Истпарт и Институт Ленина давно являются предметом исследования в научной литературе. Большое внимание уделено их исследовательской и издательской деятельности[1]. Но один из аспектов их создания и функционирования, связанный с секретным делопроизводством ЦК, архивными чистками практически не рассматривался. Между тем, эти два явления – цензурная политика аппарата ЦК и возникновение в качестве его структур Истпарта и Института Ленина тесно связаны.

Необходимо подчеркнуть, что развитие секретного делопроизводства в партаппарате, архивные чистки и ограничение доступа к информации, создание партийного архива (ведомственного спецхрана) – процессы не только параллельные, но и взаимодополняющие, так как исходили из одного корня.

Во второй главе был раскрыт процесс формирования цензурной политики аппарата ЦК в области архивного строительства. Архивные чистки 1920-1921 гг. явились результатом централизации ЕГАФ и методом формирования VII – историко-революционной секции. Главное, что они привели и к необходимости создания специальных цензурных органов в самом аппарате ЦК – Истпарта и Института Ленина.

Формирование историко-партийной секции, созданной на базе архива департамента полиции, шло параллельно с процессом изъятия соответствующих дел и документов из фондов иных фондообразователей. Поводом для этого послужили архивные находки в Петрограде.

9 июня 1919 г. на заседании Секретариата ЦК Ф.Дзержинский сообщил, что в Петрограде в иностранных консульствах взят огромный и весьма ценный материал, который находится в распоряжении М.С.Кедрова, и предложил обратиться к Зиновьеву с просьбой переслать весь этот архив в Москву с целью исследовать его и найти для этой задачи человека[2].

26 сентября 1919 г. Пленум ЦК заслушал заявление Г.Е.Зиновьева, что в архиве бывшего Департамента полиции в Петрограде имеется богатейший материал по истории революционного движения, который важен также для раскрытия имен провокаторов. Л.Б.Каменеву и Г.Е.Зиновьеву, совместно с Д.Б.Рязановым было поручено найти способ использовать этот архив и доложить в Политбюро[3]. Вероятнее всего, этого доклада не было, и интерес к архивам у руководства несколько спал.

Несмотря на усиление партийного внимания к архивам, понимание большевистским руководством страны их политического значения, доступ к архивам не только не прекращался, но и был расширен. Об этом свидетельствует как статистика посещаемости читальных залов (при сокращении количества выданных дел чуть ли не вдвое в 1919 г. по сравнению с 1918 г.)[4], так и закрепление принцип гласности в 1920 г. в "Правилах пользования архивными материалами для государственных, научных и частных потребностей". В "Общих положениях" к Правилам указывалось: "1. Все архивы считаются открытыми для пользования сторонних лиц, кроме тех из них, о временном закрытии которых последовало распоряжение ГУАД. 2. Архивами могут пользоваться государственные, ученые и общественные учреждения и частные лица". Русские ученые допускались с разрешения управляющего архивом, если они известны администрации архива или представили надежные рекомендации, а иностранные ученые допускались с разрешения ГУАД[5].

Август 1920 г. заметно изменил ситуацию в архивном деле. Это было связано с изменением состава ГУАД и созданием Истпарта.

4 августа 1920 г. ГУАД направило в губернские исполкомы письмо о необходимости собирания материалов по истории революции 1917 г и гражданской войны[6]. На следующий день Г.Е.Зиновьев выступил на Пленуме ЦК с предложением создать комиссию по изучению истории партии, но вопрос был снят[7]. Между тем, в августе 1920г. при Госиздате образовалась Комиссия по изданию работ по истории партии и Октябрьской революции[8]. 12 августа 1920 г. Оргбюро рассмотрело вопрос об освобождении старого социал-демократа Н.Батурина от работы в военной цензуре, направив его в указанную Комиссию[9]. На посту заведующего ГУАД Рязанов не продержался, т.к. подвергся опале за свою профсоюзную деятельность и был удален в Петроград. 23 августа его место занял М.Н.Покровский. Это привело к чистке рядов старых кадров, «рязановцев», как в Коллегии ГУАД, так и на местах. Соответственно сменился и состав Главархива: в Коллегию вошли председатель М.Н.Покровский, А.А.Трояновский, вызванный из Казани Лениным В.В.Адоратский[10], В.Н.Сторожев, А.М.Полянский.

1 сентября 1920 г. Политбюро в присутствии Ленина (а может быть, и по его инициативе) утвердило предложение М.Н.Покровского о создании Комиссии по изучению Октябрьской революции. Это постановление занимало центральное место в повестке дня (шло 11-м номером) и носило исполнительно-регистрационный характер с распорядительными элементами: «11. - Утвердить предложение Покровского. Председателем Комиссии назначить т. Покровского, членами – т.т. Ольминского, Батурина, Адоратского, Щепалова[11] и Пионтковского.

Поручить т. Енукидзе озаботиться снабжением продовольствием и квартирой тт. Адоратского, Сторожева, Пионтковского и их семей»[12]. Состав Комиссии по истории партии, таким образом, отчасти совпадал с составом Главархива. Окончательный состав Комиссии был утрясен на следующем заседании Политбюро 6 сентября[13]. Этого было достаточно, чтобы в дальнейшем состав Комиссии уточнялся в ОБ. 10 сентября 1920 г. Оргбюро ЦК рассмотрело просьбу Комиссии по истории партии и Октябрьской революции сделать доклад на ближайшем Пленуме ЦК: «24. Обеспечить тт. Покровского и Ольминского 10 минутным выступлением на Конференции»[14].

Доклад М.С.Ольминского прозвучал на IX Конференции РКП (б) 23 сентября, через несколько дней после официального создания Истпарта при Наркомпросе[15]. Он отметил не только познавательную, но и политическую важность изучения истории РКП. Ольминский был искренне обеспокоен тем, что архивы находятся в руках меньшевиков. Именно поэтому нужно бережно сохранить и собрать каждый документ, связанный с историей большевизма. Дополнивший его М.Н.Покровский уточнил, кто владеет архивами в Петрограде: меньшевик Н.А.Рожков, М.К.Лемке, который к революции не имеет никакого отношения, сомнительный П.Е.Щеголев, близкий к кадетам Е.В.Тарле. Поэтому необходимо взять инициативу в свои руки и владеть политически важными архивами самим[16]. Покровский вспоминал позднее, что инициатором придания именно такой смысла выступлению был В.В.Адоратский. Напомним, что последний, пользуясь расположением Председателя СНК, устроился на работу в архивную службу.

Выступление Покровского явилось и некоторым доносом на деятельность Рязанова, т.к. бывший Заведующий ЕГАФ должен был отвечать за партийное лицо его подчиненных: П.Е.Щеголев являлся управляющим Петроградским отделением седьмой секции ЕГАФ, Е.В.Тарле входил с 1918 г. в межведомственную комиссию по архивам, созданную Рязановым, и возглавлял историко-экономическую секцию ЕГАФ. Действительно, Щеголев не только издавал журнал «Былое», в котором публиковались исторические материалы, но и создал вместе с А.В.Луначарским, М.Горьким, В.Н.Фигнер Музей Революции. При нем в июне 1920 г. возникло так напугавшее Покровского и Ольминского «Общество изучения освободительного и революционного движения в России», которое за короткий срок собрало уникальную коллекцию дореволюционных листовок и других материалов. Создание большевистской Комиссии по изучению истории партии и должно было противостоять указанному меньшевистскому Обществу.

Изживание «меньшевиков» из архивных структур было решено осуществить путем структурного изменения архивной службы. 17 сентября 1920 г. на Коллегии ГУАД нового (Покровского) состава было решено создать Государственный архив, состоящий из 4 секций. Первая секция – материалы до XVIII в., вторая – с XIX в. до 1 марта 1917 г., третья – историко-революционные материалы до 1 марта 1917 г., а четвертая секция – история революции и Советской власти (содержавшая материалы с 1 марта 1917 г.). Управляющим Главархивом назначен правоверный В.В.Адоратский (который был одновременно и заместителем Покровского в Главархиве). Третья и четвертые секции нуждались в официальном руководстве Истпарта.

21 сентября СНК принял декрет об организации при Наркомпросе Комиссии для собирания и изучения материалов по истории октябрьской революции и партии, таким образом, Истпарт (как стала называться эта комиссия) приобрел легальный и высокий статус[17]. Члены комиссии формально назначались СНК. Комиссии поручалось собирать как в центре, так и на местах материалы по истории партии и организовывать для их хранения специальные архивы и библиотеки. Поэтому в сентябре 1920 г. в Москве был создан Архив Октябрьской революции (АОР), явившийся материальной базой 4-го отделения Госархива. Уже в начале деятельности в него поступили ценные дела и комплексы документов из СНК, ВЦИК, ВЧК, наркомата по делам национальностей, от частных лиц. Участники революционных событий передали туда архив Московского ВРК, А.В.Луначарский – архив «особого совещания» деникинской армии за 1917-1920, Главполитпросвет - коллекцию печатных материалов, Центропечать и Политическое Управление РВСР - архивы за 1918-1920 годы[18]. Согласно инструкции Истпарта своим местным органам, последние должны были не только разыскивать и сохранять архивные материалы, но и отсылать их в центр, Главархив или в Истпарт[19]. Всероссийское Совещание работников Истпартотделов (апрель 1923 г.) признало, что основным методом большой созидательной работы (сохранения и издания источников) должно являться «извлечение из историко-революционного архива ценных документальных данных», что можно расценить как разрушение исторически сложившихся комплексов документов, а именно – перегруппировку архивных фондов, своеобразную чистку.

1 октября 1920 г. Политбюро «удовлетворило» просьбу М.Покровского ввести в состав Комиссии по изучению Октябрьской революции и истории РКП (б) Д.Б.Рязанова и В.А.Быстрянского («уполномоченный ЦК партии» – написал о нем в служебной записке от 29.09.20. Покровский)[20].

9 декабря Малый СНК утвердил состав Истпарта. В него вошли: В.В.Адоратский, Н.Батурин, кандидат в члены ЦК А.С.Бубнов, В.А.Быстрянский, В.И.Невский, М.С.Ольминский, приехавший вслед за Адоратским из Казани С.А.Пионтковский, М.Н.Покровский, Д.Б.Рязанов[21]. 15 декабря 1920 г. Комиссия, которая стала называться Истпарт, доложила в ЦК, что Председателем Комиссии избран М.С.Ольминский, его заместителем – М.Н.Покровский, а секретарем – В.Адоратский[22].

В этих кадровых перестановках интересно то, что руководящий состав Главархива являлся одновременно и руководством Госархива и Истпарта. Еще 24 ноября 1920 г. М.Н.Покровский провел через Политбюро постановление об изменении состава Коллегии Главархива[23], поэтому 8 декабря 1920 г. на Пленуме ЦК РКП (б) в Госархив были включены только противники гласности сам Покровский, а также В.В.Адоратский и Н.Н.Батурин[24]. Рязанов был отправлен за границу для приобретения рукописей Маркса и Энгельса.

Сначала существовали 2 отделения Истпарта – Московское по истории Октябрьской революции (руководил Ольминский) и Петроградское по истории партии (сначала под руководством Быстрянского, а с сентября 1921 г. под фактическим руководством В.И.Невского). Эти отделения и проверяли известные архивы, вывозя из них материалы в Историко-революционный архив. Хотя ни Политбюро, ни другие отделы ЦК не принимали конкретных решений об изъятии тех или иных дел[25], работа Истпарта проходила непосредственно под руководством ЦК РКП (б), т.к. он назначал коллегию Истпарта и контролировал весь кадровый состав. Для упрощения контактов со своим патроном, Коллегия Истпарта приняла решение о вхождении в органы ЦК (а местных органов Истпарта - в парткомы) 11 ноября 1921 г.[26] 2 декабря 1921 г. Оргбюро ЦК приняло постановление о превращении Истпарта в составную часть Секретариата ЦК[27].

Истпарт приступил к работе по изъятию дел из архивов уже в ноябре 1920 г. Так, например, 5 ноября 1920 г. Петроградское бюро Истпарта назначило Шелавина в качестве комиссара (для наблюдения над работой) в Историко-революционный архив, а также подчило этот архив Музею революции[28]. Приехавший из Москвы В.И.Невский (тогда ректор Коммунистического университета им. Свердлова и член Коллегии Истпарта), также включился в работу Историко-революционного архива и вместе со Щеголевым 9 ноября 1920 г. принял решение присоединить к этому архиву дела по политическим процессам XIX в., изъяв их из архива военно-окружных судов и других[29]. Впечатление от общения с руководством Историко-революционного архива у Невского было такое же, как у Покровского и Ольминского, выступавших на девятой конференции РКП (б). «В нем царит меньшевистский дух – писал Невский Ольминскому в ноябре 1920 г. – и невыразимо жаль, что богатейший материал по истории нашей партии (я разумею особенно литературу, извлекаемую из дел) используется не нашими силами, а как, я думаю, в своих интересах – меньшевиками. <...> Передайте Михаилу Николаевичу [Покровскому – М.З.], что моя встреча с Платоновым была весьма корректна, хотя еще до моего приезда распространились ужасные слухи, что едет чрезвычайный уполномоченный разъяснить Платонова. Теперь все хорошо и мы уже приступили к изъятию дел из Сенатского архива. Материал богатейший: есть даже дело Халтурина из Одессы...». Далее Невский сообщал, что архив находится в беспорядке, но обещал, что несмотря на большое сопротивление старых архивистов, он изъятый материал привезет в Москву[30].

Хотя к середине 20-х годов отношения Невского со Щеголевым и Платоновым стали дружескими, первые годы проходили под знаком конкуренции и мелких стычек.

В начале апреля 1921 г. на Петроградскую землю высадился целый десант московских начальников: Ольминский, Невский, Лепешинский. Они приняли решение реорганизовать местную работу: во главе Историко-революционного архива был поставлен Быстрянский (с заменой его на следующий день Васильевским), а сам архив посчитали нужным присоединить к Истпарту (в надежде, что ЦК утвердит это решение)[31]. 18 апреля Невский, разобравшись в обстановке, писал в Москву, что Заведующий Истпартом должен быть комиссаром в Историко-революционном архиве, которым должен руководить Щеголев[32]. Задача, поставленная Ольминским перед Невским, формулировалась самим Заведующим Истпартом так: «1) поставить на рельсы в партийном смысле работу в историко-революционном архиве (б. Департамент полиции), где до сих пор руководили делом только непартийные люди, и 2) выбрать материал по революции 1905 года и обработать его в партийном освещении»[33].

Оставшийся во время отпуска в Питере В.И.Невский писал своему начальнику М.С.Ольминскому в мае 1921 г.: «Объединение архивов продолжается. Во вторник будет совещание управляющих, после чего мы приступим к изъятию политических дел из всех известных нам архивов. В вещественных доказательствах Сенатского Архива найдены довольно ценные вещи: 1-й номер «Черного передела», «Работник» 70-х годов..., отчет Юрской федерации Интернационала, положение рабочего класса Флеровского, азбука социальных наук, «С-демократ» 88 года и т.п. [...] Был Давид Борисович Рязанов, нашумел, и, по-моему весьма правильно. Давид Борисович проектирует перевести в Москву много Департаментских дел, но я считаю это невозможным, если мы не хотим разрушать этого архива...”. Невский считал, что разрушать сенатский архив не целесообразно, как и перевозка всех политических дел в Москву: «Можно было бы все оставить здесь, если бы ни [П.Е.]Щеголев и [М.К.]Лемке, за которыми нужен глаз да глаз»[34].

Чтобы Д.Б.Рязанов не мешал Истпарту проводить такую архивную политику, которая противоречила его взглядам, Руководство Истпарта решило просто-напросто избавиться от него. 19 мая 1921 г. председатель Истпарта М.С.Ольминский направил в ЦК следующее письмо: «Выяснилась необходимость обновить коллегию Истпарта; по соглашению с М.Н.Покровским полагаю удалить Рязанова и Быстрянского, как фактически вовсе не работающих; Бубнова, как получившего длительное назначение вне Москвы, и Пионтковского, как человека неподходящего (в случае требования Ц.К. может быть дано более подробное объяснение о нем). Вместо выбывающих мы предлагаем ввести в состав Коллегии Н.И.Подвойского, М.А.Савельева, А.И.Елизарову и для Петербурга – Пр.Фр.Куделли, как лиц, проявляющих интерес к делу»[35]. В письме от 25.05.21. Ольминский информировал ЦК, что С.А.Пионтковский сам подал прошение об отставке[36]. На основании этих писем, которые были в тот же день направлены Ем.Ярославским на рассмотрение в Оргбюро, ОБ ЦК РКП (б) приняло постановление «7. Пополнить состав Коллегии Истпарта в Петрограде тов. Куделли. Вместо тт. Бубнова и Пионтковского ввести тт. Подвойского, М.А.Савельева и А.И.Елизарову»[37].

29 октября 1921 г. Невский сообщал Ольминскому, что решал много организационных дел, в том числе боролся против решения Заведующего Петроградским отделением Главархива С.Ф.Платонова сократить штат Историко-революционного архива[38]. В этом письме Невского также проявляется конкуренция со П.Е.Щеголевым по сбору и публикации материалов, отражающих историю революционного движения.

Подобная работа проходила и на местах, где были созданы группы содействия Истпарту и местные Бюро Истпарта при губкомах партии. Последние занимались сосредоточением материалов по истории партии в специальных архивах, описывали, систематизировали их и публиковали. Они получали необходимые документы не только из губкомов и уездных комитетов[39], но и от органов ВЧК[40].

Организованная чистка архивных документов не была только механическим перемещением фондов, комплексов дел и отдельных документов из архива в архив, она не была только новым принципом формирования архивных фондов и новой системой комплектования архивов. Эта чистка с самого начала имела идеологический смысл, противостояла «меньшевистским» историкам и их политике публикации и изучения документов революционного движения в России. Она привела к тому, что изъятые и сосредоточенные в одном месте документы по истории партии и Октябрьской революции в России были засекречены, а некоторые из них и уничтожены. Кроме этого, принцип нового формирования фондов привел к чисто идеологическим чисткам в архивах в следующие периоды развития цензуры и партийной политики.

Нельзя не отметить и позитивную сторону этого процесса. ЦК РКП (б) не только обратил внимание изучение истории революционного и освободительного движения, но и помогал партийным историкам деньгами и льготными условиями работы, что привело к взрыву публикаторской деятельности Истпартотделов как в центре, так и на местах. Именно в первые годы их существования появились известные сборники документов, мемуаров. Вопрос состоит только в том, можно ли было это сделать при условии сохранения в старом виде тех фондов, откуда это было изъято, или перетасовка архивных фондов являлась необходимым условием этой публикаторской и исследовательской работы?

Отсутствие «марксистских» кадров в провинции, концентрация основных научных сил в Москве, а также продолжение гражданской войны в новых, невоенных формах были теми обстоятельствами, которые вынуждали свозить политически значимые архивы в столицу для их разбора, анализа и публикации. Цена, которую заплатили архивисты за это политическое исследование документальных источников по истории партии, выяснилась в ближайшие годы.

Итак, создание Истпарта и Института Ленина является результатом деятельности руководящих органов ЦК РКП (б), фактически аппарат ЦК передал им свои цензурные полномочия. Однако, политическое использование архивов началось не в 1920-1921 гг. и не является изобретением большевиков. Можно сказать, что своим появлением эти структурные элементы аппарата ЦК обязаны актуализации старой идеи ограничения исторического текста в политических интересах в последние голы гражданской войны. Техническая возможность ее реализации в 1920-23 гг. и вызвала появление Истпарта и Института Ленина.

Управлению архивами, особенно партийными, ПБ, ОБ и СТ придавали особое значение. Если систематизировать по темам все вопросы по истории исторической науки, которые рассматривались на заседаниях рабочих органов ЦК, то вопросы архивного строительства стоят на втором месте после кадровых вопросов. Из всей суммы этих вопросов необходимо выделить сюжет, связанный с изъятием документов В.И.Ленина и материалов о нем, а также с чисткой историко-революционных документов. Архивные чистки, организованные аппаратом ЦК, привели не только к изменению строения партийного архива и делопроизводства ЦК, но и к трансформации структуры исторического знания, исторической науки в целом.

История Института Ленина уже являлась предметом изучения в специальных работах. Известно, что о необходимости его создания говорилось на Московской партийной конференции 31.03.23., после чего Институт начал функционировать как учреждение при МК партии (архив института начал функционировать еще с марта 1923 г.[41]).

8 июля 1923 г. в «Правде» было опубликовано Обращение ЦК РКП (б) ко всем членам партии об учреждении Института им. В.И.Ленина, который возглавил Л.Б.Каменев. В Обращении предписывалось передать все документы (письма, заметки, записки) Ленина в архив Института им. Ленина. Секретарям партийных комитетов предлагалось просмотреть архивы учреждений для выявления всех материалов, связанных с именем Ленина и отправления оригиналов в Москву[42]. 19 сентября 1923 г. Институт Ленина обратился ко всем партийным организациям с просьбой направлять ему все ленинские документы и материалы о нем[43]. 21 сентября Секретариат ЦК РКП (б) принимает специальное постановление «О «корреспондентах» Института В.И.Ленина, в котором эта просьба дублируется[44].

Подготовительный этап создания Института еще продолжается: Оргбюро ЦК с 1 по 22 октября формирует Совет Института Ленина. В него вошли три различные группы партийных работников: партийная аристократия, члены Политбюро Каменев, Сталин, Зиновьев, Бухарин. Вторая группа – члены ЦК и ОБ: А.С.Бубнов, 1-й секретарь МК И.А.Зеленский. Третью группу составили: вдова Ленина и работник Главполитпросвета Н.К.Крупская), а также члены Истпарта ЦК В.И.Невский, ответственный хранитель архива Института Ленина А.Я.Аросев и М.Н.Лядов. Формирование Совета Института Ленина есть акт политический, почти все вышеперечисленные товарищи не просто могли хранить (и публиковать) документы Ленина, но и активно принимали участие в кадровых и архивных чистках.

5 ноября 1923 г. постановлением ЦК сбор документов ленинской тематики был не просто продублирован, а поднят на совершенно иной уровень –всесоюзного партийного дела[45]. 14 ноября 1923 г. Совет Института Ленина обратился с просьбой помочь в поисках материалов за 1914-1917 гг.[46]

Логичным завершением этих просьб и обращений стало постановление Политбюро ЦК РКП (б) «Об Институте В.И.Ленина» 29 ноября 1923 г. Оно было подготовлено на заседании Оргбюро за несколько дней до этого[47]. Протокольное постановление имеет сложную видовую структуру, предполагает несколько участников договора, в результате которого и появилось это постановление[48].

Первый пункт можно разложить на несколько составных. Это удостоверительная часть «1. Признать Институт В.И.Ленина единственным хранилищем рукописных материалов В.И.Ленина и относящихся к нему документов...». За удостоверительным видом этого пункта скрывается Институт Ленина как контрагент, который сам определил свое положение, взял на себя определенные обязательства. В постановлении четко сказано, что Институт Ленина не «является» единственным хранилищем, а только «признается» таковым со стороны Политбюро, которое также и другим предлагает «признать» данное положение дел. Институт Ленина является составной частью аппарата ЦК (не только организационно, но и персонально), поэтому постановление ПБ об Институте Ленина обращено к самому себе, т.е. не может рассматриваться как официальный документ. Именно поэтому это постановление и не было опубликовано.

Временные границы действия этого пункта прямо не определены, удостоверительная часть имеет безусловно бессрочный характер. ПБ подразумевает, что ситуация в Институте Ленина (как субъекта постановления) и объектная ситуация (т.е. положение в ЦК) не будут меняться настолько долго, что об этом не стоит и говорить. Предполагается, что ситуация может быть изменена только новым постановлением Политбюро, которое вдруг не признает Институт единственным хранилищем документов Ленина. И все-таки, временные границы в такого рода постановлениях определяются косвенно. Их роль выполняют определенные функции субъекта постановления, в данном случае Политбюро: постановление действительно до тех пор, пока Политбюро этого хочет.

Поэтому в рамках первого пункта определяются функции других составных частей аппарата ЦК (и объектов, которые воспринимались в аппарате ЦК как его части): «а) Центрархив обязан изъять все означенные материалы... и передать...; б) Центральный Истпарт... передает таковые...; в) местные Истпарты... немедленно передают... все... материалы». В данной части раскрываются контрагенты аппарата ЦК – Истпарт (как составная часть СТ ЦК), местные Истпарты (в совместном управлении центрального Истпарта и местных губкомов), и Центрархив, формально государственная структура. Но руководство Центрархива в лице Адоратского, Покровского и Батурина являлось одновременно и руководством Центрального Истпарта (может быть, за исключением Покровского, да и то формально). Этот факт, а также лексика документа такова, что данная часть постановления вряд ли может считаться распорядительной. Аппарат ЦК только подтверждает правильность действий и функций Истпарта, его отделений и Центрархива. За этим подтверждением скрываются определенные элементы договорно-распорядительного характера (означенные учреждения не только передают документы, но и обязаны их изъять).

Второй пункт постановления очень интересен, так как в нем Политбюро говорит о себе самом как единственном учреждении, которое не будет выполнять правовые нормы, которые само установило. «2. Допустить временное исключение в отношении находящихся в распоряжении ЦК документов, носящих особо-секретный характер и не могущих в настоящее время быть переданными Институту». Прямо Политбюро себя не называет, но скрывается за эвфемизмом «ЦК». Как известно, рабочими органами ЦК были: Пленум, Политбюро, Оргбюро и Секретариат с его аппаратом (различными отделами). Отделы Секретариата, для которых в этом постановлении зафиксированы определенные правовые нормы, выше перечислены: Институт Ленина, Истпарт с его местными отделениями и Центрархив, руководство которого персонально входило в состав Секретариата. Оргбюро и Секретариат не могли хранить документов Ленина, т.к. у них этих материалов не было изначально (Ленин за исключением единичных случаев не был на заседаниях этих органов ЦК). Следовательно, остаются Пленумы и Политбюро. Но архив Пленумов хранился не отдельно, а в составе кремлевского архива ПБ, под контролем архивистов Политбюро. Поэтому, называя себя «ЦК», Политбюро немного лукавило (хотя, учитывая растущий политический статус этого органа, эту фразу можно рассматривать как растущую претензию ПБ на замещение места ЦК в партаппарате). Получается, что в качестве контрагента аппарата ЦК выступает сам аппарат ЦК, который сам с собой ведет интригующую беседу. Поэтому в этом пункте никакого распоряжения нет.

Поскольку Политбюро не может так прямо сказать о себе самом «вы все передаете документы, а мы – нет», то в качестве самостоятельного субъекта отношений здесь выступает даже не ПБ, а особо секретные документы, которые выходили из-под пера Ильича. Рамки «временного исключения» условны: они связаны с секретностью документов, но сохранение такой ситуации как в аппарате ЦК, так и в Институте Ленина (как его части) ничем не оговаривается.

В данной части текста постановления аппарат ЦК только придает законную силу определенным нормам, которые уже давно сложились. Поэтому эта часть носит регистрационно-учетный характер.

Третий пункт постановления носит исключительно распорядительный характер: «3. Для... изъятия документов... образовать тройки...». Контрагенты отношений раскрываются (хотя только отчасти) составом троек: представители учреждения (из которого изымаются материалы), СТ ЦК и Архива Института Ленина. Строгого ограничения контрагентов нет, так как в качестве предполагаемых объектов обследования выступали все советские, партийные и профсоюзные учреждения. Более того, в тексте не сказано, кто должен создавать тройки и когда. Это связано с тем, что постановление изначально предназначалось только для самого аппарата ЦК, следовательно, всем с самого начала было ясно, кто и когда будет эти тройки создавать.

Четвертый пункт является удостоверительным, так как в нем только подтверждается правильность складывающегося явления архивных чисток: «4. Подтвердить всем ответственным товарищам необходимость передачи... всех... документов В.И.Ленина...».

В целом это постановление ПБ носит регламентарный характер.

Создание троек, изымающих ленинские документы, было оформлено на заседании Секретариата ЦК 17 декабря[49]. На основании этого, Институт Ленина выдал Товстухе мандат, в котором значилось: «Произвести изъятие писем, записок, телеграмм В.И.Ленина и вообще всех документов, имеющих его надписи и резолюции из архивов: тт. Зиновьева, Крыленко, Бубнова, Невского и Стасовой»[50]. На бланках расписок революционеров, партийных работников и государственных деятелей, сдававших материал о Ленине, значилось, что в случае отказа сделать это им грозит суд по ст.10, 101, 102 Уголовного Кодекса[51]. Изъятие ленинских документов шло с большими трудностями, несмотря на строгости, которые сопутствовали этому. Так, например, многие ленинские автографы оставались у В.И.Невского дома вплоть до ареста в феврале 1935 г. В описи изъятых тогда материалов значились автографы В.И.Ленина, судьба которых до сих пор не известна[52].

С 1923 г. Л.Б.Каменев, как директор Института Ленина, сам вел переписку с товарищами о сдаче материалов и воспоминаний о Ленине[53]. Уже во второй половине 1923 г. Ленинградский Истпарт передал оригиналы многих записок, телеграмм Ленина Зиновьеву за 1919-1921 гг., а также воспоминания о Ленине и выписки из протоколов ПК РКДРП за 1917 г. с записью выступлений вождя[54].

Постановление Политбюро от 29 ноября 1923 г. было продублировано постановлением ЦИК и СНК СССР об Институте В.И.Ленина от 15 февраля 1924 г.[55] В мае 1924 г. на XIII съезде РКП (б) было принято специальное Постановление, в котором признавалось необходимым сосредоточение в Институте В.И.Ленина всех материалов, связанных с его именем[56]. Запросы института и справки о получении дел в 1924 году сохранились, как и книги поступлений материалов в архив Института Ленина[57]. Эмиссары Института Ленина получали приказы изъять соответствующий материал как в Губкомах, так и Музеях революции, (например, в Ленинграде)[58]. Переписка Ленинградского отделения ГИЗа с Институтом Ленина по передаче фотоматериала о Ленине сохранилась[59].

Сосредоточение рукописей и печатных работ Владимира Ильича в архиве Института Ленина дало возможность поставить вопрос о публикации сочинений Ленина[60]. Политбюро и Секретариат ЦК рассматривали в связи с этим вопросы о публикации ленинских работ и их передаче из Истпарта в Институт Ленина[61], о передаче архива Воровского из рук Ганецкого в Истпарт ЦК[62].

Осенью 1924 г. политика чисток кардинально изменилась. Причины этого лежат во внутрипартийной борьбе, в ходе которой впервые в качестве аргументов стали использоваться архивные материалы Истпарта и документы Ленина. Если раньше изъятия проходили только в организациях и учреждениях, то теперь стали проводиться у известных деятелей революции. Что произошло за этот год?

Известно, что обострение внутрипартийной борьбы в 1923 – 1924 гг. связано как со смертью В.И.Ленина, так и с разработкой Троцким «Нового курса». В ответ на обвинение во «фракционности», Троцкий в июне 1924 г. в Кисловодске написал «Уроки Октября». Начиналась статья Троцкого с рассмотрения оборонческой позиции «Правды» накануне приезда Ленина в Россию в апреле 1917 г. Это был уже выпад против Сталина, т.к. он имел к формированию этой позиции непосредственное отношение. Далее следовали цитаты из речей Каменева, направленных против Ленина на Апрельской конференции большевиков. Но главный козырь появился в конце работы - Троцкий цитирует письмо Каменева и Зиновьева «К текущему моменту» от 11 октября 1917 г., в котором они возражают против вооруженного восстания.

Том сочинений Троцкого (с материалами 1917 г.), содержащий в качестве предисловия эту работу, появился осенью 1924 г. и сразу приобрел скандальный характер. Уже в сентябре-октябре 1924 г. Товстуха направил Зиновьеву редакционные примечания к статье Троцкого, которую предполагалось опубликовать в ответном сборнике «Ленинизм или троцкизм», который в спешном порядке готовил Истпарт (можно предположить, что по заказу Сталина)[63]. Истпарт срочно стал искать дореволюционные материалы, порочащие Троцкого. Можно предполагать, что письмо Троцкого в Государственную Думу Н.Чхеидзе от 1 апреля 1913 г. (в котором Лев Давидович очень резко ругал Ленина) было найдено именно тогда. Но замечания Ольминского о том, что Истпартом найдены 3 не подлежащие публикации письма Троцкого Чхеидзе за 1913-1914 гг., датируются 1921 годом[64]. Часть одного из них Сталин использовал в ноябре 1924 г. в статье «Троцкизм или ленинизм»[65]. Но этому предшествовал поворот в системе чисток и новый план их организации.

В отчете Истпарта за сентябрь-декабрь 1924 года говорилось: «2. По изъятию архивов у отдельных членов партии.

Первоначально была создана комиссия в составе Ольминского, Ксенофонтова, Товстухи и Максакова, которая заседала 2 раза... В дальнейшем эта комиссия была ликвидирована и создана была другая, которая приступила уже к обследованию архивов по утвержденному плану»[66]. За этими скупыми строчками стоит значительное изменение политики по изъятию документов.

Действительно, после заседания Секретариата ЦК 3 октября 1924 г., принявшего решение обязать некоторых членов партии сдать материалы с 1917 г. в Истпарт[67], была образована первая комиссия. Интересен состав этой комиссии. М.С.Ольминский, глава Истпарта, был известен как чиновник, запрещающий использование и публикации меньшевистских документов при изучении истории партии[68]. Чекист И.К.Ксенофонтов после гражданской войны был управляющим делами ЦК, формировал Архив ЦК и ввел новую систему делопроизводства. И.П.Товстуха с 1922 г. являлся вторым помощником Генерального Секретаря ЦК – И.В.Сталина и одновременно заместителем Заведующего Бюро Секретариата ЦК, а именно секретного отдела ЦК, ведущего всю секретную переписку партии. С 1924 г. по 1926 г. он был помощником директора Института Ленина, т.е. оком Сталина при Каменеве. В.В.Максаков в это время был членом Коллегии Центрархива и прославился тем, что успешно провел чистки старых архивистов в Петрограде-Ленинграде в 1922-1923 гг.

На первом заседании комиссии было определено, что личные архивы Л.Б.Каменева, Г.Е.Зиновьева, Л.Д.Троцкого должны быть обследованы, а документы из них – изъяты[69]. Комиссия подготовила постановление ЦК, которое вскоре появилось в печати: «Поручить Секретариату ЦК озаботиться изъятием всех материалов, имеющих какое-либо отношение к архиву ЦК и к истории РКП и находящихся у разных лиц и учреждений». Кроме этого, предлагалось обязать всех членов партии и организации сдать соответствующие документы в архив ЦК. Это постановление было одобрено на заседании Политбюро (инициатором вопроса указан И.Сталин) 5 ноября 1924 г.[70] и вскоре опубликовано[71]. В посвященном этому вопросу исследовании С.В.Якушева отмечалось кардинальное изменение политики собирания документов, которое было зафиксировано в постановлении ЦК. Секретариату ЦК было поручено изымать все документы, имеющие отношение к архиву ЦК и к истории РКП (ранее речь шла только о ленинских материалах и документов по истории партии).

Решением Секретариата ЦК для реализации этого постановления была создана новая комиссия под руководством С.И.Гусева (зав. Отделом Истпарта и одновременно секретарь и член Президиума ЦКК РКП (б)), И.П.Товстухи, чекиста Г.И.Бокия, зав. Секретариатом ЦК в 1918-1920 гг. К.Т.Свердловой-Новгородцевой, работнице секретариата СНК и секретаря Истпарта М.И.Гляссер, Г.А.Тихомирнова. Последний был заместителем заведующего Бюро Секретариата ЦК в 1922 г., помощник Секретаря ЦК в 1923-1924 гг., бывший работник ЧК. Интересно, что В.В.Максаков был выведен из состава комиссии. Это можно рассматривать не только как простую кадровую перестановку (что относится, например, к выведению из состава комиссии практически не работающего по состоянию здоровья Ольминского), а как выведение представителя государственной структуры из состава исключительно партийной комиссии, во главе которой поставлен контролер партийной нравственности и дисциплины Гусев.

Изменение политики изъятия документов проявилось уже в первом пункте решений Комиссии, принятых в заседании от 19 ноября (когда Сталин и Каменев выступали против «Уроков Октября Троцкого на партийных собраниях Москвы[72]). Пункт гласил: все изъятые документы должны быть сконцентрированы не в Архиве Института Ленина, не в Истпарте, не в государственном Архиве Октябрьской революции, а самом закрытом архиве партии – архиве Политбюро.

При этом архив Истпарта сам подвергся чистке – С.И.Канатчиков должен был просмотреть архив Истпарта, а также Л.С.Сосновского, Ф.Ф.Раскольникова и А.Г.Белобородова.

Г.И.Бокий – архивы А.Г.Шляпникова, Л.Б.Красина, Ф.Э.Дзержинского, Н.И.Подвойского, а также вместе с М.И.Гляссер – архивы РВСР и НКИД.

М.И.Гляссер наделена правами просмотра Архива Октябрьской революции, Сталина, Каменева, Троцкого, Молотова и Рыкова.

И.П.Товстуха должен был изучить архивы Зиновьева, А.М.Коллонтай, Е.Д.Стасовой, Н.В.Крыленко, В.И.Невского и А.С.Бубнова (а вместе с Г.А.Тихомирновым – архивов И.И.Ионова и В.Н.Залежского).

К.Т.Свердлова-Новгородцева и С.И.Канатчиков должны были просмотреть архивы Я.М.Свердлова, Н.А. и Н.М.Бухариных (жены Н.М.Лукина), а также архив «Правды»[73].

Представить сейчас сцену, как М.Гляссер приходит к Троцкому и начинает рыться в его бесконечном архиве (Троцкий дуется, но пытается этого не замечать) трудно... Неизвестно, как представляли себе эту сцену авторы постановления, на что они надеялись (может быть, Зиновьев, Каменев, Троцкий сами отдадут Сталину все документы?), но набор членов партии, у которых должен произойти обыск сам по себе интересен. Все они были или членами ПК в 1917 г., или же сотрудничали с Лениным по вопросам публикации его работ в тот же период и в годы гражданской войны. Именно эти люди (хотя и не только они) владели ленинским наследием эпохи Октября (у Невского, например, была рукопись одной из статей Ленина), а также материалы Троцкого 1917-1921 гг. Только этим можно объяснить персональный состав тех, чьи архивы должны были подвергнуться чистке.

Второе достаточно серьезное изменение в политике архивной чистки состоит в том, что было признано необходимым изымать подлинники документов, лишь в самом редком случае оставляя копии документов владельцу архива. До этого постановления практически во всех документах было сказано, что при изъятии подлинника копии документов оставляются владельцу обязательно.

Второе заседание комиссии было 10 декабря 1924 г. На нем выяснилось, что многие члены партии отказывались допустить проверяющих к своим архивам, заявив, что документов ЦК у них нет. Было решено, что все документы ЦК, а также материалы членов ЦК и адресуемые им документы являются собственностью ЦК и концентрируются в его архиве, для чего и нужно его организовать. Но главное, использование этих материалов в открытой печати отныне могло быть только с разрешения оной комиссии Оргбюро ЦК[74]. Эти решения были одобрены на заседаниях Политбюро 24 декабря 1924 г. и 2 января 1925 г., обязавших Оргбюро разработать вопрос.

Испуганные возможностью издания партийных документов лидеры ЦК повторили запрет публикации материалов партийных архивов без разрешения Истпарта 23 января 1925 г[75]. 23 марта 1925 г. Секретариат принял дополнительное решение публиковать работы Ленина только с согласия Института Ленина[76]. После появления Декрета СНК от 16 января 1925 г.[77], где все это было уже сказано, появление многочисленных партийных постановлений наводит на мысль, что все они не выполнялись[78]. Но не это главное. Важно отметить, что в этих документах была сформулирована цель политики перетасовки документов, нового принципа формирования архивных фондов: не только собрать и сохранить уникальные материалы, не только сосредоточить их для удобства использования в одном архиве, но и запретить пользоваться этими документами по личному усмотрению.

Основные вопросы по формированию нового партийного архива были решены на заседании Оргбюро в феврале 1925 г.

Заседание Оргбюро 9 февраля 1925 г. готовилось долго, на нем рассматривалось сразу три вопроса, связанные с архивом ЦК и Истпартом: об архиве РКП (б), об изъятии подлинных документов, имеющих отношение к архиву ЦК, об удержании некоторыми товарищами архивных материалов[79]. По всем трем вопросам докладчиком выступал заведующий Истпартом Канатчиков.

По первому вопросу («Об архиве РКП (б)») Канатчиковым был подготовлен проект постановления, который имеет зачеркивания и вставки, сделанные членом Оргбюро А.П.Смирновым. Вставки отмечаются в тексте квадратными скобками, а зачеркивания – ломаными.

«ПОСТАНОВИЛИ:

1.Расширить архив ЦК, передав ему [все] материалы и документы, [относящиеся к истории партии] хранящиеся в: а)Архиве Октябрьской революции, <б) Главархиве>, <в) Московском революционном архиве>, <г> [б)] Кремлевском архиве, д) Истпарте.

ПРИМЕЧАНИЕ: Материалы по истории партии, собираемые комиссией ЦК, (ОБ пр.№42 п.11) должны также быть переданы в Архив ЦК.

2. В архиве выделить оперативно-секретную часть.

3.Все архивные материалы, хранящиеся в Отделах ЦК и имеющие <3-х> [5-ти] летнюю давность, передавать в оперативно-секретную часть архива для предварительной отборки секретных документов и передачи остальных в Архив ЦК;

4.Все документы и материалы ЦК за все время его существования и деятельности обязательно должны передаваться для разборки, систематизации и хранения в Архив ЦК.

5.Архив хранить в Кремле, а его оперативно-секретную часть в <Бюро> Секретариат<а> [е] ЦК.

<6. Архив состоит при Секретариате ЦК в штатах Бюро Секретариата.>

<7> [6] Назначить Завархивом ЦК тов.Товстуху, поручив ему разработать штаты и положение об архиве ЦК»[80].

Смысл проекта постановления и его поправок ясен: концентрировать и засекречивать в закрытом архиве ЦК все документы по истории партии. Свою правку А.П.Смирнов сопроводил запиской секретарю ОБ так: «Т.Тамбовцев

В постановлении об архиве нужна поправка:

Архив бюро С-та, вернее (архив ПБ и ОБ), т.к. у нас есть общий архив при Управделами не-секретный»[81].

Данный проект не был официально принят, но главное – он исполнялся так, как и был задуман. Но основные положения вошли в окончательный текст постановления, принятого на заседании СТ: «14. а) Расширить существующий архив ЦК РКП.

г) Все вопросы, связанные с расширением архива ЦК и перенесением его в Кремль, поручить разрабатывать т.Кагановичу, совместно с т.Мехлисом при участии тов.Канатчикова»[82].

Первый пункт постановления носит формально распорядительный характер. Но контрагент отношений (партнер аппарата ЦК) не определен, поэтому не ясно, кто и за счет чего будет расширять архив ЦК. Ответы на эти вопросы давал проект постановления, но данная часть в протокол не вошла. Отсюда следует, что она могла быть выделена во внепротокольное решение, а могла и вовсе не оформляться официально, хотя существовала только в проекте.

«Считать этот архив при Секретариате». Фраза носит формально удостоверительный характер – она подтверждает правильность того, что архив состоит при Секретариате. Но она может рассматриваться и как распоряжение - хотя всем известно, что существует секретный архив при Бюро Секретариата, нужно делать вид (считать), что он принадлежит всему секретариату. Объяснить этот курьез иначе трудно.

Особо интересна кадровая часть постановления, так как вместо предложенного Канатчиковым помощника директора Института Ленина (т.е. Каменева) Товстухи возник строго иерархизированный ряд иных фигур.

Первую скрипку в организации секретного архива (а значит, и архивных чистках как источнике его комплектации) должен играть член ОБ и секретарь ЦК Л.Каганович, являющийся выдвиженцем Молотова. Помощник Сталина Л.Мехлис должен ему помогать. С.Канатчиков может только привлекаться к подобной работе. Вполне вероятно, это говорит о стремлении Сталина и Молотова полностью контролировать движение документов в секретном архиве СТ и ПБ.

Второе постановление («Об изъятии документов»), принятое на заседании СТ 09.02.25., имеет некоторую предисторию.

10 декабря 1924 г. комиссия по изъятию партийных документов постановила «просить Политбюро ЦК вынести постановление, разъясняющее, что подлинные документы, исходящие от ЦК и отдельных членов ЦК или адресованные им, являются собственностью партии и должны концентрироваться в архиве ЦК, за исключением ленинских документов, которые должны быть передаваемы в Институт Ленина». Политбюро 24 декабря рассмотрело эту просьбу. После заседания Политбюро 2 января 1925 г. Мехлис написал коротенькую записку секретарю Оргбюро из Бюро Секретариата ЦК: «тов.Тамбовцев Этот вопрос поставить на Оргбюро, согласно решению С-та (не письменно). Показать т.Васильевскому»[83]. 9 февраля Оргбюро дословно повторило это решение Комиссии. В.Н.Васильевский являлся в это время помощником секретаря ЦК В.Молотова и работником Бюро Секретариата.

Третье решение Оргбюро 9 февраля касалось сохранения архивных материалов и возвращения их в архив лицами, которые их оттуда взяли. Этот пункт вошел в повестку дня после обращения заведующего Истпартом С.Канатчикова в Оргбюро: «В Истпарте имеются сведения о том, что некоторые ответственные товарищи, находясь в провинции, получали из государственных учреждений и партийных организаций на руки необходимые для своих литературных работ архивные документы. Покидая место службы, означенные товарищи увозили с собой и полученные документы. По сведениям Истпарта, у т.Аитолина остались архивные материалы план его работы в Калуге, у т.Мутнова - материал из Оренбургского Горсовета, у т. [Губельмана - печатные материалы из Приамурья (эта фраза стерта ластиком – М.З.)] и т.д. Фамилия Губельмана стерта, так как в это время он (Ем.Ярославский) был уже членом ЦКК.

Истпарт просит Оргбюро вынести общее постановление о возвращении партийными работниками взятых ими из учреждений документов и о воспрещении пользоваться документами для литературных работ вне места их постоянного хранения, что будет способствовать сохранению документов, необходимых для Истпарта»[84].

Оргбюро пошло на встречу Истпарта и приняло постановление, в котором говорилось о том, что «2) Ответственные работники, оставившие у себя документы, связанные с их работой в учреждениях и организациях после революции 1917 года, а равно имеющие у себя дела, переписку и отдельные документы, извлеченные из архивов учреждений дореволюционного периода, должны немедленно таковые в подлинниках (вставка на полях “или в крайнем случае - в копиях” – М.З.) возвратить по принадлежности учреждениям и организациям, а документы учреждений и организаций ликвидированных - в местные Истпартотделы».

Два последних постановления Оргбюро были вскоре опубликованы в изложении (и отчасти дословно) в «Известиях ЦК РКП (б)»[85]. Таким образом, путь к изъятию всех документов у частных лиц был освящен самыми высокими партийными инстанциями.

Вопросы о создании партийных архивов, свободы доступа к архивной информации и переформировании фондов (и чистках) были поставлены вскоре и на 1 съезде архивных деятелей РСФСР, который проходил в Москве 14-19 марта 1925 г. Этому съезду предшествовала подготовка не только в органах Главархива, но и в партийных структурах, которые были озабочены проведением нужных для Истпарта (т.е. аппарата ЦК) резолюций.

28.01.25. Истпарт предложил провести через СТ такой проект постановления: «Предложить Губкомам содействовать командированию на съезд архивных деятелей РСФСР, открывающийся 10-14-го февраля с.г. в Москве, коммунистов, работающих в Архивных Бюро в качестве Заведующего Бюро или Заведующ. Политсекциями Бюро. Зав. Истпартом ЦК РКП(б) С.Канатчиков, Завед. Иногородней частью - Е.Штейнман»[86]. В тот же день Е.Е.Штейнман направил работнику Секретного отдела СТ ЦК и дежурному секретарю Оргбюро не только этот проект постановления, но и такую записку: «Т.Бочарова! Просьба поставить на секретариат, вопрос согласован с т.Молотовым»[87].

На заседании СТ от 30.1.25. было принято такое постановление: «16. Поручить комиссии в составе тт. Канатчикова, Сырцова и Покровского выяснить вопрос о подготовленности и порядке проведения съезда архивных деятелей РСФСР и внести конкретные предложения в Секретариат ЦК. Созыв за т.Канатчиковым»[88]. Вскоре Канатчиков разработал секретный циркуляр, который и находится в материалах к протоколу: «Секретарям партийных комитетов. 10-14 февраля в Москве открывается Съезд архивных деятелей Р.С.Ф.С.Р. Необходимо иметь на этом съезде большинство коммунистов. Поэтому Истпарт ЦК просит Вас содействовать прохождению на съезд тем членам нашей партии, которые работают в Архбюро в качестве или Заведующих Политсекциями или архивариусами и научными сотрудниками. СЕКРЕТАРЬ ЦК РКП(Б) В.МОЛОТОВ ЗАВ.ИСТПАРТОМ ЦК РКП(Б) С.КАНАТЧИКОВ, ЗАВ.СЕКРЕТАРИАТОМ ИСТПАРТА ЦК РКП(Б) Ф.ДРАБКИНА»[89]. Интересно то, что в сводном списке циркуляров ЦК этот документ не указан[90]. Вероятно, он не был утвержден в СТ и не отправлен на места. Но само наличие этого документа говорит о методах и способах формирования партаппаратом послушного большинства на съезде архивистов[91].

Хотя вопрос о расширении архива ЦК рассматривался на заседаниях Оргбюро и Секретариата ЦК не один раз, основные позиции были уже определены. 12 июня 1925 г. Секретариат ЦК вернулся к вопросу об архивах ЦК. Было решено «А) при Секретариате ЦК иметь на ближайший период два архива: а) Общий Истпарта и б) Секретный Бюро Секретариата ЦК.

б) В Общий Архив Истпарта передавать на хранение несекретные документы; все конспиративные документы передавать на хранение в Секретный архив Бюро Секретариата ЦК.»[92].

Развитие секретного делопроизводство и становление специальных архивных фондов и архивов для хранения секретных дел сыграло положительную роль в становлении архивной службы, т.к. секретные документы дошли до нас в том самом виде, как они были созданы и засекречены. Ни ЦК РКП (б), ни Центрархив не уничтожали большинство секретных документов, так как были уверены в их полной защите от чужого глаза. Доказательством этому может послужить и постановка на Секретариате ЦК 16 октября 1925 г. (по просьбе Центрархива) вопроса о запрете архивным службам РККА и Особого отдела ОГПУ сжигать секретную переписку[93]. К этому же ряду необходимо добавить постановление Секретариата ЦК от 28 мая 1926 г. о концентрации в г. Харькове всех архивов жандармских управлений, районных охранных отделений, розыскных пунктов, жандармских и полицейских управлений железных дорог, губернских и судебных палат[94].

В ноябре и декабре 1925 г. распоряжениями Главполитпросвета и Центрархива все материалы, характеризующие эпоху Октябрьской революции, должны были поступать как в местные губернские архивы, так и в Архив Октябрьской революции[95].

В феврале 1926 г. Декретом СНК РСФСР негативы, фотоснимки и кинофильмы, имеющие историко-революционный интерес, должны были быть переданы в Центральный архив РСФСР[96]. Это постановление имело огромное значение, поскольку там было специально зафиксировано, что негативы, «не допущенные к ... опубликованию, не подлежат уничтожению, а сдаются на хранение в Центральный архив РСФСР».

Одновременно с изъятием ленинских документов, 2 августа 1923 г. правительство принимает решение о сосредоточении в Центральном архивохранилище «архивов активных деятелей контрреволюции, а также лиц, эмигрировавших за пределы Республики с 1917 г.». В Декрете, пописанном Л.Б.Каменевым, разъяснялось, что частным лицам и организациям, владеющими официальными бумагами, дневниками, записными книжками, рукописями и т.п. указанных лиц, необходимо их сдать в политическую секцию ЕГАФ[97].

12 сентября 1923 г. руководители ВЦИК и СНК РСФСР подписали Декрет о сосредоточении в Центральном архиве РСФСР архивов семьи Романовых (бывшей царской фамилии) и некоторых других лиц[98]. Создание особых форм сохранности исторически важных материалов в условиях, когда использование их приобретало политический смысл, привело к созданию спецхранов в архивах. Естественно, что советское государство и партийные лидеры стремились использовать эти документы в своих политических целях, и каждый случай их публикации приобретал не только научное значение, но и политический оттенок.

Развитие политики ограничения допуска (посредством переформирования фондов) исследователей к такого рода материалам постепенно распространялось на все документы дореволюционного происхождения. В этом нет ничего плохого и ничего хорошего, так как это отражает только растущую мощь государственной архивной службы, стремящейся сохранить материальное наследие прошлого. Именно этим проникнут декрет 21 апреля 1924 года о включении в состав единого государственного фонда архивов учреждений и организаций, действовавших до 7 ноября 1917 года[99].

На данном фоне логичным стало и появление Декрета СНК РСФСР от 13 марта 1926 года «О сдаче Центральному архиву РСФСР архивных материалов», в числе которых перечислены «материалы всех учреждений временного правительства и всех контрреволюционных правительств и организаций, притязавших на государственную власть на территории бывшей Российской империи или содействовавших указанным притязаниям», «архивы церквей, монастырей, дворцов бывшей царской фамилии, национализированных усадеб»[100]. Тема сосредоточения контрреволюционных материалов (в понимании не только руководителей партии, но и лидеров Центрархива) получила свое дальнейшее развитие и в 1927 г.

Каким образом выполнялись все эти постановления сказать трудно, так как политическая чистка шла не во всех архивах, а только в центральных. Известно, что в 1926 г. АН СССР передала государственным органам неполный список содержащихся в ее архиве и библиотеке коллекций, связанных с упоминавшимися в законодательных актах 1923 г. ограничениями. Конкретный материал, связанный с этой политической чисткой, историками практически не изучен, поэтому можно только указать на необходимость этой работы, которая может уточнить роль местных архивных работников в политической чистке фондов.

Архивная чистка, проводимая под руководством Истпарта и Главархива, во главе которых стояли одни и те же люди, привела к постепенному засекречиванию некоторых фондов, к ограничению доступа ученых к исторической информации, хранящейся в архивах. Создание ведомственного партийного архива есть одна из форм засекречивания. Но это оказало влияние и на другие, непартийные архивы.

В 1923-1924 г. шла выработка законодательства и нормативных документов по организации отделов специального хранения и в гражданских архивах. В мае 1924 года Центрархив утвердил временные правила сдачи секретных документов организаций и ведомств в архивохранилища Центрархива, согласно которым их передача могла состояться только по истечении 5-летнего срока[101]. Но в Военно-историческом архиве (тогда 1-м Московском отделении 3-й военно-морской секции ЕГАФ) порядок сдачи секретных документов был определен другой[102]. 4 июня 1924 г. Коллегия Центрархива утвердила «Правила пользования архивными документами ЕГАФ», подписанные В.Адоратским (зам. зав. Центрархива). Согласно Правилам, ученый был обязан вместе с заявлением о допуске к документам прикладывать анкету с указанием партийной принадлежности, цели проводимой работы, издания. Кроме этого, исследователь обязывался предъявлять заведующему все сделанные выписки, заметки и копии для просмотра и разрешения на вынос[103].

Особый архивный фонд, сформированный из документов ЧОН, возник в 1924 г. в Архиве Октябрьской революции, и доступ к нему имели только работники Истпарта и рекомендуемые парткомами товарищи[104]. Истпарт с апреля 1924 г. образовал свой архив, который находился на особом положении и в отношении допуска. Архивы ВКП(б) и ОГПУ с 1924 г. не подлежали сдаче в политическую секцию Архивов Октябрьской революции[105]. Стали формироваться совершенно новые закрытые ведомственные (партийные и гепеушные) архивы, неподконтрольные никому.

К лету 1925 гг. создан новый, более полный и разработанный "Перечень сведений, составляющих тайну и неподлежащих распространению в СССР в целях сохранения политико-экономических интересов СССР". После представления Главлитом этого перечня в Отдел печати ЦК, он был утвержден в Отделе Печати с одной поправкой[106], о чем сообщалось в Главлит 6 июня 1925 г.

В 1926 г. положение о секретных материалах было впервые подробно разработаны и для архивов. В "Правилах пользования архивными материалами ЕГАФ" говорилось, что «секретными являются материалы секретного и несекретного делопроизводства учреждений пореволюционного периода, сдаваемые в Центрархив в качестве секретных, а равно те материалы дореволюционного периода, разглашение которых по характеру их содержания является в государственных интересах недопустимым»[107]. Приведя это объяснение секретности, Т.И.Хорхордина замечает, что многие ведомства получали возможность самим определять степень секретности своих материалов, и, соответственно, произвольно перекрывали исследователям к ним доступ[108]. После определения "секретных материалов" в том же году были разработаны и правила их сдачи в учреждения, подчиненные Центрархиву ("Правила постановки части секретного делопроизводства в государственных, профессиональных, кооперативных учреждениях и предприятиях СССР и союзных республик"). В соответствии с ними, все дореволюционные материалы с грифом "для служебного пользования", "секретно", "Совершенно секретно" сразу передавались на секретное хранение, часть из них потом могла быть передана в общий фонд[109].

Таким образом, поле исторического исследования и набор референтов исторического знания, объектов исследования сильно ограничивались.

**

Необходимо подвести некоторые итоги архивных чисток 1923-1927 гг.

Прежде всего, бросается в глаза тот факт, что как таковой чистки архивных фондов не происходило (хотя макулатурная кампания продолжалась в той или иной форме). Внешне шло только перекомплектование фондов, перемещение материалов из одного архива в другой (из одного государственного архива в другой государственный архив, а также из частного архива в государственный). Но на самом деле за этой формой скрывалась именно чистка, сопровождающаяся рождением спецхранов и ограничением доступа исследователей к документам.

В качестве главных объектов чистки с 1923 года представлены работы Ленина, а также представителей контрреволюции и царского режима. Но в конце 1924 – начале 1925 года произошло значительное изменение политики чистки. Это проявилось в переходе от принципа персонификации истории партии (воплощенной в фигуре Ленина) к принципу объективизации истории РКП. Это было связано, прежде всего, с пониманием ценности всех документов партии как секретных документов, имеющих огромное политическое значение. Но сам принцип персонификации не исчез, он только был расширен. Ведь документы, исходящие от членов ЦК и получаемые ими, были признаны собственностью ЦК. Поэтому Политбюро и Оргбюро ЦК в 1925 году рассматривали вопросы о передаче в партийный фонд личных архивов Мархлевского и Склянского[110], а в 1926 г. – архивов Н.К.Н.Нариманова, Ф.Э.Дзержинского, В.К.Таратута, Л.Б.Красина[111].

Поэтому в период 1923-1927 гг. проходила борьба двух принципов понимания исторического процесса – объективизированного (когда исторические явления не связываются с одной личностью) и персонифицированного (когда личность рассматривается как символ одного или многих исторических явлений).

То же самое относится к чисткам контрреволюционных материалов: мы видим отход от комплектования персонально-ориентированных фондов (Романовых и ярких контрреволюционеров) к неперсонифицированным фондам (дворцов, правительств и усадеб).

Чистка была направлена на противоположные стороны одного и того же объекта – политической системы царизма. Все фондообразователи, все документы, которые раскрывали политическую систему дореволюционного периода, как тематически, так и организационно разделялись на две части, наделенные противоположными знаками – революционные и контрреволюционные. Это противопоставление (третьего не дано) является проявлением глубинного процесса мифологизации истории, которому свойственна диахронная картина мира. Архивные чистки символизировали разрыв внутри старой политической системы (между монархическим строем и жаждущим свободы обществом). Причины возникновения этого разрыва, подчеркиваемого издаваемыми документами, делаются тайными, т.к. документы Ленина и царского правительства засекречиваются. Это наводит на подозрение, что сами инициаторы такой архивной практики знали, что такого разрыва не было, вернее, он был совершенно иного типа, не укладывающийся в рамки национально-освободительного и революционного движения. Таким образом, чистка делалась способом рождения исторических мифологем.

По методам проведения архивная чистка отличается от библиотечной чистки тем, что в ней роль масс, как представляется, намного ниже. Необходимо отметить сопротивление известных лидеров партии, оказанное ими при попытки изъятия части их архива в фонды Истпарта и архива Ленина. Роль различных государственных институтов также сведена к минимуму – по причине особенностей архивной работы и строгой ее централизации. Постановления подчиненных Центроархиву и ЦК РКП (б) структур не отличаются разнообразием и дублируют почти дословно приказы высших инстанций.

Изъятые документы Ленина (а также историко-революционные и контрреволюционные материалы) не уничтожаются, а бережно хранятся, превращаясь в великую государственную тайну. Можно отметить, что архивные материалы не продавались за границу (вернее, таких сведений у нас нет), хотя музейные экспонаты являлись источником доходов государства.

Главное совпадение архивных чисток с библиотечными чистками в этот период состоит в том, что они в этот период приобрели ярко выраженный политический, идеологический характер.

Каким образом чистка архивных документов повлияла на развитие исторической науки?

Прежде чем рассмотреть это влияние, необходимо подчеркнуть, что сосредоточение документов В.И.Ленина (а также других членов ЦК и Политбюро) в одном архиве имело, во-первых, политический смысл, а во-вторых, уже научный. Политическое значение создания специального архива проявилось в расширении границ восприятия ленинских работ с уровня научного анализа до границ исторического сознания, идеологии, что отразилось в исторической публицистике. Научная сторона проблемы создания архива Ленина состоит в том, что работники его института вынуждены были проводить текстологический, исторический, историографический анализ его рукописей, овладевать археографической культурой[112]. В связи с чем к работе были привлечены специалисты старой школы, которые имели опыт подобной работы[113]. Общение старых археографов с советскими исследователями принесло свои плоды и оказало огромное значение на становление науки.

Необходимо подчеркнуть, что создание особого партийного «спецфонда», в котором хранились историко-партийные документы, привело и к созданию спецфондов в рядовых государственных архивах, что не могло не повлиять на развитие исторической науки. В результате засекречивания ленинских и партийных документов историки могли создавать и создавали образы Ленина и истории партии, которые сейчас подвергаются постоянной трансформации. Засекречивание как политических, так и личных документов вождя дает пищу различным публицистическим фантазиям и откровенным инсинуациям.

Источниковедческий резонанс изложенного сюжета достаточно очевиден: рядовой историк и источниковед не мог получить для профессиональной работы не только документы Ленина, но и протоколы ПБ, ОБ и СТ. База историко-партийных исследований была сильно ограничена. Раскрытые недавно архивы позволили ученым понять «механизм» сохранения и уничтожения историко-партийных документов, формирования партийных архивов и их фондов, что является необходимым условием нормальной источниковедческой работы.

Но источниковедческое значение архивных чисток проявляется и на современном этапе развития исторической науки, так как архив Президента РФ, в котором хранятся многие сопутствующие заседаниям ПБ материалы, недоступен рядовым исследователям, что обедняет реконструируемую ими картину истории. Кроме этого, любому историку приходится констатировать, что материалы, сохранившиеся в подлинных протоколах ПБ (ф.17. оп.163) неполны.

Историческое значение выявленных материалов состоит в том, что они позволяют по-новому рассмотреть историю государственного архивного строительства, оценить роль партии в этом процессе, а также подчеркнуть некоторые закономерности развития любого тоталитарного государства, в котором архивы на определенном этапе развития становятся орудием политической борьбы и способа формирования исторического сознания. В рамках архивной политики руководящие органы ЦК в большей степени обращался к самому себе и своим подсистемам (Институт Ленина, Истпарт, Бюро Секретариата и отдельные работники СТ), а в меньшей степени – к государственным, профсоюзным учреждениям, рассматривая их как некоторую абстракцию, как «все, что за пределами аппарата ЦК» – именно поэтому в партийных постановлениях ни персонально, ни конкретно ни одно из учреждений не названо (исключением является Центрархив).

Архивные чистки 1927-1929 гг. были предопределены новыми поворотами во внутрипартийной борьбе и решали как научные задачи (свойственные предыдущему периоду), так и политические, и хозяйственные. По сути дела, чистка ленинских документов была закончена. Она отражала борьбу в партии за политическое, идейное наследие Ленина. Политическая борьба продолжалась не только в связи с чистками, но и на их фоне. Чистки архивных документов, в свою очередь, постоянно репродуцировались этой борьбой за власть.

В середине 1925 г. отношения Сталина с его временными союзниками в борьбе против Троцкого были испорчены. Политический роман с Каменевым и Зиновьевым был закончен. Это произошло, в некоторой степени, в связи с отношением в Политбюро к книге Истмена, в которой говорилось о засекреченном «Завещании» Ленина.

Между тем, Сталин решил воспользоваться приемом, подаренным ему Троцким в «Уроках Октября»: он решил смело использовать архивные документы в политической борьбе, навязывая следующую логику: политический деятель плох, так как он в прошлом совершал политические ошибки. Весной 1926 г. на Пленуме ЦК принимается решение опубликовать выдержки из «Политического завещания» Ленина, в котором давалась неприглядная характеристика Каменева и Зиновьева. Узнав об этом, Крупская написала письмо в Политбюро, в котором возражала против этого хода (она была согласна на публикацию последних писем Ильича только полностью)[114]. Публикация была отложена, но метод борьбы сохранен.

Однако, Каменев, как Директор Института Ленина, обладая всем архивным богатством вождя, на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП (б) в июле 1926 г. при поддержке Зиновьева и Троцкого огласил содержание записки Ленина Сталину от 5 марта 1923 г., в котором говорилось об оскорблении Крупской. Прозвучали также и характеристики Сталина из «Письма к съезду». Но Пленум встал на защиту Сталина[115].

Противники явно стали повторяться, борьба за Завещание могла стать бесконечной. Хотя на очередном Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК в октябре 1926 г. Каменев был освобожден от обязанностей кандидата в члены ПБ, а Троцкий выведен из его состава, ход в использовании архивных документов оставался за Сталиным.

7 декабря 1926 г. на VII расширенном Пленуме ИККИ Сталин прочитал доклад «Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии», в котором изложил ход внутрипартийной борьбы с 1903 г. (это и составляет суть всей истории партии, по мнению Сталина)[116]. В заключительном слове 13 декабря 1926 г. генсек, рассуждая об ошибках своих противников, привел в пример следующий эпизод: после февральской революции 1917 г. «Каменев вместе с именитыми купцами в Сибири (в Ачинске) принял участие в посылке приветственной телеграммы конституционалисту Михаилу Романову, тому самому Романову, которому царь, отрекшись от престола, передал “право на престол”. Конечно, это была глупейшая ошибка, и за эту ошибку Каменев получил большую трепку от нашей партии на апрельской конференции в 1917 году»[117]. После этого Сталин помянул и октябрьскую ошибку Каменева и Зиновьева. Сталинскую версию поддержала Стасова.

На следующий день с письмом выступила Крупская, которая заявила, что Ленин ей ничего об этом инциденте не говорил. В защиту Каменева с письменными заявлениями выступили историк В.И.Невский (который работал по заданию Секретариата со всеми материалами Апрельской конференции, подготавливая их к печати), участники Апрельской конференции и члены ЦК, избранные на ней. Каменев также сделал заявление на заседании Пленума ИККИ[118]. Но их выступления не были услышаны.

18 декабря 1926 несколько членов Политбюро провели опросом (до заседания ПБ) постановление по поводу заявления Г.Е.Зиновьева, Л.Б.Каменева, И.Т.Смилга и Г.Ф.Федорова от 16.12.26., в котором они обвиняли Сталина в лживом выступлении на Пленуме ИККИ. Члены ПБ решили опубликовать документы, о которых говорил Сталин. 21 декабря, за два дня до заседания Политбюро, решение о публикации было подтверждено также опросом и только потом включено в протокол заседания Политбюро[119]. Перепечатка из «Енисейского края» №53 от 8 марта 1917 г., заявление М.К.Муранова с припиской Ольминского, заявление Швейцер, Врублевского и Померанцевой, а также заявление группы делегатов на апрельской партийной Конференции 1917 г. были изданы в "Большевике", который вышел в самом конце декабря 1926 г.[120].

30 декабря 1926 г. Каменев направил письмо в ЦКК с опровержением обвинений. 5 января 1927 г. Секретариат ЦКК принял решение заявление Каменева не рассматривать и его просьбу о публикации представленных им документов не удовлетворять[121].

На волне антикаменевской кампании Истпарт ЦК выпустил брошюру «Партия против штрейкбрехерства Зиновьева и Каменева в Октябре 1917 г. Материалы и документы». В ней были изданы не только известные статьи Ленина, но и впервые опубликованы («из архива Истпарта») протоколы заседаний ЦК об исключении Каменева и Зиновьева из партии и некоторые иные документы. Анонимное предисловие к книжечке напоминало не только стиль Сталина, но и его выступление на Пленуме ИККИ. В предисловии упоминался источник методов политической борьбы: «Многим печатаемым документам того периода не повезло в нашей партийной истории. Из пыли архивов, со страниц старых партийных газет некоторые из них вытащил в 1924 г. т.Троцкий для использования в «Уроках Октября». [...] Но это нападение Троцкого на партию было ею с позором для т. Троцкого отбито». Далее автор предисловия утверждал, что вернуться к ошибкам Каменева и Зиновьева все-таки нужно, т.к. они повторяются: «Как тогда, так и теперь они апеллируют против ЦК и против партии – к беспартийным и даже прямым врагам нашей партии. В 1917 г. они напечатали статьи в меньшевистской «Новой Жизни», в 1927 г. передают ренегатам, исключенным из Коминтерна – Рут Фишер и Масловым – секретные партийные постановления, протоколы допроса ГПУ и т.д.»[122].

В ноябре 1927 г. «Правда» развивает тезис о порочности Каменева и Зиновьева, опубликовав ленинскую статью, находящуюся ранее в архиве Института Ленина[123]. Это было показателем нового понимания ценности исторической информации и роли личности в истории. Стоит сказать, что с этого времени подчеркивалась не только роль оппозиции в историческом процессе, но и роль Сталина как лидера партии и борца с оппозицией (перечисление фамилий членов Политбюро с 1929 г. в газетных отчетах шло не по алфавиту, как раньше).

Политические коллизии конца1926 – начала 1927 гг. повлияли и на архивные чистки и на строительство партийных архивов.

19.11.26. было принято постановление ОБ о созыве представителей местных Истпартов. Впервые этот вопрос возник в СТ 02.04.26., но был отложен. Накануне предстоящего совещания аппарат ЦК принял меры к укреплению позиций центра: был изменено Положение о Совете Истпарта (25.04.26.), который поздней осенью и зимой 1926 г. был изменен и персонально. Созыв совещания стал особо актуальным в связи с обострившейся борьбой Сталина с Зиновьевым и Каменевым, и необходимостью контроля над распространением партийных документов.

4-8 января 1927 г. проходило IV Всесоюзное совещание представителей Истпартотделов. На нем были приняты различные постановления, в том числе (по докладу зав. ОП ЦК ВКП (б) С.И.Гусева) резолюция «Об очередных задачах Истпарта».

В резолюции нашел отклик инцидент с Каменевым на Пленуме ИККИ: «...десятилетний юбилей Октябрьской революции особенно подчеркивает необходимость для Истпарта увязать в дальнейшем всю свою научно-исследовательскую работу с текущей политической работой ВКП (б) и использовать наше революционное прошлое для революционного настоящего»[124] (выделено мной – М.З.).

Отдельный раздел был посвящен архивному строительству. Обоснование его появление было все то же: «Всесоюзное совещание истпартотделов, учитывая большое и усиливающееся политическое значение архивов в научно-исследовательской работе истпартотделов и отмечая большую работу в деле концентрации архивных материалов архивными учреждениями союзных республик, признает необходимым...»[125]. Далее предлагался один метод – чистки – и целый спектр направлений для его применения: газеты, листовки, воззвания и прочий материал об эпохе революции, архивы профсоюзов, фонды учреждений, находящихся в годы гражданской войны за пределами республики, фонды советских учреждений и т.п. Один из главных пунктов гласил: «Обратить особое внимание на недопустимость оставления архивных материалов советских учреждений и контрреволюционных организаций в ведении и на хранении в музеях, библиотеках, исследовательских учреждениях»[126]. При чистке запрещалось (об этом говорил пункт 8) оставлять копии изымаемых документов.

Кроме общих положений, в резолюции нашло отражение новое понимание организации истпартовских структур. Было постановлено «...в ближайшее время пересмотреть положение об Истпарте ЦК ВКП (б) и его местных органах, в частности, изменить организационную структуру Истпарта ЦК, создав наравне с другими отделами научно-исследовательский отдел, руководящий соответствующей работой местных отделов»[127]. Кроме этого, в разделе о партархивах признавалась необходимость создания постоянных партархивов при ЦК ВКП (б) и подчиненным ему структурам (вплоть до окружкомов)[128].

15.02.27. заместитель заведующего Истпартом М.Савельев обратился в СТ ЦК с просьбой принять предлагаемый им проект постановления о работе недавнего совещания представителей Истпартотделов; секретарь Истпарта К.Касаткин приписал, что все резолюции совещания к проекту прилагаются[129].

В проекте было 5 разделов: по общему направлению работы, по организационному вопросу, по партархивам, по общеархивному делу, по музеям революции. Первые 4 раздела были основаны на тексте резолюции Совещания Истпартотделов, т.е. на предложенном Отделом Печати ЦК тексте. Последний раздел опирался на текст резолюции «О строительстве Музеев Революции» (по докладу С.И.Мицкевича и Н.В.Романовской). Савельев, можно сказать, произвольно выбрал из этих постановлений отдельные пункты и добавил только два: о вызове заведующих Истпартами для докладов в центральный Истпарт и о сосредоточении технической музейной работы в НКПросе (под руководством Истпарта и партийных организаций)[130].

25.02.27. вопрос «О работе IV Всесоюзного Совещания представителей Истпартотделов» был поставлен на рассмотрение СТ ЦК одним из первых. Это говорит о том большом значении, которое придавалось в аппарате ЦК не только организации внутренней структуры (Истпарт бы частью Секретариата), но и управлению исторической (историко-партийной) наукой. Необходимо подчеркнуть, что всего 2 месяца назад в Политбюро с помощью истпартовских документов 1917 г. Сталиным был организована травля Каменева и Зиновьева. Савельев не понял всей глубины политического поворота, и его доклад на заседании СТ с представлением очень длинного и аморфного проекта постановления выглядел беспомощно.

Молотов, Кубяк и Бубнов приняли жесткое решение: «3. а) Вопрос отложить. Считать необходимым создание комиссии для рассмотрения вопросов о возможности некоторого сокращения аппаратов Истпартов, усиления идейного руководства местных Истпартов Истпартом ЦК и большей увязки работы Истпарта ЦК с отдельными организациями в центре и на местах;

Срок работы Комиссии месячный»[131].

В конце февраля 1927 г. помощник Секретаря ЦК (Кубяка) В.Федоров (в 1932 г. он работал в Секретном отделе ЦК) отправил дежурному секретарю ОБ Иванову, формирующему повестку дня заседаний СТ и ОБ, записку:

«т.Иванов.

Проведите опросом.

Комиссия по Истпарту.

(прот №93. П.3.).

ìКубяк

ïКнорин

íСавельев

ïШеболдаев

îМагидов.

Т.Кубяк за.

В.Федоров»[132].

Состав предлагаемой комиссии был самый разнородный. Напомним, что Кубяк – Секретарь ЦК, Кнорин – зав. АПО, Савельев представляет Истпарт, Б.П.Шеболдаев – член ЦКК, Магидов – ответственный инструктор ЦК ВКП (б). Двое последних не знали истпартовской работы, но хорошо разбирались в партийной линии.

28.02.27. опросом было проведено решение «О комиссии для рассмотрения материалов о работе IV Всесоюзного Совещания представителей Истпартотделов». Официально постановление подготовил Н.Кубяк. Он возглавил комиссию, членами которой были назначены перечисленные выше лица[133]. Лист голосования подписали Кубяк, Молотов, Бубнов, Артюхина[134].

Первый раз комиссия собралась 04.03.27. (протокол заседания сохранился). Второе заседание состоялось только 26.03.27. Но именно на нем и был принят проект записки в СТ ЦК об основных задачах работы Истпарта. Окончательное редактирование текста было поручено Кнорину и Савельеву[135].

Проект записки в СТ стал проектом постановления СТ. Нельзя думать, что работа над этим текстом была очень длительной (разночтения между окончательным вариантом и первоначальным есть, но не слишком значительные). Но рассмотрение этого проекта затягивалось. Это было связано как с ситуацией в Истпарте, так и с ситуацией в аппарате ЦК.

01.04.27. «Доклад Комиссии об основных задачах в работе Истпарта ЦК ВКП (б) и на местах» не был рассмотрен. Он был поставлен в повестку среди других вопросов, имеющих отношение как к исторической науке и образованию, так и к работе Истпарта. Было принято постановление: «6.- Отложить»[136]. Одновременно с этим было отложено и решение вопроса о Польской комиссии Истпарта, так как решить эти принципиальные вопросы в отрыве друг от друга не представлялось возможным.

Та же ситуация повторилась на заседания СТ ЦК 08.04.27.: «Доклад Комиссии об основных задачах в работе Истпарта ЦК ВКП (б) и на местах» и вопрос о Польской комиссии Истпарта были отложены[137].

22.04.27. новое Положение об Истпарте было рассмотрено первым на заседании СТ. Основными участниками заседания были секретари ЦК Косиор, Кубяк, Молотов, кандидаты в секретари ЦК Артюхина и Бубнов. Описание вопроса, поставленного в повестку дня, выглядело иначе, чем 2 недели назад: «Об основных задачах Истпарта ЦК ВКП (б) и на местах». Слов «Доклад комиссии» уже не было, так как в ином случае пришлось бы характеризовать доклад комиссии, а не само Положение, разработанное ей. Новая формулировка подчеркивала особый характер постановления: оно было не регистрационным, не удостоверительным, не договорно-распорядительным, а договорно-регламентарным. В инскрипции постановления (той части, которая следовала ниже заголовка) были указаны 2 фамилии – Кубяка как основного докладчика и Савельева, как участника обсуждения (и разработчика вопроса). Хотя последний и находился в отпуске с 16.04.27. по 01.05.27.[138], на заседании он присутствовал (это подтверждается списком участников) и мог принимать участие в обсуждении вопроса.

Проект постановления, который разработала комиссия, был несколько переработан. Во-первых, в первом пункте об основных задачах Истпарта («Истпарт... имеет своей основной задачей постановку и организацию систематического изучения истории ВКП (б) и Октябрьской революции») были исключены слова «под углом зрения ленинизма»[139]. Угол зрения стал задавать Сталин.

Во-вторых, изменен состав мероприятий, которые предполагалось провести для усиления руководства местными истпартотделами (этому посвящен пункт «2»). В проекте подпункт «а» прямо указывал на создание Оргинструкторского подотдела в центральном Истпарте, в конечном варианте – говорилось только о необходимости инструктирования со стороны Истпарта ЦК местных организаций. Подпункт «г» не был включен в окончательный текст как самостоятельный (указание на наличие двух ответственных инструкторов Истпарта в конечном итоге вошло в подпункт «а»). В подпункте «б» проекта перечислялись сокращаемые местные Истпартотделы (с 86 до 58). В чистовом варианте постановления последняя цифра указывалась «59». Более того, перечисляемые истпартотделы были выделены в специальное Приложение, текст которого публиковался отдельно. Воронежский Истпарт, который первоначально планировалось сократить, в черный список не вошел. Подпункт «в» проекта в окончательном тексте был объединен с подпунктом «б», но был несколько сокращен. Смысл этого подпункта в сокращении штатных единиц местных истпартов. Первоначально было указано, на сколько ответственных и технических работников должны сократиться штаты. В опубликованном тексте дан лишь общий контур сокращения: со 126 до 116 человек. Вероятно, редактору показалось неудобным, что при подобном «сокращении» число руководителей увеличивалось с 91 до 92 человек. Подпункт «д» проекта также вошел в подпункт «б» итогового текста (усиление работниками ряда провинциальных центров), но тоже в сокращенном виде.

Таким образом, принципиальной правки пункта «2» не было, все принципиальные положения (в иной стилистике) были перенесены из проекта в окончательный текст документа.

В третьем пункте и в проекте и в итоговом тексте постановления речь шла о связи центрального Истпарта с различными научными обществами, в том числе с группами содействия истпартовской работе. В окончательном варианте одна из фраз выглядела так: «Серьезное внимание должно быть обращено при этом на улучшение работы этих “групп содействия”, особенно в Москве»[140]. Прежде всего, следует обратить внимание на появление кавычек, которыми авторы (или редакторы) текста отграничивали аппарат ЦК от «якобы групп неизвестно какого содействия». Как писал архитектор В.Паперный о культуре тридцатых годов, «Такое употребление кавычек в каком-то смысле можно уподобить употреблению ритуальных магических знаков, например, рисованию вокруг себя крестов... кавычки призваны лишить вражеское слово его силы»[141]. В проекте после слов «особенно в Москве» следовала расшифровка этого выделения центра групп содействия: «где имеется свыше 20-ти подобного рода организаций, объединяющих старых партийных работников»[142]. Публикация этих слов редакторам показались преждевременной, хотя прекрасно раскрывала негативное отношение аппарата ЦК уже в начале 1927 г. к Обществу старых большевиков и к Обществу политкаторжан и ссыльно-поселенцев. Это небольшое сокращение придавало особое значение фразе «улучшить работу» этих «групп содействия» – сделать их послушными, заставить их «перестать содействовать».

Четвертый пункт содержал два тезиса: привлечение к научно-редакционной работе Истпарта ЦК «молодых научных сил, занятых изучением вопросов истории партии и Октябрьской революции» и укрепление связи Истпарта с методическими комиссиями Агитпропа ЦК. Проект, подвергшийся редактуре Кнорина (зав. АПО ЦК), отражал ведомственную борьбу за молодые силы более четко, так как руководство АПО глубже понимало тенденцию в изучении истории партии: после слов «научных сил» в скобках следовало уточнение – «через Агитпроп ЦК». Хотя это многозначащее дополнение и не было опубликовано, оно точно передавало процесс превращения Истпарта в функциональный придаток Агитпропа, а, следовательно, и устранение Истпарта как самостоятельного научного учреждения (что и произошло в 1928 г.).

В опубликованном варианте постановления пятый пункт был последним и содержал указание Истпарту провести все указанные мероприятия в двухнедельный срок. Между тем, в проекте постановления этот пункт был седьмым, а в принятом тексте хотя и пятым, но содержал два литерных дополнения (включающие 5-й и 6-й пункты проекта).

Хотя общий смысл измененных в момент утверждения проекта пунктов был сохранен, текстуальные разночтения раскрывают важные моменты в изменении позиции низового аппарата ЦК (руководителей Истпарта и АПО) и позиции Секретариата ЦК.

Рассмотрим неопубликованную часть постановления (черновой вариант и окончательный текст).

Черновой вариант.

«5. Считаясь с тем, что Институт Ленина является организацией, параллельно работающей с Истпартом ЦК в области изучения истории партии и революции, поскольку таковая история немыслима без детального и всестороннего изучения сочинений Ленина и выявления его роли в развитии нашей партии – считать необходимым вести курс на сближение работы Истпарта ЦК и Института им. Ленина.

До момента более тесного сближения работы этих двух организаций, признать целесообразным уже в настоящее время объединить архив Истпарта ЦК вместе с ленинским архивом, сконцентрировав в объединенном архиве все партийно-исторические документы, где бы таковые в настоящее время не находились (в Центрархиве и т.д.). Равным образом считать целесообразным установление объединенных заседаний Советов того и другого учреждения для решения важнейших принципиальных вопросов.

6. Признавая назревшим вопрос об упорядочении хранения партийных архивов и необходимости централизации этого хранения в единых органах, создать комиссию в составе представителя Истпарта ЦК, Секретного Отдела и Управления Делами для подработки настоящего вопроса»[143].

«[5] А. Поручить комиссии в составе т.т. Савельева, Короткого и Товстухи[144] проработать вопрос о возможности организации такого архива Института Ленина и Истпарта ЦК, при котором бы были сосредоточены все партийные исторические документы.

Созыв Комиссии за т. Товстухой»[145].

Различие варианта от окончательного текста состоит в более жесткой и агрессивной позиции, которая характеризуется поспешностью в объединении не только архивов, но и самих научных (и партийных) институтов – Института Ленина и Истпарта ЦК. Кроме этого, этой позиции свойственна и некоторая заобъективизированность понимания этого объединения (формуляр начинается с перечисления исторических условий и причин объединения, а заканчивается перечислением членов комиссии не как персоналий, а как представителей отдельно от людей существующих организаций). В окончательном тексте эта обективизированность сознания снята, что проявляется не только в перечислении имен (а не организаций) в составе комиссии, но и во взгляде на исторические проблемы (они не существуют объективно, они существуют только как осознанные членами комиссии) и на изучение истории партии.

Пункт «А» носит договорно-распорядительный характер. Именно поэтому он и не был опубликован в составе договорно-законодательного акта. Пункт «Б» состоит из двух частей – удостоверительной (признание необходимости централизации хранения партийных документов) и распорядительной (создание комиссии). Он не был опубликован по той же самой причине, – этот пункт расходился с договорно-регламентарным характером принятого документа. Оба эти пункта, кроме этого, носят не публично-правовой характер, как предшествующий текст, а частно-правовой. Но характер этих частных распоряжений носит не срочный характер (временные границы деятельности комиссии, ее отчетов и сроков выполнения работы не определены), а бессрочный. Функции этих пунктов в рамках не только всего акта, а в бурном потоке всех постановлений об Истпарте – самомоделирование аппарата ЦК, самоописание.

Поскольку подпункты «А» и «Б» (в составе пункта «5») носили распорядительный характер, то они были разосланы в качестве выписок для исполнения: пункт «5 А, Б» - заведующему Секретным Отделом Секретариата ЦК И.П.Товстухе, «5 Б» – управляющему делами ЦК ВКП (б) Т.П.Самсонову. На обороте выписки из протокола значится, что пункт «5 А» - отправлен «Короткову» (члену ЦКК), но в постановлении значится фамилия Короткого, видимо технический секретарь ошибся с написанием фамилии. Короткий – зам. зав. Института Ленина. Кроме этого, пункт «4» (который имел все черты не только регламентарного, но и удостоверительно-распорядительного характера) был послан для исполнения Кнорину, как заведующему АПО ЦК ВКП (б)[146].

Итак, принятый документ носил в целом договорно-регламентарный характер, был предназначен для рассылки на места и публикации. Но с публикацией не торопились, так же, как и с рассылкой на места.

На основе этого постановления был написан циркуляр Истпарта «Местным Истпартам», подписанный М.Савельевым. Циркуляр не датирован, но он был создан между 10 и 27 мая 1927 г. В нем говорилось, что ЦК 22.04.27. принял проект постановления, представленный комиссией ЦК. По этому постановлению сеть Истпартов сокращается до 59-ти. Одновременно с этим утверждением, в циркуляре фигурирует ссылка на новое «Положение» Истпарта, «утвержденное 10 мая». Следовательно, циркуляр был отправлен на места после 10 мая, и до 27 мая 1927 г., так как именно в этот день СТ опросом принял новое постановление о сокращении 6-ти местных истпртотделов[147]. К циркуляру прилагались несколько документов: Положение об Истпарте ЦК, утвержденное 10 мая, Положение о местных Истпартотделах, сеть местных Истпартов и их штаты, а также принципы объединения Истпартов. Поток документов, объясняющих местным Истпартам постановление ЦК, связан с размытостью функций, которые им придавались в этом акте и с договорным характером отношений. ЦК в лице Истпарта не только определял границы правоспособности местных органов, но и навязывал им определенное восприятие объекта исследования (истории партии).

К принятому 22.04.27. Постановлению, вернее, к его неопубликованной части, СТ еще не раз возвращался. Так, по просьбе Истпарта в состав комиссии по организации архива партийно-исторических документов и централизации их хранения постановлением СТ от 24.06.27. был введен вместо М.Савельева В.Н.Васильевский, работавший до этого в аппарате ОП ЦК[148]. Основная же работа была сосредоточена в рамках объединения не только архивов Истпарта и Института Ленина, но и этих организаций.

Через несколько дней после проведения четвертого Совещания заведующих истпартотделов, 11-15 января 1927 года состоялась Вторая конференция архивных работников РСФСР. Конференция открылась докладом М.Н.Покровского «Культурное и политическое значение архивов»[149]. По докладу В.В.Максакова, который с 3 января стал заместителем М.Н.Покровского по руководству Центрархивом, была принята резолюция о деятельности Центрархива и очередных задачах архивного строительства. Конференция констатировала, что основные фонды дореволюционного прошлого и значительная часть материалов революционного периода сосредоточена в архивохранилищах Центрархива и его органов на местах. При этом говорилось и о важной роли политического фактора в развитии архивного дела и публикации документов. В связи с этим признавалась необходимость усилить политическое руководство в органах Центрархива на местах и обратить внимание на политические материалы в архивах[150]. Этот тезис был не нов, но если раньше он звучал из уст М.Н.Покровского[151], то теперь он стал отражением позиции всех архивных деятелей России.

7 февраля 1927 г. ЦК ВКП (б) направил всем партийным органам и местным Истпартотделам секретную директиву, подписанную секретарем ЦК В.М.Молотовым и зам. зав. Истпартом ЦК М.А.Савельевым. В ней говорилось о необходимости при разработке архивов Октябрьской революции формировать комиссии архивистов только из партийных и проверенных людей[152]. Как постановление 2-й конференции архивистов, так и это письмо послужили в дальнейшем основанием для чистки не только архивов, но и кадров архивистов.

25 февраля 1927 г. архивным учреждениям был направлен секретный циркуляр Цетрархива, в котором предлагалось изучить материалы бывших органов политического сыска для выявления секретной агентуры, ее партийной и провокационной деятельности с 1900 по 1917 г. В этой работе участвовали и органы Истпарта, которые курировали и организовывали деятельность губархбюро[153]. Этот циркуляр положил начало долгосрочной работе по собиранию компрометирующих материалов на граждан РСФСР, особенно на руководителей почти всех структур органов власти и управления.

Одновременно с этими событиями в стране развертывалась чистка библиотек и архивов.

5 октября 1927 г. Главнаука при Наркомпросе разработала ряд циркуляров, в которых настаивала на быстрейшем изъятии политически актуальных фондов и всех материалов политических деятелей из составов местных и ведомственных архивов и передаче их в Центрархив. В первом из них, «О сдаче учреждениями Главнауки архивных материалов органам Центрархива РСФСР» говорилось о необходимости выполнения постановлений ВЦИК от 22.02.26. и постановления СНК РСФСР от 13.03.26. о сдаче материалов в Центрархив. К этим материалам причислялись политические архивы и отдельные архивные документы деятелей контрреволюции, архивы семьи Романовых, учреждений Временного правительства, архивы по истории революционного движения в России. Сдача этих материалов должна была пройти за 2-3 месяца. В музеях, библиотеках и архивах могли сохраняться только делопроизводство научных обществ, необходимое для научно-исследовательских работ, копии документов, снятые в частном порядке, чертежи, описи монастырских и церковных ризниц, частных собраний усадеб и дворцового имущества, сопроводительные документы к коллекциям, рукописи деятелей искусства (после соответствующей проверки представителей Центрархива). Циркуляр подписал зам. зав. Центрархивом В.Адоратский и замнаркома просвещения Ходоровский[154]. На следующий день на основе еще одного распоряжения Президиума НКПроса, Главнаука разослала дополнительный циркуляр, в котором еще раз повторила (дословно) необходимость безусловной передаче в состав Центрархива указанных политических материалов[155]. Вдогонку был опубликован и циркуляр ВЦИКа от 29 августа 1927 г. о порядке сдачи архивов[156].

Но архивы изымались не только гражданскими ведомствами, но и ГПУ. Так, например, А.В.Пешехонов направил Директору Библиотеки им. Ленина В.И.Невскому письмо, в котором просил его истребовать из ГПУ личный архив для хранения в Архиве Библиотеки, т.к. в нем находились письма русских писателей и общественных деятелей[157].

С 1927 г. чистка приобрела не только политический, но и хозяйственный смысл, т.к. неполитические материалы сдавали в макулатуру. Архивы заключали договоры с бумтрестами о продажи макулатуры по цене 1,05 руб. за пуд. Так, например, в Тверской губернии, в уезде Вышний Волочек в это время пудами выкидывали документы фондов бывших монастырей, уездной управы (1864-1917), уездного земельного управления (1918-1925), продовольственного комитета (1918-1922) и т.п. Хотя по отчетам каждая единица хранения, каждый документ комиссией по чистке просматривалась в отдельности, в реальности только за 1 день эта комиссия просмотрела 5 фондов. Только в одном из них (уездное казначейство) было выделено около 2900 кг «макулатуры». Стоит ли этому удивляться, т.к. проверенные товарищи, посланные партией на архивный фронт, имели только начальное образование[158].

Макулатурная кампания в архивах развернулась в 1928 году. В ноябре 1928 г. на заседании СТО рассматривался вопрос о проведении макулатурной кампании. 3 декабря в НК РКИ проводилось совещание по этому вопросу с участием представителей Центрархива, работники которого направили на места два циркуляра, чтобы смягчить планируемое изъятие дел[159].

21.12.28. «Известия» опубликовали Постановление Коллегии НКРКИ (написанное на основании решения СТО от 28.11.28.), «О порядке изъятия из учреждений и предприятий архивной и иной бумажной макулатуры для нужд бумажной промышленности». Все государственные, профсоюзные и общественные учреждения, в том числе архивы, обязывались в месячный срок сдать «не имеющей исторической значимости» документы, которые не требовали предварительного просмотра, и в 2-х месячный срок – материалы, которые требуют предварительного изучения. Для выполнения этого ударного задания привлекались не специалисты-архивисты, а активисты-общественники, работники Утильсырья и т.п.

Началась вакханалия чисток, вызвавшая обеспокоенность М.Н.Покровского. Хотя в литературе встречается мнение, что он не вмешивался в этот процесс[160], найденные документы говорят о другом. 05.01.29. он направил Молотову в СТ письмо в котором просил контролировать процесс изъятия: «При наличии премий за количество выделенной макулатуры вполне естественно стремление государственных учреждений и предприятий дать в кратчайший срок максимальное количество архивной макулатуры... На местах, в особенности в Союзных и автономных республиках - слишком ничтожно количество архивных работников, в особенности квалифицированных, чтобы они могли надлежащим образом выполнить эту работу... Можно заранее сказать, что во многих случаях архивные материалы будут сдаваться на фабрики без фактического контроля архивных органов...» Далее Покровский перечислял изымаемые и уничтожаемые дела XVIII-XIX веков. «Все эти затруднения вызывают безусловную необходимость внести некоторые коррективы в решение СТО и основанное на нем постановление НК РКИ, при чем это должно быть сделано, по возможности, в самом срочном порядке»[161].

На основании этого письма 11.01.29. СТ принял такое постановление: «10. Предложить крайкомам, областкомам, губкомам, окружкомам и укомам принять все необходимые меры к тому, чтобы при выполнении на местах постановления коллегии НК РКИ СССР от 20.12.28 г. (“Известия ВЦИК и ЦИК” от 21.12.) было обращено особое внимание на то, чтобы не уничтожались архивные материалы, касающиеся положения рабочего класса и крестьянства, революционного движения, истории ВКП(б), октябрьской революции, гражданской войны и советского строительства на местах, выделив для наблюдения за этим делом ответственных партийных работников»[162].

В материалах к протоколу хранится и неопубликованный циркуляр СНК РСФСР от 29.01.29. «Об охране и уничтожении архивных материалов, ценных в научно-историческом отношении», который был подписан членом ОБ, заместителем председателя СНК А.П.Смирновым. Этот документ важен не только для понимания постановления СТ ЦК, но и для восстановления картины архивных чисток. В циркуляре СНК говорилось: «В связи с производимым в настоящее время изъятием для нужд бумажной промышленности архивной макулатуры из учреждений, предприятий и организаций, находящихся на территории РСФСР, а также из государственных архивохранилищ РСФСР, и учитывая, что недостаточно осторожное проведение этого мероприятия может повлечь за собой уничтожение ценных архивных материалов:

1. - Вменить в обязанность всем государственным и общественным учреждениям, предприятиям и организациям, находящимся на территории РСФСР, производить отбор архивной макулатуры с возможной тщательностью, не допуская передачи для утилизации материалов, имеющих политическое, научно-историческое или практическое значение.... 3. - В соответствии с этим не допускается возлагать на органы Центроархива или другие учреждения, предприятия и организации обязанность выделения архивной макулатуры в заранее определенном количестве»[163].

18 мая 1929 г. Коллегия Центрального архивного управления[164] обратилась с ходатайством в НК РКИ СССР, в котором просила выделение макулатуры из архивных материалов второй очереди проводить не ударными методами, а в качестве ежедневной (и длительной) работы архивистов. Но НК РКИ игнорировал это обращение[165].

С 25 мая по 1 июня 1929 г. в Москве проходил Второй съезд архивных работников РСФСР, на котором делегаты раскрыли ужасающую картину выполнения требований РКИ на местах. Так, например, делегат из Сибири сравнивая проведение этой кампании с хлебозаготовками, рассказал, как местное архивное ведомство получило задание сдать 170 тонн макулатуры, потом планка поднялась до 260 тонн, но в конечном итоге цифра была утверждена в 500 тонн архивных материалов[166].

Несмотря на это, Оргплановое управление НКПроса в циркуляре от 7 августа 1929 г. настаивало на чистке «макулатуры» из архивов, т.к. бумагоперерабатывающие фабрики простаивали без сырья[167].

Только по официальным отчетам к октябрю 1929 г. было изъято 81 тыс. тонн бумажного сырья, из них 25 тыс. тонн дали архивы[168].

Вред, нанесенный этими чистками отечественной исторической науке огромен. Даже состав уничтоженных дел иногда невозможно восстановить, так как описи на уничтоженные дела не всегда составлялись.

Чистка политически значимых партийных материалов эпохи революции и гражданской войны предопределила создание ведомственного партийного архива. Такая задача ставилась на четвертом совещании представителей истпартотделов в январе 1927 г. Тогда же центральный Истпарт стал готовить положение о центральном партийном архиве. К середине ноября 1927 г. оно было разработано и направлено в аппарат ЦК[169]. Необходимость объединения двух важнейших политических и идеологических институтов при аппарате ЦК была отмечена на XV съезде ВКП (б) в декабре 1927 года[170].

Вопросы объединения Института Ленина и Истпарта решались в три этапа. Первый - декабрь 1927 – май 1928 г.

Второй – май – август 1928 г. Постановление ПБ от 10.05.28., которое было опубликовано в «Правде» 13 мая, сначала было принято на заседании СТ 04.05.28. (пункт 5.), потом утверждено на заседании ОБ от 07.05.28. (пункт 16 опросом), и лишь затем рассмотрено на заседании ПБ (пункт 27, скорее всего, тоже опросом, хотя на это нет никаких указаний). Постановление ПБ 10 мая 1928 г. по докладу Косиора «Об объединении Института Ленина с Истпартом ЦК» было кратко и носило удостоверительный характер: «Утвердить постановление ОБ от 7 мая 1928 г. об объединении Института Ленина с Истпартом ЦК»[171].

Третий этап – август-сентябрь 1928 г. 20.08.28. ОБ вернулось к рассмотрению вопроса. поднятого на заседании СТ от 04.05.28. и опросом (п.15) приняло постановление «Объединение Института Ленина и Истпарта». Постановление ОБ опубликовано не было, так как к публикации предназначалось приложение к протоколу по этому вопросу, которое и было издано в сентябре[172]. Через месяц СТ вернулся к постановлению ОБ от 20.08.28. и утвердил циркуляр о слиянии Института Ленина и Истпарта (циркуляр опубликован в то же время[173]).

Поскольку акты ОБ и СТ о слиянии Института Ленина и Истпарта опубликованы, то необходимо рассмотреть, кто их подготовил и по чьей инициативе.

Прежде всего, интересен разрыв в самом процессе объединения и создания регламентарных актов, регулирующих этот процесс. Но если вспомнить основные политические события, которые разворачивались в это время, то многое становится ясным.

В первой половине июля 1928 г. на Пленуме ЦК ВКП (б) против генеральной линии партии выступила группа «правых капитулянтов» – Бухарина, Рыкова, Томского. Во второй половине июля в Москве проходил VI конгресс Коммунистического Интернационала, на котором было принято решение об исключении троцкистской группы из ВКП (б) и необходимости ведения борьбы против «правых», т.е. против Бухарина, который был Секретарем Коминтерна.

Сталин начал борьбу против Бухарина – это фон, на котором проходило объединение Института Ленина и Истпарта ЦК. Бухарин, Томский, Рыков входили в Совет Института Ленина, необходимо было убрать их из Совета – это одна из причин, по которой проходило объединение в августе 1928 г.

Итак, 20.08.28. ОБ приняло опросом (вопрос представлен для утверждения Товстухой – ближайшим помощником Сталина) постановление «Об Объединении Института Ленина и Истпарта ЦК». На заседании присутствовали: члены Оргбюро ЦК: тт. Артюхина, Каганович, Кубяк, Молотов, Москвин, Угланов; кандидаты в члены Оргбюро: т. т. Лепсе, Уханов, член ЦК: т. Голощекин и сотрудники Секретариата (всего 29 человек). Нет смысла указывать всех присутствующих, так как мы уже знаем, что в голосовании принимают участие только члены ОБ и кандидаты в члены ОБ.

Сравним проект постановления ОБ и его окончательный текст.

В проекте после этой фразы следовало: «[(выработку оповещения поручить Институту совместно с Орготделом ЦК). -]»[176]

В проекте окончание фразы (после даты) вписано простым карандашом.

Весь пункт «е» вписан В.Молотовым в проект постановления.

«ж) Пункт “е” внести на утверждение Политбюро».

На проекте постановления ОБ стояла резолюция: «“Зa – Мол”(отов – М.З.) “Москв”(ин – М.З.)». Молотов подписался синим карандашом, Москвин – красным[177]. Итак, проект постановления ОБ предварительно рассматривался и редактировался Молотовым и Москвиным. Предпоследний пункт постановления вставлен Молотовым, что называется «на ходу». Инициатива ликвидации Совета Института Ленина, в который входили Бухарин, Томский, Рыков (Каменев и Зиновьев были к этому времени уже выведены из состава Совета), не могла исходить от Молотова. Можно предположить, что это могло быть решение только Сталина (но не ПБ в целом).

18.08.28. Секретный отдел СТ разослал членам ОБ и кандидатам в члены ОБ Угланову, К.В.Уханову, Котову, Шмидту, Михайлову, Кубяку и Бубнову этот проект постановления с сопроводительной запиской помощника Молотова К.Урбановича: «По поручению т. МОЛОТОВА посылаю Вам на голосование предложение Секретариата ЦК о порядке слияния Института Ленина с Истпартом ЦК.

Имеющиеся у Вас поправки и замечания к предлагаемому проекту просьба сообщить в Секретариат Оргбюро не позднее 14 часов дня в Понедельник - 20 августа»[178]. Все опросные листы были возвращены с пометкой «согласен», только вместо Бубнова (который не вернулся из отпуска) его заместитель вернул проект постановлений без поправок и замечаний и подписи Бубнова.

Последний пункт постановления – рекомендательного характера – вписан на самом заседании (или после него). Проект не рассматривался на заседании ОБ, а был подписан в тот же день, но до заседания, членами ОБ и кандидатами в члены ОБ.

Принятое постановление не было опубликовано. Причины этого - в характере пунктов постановления. Первые два пункта носят удостоверительный характер и не имеют никаких распорядительных или регламентарных элементов. Их пафос заключается в признании необходимости объединения, что публике известно с мая 1928 г. (следовательно, смысла публиковать эти пункты нет). Третий и четвертый пункты носят распорядительный характер, исполнителями названы заведующие Отделами СТ и Дирекция Института Ленина, т.е. основные сотрудники СТ ЦК. Для выполнения этих распоряжений текст постановления вовсе не нужно было публиковать. Но четвертый пункт содержал также прямое распоряжение всем учреждениям и библиотекам (перечень) передать все издания в библиотеку Института Ленина. Поэтому это единственный пункт, затрагивающий сферу публично-правовых отношений, который можно было бы опубликовать (что и было сделано). Пятый пункт носит характер договорно-распорядительных отношений, а шестой – (кроме этого) имеет элемент удостоверительного характера. Последний пункт рекомендательного характера никогда не публиковался. Таким образом, характер постановления не предполагал его публикацию, хотя никаких секретных сведений в нем не было. Некоторые политические причины отказа от публикации состоят в том, что антибухаринский (и шире – антиоппозиционный) смысл постановления мог быть ясен для публики, а объявлять открытую борьбу на всем «научном фронте» было бы еще рано.

Вместо постановления ОБ был опубликован Проект объединения Института Ленина и Истпарта ЦК (приложение №1 к протоколу). Интересно сравнить проект Проекта и его окончательный текст, чтобы было понятно, почему опубликовали не само постановление ОБ, а приложение к нему.

«А. Объединить Истпарт и Институт Ленина в единое учреждение – отдел ЦК, присвоив объединенному учреждению наименование «Институт Ленина при ЦК ВКП (б)».

Б. Институт Ленина имеет задачи: изучение жизни и деятельности Ленина, вопросов ленинизма, истории ВКП (б) и Коминтерна.

В. Объединенное учреждение организовать на следующих основаниях:

1) Общее руководство деятельностью Института возлагается на дирекцию Института <в составе 10 членов, назначаемых ЦК партии персонально>[180].

2) Вся текущая работа осуществляется директором Института, имеющего заместителя и помощников.

3) Институт имеет следующие отделы:

а) Научно-исследовательский отдел, в составе которого могут образовываться научные кабинеты как по истории революционного движения и истории партии, так и по ленинизму.

б) Редакционно-издательский отдел, концентрирующий в себе всю редакционно-издательскую работу Института.

<ПРИМЕЧАНИЕ: Не позже октября 1928 г. поставить вопрос о целесообразности сохранения впредь раздельно изданий - “Пролетарская Революция” и “Записки Института”.>[181]

в) Архив, задачей которого является собирание, хранение и систематизация документов, имеющих отношение к Ленину и документов по истории партии и Коминтерна.

г) Библиотеку, являющуюся центральным книгохранилищем партии.

д) Музей, имеющий своей целью наглядное ознакомление широких масс с жизнью и деятельностью Ленина.

ПРИМЕЧАНИЕ: В связи с объединением Института Ленина и Истпарта руководство Музеем Революции при ЦИК’е СССР должно быть передано Институту Ленина.

е) Отдел местных Истпартов, осуществляющий общее руководство и контроль за работой местных истпартов и утверждающий их литературно-издательские планы.

ПРИМЕЧАНИЕ: Истпарты, являясь отделами республиканских, краевых, областных и других местных партийных комитетов, находятся в непосредственном подчинении у последних.

ж) Административно-хозяйственная часть».

Текст данного приложения носит регламентарный характер (кроме пункта «А», который носит распорядительный характер). Именно поэтому из пункта «3-б» изъято примечание, которое имеет безусловно срочный распорядительный характер, что диссонировало со всем строем безусловно бессрочных отношений, заложенных в тексте. Последняя фраза из пункта «В-1» изъята, так как она по смыслу повторяла пункт «А», а по условному характеру (именно 10 человек должен назначать ЦК партии) противоречило безусловному тексту всего документа. Нужно отметить, что текст отредактировал хороший редактор, настолько он един и целостен.

Поскольку текст носил регламентарный характер, то он и был опубликован, предназначаясь не только (и не столько) для аппарата ЦК, сколько для масс.

Необходимо, однако, указать на некоторые особенности его публикации. В «Пролетарской революции» появился текст, идентичный вышеприведенному[182]. В «Правде» (13.09.28.) и «Известиях ЦК ВКП (б)» (10.09.28.) появился новый последний абзац: «Кроме того, ЦК поручил дирекции Института Ленина обеспечить библиотеку института собранием полных комплектов всех партийных изданий...» и далее шел пункт «г» из постановления ОБ от 20.08.28[183]. Единственный пункт постановления ОБ, который мог быть опубликован, так как затрагивал сферу публично-правовых отношений.

Второй интересный момент, связанный с публикацией приложения к протоколу, состоит в задержке издания этого акта на 3 недели! Такое в практике ЦК случалось крайне редко. Причины неторопливости аппарата ЦК прозаичны. Они состоят в том, что необходимо было дождаться решения ПБ по этому вопросу и утрясти кадровый состав Института Ленина в связи с его новой организационной структурой.

На заседании ПБ 25.08.28. 21-м рассматривался представленный Молотовым (может быть он был не только инициатором, но и докладчиком) вопрос об Институте Ленина. Постановление включало не только удостоверительную часть, но и элемент распорядительный: «21. - Утвердить решение Оргбюро от 20.8.28 г.:

В виду реорганизации института Ленина (в связи со слиянием его с Истпартом ЦК) признать нецелесообразным дальнейшее существование как Совета Института, так и Совета Истпарта, и пополнить существующую дирекцию Института тт. Ольминским, Савельевым и Покровским»[184]. Это постановление ПБ было опубликовано в изложении только после того, как оно было выполнено – в качестве иллюстративного материала к деятельности Института Ленина и ПБ[185].

В реальности был утвержден только один из пунктов постановления ОБ от 20.08.28. Поэтому постановление ПБ носит удостоверительный характер.

Пункт «В» постановления ОБ (поручение комиссии рассмотреть штаты и смету института Ленина) рассматривался на заседании СТ от 07.09.28. Только после того, как кадровый состав был утрясен, приложение к постановлению ОБ было опубликовано.

Если рассмотреть временные границы этого акта, то это расширит понимание его функциональной нагрузки. Временных рамок в постановлении как бы нет, они обозначены только границами правоспособности и дееспособности субъекта (руководящих органов ЦК) и объекта (Института Ленина). Поэтому в тексте волей-неволей определяются условия взаимоотношений между структурными единицами ЦК. Исходя из этого можно говорить, что постановление имеет не только регламентарный, но и договорной характер.

Функции последнего текста в объективной культуре, т.е. в аппарате ЦК, не ограничиваются только делопроизводственными особенностями. Это есть и некоторая отсылка читателя к его собственной памяти, к его политическому опыту, некоторое предположение, что читатель сделает что-то, о чем все знают, но не написали в данном тексте. Постановление является результатом и методом самоописания культуры ЦК. Но поскольку этот текст предназначен для Института Ленина, работников Истпартов и научных сотрудников иных ведомств (то есть и для определенного объекта), то в этой объектной среде постановление будет играть функции корреспонденции и некоторого субъективного кода.

Этот код позволял Читателю из Института Ленина видеть в данном постановлении политику, которая могла быть сформулирована им таким образом: «Институт Ленина и аппарат ЦК есть одно и то же (Пункт А.). Если всю работу в Институте Ленина выполняет один человек – Директор, то и в аппарате ЦК всю политику будет формировать один человек – Сталин (Пункт 2). Задачи Института Ленина, а с сегодняшнего дня и Истпарта, и Музея Революции, и других научных учреждений, будут меняться вместе с задачами аппарата ЦК (Пункты 3-д, е). Эти задачи = расширение своего влияния на научные институты, проведение архивных (и библиотечных) чисток, связанных с изменением идеологического курса (Пункты 3 – в, г). Это повлечет за собой усиление политической цензуры (Пункт 3-б). Это изменение сводится к усилению внимания на историю внутрипартийной борьбы (Пункты Б, 3-а) (следовательно, впереди политические репрессии бывших соратников) и отвлечение внимания от истории идеи мировой революции (Задача изучения Коминтерна есть, а кабинета по истории Коминтерна нет. Пункты Б, 3-а) (а также ее поборника – Троцкого, значит, его и его последователей ждут репрессии). Кроме этого, необходимо обратить внимание на единый коммунистический фронт в международной политике (Те же пункты) (основной вопрос на июльском конгрессе Коминтерна, связанный с деятельностью Бухарина), так как возможно будет война. На коммунистическом фронте нас ждут перемены, связанные с усилением влияния Москвы на Ком. Интернационал, и в первую очередь на Польскую компартию (Пункт 3-е. Польская комиссия Истпарта после слияния должна изменить свой статус – полностью подчиниться Институту Ленина, значит, влияние компартии СССР вырастет по сравнению с компартией Польши. Это может быть только одним из проявлений новой политики)». Все эти идеи читаются в постановлении сегодня. Не исключено, что именно такие идеи читались в нем и в 1928 году.

Постановление не имело четко определенного объекта, поскольку было опубликовано. Размытость объекта (все партийцы-ученые, все читатели «Известий ЦК» и т.п.) и размытость функций постановления в этой среде (как и в среде более определенной) непреодолимо приводят к превращению этого текста из официального в неофициальный, в литературное произведение со многими нераскрытыми образами, смысл которых могут раскрыть только специальные «комментаторы» таких текстов. И это было подтверждено аппаратом ЦК незамедлительно.

Через месяц аппарат ЦК вернулся к постановлению ОБ, принятому опросом 20.08.28. Второй пункт его (в редакции проекта) гласил: «Признать необходимым издание циркулярного оповещения местных организаций о слиянии Института Ленина и Истпарта (выработку оповещения поручить Институту совместно с Орготделом ЦК)». На заседании СТ от 21.09.28. третьим пунктом в повестке дня было заявлено: «Проект циркулярного оповещения о слиянии Института Ленина и Истпарта ЦК». Кажется странным, что требовалось специальное оповещение об этом слиянии, ведь о нем уже говорило приложение к предыдущему постановлению. Дело в том, что приложение было договорно-регламентарным актом, а циркуляр мог быть только распорядительно-агитационным. Текст самого циркуляра в основную часть протокола не вошел, а находился только в приложении к нему.

На заседании присутствовали Секретари ЦК Каганович, Молотов, Угланов, кандидат в члены СТ Бубнов, от ЦКК Петерс. Докладчиком выступал зав. Отделом СТ Короткий. Было принято постановление «3. - Поручить рассмотрение и окончательное редактирование проекта оповещения тт. Бубнову и Савельеву. (См. приложение)»[186].

Текст постановления носил распорядительный характер.

Циркуляр появился с подписью Бубнова. В документе излагались причины слияния двух научных институтов: устранение параллелизма, концентрация партийных сил вокруг единого учреждения. Среди задач на первое место выводилось издание работ Ленина, среди задач второго плана можно выделить «накопление партийно-исторических документов, приведение их в порядок, комментирование и приближение к читателю...»[187]. Комментирование – это ключевое слово появилось в лексике Института Ленина впервые. Оно определяло основной смысл предыдущего документа – необходимость создания особой касты жрецов-комментаторов, которые должны общаться с народом и расшифровывать ему тайный смысл туманных постановлений аппарата ЦК, никому конкретно не предназначенных, но появляющихся и исчезающих на партийном небосклоне, словно голова Чеширского кота.

Опуская историю внутрипартийной борьбы, на фоне которой и по причине которой разворачивалось слияние Института Ленина и Истпарта ЦК, необходимо отметить, что вместо Скворцова-Степанова (умершего в начале октября 1928 г.) политико-идеологического объединения возглавил заместитель председателя Истпарта М.А.Савельев. В Дирекцию Института вошли из состава Совета Истпарта В.В.Адоратский, М.С. Ольминский, М.Н. Покровский. А.С.Бубнов, Н.К.Крупская, С.И.Гусев, В.М.Молотов и Ем.Ярославский остались в Дирекции. Но кроме них в Дирекции уже летали сталинские «соколы» - помощники не только первого Директора (Л.Б.Каменева), но и генерального Секретаря И.П.Товстуха и В.Г.Сорин, к которым примкнул сотрудник Института Ленина Е.И.Короткий (из редколлегии «Записок Института Ленина»).

Может возникнуть вопрос, почему Сталин не объявил открытую борьбу Бухарину и другим «правым» в руководстве Института Ленина, как это было сделано в Коминтерне и других учреждениях (Комакадемии и т.п.), а прибегнул к уничтожению Совета Института Ленина? Дело в том, что Институт Ленина (и его Совет) был частью аппарата ЦК. Следовательно, и уничтожение политической роли Бухарина в Совете было проведено аппаратным способом – изменением структуры руководящих органов.

22 марта 1929 г. Секретариат ЦК принял постановление о сотрудничестве Института Ленина с секретным отделом Секретариата ЦК при создании Единого партийного архива (ЕПА). Было сказано и о том, что необходимы и партийные товарищи, знакомые с архивным делом[188].

Вскоре было разработано Положение о ЕПА. Оно было утверждено Секретариатом ЦК 28 июня 1929 г.[189] и в тот же день уиверждено Политбюро. Партийные архивы, созданные при местных Истпартах как филиалы ЕПА, руководствовались распоряжением Института Ленина, которому подчинялись. В состав ЕПА входили все дела и документы партийных комитетов, контрольных комиссий, комсомольских организаций, партийных фракций советских, профсоюзных, научных учреждений и общественных организаций. Кроме этого, в него были включены партийные документы, хранившиеся у отдельных лиц. Таким образом, после уничтожения политических противников Сталина, аппарату ЦК удалось сделать то, чего не смогли добиться никакие «тройки» Оргбюро в 1925-26 годах, посылающие к деятелям революции своих эмиссаров.

ЕПА получил право проводить изъятия особо ценных документов в местных партийных организациях по постановлениям дирекции Института Ленина. Уничтожение архивных материалов (другого рода чистка) проводилось по схеме, отличной от середины 20-х годов. Все права определять ценность материалов передавались из центра на места, где создавались проверочные комиссии без представителя из Москвы.

10 лет назад, в 1919 году, партия большевиков начала изъятия из различных архивов, оберегая от уничтожения партийные документы. Всего 10 лет понадобилось созданному механизму чисток, чтобы он начал работать против тех, кто его придумал - начавшись в середине 20-х годов в партийных архивах, чистки к концу 20-х годов переросли в повсеместное уничтожение партийных документов. Наверное, большевики не читали восточных сказок и не знали, что выпущенный из бутылки Джин обращает свой гнев против хозяина.

Возникнув в 1929 г. Единый партийный архив просуществовал без изменений до 1939 г., когда его структура была изменена. Он стал одним из многих ведомственных архивов, оберегающих свои документы от чужого глаза, ограничивающих доступ к исторической информации. Это отразилось и на гражданских архивах.

В 1927 г. ожесточаются правила работы архивов. По наблюдению О.В.Пека, в ЛЦИА именно в это время образуются "особые части", материалы которых было предписано выдавать только в исключительных случаях и по согласованию с Управлением Центрархива. Так же вводится контроль над выписками и копиями[190]. В то же время только ограниченный круг проверенных лиц мог вести секретную переписку в архиве. Это связано с вышедшей в 1927 г. "Инструкцией по ведению секретного делопроизводства в архивохранилищах ЕГАФ в Москве и Ленинграде"[191]. Содержание секретной переписки было подробно определено в 1928 г. в "Примерном перечне переписки, ведущейся в органах Центрархива РСФСР совершенно секретно и секретно". Кроме военных и экономических секретов, указанных в "Перечне сведений, составляющих тайну и неподлежащих распространению в СССР...", в этот перечень включались и совершенно иные пункты. Как и в 1918 г. секретными остались сведения о лицах, служивших ранее в жандармерии, полиции, охранке; секретными стали сведения об архивах иностранных организаций в России, об архивах российских учреждений за границей, архивные материалы политических секций, переписка о белогвардейской и иностранной литературе и т.п.[192] Главлит вместе с ОГПУ специально следили за тем, чтобы секретные сведения были приводимы только в секретных изданиях.

В 1928 г. усиливается контроль и за партийной документацией. В инструкции Горкомам партии о хранении конспиративных документов 10 июля 1928 гг. говорилось, что "под конспиративными материалами инструкция предусматривает только ЦК (стенограммы, циркуляры, директивы и проч.)..."[193]. Сроки хранения конспиративных документов в инструкции не были обозначены, т.к. они еще обсуждались в отделах ЦК. Первоначально, до появления Положения о ЕПА, т.е.в.1927-1928 гг., все материалы партийных и комсомольских организаций с 1917 по 1925 год должны были быть переданы не в Центрархив, а в архивы губкомов, обкомов и обкомов. Причем секретные материалы передавались особым образом[194]. Перед передачей в партархив некоторые документы по инструкции должны были уничтожаться. Среди них – журналы входящей и исходящей корреспонденции (важнейший источник по восстановлению деятельности партии!), анкеты, личные дела. Для хранения секретных партийных документов в партархивах оборудовались особые помещения[195]. Разрешения на занятия в партийном архиве выдавались заведующим партархивом по согласованию с секретарем партийной организации по письменному заявлению заинтересованного лица[196].

В 1928 г. на базе политсекции при Ленинградском областном архивном бюро был создан секретный архив, состав которого определялся архивом по согласованию с ОГПУ. В состав этой политсекции, образованной в 1923 г. входили документы не только партийных организаций и ВЧК, но и дореволюционные секретаные материалы жандармского и полицейского управлений, документы цензуры и т.п. Для доступа к этим источникам требовалось разрешение не только директора архива, но и ОГПУ. Естественно, что все выписки, сделанные исследователем, контролировались[197].

Увеличение секретности, рождение новой категории секретных ведомственных - партийных материалов закономерно привело к созданию полузакрытого Центрального партийного архива и сети партархивов в стране в 1929 гг.

По Положению о ЕПА (июнь 1929 г.), в партархивах образовывался секретный отдел, в котором хранились секретные документы. Возможность их использования для печати определялось Секретарем ЦК ВКП (б) (на местах – секретарем партийной организации). Вопрос о секретности материалов и их рассекречивании также решался отдельно в центре и на местах - совместно с представителями или Института Ленина и Секретного отдела ЦК или секретарем местной организации и зав. Истпартом[198].

В год великого перелома вышло и новое "Положение об архивном управлении РСФСР", утвержденное Постановлением ВЦИК и СНК РСФСР[199]. Положение о секретных материалах в нем дублировало положение 1926 г., но ожесточался контроль над получением документов. Отменялась возможность получения архивных справок для научно-исследовательских целей в "виде исключения", определялось, что справки, копии и выписки предоставляются только по вопросам личных и общественных прав и для предъявления в государственные и общественные организации. Кроме этого, сроки хранения документов ведомствами перед сдачей их в ЦАУ был увеличен с 5 до 10 лет, что также было показателем увеличивающейся секретности. Окончательные сроки хранения ведомствами документов определялись ЦАУ совместно с ведомствами. Естественно, что многие архивы в государственные архивохранилища так и не поступали, оставаясь фактически засекреченными.

"Правила пользования секретными архивными материалами и выдачи справок по секретным архивам" были утверждены ЦАУ 20 июня 1929 года. По этим правилам, частные лица допускались в секретные архивы только в исключительных случаях и после проверки ОГПУ[200]. Тогда же началась чистка не только библиотек, но и экспозиционных материалов в музеях[201].

***

Истпарт и Институт Ленина являлись центрами историко-партийной науки. Это доказано всей литературой об этих учреждениях, входящих в состав Секретариата ЦК. Однако, их создание было следствием цензурной практики аппарата ЦК и идеи ограничения политической значимости архивов, прозвучавшей в годы гражданской войны. ЦК делегировал им часть своих функций (как научных, так и цензурных). Участвуя в архивных и библиотечных чистках, реализуя цензурные функции аппарата ЦК, Истпарт и Институт Ленина стали не только институтами исторической науки, но и составными частями политической системы. В этом проявилась взаимосвязь исторической науки, цензуры и аппарата ЦК.

Важнейшим фактором развития взаимоотношения руководящих органов ЦК и научно-цензурных составных Секретариата, была внутрипартийная борьба. Эта борьба рождена различным пониманием исторической судьбы Октябрьской революции. Написание в 1924 г. Троцким «Уроков Октября» вызвало смещение акцентов в понимании архивного исторического документа: он и раньше-то трактовался не только как научный текст, а как текст, имеющий политическую значимость. Отныне архивный документ стал сначала политическим текстом, а во-вторых – научным.

Истпарт и Институт Ленина, собирая материалы по истории революционного движения и сохраняя ленинское наследие, ограничивали понимание исторического текста, лишая его историчности. Эти организации, снабжая «ядро» партии документами, компрометирующими лидеров оппозиции, выполняли политическую функцию в рамках аппарата ЦК и политической системы в целом. Ограничивая доступ исследователей к использованию собранных документов, Истпарт и Институт Ленина выполняли цензорскую функцию (может быть, даже в латентном состоянии) в рамках научной системы.

Аппарат ЦК выполнял по отношению к своим структурам (и научным центрам) функции управления. Он регулировал реализацию как научных, так и цензурных функций Истпарта и Института Ленина.

Каково же место исторического знания и исторической науки в системе взаимоотношений руководящих органов ЦК и Истпарта (Института Ленина)?

Мы видим, что историческое знание в его политической интерпретации (использование архивных документов политической оппозицией и «ядром» партии в интересах внутрипартийной борьбы) было фактором развития политической системы. Историческое знание постоянно активизировалось при создании политической идеологии. Это значит, что оно перерастало рамки исторической науки и (за счет политических оценок) расширялось до уровня исторического сознания.

Являясь фактором развития Истпарта и Института Ленина (которые являлись составной частью цензурной и политической системы) историческое знание связывалось в сознании историков и с цензурной, и с политической системами.

Таким образом, историческое знание являлось важным функциональным элементом таких структур, как аппарат ЦК и таких явлений, как внутрипартийная борьба и цензурная политика. Смысл политического и цензурного использования исторического знания заключался в постоянном переосмыслении таких категорий, как «свой» и «чужой» в политической борьбе. Цензура политических (и исторических) текстов «чужого» постепенно перешла на тексты «своих». Но этот переход произошел не сразу.

Первоначально (в 1921-1924 гг.) цензура «чужих» текстов (архивов и книг) выглядела внешне как борьба личностей, была персонифицирована. Она была направлена как против буржуазных архивов, так и против буржуазных архивистов. В 1924-1927 гг. борьба личностей совпадала с определением тех явлений, которые они отражают. Оказалось, что историческая судьба революции трактуется не личностями, не только рабочим классом и буржуазией, но и различными фракциями внутри РКП (б). Чистка библиотек и архивов, проводимая Истпартом и Центрархивом, стала носить обобщенный характер, она была направлена не только на документы Ленина и Николая II, но и на все документы партии и все документы контрреволюции (помещиков, буржуазии, оппозиции). С 1927-1929 гг. чистка стала проводиться по отношению к политическим документам партийного ядра: протоколы и материалы не только окончательно засекречивались, но и уничтожались.

Роль исторического знания на каждом этапе этого цензурно-политического процесса различна, но есть и постоянный компонент этой роли. Любая политическая цензура, обращенная против исторического знания (в политической интерпретации и не только), приводит к цензуре любой политической интерпретации, в том числе и партийного (сталинского) ядра.

Поэтому историческое знание (продукт исторической науки) было постоянно действующим фактором развития цензурной и политической систем Советской России и фактом нового осмысления цензурно-политических систем (аппарата ЦК, Истпарта и Института Ленина) итогов своего развития.

 

©Зеленов М.В.

Размещено 16 марта 2008 г.  

---