ДВОРЕЦ РУКАВИШНИКОВЫХ

НА ВЕРХНЕВОЛЖСКОЙ НАБЕРЕЖНОЙ В НИЖНЕМ НОВГОРОДЕ

 

А.И. Давыдов, В.В. Краснов (НИП «Этнос»)

В сентябре 2010 года после долгих лет запустения на Верхне-Волжской набережной в Нижнем Новгороде распахнул  свои двери отреставрированный главный дом усадьбы Рукавишниковых. В связи с этим событием мы решили познакомить читателей с материалами наших исследований по его истории. В свое время они были оформлены в виде исторической записки к проекту реставрации, затем частично использованы в совместной с Т.П. Виноградовой статье «Тайна» дворца Рукавишниковых на Верхневолжской набережной»[1] и ее очерке «Дворец С.М. Рукавишникова - дом в доме. Из истории строительства», помещенном в художественном альбоме «Новый роман старого дома»[2]. Данная публикация представляет собой исправленный и дополненный вариант исторической записки, составленной для проекта реставрации указанного объекта культурного наследия еще в 2004 году по заказу ОАО «Владимирреставрация».        

         Исторически исследуемая территория входила в пределы Малого острога средневекового Нижнего Новгорода[3], при выходе его к откосу реки Волги. Начало освоения этого участка Верхнего посада относится к кругу проблемных вопросов[4]. Считается, что сама цепь внешних укреплений города начинает возводиться с 60-х годов XIV века[5]. По некоторым данным здесь находилась одна из башен острога (Георгиевская), к воротам которой поднимались два крутых съезда от волжского берега[6]. В башню упиралась Егорьевская улица, шедшая под углом от Происхожденческого (Крестовоздвиженского) монастыря (находился неподалеку от современного памятника В.П. Чкалову) вдоль линии дерево-земляных укреплений[7].  К началу XVIII века остатки  рубленых стен острога были разобраны, но земляной вал продолжал сохраняться[8].

Место постройки будущей усадьбы С.М. Рукавишникова долгое время оставалось окраинным. Бровка высокого берега Волги, перерезанная несколькими оврагами, была неудобна для застройки, и сюда выходили лишь заборы владений, расположенных по параллельной улице, получившей наименование Жуковой или Жуковской (ныне улица Минина). Несколько генеральных планов Нижнего Новгорода, высочайше конфирмованных во второй половине XVIII – начале ХIХ веков, не затронули данной территории: вплоть до 1830-х годов откос и склон горы были заняты огородами, банями и службами усадеб, расположенных на Жуковской улице[9].

Так, в частности, на фиксационном плане города, относящемся к 1792 году, показана незначительная деревянная застройка, располагавшаяся вдоль средневекового вала, без указания ее владельцев. При этом, большая часть исследуемого места оставалась незастроенной. С востока к нему примыкал «двор с огородом» подканцеляриста Ивана Житенина. За валом находилось «каменное с деревянным строением и огородом» место секунд-майора Федора Бухвалова[10].

Судя по проектно-фиксационному плану Нижнего Новгорода 1799 года[11], на интересующем нас участке располагалась усадьба, строения которой группировались на углу уже проложенной по линии бывших острожных укреплений Малой Печерской улицы и еще только что пробиваемой Жуковской улицы. При этом выход усадьбы к самому волжскому откосу застроен не был. Владелец данной усадьбы не установлен.

Красные линии будущей Верхней (Верхневолжской набережной) были определены лишь в 1830-х годах. Ее появление было следствием реализации масштабной строительной программы «высочайше повеленных работ». Импульсом к их осуществлению стал первый приезд в Нижний Новгород императора Николая I в октябре 1834 года[12]. В перечне изменений, относящихся непосредственно к волжскому откосу и примыкающих к нему участков особо оговаривалось «…не позволять… деревянных строений; постройку же возводимых деревянных домов на откосе остановить, вознаградив владельцев отводом, в виде дара, в другом месте; земли и все деревянные дома, находящиеся тут, описав, определить, сколько каждый дом может существовать, и поставить знаки…»[13].

Проект набережной, выполненный губернским архитектором И.Е. Ефимовым и инженером П.Д. Готманом, был высочайше утвержден в 1835 году. Непосредственный надзор за работами осуществлялся инженером А.И. Поднозовым. К осени 1839 года полотно набережной было нивелировано и выстлано булыжником[14]. Окончательное же благоустройство Верхней набережной относится к 1890-м годам[15].

С начала 40-х годов XIX века набережная начинает застраиваться каменными зданиями[16]. Вместе с тем, ограничительный режим застройки, предусматривавший здесь строительство только каменных домов и по «лучшим» фасадам, сдерживал формирование «парадного лица» города. На эту особенность обращалось внимание и много позднее: даже в первой половине 70-х годов XIX столетия городские власти указывали, что «…части Верхней набережной, прилегающие к кварталам более центральным, давно застроены каменными зданиями, части же ее, более удаленные от городского центра, в продолжение почти сорока лет остаются не застроенными, образуя… ряды пустырей, отгороженных более или менее некрасивыми заборами»[17].  Каменное строительство было невыгодно по причине «значительных затрат капитала», что, в свою очередь, не приносило «удовлетворительного дивиденда по случаю отдаления местности от центра городской жизни»[18].

В середине XIX столетия отмечалось, что из «замечательных строений» на Верхней набережной находились корпуса Мартыновской больницы и Мариинского института благородных девиц, строительство которого еще не было окончено, а также несколько частных домовладений[19].

В числе частных «недурных домов», находящихся в середине XIX века на набережной, был отмечен и дом нижегородского купца 3-й гильдии Серапиона Везломцева[20]. Его домовладение занимало  только часть территории усадьбы, показанной на плане 1799 года при выходе Малой Печерской улицы к Откосу (примерно ее половину, обращенную в сторону Волги). В дальнейшем границы домовладения, приобретенного М.Г. Рукавишниковым, не менялись.

Кроме каменного двухэтажного с мезонином особняка, расположенного по красной линии набережной, в усадьбу  С. Везломцева входил деревянный одноэтажный П-образный корпус служб (видимо, конюшни) в глубине двора. На Малую Печерскую улицу выходил «незастроенный палисадник»[21].

Главный дом усадьбы Серапиона Везломцева представлял собой пример постройки, выполненной на основе «образцового» проекта в стиле позднего классицизма. (Наиболее близок к нему один из рисунков второго альбома «образцовых фасадов» издания 1809 года[22]). На первом приземистом этаже, расчерченном рустовкой, стоял высокий второй. Опираясь на первый этаж и как бы прижимая его, вдоль второго этажа и мезонина шел четырехколонный портик ионического ордера, поддерживающий треугольный фронтон. Украшением фасада служил балкон с чугунной решеткой в центре второго этажа. Во двор вели каменные ворота с калиткой.

Автор проекта особняка Серапиона Везломцева и точное время его возведения  не установлены. Можно предположить, что им являлся Г.И. Кизеветтер, чрезвычайно активно разрабатывавший в 30 - 40-х годах XIX века проекты домов для нижегородских дворян и купечества[23]. Достаточно сказать, что в формулярном списке первого городового архитектора за 1843 год отмечено 236 фасадов, без замечаний утвержденных императором[24]. К особняку Везломцева типологически близок дом В. Арясова на Ильинской улице, проект которого был выполнен Г.И. Кизеветтером в 1838 году[25].

Сама Верхневолжская набережная привлекала внимание Г.И. Кизеветтера: он собирался отстроить ее по единому замыслу. Но подготовленный им проект ансамблевой застройки набережной «из-за административных проволочек и отсутствия необходимых средств у заказчиков так и не был реализован»[26]. Вполне вероятно, что возведение дома С. Везломцева могло являться частью ансамблевого проекта Г.И. Кизеветтера.

Каким же образом усадьба Везломцевых перешла к одному из крупнейших нижегородских предпринимателей купцу1-й гильдии, мануфактур-советнику Михаилу Григорьевичу Рукавишникову? Т.П. Виноградова, основываясь на сюжете романа Ивана Сергеевича Рукавишникова «Проклятый род», в своей последней публикации утверждает, что дом на набережной получил «железный старик» в качестве невозвращенного долга. «Достойным доверия коммерсантом», который не сумел вернуть денежный долг, был нижегородский 3-й гильдии купец Серапион Везломцев, за невыплаченный долг он расплатился своим домом на Откосе»[27]. Однако это не так.

9 октября 1868 года в официальной части «Нижегородских губернских ведомостей» в рубрике «О вызове к торгам» было опубликовано следующее объявление:

«От Нижегородского губернского правления объявляется, что в оном… в публичную продажу каменный 2-хэтажный с мезонином

 дом с строением при нем, принадлежащий нижегородскому 2-й гильдии купцу Якову Серапионову Везломцеву, состоящий в Нижнем Новгороде 2-й Кремлевской части, 1-го квартала, на Верхне-набережной улице под № 8, земли под этим домом: поперечнику по Верхне-Волжской набережной улице – 30 саж., в заднем конце – 20 саж. 2 арш., длиннику по сторонам: правую – 27 саж. 2 арш. и левую 37 саж 1 арш., за неплатеж владельцем макарьевскому 1-й гильдии купцу Михаилу Михайлову Усову по закладной 6000 руб.; дом этот ценовщиками оценен в 3108 руб. серебром. Торг будет производиться… 2 декабря 1868 года…»[28].

        То есть, дом на набережной действительно был описан за долги, но не Серапиона Везломцева, а его сына Якова, и не М.Г. Рукавишникову, а М.М. Усову. Можно добавить, что в мае следующего года  также «с молотка» за долги разным лицам пошли принадлежавшие Я.С. Везломцеву мельницы с различным при них строением в Семеновском уезде на реке Везломе[29].

        Таким образом, на основании вышеизложенного, можно с почти полной уверенностью говорить, что бывшая усадьба Везломцевых была приобретена М.Г. Рукавишниковым с торгов в декабре 1868 года. Согласно окладной книге 1871 года, перешедший к нему каменный двухэтажный дом с надворным строением был оценен в 4000 рублей[30]. При жизни этого домовладельца оценочная сумма усадьбы  не менялась[31].

В 1874 году М.Г. Рукавишников умирает. Архивные источники не позволяют установить точно, к кому из наследников переходит усадьба. Сам процесс передачи всего наследства  растягивается до конца 1875 года[32]. (Усадьба на Верхневолжской набережной оценивалась тогда уже в 3510 рублей[33]). В этот же период времени решается вопрос об учреждении опеки над одним из сыновей – Александром Михайловичем Рукавишниковым и его долей наследства «по слабости его характера и болезненному состоянию»[34].

Судя по некоторым архивным материалам, в 1876 году владельцем усадьбы являлся уже единолично Сергей Михайлович Рукавишников[35]. По данным Н.Ф. Филатова, С.М. Рукавишников унаследовал дом в 1875 году[36]. Окладная книга за 1884-1887 годы фиксирует переход домовладения к С.М. Рукавишникову 13 июня 1886 года[37]. Впрочем, ситуация меняется в начале 1890-х годов: очередная окладная книга фиксирует в марте 1891 года переход усадьбы к «Ивану, Сергею, Митрофану и Николаю Михайловичам и Евгении Ивановне Рукавишниковым». Но спустя несколько месяцев, в июле 1891 года, единственным владельцем вновь становится С.М. Рукавишников[38], остававшийся таковым вплоть до своей смерти в 1914 году.

Проектных чертежей на ныне существующее здание, возведенное С.М. Рукавишниковым, в архивах не обнаружено. Зато известны другие проекты, связанные с попытками перестроить старый особняк С. Везломцева[39]. Первый из них, датируемый маем 1875 года, предусматривал надстройку дома еще одним этажом в уровне мезонина. Надзор за работами принимал на себя известный нижегородский инженер-архитектор Р.Я. Килевейн. От имени наследников М.Г. Рукавишникова чертеж подписал С.Г. Рукавишников. На чертежах второго проекта, разработанных  в июле того же года и также подписанных Р.Я. Килевейном (от имени подрядчика) и С.Г. Рукавишниковым (от имени заказчика),  «фасад [дома] в существующем виде» показан уже надстроенным. Однако, судя по всему, это связано не с тем, что надстройка была осуществлена в действительности (два месяца слишком маленький срок для таких работ), а с переработкой ранее выпущенных проектных чертежей.

Новый проект еще в большей степени предусматривал изменение облика дома в духе эклектики: четырехколонный портик ликвидировался, а над крышей предполагалось устройство светового фонаря. Тем не менее, и этой задумке не суждено было осуществиться…

Здесь вполне можно согласиться с мнением Т.П. Виноградовой  о том, что «…после смерти М.Г. Рукавишникова родительский дом молодым наследникам стал казаться малым и скромным. Возросшее богатство требовало соответствующей презентации»[40]. Далее исследовательница приводит цитату из романа «Проклятый род», выражающую мечты богатого наследника: «Будущий дом велик и прекрасен. Тысяча каменщиков будут строить. Чертежи-планы из Москвы и из Петербурга. И будет дом-дворец. И во дворце сто комнат. И зал в два света. И лестница – мрамор, какого нет нигде. И будет дворец тот стоить ровно миллион… Пусть весь город ахнет. Пусть со всей Волги полюбоваться съезжаются. Где стоять дворцу тому? Не в улице же узкой, где дома по обе стороны. А на набережной на верхней…»[41]. Так художественно и даже поэтизированно писатель – сам выходец из указанного купеческого рода, объясняет появление роскошного особняка, равного которому едва ли можно найти в Нижнем Новгороде.

Обращает на себя внимание изначальная симпатия заказчика к возведению главного усадебного дома в духе эклектики, утверждавшейся в это время в отечественной архитектуре. Успех нового стиля обычно объясняется бурным развитием капитализма и эстетическими вкусами крупных промышленников и купцов пореформенного периода[42]. Купечество «крикливой громоздкостью» стремилось «подчеркнуть господство денег, свою силу и влияние»[43].  Востребованность именно этого архитектурного направления, по сути представлявшего смешение различных стилей, была связана с самоутверждением слоев, начинающих играть ведущую роль в жизни общества. Усиление их позиций проходило под знаком подражания архитектурным сооружениям, в которых протекала жизнь «сильных мира сего», своеобразного культа роскоши[44].  Это в полной мере относится и к Рукавишниковым – выходцам из небольшого уездного города Балахны, привлеченных в 1810-х годах в Нижний Новгород перемещением сюда Макарьевской ярмарки[45].

Как уже говорилось выше, проектных чертежей на особняк С.М.Рукавишникова обнаружить не удалось, так же как и какой-либо другой архивной документации, связанной с его возведением, Наиболее полную информацию дает дело об оценке недвижимого имущества, датируемое 1880 годом[46]. Определенные сведения содержит одно из дел городской управы, в котором представлено отношение строительного отделения Нижегородского губернского правления по вопросу строительства локомобиля С.М. Рукавишниковым (1876 год)[47]. С ним соотносится соответствующий архивный чертеж[48].

По сути дела, это единственные документальные источники, хоть как-то проливающие свет на историю строительства исследуемого объекта. Предшествующие исследователи не обращали на них внимание, делая акцент исключительно на художественной версии событий, изложенной в уже упоминавшемся романе И.С. Рукавишникова «Проклятый род».

Анализ всех материалов, имеющихся в нашем распоряжении, дает следующую картину происходившего. Начальные работы по возведению нового здания можно датировать ориентировочно 1875 годом. Именно тогда, по сведениям А.С.Гациского,  были уничтожены остатки древнего земляного вала, выходившего на Верхневолжскую набережную в непосредственной близости от усадьбы[49]. К этому же времени относит начало строительства и Н.Ф. Филатов[50]. В июле 1876 года в усадьбу проводится водопровод, в связи с чем на ее территории строится специальное одноэтажное каменное здание для размещения локомобиля. Это механическое приспособление предназначалось для накачивания воды в новые строения усадьбы[51].

Дата окончания строительства  - 1877 год - указана над главным входом в здание. В популярной литературе это событие относят к весне[52], цитируя при этом иногда соответствующее место из романа И.С. Рукавишникова: «…Рано по весне свалили леса, оплетавшие дворец. И могучий, грузностройный предстал он весенне-разлившейся Волге-реке…»[53]. Имеющиеся в нашем распоряжении источники не дают точного ответа  - так ли это было на самом деле. Вполне вероятно, что действительно основные работы по возведению особняка закончились к указанному времени. Однако внутренняя отделка его продолжалась и позже.

Л.В. Зерчанинов, бывший директор Нижегородского государственного музея-заповедника, основываясь опять же на романе, сообщает, что «…во дворце Рукавишниковых новоселье справили поздней осенью»[54]. (Имеется в виду 1877 год). Архивные же данные указывают, что первая оценка построенного дома была произведена лишь 13 декабря 1879 года. Даже к этому времени дом, по признанию С.М. Рукавишникова, был «вполне окончен только снаружи, а внутри еще не совсем отделан». Поэтому хозяин был вынужден пользоваться «только частию его, проживая в одном верхнем этаже»[55]. Таким образом, работы внутри здания заняли еще достаточно длительный период. Об этом же, кстати, сообщал и сам владелец дома, подчеркивая его «хорошую отделку»[56]. В связи с этим, можно говорить о том, что датой окончания работ по сооружению главного усадебного дома следует считать 1879 год или начало 1880 года. Вывод этот несколько «омолаживает» устоявшиеся рамки датировки строительства как самого дома, так и других усадебных построек (1875-1877 годы).

Следует обратить внимание на то, что возведение особняка являлось не просто новым строительством. По сути своей это была реконструкция усадьбы. Как установила Т.П. Виноградова, в объем возведенного дворца было включено старое здание, доставшееся М.Г. Рукавишникову от С. Везломцева[57]. Ее вывод подтверждается анализом поэтажных планов[58] ныне существующего здания и его предшественника, а также проведенными в процессе реставрации исследованиями[59]. В своей западной части дворец практически полностью сохраняет планировочную структуру старого дома.

По мнению исследователей, причин этому было несколько. Отчасти, сыграли свою роль соображения экономические (дешевле было сохранить коробку старого дома, его несущие конструкции). Но в большей степени акцент делается на волеизъявлении «покойного родителя или живой в то время матери». Кроме того, вновь дается ссылка на роман, в котором указывалось, что дом принадлежал якобы престарелой тетушке нового хозяина, которая не желала его ни продавать, ни покидать. Поэтому, старое здание было заключено в новый дворец[60].

Патриархальные мотивы, возможно, действительно имели место. Однако следует отметить, что главную роль в принятии решения играл все-таки вопрос экономический. Пик процветания рода Рукавишниковых был достаточно краток и пришелся на время активной деятельности М.Г. Рукавишникова. Многочисленные наследники, раздробив его состояние, не обладали уже столь «железной хваткой». Сам С.М. Рукавишников жил на проценты, не проявляя интереса к  коммерческой деятельности, уделяя внимание лишь коневодству. Показательно в этом отношении и то, что последние годы жизни были проведены им не в особняке, а в приобретенной усадьбе под селом Богородским (ныне город Богородск Нижегородской области)[61].

 Уже в упоминавшемся выше деле об оценке нового усадебного дома (выписки  из него приводятся в приложении к данной статье) видна не только прижимистость, но даже растерянность С.М. Рукавишникова, жалующегося на непомерность окладного сбора (налога с недвижимости) в пользу города. Его не устроила даже первоначально установленная ценовщиками сумма оценки в 15000 рублей. Но при рассмотрении этого вопроса городская дума не только не снизила эту цифру, а наоборот увеличила ее до 75000 рублей. Давая объяснения по этому поводу, городской голова с определенной долей язвительности заявил, что даже новый осмотр дома, на чем настаивал хозяин, «…в настоящем случае был совершенно излишним: дом г. Рукавишникова у всех на виду и строился, и выстроен; дума, состоящая почти вся из домовладельцев, зная местные цены построек, зная, что такой дом стоит не менее 300 – 400 т. руб., не нуждалась в детальном осмотре его и назначила оценку в 75 т. руб., до невозможности низкую, как по сравнению с его действительной стоимостью, так и с другими обывательскими постройками, тоже ею оцененными…»[62]. Объективность такого  определения вряд ли может быть подвергнута сомнению. Поэтому расхожая цифра стоимости дворца в миллион рублей является всего лишь художественным преувеличением.

  Лишь спустя несколько лет  после указанных  событий, оценка «недвижимости» С.М. Рукавишникова на Верхневолжской набережной, с которой брался налог, была изменена в меньшую сторону - до 33000 руб. Эта сумма не менялась вплоть до 1905 года[63].

Литературные источники в качестве автора проекта особняка С.М. Рукавишникова называют московского архитектора Петра Самойловича Бойцова, а отделку его фасадов, насыщенную различными скульптурами, приписывают Михаилу Осиповичу Микешину – автору памятников «Тысячелетие России» в Великом Новгороде, Екатерине II в Санкт-Петербурге, Богдану Хмельницкому в Киеве и др.

Авторство П.С. Бойцова подтверждается сведениями из архивного дела, связанного с его неудачной попыткой в 1890 году получить от Императорской Академии художеств  звание академика. В списке выполненных им работ значится и дом С.М. Рукавишникова в Нижнем Новгороде[64]. Впрочем, как видно из того же дела, чертежи на него П.С. Бойцовым в Академию представлены не были. Что же касается М.О. Микешина, то подтвердить или опровергнуть его участие в оформлении фасадов особняка в данный момент не удается из-за отсутствия возможности проведения полномасштабных изысканий в архивных и музейных фондах Москвы и Санкт-Петербурга. Впервые  же его имя в качестве одного из авторов проекта без ссылки на источник встречено нами в путеводителе по городу, составленном краеведом А.И. Елисеевым и изданном в 1958 году[65]. Более ранние подобные издания упоминают лишь имя П.С. Бойцова[66]. Тем не менее, известно, что М.О. Микешин был связан с Нижним Новгородом в последующие годы: его кандидатура рассматривалась при обсуждении вопроса о возведении в городе памятника Кузьме Минину[67].

Не ясна причина, по которой С.М. Рукавишников остановил свой выбор именно на М.О. Микешине и П.С. Бойцове. Первый ко времени начала строительных работ был весьма известен и уже являлся академиком Академии художеств[68]. Второй разрабатывал эскизы мебели на мебельной фабрике П.А. Шмита в Москве[69]. Относительную известность П.С. Бойцов приобретает позднее, в 80-90-х годах XIX века[70], поэтому нельзя согласиться с характеристикой, данной ему на момент приглашения в Нижний Новгород как «столичной знаменитости»[71]. Реконструкция главного дома С.М. Рукавишникова стала едва ли не первым его опытом.

Поскольку П.С. Бойцов не имел прав на производство самих строительных работ[72], в большей степени заслуга в возведении здания принадлежит инженеру-архитектору  Роберту Яковлевичу Килевейну, что отмечалось уже современниками. Во всяком случае, в сборнике, посвященном выпускникам Института гражданских инженеров, именно он указан как автор особняка С.М. Рукавишникова[73]. Примечательно, что примерно в это же время П.С. Бойцов становится помощником Р.Я. Килевейна на финальной стадии сооружения собора Александра Невского на Нижегородской ярмарке[74].

Авторство убранства интерьеров исследуемого памятника не установлено. Им вполне мог быть и П.С. Бойцов, являвшийся хорошим декоратором. Что касается живописных плафонов, расположенных над парадной лестницей, в бальном зале и аванзале, то автором их являлся художник Фома Гаврилович Торопов, окончивший Академию художеств. Его подписи были обнаружены в процессе реставрации интерьеров памятника[75].

Описание дома можно встретить практически в каждом издании, посвященном архитектуре Нижнего Новгорода. Поэтому, не останавливаясь подробно на его архитектурно-художественной характеристике, стоит еще раз отметить, что архитектурное решение главного здания усадьбы стало воплощением тенденции  подражательства памятникам прошлого,  свойственной архитектуре того времени в целом. При этом копирование пространственно-композиционной структуры ренессансных палаццо отрицательно сказалось на функциональности постройки. Как отметил Ю.Н. Бубнов, использование в планировке дома анфилад привело к тому, что все комнаты и залы особняка оказались проходными, весьма неудобными для проживания в них[76]. Это, отчасти, признавалось уже самим владельцем, писавшем о том, что дом «…во всем его       3-хэтажном размере устроен так, что каждый этаж отдельно отдаваем [внаем] быть не может, ибо он имеет внутренние сообщения, без которых обойтись при его расположении нельзя, и, кроме того, более половины дома занимают большая двухэтажная зала и 3-хэтажное парадное крыльцо; одним словом, дом устроен так, что может быть пригоден для жительства одного только семейства»[77].

Из дальнейшей строительной истории усадьбы дореволюционного периода известно лишь о разрешении на прокладку нового «водопроводного ответвления от городской магистрали в дом Сергея Михайловича Рукавишникова», данном городской управой в июле 1906 года[78].

Облик усадьбы на рубеже XIX - ХХ столетий неоднократно оказался запечатлен известным нижегородским фотографом М.П. Дмитриевым[79]. На основе его фотоснимков были выпущены видовые почтовые открытки[80]. Эти иконографические источники свидетельствуют, что первоначальное внешнее убранство усадьбы сохранилось почти полностью: исчез лишь художественно выполненный металлический навес над главным входом, опиравшейся на две стойки. Произошло это, вероятно, в годы Великой Отечественной войны, во всяком случае, после 1936 года, когда он еще существовал. Об этом свидетельствует архивная фотография[81]. (В ходе последней реставрации навес восстановлен).

В советское время усадебный комплекс С.М. Рукавишникова был национализирован. Перемены, прежде всего, коснулись главного здания, в котором разместился губернский музей[82]. Переселение сюда музея состоялось в марте-июне 1918 года[83].  В 1919 году с территории усадьбы выселяют сыновей бывшего владельца – Ивана и Митрофана Рукавишниковых, до того принимавших деятельное участие в работе по реорганизации музея[84]. 

         Следует отметить, что сам усадебный комплекс в 1920-х годах не входил в перечень 46-ти важнейших памятников архитектуры Нижнего Новгорода[85].

Сохранившиеся архивные документы дают некоторое представление об изменениях, происходивших в главном усадебном здании в 1920-е – 1930-е годы. За последующее время материалы о нем в ЦАНО отсутствуют.

         Первые предложения, касающиеся внутреннего переустройства помещений (с изменением декора и интерьера) главного корпуса, относятся к 1923 - 1924 годам. Вызваны они были новой реорганизацией музея, проводившейся в это время. В частности, предлагалось в первом зале второго этажа «…снести уродливые скульптурные украшения, оставив гладкие пилястры, окрасив зал, причем забелить плафон, убрать все перегородки и эстраду»[86]. В последующих малых залах второго этажа предлагалось, первоначально, просто «…сделать ремонт, забелив плафоны»[87]. Несколько позднее, в апреле 1924 года, поступили более детальные предложения по второй комнате второго этажа, заключавшиеся в снятии люстры и замене ее на другую, окраске стен «…клеевой краской под бронзу или в темно-синий цвет». В такой же цвет предлагалось выкрасить и потолок, с покраской среднего четырехугольника потолка в белый цвет[88].

         В первой комнате нижнего этажа «в целях охраны» предлагалось «навесить дверь», а также убрать «сфинкс». В третьей комнате того же этажа планировалось перекрасить стены в «фисташковый цвет» и убрать «шереметьевские шкапы.., деревянные подсвечники, фонарь и люстры, заменив их чем-нибудь другим»[89].

         На мраморной лестнице предлагалось поставить «электрические торшеры, большие вазы и пр.», а зеркала «закрыть»[90].

         Кроме того, по предложению заведующего музеем, было решено устроить железные решетки на окнах, выходящих на балконы, а также в дверях с черного входа, навесить дверь «в комнате с раскольниками», произвести «ремонтные исправления стен в пятой комнате второго этажа», ремонтировать мебель и витрины, убрать занавески со всех окон[91].

         В каком объеме были осуществлены предлагаемые изменения и о каких конкретно помещениях шла речь, сказать трудно. На заседаниях комиссии по реорганизации музея неоднократно отмечался недостаток финансовых средств, «необходимых при работах по переустройству»[92].

Судя по архивным материалам, ремонтные работы продолжались и после официального открытия музея 29 июня 1924 года[93]. В конце того же года отмечалась «колоссальная работа», проведенная за «короткий период времени» по организации собственно музейной экспозиции, «поражающей своей красотой, выдержанностью, систематичностью и научным обоснованием»[94], но об объемах выполненных ремонтных работ не упоминалось.

         Вероятно, более значительные ремонтные работы были проведены в главном здании в 1927 году. Судя по сохранившейся смете, они включали в себя пробивку в кирпичной стене дверных и оконных проемов, оштукатуривание откосов и притолок оконных и дверных проемов, кирпичных стен с насечкою по кирпичу, покрытие стен клеевым коллером «с заправкою всех выбоин, щелей и пр.». Предполагалось сделать летние и зимние оконные переплеты «с постановкою на место, прирезкою приборов и остеклением мест», разобрать русскую печь и сложить голландскую «с добавлением материала и постановкою приборов» и т.д. Общая сумма работ по смете составляла 747 рублей 50 копеек[95].

         По сведениям Л.М.Зерчанинова, произведенная «реконструкция» дома была осуществлена в рамках подготовки к празднованию 10-летия Октябрьской революции. Все помещения первого и второго этажей, ранее имеющие перегородки и отдельные входы, были соединены[96]. Вероятно, речь здесь идет о разборке временных стен, отгораживавших квартиры сотрудников музея, проживавших в самом главном здании в первой половине 1920-х годов. К моменту проведения вышеуказанных ремонтных работ жильцы, вероятно, были уже выселены, т.к. в июле 1926 года здание было окончательно признано национализированным[97]. Тогда же руководству музея было направлено требование управления пожарной охраны о переустройстве противопожарной водопроводной сети[98].

         В январе 1931 года был произведен осмотр зданий музея. В отчете комиссии относительно главного корпуса отмечалось, что оно «…крыто железом. Внутренние перекрытия деревянные, отопление центральное - водяное, освещение электрическое. Противопожарных средств никаких не имеется, за исключением 2-х пожарных кранов.., проведенных от старой сети, давления почти никакого не имеется…». Предложения комиссии сводились к следующему: «… Ввести в здание специально пожарный водопровод с Верхне-Волжской набережной… В капитальной стене деревянную дверь обить железом по кошме с двух сторон, идущую из главного корпуса во флигель через коридор… В проходе из кочегарки в корпус сделать деревянные двери…»[99].

         В 1935 году проводится новый комплекс ремонтно-реставрационных работ. С этой целью руководством музея заключается несколько договоров. Выполнение «художественных работ, скульптурных оформлений фасадов зданий музея, за исключением чисто штукатурных работ» брало на себя горьковское кооперативное товарищество «Художник». Договор от кооператива на сумму 5000 руб. был подписан скульптором Н.А. Колоярским. По договору, подрядчик обязывался «выполнить все лепные работы добросовестно, с сохранением прежних пропорций и стиля… Символические фигуры, кариатиды, атланты и вазы должны реставрироваться не просто затиркой, но и предварительно с косой подмазкой, расчисткой трещин и промывкой кислотно-водной смесью. По затирке трещин обязательно должно быть железнение цементом всех лепных работ, не упуская моментов схватки цемента с основным телом»[100].

         Тогда же заключается договор с артелью маляров, предусматривавший «частичную перетирку и отштукатурку оголенных, отпученных и отбитых мест по всем периметрам (стенам) зданий, кроме лепных работ, но не исключая тяг и нелепных украшений стен. Промывка 5-10% водным раствором соляной кислоты всех наружных стен перед побелкой… Покраска фасадов зданий и стен ограды в оливковый цвет. Очистка крыш и покраска за один раз имеющимися красками. В оголенных местах покраску производить за два раза. Покраска водосточных труб и наружных входных зонтов и кронштейнов фонарей. Покраска оконных рам и переплетов с наружной стороны черной эмалью или другой подходящей краской за один раз… Перед покраской крыш должен просмотреть и промазать замазкой фальцы и гребни. Отремонтировать фонтан и водоем около него в первоначальном виде»[101].

         Технико-художественный контроль и руководство по реставрации скульптурных украшений и надзор за штукатурными и малярными работами осуществлял инспектор по охране исторических памятников инженер В.Н. Кириллов, договор с которым был заключен 14 августа 1935 года[102].

         Как следует из архивных материалов, малярной артелью в сентябре того же года были выполнены работы и внутри здания, заключавшиеся в перетирке и подмазке комнат, штукатурке стен, промывке и побелке потолков. Кроме того, были частично заделаны стены после ремонта печей в комнате, занимаемой канцелярией, а также заштукатурены железные балки потолка[103].

         В начале 1935 года заключается договор на ремонт крыш и водосточных труб, предусматривавший вставку решеток и восстановление фигур решеток около труб и оборудование новых стоков «нижних отливов от стен». Саму крышу «на дому и частично на флигеле» предусматривалось «отремонтировать… новым железом, частично укрепить… от срыва ветром на климеры и замазку»[104]. Основной ремонт в главном здании был завершен в конце октября 1935 года[105].

В послевоенное время  неоднократно осуществлялись ремонтно-реставрационные мероприятия, касающиеся как всего усадебного комплекса, так и его главного дома, занимаемых Горьковским (Нижегородским) государственным историко-архитектурным музеем-заповедником. В частности, в течение 1980-х годов ежегодно проводились работы по восстановлению скульптурных и архитектурных элементов убранства фасадов и интерьеров здания. По старому образцу были заново сделаны ворота с калиткой, ведущие на территорию усадьбы[106]. При этом полный комплект проектных чертежей не составлялся. Выпущенные тогда отдельные чертежи в составе фонда Горьковской специальной научно-реставрационной производственной мастерской находятся сейчас в Государственном архиве специальной документации Нижегородской области[107].

Поскольку указанные работы носили локальный характер, а на самом рубеже XX – XXI столетий вообще были прекращены из-за отсутствия финансирования, главный дом усадьбы С.М. Рукавишникова на Верхневолжской набережной, взятый на государственную охрану решением Горьковского облисполкома      № 559 от 3 ноября 1983 года как памятник архитектуры областного (по ныне действующему законодательству – регионального) значения, пришел в аварийное состояние. Закончившаяся в 2010 году реставрация  вернула  к жизни дворец Рукавишниковых – одно из самых замечательных архитектурных сооружений Нижнего Новгорода.

 

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

 

ЦАНО. Ф.30. Оп.35. Д.2183.

Об оценке недвижимого имущества

почетного гражданина

С.М.Рукавишникова, 1880 г.

Л. 1-1 об., 8-12.

 

[…] Слушали: Доклад городской управы.

 

В 1874 году комиссиею по переоценке недвижимых имуществ Нижнего Новгорода было оценено недвижимое имущество мануфактур-советника Михаила Григорьевича Рукавишникова, заключающееся в каменном 2-хэтажном доме, состоящем 2-й Кремлевской части на Верхне-Волжской набережной улице, в 3510 руб. В последствии времени имущество это перешло по наследству к сыну его – потомственному почетному гражданину Сергею Михайловичу Рукавишникову, которым и выстроен вместо каменного 2-хэтажного дома каменный же 3-хэтажный дом в 15 окон по лицу, во дворе – каменный 2-хэтажный флигель и каменные службы. Имущество это, по случаю перестройки его, присяжными ценовщиками Старичковым и Бирюковым переоценено с 3510 руб. на 15000 руб., но оценкою этою г. Рукавишников остался недоволен, находя оную слишком высокою, т.к., по объяснению его, означенный дом его дохода ему не приносит, да и приносить не может. Весь дом занимается им самим с семейством, и во всем его 3-хэтажном размере устроен так, что каждый этаж отдельно отдаваем быть не может, ибо он имеет внутренние сообщения, без которых обойтись при его расположении нельзя, и, кроме того, более половины дома занимают большая двухэтажная зала и 3-хэтажное парадное крыльцо; одним словом, дом устроен так, что может быть пригоден для жительства одного только семейства. На основании вышеизложенного, он просит цену дому его определить никак не более 12000 руб., как здание, не приносящее никакого дохода и немогущее оправдать расходов, которые должны быть делаемы в больших размерах по содержанию его. Вышеизложенную оценку имущества г. Рукавишникова городская управа имеет честь представить на благоусмотрение городской думы.

Определено: По сравнению с оценками других частных построек, дума признает соответственным и справедливым дом со строениями С.М. Рукавишникова оценить в 75 т. руб., в каковой сумме оценку эту считает окончательно утвержденною.

 

Верно.

Городской секретарь А. Покровский.

[…]

 

 

 

На основании 151 ст. Городового положения г. губернатор передал в губернское присутствие переписку по жалобе домовладельца  г. Нижнего Новгорода потомственного почетного гражданина Сергея Михайловича Рукавишникова на Нижегородскую городскую думу, дорого оценившую его дом […]

Рукавишников в жалобе своей губернатору пишет: “На Верхне-Волжской набережной построил я единственно для своего житья дом, который городские ценовщики, для взимания с меня налога, оценили в 15 т. рублей, по каковой оценке предполагалось с меня сбора до 400 рублей в год. Мне кажется, что было бы справедливо со стороны городской думы удовлетвориться подобным сбором, ибо мой дом никакого дохода не приносит, а, напротив, приносит убыток, потому что, вследствие хорошей отделки, вызывает чрезвычайно большой расход на ремонт. И это было бы вполне согласно с указанием, изображенным в 130 ст. Городового положения, в которой при взимании оценочного городского сбора совершенно постановлено руководствоваться доходностью облагаемого имения. Ценовщики были в моем доме, убедились, что дом мой вполне окончен только снаружи, а внутри еще не совсем отделан, и я пользуюсь только частию его, проживая в одном верхнем этаже. Между тем, из окладного листа № 8, полученного мною 22 июня сего 1880 года, я узнал, что дом мой обложен сбором в пять раз более, чем предположили ценовщики. По этому окладному листу требуется с меня сбора 1933 руб. 88 коп. Я, конечно, никогда не позволил бы себе выражать неудовольствие на такое высокое обложение, ежели бы оно сколько-нибудь было соразмерно со сбором, которым обложены владельцы других городских имений. Обращаясь к оценочному списку недвижимых имуществ г. Нижнего Новгорода, я не нахожу в нем подобного обложения построек без торговых помещений. Из этого оценочного списка видно, что только один известный дом в Нижнем Новгороде казанского купца Соболева обложен сбором, подходящим к тому, которым обложен и мой. Но этот дом заключает в себе исключительно торговые помещения: гостиницу с номерами, трактир, бани, тоже с номерами, и три каменные флигеля с торговыми помещениями. Из того видно, что он, по доходности, общего с моим ничего не имеет. Дом Соболева приносит большой доход, а мой дом вызывает только расходы на ремонт. Такое высокое обложение дома сбором, по моему мнению, не может быть допущено губернским по городским делам присутствием, и вот по какому соображению: городской думе представлена была оценка, произведенная ценовщиками, которые осматривали мой дом весьма подробно, и поэтому могли хорошо определить его ценность и вынести заключение о том количестве сбора, которым он должен быть обложен соразмерно со зданиями, принадлежащими другим владельцам. Гласные же думы, которые решились так сильно возвысить оценку, дома моего не осматривали и поэтому ни в каком случае правильно судить об оценке не могли. Найдя произведенную ценовщиками оценку моего дома неправильною, им следовало избрать для этого новых ценовщиков, которым поручить произвести новую оценку, или же избрать из себя комиссию для проверки на месте правильности уже сделанной оценки и вообще употребить хотя какой-нибудь прием, по которому гласные могли бы убедиться в доходности моего дома. Но ничего подобного со стороны думы сделано не было, почему только, само собою разумеется, она и могла впасть в такую большую ошибку и обложила мой дом так несоразмерно с постройками других домовладельцев. Из этого видно, что дума в настоящем деле обложила мой дом сбором без его осмотра, без правильного определения его доходности и сделала это вопреки 130 ст. Городового положения, по которой никакое обложение сбором без правильной оценки допускаемо быть не может. И Сенат, сколько мне известно, неоднократно признавал неправильными постановления городских дум, допускавших нарушение порядка производства оценки. Я полагаю, что Нижегородское губернское по городским делам присутствие не допустит такого нарушения, потому что закон, давая общественному управлению определенный простор, ни в коем случае не желал допустить общество до такого поразительного нарушения частного интереса. И поэтому поводу в мотивах к ст. 130 высказано следующее: необходимость ограждения частных интересов вытекает из самых начал гражданского права, ибо неограниченное обложение частной собственности какими бы то ни было сборами, в существе было бы ограничением и даже, до известной степени, отрицанием оной. В силу приведенного мною нарушения порядка производства оценки, я покорнейше прошу Ваше превосходительство, согласно 150 ст. Городового положения, внести настоящую мою жалобу в губернское по городским делам присутствие, которое и прошу отменить постановление думы, обложившей меня сбором несоразмерно с имуществами, принадлежащими другим владельцам, и предписать думе оценить мой дом, согласно оценке, произведенной ценовщиками 13 декабря 1879 года, или же, если дума найдет оценку эту неправильною, произвести новую оценку и обложить меня сбором соразмерно с домами других владельцев.”

Городской голова, от которого по содержанию этой жалобы требовались объяснительные сведения, в отношении 10 июля за      № 4982 сообщает:

1). По ст. 130 Городового положения (2077 ст. II т. Св. Зак.,   ч.1. Изд. 1876 года) размер оценочного сбора с недвижимых имуществ определяется городской думою в процентах: с чистого дохода от недвижимых имуществ, определенного городским общественным управлением посредством оценки, или же, при невозможности оценить доход, по стоимости недвижимых имуществ. Следовательно, и производство оценки недвижимых имуществ, и определение размера налога с них представляется одному и тому же учреждению, то есть городскому общественному управлению, или, иначе сказать, той же городской думе, которая в делах сего рода действует самостоятельно, и решения ее признаются окончательными; причем контролю администрации подлежит только способ производства оценки (решение Пр. Сената по делу Мелентьева 20 декабря 1878 – 12 апреля 1879 гг. № 9659).

2). Способ оценки при оценке дома г. Рукавишникова городскими ценовщиками  принят был – определение доходности его дома. Доходность эта домовладельцем заявлена в 2000 руб., ценвщики приблизительно определили ее в 2500 руб. и снесли с них 40% на расходы по дому, чистый доход вычислили в 1500 руб. и по десятилетней сложности этого дохода оценили дом г. Рукавишникова в 15 т. руб. Оценкою этою домовладелец остался не доволен, заявляя, что дом его дохода не приносит и приносить не может, и просил оценить его только в 12 т. руб. Городская дума, рассмотрев оценку ценовщиков и возражение домовладельца, вполне согласно с доводами последнего, что дом нельзя ценить по доходности, пришла к другому способу оценки, указанному в ст.130 Городового положения, то есть к оценке по стоимости, и определила оценку его приблизительно, по сравнению с другими городскими постройками, в самой наименьшей цифре, именно в 75 т. руб.

3). Что касается до возражения г. Рукавишникова, что оценка дома его назначена думою без предварительного осмотра, то осмотр в настоящем случае был совершенно излишним: дом г. Рукавишникова у всех на виду и строился, и выстроен; дума, состоящая почти вся из домовладельцев, зная местные цены построек, зная, что такой дом стоит не менее 300 – 400 т. руб., не нуждалась в детальном осмотре его и назначила оценку в 75 т. руб., до невозможности низкую, как по сравнению с его действительной стоимостью, так и с другими обывательскими постройками, тоже ею оцененными.

Определено: Почетный гражданин Рукавишников жалуется, что Нижегородская городская дума несоразмерно высоко оценила принадлежащий ему в г. Нижнем Новгороде дом. Не входя в рассмотрение мотивов этой жалобы, присутствие обращается непосредственно к рассмотрению обжаловаемого определения думы по отношению к его законности (ст. 11 и 150 Городового положения). Из прописанного здесь определения думы и объяснения городского головы видно, что по невозможности оценки дома г. Рукавишникова «по доходности» дума оценила его приблизительно по стоимости, то есть вторым способом, из указанных в ст. 130 Городового положения, и в этом отношении присутствие находит постановление думы не отступающим от закона, а так как губернскому присутствию может быть обжалована именно только неправильность самого способа, по которому произведена оценка (решение Прав. Сената 20 декабря 1878 – 12 апреля 1879 гг. № 9659), то во всем остальном жалоба Рукавишникова обсуждению присутствием не подлежит. Вследствие чего губернское присутствие постановляет: доложенное определение Нижегородской городской думы 13-го июня сего года и жалобу на него Рукавишникова оставить: первое – в своей силе, а последнюю – без последствий, о чем сообщить городскому голове чрез выдачу копии с настоящего журнала, а просителю объявить в установленном порядке.

Подлинный подписали: губернатор Н.А. Безак, вице-губернатор А.Н. Всеволожский, прокурор окружного суда Г.П. Орлов, председатель съезда мировых судей П.К. Позерн, городской голова В.Л. Соболев. Скрепил секретарь С.П. Покровский.

«Верно».

Губернатор свиты Его Величества генерал-майор Безак (подпись).

№ 3163.

 

29 июня 1880 г.

 

 

---