Елена КОЛЯДА Библейские музыкальные инструменты в восточно- и западнохристианской экзегезе (37.07 Kb)
[9]
Библия, безусловно уникальный и важнейший источник сведений о древнем инструментарии, все же не дает о нем исчерпывающей информации, оставляя немало туманностей и белых пятен. В значительной мере их проясняют и заполняют толкования, возникшие позднее. Из множества постбиблейских комментариев об инструментах, упоминаемых в Священном Писании, большую и информативно насыщенную группу составляют экзегетическое наследие христианских отцов Церкви [1] и труды средневековых теологов, историков и лексикографов. В их трактатах есть немало интересных подробностей, касающихся прежде всего библейских струнных инструментов [2]. Ученые разных эпох и различных традиций: Климент Александрийский, Ориген (III в.), свт. Иоанн Златоуст, свт. Василий Великий, блж. Иероним, блж. Августин, свт. Афанасий Александрийский, Евсевий Памфил, Иларий Великий, Евагрий Понтийский, Иларий Пуатьеский (все — IV в.), св. Андрей Кесарийский (V в.), Аврелий Кассиодор (кон. V-VI в.), Исидор
[10]
Севильский (VI-VII вв.), Беда Достопочтенный (VIII-IX вв.), а также составители византийского толкового словаря «Суда» (X в.) — проявляют удивительное единодушие в определении киннора и невела, отождествляя их соответственно с древнегреческими кифарой и псалтерионом. Поясняя их устройство, и западные (блж. Иероним, блж. Августин), и восточные (свт. Иоанн Златоуст, свт. Василий Великий) богословы сходятся во мнении о расположении и способе крепления струн: у киннора они натягивались снизу, у невела, наоборот, сверху, что, несомненно, сказывалось на характере и качестве звука [3]. Что касается формы, то блж. Иероним, блж. Августин, а вслед за ними средневековые авторы — Кассиодор, Исидор Севильский, Беда Достопочтенный — приписывают невелу схожесть с греческой буквой «D». Относительно способов исполнения преобладает убеждение, что струны невела защипывали пальцами, а на кинноре играли с помощью плектра. Правда, блж. Августин полагает, что при музицировании как раз киннор «носят [на руках] и играют [на нем] руками» [4]. Есть данные о количестве и материале изготовления струн: у киннора, согласно блж. Иерониму, их шесть, и изготовлялись они, как утверждает свт. Василий Великий, из меди [5]. Затрагивается и вопрос исторического происхождения инструментов. Например, блж. Иероним сообщает о заимствовании невела из Египта. Евсевий Памфил говорит, что его изобрели каппадокийцы, следуя ассирийскому образцу.
Из других библейских инструментов в патристической литературе упоминаются шофар, хацоцра, тоф, саббха, сумпониа и па"амоним, разумеется, в ином терминологическом «оформлении» и, как правило, в ином дефинитивном ракурсе. Так, блж. Иероним, стремясь прояснить путаницу, возникшую в результате неверного обозначения шофара и хацоцры в ранних переводах Священного Писания, дает их общее описание и определяет основное назначение, соответствующее ветхозаветным прототипам (Комментарий на Книгу Осии II: 8, 9) [6]. Характеристика тофа как бубна, приведенная у Исидора Севильского, также в целом совпадает с древним прообразом (Этимологии III, 21:2,10) [7]. А вот отождествление саббхи (самбуки) с волынкой (там же, III, 20:7) отражает средневековые представления о данном библейском инструменте. Гораздо более правомерна ее идентификация как тригона (горизонтальной угловой арфы), на что указывает византийская «Суда».
[11]
В святоотеческих писаниях, богословской литературе существует немало сведений и об участии инструментов в богослужении, но большей частью они имеют резко негативную окраску [8]. Известна позиция неприемлемости богословами употребления каких-либо музыкальных инструментов в христианской литургической практике (завет, и по сей день соблюдаемый Православной Церковью). Свою точку зрения они веско обосновывали, справедливо усматривая в инструментальной музыке, во-первых, механическое, а стало быть, лишенное живого духа начало (свт. Иоанн Златоуст, блж. Августин, блж. Феодорит Кирский, Георгий Писида) [9], во-вторых, чувственность, которую привносит звучание разного рода «органов мусикийских» (Климент Александрийский, Исидор Пелусиотский, Фома Аквинский) [10]. Использование инструментов в ветхозаветном обряде теологи объясняли духовной «немощью» народа, отсутствием «страха Божия» (Климент Александрийский), рассматривая их как средство «отклонения от идолов», то есть от языческих ритуалов (св. Иоанн Златоуст, Исидор Пелусиотский, Фома Аквинский).
К особой категории относятся инструменты, изображенные и описанные в так называемых Посланиях псевдо-Иеронима к Дарданам, известные в музыкальной медиевистике как «иеронимовы инструменты» [11]. Ко времени появления данного сочинения многие из представителей библейского инструментария были уже неизвестны, и потому в описании такие инструменты, как туба, китара, псалтерий, тимпан, в понятии автора зачастую лишь отдаленно напоминают своих реальных предшественников. Почти в каждом случае конструкция (а она нередко совпадает со сложными механическими инструментами, распространенными в эпоху Средневековья) трактуется иносказательно — «в духовном или мистическом плане». При этом непременно присутствует ветхозаветная, евангельская и христианская в целом числовая символика. Например, 10 струн псалтерия олицетворяют собой Декалог Моисея, 24 струны китары - 24 старцев Апокалипсиса, три стороны корпуса китары сопряжены со Св. Троицей, четыре звучащие ствола тубы — с четырьмя Евангелистами, так же как и квадратная форма псалтерия.
Аллегорическое толкование музыкальных инструментов встречается и в святоотеческих писаниях. Так, десять струн "асора, по предположению свт. Климента Александрийского,
[12]
могут ассоциироваться даже с самим Логосом - Иисусом (Педагог, П:4) [12], а по мнению блж. Августина, они подчиняются некоему высшему музыкальному закону (О христианском учении). Сходны высказывания о числе струн "асора и свт. Василия Великого, также считающего, что они символизируют десять заповедей, «написанных при первом законодательстве» (Беседа на псалом 32). Высший смысл богослов усматривает и в конструкции невела, способной сподвигнуть играющего на поиски горнего мира [13], и в его предназначении быть посредником Святого Духа [14]. Идею свт. Василия Великого развивает Иларий Пуатьеский, усматривающий имманентную связь между формой невела и очертаниями тела Господа (Трактат о псалмах, 7). Библейские шофар, хацоцра в комментариях свт. Амвросия Медиоланского (О вере) возвещают «горнее и небесное торжествование», посему необходимо знать их «силу и свойство звука», а трубы Апокалипсиса знаменуют «Отческий глас с неба» и наступление «субботы мира», когда Дух возобладает над плотью. В представлении многих экзегетов (Климента Александрийского, Оригена, авторов «Апостольских постановлений», свт. Афанасия Александрийского) труба сопоставима с самим Евангелием, возвещающим благую весть о пришествии Спасителя. По мысли Кассиодора, в псалтыри (невеле) «содержится весьма приятная и сладкая гармония небесных добродетелей» (О музыке), а «бряцанье кифары, тимпаны,... звучанье кимвал», как и сам десятиструнник, вполне правомерно считать «результатом» Декалога Согласно свт. Иоанну Златоусту (Слово о священстве), па"амоним на одеянии ветхозаветного первосвященника, равно как и бубенцы на христианском облачении архиерея, осуществляют имманентную связь между священным ритуалом и божественным Словом, которое они предвосхищают [15].
Нередко отцы Церкви прибегают к образным, порой очень ярким сравнениям инструментов музыкальных с «инструментами человеческими» — разными органами, посредством которых люди могут «воспевать Богу духом». Так, свт. Иоанн Златоуст пишет: «Наш язык — струна живой кифары, издающей разнообразный глас, но [достигающей] стройного благочестия» (Толкование на Пс. 145). В пояснении к Пс. 150 Климент Александрийский уподобляет псалтерий и кимвал языку человека, кифару — устам, орган [16] и струны — телу и нервам, «передающим его настроение» и олицетворяющим действие Свя-
[13]
того Духа (Педагог, 11:4). Такую же аналогию между людьми, «орудиями Духа», и «орудиями музыкальными» проводит и блж. Феодорит Кирский, когда призывает «себя самих устроить в благозвучный и всестройный орган» (Толкование на Пс. 32:2), а также, следуя призыву царя Давида: «Пойте Господеви в гуслех, в гуслех и гласе псаломсте» (Пс. 97:5), - говорит, что в церквах «в духовные гусли бряцая, издаем божественное сладкопение. Духовными же гуслями соделываем наши тела, вместо струн служат... зубы, вместо меди — уста, и... язык производит стройные звуки бряцаний, а языком движет ум как некий сведущий в мусикии и искусно выполняющий его переходы» (Толкование на Пс. 97). В других комментариях материальным воплощением человеческого ума и языка, согласно блж. Феодориту, выступают псалтирь и гусли (Толкование на Пс. 150:4), а сам человек, «отнюду же глас ражается, есть тимпан» (Толкование на Пс. 149:3), ибо на нем «биепетие [то есть пение под аккомпанемент бубна, возможно сопровождаемое танцем. — Е.К.] Богови приносяще» (Толкование на Пс. 67:26). Кифара, полагает Евагрий Понтийский (346-99), олицетворяет собой человеческую душу, «побуждаемую к действию заповедями Христовыми», тимпан рождает в ней великодушие, а струны — «гармонию добродетелей» (Комментарии на псалмы, XXXII: 3-5). О символическом «согласии благозвучия струн» и небесного пения святых, способствующих «умервщлению телесных похотей», говорит св. Андрей Кесарийский (Толкование на Апокалипсис, 39). Подобная метафоричность мышления [17], представляющая общение человека с Богом посредством наиболее богатого, самим Творцом дарованного нерукотворного, живого инструмента — голоса сквозь призму инструментов рукотворных, механических и потому не столь выразительных, отражает новый аспект их эстетического восприятия и определенный этап осознания их роли в исторической ретроспективе.
Ту же линию, правда в несколько ином, ориентированном на свое время ракурсе, продолжает западная позднесредневековая и ренессансная экзегеза Библеисты XHI-XVI вв.: кардинал Хуго Сеншерский (де Санкто Каро, ок. 1200-1263), монахи-францисканцы Николай де Лира (ок. 1270-1349), Иоганн Мархесин (?-1312), немецкий гуманист Иоганн Рейхлин (1455-1522), итальянский ученый, переводчик Библии Николо Маллерми (XV в.), аббат монастыря Санкто Микеле ди Ле-
[14]
мо, немецкий религиозный реформатор Мартин Лютер (1483— 1546), — наряду с реальными историческими фактами [18], сведениями, заимствованными из Священного Писания [19] или у своих предшественников (в частности, у Исидора Севильского) [20], собственными научными наблюдениями [21] неоднократно проводят параллели между ветхозаветным инструментарием и христианской догматикой, между ритуальным использованием евреями инструментов и католической богослужебной музыкальной традицией. Так, по мысли Хуго Сеншерского, семь иерихонских шофаров (йовелов) подобны семи порокам, семи основным грехам, «кои надо вырвать с корнем» [22]. Глас шофара, трубящего сбор для совершения сакрального обряда, ассоциируется у него со звоном церковных колоколов, возвещающих начало мессы. Де Лира находит аналогию между колоколами и библейским тофом (Иер. 31:4), а звук йовела, объявляющего начало юбилейного года, приравнивает к радостным возглашениям «Рождество! Рождество!» в день великого праздника Рождества Богородицы (Лев. 25:9). Он же дает неожиданное сопоставление упоминаемых в псалмах исполнительниц на бубнах (tympanistria) с раннехристианскими святыми женами («Фекла и многие другие» [23]) и даже с Пресвятой Девой Марией, упомянув известную проповедь блж. Августина, где Богородица зовется «тимпанистрией» [24]. Инструментальную музыку, дозволенную в западной литургии, богослов связывает с ветхозаветным культом, где она также означала «духовную радость, переполняющую душу» (Пс. 150:3) [25]. Маллерми выделяет целых три способа «славить Бога»: пение без аккомпанемента и два варианта сочетания пения с инструментальной игрой (звучанием органа) — игра предшествует пению, и наоборот. Все три нашли отражение в соответствующей жанровой дифференциации исполнения псалмов: песня (cantico), псалом песни (psalmo del cantico), песнь псалма (cantico del psalmo) (Предисловие к Пс. 2) [26]. Вслед за отцами Церкви сравнивая десять струн "асора с декалогом Моисея, он расширяет семантическое поле их логической связи, полагая, что не только сам инструмент, но и игра на нем означает соблюдение основного кодекса заповедей (там же). Другой струнный — шминит, по его мнению, совпадающему с высказываниями «католических ученых» (Il catolici doctori), знаменует, исходя из эзотерической символики числа 8, приход Мессии для совершения Последнего суда,
[15]
поскольку «своей игрой Давид размышляет о многих грехах, совершенных им против Бога» (Предисловие к Пс. 6).
С развитием церковного, литургического искусства (прежде всего восточнохристанского), увеличением корпуса текстов и изографической базы начинается новый агио-, иконо- и гимнографический период «жизни» ветхозаветных музыкальных инструментов. Они неоднократно упоминаются в молитвословиях и богослужебных песнопениях [27], в исторических источниках и житийной (в том числе древнерусской) литературе [28]. Их изображения встречаются в наружном каменном декоре и росписях внутри храмов, в миниатюрах иллюминированных рукописных книг [29]. Порой и инструменты, и выполняемые ими функции получают самое неожиданное перевоплощение в далеких от библейских по временным и пространственным параметрам культурах [30]. Однако всюду преобладающей остается их семантика сакрального или метафорического символа «гласа Божия», либо голоса человеческого, возносящего хвалу Творцу. В византийской богословской мысли уже сами гимнографы представлены как идеальные «орудия» прославления Бога. Так, «златоструйного» Иоанна Дамаскина Церковь называет «кифарою пастыря..., стройною звучною, как у Давида». Но наиболее концентрированное выражение художественная метатеза получила в поэтическом сочинении Никифора Каллиста (XIV в.):
Вот певцы божественных песней: Духовная лира — Косма чудный, Новый Орфей — Дамаска дар, Феодор и Иосифы Студиты — Прекрасные органы мусикии, Сирена чудная — Иосиф песнописец, Бряцающий гармонию — Андрей, И Феофан — приятная свирель, Георгий, Лев, Марк, Кассия.
Эти строки можно с полным правом назвать агиографической проекцией псалма 150, но, облеченные в образы знаменитых создателей «божественных песен», они раскрывают новую духовно-эстетическую грань бытия древних музыкальных инструментов.
Опубл.: Византия и Восточная Европа: литургические и музыкальные связи. Сб. статей. М., 2003. С.9 - 21.
размещено 18.10.2007
[1] Осведомленность в области музыки, в частности инструментальной игры, считалась некоторыми богословами ( Климент Александрийский) необходимым условием изучения Библии, ибо для укрепления веры человек должен подобно воодушевленной игре на кифаре вдохновенно внимать Слову Божию. И наоборот, Священное Писание — «церковное созвучие Закона, Пророков и Апостолов вместе с Евангелием» может способствовать лучшему пониманию музыки (Строматы, VI:2).
[2] Высказывания теологов относительно библейских инструментов содержатся в основном в их комментариях к псалмам (см. толкования на псалмы свт. Иоанна Златоуста, Василия Великого, блж. Иеронима, блж. Августина, Евсевия Памфила, Илариона Великого, Кассиодора) и к Священному Писанию (блж. Иероним, Беда Достопочтенный). Кроме того, отдельные мысли встречаются в историко-богословских сочинениях («Приготовление к Евангелию» Евсевия Памфила, «Этимологии» Исидора Севильского) и философских трактатах («Педагог» и «Строматы» Климента Александрийского, «О надежде Воскресения» свт. Амвросия Медиоланского).
[3] Согласно блж. Иерониму (Толкование на псалом XXXII), киннор обладал «поющим» звуком.
[4] Беседа на псалом XLII. Эта точка зрения могла основываться на библейском указании на способ игры царя Давида (1 Цар. 16:16, 23 и т. д.), который, скорее всего, был необычным, потому и оговорен особо.
[5] С современных научных позиций данное утверждение нельзя принимать однозначно, поскольку оно противоречит общеизвестному факту, что древность не знала металлических струн. Они изготавливались, главным образом, из овечьих кишок. Возможно, здесь отражена постбиблейская, точнее, современная автору практика.
[6] «Букцина есть пастушеский [инструмент. — Е.К.], сделанный из изогнутого рога, отчего, собственно, и называется по-еврейски шофаром, по-гречески — кератине. Туба же изготовляется из бронзы или серебра, ею издают громкий сигнал на войнах и торжествах». Блж. Иероним обнаружил поразительную проницательность еще в одном терминологически сложном случае. В своем переводе Священного Писания он впервые дифференцировал невел (арфу) и "асор (цитру). Последний фигурирует в тексте Ветхого Завета трижды (Пс. 33:2; 92:4; 144:9) и всякий раз в «сопровождении» невела («nevel "asor»). На их различие указывает лишь маленькая деталь — союз «и», дай он встречается только однажды («"asor... va"nevel», Пс. 92:4). К сожалению, в комментариях самого богослова это различие не нашло отражения, зато было учтено последующими переводчиками Библии.
[7] Правда, Исидор указывает на наличие у бубна (tympanum) бронзовых или серебряных звенящих пластинок — «чашечек» (acetabula), которые при ударе «возвращают с нежностью бренчание» [что скорее характерно для инструмента его эпохи].
[8] Учитывая закономерное с теологической точки зрения, обусловленное культурно-историческими причинами негативное отношение учителей Церкви к музыкальным инструментам, представляются неправомерными нападки на них некоторых современных исследователей (Е.В. Герцман. Гимн у истоков Ветхого Завета. М., 1996).
[9] Именно это качество вызывало наибольшее неприятие у святых отцов, противопоставлявших «неодушевленные» инструменты, которые употреблялись в ветхозаветном культе, инструментам «одушевленным и словесным», закрепившимся в христианском богослужении (Блж. Феодорит Кирский, Толкование на Пс. 97:6), призывая славить Бога «не на тимпанах нестройных, а на органах сердца» (Георгий Писида, поэма «О войне персидской»). Идея «бездушности» музыкальных орудий звучит в Новом Завете, в словах апостола Павла (1 Кор. 14:7,8), так что, очевидно, переосмысление их духовной семантики и эстетического восприятия в концепции христианской религии произошло уже на ранней стадии формирования литургического канона, а последующее богословие неуклонно продолжает ту же линию.
[10] Фома Аквинский (XIII в.) пишет: «Церковь наша не принимает инструментов музыкальных, которые более нежат сердце, нежели настраивают к добру» (Сумма теологии, 95:2). Исидор Пелусиотский (кон. IV — нач. V вв.) рассматривает авлос как «возбуждающий», «воскрешающий чувственность» и считает его наряду с кимвалами «инструментом обмана» (Послания, 1:456). Климент Александрийский полагает, что инструменты «воспламеняют желания, разнуздывают страсти, чувственное вожделение, приводят сердце в дикое возбуждение, раздражая его и гневом наполняя» (Педагог, 11:4). Однако наряду с такой откровенно отрицательной он же высказывает и апологетическую оценку инструментального музицирования, утверждая, что в определенном контексте, «если кто-нибудь, подражая праведному и всегда остававшемуся благодарным Богу
царю еврейскому [Давиду. — Е.К.], пожелал петь с аккомпанементом лиры или арфы, то ничего не будет в том преступного» (там же), или сравнивая инструментальное сопровождение («смягчение при игре на музыкальном каком инструменте») с улыбкой - «гармонически разливающейся по лицу веселостью» (там же, 11:5). Много столетий спустя такое же амбивалентное отношение к инструментам сложится в музыкальной науке, приняв еще более полярные формы. В известном трактате «Краткое сочинение о музыке» (Musica getutscht, 1511) немецкий теоретик, священник Себастьян Вирдунг (ок. 1465 - ?), давая описание ударных инструментов, видит в одних (тимпан) пользу, поскольку они употреблялись «во славу Господа всемогущего», в других (барабаны, литавры) - вред, ибо «придумал и сделал их дьявол, и нет в них ни блага ни добра, и вместо сладостных мелодий и всей музыки - один только шум».
[11] «Послания» (полное название - «Ad Dardanum Sancti Hieronimi de diversis generibus musicorum Epistola») представляют собой разрозненные рукописи с иллюстрациями, созданные в эпоху Каролингов (предположительно в IX-X вв.) и многократно копировавшиеся в течение четырех столетий (X-XIV вв.). Текст «Посланий», являющийся комментарием к Книге пророка Даниила (Дан. 3:5, 7,10,15), во многом совпадает с главой «De musica et partibus eius» из энциклопедического трактата «De universo» выдающегося немецкого ученого Средневековья Рабана Мавра (776-856), изобилующей цитатами из отцов Церкви (блж. Августина, Исидора Севильского, Квинтилиана, Боэция), что дало основание считать возможным его авторство (R. Hammerstein. Instruments Hieronymi// Archiv fur Musikwissenschaft. 1959. Bd. 16. S. 117-34). «Иеронимовы инструменты» фигурируют в музыкальной теории вплоть до XVII в. Последний раз они упоминаются во второй книге («De organographia») известного труда немецкого композитора и теоретика Михаэля Преториуса «Syntagma musicum» (1618), в значительной мере опирающегося на материал «Musica getutscht» Себастьяна Вирдунга.
[12] Аллегорическое толкование образа Христа, предстающего в самых разных ипостасях, весьма характерно для раннехристианской литературы. Так, в сборнике рассказов «Физиолог», возникшем в Александрии в II-III вв. и получившем впоследствии распространение среди славян (в том числе с XII—XIII вв. — на Руси), Он предстает в обличиях различных реальных и вымышленных животных и птиц: льва, пеликана, пантеры, феникса, единорога, ихневмона, оленя, слоненка и горлицы (См.: О.В. Белова. Библейская символика животных в памятниках средневековой славянской книжности // Ученые записки Российского Православного университета ап. Иоанна Богослова М., 1998. Вып. 4. С. 161-71).
[13] «Псалтерием может называться ум, ищущий горнего, ибо орудие сие по своему устройству силу издавать звуки имеет вверху» (Беседа на псалом 32).
[14] «В нем [псалтерии. — Е.К.] издает гласы благодать, посылаемая свыше — от Духа» (Беседа на псалом 1).
[15] Несколько ранее трансцендентный смысл па"амоним на одеянии первосвященника приобретает в иудео-эллинистической философии (Филон Александрийский. О жизни Моисея), но там они рассматриваются в рамках греческой космогонической концепции.
[16] Термин «органы» (Пс. 150:4) в Септуагинте обозначает собирательное понятие — «музыкальные инструменты» (не совсем верный перевод древнееврейского слова «угав»).
[17] Музыкальные образно-сравнительные характеристики встречаются и в самом Священном Писании, например уподобление человеческого голоса трубному звуку шофара (Ис. 58:1), определение представителей струнных «инструментами пения» (клешир, 1 Пар. 15:16; 16:42; Неем. 12:36 и т. д.) или приписывание земной природе и небесным светилам: деревьям, полям, лесам, горам, пустыням, звездам - способности пением славить величие Творца (1 Пар. 16:33; Иов. 38:7; Пс. 65:14; Ис. 35:1, 2; 44:23; 55:12).
[18] Например, Николай де Лира [Комментарии (Postilla) к Исх. 15:20; 1 Цар. 18:6] и Иоганн Рейхлин [Краткий словарь (Vocabularius breviloquus), статья «Sistrum»] говорят о египетском происхождении тофа и мна"ан"им, подчеркивая, что на обоих инструментах играли женщины.
[19] Ссылаясь на Библию, де Лира указывает на участие хацоцры в древнееврейском богослужении «непрерывно утром и вечером» (1 Пар. 16:6) и утверждает, что звук шофара «отпугивал приближающихся врагов» (Неем. 4:12).
[20] Так, в «Vocabularius breviloquus» Иоганна Рейхлина ряд дефиниций (тимпана, кимвал, симфонии) в точности совпадают с характеристиками Исидора Севильского. С ними же сходны и некоторые определения (тимпан) в сочинении «Питающийся от Библии» (Mammotrectus super Bibliam [(возникшее со временем искаженное название библейского словаря «Mammothreptus super Bibliam»)] Иоганна Мархесина (Мархесини)). А комментарии Лютера к собственному переводу Библии в значительной мере опираются на «postilla» Николая де Лиры, что признавал в оригинальной форме каламбура и сам составитель, переделав известное шутливое двустишие «Si Lyra non lyrasset Totus mundus delirasset» («Если бы Лира не играл на лире, Весь мир сошел бы с ума») на «Si Lyra non lyrasset Lutherus non saltasset» [«Если бы Лира не играл на лире, Лютер не произносил бы краткие изречения» (то есть коментарии)].
[21] Так, Николай де Лира предлагает функциональную классификацию библейских инструментов, разделяя их соответственно предназначению на три категории: «употребляемые людьми в войнах... во время увеселений в танцах... в богослужениях» (Postilla, Иуд. 16:1).
[22] «Семь главных пороков суть: упрямство иудеев, идолопоклонство язычников, гордость еретиков, вероотступничество лживых христиан, коварство демонов, гордыня антихриста, постоянное упрямство его» («Biblia cum postilla domini Hugonis Cardinalis de Sancto Саго», Нав. 6:4).
[23] Имеется в виду первомученица равноапостольная Фекла Иконийская.
[24] Основание (правда, весьма сомнительное) для подобного сравнения имеется, согласно Николаю де Лире, ссылающемуся на авторитет блж. Августина (экзегет цитирует фрагмент проповеди своего великого предшественника, включенной в качестве третьего чтения во второй ноктюрн утрени праздника Рождества Пресвятой Девы Марии), в тексте известной песни Богородицы «Magnificat anima mea Dominum» («Величит душа моя Господа»), где в продолжение древней, ветхозаветной традиции подразумевается пение в сопровождении бубна: «Послушайте же, как пела наша тимпанистриа, ведь говорит [Богородица. — Е.К.] Magnificat anima mea Dominum» (Комментарий к Пс. 67:26).
[25] В «Postilla» Николая де Лиры лейтмотивом (Пес. 46:6; 80:3; 91:4; 107:3; 150:3) проходит мысль о том, что иудеи (будь то левиты или сам царь Давид) «хвалу воздавали не только человеческим голосом, но и игрой на инструментах» (Пс. 46:6).
[26] Жанровая классификация псалмов итальянского переводчика и экзегета неожиданно перекликается с систематизацией, проведенной русским ученым архиереем XVIII в. московским архиепископом Амвросием, сгруппировавшим псалмы по тем же критериям: а) «псалмы, кои на одних токмо петы были голосах, без всякой помощи мусикийских орудий, названы песньми...; в) псалмы, на разных мусикийских орудиях игранные наречены псалмами...; г) псалмы, кои обще петы были с музыкою и в коих голоса предшествовали мусикийским орудиям, те названы псалмы песни или псалом песнь...; д) псалмы, при пении коих предшествующим орудиям последовали голоса, получили наименование: песнь псалма или песньи псалом...» (Предисловие к переводу Псалтири 1770 г., § 38).
[27] Например, инструменты фигурируют во многих песнопениях (в особенности древних), прежде всего в канонах (на праздники Успения Богородицы, Троицы) и стихирах из служб как византийского (Рождества Христова, св. апп. Петру и Павлу, вмч. Георгию Победоносцу, прп. Иоанну Дамаскину), так и русского (Василию Блаженному, прп. Александру Свирскому, прпп. Зосиме и Герману Соловецким) происхождения. Тексты обоих жанров очень насыщены инструментальной терминологией, в ряде случаев близкой библейской, вплоть до полного совпадения. Так, с символикой трубы связаны стихиры свт. Николаю «Вострубим трубою песнии», прп. Зосиме Соловецкому «...пения трубою возглашаше благодарственным гласы», второй канон на Успение Богородицы (творение прп. Иоанна Дамаскина) «...да возгласят трубу богословов день», «...да вострубят трубою духовною» (песнь пятая, первый и второй тропари). Тема гуслей звучит в стихирах на Рождество Богородицы «...да веселится Давид, възбряцая в гусли» и Иоанну Богослову «Богодвижимая гусль небесных пений». Образ кимвал возникает в первом каноне на Успение Богородицы (также творение прп. Иоанна Дамаскина): «В кимвалех усты чистыми, мусикийски же сердцем светлым» (песнь седьмая, второй тропарь). Наконец, целые метафорические инструментальные ансамбли образуются в стихире прп. Роману Сладкопевцу, где знаменитый гимнограф сравнивается с «краснопеснивой цевницей... сладковещанной гуслею, струной благознаменитой...» и Амвросию Медиоланскому, в которой святой предстает как «...пищаль глашающи... богозвонная гусль..., великий орган божий, достохвальна труба истыньная». Параллель с библейской просматривается и в трактовке слаженной ансамблевой игры во втором каноне на Троицу (еще одно творение прп. Иоанна Дамаскина) «...согласная возшуме органская» (песнь седьмая, ирмос).
[28] Так, иерихонские трубы (йовел) упоминаются в византийском «Сказании о построении храма св. Софии» (древнерусский перевод известен в «Летописце Еллинском», XV в.), гусли (киннор), псалтирь (невел), труба, труба рожана, рог (шофар), бубны (тоф) фигурируют в ряде глав («О взятии Иерихона», «О видении Бога в горе Синайстей», «О составлении Псалтыря», «О помазании Соломона на царство» и др.) «Хронографа Русского» (XVI в.); кимвал (целпелим), гусли (киннор), прегудни-ца (видимо, невел), орган (клешир) присутствуют в апокрифическом рассказе об организации царем Давидом хора для исполнения псалмов, включенном в «Сказание о Псалтири» (XIII—XIV вв.), псалтирь (киннор) есть в житии Давида, входящем в сборник «Златая цепь» (XIV в.) и в Великие Четий Минеи архиеп. Макария новгородского (XVI в.).
[29] Инструменты воспроизведены на каменных рельефах церкви Покрова на Нерли и Дмитровского собора во Владимире, на фасадах церви св. Исидора в испанском городе Леоне и собора св. Иакова в Сантьяго-де-Компостела (все XII в.), на внутреннем фризе пармского баптистерия (конца XII—XIII в.), присутствуют в настенных росписях римских катакомб (катакомбы Прискиллы, I в.), Вестминстерского аббатства и фресках монастыря Лесново (XIV в.), в мозаике церкви Санта Мария ин Трастевере (1291 г.) в Риме, в миниатюрах Линдисфарнского Евангелия (698 г.) и Веспасиановой (VIII в.) и Парижской (1-я половина X в.) Псалтирей, встречаются в заставках и инициалах Хлудовской Псалтири (и греческой IX в., и славянской конца XIII в.), латинской Псалтири XIII в. (БАН, О. 106), в иллюстрациях Мюнхенской, Киевской (обе XIV в.), Годуновской (1594-1600 гг.) Псалтирей, а также лицевых Библий. Иной раз они претерпевают удивительные метаморфозы. Так, в лицевой Библии XVIII в. (ГИМ, Увар. 34) придворный оркестр царя Давида, сопровождавший церемонию его помазания на царство, по существу, предстает в виде ансамбля русских народных инструментов, состоящего из рога, гуслей, домры, волынки, рожка, свирели. В Великом Ирмологионе 1695 г. южнорусского происхождения, в иллюстрации к Пс. 103 киннор неожиданно превращается в лист с киевской квадратной нотацией, которой составитель Псалтири записывает, по всей видимости, напев псалма (информация об этом любезно сообщена автору И. Е. Лозовой).
[30] Так, аналогичная смысловая нагрузка: созывать народ к богослужению, предупреждать о вражеских нашествиях, о стихийных бедствиях — незримой нитью связывает древнееврейские шофар, хацоцру — и колокола в русском православном обряде, о чем прямо говорится в тайных иерейских молитвах чина освящения колокола: «Владыко Боже Отче Вседержителю, иже трубным гласом седмию жрец идущих пред кивотом свидения, Иерихонским твердым стенам пасти и разрушится сотворил еси..., Ты и ныне кампан сей небесным Твоим благословением исполни...». И далее: «Господи, Боже наш, иже... в Ветсем Завете рабу Своему законоположнику Моисею трубы сребряны сотворите и сыном Аароновым жрецем... вострубите повелел еси... И ныне, Владыко пресвятый, смиренно молим Тебя... кампан сей к службе церкве Твоея святыя... благослови и освяти».
(0.9 печатных листов в этом тексте)
|