднимались по склону. Когда я подняла глаза, ужаснулась. Все жители деревни пришли смотреть на русскую невестку. Мы шли домой, а весь народ следовал за нами. Когда приблизились к дому, выбежала мать Левана – маленькая, хромая, переваливалась, как утка. Подбежала ко мне, поцеловала. Зайдя в дом, я увидела все ту же обстановку, что и в Л,*, даже еще хуже. Весь народ зашел в дом на балкон, который был открытый, и на нем лежала скирда сена. Было шумно, все смотрели на меня и говорили «ламази». Одни заходили в дом, другие выходили, пока Наташа – невестка, как и я, не предложила всем выйти. Я молча сидела и смотрела на эту комедию, оцепенев от их темноты и думала, что сегодня или завтра надо бежать отсюда.
Пока готовили кушанья и вино для гостей по поводу нашего приезда, Наташа отвела меня к себе, чтобы я отдохнула. По дороге мы шли молча, т.к. не понимали друг друга. Ее квартира была бедная, но чистая. Она постелила мне постель и ушла. Но я разве могла уснуть, находясь под таким впечатлением! Дом – стены закопченные, черные; по крыше ходят куры, земля сыпется на стол; пола нет, обыкновенная земля; всего лишь одна комната, где из мебели – большая тахта, стол и скамейки. Через некоторое время слышу – бегут дети. Леван их научил, как сказать по-русски «Леван зовет» и они все вместе и каждый по отдельности это мне проговорили. Лиза, двоюродная сестра Левана, всех выпроводила и начала меня одевать, как ребенка – чулки, юбку, кофту. Всей это компанией мы пошли в дом Левана.
Столы были накрыты, за ними сидели только мужчины. Из женщин сидела только я и для приличия посадили рядом со мной Лизу, но она к еде не притронулась. В то время женщина была рабыней и не могла сидеть за столом рядом с мужчиной, будь хоть это ее муж. Они только обслуживали стол. С первого вечера я поняла их обычаи.
Утром старики вставали еще затемно. У них был скот, полный небольшой подвал животных, не исключая ишака. Леван меня поднимал рано. Просил: «Потерпи неделю, пока будут приходить нас поздравлять, потом будешь спать дольше». Так и было. В уходе за скотом я никогда участия не принимала, это было не мое дело. Свекор был очень теплый, приятный человек. Свекровь была, не сказать, чтобы плохая, но и не добрая. Она любила деньги. Пусть в доме хлеба не будет, лишь бы в ее кармане были деньги. Ежедневно соседи собирались у нас в доме, вязали, кто – что. Я тоже научилась. Но их постоянное присутствие иногда раздражало.
Мне было в тягость жить, как в сарае. Я начала превращать дом в надлежащий вид. Когда я сделала побелку стен, стали люди приходить и смотреть, как русская свои порядки наводит, удивлялись, хвалили. Сами же они к этому не привычны были в то время. Дети, заканчивая 4 класса школы, оставляли учебу. Писать, читать научились, а больше ничего и не надо.
Вскоре я забеременела, плохо переносила, мне часто хотелось чего-нибудь вкусненького, сладенького, но этой радости для меня здесь не было. Свекровь готовила кашу с домхали (это кислые процеженные мацони (кисломолочный продукт на Кавказе – ред.)). Каша в готовом виде заправлялась в центре ложкой домхали. Еще бывал сыр в доме. Все это составляло ежедневное меню. Леван ходил в город, продавал мацони. По его приходу свекровь уже встречала его во дворе и отбирала деньги, отказывая мне в покупке сахара к чаю. Так я полуголодная вынашивала ребенка. А роды были еще «лучше». Когда начались схватки, ни о какой машине или «скорой помощи» нечего было и мечтать. Пешком спустились с Леваном с горы с невыносимыми болями. Когда подходили к больнице, я уже хваталась за каждое дерево, так мне трудно было идти. Леван устроил меня в больницу и ушел, оставив меня. А мне хотелось от него поддержки. Но Леван относился больше к категории стеснительных людей, чем невнимательных. Он был хороший, добрый, любил меня, жалел, но не работал и не имел свою копейку, считал себя зависимым. Поэтому не мог дать мне того, что хотелось. Вдобавок, его тогдашняя темнота. Было немало трудных ситуаций, когда мне не хватало поддержки Левана, особенно в отношениях со свекровью. Конечно, в народе говорят, нет идеального человека. Поэтому будем придерживаться этой точки зрения.
