В Павловском районе Нижегородской области, на берегу Оки, в нижнем ее течении, расположен небольшой город Горбатов (2230 жителей на 1 января 2010 г.[1]). Приобретение им городского статуса связано с губернской реформой Екатерины II и относится к 1779 г.  В нижегородских краеведческих изданиях различного характера (популярных, учебных, справочных), распространена версия о происхождении названия города от фамилии ее владельца – «князя А. Шуйского-Горбатого». Такое толкование содержит новейшее издание, посвященное топонимии Нижегородской области[2]. Утверждение этого мнения связано с именем известного горьковского ученого доктора географических наук Л.Л. Трубе, работы которого заслуженно пользуются признанием[3].

      Необходимо отметить, что данная трактовка сформировалась у него не сразу. Так, в книге 1954 г., читаем: «История горда Горбатова начинается с XVI в. от небольшой деревни, называвшейся Мещерской порослью. В 1672 г. эта деревня была переименована в село Горбатово…». Объяснение названия здесь отсутствует[4]. Князь Горбатый появляется в специальной топонимической работе 1962 г.: «Горбатов (…) – название получил по фамилии князя А. Шуйского-Горбатого. Здесь было его вотчинное владение первоначально под названием Мещерская Поросль… После опалы Шуйского-Горбатого Иван Грозный в 1565 г. передал его во владение Суздальскому Спасо-Евфимьеву монастырю»[5]. В позднейших работах Л.Л. Трубе эта версия сохранялась[6].

      Более полный рассказ содержит научно-популярное издание «Города нашей области» (1974 г.), вышедшее под редакцией Л.Л. Трубе. Автор очерка «Горбатов» С.П. Завирущев сообщает: «В XVI в. на месте, где теперь находится Горбатов, были поместья одного из потомков нижегородских князей Андрея Михайловича Шуйского-Горбатого. Андрей Горбатый некоторое время  был псковским наместником. По характеристике, которую дает Шуйскому-Горбатому и его людям летописец, мы узнаем, что “дела его были злы на пригородах и сам он свиреп как лев, а люди его как дикие звери”. После смерти великого князя Василия III Горбатый состоял во главе боярского правления и так восстановил против себя малолетнего Ивана IV, что последний, будучи царем, в 1565 году имения Горбатого отобрал в казну. В этом же году Иван IV пожаловал Суздальскому Спасо-Евфимьеву монастырю земли, среди которых упоминалась и деревня Мещерская Поросль, расположенная на правом берегу Оки и числящаяся в составе поместья Андрея Шуйского-Горбатого. На месте этой деревни и возникает населенный пункт Горбатов»[7]. Книга «Города нашей области» приобрела широкую известность. Влияние очерка о Горбатове чувствуется в более поздних изданиях не только краеведческого характера[8]. Такой же рассказ находим в статье о городе Горбатове, представленной популярной интернет-энциклопедией «Википедия»[9].

       Отметим новые, по сравнению с работами Л.Л. Трубе, сведения. Во-первых, князь приобрел полное имя и отчество. Во-вторых, вотчина превратилась в поместье. В-третьих, появились биографические сведения (наместник в Пскове, глава боярского правления[10]) и личностная характеристика (злой человек). В-четвертых, указывается на происхождение от нижегородских князей.

       Следует указать, что данная традиция трактовки названия города характерна не только для краеведческой литературы. Так, автор известного специалистам дореволюционного труда по генеалогии и истории княжеских родов Северо-Восточной Руси А.В. Экземплярский отметил, что Горбатые «дали своей фамилией или прозвищем название селу Горбатову…Село Горбатово прежде было деревней, которая называлась Мещерской  Порослью; в 1672 году, по учреждении в Нижнем Новгороде епархии, в этой деревне воздвигнута была церковь во имя св. Евфимия – и явилось таким образом село Горбатово, по прозвищу владевших им князей Шуйских»[11].

      Для начала напомним читателям кто такие князья Горбатые. Они действительно являлись представителями суздальско-нижегородских Рюриковичей и относились к младшей линии (потомков князя Семена Дмитриевича) старшей ветви этого княжеского дома. Старшую линию той же ветви (от князя Василия Дмитриевича Кирдяпы) представляли князья Шуйские. Все они происходили от Дмитрия Константиновича, великого князя нижегородского (1364 – 1383 гг.), правителя одного из крупнейших княжеств Северо-Восточной Руси.

      Родоначальником фамилии Горбатых был Иван Васильевич Горбатый. В конце 40-х гг. XV в. он стал служилым князем московского великого князя Василия Васильевича Темного. Это событие явилось одним из этапов постепенного отказа суздальских Рюриковичей от борьбы с Москвой за восстановление независимости своего княжества, которая проходила с конца XIV в. Результатом был их переход в статус служилых князей[12]. Вассальное положение Ивана Васильевича было закреплено пожалованием ему его же суздальской «отчины», а также земель Городецкого княжества (составной части бывшего великого княжества Нижегородского). Почти полный внутренний суверенитет владений был обусловлен военной службой московскому государю[13]. Городец не мог стать центром владений, т. к. не возродился после разгрома татарами Едигея (1408 г.). По-видимому, управление было сосредоточено в городке Юрьевце на Волге.

       Со временем полнота прав на родовые вотчины потомков Ивана Васильевича подвергалась серьезному ограничению. Владения дробились между наследниками и различными путями переходили в собственность великого князя, позднее – царя. Однако родовые земли в собственности Горбатых оставались[14].

     Что известно современной науке о землевладении князей Горбатых в низовьях Оки? В договорной грамоте, зафиксировавшей пожалованные Ивану Васильевичу земли, указания на эти территории отсутствуют[15]. Размер владений, и объем предоставляемых прав были весьма внушительны. Поэтому передача Горбатым в последующем дополнительных земель на вотчинном или поместном праве из состава бывшего Нижегородское-Суздальского княжества сомнительна. Современные исследования показали, что владения суздальских Рюриковичей вообще не прослеживаются на собственно нижегородской территории, а именно в ее состав входило правобережье нижней Оки. После присоединения княжества Москва в первую очередь дорожила стратегически важным Нижегородским краем и стремилась как можно скорее разорвать его связи с бывшими  повелителями[16].  

       В первой половине – середине XVI в. действовали поколения внуков и правнуков Ивана Васильевича. Из внуков наибольших успехов добились Борис Иванович и Михаил Васильевич Кислый. Оба играли заметную роль в Думе и достигли высшего чина – бояр. Борис умер вскоре после января 1537 г., еще раньше, до 17 июля 1535 г.,  скончался Михаил – младший из внуков Ивана Васильевича[17]. С эпохой Ивана Грозного связано имя сына Бориса Ивановича Александра. Он занял прочное положение в Боярской думе в малолетство Ивана IV, к 1544 г. стал боярином. А.Б. Горбатый находился в родстве со знатнейшими княжеско-боярскими фамилиями, а через одну из дочерей – с царскими домом (ее муж князь Иван Федорович Мстиславский – сын племянницы Василия III). Князь Александр был выдающимся полководцем. Его рати в 1552 г. нанесли решающее поражение татарскому войску под стенами Казани, а сам он стал первым русским наместником в завоеванном городе. Особенным уважением Горбатый пользовался среди деятелей Избранной рады. Вероятно, это стало одной из причин его падения. Введение опричнины началось с обвинения бояр и, прежде всего А.Б. Горбатого, в стремлении лишить Ивана Грозного власти. В феврале 1565 г. Александр и его сын Петр были казнены. На этом род Горбатых пресекся[18].

      Биография Александра Борисовича в чем-то совпадает с данными о «князе А. Шуйском-Горбатом». Он был участником «боярского правления» и пострадал от царя Ивана в 1565 г. Но в период малолетства последнего он еще не обладал таким политическим весом, чтобы возглавить правительство, нет сведений о его наместничестве в Пскове, и, наконец, его не звали Андреем Михайловичем. Более того, среди князей Горбатых люди с таким именем и отчеством не известны. Источники знаю двух Михаилов, оба относились к поколению внуков И.В. Горбатого. Это Михаил Иванович Лапа и Михаил Васильевич Кислый[19]. Первый умер бездетным. Второму некоторые родословцы приписывают сына Сусло, но он умер, вероятно, еще в молодом возрасте.  Во всяком случае, в сохранившейся духовной Михаила Васильевича в качестве наследника упоминается только жена[20]. Псковским наместником из Горбатых был все тот же Михаил Кислый. Однако сведений, о каких либо его злодеяниях в этом качестве нет[21].

       На роль нашего героя удивительно подходит один из родственников Горбатых – это Андрей Михайлович Честокол Шуйский. С внуками И.В. Горбатого (основателя рода Горбатых) он состоял в пятой степени родства. В годы «боярского правления» это действительно одна из ведущих политических фигур. После смерти И.В. Шуйского в мае 1542 г. Андрей возглавил могущественный клан суздальских князей, к которому относились Шуйские и Горбатые. В 1539 – 1540 гг. он был наместником в Пскове. Именно о нем псковские летописи пишут как о «злодее», сравнивая его со свирепым львом, а его людей с дикими зверями. Столкновение с Иваном Васильевичем тоже закончилось для Андрея Шуйского трагически. Однако произошло это задолго до 1565 г. (год конфискации Мещерской Поросли и передачи ее Спасо-Евфимьеву монастырю). В 1543 г. еще молодой Иван впервые проявил свой характер. По его приказу А. Шуйский был убит великокняжескими псарями[22]. Следовательно, последний не мог быть «А. Шуйским-Горбатым» 1565 года.

       Таким образом, в очерке С.П. Завирущева из книги «Города нашей области», получившем широкую популярность, представлен не реальный исторический деятель, а собирательный образ, в котором переплелись детали биографий А.Б. Горбатого и А.М. Шуйского. Однако если мы отбросим, обозначенные выше сомнения, относительно принадлежности Мещерской Поросли интересующему нас княжескому роду, то, казалось бы, более лаконичная информация Л.Л. Трубе (т.е. без подробностей Завирущова) может подходить к А.Б. Горбатому.

       Следует обратить внимание на то, что в основе версии, кроме общих соображений о схожести фамилии и названия населенного пункта, лежат и определенные реалии, а именно дата и сам факт передачи деревни указанному монастырю. Каково происхождение этой информации? К сожалению, приведенные нами краеведческие издания, в силу своего популярного характера, не дают точных ссылок на свои источники. А таковые в действительности существуют.

       В данном случае первоисточником является комплекс материалов, связанный с передачей Суздальскому Спасо-Евфимьеву монастырю земель и угодий в Березопольском стане Нижегородского уезда по реке Оке. К интересующей нас деревне Мещерская Поросль относится три документа. Это указная грамота от 6 апреля 1565 г. царя Ивана Васильевича приказчику дворцовых Павловских сел Тимофею Харлантьеву сыну Усову об отводе указанному монастырю ряда деревень и озер; отводная писцов князя И.Д. Мосальского и Лашука Владимирова архимандриту того же монастыря Савватию на деревни Мещерскую Поросль, Зименки, Костино и др.; выпись из писцовых книг 1564/65 г. князя И.Д. Мосальского и Лашука Владимирова на вотчины монастыря деревни Мещерскую Поросль, Худяково, Костино и др.

       Документы более  десяти лет назад были опубликованы С.Н. Кистеревым и Л.А. Тимошиной в составе специального издания актов Спасо-Евфимьева монастыря XVI – начала XVII вв.[23]. Указная и отводная грамоты были напечатаны уже во второй раз (оба раза по подлинникам, а не спискам). Первая их публикация состоялась в начале ХХ в. в сборнике «Действия Нижегородской губернской ученой архивной комиссии», где А.К. Кабанов представил документы по истории Нижегородского края из фонда Грамот Коллегии экономии (ныне в Российском государственном архиве древних актов, ф. 281)[24]. Писцовая выпись в последнем случае не публиковалась, поскольку отложилась в виде списка в другом фонде (фонд Спасо-Евфимьева монастыря – РГАДА. Ф. 1203). Может создаться впечатление, что именно это местное издание послужило источником информации для исследователей нижегородской топонимии. Но не будем торопиться с выводами.

       Из документов следует, что в 1565 г. Спасо-Евфимьев монастырь получил среди прочего деревню Мещерская Поросль в Березополье Нижегородского уезда «на реке на Оке на усть Мещерской заводи, что была в поместье за Ондрюшею за Михайловым сыном Горбатого». В деревне насчитывалось шесть дворов. Таким образом, происхождение топонима Горбатово-Горбатов от имени ее владельца-помещика становится очевидным. Случай этот, как известно, довольно типичен. Помещика звали Андреем Михайловым сыном и, следовательно,  к князю Андрею Борисовичу Горбатому, действовавшему еще в первой половине 60-х гг. XVI в., он никакого отношения не имел.

       Есть ли вообще связь между Мещерской Порослью и князьями Горбатыми? На этот вопрос мы должны ответить отрицательно.

        Во-первых, как уже отмечалось, среди членов этой фамилии люди с таким именем и отчеством не известны. Во-вторых, в феврале 1565 г. этот род пресекся. В то время как Андрей Горбатый, бывший владелец данной деревни, продолжал здравствовать. Дело в том, что кроме трех указанных документов, он упоминается еще в двух. Это зарядная запись, датируемая периодом от сентября 1565 г. до мая 1566 г. Она фиксировала «полюбовное» решение спорного дела о границах владений Спасо-Евфимьева монастыря и кожуховских бортников. Результатом достигнутого соглашения стала разъезжая этим землям третейских судей Т.Д. Хохлова и Василия Неклюдова от 25 мая 1566 г. В зарядной записи Андрей Горбатого зафиксирован как «послух» (свидетель заключения сделки). Он же присутствовал и на «разъезде» 25 мая[25].

       В-третьих, два последних документа ясно свидетельствуют, что Андрей был (и оставался после конфискации Мещерской Поросли[26]) местным жителем, т. к. в послухи и свидетели приглашались именно такие лица. Они должны были стать гарантом установленных границ и при необходимости подтвердить их авторитетом старожилов. Данное обстоятельство не соответствует положению в обществе князей Горбатых. Как было показано, они относились к верхушке русской титулованной знати. Современник Андрея, Александр Борисович Горбатый, был виднейшим вельможей Ивана Грозного. Поэтому постоянное проживание их в этой местности и добрососедское участие в подобного рода мелких сделках выглядит не естественно.

        В-четвертых, Андрей Горбатого упоминается девять раз в пяти документах и во всех случаях отсутствует титул, следовательно, он не был князем. Даже казненный «за великие изменные дела» А.Б. Горбатый в духовной грамоте самого Ивана IV (1572 г.) упоминается с титулом (речь идет о завещании сыну Федору владений «что были княжо Алексанровские Горбатого»)[27]. Также не соответствует положению князей Горбатых форма имени и отчества. В документах березопольский помещик называется Андреем Михайловым сыном, Андреем или Андрюшей. В собственных рукоприкладствах – Андрейцом. В интересующую нас эпоху уменьшительные формы имени и полуотчества (на –ов, -ев, -ин сын) не применялись к знатным особам. Представители аристократии именовались полным отчеством, оканчивавшимся на –вич.

        Кто же он – человек, имя которого носит город Горбатов? Поместья давались за службу, следовательно, Андрей Михайлов сын был служилым человеком, представителем того слоя общества, который к началу XVIII в. консолидировался в единое сословие дворян. Во второй половине XVI в. шел процесс оформления сословно-чиновной структуры служилого населения. Наиболее привилегированной частью являлся государев двор, в который входили думные и дворцовые чины (бояре, окольничие, дворецкие, казначеи и др.), стольники, стряпчие, жильцы, дворяне московские. Провинциальные служилые были организованы в уездные корпорации, в которых выделялись дети боярские дворовые и дети боярские городовые. Промежуточной группой, олицетворявшей связь центра с провинцией, были дворяне выборные, чья служба лишь время от времени проходила при дворе. Судя по тем фактам, которые известны об Андрее Горбатого, по всей видимости, он принадлежал к одной из двух низших страт, скорее всего к городовым детям боярским.

        Это предположение подтверждается более поздними материалами. Состав уездных дворянских корпораций  фиксировался в специальных документах – десятнях. По Нижегородскому уезду в полном виде дошло три десятни: 1606/07, 1618 и 1622 гг.[28]. В первой из них находим городового сына боярского Гордея Яковлева сына Горбатого  с самым низшим поземельным окладом (100 четей) и одним из самых низших денежных окладов (7 рублей)[29]. Кроме того, сохранились алфавиты к десятням (в том числе к недошедшим), составленные в XVIII в. [30]. В них фигурируют только фамилии без имен и отчеств. Горбатые в алфавитах встречаются на протяжении почти всего XVII века.

        Установить родственные связи, а также детали биографии Андрея не удается. Такая ситуация для данного слоя общества применительно к XVI в., к сожалению, является обычной. Надо полагать, фамильное прозвище Горбатый было довольно распространено. Так, в Дворовой тетради, составленной в середине XVI в. и представляющей собой полный список государева двора, Горбатые записаны по Калуге[31]. В 20-х гг. того же столетия действовал дворцовый дьяк Иван Малой Александрович Горбатый. К посланнику из Польско-Литовского государства в 1567 г. был прикреплен пристав Замятня Горбатый. Известен даже Андрей Горбатый, который в середине 30-х гг. XVI в., находился на службе у стародубского наместника князя Федора Овчины Телепнева Оболенского и вместе с ним попал в литовский плен[32]. Однако достоверно увязать кого-то из них с Андреем Михайловым сыном пока не представляется возможным.

        В своей местности он занимал заметное положение. Об этом свидетельствует приглашение его в качестве свидетеля урегулирования земельных споров. При чем из шести – восьми свидетелей имя Андрея стоит первым (в разъезжей даже раньше имени борисоглебского священника Федора), что говорит о его более высоком статусе.

        Вернемся к вопросу происхождения мифа о принадлежности Мещерской Поросли «князю А. Шуйскому-Горбатому». В его решении нам помогла ссылка в работе А.В. Экземплярского, на небольшую заметку «Для истории Горбатова» в «Нижегородских губернских ведомостях» 1847 года. Ее автор Н. Шаганов частично процитировал отводную кн. И.Д. Мосальского и Лашука Владимирова. При этом к имени Андрея Горбатого был добавлен титул «князь», отсутствующий в подлиннике. В сноске указано, что автор пользовался «засвидетельствованной копией» из архива Горбатовской городской думы. Поэтому, не ясно присутствовало ли это искажение в списке или являлось продуктом осмысления документа Н. Шагановым. Необходимо отметить, что сам автор никаких исторических выводов не привел. За него их сделал редактор Неофициальной части «Ведомостей» известный нижегородский краевед и писатель П.И. Мельников (Андрей Печерский). В сноске к имени «князя» он приписал его к сыновьям Михаила Васильевича Горбатого, указал на происхождение рода от великих князей нижегородских и на отсутствие такого князя в родословцах. Последнее обстоятельство не смутило редактора, и в другой сноске он объяснил происхождение названия города «фамилией старого вотчинника…, а не тем, что здесь гора имеет форму горба, как до сих пор многие объясняли»[33]. Влияние этой заметки на краеведческие тексты ХХ в. очевидно. Об этом красноречиво свидетельствуют такие элементы как титул, установление связи с местной княжеской династией, колебание между поместьем и вотчиной (в цитате из документа – поместье, в пояснении П.И. Мельникова – вотчина).

       Возможно, первоначально влияние было опосредованным. Общий список литературы в книге Л.Л. Трубе о географических названиях области не упоминает обозначенную заметку, но включает издание «Городские поседения в Российской империи», где с соответствующей ссылкой работа Шаганова приводиться почти полностью[34]. В тоже время здесь пока еще отсутствуют детали биографии Андрея Шуйского. Их мы находим в другом издании из списка Л.Л. Трубе – «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Настольная и дорожная книга для русских людей». Здесь, наоборот владельцем назван А.М. Шуйский, приводятся сведения о нем, включая цитаты из псковского летописания, а Горбатые не упоминаются вовсе и объяснение названия города отсутствует[35]. Ясно, что не составители дорожной книги явились авторами этой версии. Однако откуда они ее позаимствовали, пока нам не известно. Слияние мифического Андрея Михайловича Горбатого с реальным Андреем Михайловичем Шуйским, вероятно, произошло в нижегородском краеведении советского периода.

       Так, слабо обоснованная версия из небольшой заметки в местной газете распространилась в дореволюционных обобщающих трудах, а затем превратилась в общепризнанную «истину».

    В заключении стоит отметить, что это не единственный миф, порожденный дореволюционными краеведами. Особенно заметный и влиятельный вклад внес здесь П.И. Мельников. Некорректное отождествление «старого городка» в описании событий XIII – XIV вв. из местного летописного источника «Нижегородского летописца» (XVII в.) с «Нижним Новгородом старым» в описании событий 40-х гг. XV в. из общерусских сводов XVI в. позволило ему выстроить версию о городе-предшественнике Нижнего Новгорода. А добавление от себя в цитату об оползне из «Нижегородского летописца» оборота «и на старый город», дало возможность объяснить исчезновение этого мифического поселения[36]. К его же работам восходит не подтверждающийся источниками рассказ о метком выстреле пленного «Феди Литвича» в ногайского мурзу во время осады Нижнего Новгорода в 1505 г. и строительстве на месте гибели мурзы Ильинской церкви[37]. Издавая текст купчей записи 1602 г., П.И. Мельников добавил к имени, упомянутого в ней Кузьмы Захарьина сына Сухорука, слово «Минин». Эта фальсификация надолго исказила представления общества об имени знаменитого патриота XVII в.[38]

       Мы не в коей мере не стремимся умалить значение деятельности краеведов прошлого. Они работали в соответствии с современным им уровнем исторического знания в провинции и сделали очень много для развития региональной истории в России (в случае с названием города Горбатова отказ П.И. Мельникова от народной этимологии и обращение к документальным источникам значительный шаг вперед). Наша задача в другом – еще раз обратить внимание на необходимость осторожного отношения к историографическому наследию в области краеведения. Допущения и произвольные трактовки, которые часто встречаются у авторов позапрошлого столетия, в определенной степени оправданы. Однако современный исследователь не в праве позволить себе роскошь некритического заимствования построений своих предшественников.

 

 © П.В. Чеченков

 

Данный текст представляет собой исправленный и переработанный автором вариант более ранней статьи, вышедшей в 2010 г., но сданной в печать еще в 2007 г.: Чеченков П.В. Об одном топонимическом недоразумении // Проблемы исторической демографии и исторической географии. Вып 2. М.-Нижний Новгород: НИЭЛ, 2010. С. 99 – 108.

 

 

 

 

размещено 29.07.2011

---