К дню Памяти и Скорби
«…Я три державы покорил»
Ветеран войны Валентин Андреевич Вагин, а по-простому – Андреич, был моим соседом. Длилось это более четверти века, Андреич – человек ершистый – для окружающих, как сказочная избушка, виделся в разных ипостасях, но мы с ним ладили замечательно, и я его с громадным теплом вспоминаю.
О Войне разговаривали много. Правда, когда Андреич выпьет, заливая – то ли боль от ран, то ли тяжкие воспоминания, рассказы становились с элементами фантазий. Но и тут все было непросто. Помню, как-то остался без ключа, родные еще не подошли, маюсь у двери – Андреич идет, выпивши. Завёл меня к себе, руки не слушались – долго возился с яичницей для гостя, но язык был свободен…
«Я, Игорь, японского императора в плен брал! Хватаю его за грудь, и говорю ему: «Ах, ты, п…здюшка!»
Долгие годы я улыбался всякий раз, вспоминая этот случай, и только на днях понял: не японского! Китайского императора Пу И Андреич имел в виду, тринадцать лет после Войны прослужив в Монголии. Именно его японцы держали здесь как «правителя» марионеточного государства Манчжоу-го. Наши действительно «накрыли» Пу И при попытке бегства и выдали китайцам.
О роли Андреича в этой истории, если он тут как-то был задействован, ничего не знаю до сих пор.
А если бы и не брал в плен – подумаешь, грех великий! Чужих орденов Андреич не носил (своих хватало), воинских званий с лишней звёздочкой на погонах - не присваивал. А насчет баек – их хватало в армии и в годы моей службы, в солдатских разговорах легко было выделить ходячие, явно фантазийные, сюжеты.
Андреич же – герой современного русского эпоса. Не богатырь, с репутацией институтки, а такой, какой есть: невысокого роста, жилистый, худущий, пьющий, когда надо – злой русский мужик, «окопный лейтенант», который в свои 19 ухватил за горло фашистскую гадину, и не отпускал, пока не додавил в 45- м.
Воспоминания В.А. Вагина
Первый день войны
Я был тогда курсантом Хабаровского артиллерийского училища. Незадолго до начала войны – в мае – нас перевели к самой границе – в Черновцы. 22 июня утром я вернулся из наряда по столовой. Только сапоги успел снять – дрогнул потолок, посыпалась штукатурка. На мое счастье не успел раздеться, и потому выскочил быстро. Спавшим повезло меньше. Рухнула крыша. Курсанты – вчерашние школьники – кричали «мама!», а небо над головой застилали немецкие самолеты. Они надвигались как тучи. Бомбили часа полтора без передышки – посменно, в несколько приемов. Тихоходы, сделанные из фанеры, и наши истребители горели как мотыльки, и мало чем могли помочь.
Не могу сказать, как велики были потери после первого налета. Не было никаких сборов и построений, чтобы эти потери подсчитать. Мы, кто оказался поблизости, просто примкнули к воинской части, уже получившей боевой приказ и начали отступление.
Первый год войны
Первый год войны отступлением и запомнился. Нас бомбили, перерезали дорогу, а мы шли и шли. Не помню, сколько. Казалось, это длится бесконечно; сколько-нибудь твердой руки в командовании частями весь этот год не чувствовалось. Кто поактивнее из младших командиров – собирал вокруг себя группу бойцов, так и двигались в общей колонне. Своих сокурсников я по дороге растерял: кто-то отставал, другие, наоборот, обгоняли, если удавалось пристроиться на попутке. До Киева я дошел в одиночестве, то есть без знакомых лиц. Оттуда нас быстро переправили под Ельню. Здесь формировались полки для отпора немцам на московском направлении.
Чувства и желания на войне
Постоянным на войне было чувство страха и желание выспаться. Умирать не хотелось никогда, и каждый снаряд «оттуда» словно проходил через душу. Что же касается сна… Расставил в окопе ящики из-под снарядов, укутался шинелью, всю ночь ворочаешься от холода – и так четыре года. Землянки рыли только для начальства. Исключением были дни на марше, когда изредка удавалось остановиться в деревне. Спали вповалку на полу, но и это считалось удачей. Помню случай, когда люди, измученные такой жизнью, засыпали прямо на ходу. Однажды во время перехода в Карпатах ко мне обратился боец:
- Товарищ лейтенант, разрешите подержаться за ремень?
- Держись – говорю. Иду дальше, он сзади болтается. Вдруг слышу странные звуки. Оглянулся – храпит, подлец! Имелись и другие проблемы. Голода мы, правда, не испытывали – кормили, как на убой, жаловаться грех. Но зато холод был обычным состоянием. Зимой даже валенки не спасали – разбухали от сырости. Мы их выкидывали и просили вернуть сапоги. Возьмешь на два размера больше, соломы и старых газет туда – так пережили морозы, от которых умирали немцы. Много было и вшей. Я последних выловил на себе в сорок шестом году.
Люди на войне
На войне отношения между людьми были человеческие. И командир не был для нас волком, да и друг с другом ладили. Ни о какой дедовщине ни во время войны, ни после я не слышал. Война делала людей ближе, дарила радость неожиданных встреч. В канун 1945 года, будучи командиром роты связи, ехал я на мотоцикле – выполнял очередное задание. Смотрю – на обочине женщина в форме голосует… Да это ж… Зойка! – одноклассница моя, за одной партой сидели. Нашлось, о чем поговорить – столько лет не виделись. Были и другие встречи. Примерно в то же время познакомился с Л.И.Брежневым, тогда – начальником политотдела 18-й Армии. Знакомство не могло быть слишком близким – лейтенант с полковником в обнимку не ходят, но сидеть за одним столом случалось.
Награды на войне
Награды, как правило, давали за дело: выполнил приказ – получай. Я однажды ходил в разведку – целый батальон «нашел». Его от нашего полка немцы неожиданным прорывом отрезали. Я, как командир разведгруппы, помог наладить связь, за что получил орден Красной Звезды. Бывали и забавные случаи. Как-то отправился я с проверкой на промежуточный узел связи. На таких – личного состава – одна радистка. Дождило, туман, да и дело ближе к ночи. Видимость плохая. Сидим, вдруг откидывается брезентовый полог, и кто-то задом вползает к нам. Развернулся – немец! Тоже связист, и телефон под мышкой. Понял, что не туда попал – тут же руки поднял ( мы, когда тянули линию, немецкий кабель использовали, вот он и ошибся). Я – старший, мне возиться с пленным было некогда. Обращаюсь к радистке – она руками машет. Дал ей пистолет – не бойся, говорю. Веди его в штаб! Девчонка возвращается оттуда уже с медалью «За боевые заслуги». Сразу и вручили. Поневоле мелькнет мысль: нет бы сам пошел…
Русские идут…
Когда мы вошли на территорию Европы, жители относились к нам по-разному. Чехи принимали хорошо, поляки ненавидели, а немцы боялись. У чехов много было сопротивленцев, этим объясняются их симпатии. Поляки же все воспринимали в штыки. Что не попросишь – нету. Доходило до откровенного вредительства. Один поляк как-то пропахал борозду на месте полевого аэродрома, и самолет воткнулся носом в землю. Я приказал отправить этого подонка в контрразведку, а там разговор короткий – повесили его. С немцами было проще. Когда мы проходили по городам, во всех домах торчали белые флаги. Они думали: раз Иван пришел, будет повсюду грабить и насиловать, и старались без нужды не высовываться.
День Победы
О Победе узнали ночью. Привел нас двоих ночевать к себе чешский полицейский. Вдруг грохот и пальба в городе. Мы вооружились, думали – опять немцы прут, да и чеху веры было мало. Спотыкаясь в темноте, выбрались на улицу. А там смотрим – полуголый солдат автоматные очереди пускает в небо и орет: «Победа!»
На следующий день я уехал в Москву. Сыт был войной по уши.
Эпилог
Из армии уволился Андреич в 1958. Дядя-генерал, близкий знакомый Брежнева, сумел пристроить племянника в Академию. Но Андреич оттуда вылетел, поцапавшись с полковником – соседом по комнате. Так на всю жизнь младшим офицером и остался.
Потом, до своих 70-ти вкалывал на «гражданке» на простых, «невидных» должностях.
В 2002 году я работал деревенским учителем. Приехала в гости мама, и рассказала, что Андреич умер, не дожив две недели до восьмидесяти лет.
Материал И.В. Нестерова
Воспоминания и дневники ветеранов Великой отечественной войны
распечатать
Смотри также:
