О.Г. Гайдаш (с. Усть-Качка, Пермский район Пермского края)
Когда рисуешь археологические артефакты, важно отобразить пластическую оригинальность и своеобразные детали изображаемого предмета, особенно если это изделие металлопластики «звериного стиля». Рисуя, ты как бы следуешь за древним мастером, который лепил модель, формовал и отливал изделие. Отсюда внимание к деталям. Даже изделия одного ряда, имеющие схожие композиционные и стилистические черты, отличаются в деталях. Детали имеют значение и для содержательной интерпретации изделия. И хотя последнее не входит в задачу рисовальщика, я все же попытался это сделать. Насколько это убедительно вышло, судить специалистам.
Среди находок из раскопок Плеховского могильника в Соликамском районе Пермского края (Коренюк С.Н., Чуйкина Е.В., 2011) обращала на себя внимание бронзовая фигурка гуся. В описи коллекции, переданной мне для рисования, значилось: Раскоп 7, Погребение 71, № на плане 22 – Привеска-уточка. По моему, охотника с полувековым стажем, впечатлению – гусь. Реалистично выполненная, полая, объемная, двусторонняя фигурка размерами 37 х 22 х 20 мм. Туловище полое, яйцевидное. Голова и шея правильных пропорций, несколько смещены к центру туловища. По нижнему краю туловища валик в виде шнура. Такие же шнуровидные элементы на боковых поверхностях. Две лапки подвешены на поперечном креплении, имеющем вид восьмерки. На спинке имеется отверстие для пронизывания ремешка.
Особое внимание, которое привлекла к себе фигурка, объяснялось тем, что до той поры (2012 г.) подобных «плеховскому гусю» изображений в доступных мне пермских изданиях [Оборин, 1976; Оборин, Чагин, 1988] не встречалось. Представленные в этих изданиях изделия, изображавшие водоплавающих, отличались декоративностью и условностью пластического решения.
Годом позже две аналогичные фигурки встретились мне в каталоге коллекции Пермского краеведческого музея [Кулябина, 2013, с. 98, 99]. Аналогичные фигурки присутствуют в Рождественском археологическом комплексе [Белавин, Крыласова, 2008, С. 443, 466, рис. 204, 11-13]. «Пронизки-уточки с большим полым туловищем (4х2 см) и небольшой головкой в виде крючка. Низ туловища обрамлен валиком» [Вострокнутов, 2009, с. 31, 36, рис. 11-13].
Большое количество различного типа бронзовых изображений водоплавающих представлено в работе Л.А. Голубевой [Голубева, 1979]. Среди множества фигурок меня интересовали фигурки с полым яйцевидным туловищем. Аналогом «плеховского гуся» является фигурка из Приладожья [Голубева, 1979, с. 18, рис. 4, фиг. 6]. Л.А. Голубевой она отнесена к Подвескам полым с шумящими привесками, Тип 2, Вариант 2. «Подвески с поперечными петлями или поперечными планками. Привески – гусиные лапки. Жгуты образуют треугольные выступы по бокам, напоминающие крылья. Серия таких подвесок известна на северо-западе Восточной Европы. Две найдены в Челмужских курганах на северном берегу Онежского озера, 11 – в курганах северо-восточного Приладожья. Подавляющее большинство приладожских и онежских подвесок из трупосожжений второй половины Х – начала ХI вв. Одна подвеска найдена в слое Х в. в Новгороде. Еще две подвески, приладожского происхождения, известны в Прикамье. Очевидно, этот вариант подвесок занесен в Приладожье из Поветлужья» [Голубева, 1979, с. 17]. Из упомянутых Л.А. Голубевой двух прикамских подвесок, одна происходит из коллекции Теплоуховых [Кулябина, 2013, С. 98, № 162], вторая найдена при раскопках Петуховского городища в Чердынском районе Пермского края [Поляков, 1964, с. 251]. Из описания коллекции Пермского краеведческого музея следует, что «количество уточек этого типа в Верхнем Прикамье значительно увеличилось в последние годы: они были найдены на могильниках Степаново Плотбище, Рождественском, Амбор» [Кулябина, 2013, с. 217]. Согласно описанию коллекции в собрании Пермского краеведческого музея в настоящее время имеется семь подобных фигурок. Восьмым станет «плеховский гусь». Аналогичная фигурка из раскопок Ю.А. Полякова предположительно находится в Чердынском краеведческом музее им. А.С. Пушкина.