…
Я родила дочку Мэгги. Когда ей исполнилось 9 месяцев, арестовали Левана за то, что он был в плену. Я с ребенком и стариками осталась, как у разбитого корыта. Около года я была дома, воспитывала Мэгги. Потом свекор стал говорить, что вся молодежь, в том числе и я, должна идти работать в колхоз. Я готова была работать, но только не в колхозе. Свекор сказал: «Зоя, если будешь хорошо работать, то неважно, где – в городе или в колхозе». Двоюродный брат Левана, работавший в городе, устроил меня в столовую института официанткой.
Я начала работать. По натуре я была честной. Имела небольшую копейку для хлеба и на дорогу. В то время в Ц.* транспорта не было, просили подвезти шоферов грузовых машин. Садились в кузов по 15-20 человек и так добирались домой. Иногда случались аварии. Однажды у машины отказали тормоза и она покатилась назад. Я сидела сзади на борту и все, кто были в кузове, легли на меня. Ноги у меня были в машине, а тело оказалось снаружи. Когда все вышли из машины, мои ноги были в крови, чулки порваны. Люди стали ругать шофера и заставляли его отдать мне собранные деньги. Он хотел мне отдать деньги, но я не взяла и не думала их взять. Мне было жаль как себя, так и его.
Я много не зарабатывала со своей честностью, но по праздникам покупала старикам подарки: свекрови – платье, свекру – брюки и рубашку. Они были мне очень благодарны. Мэгги брала в город, покупала игрушки, даже лишние, на какие только она показывала пальцем. Но когда я приезжала через неделю в домой, у нее уже не было этих игрушек. Наверное, другие дети отбирали. Когда она выросла, я спросила, помнит ли она, сколько я ей покупала игрушек, она ответила, что не помнит. Родителей я обеспечивала хлебом, они меня называли «наша кормилица». Однажды свекровь привезла Мэгги ко мне на работу. Побыв немного, они должны были уезжать. Мэгги расплакалась и кричала, что хочет остаться со мной, но свекровь ее увела. Я очень переживала, что не могу уделить должного внимания своему ребенку, но помочь мне никто не мог. Я это понимала, но ребенок понять не мог, ей хотелось любви и ласки. У свекрови же этого не было.
Однажды свекор заболел и попросил, чтобы я показала его врачу. Но мне не разрешили пропустить рабочий день. Когда я сказала об этом свекру, он ответил: «Зоя, когда я умру, ты и на похороны не освободишься!». Мне было больно за него, он был очень хороший, душевный человек и я не вышла на работу, не получив освобождения, уделив свое внимание свекру. Когда я пришла на работу, меня не допустили, послали в контору. Четыре дня я напрасно спускалась и поднималась в Ц.*. В конторе издевались надо мной, говоря каждый день: «Приходи завтра». Чего мне это стоило! В то время я работала за троих: уборщица, посудомойка, официантка, но труд мой не ценился. У меня не было защиты. Я должна была иметь железные нервы, чтобы все пережить. Как-то Мэгги заболела – аппендицит. Положила ее в больницу, вечером прибегаю – ее прооперировали, но с осложнением, была между жизнью и смертью. Мне было очень тяжело и больно, когда мне рассказывали обо всем. Возвращаясь домой, я не видела за слезами и за обидой не только людей, но и города. Я не понимала, что за жизнь у меня. Кроме боли, обиды, тяжелого труда я ничего не вижу в просвете. Я была не человек, а, грубо выражаясь, ишак. Оставалось только Бога просить, чтобы он дал мне две ночи подряд, чтобы выспаться. Сна мне не хватало, нервы были на пределе от переутомления.
Я пошла по врачам. Один психолог выписал мне таблетки и предложил бюллетень. От жалости к себе у меня появились слезы. Много я пропила лекарств. Но и работу свою оставить не могла, потому что она была хороша в том, что летом, во время студенческих каникул, я отдыхала два месяца.
В отпуск я всегда ездила к Симе и Лиде. Они меня хорошо принимали, я всегда там поправлялась. Домой приезжала совсем другая, отдохнувшая. Каждое лето я выезжала с Мэгги. Были в Астрахани, у моего брата Вани. Он занимал высокий пост, был директором «Рыбтреста». Мы с Мэгги полакомились астраханскими продуктами, когда ехали морем в Баку. Ваня дал нам две двухлитровые банки свежей черной икры, но когда мы приехали к Нине в Баку, то икра скисла. Еще запомнилось из поездки на пароходе, что я плохо переносила качку. А еще – Мэгги обожгла в бане спину об горячую трубу, но в медпункте был очень внимательный врач, который наложил ей хорошую мазь. Наутро боли уже не было.
Мы погостили у Нины в Баку, пока не кончился мой отпуск. Так каждый год я навещала всех родных. Особенно нам хорошо было у Сани. Она нас обкармливала, готовила вкусный борщ, оладьи, творожники. В общем, остались воспоминания.
Один год ездила в дом отдыха в Кабулети. Там будущие артисты (как Зураб Анджапаридзе), организовали драмкружок. Желающие приняли участие, в том числе и я. Такие вещи я любила и с удовольствием играла и выступала. Я имела успех, на другой день после спектакля меня много поздравляли. Но все это осталось лишь воспоминанием. Два месяца лета каждый год для меня были счастьем, вознаграждением за мой адский труд.
Однажды зимой я поговорила со стариками и они согласились, чтобы я снимала квартиру в городе, а домой приезжала на субботу и воскресенье. Моя сотрудница предложила жить с ней и ее сыном – четвероклассником. Я долго с ними жила, пока не приехала ее сестра.
Я ушла на квартиру. Однажды утром я сняла белье и веревку, на которой оно сушилось и зашла в дом. На керосинке, стоящей на полу, варился бульон из баранины. Веревкой я случайно зацепила кастрюлю и опрокинула ее себе на ноги. Хозяйка посоветовала насыпать соль на ожог. Что это было, просто ужас один! Весь двор собрался, вызвали «Скорую» и я попала в больницу. На второй день пришли старики. Кто им сообщил, я не знаю. Пролежала я 2-3 недели, а когда выписалась, ходила еще некоторое время на костылях. Потом снова пошла на работу, где снова были утомление и нервы.
С Леваном переписывались регулярно, он писал, что скоро приедет. Но прошло 11 лет в ожидании его. На его приезд я надежды не теряла. Я видела такие сны, которые разгадывала сама. Например, видела во сне лицо Левана, он летел ко мне и улыбался. В это время мы не знали, что с ним и где он. Еще мне приснился сон, что в Ц.* по центральной улице едут танки и очень гремели, а из-под колес летели искры. А рядом у соседей было окошко, где продавали билеты в кино. Я подошла и увидела цифры 2 и 7. Когда я проснулась, сразу сказала родителям. А через 2 недели, день в день, мы получили известие от Левана. Это был треугольник, который ему удалось бросить на дорогу. Добрый человек подобрал и отправил нам. Леван писал, что ему дали 25 лет и он ехал в Сибирь. Этим мы успокоились – лучше неприятное известие, чем полное неведение. За 11 лет и Мэгги выросла, и старики постарели. Мне пришлось много потрудиться, понервничать, утомиться. Все это останется позади, а впереди будут снова и радость, и горе, и заботы. Такова жизнь и не нам обсуждать. Наш предел – терпение. Так я терпела 11 лет, пройдя тяжелый путь к подъему, который получился нелегким. Радоваться за эти годы мало приходилось, а плакать и переживать – все время. Но все это меня не сломало. Я держалась и даже выглядела неплохо. На работе многим студентам помогала, кормила в долг. Кто-то отдавал, а кто-то – нет. За это меня любили. Я ни на кого не обижалась, ко всем была внимательна, они отвечали мне тем же. Они мне говорили, что, если тебя кто-то обидит, скажи «имис деда аватири». Мне было приятно слышать такое уважение ко мне.
Все эти годы я была недовольна своей работой, это был адский труд. Я не могла уделить внимание дому и дочке. В выходные – стирка, уборка, а к вечеру с болями с пояснице еле доходила до постели. Не почувствовав отдыха, снова шла на работу. А на работе голодала, перерыва не было. Тарелку с обедом могла начать есть утром, а закончить вечером. Я была очень худая, сотрудники в шутку называли меня «макарон». Это значит, что я видела и испытала жизнь со всех сторон ее проявления. Не только я, всяк живой человек не проходит мимо этой реакции. А поэтому и говорят: «Жизнь – это мучение». Но какое бы оно ни было, все же интересно жить при белом свете!
Возвращение.
Когда получили письмо от Левана, что он едет, конечно, как у меня, так и у родителей было радостно на душе. Мы с Мэгги пошли на вокзал встречать Левана. На перроне, кроме нас, никого не было. Мы так нервничали, что и живот болел, и в дрожь, и в жар бросало, и на месте не могли стоять. А когда паровоз показался, вообще растерялись. Состав подъехал, Леван уже стоял на ступеньках. Так мы встретились. После заключения он имел приличный вид, хотя и без копейки в кармане. Повезла я его к себе на квартиру в городе. К вечеру пригласила всех сотрудников к столу. После работы они пришли и все хорошо отзывались обо мне. Леван был очень доволен. На другой день мы поднялись в Ц.* (меня на работе освободили на 5 дней). Родители были готовы к встрече. Набежали родственники, соседи, все меня и его целовали и поздравляли.
Я продолжала жить и работать в городе, Леван спускался с Ц.* по вечерам, а утром поднимался к родителям. Мэгги ходила в школу, а вечером все собирались дома. Вскоре родители купили Левану мотоцикл, теперь он ездил на мотоцикле. Начал меня агитировать, чтобы я поднялась в Ц.* жить. Я долго отказывалась, не хотела жить с родителями. Однажды утром его мотоцикла не оказалось под окнами, его украли. Снова он меня начал просить подняться в Ц.* жить. Я согласилась и так снова началась наша жизнь в Ц.*. Через некоторое время родилась вторая дочь, Лия. Так ее назвала Мэгги. Разница между ними была в 13 лет. Через 2 месяца мой декретный отпуск закончился и я вышла на работу. Мэгги очень помогала растить Лию, водила ее в ясли и детский сад.
Левана реабилитировали, сообщив ему об этом в комиссариате, теперь ему можно было прописаться и устроиться на работу. После освобождения он имел право жить не ближе 60 км от Тбилиси. Жизнь продолжалась.
…
Каждый из нас свой век не проживает спокойно, каждый живет по-своему. Как бы то ни было, бывает частица радости и приятных моментов, а худшего намного больше. Я всех вас очень люблю и обожаю. Моих девочек благодарю за внимание и любовь. Моя старость ими была удовлетворена со всех сторон по их возможности. Я могу им только пожелать в жизни здоровья и счастья. Внучку Мзию и ее деток очень люблю. А в общем, моими детьми, внуками и правнуками я очень счастлива. Всем желаю здоровья и счастья. Не вспоминайте лихом. Многое еще можно написать, но рука уже отказывает, во время письма своим дрожанием искажает буквы. Ведь мне сейчас 81 год. Чувствую себя неважно. Свою жизнь я коротко описала. ...
*Всвязи с наличием негативных оценок жизни в Грузии у автора воспоминаний, сокращаем названия населенных пунктов до одной буквы.
Публикуется впервые
Воспоминания Зои
распечатать
Смотри также:
