[147]

                  

Среди проблем истории формирования и развития городского погребального обряда значительное место занимает вопрос об инвентаре средневековых городских захоронений. Крайняя скудость наших знаний об этой стороне обряда объясняется неразработанностью вопроса в исторической литературе. Кроме упоминаний об обязательном захоронении христианина с нательным крестом, в ней нет никаких других сведений об инвентаре погребений средневекового времени. Отсутствие каких-либо данных об этой стороне ритуала погребения в письменных источниках успешно восполняется археологическими материалами. Однако до сих пор археологическая литература только констатировала находки этого рода, не рассматривая их в свете истории обряда в целом или отдельных его деталей.

 

 

Прежде всего следует обратить внимание на черты языческого обряда захоронения, зафиксированные в христианских, по своим основным характеристикам, погребениях. Среди деталей ритуала захоронения, известных еще по находкам в курганных древностях, и пережиточных, отмеченных в городских христианских погребениях периода средневековья, зафиксировано и использование бересты. Эта деталь, как показывают археологические материалы, бытует в городских захоронениях длительное время, с XII в. и в отдельных случаях до XVII-XVIII вв. При этом прослеживаются интересные географические особенности в распространении погребений с берестой. Наибольшее количество находок таких захоронений концентрируется в Новгороде. Некоторое число погребений с берестой зафиксировано в центральных районах Руси, на ее северо-востоке и западе, что, несомненно, связано с распространением этой детали обряда в курганных древностях. Она широко отмечена в курганном материале вятичей на северо-востоке, что повлияло на ее сохранение и в период после принятия христианства. К тому же курганные захоронения совершались и после смены государственной религии, что также способствовало использованию этой детали в христианских городских погребениях.

Наиболее ранние захоронения, в которых зафиксирована береста, относятся к XII-XIII вв. В Новгороде это несколько погребений Юрьева мо-     

                  

[148]

                  

настыря. Интересно, что здесь береста использована в двух вариантах. Так, два монашеских погребения XII в. (скорее всего, игуменских), совершенных в деревянных колодах, имели обкладку из бересты поверх колод. Захоронение 1198 г. в двойном каменном составном саркофаге содержало обернутые берестой останки[1]. Аналогичная картина зафиксирована и при исследовании захоронений церкви Бориса и Глеба в Новгородском кремле, которые были совершены в дубовых колодах, обернутых берестой. Одно из погребений XII в. этого некрополя в каменном составном саркофаге содержало внутри дубовую колоду, крышку которой покрывала береста[2]. Большая группа погребений XII-XIII вв. (21 могила) в дубовых и сосновых дощатых гробах, обернутых берестой, найдена на Замчище в Минске[3]. Аналогичное захоронение обнаружено в Старой Рязани, возле притвора Борисоглебского собора[4]. Несколько ранних погребений древнейшего в Москве грунтового кладбища в Кремле также были совершены с использованием бересты[5]. В XIV в. береста использована в одном из погребений Переславля-Залесского, в Спасо-Преображенском соборе. Это захоронение принадлежало князю Ивану Дмитриевичу, умершему в 1302 г.[6]

Погребения XIV-XV вв., обернутые в бересту, сосредоточены в Новгороде и его округе. В церкви Спаса на Ковалеве ею была покрыта колода с костяком и остатками тризны в горшке[7]. В одном из погребений на территории Аркажского монастыря, в каменном ладьевидном саркофаге, берестой был накрыт скелет ребенка[8]. Более десятка захоронений в деревянных колодах, обернутых берестой и датированных XV-XVI вв., зафиксировано в церкви Саввы в Новгороде[9]. Возле Никольского собора на Дворище обнаружено погребение XVI-XVII вв. в грунтовой яме, скелет в которой был завернут в бересту[10]. Самый поздний случай использования бересты в городском захоронении отмечен в Киеве, на территории, практически не дающей находок такого рода ни в древнерусское время, ни позже. Среди погребений церкви Пирогощи в ее подкупольном пространстве в могиле № 2 верхняя часть скелета была покрыта березовой корой. Захоронение датируется XVII-XVIII вв.[11]

В небольшой группе городских средневековых захоронений встречается уголь или угольные прослойки. Этот пережиток языческого обряда трупосожжения отмечается в археологическом материале на территории средневековой Руси на протяжении долгого времени. Известно, что вера в очистительную силу огня в языческий период в славянском мире была очень сильна. Если мы рассмотрим факты использования этой черты обряда захоронения, то выявим ее широкое территориальное распространение. Это и Северо-Восточная Русь, и южнорусские земли. Широки и временною рамки сохранения данного пережитка в христианском ритуале похорон (XI-XVII вв.). В ранних захоронениях (XI-XIII вв.) следы разжигания ритуального огня встречаются в виде мелких кусочков угля в засыпке грунтовых могильных ям, и всегда при этом здесь же фиксируются обломки глиняной посуды, иногда зола, как это отмечено, например, в  

                  

[149]

                  

Ярополче-Залесском на кладбище XI — начала XII в.[12] В детском подплитовом захоронении XII в. в Василеве, кроме угля, были зафиксированы и кусочки пережженных костей животных — видимо, остатки тризны[13].

Интересен случай, когда в одном из грунтовых захоронений начала XII в. на городище Старая Рязань рядом со скелетом был поставлен большой горшок, наполненный землей, смешанной с углем, рыбьей чешуей и костями. Здесь также, несомненно, соединены остатки тризны и обряда трупосожжения, как пережиточные черты языческого ритуала похорон[14].

Эти черты прослеживаются и в дальнейшем. Так, в Чернигове, в кирпичных склепах XII-XIV вв. (устроены в развале церкви XI-XII вв.) возле каждого костяка зафиксированы остатки битой посуды и угли[15]. В более поздний период, когда ритуалы язычества стали забываться, уголь в захоронениях встречается крайне редко. Так, в погребении № 10 в Спасо-Преображенском соборе Новгорода-Северского уголь был обнаружен в виде тонкой прослойки в области грудной клетки, как при частичном трупосожжении[16]. Интересно, что в нескольких захоронениях XVI -XVII вв. на кладбище Богоявленской церкви в Кашине также найдены обожженные костяки в деревянных гробах без инвентаря[17]. Уголь был зафиксирован в погребении № 26 при исследовании кладбища XV-XVII вв. церкви Скорбящей Божьей Матери в Суздале, под черепом погребенного[18].

Как показывает анализ поздних погребений с остатками угля в них, это было как бы частичное трупосожжение в отличие от более ранних захоронений, где уголь шел в засыпке могильных ям и в сочетании с остатками тризны. В поздних погребениях, как правило, уголь встречен без сосудов (или битой керамики) и без остатков тризны. Обряд тризны к этому времени практически был изжит полностью, но частичное ритуальное сожжение погребаемого еще кое-где сохранялось.

Интересной чертой ранних городских христианских захоронений, хотя и достаточно редкой, являются остатки тризны. Причем следует сразу отметить престижный характер некрополей, в захоронениях которых она зафиксирована. Это, как правило, усыпальницы в храмах, где погребали князей и представителей феодальной аристократии. Археологические данные свидетельствуют о том, что наиболее часто тризна совершалась в конце XII-XIV в. Выделяется территория, где традиция помещения пищи в могилу умершего прослеживается достаточно широко — это Новгород и его ближайшие окрестности. Зафиксирована данная деталь обряда похорон в трех захоронениях Георгиевского собора Юрьева монастыря. Так, в двойном каменном саркофаге, содержавшем останки сыновей князя Ярослава, умерших в 1198 г., были найдены рыбьи кости и чешуя. То же самое выявлено в захоронении № 6 (кирпичная гробница, XIII в.). В погребении новгородского посадника Дмитра Мирошкинича (1209 г.) есть остатки тризны, помещенные в большой горшок, обернутый берестой. Кроме рыбьей чешуи и костей здесь зафиксирована и яичная скорлупа[19]. Аналогичная картина отмечена в одном из захоронений XIV в. в церкви Спаса на Ковалеве. Погре-  

                  

[150]

                  

ение было совершено в деревянной колоде, обернутой берестой. В него и поместили горшок, возле которого зафиксированы рыбьи кости и яичная скорлупа. Остатки тризны найдены и в Старой Рязани в захоронении XIII в., совершенном также в храме. Кроме рыбьей чешуи и костей в большом горшке были земля и уголь[20]. Интересно, что в курганных материалах среди ритуальных жертвоприношений или пищи для умершего фигурируют: костные остатки лошади, коровы, свиньи, петуха и курицы. В христианский период характер тризны резко меняется — это в основном остатки пищи (рыба, яйца). Число захоронений, в которых прослежены остатки ритуальной пищи, незначительно. Это объясняется тем, что церковь запрещала ставить пищу в могилу, так как по христианским канонам душа за гpoбом не нуждается ни в чем материальном. Один из самых поздних случаев захоронения со следами тризны был зафиксирован в Москве, в некрополе Спaco-Преображенского собора, где в саркофаге второй половины XIV в. в захоронении великой княгини обнаружили баранью кость[21].

В начальный период сложения и развития христианского погребального ритуала на Руси пережитки языческого обряда захоронения сказывались в нем еще достаточно сильно, что было показано на примерах, приведенных выше. Наиболее ярко это демонстрирует наличие в средневековых погребениях различных украшений, столь характерных для курганных могильников, и не только языческой поры. Но широкие датировки некоторых городских захоронений (XII-XIII или XIII-XIV вв.) не всегда позволяют выделить четкие хронологические рамки в использовании украшений в инвентаре могил. Необходимо оговорить, что все захоронения с украшениями в инвентаре четко укладываются в рамки XII-XIV вв. и позже практически не встречаются. Только в XVI-XVII вв. в погребениях вновь начинают появляться перстни — единственное украшение, отмечаемое в позднее время достаточно часто.

Анализ материалов погребений с инвентарем приводит к выводу о том, что основная группа захоронений с украшениями принадлежала представителям высшей знати средневековой Руси. Рядовые погребения с украшениями содержали, как правило, какую-либо одну вещь, редко две. В богатых инвентарем погребениях присутствует обычно целый набор украшений, а если это одна вещь, то только из драгоценных металлов (золото, серебро).

Среди наиболее распространенных вещей, встреченных в погребениях XII-XIII вв., выделяются дорогостоящие привозные (в основном византийские) золотные ткани, украшенные жемчугом и вызолоченным бисером. Они были зафиксированы в погребениях церкви Иоанна Богослова в Смоленске[22] и в Гродно[23], а также в Москве при исследовании грунтового могильника в Кремле[24]. Среди ранних находок отмечено несколько богатых головных украшений, таких как золотой венец, найденный в одном из саркофагов церкви Бориса и Глеба на Смядыни (Смоленск) и называемый еще короной[25]. Диадемы-повязки были зафиксированы в четырех захоро-

                  

[151]

                  

нениях церкви Бориса и Глеба в Новгороде, где они датировались XII в.[26] Интересное кожаное оплечье с металлическими накладками обнаружено в погребении XII в. в Минске на Замчище[27].

Широко распространены были в XII-XIII вв. ожерелья и украшения рук — перстни и браслеты. Ожерелья составлялись из янтаря, как в одном из погребений Новгорода[28], или из стеклянных бус, как простых, так и в сочетании с золочеными, из глиняных и шиферных бус, из бисера в сочетании с пронизками и раковинами каури[29]. Браслеты в погребениях зафиксированы не только стеклянные, но и из бронзы. Височных колец встречено несколько, все они серебряные. Среди перстней есть как золотые, со вставками, например в одном из захоронений XIII-XIV вв. в Гродно[30], так и простые, бронзовые и стеклянные. Крайне редки находки таких украшений, как серьги — их известно только четыре. Один из случаев зафиксирован в Новгороде в захоронении XII в. из церкви Бориса и Глеба[31], один — в Гродно и в погребениях в Старой Рязани. Практически это все категории вещей, входивших в состав инвентаря захоронений и широко распространенных на Руси в XII-XIV вв.

Редкой деталью погребального обряда является наличие в некоторых из них зерен злаков. Так, зерна ржи были зафиксированы в захоронениях церкви Бориса и Глеба в Новгороде, датированных XII в.[32] Причем в данном случае они находились под остатками деревянных гробов, то есть были насыпаны в могильные ямы перед помещением в них погребальных сооружений. В одном из погребений XIII-XIV вв., обнаруженном в Чернигове на Княжей горе, зерно ячменя находилось в горшке[33]. Третий вариант размещения зерен злаков зафиксирован при исследовании захоронений XV в. на кладбище при церкви Ильи на Славне в Новгороде. Здесь зерно было обнаружено под некоторыми костяками[34]. Отмечая редкость находок злаков в средневековых погребениях, необходимо учесть, что большая их часть сосредоточена в Новгороде.

Довольно необычно наличие в средневековых захоронениях растительных остатков. Если зерна злаков, отмеченные в погребениях, находят параллели в обряде языческой поры, то объяснить присутствие в захоронениях пучков травы трудно. Причем эта деталь обряда прослежена лишь на одном из кладбищ XVI-XVII вв. в Пскове, где более чем в ста погребениях зафиксированы пучки травы[35]. В некоторых захоронениях были обнаружены веточки вербы. Например, пучки красной вербы найдены при вскрытии погребения князя Изяслава Андреевича (умер в 1164 г.) в Успенском соборе Владимира[36]. Веточка вербы зафиксирована на левом бедре царицы Марии Нагой, умершей в 1608 г. и погребенной в церкви Вознесения в Москве[37].

Среди необычных деталей ритуала похорон можно отметить, например, захоронение из Спасо-Преображенского монастыря Новгорода-Северского, необычно ориентированное на юг, в котором в кисти левой руки зажат небольшой камень[38].       

                  

[152]

                  

В одном из погребений в Зарядье (Москва) в долбленой колоде был найден кусочек воска вместе с поливной чашечкой. По времени это XV — начало XVI в.[39]

В инвентаре христианских городских захоронений средневековой Руси отмечается наличие костей животных. Причем в двух случаях это были амулеты-обереги из клыков диких животных. В первом случае в захоронении женщины, обнаруженном в аркосолии храма XII в. на Протоке в Смоленске, медвежий клык со сверлиной зафиксирован у пояса погребенной, к которому он был подвешен[40]. При раскопках в Киеве (конец XIX в.) в одном из захоронений древнерусского времени найден большой клык дикого кабана[41].

Несколько иной характер носят находки костных останков животных в других погребениях. Это отголоски языческого обычая помещать в могилу жертву (целую тушу или часть ее). В средневековый период можно отметить череп животного, обнаруженный в Старой Рязани в массовом захоронении двадцати пяти человеческих черепов. Находка сделана при исследовании Спасской церкви в XIX в. и датирована началом XIII в.[42] Одна из самых поздних находок костей животных в могилах относится к XVI в. и зафиксирована в Кашине[43].

Интересное подтверждение в археологическом материале получают распространенные поверья о вурдалаках и упырях. Представления о них хорошо известны по этнографическим данным, они нашли отражение и в художественной литературе. На сегодняшний день зафиксированы три городских захоронения, при совершении которых были приняты меры для обезвреживания покойников.

Один из ранних и точно датированных случаев отмечен на территории Киева. Гроб и тело в погребении оказались пробиты насквозь большим железным гвоздем — костылем длиной в один метр, загнутым под днищем гроба. Исследователи определили захоронение XI в. как вампирское[44]. К древнерусскому периоду относятся аналогичные по характеру захоронения, обнаруженные в районе Владимира-Волынского. Здесь зафиксированы костяки, черепа которых пробиты большими железными гвоздями в темя. Как отмечается в публикациях, в этом можно видеть обряд обезвреживания покойников-упырей[45]. Затруднена датировка находки, сделанной в Москве в конце XIX в. Но по своим особенностям она вполне укладывается в один ряд с приведенными выше. Здесь в кирпичном склепе, засыпанном песком, находились порубленные кости четырех-пяти скелетов, а посередине был вбит деревянный кол[46]. Показательны ранние находки на территории Украины, поскольку наиболее широко поверья об упырях были распространены в районах расселения южных славян.     

                 

[153]

                  

 

Ниже будут рассмотрены материалы канонических светских христианских погребений, свободных от каких-либо пережиточных черт языческого ритуала, и захоронений священнослужителей и монахов. Прежде всего здесь нужно обратить внимание на погребальные одежды, использование ритуальных сосудов и атрибутов христианской религии при совершении обряда похорон. Письменные источники скупо говорят об этих деталях погребальной культуры средневековой Руси.

Довольно сложно решать вопрос о погребальных одеждах на материалах археологии. Как правило, ткани почти не сохраняются в захоронениях независимо от того, в каких погребальных сооружениях они были совершены. Незначительные фрагменты тканей, находимые в могилах XI-XV вв., практически не дают возможности для реконструкций как самой одежды, так и покровов. Хотя использование при этом дорогих привозных материй, отмечаемое в летописях, подтверждается и археологическими находками. Именно эти данные позволяют говорить в основном о светском характере захоронений населения средневековых русских городов, особенно в престижных храмах-усыпальницах. Так, из гробниц Андрея Боголюбского и его сыновей в конце XVIII в. были изъяты остатки шелковых одежд, в том числе испанской, с геральдическими изображениями на ткани[47]. Фрагменты дорогостоящих парчи и аксамитов найдены в захоронениях XII-XIII вв. Старой Рязани, но и они позволяют судить о характере одежды погребенных[48]. Вплоть до XVI в. археологические материалы из средневековых городских погребений содержат главным образом фрагменты тканей, по которым трудно восстановить тип одежды погребенных. Только к XVI в. относятся находки, сохранность которых позволяет в некоторых случаях провести реконструкцию одежды. Таковы рубахи и схимнический наряд из захоронений Ивана IV и его сыновей[49], головные уборы-волосники XV-XVII вв. из захоронений Вознесенского монастыря в Москве[50] и Покровского монастыря в Суздале[51]. Выявляется в основном светский характер одежды, монашеские комплекты крайне редки. Материалы XV-XVI вв. говорят об использовании покровов из тонких шелковых тканей, чаще всего итальянской камки. Как показали натурные исследования захоронений XV-XVII вв. в московских усыпальницах, лицо погребенного было полностью закрыто специальным покровом[52]. Все тело было завернуто так, что практически ни одна его часть не была видна. В археологическом материале полнее представлена обувь из кожи, которая сохраняется в захоронении лучше, чем ткани. Как правило, это туфли, шитые из одного куска кожи, без подметок — типично могильная обувь (ил. 51).

В археологическом материале некрополей средневековой Руси отмечено значительное количество находок сосудов в захоронениях. Традиция помещать сосуды в погребения известна с древности, будь то стек-      

                  

[154]

                  

лянные бальзамарии античной эпохи или глиняные горшки с остатками трупосожжения или тризны в курганах языческого периода на территории славян. Их функции в разные эпохи различны, но они были достаточно широко распространены во времени и пространстве. Какими же особенностями выделяются ритуальные сосуды захоронений христианского времени, обнаруженные в храмах-усыпальницах или грунтовых кладбищах на Руси?

Необходимо отметить интересные временные различия, прослеживаемые в распространении и использовании сосудов в погребениях. Если мы Рассмотрим находки XI-XIII вв., то убедимся, что в этот период в захоронения чаще всего помещали глиняные сосуды или их обломки. Можно предположить, что в некоторых случаях мы имеем дело со следами обряда  

                  

                  

                  

 

 

                  

[155]

                  

«битья посуды». Такое символическое значение отдельных обломков керамики в засыпке грунтовых ям можно предположить, например, в захоронении XI-XII вв. Юрьева, где были найдены пять фрагментов глиняного горшка[53]; в погребениях этого же времени на кладбище Ярополча-Залесского в засыпке могильных ям[54]; в некоторых грунтовых захоронениях Киева XII-XIII вв. Причем битая посуда встречена в указанных центрах только в грунтовых могилах, в их засыпке. Реже битые сосуды встречаются в несколько более поздних захоронениях. В кирпичных гробницах XIII-XIV вв., обнаруженных в Чернигове, возле каждого погребенного — остатки битой глиняной посуды[55]. В захоронениях XII-XIV вв. глиняные сосуды встречаются, как правило, в некрополях храмов. Часть из них, несомненно, связана с обрядом тризны, поскольку возле горшков были зафиксированы остатки пищи — рыбьи кости и чешуя, яичная скорлупа. Это отмечено, например, в захоронении Дмитра Мирошкинича, погребенного в 1209 г. в Юрьеве монастыре под Новгородом[56], в одном из захоронений XIV в. в церкви Спаса на Ковалеве, в деревянной колоде[57], причем оба горшка были обернуты в бересту. Аналогичная картина прослежена и в Старой Рязани при раскопках Спасской церкви. В захоронении XIII в. был найден большой горшок, накрытый половинкой кирпича. В нем находилась земля, смешанная с углем, рыбными костями и чешуей[58]. Интересно, что в Киеве в качестве ритуальных сосудов в грунтовых захоронениях были использованы небольшие (иногда поливные) сосудики и в двух случаях амфоры[59]. В двух захоронениях владимирских епископов первой половины XIII в. в Успенском соборе зафиксированы небольшие глиняные сосудики[60]. Одна из интереснейших находок глиняного ритуального сосуда сделана в Пскове при исследовании церкви Дмитрия Солунского. Она связана, видимо, с первоначальным местом захоронения (в алтарной части) князя XII в. Всеволода-Гавриила — его захоронение через короткое время после погребения было перенесено в другой храм. При расчистке могильной ямы собраны фрагменты сосуда, венчик которого украшен рельефным изображением мужского лица (ил. 52: а). Исследователи предположили, что изображение мужчины носило портретный характер и было изготовлено специально для ритуала погребения данного человека[61]. Данный случай уникальный и не имеет аналогов в русском средневековом материале.

В этот ранний период отмечены находки и стеклянных сосудов, правда, крайне редкие. Так, один из них зафиксирован при изучении Успенского собора в Галиче в деревянном гробу в головах погребенного под полом западного притвора XII в.[62] Другой случай отмечен в Белгородке, где рядом с саркофагом одного из белгородских епископов XII в. также был найден стеклянный сосудик с ручкой[63]. Указанные находки сосредоточены в Киевской земле.

Интересно, что в XIV в. значительно сужается область распространения погребений с сосудами в них — в основном это район Москвы и Под-       

                  

[156]

                  

московья, Новгород. Вплоть до XVI в. массовые находки захоронений с сосудами зафиксированы в некрополях и на грунтовых кладбищах Москвы. Ни один некрополь какого-либо другого средневекового центра не дает этого материала в таком количестве. Причем в характере сосудов происходят определенные изменения. В XIV — первой трети XVI в. это, как правило, простые глиняные чашечки, покрытые желтой или зеленой поливой. Они зафиксированы как в простых могилах, например в Зарядье[64], гак и в дорогостоящих погребальных сооружениях членов великокняжеской семьи (ил. 52: б, в)[65]. В дальнейшем сосуды становятся более разнообразными по форме и материалу. В захоронениях XVI-XVII вв., которые  

 

 

 

                  

[157]

                  

имеют уже более широкую географию по сравнению с периодом XIV-XVI вв., встречены сосуды из металла, дерева (редко) и в основном из стекла западноевропейского производства. Наряду со стеклянными сосудами обычных форм (колбообразные сосуды, стаканчики) обнаружены уникальные образцы продукции средневековых мастерских стран Западной Европы. Естественно, последние найдены в захоронениях высшей знати: в саркофагах царских усыпальниц Москвы — Архангельском соборе и церкви Вознесения в Кремле (ил. 52: г)[66].

В XVI в. ритуальные сосуды зафиксированы только в погребениях на территории Москвы. Единственное исключение — захоронение в Спасо-Преображенском монастыре Новгорода-Северского. Причем в погребении № 17 стеклянный стакан был зафиксирован в области грудной клетки[67]. И только в XVII в., кроме Москвы, сосуды использовались в некрополях Суздаля, Рязани и других центров. Также широка территория распространения захоронений с сосудами в XVIII в., встречаются они и в XIX столетии. Иногда сосуды помещали не в погребальное сооружение, а в заполнение могильной ямы, на крышке гроба или чуть выше него, под намогильными плитами. В гробу ритуальные сосуды помещали как в головной части, так и возле плеч, у пояса, у колен и в ногах погребаемых. Иногда отмечаются два сосуда в захоронении.

Толкования этой детали обряда нет ни в церковной, ни в научной литературе. Все объяснения опираются на сведения, сохранившиеся в ответах митрополита Киприана (в списках XVI в.) игумену Афанасию по вопросам о правилах погребения священнослужителей[68]. Как явствует из ответов Киприана, сосуды применялись в ритуале отпевания покойника в церкви. Тело после отпевания крестообразно поливали (или обрызгивали) елеем, а остатки жидкости помещали в гроб в небольшом сосуде. Причем рекомендовалось помещать сосуд в ножной части гроба. Применение этой детали обряда отмечают и другие источники. Так, сосуд с маслом упомянут в «Чине, како подобает погребати братию», сохранившемся в рукописном сборнике Троице-Сергиевой лавры конца XV в.: «...поп же взем в сосуде масло, взлиет врху телесе. творяи. три кресты на лици на персех. и на колену, поя аллилуйя»[69]. Правда, это чин погребения монаха, но, судя по наличию сосудов во многих светских захоронениях, данная деталь ритуала была обязательной для всех погребаемых, кроме детей.

Исследователи культуры и быта средневековой Руси до сих пор не задавались вопросом, насколько широко была распространена такая деталь обряда, как захоронение с символом христианской религии — нательным крестом (ил. 53). Сразу отметим, что в кладах из жилых слоев древнерусских городов найдено значительно больше крестов из разных материалов, чем в погребениях этого же периода. В городских захоронениях XI-XV вв. их зафиксировано крайне мало. Между тем представление об обязательности погребения человека с крестом на груди получило широкое распространение даже в научной литературе. Однако письменные ис- 

                  

[158]

 

 

точники умалчивают о том, что крест был обязательной деталью обряда погребения, и материалы археологических исследований это полностью подтверждают.

Если мы обратимся к данным городских захоронений XI в., то встретим единственную находку нательного креста в захоронении второй половины XI в. в Юрьеве (Киевская земля), в обычном грунтовом погребении[70]. Интересно отметить, например, что на кладбище Ярополча-Залесского XI-XII вв. 

                  

[159]

                  

исследовано семьдесят одно захоронение и только в одном из них найден шиферный нательный крест[71]. В некрополях XII-XIII вв. случаев обнаружения погребений с крестами несколько больше. Все эти находки концентрируются в районе Киева и Новгорода, то есть двух центров, первыми подвергшихся христианизации. Интересна и другая особенность этих захоронений: практически половину из них составляют монашеские, где присутствие креста было, видимо, обязательным, а остальные принадлежали представителям феодальной аристократии. Особенно четко это прослеживается по материалам некрополя Георгиевского собора Юрьева монастыря под Новгородом, где зафиксирована группа захоронений XII — первой половины XIII в. с крестиками. Это пять погребений, среди которых три монашеских. Так, в двух из них, XII в., совершенных в деревянных колодах, были найдены кожаные кресты, плетеные из тонких ремешков. Причем в одном из этих погребений находились два креста, соединенные между собой плетеными шнурами (один был на груди, другой на спине погребенного). Аналогичный крест зафиксирован в захоронении княгини Евфросинии, в каменном саркофаге (умерла в 1244 г.). В парном захоронении детей князя Ярослава, умерших в 1198 г., найден маленький янтарный крестик. Фрагмент еще одного креста, из яшмы, сопровождал тело Дмитра Мирошкинича (умер в 1209 г.), помещенное в кирпичную гробницу[72]. Фрагмент кожаного плетеного креста зафиксирован в одном из погребений Аркажского монастыря, относящемся к XIII в.[73] Сведения о находке креста из дерева в саркофаге князя Изяслава Андреевича (умер в 1164 г.) в Успенском соборе Владимира сообщает краеведческая литература[74]. В двух захоронениях XII в. в Минске на Замчище были зафиксированы кожаные плетеные кресты, что говорит о принадлежности их хозяев к монашествующей братии[75].

Второй крупный регион, где в домонгольское время отмечены несколько случаев использования крестов в обряде похорон, охватывает Киевскую землю. Так, небольшой крест-складень найден в захоронении древнерусского времени на Замчище — городе Василеве[76]. В Киеве, при наличии большого числа древних погребений, с крестиками их меньше, чем можно было бы ожидать. В материалах, обнаруженных НА. Хойновским в Киеве, упоминаются крест-энколпион из погребения в деревянном гробу и крест из зеленого мрамора в развале шиферного саркофага[77]. Интересные находки дали исследования захоронений городища Замчище (Ивано-Франковская область), датированных второй половиной XII — первой половиной XIII в. В погребении № 1 были зафиксированы в районе черепа два креста — из камня и бронзы. Единственный пока на весь домонгольский период крест из золота в захоронениях происходит из погребения № 21 (располагался на груди)[78].

В период XIV-XV вв. кресты в погребениях встречаются крайне редко. Так, в Гродно, в развалинах Верхней церкви в детском захоронении найден восьмиконечный крест-тельник из серого мрамора[79]. В Переславле-Залесском при исследовании Спасо-Преображенского собора были    

                  

[160]

                  

обнаружены несколько княжеских захоронений и возле них вырубленный из медной пластины большой крест. Предположительно, он связывается с захоронением князя Ивана Дмитриевича, внука Александра Невского, умершего в 1302 г.[80] К XIV-XV вв. относится находка плетеного из кожаных ремней креста в одном из каменных ладьевидных саркофагов Аркажского монастыря под Новгородом[81]. Как показывает анализ, более широкое использование крестов в захоронениях относится ко второй половине XVI в. В этот период уже около трети погребений городских кладбищ совершают с нательными крестиками. Так, например, в Пскове, на кладбище церкви Иоанна Милостивого, датированном XVI-XVII вв., где найдено более ста захоронений, уже тридцать три из них сопровождались крестиками[82].

Таким образом, археологические материалы позволяют изучить историю развития этой детали погребального обряда XI-XVI вв. Выясняется, что захоранивали с нательным крестом в домонгольской Руси крайне редко, в основном в двух регионах, где раннее принятие и активное распространение христианства привело к появлению крестов в захоронениях представителей феодальной верхушки и монашества (Киев и Новгород). Значительную часть таких погребений следует относить к монашеским, где помещение крестов было обязательным и соблюдалось строго. В захоронениях светских лиц крестов мало. Очень редки находки захоронений с крестами в период XIV-XV вв. Только начиная со второй половины XVI в. применение крестов как детали обряда становится более частым. В этот период уже до трети захоронений сопровождаются крестами; охвачена этим явлением значительная территория, в отличие от раннего периода. Так, например, в трех захоронениях усыпальниц представителей правящего дома в Московском Кремле были найдены нательные кресты. Они зафиксированы также в виде вышивки на саванах, венчиках (налобных лентах) и куколях погребенных.

В итоге выясняется крайне позднее (XVI-XVII вв.) появление традиции захоронения с нательным крестом в городских средневековых некрополях русских городов, окончательное закрепление которой нужно относить только к XVIII в.

Интересен вопрос о времени появления и степени распространения монет в инвентаре средневековых городских захоронений (ил. 54). Использование монет в погребениях в качестве «обола мертвых» было широким на территории древнерусских земель в курганных захоронениях вплоть до XII в. Причем наиболее часто они встречаются на северо-западе Руси, в верховьях Днепра и на Черниговщине, а также в междуречье Оки и Волги. Несомненно, что обычай «обола мертвых» чаще отмечен в регионах со смешанным населением, среди которого силен финно-угорский элемент. Нельзя исключать влияние античной традиции «обола», сказавшейся на верованиях населения южнорусских территорий, связанных с Причерноморьем. Прекращение притока западноевропейских денариев на        

                  

[161]

                    

 

                  

         Русь в середине XII в. приводит к их постепенному исчезновению из экономической жизни и из захоронений.

Если мы обратимся к материалам городских кладбищ средневековой Руси, то выясним, что появление монет в качестве «обола мертвых» нужно связывать с XV в. — периодом активного развития собственного монетного дела на северо-западе Руси. Территориально это Новгородская земля. Именно в Новгороде, на кладбище при церкви Ильи, в грунтовых захороне-        

                  

[162]

                  

ниях XV-XVI вв. зафиксированы медные монеты. В некоторых захоронениях удалось отметить их точное положение. Так, в могилах № 3 и 9 монеты найдены у черепа, в захоронении № 23 — на черепе, в могиле № 4 монета была зажата в кулаке погребенного[83]. Серебряная новгородка зафиксирована в двойной составной гробнице в западном притворе церкви Аркажс-кого монастыря, содержавшей несколько разновременных захоронений начиная с XIII в.[84] На территории Северо-Западной Руси эта черта обряда отмечается длительное время. Так, серебряная ливонская монета XVII в. найдена в одном из саркофагов в Аркажском монастыре[85], шведские монеты XVII в. — в Копорье в кирпичных гробницах в храме XVI в.[86], русские медные монеты — в захоронениях XVIII в. в Санкт-Петербурге[87]. Отмечены захоронения с «оболом» и в западных землях, на Волыни и в Смоленске (XVII-XIX вв.). Необходимо отметить, что традиция «обола мертвых» возродилась именно в тех землях, где она прослеживается по находкам в курганных захоронениях I — начала II тыс. н. э. И совершенно не отмечены монеты в погребениях на территории Северо-Восточной Руси.

До сих пор наличие предметов вооружения в могилах объяснялось языческим характером захоронений. Действительно, на обширной территории Руси оружие зафиксировано в курганных погребениях, будь то трупоположение или трупосожжение. Единичные находки предметов вооружения в погребениях христианского времени получили пока слабую интерпретацию в научной литературе. На основании редких находок говорить о каких-либо традициях в ритуале захоронений средневековья невозможно. Но накопление такого материала со временем даст возможность решить вопрос об этой детали ритуала захоронения.

В краеведческой литературе XVIII — начала XX в. отмечались случаи сохранения в некоторых древних усыпальницах предметов вооружения при княжеских гробницах. Например, в Троицком соборе Пскова мечи находились у могил князей Всеволода-Гавриила (умер в 1138 г.) и Довмонта (умер в 1299 г.)[88] В Успенском соборе Владимира в аркосолии, при гробнице князя Изяслава Андреевича (сын Боголюбского, умер в 1164 г.) лежали шлем и стрелы, по преданию ему принадлежавшие[89]. Все указанные факты неоднократно приводятся в литературе с объяснением этой традиции ее глубокой древностью.

При реставрации Успенского собора Чернигова в 1791 — 1798 гг. были обнаружены захоронения под его полом. Через отверстие увидели «много гробов, из коих немногие уцелевшие...; на одном заметил он (ключарь. — Т. П.) большой величины меч»[90]. Поскольку погребения были тут же засыпаны по приказу церковных властей, других данных об этой находке нет.

Сведения письменных источников и литературы дополняются данными археологических раскопок. Несколько случаев помещения оружия в захоронениях были зафиксированы в Киеве. В XIX в. обнаружили меч в погребении, совершенном в шиферном составном саркофаге. В его развале, под плитами возле скелета лежали погнутый меч и обломок креста  

                  

[163]

 

                  

из зеленого мрамора. Меч был в золотых ножнах[91]. В одной из могил на кладбище Софийского собора в Киеве при скелете оказались копье, стремена, удила и другие предметы. Характер погребения не совсем ясен — упомянута гробница, но из чего она выполнена, не отмечено[92].

Самая интересная находка, четко зафиксированная археологически, была сделана при изучении Десятинной церкви, в западной части центрального нефа. В деревянном гробу у правой ноги погребенного лежал меч (ил. 55). Захоронение, несомненно, княжеское и датируется XI в.[93] Только однажды обнаружили предмет вооружения в массовом погребении — могиле с двадцатью пятью черепами людей, зафиксированной в Старой Рязани при исследовании Спасской (?) церкви. В ней находился череп животного и наконечник копья[94]. Причем это погребение располагалось внутри храма, как и одно из захоронений в Чернигове, обнаруженное в начале XX в., где был выявлен костяной наконечник стрелы[95]. Как показывает анализ материала, оружие встречается исключительно в княжеских погребениях храмов-усыпальниц, то есть эта деталь обряда похорон была привилегией военной аристократии. Несмотря на немногочисленные случаи находок предметов вооружения в захоронениях (или сведений об их расположении в интерьерах храмов), подтверждается существование такой традиции, уходящей корнями в языческие времена.

 

 

Среди огромного числа средневековых городских захоронений могилы монахов и церковнослужителей, изученные на сегодняшний день, составляют незначительную группу. Между тем данный материал пред-        

                  

[164]

                  

ставляет большой интерес, так как обряд похорон этой категории средневекового населения также слабо изучен, несмотря на достаточно полное его отражение в письменных источниках. В них, как правило, приведены подробные сведения о ритуале захоронения монахов, в то время как обряд погребения священнослужителей, особенно занимавших высшие ступени в церковной иерархии, описан очень кратко.

Как отмечалось выше, погребения монахов и священнослужителей составляют небольшую группу — чуть более двадцати находок. Многие захоронения этой категории средневекового населения долгое время не привлекали внимания исследователей. Некоторые материалы в этой группе данных были получены при случайных обстоятельствах или раскопках еще в XIX — начале XX в. Данные о находках страдают отсутствием точных, а иногда и вообще каких-либо дат и крайней скудостью описаний. Однако включение их в общий ряд с хорошо исследованными дает дополнительные сведения о характере обрядовых действий. Многие детали ритуала похорон, не отмеченные в письменных источниках, регламентирующих все стороны жизни черного духовенства, но сохранившиеся в археологическом материале, теперь нуждаются в новом осмыслении и привязках.

Даже при первом взгляде на захоронения монахов становится ясно, что по своему характеру они разделяются на несколько групп, отличающихся по инвентарю, который сопровождал погребенного. Это, несомненно, отражало принадлежность каждого из них к определенной ступени монашества. Прежде всего выделяются погребения с кожаными крестами, искусно плетенными из тонких ремешков (ил. 56: а, б). Некоторые из таких находок были в разное время опубликованы. Их основная часть найдена в захоронениях домонгольского времени. Как правило, это достаточно редкие находки — лишь в пещерных некрополях Киево-Печерской лавры и Зверинцева монастыря в Киеве их обнаружено много[96]. В других же центрах Руси они зафиксированы в Старой Рязани — один XII-XIII вв.[97], в Минске — два XII в.[98], в Юрьевом монастыре — три креста XII в.[99], в Аркажском — два, один — XIII в. и один — XIV-XV вв.[100] Это те случаи, когда других атрибутов монашества в захоронениях не было. Сейчас трудно установить, на какой ступени монашества стояли лица, погребения которых сопровождали только кожаные плетеные кресты. В некоторых случаях мы можем предполагать достаточно высокое положение этих лиц в церковной иерархии, несмотря на более чем скромный обряд захоронения, как, например, в случае с двумя погребениями Юрьева монастыря в Новгороде (XII в.), которые предположительно связываются с именами первых игуменов обители — Кириака и Исайи.

К группе захоронений с кожаными крестами в инвентаре тесно примыкает группа погребений, в которых наряду с плетеными крестами зафиксированы также и кожаные пояса с тиснеными изображениями двунадесятых праздников с соответствующими надписями (ил. 56: в). В исторической литературе, вводящей эти данные в научный оборот, их описания оставля-  

                  

[165]

                  

ют желать лучшего. Публикации говорят о находках указанных выше вещей в некрополях Киево-Печерской лавры, Зверинцева монастыря и в Смоленске. Приходится останавливаться только на тех случаях, где материалы захоронения зафиксированы археологически точно. К сожалению, на сегодняшний день единственный такой случай — захоронение княгини Евфросиньи, жены Ярослава Всеволодовича, в Георгиевском соборе Юрьева монастыря в Новгороде, датированное 1244 г. Здесь кожаный плетеный крест на витом кожаном шнурке был найден на груди погребенной, а ниже грудной клетки лежали куски кожаного пояса с тиснеными изображениями. Монашеская принадлежность погребения несомненна[101].

К сожалению, датировка кожаных поясов с тиснеными изображениями двунадесятых праздников, найденных в пещерных некрополях Киево-Печерской лавры и Зверинцева монастыря, практически не разработана. Это объясняется спецификой погребального обряда в комплексах такого рода, где захоронения совершались в пещерах-кельях в подземных галереях чаще всего без гробов, десятками в одном помещении на протяжении длительного периода, что привело к смешению инвентаря. При исследованиях XIX — начала XX в. инвентарь был изъят без научной обработки и теперь может лишь привлекаться для изучения в ряду других находок, имеющих более четкие датировки. Среди поясов, обнаруженных в Киево-Печерской лавре и Зверинцевом монастыре, есть изделия только с изображениям, и изображениями с надписями. Такие же пояса зафиксированы и в других центрах. Одна из ранних находок была обнаружена в Георгиевском соборе Юрьева монастыря, в захоронении 1226 г., приписываемом архимандриту обители Савватию[102]. На его поясе оттиснуты в круглых медальонах изображения двунадесятых праздников, херувимов и архангелов, но надписи здесь отсутствуют[103]. Интересно, что в Новгороде в слое города был найден обрывок монашеского пояса с изображениями в прямоугольных клеймах тех же праздников, но сопровождаемых надписями (ил. 56: г). Пояс зафиксирован в слое конца XIV — начала XV в.[104] Аналогичная находка XIII-XV вв. сделана в культурном слое Твери (ил. 56: д)[105]. В археологическом собрании Музеев Московского Кремля хранится фрагмент кожаного пояса, извлеченного в 1929 г. из захоронения княгини Евдокии, вдовы Дмитрия Донского, умершей в 1407 г. (ил. 56: е). Известно, что она перед смертью приняла постриг в Вознесенском монастыре. Здесь изображения праздников также помещены в прямоугольные клейма, как и располагающиеся рядом надписи[106].

В одном из захоронений был зафиксирован такой набор монашеских атрибутов — пояс и параманд. На сегодняшний день это единственный пример подобного набора вещей в инвентаре погребения. Он обнаружен в 1836 г. при ремонте Спасо-Преображенского собора Московского Кремля, в белокаменном саркофаге одного из княжеских захоронений XIV в. (ил. 56: ж). Параманд представляет собой прямоугольную пластину из        

                  

[166]

                  

  

 

 

 

 

[167]

 

 

56. Инвентарь монашеских захоронений: а) крест из захоронения в Московском Кремле. Середина — вторая половина XV в. Кожа; плетение. Музеи Московского Кремля; б) деталь креста; в) пояс из погребения в Спасо-Преображенском соборе Московского Кремля. Конец XIV в. Кожа; тиснение. Музеи Московского Кремля; г) фрагмент пояса. Новгород. Конец XIV — начало XVв. Кожа; тиснение. Прорись; д) пояс. Тверь. XIII-XIV вв. Кожа; тиснение. Прорись; е) фрагмент пояса из погребения великой княгини Евдокии Дмитриевны, вдовы Дмитрия Донского, в Вознесенском соборе Московского Кремля. 1407. Кожа; тиснение. Украшен изображениями двунадесятых праздников. Музеи Московского Кремля; ж) захоронение с кожаным поясом и парамандом из Спасо-Преображенского собора Московского Кремля. Конец XIV в. Найденов 1836 г. Прорись. План, разрез       

                  

[168]

                  

толстой кожи, к левому верхнему углу которой прикреплен длинный кожаный ремешок с узлом на конце, а к правому — петля; с их помощью изделие закреплялось на теле (ил. 57). Никаких соединений с поясом не было: это хорошо видно и на рисунке, зафиксировавшем погребение целиком в момент обнаружения[107]. В связи с этой уникальной находкой необходимо отметить упоминание в берестяной грамоте № 648 в Новгороде среди перечисленных в ней церковных или священнических принадлежностей оперсника[108]. Исследователи грамот считают, что под оперсником следует понимать, видимо, параманд. В этом случае текст берестяного документа является самым ранним упоминанием в письменных источниках такого атрибута монашества, как параманд, поскольку грамота датируется рубежом ХП-ХШ вв.[109]

Таким образом, среди монашеских захоронений выделяются следующие комплексы: только с кожаным крестом (наиболее многочисленная группа); только с монашеским поясом; с крестом и поясом; с поясом и парамандом. Если среди первой группы возможны погребения простых монахов, то во всех остальных случаях мы встречаемся с захоронениями монахов высоких рангов или членов княжеских семей, принявших постриг перед смертью.

Материалов для изучения обряда погребения священнослужителей крайне мало. Письменные источники умалчивают об использовании каких-либо атрибутов при их захоронении, независимо от ранга умершего. Археологические данные несколько более информативны, но пока немногочисленны. Так, в 1936 г. в алтаре Апостольского придела Киевской Софии в погребении № 15 были найдены остатки богатых облачений, шитых золотом. Известно, что эта часть храма служила усыпальницей для

 

 

57. Параманд из захоронения Спасо-Преображенского собора Московского Кремля. XIV в. Свиная кожа; тиснение. Украшен изображениями двунадесятых праздников. Найден в 1836 г. Музеи Московского Кремля    

                  

[169]

                  

епископов в XII-XIII вв. (последнее захоронение здесь совершено в 1280 г.). Фрагменты относились к культовой одежде, по-видимому, епитрахили. Исследователи предположили, что фигуры святых были нашиты на епитрахиль попарно один над другим, а промежутки между ними заполнены растительным орнаментом, основным мотивом которого является «древо жизни». Предполагаемая же композиция Оранты между двумя ангелами (всего найдено восемь фрагментов с фигурными изображениями) могла относиться к другим церковным одеждам. Датируются обнаруженные остатки облачений XII в.[110]

При раскопках в новгородском Софийском соборе в одном из каменных саркофагов были найдены останки мужчины в хорошо сохранившихся богослужебных одеждах[111]. Вопрос об атрибуции этого захоронения пока остается открытым, но принадлежность его одному из новгородских архиепископов второй половины XIV — первой трети XV в. не вызывает сомнения[112]. В состав облачений погребенного входили фелонь-полиставрий (крещатые ризы), белый омофор, расшитая золотом и шелками палица, белый клобук с золотыми ряснами, сафьяновая обувь[113]. В данном случае характер погребения на основе находок и данных летописей определяется четко.

Несомненно, что к такого же рода захоронениям относятся те, в которых находились не только остатки культовых одежд, но и атрибуты христианской религии или церковные вещи. Так, при раскопках на усадьбе Трубецких в Киеве было зафиксировало несколько интересных погребений. Одно из них (в деревянном гробу) содержало остатки парчовой ткани, густо покрытой золотыми протканными звездочками. На груди скелета лежал крест-энколпион[114]. В другом погребении среди прочих вещей находилась яшмовая иконка, украшенная барельефным изображением Христа. В третьем захоронении в головах погребенного лежала прорезная крышка кадила, на ней чередовались изображения четырех крестов с четырьмя фигурами евангелистов[115]. Интересно одно из погребений Белгородки под Киевом, совершенное в белокаменном саркофаге с редчайшей для территории Древней Руси орнаментированной крышкой. В саркофаге были найдены остатки тканей с золочеными украшениями. Наличие на внутренней стенке гроба изображения голгофского креста позволило отнести захоронение к епископским XII в.[116] Редким для средневековых грунтовых кладбищ является погребение XI — начала XII в. с орудиями самоистязания (веригами), обнаруженное в Ярополче-Залесском[117]. Скорее всего, здесь был захоронен монах.

К XII-XIV вв. относится погребение с литым металлическим образком (с изображением архангела Михаила), зафиксированное при раскопках храма в Старой Рязани еще в 1836 г. Трудно интерпретировать находку, лишь кратко упомянутую среди других материалов[118]. В Вышгороде под Киевом были обнаружены останки в шиферном саркофаге с перстнем и медной церковной печатью, которое авторы работ отнесли к XIII-XV вв.[119] Погребение священнослужителя XV-XVII вв., найденное в Звенигороде (Львовская область), сопровождали цинковая чаша, дискос и железная звездица — все эти предметы        

                  

[170]

                  

лежали возле головы[120]. Крайне редкими являются захоронения с четками, ишь однажды таковое было обнаружено на позднем кладбище XVI-XVII вв. возле Иоанновского собора в Пскове[121], отнесено оно к монашеским.

В инвентаре средневековых городских захоронений отмечены находки бытовых вещей, но они крайне редко использовались в обряде, что не позволяет говорить об устойчивой традиции, а скорее, свидетельствует о профессиональных навыках или привычках погребенных людей.

Встречены в инвентаре захоронений гребни. Костяные гребни найдены в двух могилах древнерусского периода в Киеве[122], деревянный гребень зафиксирован в саркофаге владимирского митрополита XIII в. Сиона[123]; такой же двусторонний гребень обнаружен в погребении XVI в. в Зарядье (Москва)[124]. Ножи зафиксированы в детском захоронении XIII-IV вв. в Гродно[125], в погребении XVI в. у церкви Никиты на Яузе в Москве[126]. К этому же времени относится погребение из раскопок на Дворище Новгороде, где у головы костяка лежал точильный брусок с отверстием на конце[127]. Кресала для высекания огня были найдены в захоронениях XVI в. Десятинной церкви в Киеве[128].

Анализ вещевого материала городских захоронений средневековой Руси дает возможность проследить то, о чем умалчивают письменные источники, — наличие значительного числа черт языческого ритуала похорон в христианских погребениях. Археологические данные позволяют проследить на протяжении длительного времени всю динамику развития такой детали обряда захоронения, как инвентарь, выявить признаки и проявления синтеза языческих и христианских верований в погребальной культуре средневековья.

Первая часть третьей главы посвящена достаточно подробному анализу пережиточных черт языческого обряда, прослеживаемых по инвентарю и другим деталям погребений на христианских грунтовых кладбищах в некрополях. Помещение в могилу, в погребальные сооружения или в засыпку могильной ямы угля, битой посуды, сосудов с остатками тризны, хлебных злаков, амулетов, использование при этом бересты и т. п. — все го, несомненно, свидетельствует о том, что в первоначальный период формирования христианского обряда захоронения в значительной степе — и еще сохранялись многие черты ритуала языческой поры. Наличие богатого инвентаря в виде дорогих привозных тканей и украшений из драгоценных металлов можно также связывать с верованиями и традициями дохристианского времени. Однако не исключено, что это может быть также признаком социальной принадлежности погребенного.

В других разделах третьей главы впервые анализируется инвентарь не только светских лиц, но и такой группы средневекового городского населения, как священнослужители и монашествующая братия. Анализ письменных источников и немногочисленных на сегодняшний день археологических данных помогает восстановить ритуал и атрибутику этих погребений, выявить их особенности.        

                  

[175]

                  

                  

1. Развитие городского погребального обряда как составная часть религиозных представлений населения средневековой Руси.

 

Изучение истории развития городского погребального обряда средневековой Руси (XI-XIV вв.), впервые предпринятое в данной работе, приводит к выводу о сложности и длительности происходивших в этой области процессов. Исследование, основанное на материалах археологических раскопок и письменных данных, позволяет сегодня достаточно полно реконструировать весь обряд захоронения жителя средневекового русского города от момента его смерти до погребения.

Здесь необходимо хотя бы конспективно описать в общих чертах ритуал захоронения, не вдаваясь в подробности, рассмотренные в основной части работы.

После того как горожанин умирал, его тело прежде всего обмывали водой (с монахов при этом было запрещено снимать одежду и видеть их обнаженное тело), а затем обряжали в соответствующие званию и положению одежды: монахов — в монашеские соответственно их ступени, священнослужителей — в облачения, которые использовались ими при отправлении церковных служб. В грунтовых захоронениях рядовых граждан средневековых городов остатки одежды настолько незначительны, что не позволяют с уверенностью реконструировать ее состав. Более информативны в этом отношении материалы захоронений из храмов-усыпальниц, где в могилах князей и других представителей городской знати сохранились фрагменты платья и саванов из дорогостоящих привозных, чаще всего итальянских и восточных, тканей.

Затем тело, подготовленное к погребению, доставляли к месту захоронения (после отпевания в церкви) на освященной церковью земле. До могилы тело несли на кладбище или в деревянном гробу (затем в нем и совершали погребение), или, если хоронили просто в грунтовой яме без дополнительного погребального сооружения, на одре — плоском щите из досок. Когда захоронение совершалось в храме-усыпальнице, то тело, как правило, доставляли в храм в деревянном гробу или на одре (с XVI в.) и затем, после отпевания, перекладывали в каменный саркофаг или кирпичную гробницу или аркосольную нишу, либо в раку — в зависимости от выбранной формы захоронения. На грунтовых кладбищах способы маркировки могил в домонгольское время остаются неизвестными. С XIV в. для этого начинают широко применять каменные намогильные плиты. После помещения тела в могильную яму ее засыпали, сверху прикрывали плитой, украшенной орнаментом, а с конца XV столетия и снабженной эпитафией. 

                  

[176]

                  

Как отмечались некоторые из расположенных в храмах захоронения, особенно в начальный период формирования в них некрополей (XI- XIV вв.), сказать трудно. В основном это касается погребений, расположенных под полом храма, а также в замурованных аркосолиях, с росписью на закрывающих их стенках. Достаточно поздние, XIV-XV вв., упоминания о надгробных памятниках в интерьере храмов не позволяют пока предполагать их использование в более раннее время. Появление надписей на крышках саркофагов, даже если они располагались в уровне пола и были обозримы, также относится только к началу XVI в.

Эта схема обряда погребения, прослеживаемая по археологическим данным и письменным источникам средневековья, сохранилась и до наших дней. Представляя собой лишь канву, по которой совершались погребения XI-XVI вв., она, как свидетельствует археология, во многих деталях, практически не оговариваемых в письменных источниках, являла собой очень разнохарактерную и не отличавшуюся единообразием систему. Это позволяло, особенно в начальный период формирования обряда, достаточно свободно трактовать многие его детали при соблюдении нескольких основополагающих обязательных условий.

 

2. Черты религиозного синкретизма в городском погребальном обряде.

 

Проникновение и становление христианской религии на Русь было сложным и длительным процессом, охватившим первоначально (в конце X-XI вв.) в основном лишь территорию Среднего Приднепровья и Новгород. Очень трудно в XI в. христианство проникало на северо-восток Руси. На рубеже X-XI вв., во время правления киевского князя Владимира, большинство населения Руси подверглось христианизации, но принятие новой религиозной системы не было ни повсеместным, ни глубоким. Значительная часть населения, внешне приняв культовую реформу, внутренне сохраняло свои старые верования.

В исторической литературе неоднократно отмечалось, что для русских христиан независимо от периода, в котором они жили — в первые века христианизации или в XIX столетии, — в той или иной степени было характерно двоеверие. Достаточно часто это отмечала и церковная обличительная и поучительная литература разного времени. Отсутствие серьезных разработок, посвященных проблемам двоеверия, взаимопроникновения двух религиозных систем — старой, языческой, и новой, христианской, — часто приводит к упрощенному взгляду на многие вопросы из области верований человека средневековой Руси. Это становится особенно очевидным при изучении истории становления городского погребального обряда после принятия христианства. Связанные с ним материалы как нельзя лучше демонстрируют всю сложность изменений, происходивших в сознании людей под влиянием новой религиозной системы.

Вопросы средневекового городского ритуала захоронения во всей его полноте и сложности практически не нашли отражения в российской исто-      

                  

[177]

                  

риографии. Поэтому удивляет наличие в ней устоявшихся суждений о некоторых деталях погребального обряда, которые не вызывают у большинства историков сомнений. Изучение же литературы показывает ошибочность многих кочующих из издания в издание положений, где, как правило, считается, что принятие христианства повлекло за собой введение новой погребальной культуры в городах, унифицированной повсеместно и во всех деталях, и, что самое главное, строго соблюдаемой на всех уровнях.

Изучение фактического материала средневековых некрополей дает картину очень сложную и неоднозначную. Формирование христианского ритуала погребения, шедшее под византийским влиянием, несомненно, в первую очередь сохранило многое из славянского язычества. Черты религиозного синкретизма в городском обряде захоронения средневековой Руси наиболее четко прослеживаются в домонгольский период. Именно этим объясняется сохранение значительной частью городского населения в XI-XII вв. обычая погребения в курганах за пределами древнерусских городов, поблизости от их укреплений. Безусловно, сказывалась и слабая распространенность в это время христианства, его еще не глубокие корни на русской почве по сравнению с языческими представлениями, многочисленные примеры чему мы находим в археологическом материале жилых городских слоев. Начавшийся в XI в. процесс формирования городских кладбищ возле христианских храмов и усыпальниц внутри них также не был свободен о» влияния древних представлений об обряде захоронения представителей всех слоев феодального общества. Необходимо отметить, что пережиточные черты языческого ритуала погребения прослежены в основном в инвентаре захоронений и в соблюдении некоторых деталей языческого обряда похорон. Эти черты отмечены как в рядовых грунтовых погребениях городских кладбищ, так и в могилах престижных некрополей представителей верхушки городского населения.

Многочисленные примеры сохранения старых языческих представлений при совершении похорон были рассмотрены в третьей главе достаточно подробно. Все эти примеры говорят о том, что долгое время после принятия христианства на Руси церкви не удавалось ввести твердые принципы в погребальный обряд и изжить исполнение при похоронах ритуальных действий языческой поры. Эти пережитки, зафиксированные при археологическом изучении средневековых погребений, наиболее ярко представлены в домонгольский период. Но следы многих из них можно встретить и в более позднее время, вплоть до конца XIX в.

 

3. Динамика развития христианского погребального обряда в XI-XV вв.

 

По археологическим данным крайне интересно проследить динамику развития городского погребального обряда на Руси в XI-XVI вв. Прежде всего стоит отметить зависимость формирования новой погребальной обрядности от самого процесса христианизации русских земель, шедшего достаточно трудно и долго, что уже отмечалось выше. Это подтверждает-    

                  

[178]

                  

ся наблюдениями за развитием культовой архитектуры в древнерусских городах, вокруг которой (или внутри ее) сразу начинают формироваться кладбища и некрополи на новых принципах, в отличие от сохранившихся вплоть до начала XIII в. городских курганных могильников. Напомним в качестве примера, что для XI в. известны христианские городские кладбища и некрополи в храмах только четырех центров — Киева, Чернигова, Переяслава-Хмельницкого и Новгорода. В дальнейшем с усилением пропаганды христианства и организационной деятельности церкви расширяется и территория, подвергшаяся культовой реформе.

Уже в первоначальный период формирования христианского ритуала захоронения наряду с несколькими общими правилами совершения похорон (на освященной церковью земле, головой на запад, в могильной яме и т. д.) археологически четко фиксируется использование значительного числа типов погребальных сооружений и отдельных деталей обряда, в том числе и из ритуала языческого времени. Долгое время, вплоть до середины XIII в., церковь так и не смогла ввести хоть какое-то единообразие в погребальный обряд, включая все его детали, даже самые мелкие. Начало этого процесса наметилось только в XIV-XV вв. Ритуал захоронения длительное время был в стадии формирования, что отразилось, например, в применении даже в пределах одного кладбища или некрополя в храме очень разных типов погребальных сооружений и деталей обряда. Выше уже рассматривались характерные для периода XI — первой половины XIII в. захоронения на городских кладбищах в простых грунтовых ямах с частичной огородкой тела (из камня и дерева), с обертыванием тела берестой, под каменными плитами и изредка в каменных саркофагах. Не менее разнообразны формы погребений в храмах-усыпальницах, где можно встретить захоронения в каменных саркофагах, кирпичных гробницах, изредка в деревянных колодах в подпольном пространстве, в раках и кирпичных гробницах в интерьере церкви, в аркосольных нишах нескольких разновидностей. Значительны в этот период и пережитки языческого ритуала похорон в виде отдельных деталей, отмеченных во второй главе.

Середина XIII — начало XIV в. являются достаточно четким рубежом в истории развития христианского обряда погребения в средневековых городах Руси. Исследователи отмечают, что монголо-татарское нашествие стало причиной значительного укрепления позиций новой религиозной системы в русских землях. Церковь как наименее пострадавшая от ига часть государственного организма, в том числе и материально, стала организующим и объединяющим началом в жизни средневекового русского человека. С этого времени происходят значительные изменения в ритуале захоронения городского населения Руси, который упрощается и в котором намечаются элементы единообразия, окончательно сформировавшиеся уже за пределами хронологии нашей темы. На обычных грунтовых кладбищах XIV-XVI вв. встречаются преимущественно погребения в деревянных гробах (колодах или ящиках), часто уже под могильными плита-      

                  

[179]

                  

ми. Возможно использование и деревянных крестов для отметки могил, но данных для такого утверждения нет. В храмах-усыпальницах XIV- XVI вв. наиболее массово использовались каменные саркофаги в основном антропоморфной формы (Москва и Подмосковье, Рязань, Суздаль) и ладьевидные (Новгород и его округа). В XIV в. известны лишь два случая устройства аркосольных ниш для погребений в них — церковь Лазаря в Новгороде и Успенский собор в Московском Кремле. Прекращается использование кирпичных гробниц в подпольном пространстве и в интерьере храмов, хотя устройство рак отмечено достаточно часто. Значительно реже в этот период применяются детали ритуала захоронения языческого времени, однако его отголоски еще фиксируются.

 

4. Погребальный обряд как отражение социальной структуры средневекового городского общества.

 

В российской историографии XX в. крупные разработки о развитии русских городов и городской жизни периода русского средневековья редки. В них рассматриваются исторические корни многих явлений городской жизни, пути их развития, преемственность традиций. Но среди явлений материальной культуры, рисующих образ жизни в XI-XVI вв., практически никогда не встречаются данные о погребальном обряде. Между тем всесторонний анализ типов погребальных сооружений, ритуала захоронения и сопровождающего инвентаря позволяет сделать ряд наблюдений не только о религиозных представлениях людей средневековья, но и о социальной структуре городского феодального общества. Археологические материалы по погребальной практике Руси XI-XVI вв. позволяют проследить ее развитие как в религиозном, культурном, так и в социальном планах. Этой возможности не дают письменные источники, которые представляют нам взгляды лишь определенной части феодального общества, как правило, его высших слоев. В классовом обществе погребальный обряд всегда отражал социальную структуру населения и показывал наличие, с одной стороны, зажиточной верхушки горожан, а с другой, — значительного числа средних и бедных слоев населения.

Практически с первых шагов развития христианского ритуала захоронения в древнерусских центрах в нем фиксируются признаки имущественного неравенства. Одним из основных критериев для определения социального положения умершего может служить объем затрат при создании погребального сооружения, на погребальные одежды, инвентарь, то есть на совершение обряда похорон. Немаловажную роль играло и место захоронения. Интересно отметить, что уже в домонгольское время четко проявляются различия в погребениях разных социальных групп городского населения Руси. В этот период (XI-XIII вв.) можно говорить о двух основных группах городских захоронений.

К первой группе погребений — прежде всего по месту захоронения, сложности, разнообразию и дороговизне гробов, погребальной одежды    

                  

[180]

                  

или инвентаря — относятся захоронения князей и членов их семей, высших церковных иерархов, посадников, монашествующей братии. Для них используются главным образом храмы-усыпальницы (их основные и вспомогательные помещения), дорогостоящие каменные саркофаги (монолиты, составные), кирпичные гробницы, аркосольные ниши, раки. При совершении обряда похорон используют богатые одежды из привозных тканей и парадные облачения (у священнослужителей), атрибутику монашества и т. д.

Вторую группу составляют погребения, принадлежавшие населению со средним и низким достатком. Их могилы размещаются или на прилегающих к храмам участкам, отведенным под кладбища, или за пределами городских укреплений, в курганных могильниках городов. В обряде похорон этой части населения часто вообще не используются гробы (просто могильные ямы, иногда с частичной огродкой из камня или дерева, иногда в бересте) или используются простые деревянные погребальные сооружения (колоды или ящики). Именно эта часть городского населения в домонгольское время сохраняет в ритуале погребения многие детали языческого обряда, хотя в захоронениях первой группы это также имеет место.

В последующее время, в XIV-XVI вв., идет процесс создания централизованного государства с единой системой экономики и управленческим аппаратом. В результате этого формируется единый класс феодалов Русского государства. Особенно сложным по структуре класс феодалов стал в XVI в. Интересно, что это нашло отражение и в погребальном обряде, несколько упростившемся в период после монголо-татарского ига. Согласно археологическим данным теперь можно выделить три группы городских средневековых захоронений. Прежде всего отметим, что наиболее пышным и богатым остается в это время ритуал захоронения представителей семей великого князя (впоследствии, с 1547 г., царской семьи) и удельных князей и высших церковных иерархов. Здесь, как и в домонгольский период, используются дорогостоящие каменные саркофаги, драгоценные привозные ткани для одежды и саванов, редкие, в основном западноевропейского производства, ритуальные сосуды.

В то же самое время верхушка правящего класса — семьи служилых князей и бояр — совершает погребения своих представителей главным образом на монастырских кладбищах и в некрополях (Чудова, Новодевичьего, Новоспасского, Богоявленского и других монастырей), а также на городских кладбищах. Причем, как правило, это захоронения в деревянных гробах в могильной яме, покрывавшейся после засыпки гроба в яме каменной плитой с орнаментом и эпитафией. Только в последнее десятилетие XVI в. отмечены захоронения простых людей под дорогими белокаменными плитами (сын палача, сын кожевника, служилый пушкарь-инок), но эти случаи еще крайне редки.

К третьей группе погребений городского населения в период XIV- XVI вв. относятся захоронения рядовых горожан в могильных ямах с

 

размещено 22.10.2007

---