Другие бронзовые фигурки водоплавающих с полым яйцевидным туловом, представленные в работе Л.А. Голубевой, имеют различное пластическое решение. Чтобы не запутаться в делении на группы, типы и варианты, принятом в работе Л.А. Голубевой [Голубева, 1979, с. 10], я использую понятие - совокупности, в которые собраны происходящие из разных археологических памятников и имеющие различную хронологию пронизки, обладающие вполне определенными схожими признаками. То, что у Л.А. Голубевой называется привесками, в большинстве своем по способу монтажа пронизыванием, является пронизками. Так они обозначены в описании коллекции собрания Пермского краеведческого музея, так они будут обозначаться в настоящем тексте.
Итак, из всего разнообразия пронизок в виде водоплавающих с полым яйцевидным туловищем, представленных в вышеуказанных работах и частных коллекциях, можно выделить следующие совокупности:
I. Реалистично выполненные фигурки с имеющим вид шнура или жгута, валиком по нижнему краю тулова. На боковых поверхностях тулова шнуры (жгуты) образуют нечто вроде треугольников. У некоторых фигурок эти треугольники, как и валик по нижнему краю тулова, гладкие. Голова и шея правильных пропорций, реалистичны. Привески в виде гусиных лапок на поперечных креплениях в виде восьмерки или поперечных планках (табл.1, I - 1-7).
II. Условно пластически выполненные фигурки с гладким валиком по нижнему краю тулова. На боковых поверхностях тулова выпуклые гладкие валики образуют дуги или треугольники с заоваленными углами, из верхней части которых тянется вверх валик и, опоясывая фигурку, соединяется с таким же валиком противоположной стороны. Сзади имеется еще один опоясывающий фигурку валик. Голова и шея решены условно и напоминают крючок. Возможно из-за того, что головка отливалась отдельно от тулова на шее спиралевидная, в два-четыре оборота, обмотка бронзовой проволокой. Привесок нет (табл.1, II - 1-4).
III. Фигурки выполнены условно, однако образ водоплавающей птицы узнаваем. Тулово гладкое, какие-либо детали на его поверхности отсутствуют. У большинства фигурок имеется гладкий валик по нижнему краю тулова. Голова и шея стилизованы в различной степени: от более реалистичных до крючковидных или еще более условных. Привески отсутствуют (табл.1, III - 1-7).
IV. Образ водоплавающей птицы решен настолько условно, что угадывается с трудом. Тулово гладкое с валиком по нижнему краю, непропорционально большое относительно миниатюрной головки, имеющей вид крючка или отростка. Такое тулово Л.А. Голубевой названо колоколовидным [Голубева, 1979, с. 10] (табл.1, IV - 1-3).
Остальные, имеющие полое тулово, фигурки отличаются от приведенных выше совокупностей в одних случаях более уплощенным туловом, в других случаях тулово декорировано большим количеством разнообразных деталей и имеет столь разнообразные зооморфные головки и разнообразные привески, что, отдавая должное фантазии их авторов, и обозначив их «орнитозооморфными», не станем их здесь рассматривать. «Отметим лишь, что под влиянием «чудовищного», или пермского звериного, стиля там (на Каме – О.Г.) возникли, например, подвески с туловом утки и головой зверя…» [Голубева, 1979, с. 15].
Представленные четырьмя совокупностями изображения водоплавающих пластически лаконичны, лишены избыточной декоративности, которая свойственна акваорнитоморфным фигуркам с зооморфными чертами. Цельность образности первых противостоит нарочитой декоративности вторых. Можно сказать, что первые мифологически концептуальны, вторые же причудливо декоративны. В них миф как бы теряет цельность, превращаясь в «волшебную сказку» [Пропп, 2001, с. 83].
Формирование ряда совокупностей опиралось на следующую методологическую схему изучения и интерпретации артефактов: «анализ ряда подобных предметов и создание их общей характеристики», «воссоздание мифологического образа (концепта вещи)», «реконструкция стереотипа, бытовавшего в изучаемой культуре» [Волокитина, 2011, с. 38].
Отбор и формирование описанных совокупностей был произведен относительно «плеховского гуся» как некоего осевого образа. Мелькнувшая при его рисовании догадка заставила для ее подтверждения обратиться к соответствующей литературе, чтобы, убедившись в ее обоснованности, изложить ее в развернутом виде.
Каждая фигурка (и их совокупность) содержит символико-знаковые элементы, которые составляют основу пластической схемы изображения и содержатся в его деталях.
Основа пластического образа изображений водоплавающих выделенных совокупностей - яйцевидное тулово является концептом образа, его сакральным пластическим выражением. Яйцо в древних воззрениях предстает в качестве изначальной целостности, универсума, являет собой символ и сущность первопричины, порождения всего сущего и его возрождения. «…в основе раннеродового мышления лежала идея единства всего сущего, соотносимого с идеей первоначала. Оно осознавалось… как некоторая изначально упорядоченная и завершенная целостность, первопричина всего, которая была и будет всегда. …Цикл превращений этой целостности совершается с неумолимой последовательностью…» [Доминяк, 2010, с. 83]. Яйцо и есть наглядная упорядоченная целостность, порождающая все сущее. Птица порождает эту целостность, сама являясь ее порождением. «Они могут меняться местами, не меняя при этом существа всего цикла, постоянным и главным в котором остаются не индивидуальная характеристика явлений, а упорядоченная целостная первопричина, сам акт бесконечных ее перевоплощений» [Доминяк, 2010, с. 83]. «…утка в древней … мифологии мыслилась созидательницей Вселенной» [Доминяк, 2010, с. 33], «…ее тело становится исходным материалом для построения мира. …В космогонической версии, мир создается с помощью яйца и способом биологического порождения космических объектов, при котором сам творец гибнет» [Волокитина, 2011, с. 38]. В процессе космогенеза порождается и солнце. Источником этого порождения вероятно мыслился желток яйца. Концептуальность образа птицы с яйцевидным туловом особенно наглядно представлена фигурками совокупности IV: «колоколовидные», а на самом деле яйцевидные, непропорционально огромные, относительно миниатюрных головок, тулова этих фигурок напоминают артефакты современного концептуального искусства и могут быть интерпретированы как зримое воплощение акта порождения Вселенной. Водоплавающим в древних мифологических системах отведено одно из центральных мест в солярном культе, воплощающем идею цикличности, где смена дня и ночи, сезонов года, жизни и смерти имеет единую суть и причину. Фигурки водоплавающих в могильниках свидетельствуют об их роли участников в погребальном обряде. В этом обряде «…прошлое и будущее сливаются в одну точку, отмечающую начало и конец цикла» [Доминяк, 2010, с. 83]. Смерть мыслилась как акт в череде превращений.
Теперь обратим внимание на пластически выделенные детали изображений водоплавающих. Фигурки совокупности I по низу тулова имеют выпуклое обрамление в виде шнура (жгута). Такие же шнуры присутствуют на боковых поверхностях тулова. В одних случаях их описывают как декоративные элементы: валики с косой насечкой – жгуты [Кулябина, 2013, с. 217], в других случаях - жгуты напоминают крылья [Голубева, 1979, с. 17]. Но у всех известных мне бронзовых изображений птиц крылья моделированы хоть и условно, но пластически достоверно и выразительно, будь они расправлены в полете или сложены и прижаты к туловищу. Здесь «шнуры» явно обозначают что-то другое. И это не декоративный, а устойчивый, обособленный функционально-семантический пластический элемент изображения. Более всего своим расположением на тулове фигурки и конфигурацией они напоминают упряжь. Если это так, то какой мировоззренческой идее это может соответствовать? Почти все эти фигурки найдены в могильниках. «Большинство древних акваорнитоморфных изображений были найдены в погребениях, что свидетельствует о том, что предки коми (зырян) считали их необходимыми для загробной жизни, подобные предметы были табуированы для живых» [Волокитина, 2010, с. 12]. Итак, фигурки водоплавающих связаны с погребальным обрядом, в котором они «наделялись внутренним смыслом, продиктованным их местом и ролью в обрядовой церемонии». [Доминяк, 2010, с. 85]. Шнуровое обрамление по нижнему краю тулова фигурки скорее всего символизирует реку. «Шнур – символ реки и океана, а также змеи, рыбы и птицы». [Доминяк, 2010, с. 135, ссылка 181]. И эта река – Река Вселенной, «которая протекает будто бы через все три мира Вселенной: вершиной в верхнем мире, серединой в среднем мире, а устьем уходит в нижний мир, где живут умершие сородичи» [Рыбаков, 1981, с. 70]. По представлениям древних водоплавающие (утки, гуси, лебеди) являются универсальными посредниками между тремя мирами. В погребальном обряде «гусь» плывет по Реке в нижний мир, куда переносит душу умершего. Шнуровые элементы по бокам фигурки, интерпретируемые как упряжь, указывают на способ перемещения: в лодке или повозке, влекомой водоплавающими, душа умершего следует в нижний мир, туда же перемещается на ночь солнце. Мы не знаем когда, совершался обряд погребения, но вполне можем предполагать, что на закате солнца. У объединенных в совокупность II фигурок водоплавающих на боковых поверхностях тулова также имеются однотипные элементы, которые никак не могут быть интерпретированы как крылья, и которые также напоминают упряжь. Никаких иных ассоциаций не вызывают эти устойчивые пластические детали образа.
На связь водоплавающих с солярным культом, на то, что в солнечную колесницу (лодку, повозку, волокушу) была впряжена стая гусей (уток, лебедей), указывают привески в виде нескольких перепончатых птичьих лап в нижнем ярусе сложных по композиции и символике подвесок, широко представленных в тех же археологических культурах, к которым принадлежат одиночные изображения водоплавающих. Солнечная колесница присутствует в различных мифах. В греческой античной мифологии «гуси-лебеди» влекли колесницу Аполлона в северные страны к гиперборейцам, а «во время жертвоприношений солнечному богу с северных Рипейских гор слетала туча лебедей, воспевавших Аполлона» [Рыбаков, 1981, с. 343]. Рипейские, они же Рифейские, горы связывают с Северными увалами [Жарникова, 1986]. «…в античном мире долго бытовали легенды о принесении даров в храм Аполлона на Делосе из отдаленных земель гиперборейцев… Легенды …вероятно отражают какие-то реальные связи северо-европейских племен с древними святилищами Греции... и острова Делос» [Рыбаков, 1981, с. 344]. Образ солнечной колесницы и связь водоплавающих с солярным культом следует «…рассматривать не как механическое заимствование античного мифа, а как соучастие северных племен в каком-то общем (может быть, индоевропейском) мифотворчестве, связанном с солнцем и солнечным божеством» [Рыбаков, 1981, с. 344].
Несмотря на то, что «…семантика вырванных из живого обряда предметов практически не доступна для изучения» [Волокитина, 2011, с. 38], попытки их научного осмысления не будут прекращены. Интерпретация образов древней торевтики – сочетание анализа археологических артефактов, этнографических материалов и домысла. Домысел это и то, что возникает до мысли и то, что приходится домысливать, то есть добавлять смысла. Не мне судить, насколько убедительна догадка, возникшая в процессе рисования «гуся из Плехова», однако в литературе, посвященной древним «орнитоморфным» образам, иной содержательной интерпретации общего пластического решения и деталей полых фигурок водоплавающих с яйцевидным туловом и шнуровыми деталями мной не встречено.
Итак, интуитивно, в результате «непосредственного усмотрения», я пришел к следующему: форма тулова наиболее цельных, выполненных без декоративных излишеств фигурок водоплавающих отсылает нас к образу ЯЙЦА, как мифологического символа первоначала; «шнуры» на тулове отдельных изображений водоплавающих в свою очередь свидетельствуют о наличии в древней мифологии образа упряжки, запряженной водоплавающими, которой отведена особая роль в солярном культе и в погребальном обряде.
В заключение несколько слов о гусях, о диких перелетных гусях. Гуси, а не утки, по моему мнению, должны были играть особую роль в символике солярного культа. Их прилет, знаменующий наряду с прочими перелетными водоплавающими приход весны, солнца и тепла, вызывал особые эмоции. Утки летят быстро, молча. Косяки и клинья гусиных стай, словно связанные невидимой упряжью, плывут, гортанно перекликаясь в полете. Тот, кто видел пролет гусиных караванов, со мной, уверен, согласится. Это зрелище. Весной гуси несут солнце и тепло, осенью их отлет означает приближение темной и холодной зимы. «Гусь на крыльях снег несет» - народная примета. Прилет и отлет гусей, вызывая аффективно напряженные эмоциональные состояния, обязательно должен был быть реализован в обряде и мифе [Лосев, 1990, с. 398]. Так у нивхов известно камлание «на первый снег» - заклинание зимы, которая угрожает холодом, голодом, болезнями, смертью.
На Украине есть выражение «Зробить гусям ярмо», т.е. сделать что-то нелепое, негодное для практического употребления. Надеюсь, что содержание данной статьи избежит подобной оценки. Кстати, вопрос: принадлежит ли выражение «Зробить гусям ярмо» только украинской смеховой культуре или это образ, восходящий к мифопоэтическим реалиям древности?
Вчера, под вечер, слышал клич гусей.
И сжалось сердце, и смутился разум
При этих звуках в воздухе холодном.
Я словно стал тех самых, первородных
Языческих времен созданьем.
Понял сразу: и кто я есть, и чем я был.
Текла Река. По ней я плыл
От Устья жизни до Истока дней.
Все, в свое время, мы плывем по ней.
Список литературы
Белавин А.М., Крыласова Н.Б. Древняя Афкула: археологический комплекс у с. Рождественск. - Пермь, 2008. 603 с.
Волокитина Н.А. Акваорнитоморфные образы в традиционной культуре коми (зырян). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата культурологии. - Саранск, 2010. 22 с.
Волокитина Н.А. Акваорнитоморфные изображения в контексте мировоззрения древнего населения Европейского Северо-Востока. // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. - Тамбов: Грамота, 2011. № 4 (10). Ч. II. С. 37-39.
Вострокнутов А.В. Культ водоплавающей птицы в Верхнем Прикамье в эпоху средневековья // Труды Камской археолого-этнографической экспедиции. Выпуск VI. Пермские финны и угры Урала в эпоху железа: сб.науч.тр. / под общ. ред. А.М. Белавина - Пермь: гос. пед. ун-т, 2009. С. 29-37.
Голубева Л.А. Зооморфные украшения финно-угров // Свод археологических источников. Выпуск Е1-59. – Москва, Наука, 1979. 112 с.
Доминяк А.В. Свидетельства утраченных времен: человек и мир в пермском зверином стиле. - Пермь, Книжный мир, 2010. 152 с.
Жарникова С.В. К вопросу о локализации священных гор Меру и Хары индоиранской мифологии. 1986. // Интернет портал «Все о Гиперборее». Режим доступа: http://www.yperboreia.org/jarn47.asp
Кулябина Н.В. Наследие камской чуди: Пермский звериный стиль: Из собрания Пермского краеведческого музея: Каталог / под ред. Г.Н. Чагина. - Пермь, 2013. 268 с.
Лосев А.Ф. Диалектика мифа. В сб. Из ранних произведений. - М., Правда, 1990. 655 с.
Оборин В.А. Древнее искусство народов Прикамья. Пермский звериный стиль. - Пермь, кн. изд-во, 1976. 190 с.
Оборин В.А., Чагин Г.Н. Чудские древности Рифея. Альбом из серии «Искусство Прикамья». - Пермь, кн. изд-во, 1988. 178 с.
Поляков Ю.А. Раскопки Петуховского городища // Археология и этнография Башкирии. Том II. Уфа, Башкирское книжное издательство, 1964. С. 251-256.
Пропп В.Я. Морфология волшебной сказки. - Издательство «Лабиринт», М., 2001. 192 с.
Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. - М., Наука. 1981. 606 с.
Табл. 1. Совокупности изображений водоплавающих.
I. 1 - Плехово могильник (Коренюк, Чуйкина, 2011), 2 - коллекция Теплоуховых (по Кулябиной), 3 - Амбор могильник (по Кулябиной), 4, 5 – Верхнее Прикамье, из грабительских раскопок (частная коллекция), 6 - Приладожье (по Голубевой), 7 - Петуховское городище (по Полякову);
II. 1,3,4 – Ножа-Вар городище,2 – Дубровичи (все – по Голубевой);
III. 1,2 - Селиксенский могильник,3 – Суворовский могильник,4,6 – Тюм-тюм могильник,5 – Рождественский могильник,7- Уржумский могильник (все – по Голубевой);
IV. 1,2 – Поломский могильник, 3 –Безводновский клад (все - по Голубевой)
Опубл.: XV Бадеровские чтения по археологии Урала и Поволжья: материалы всерос. науч.-практ. конф. (г. Пермь 9–12 февр. 2016 г.) / Перм. гос. нац. исслед. ун-т. Пермь, 2016. С.167-172.
Археология без раскопок
распечатать
Смотри также:
