В 45-м кончилась война. Я войну-то хорошо помню. Очень даже хорошо помню. Мы тогда учились там вот, внизу, школа была, где теперь больница. Вот как раз началась война-та. Ну, война-т началась в июне, а мы в сентябре учились уж. И нас учили во вторую смену. Тогда где-то больно бомбили, слыхать прям было. И нас, я помню, тогда потихонечку, потихонечку всех стали по домам разводить, и привели тогда домой, свет, огонь не велели зажигать, лампу. Окошки все, чтобы нигде никакого свету не было, ничего. Я помню, сидели мы на печи тогда. И вот тогда Дзержинск-от бомбили, Сейму-та бомбили… Вот как даст – ат печь вот так трясется. ..Я помню очень хорошо войну.

 

  Гнилую картошку собирали. Была из-под зимы картошка, она мерзлая на поли, и вот её вырывали, промывали, крахмал-то этот, и лепешки пекли. «Шлёп на шлёп» назывались. Еще их «подыханки» называли.Если у кого было , немного муки добавляли и молока, тогда они помягче. А то прямо так, на воде.

   Мы тогда с мамой пошли, вот там было наверху поле, и вот я так встала - и провалила. Нарыли мы с ней по два ведра этой мёрзлой картошки, с ней прям вот течёт, нарыли, я как встала, ноги-то вытащила, а валенки с калошами там остались. Вылезла, их вытащила. Ну, вышла из поля-то, надела, пошла. Вот пришли домой, /картошку/ отчистили, в нескольких водах помыли, измяли, истолкли и лепешки пекли. Из самой этой вот мерзлой картошки. Уж это было где-то вот к весне, а потом уж весной стали картошку садить, и стали немножко давать в колхозе  муки, кому три, кому четыре килограмма. Жали: кто сколько выжнет, давали муку, дадут три килограмма, четыре килограмма, когда по пять килограмм, и вот терли картошку сырую, муки добавят, и накваска была, пекли, ели. Это еще что было! А вот крахмал-от. Я даже крахмал вот собирала тогда. Вот была озимь уже, поле-то копали, картошка вся наверх, и вот эта картошка-то самая уже высохла, и мы ходили по по полю и собирали его. Я помню, нас тогда председатель гонял. Знашь, сколько народу-ту, озимь-то как утопчишь! Ходили. Там у нас тогда вот бочка была, мы целу бочку натаскали да еще сколько-то. И вот эту саму размачивали, очистишь кожуру, и так же размачивали ее и пекли, и ели. Даже частушка была, вот не помню как: «Меня гулять мама не пускает, шлёп на шлёп велит тереть».

Да, бывало: «Три картошку!» - «Да мам, гулять-то!» - «Пока не натрешь картошки – не пойдешь!» Вот ты ее и трешь. А терки-то делали сами, она острая такая, все голы руки изотрешь. Очень было тяжко!

Телятам-то давали боле-мене чего там /на ферме/, вот и принесешь маненько, пригоршенки, да вичну  муку (из зерна вики, кормовой культуры семейства бобовых. –Ред.) и капусту, вот испечешь, поили (поели – диалектн. –Ред.). А потом мы маненько вышли за счет шуклинских, у них тогда были все трактористы, а трактористам-то давали тогда хлеба-та, они в колхозе-то работали, от МТС, им давали ржи, пшеницы. И вот они уж, бывало, баушка с дедушкой… Баушка нам тоже неродная была, мому-то отцу; всё равно, бывало, пришлет нам коровай хлеба, там белого, ржаного. Они ели чистый хлеб. Вот и у Пановых-то Иван Палыч тоже боле-мене был, ещё мы всё-тки вот… А ведь некоторые, прямо, знашь… вот там, под горой жили эти… Таракановы, ведь они с голоду прям померли. Тяжело было время. Это год 46-й был.

 

     С молоком ездили на базар в Решетиху. Бывало, вода поднимется, по льду бежали босиком, в чулках. Как реку перебежишь, наденешь валенки, ноги-то горят! Выходили часа в три-четыре утра. Бывало, прогулям, так прямо с гулянки с бидонами на коромысле – в Решетиху.

Летом в Решетиху-то ездили на лодке. Специально перевозчик был, и землянка у него там была. И он там всегда жил. Платили ему. Ну, тогда копейки ведь. Всё равно, тогда это деньги были.

    А тогда ведь вот дороги какие были, в Решетиху да везде. Мне вот, наверно, годов 16 было, 17 ли, я вот покойной Емельянихе два мешка утвезу в Решетиху на базар, третий мешок мне. 25 рублей мешок, а то и 20. Ну, тогда это деньги были… Бывало, отвезу мешок, продам в Решетихе.

Вот, бывало, мама скажет, чего купить. Вот масло было, помню, уж очень хорошее льняное, всегда наливали…Масла налью там или маргаринчику пачку куплю, остальные деньги несешь, чтобы налог платить. Налоги ведь какие были. Вот нас у маме-те было две, а она платила еще бездетный налог, 25 рублей, надо было троих. Если вот у кого трое детей было, не платили. Девушке исполнилось 18 лет, еще замужем не была, уже бездетный налог 150 рублей.

Бывало, мама сварит яичко, с одним яичком вот такой ломоть хлеба съешь. И прямо пахнет яичком-то. Бывало: «Мама, свари яичко!» - «Ой, девчонки, погодите, вот уж в магазине сдам десяточка два, и сварю по яичку.» По яичку нам сварит.

Военный налог какой был, копейка как заведется, скорее в сельсовет несли, платили. Вот тогда вовремя мама не уплатила, ходили по домам, описывали. И утащили тогда у мамы самовар. Ой, а она такая чаевница была! И самовар поставили в магазин. Ой, а мама цело умират, хочет чаю, и мы тоже хотим чаю, чё, хоть в чугуне кипяти. Тогда мама пошла, где-то заняла денег да налог уплатила, самовар принесла.  Приходили, что ты, приходили домой

И сейчас ведь многие не платют. Ну, не платют, и не платют. А тогда приходили. Если что-то есть боле-мене ценное в дому, брали и уходили. И…хошь – не хошь, где-то денег будешь занимать, и принесёшь, и выкупашь. Ну, это, знашь…  Вот уж после войны, в пятидесятые годы, стало получше. Уж тут маленько мы вздохнули. Эти налоги стали отменять.

 

Детей у нас пятеро было. Я вот снизу вторая, за мной еще. А те постарше были намного, они все по сторонам-та. Вот одна сёстра, та с 22 года была, работала на ферме, там им тоже молока…Ну, как-то зарабатывали, ездила…Флягу повезет вон на Сейму. Ой, далёко как, за реку, на санках. Повезет эту флягу. Оттоль мы её пойдем встречать. Нас две, значит, одна постарше, одна помоложе. Она нам гостинец везёт: вот по кусочку, по скроечку хлеба и по небольшой овсяной лепешечке. Хлеба – это из буханки, из настоящей-то, как уж там, может, кто-то, как получали, да резали и продавали, и овсяные лепешечки. Они колючи каки-то. Это нам гостинец. И кака-нито длинна конфетка. Вкусны! А я-то ещё постарше, а та….Встретим её (старшую сестру), она усталая, этак сколько километров пройдет, а она (младшая сестра) сядет на санки, она их везет. Ну, жалко тоже.

 

Мы за дровами ходили, за пеньками. Пенечки вот, которые слабенькие, сшибали если… В лес. Топить-то надо чем-то было. Потом уж за дровами… Рубили тоже и березки, и осинки. Нас тоже преследовали лесники-то. Это как попадешь. Тоже это: «Дуськ, ты сколько штук срубила?» - «Я вот с эстоль.» - «Ну, а я вот с эстоль.» - «Ну, хватит, пошли.» Завяжем их дольём-то (узкие полосы домотканого холста, тесемки). Пошли, понесли.

 

Я в мешковине-те ходила училась, у меня юбка была из мешка и кофта была из мешка. В войну. Да. Вот был белый мешок, мама тогда его накрасила черным и сшили мне юбку в складку, черну, а из белого мешка кофту. Форсила. Форсиста была девка! А другая и это не сообразят. Всё было…

 

 В деревне у нас на войну забрали человек 10 парней, ни один из 24 года рождения не пришел. После войны остались одни девки.

 

 Записи произведены Гусаровой Т.В. в 2006-2007 гг.

в селах Арапово, Победиха, Шуклино Богородского района

от Бугровой А.В.,1932 г. рожд., Зотовой А.В., 1930 г. рожд.,

Зотовой Е.А.,1932 г. рожд., Зотовой Т.С.,1932 г. рожд.