Сегодня,13 октября мы начинаем работу очередного Круглого стола с острыми углами. Прежде всего, приношу свои извинения за задержку. Увы, полевой сезон все-таки внес временные коррективы в подготовку материалов.

         Итак, сегодняшняя тема - «Археологические организации и их участие в сохранении археологического наследия». Кому можно доверить археологические полевые работы? Обязательно ли частные археологические организации - это «бизнес на археологии»? И почему их становится все больше? Только ли из-за наживы археологи объединяются в негосударственные структуры?

                Попробуем найти ответы на эти вопросы. В октябре, накануне изменений в порядок выдачи открытых листов, эта тема звучит более чем актуально. Ведь по новым правилам от организации требуется только иметь необходимую строку в Уставе и трудовое соглашение с держателем Открытого листа.

                Сегодня за столом мы вдвоем с Ириной Анатольевной Сорокиной, кандидатом исторических наук, археологом, старшим научным сотрудником, зав. музейной группой Института археологии РАН (г. Москва). В 2008 году увидела свет монография Ирины Анатольевны «Полевые археологические исследования в России в 1946-2006 г. (по архивным материалам и публикациям)». Она посвящена анализу процессов и тенденций в российской полевой археологии в послевоенный период. В основе работы лежит скрупулезная проработка документации Отдела полевых исследований Института археологии РАН (ОПИ ИА РАН), выдававшего и до 1 ноября 2009 года еще выдающего Открытые листы по заявкам организаций. Поэтому кому, как не члену научного экспертного совета при ОПИ ИА РАН (а Ирина Анатольевна является им в течение 15 лет) судить об организациях и их участии в полевых археологических работах, а значит и в сохранении археологического наследия. Ну, а я, Татьяна Владимировна Гусева, ведущая рубрики «Круглый слот с острыми углами» - археолог, кандидат исторических наук, директор частной (с 20-летним стажем работы) археологической организации ООО «Археологическая Служба» (г. Нижний Новгород).

 

        2006 год, конечно, уже далекая дата. Но в данном случае это некий рубеж, поскольку данные ОПИ именно до этого времени подверглись статистическому анализу, стало быть, их можно считать достоверными. Полный анализ после 2006 г. пока проведен лишь по отдельным регионам, но материал подтверждает те же выявленные закономерности.

          По данным ОПИ с 1946 г. по 2006 г. зарегистрировано 1170 организаций, проводивших когда-либо археологические работы и, соответственно, запрашивавших Открытые листы (далее ОЛ). Анализ показывает, что в течение послевоенного  времени количество организаций, получающих ОЛ, возрастает. В 1946 г. ОЛ получили исследователи только из 25 организаций, в 2006 г. - из 274.  Среди организаций, ведущих археологические полевые работы и запрашивающих ОЛ на исследователей, можно выделить несколько категорий.

            Во-первых, это академические учреждения РАН - АН СССР, в т.ч. Сибирского, Уральского, Дальневосточного отделений и иных региональный отделений. Во-вторых - научно-исследовательские учреждения субъектов Федерации вне системы Академии наук. Это, прежде всего, давно существующие научно-исследовательские институты в национальных республиках, а также новообразованные научные институты, особенно при вузах.

               Следующие категории – музеи и вузы. Следует отметить, что с изменением в стране форм собственности организации этих категорий могут быть государственными, муниципальными, ведомственными и частными (последние, правда, пока ОЛ не запрашивали).

             Органы государственной власти, местная администрация и органы охраны памятников – взаимосвязанные категории. Сюда относятся учреждения, имеющие государственный статус. Самостоятельные органы охраны памятников как часть государственной системы появились с начала 1990-х гг. С тех пор прошли административные реформы, менялись права и обязанности, но важно, что в настоящее время эта категория являет самостоятельную силу и значимость в организации полевых исследований. 

          После 1992 года появились новые государственные организации археологического профиля – различные центры и объединения. Качество проводимых ими полевых работ, естественно, различно и зависит от состава и квалификации исполнителей. Основной тип такой организации – Научно-производственные центры (НПЦ) по охране культурного наследия (варианты названия могут различаться), имеющиеся во многих регионах.

          В последнее время возник ряд негосударственных (общественных и частных) организаций. Создание их в ряде случаев позволило образовать рабочие места для археологов при вечном дефиците бюджетных ставок, осуществлять контроль и координацию полевых работ в регионе. Вместе с тем эти организации стали конкурентами бюджетных учреждений. Конечно, следует различать профессиональные коллективы и фирмы-однодневки, созданные для выкачивания средств из заказчика работ без должного обеспечения качества полевых исследований. Как показывает опыт, «на плаву» остаются те, кто предлагает реальное обеспечение полевых работ и несет ответственность за их проведение. Одной из наиболее старых общественных организаций является уже упомянутое ВООПИиК , созданное в 1965 г. и в то время фактически заменявшее органы охраны памятников. До 1985 г., когда в связи с «перестройкой» финансирование его практически прекратилось, оно играло очень большую роль, финансируя из своих средств полевые работы в ряде регионов. При этом к осуществлению их привлекались профессионалы-археологи. Это было обязательным условием, также, как привлечение специалистов-реставраторов для возрождения памятников архитектуры. В настоящее время это правило, к сожалению, забыто. Возрожденное ВООПИиК претендует на участие в полевых исследованиях, но часто ориентируясь отнюдь не на профессиональных исполнителей полевых работ. В ту же категорию отнесены и другие давно известные общества советского времени, например, Географическое.

                Следующая категория – специализированные реставрационные организации, как центральные, так и региональные. Они ведут архитектурно-археологические раскопки преимущественно в старых русских городах Европейской части. Известны также их работы в Сибири, Казани, Дербенте, Средней Азии. Подобных организаций не так уж и мало, многие существуют давно, и в них работают (или работали) известные профессиональные археологи. Во времена СССР эти организации были государственными, сейчас их статус может быть и иным.

             Я бы выделила еще и категорию «прочие» организации». В их числе РОНО, средние школы, техникумы, дома и дворцы пионеров, туристические станции. Выдача им ОЛ производилась до начала 1980-х гг. Это определялось острой нехваткой профессионалов при постоянно возрастающей потребности в археологических исследованиях, хотя бы в доследовании разрушенных памятников. Не следует забывать и о том, что в организациях этой категории начинали свой путь в науку и профессионалы. Сказывалась постоянная недостаточность рабочих мест для археологов, после вуза некоторые были вынуждены работать в школах и иных «неархеологических» организациях.

           Хочу обратить внимание на то, что организации некоторых категорий бесконечно трансформировались, укрупнялись, дробились: педагогические институты превращались в университеты и академии, областные краеведческие музеи - в объединенные музеи -заповедники, части объединенных институтов становились самостоятельными. Особенно «повезло» органам государственной власти. Такова традиция советской административной системы с 1917г.   

        Анализ заявок, поступающих в ОПИ, позволяет обрисовать картину распределения полевых работ по категориям организаций. Рассмотрим ее для периода 1992-2006гг.

              Это время кардинальных перемен в политической и экономической жизни страны. Несмотря на экономические и организационные трудности середины 1990-х гг., количество полевых работ в России возрастает. В 1992-2006 гг. происходит резкое увеличение доли органов охраны в проведении полевых работ, возрастание их роли не только в организации полевой деятельности и контроле за ней, но и в формировании региональных археологических школ (центров). Их положение, конечно, зависит от позиции региональной власти, оказывающей поддержку или противодействующей.

Интересен рост количества государственных центров, объединений и негосударственных (частных) организаций, занимающихся полевыми исследованиями. Последние особенно активны. Деятельность их можно оценивать по-разному. Среди них есть отлично налаженные, обеспеченные квалифицированными специалистами, производящие работы на высоком методическом уровне и представляющие в ОПИ прекрасные отчеты. Есть и «однодневки», имеющие целью исключительно добывание денег без должного качества полевых и камеральных работ. Впрочем, то же самое можно сказать и про государственные организации, в том числе давно известные. Доля реставрационных организаций незначительна. 

           Большинство работ региональных научных учреждений, музеев, вузов, органов охраны, негосударственных (частных) организаций более всего носят охранный характер, преобладает форма 4. Растет по тем же причинам и доля разведочных работ, по действующему законодательству необходимых перед строительной деятельностью.

Форма 1 доминирует только в системе РАН. Вузы получают таких ОЛ почти поровну с разведками формы 2. ОЛ формы 3 больше всего, как обычно, в вузах, но много и в органах охраны (это работы по мониторингу памятников).

           Можно сказать, что наблюдается связь между категорией организации, ведущей полевые исследования, формой ОЛ и видами работ, по которой они осуществляются.

Так, например, самая большая доля работ по ОЛ формы 4 приходится на органы охраны памятников (44%) и негосударственные (частные) организации, для этого и созданные (48%).

           Посмотрим, каково же соотношение раскопочных и разведочных работ у разных категорий организаций по видам ОЛ.  

               Реставрационные учреждения не занимаются разведками как таковыми - они ведут шурфовку в ходе реставрационных работ или подготовке к ним, на что также выдается форма 2, как на обычную разведку. Доля таких обследований по сравнению с более-менее масштабными раскопками – 27%. Академические учреждения менее других категорий задействованы в разведках. Даже с учетом того, что часть их проводится по ОЛ формы 1 (вид работ «раскопки и разведки»), получается значительно менее половины (39% всех работ).

           Из всех полевых работ, проведенных музеями,- 41% разведочных. Для региональных научных учреждений показатель уже выше – разведки составляют 46% работ, они много занимались составлением археологических карт регионов. Доля разведок в работах вузов - 47%

             Государственные центры и иные предприятия, а также негосударственные (частные) учреждения и органы охраны заняты в основном раскопками, причем аварийно-спасательными. С этим связано преобладание у них ОЛ формы №4. Доля разведок у них составляет соответственно 39%,44% и 48%. А вот органы государственной власти и администрация подают заявки в основном на разведки (63%) работ, что как раз связано с программами мониторинга и землеотводами.

        Таким образом, в целом, за рассматриваемый период мы наблюдаем положительную динамику. Однако выводы не столь радостны как цифры.

              Несмотря на неуклонный рост числа организаций, занимающихся полевой археологической деятельностью, далеко не всегда эти организации способны осуществлять ее на должном методическом уровне, не нанося ущерб памятнику. Качество выполняемых работ зависит не от принадлежности к той или иной категории. Оно определяется профессиональной подготовкой коллективов и накопленных в них опытом.  В России не хватает не только археологов, рабочих мест и баз для обработки, хранения и изучения археологического материала. Не хватает археологических коллективов с устоявшимися традициями и высоким профессиональным потенциалом.

          Создание новых государственных или иных учреждений не слишком облегчит ситуацию, так как их надо обеспечить квалифицированными кадрами. А это ставит проблему развития профессионального образования перед высшей школой, возможности которой тоже в силу многих причин ограничены.

              Необходима жесткая система контроля, направленная на отбор организаций, способных вести полевые работы на высоком уровне. 

 

               Продолжу начатую Ириной Анатольевной тему. Она очень точно сфокусировала внимание на «острых углах» поднятой проблемы. У нас в стране в полевой археологической деятельности сложилась многоукладность. Можно долго размышлять над тем, хорошо это или плохо. Вопрос не в этом. Это реальность. Как реальность и то, что при этой многоукладности отсутствует и на государственном, и на региональном уровне управление археологическими полевыми работами (далее АПР) как видом социально-значимой деятельности. А следствием этого является отсутствие контроля за содержательной частью этих работ и их качеством. На мой взгляд, это и является главной причиной существующего противоречия: число организаций, задействованных в полевой археологии, растет, но это не способствует решению вопросов реального сохранения археологического наследия страны. 

          Давайте зададимся вопросом, какими качествами должна обладать организация, способная, занимаясь АПР, принести реальную пользу не отдельному застройщику, не отдельно взятому держателю ОЛ и не корпоративному научному сообществу, а обществу в целом. Думаю, последние двадцать лет показали, что организационно-правовая форма тут ни при чем. Можно быть честным профессионалом и в частной небольшой организации. А неправильно и неудовлетворительно вести охранные археологические работы можно, будучи научным сотрудником академического учреждения. У меня так и чешется язык привести конкретные примеры. Принципиально не буду. Думаю, таких примеров достаточно, к сожалению, не только в Нижнем Новгороде и Нижегородской области. И ведь что характерно. За этим далеко не всегда стоит коммерческий (если его понимать как денежный) интерес. Плохо копать можно как за «большие», так и за «маленькие» деньги. Вопрос в другом. Как организация, берущаяся за проведение АПР, расценивает их оплату. Как покрытие расходов, необходимых для полноценного выполнения работ? Или как сделку? Когда сумма не соответствует себестоимости работ – это сделка. Это услуга Застройщику в реализации его интересов. Обращаю внимание: не помощь в сохранении археологического наследия, а именно услуга в решении его личных или корпоративных интересов. Вот в этом и заключается суть т.н. коммерциализации полевой археологии как вида деятельности. Именно археологическое наследие страны (вернее, утрата его отдельных частей) оказывается разменной монетой в этих сделках. Нередко вопрос решается с применением административного ресурса. Иерархия подчинения заставляет делать то, что приказывает вышестоящее должностное лицо. А ему звонили. Его просили. С него требовали. С ним, наконец, договорились. И как результат – минимизация или объемов работ, или затрат на них. Или и того, и другого. У Застройщиков всегда есть возможность найти «дешевых и покладистых». И эти « дешевые и покладистые» получают ОЛ, в «дозволенных» Застройщиком параметрах (по принципу, хоть что-нибудь) проводят АПР (на языке Застройщика такая услуга получила название – создать видимость археологических работ), сдают отчеты, снова берут ОЛ. И процесс продолжается. Как это ни парадоксально звучит «принципиально-профессиональная» и «покладисто-дешевая» организации через систему ОЛ к АПР имеют одинаковый доступ. Как говорится, антимонопольная политика в действии.    

         Поэтому, если говорить о деньгах, то «крамольность» их получения от Застройщика заключается не в их количестве, а в том, что они берутся за некачественно и в объеме, не обеспечивающем сохранности памятника, сделанную работу. Это может происходить по разным причинам, не обязательно коммерческим: отсутствие профессионального опыта, убеждение («чай, не атомную бомбу строим»), указка своего начальства и т.д. Кстати, о «коммерции». Полевая археология как вид научно-исследовательской деятельности уже по определению не может быть «коммерческой». Это в полной мере относится и к АПР, являющихся частью полевой археологии. Научно-исследовательская деятельность сама по себе очень затратна. Общество платит большую цену за получение нового знания.    «Прибыль» в археологии не в деньгах. Это приращение научного знания, укрепление исторического самосознания. «Финансовая» прибыль» «образуется» только за счет сделок, откровенных или, чаще всего закамуфлированных.

                  Что из этого следует? Какая организация может избежать соблазна «заработать на археологии»? Убеждена, только та, в «моральном» кодексе» которой наличествуют профессиональная честь и гражданская совесть. Звучит высокопарно. Но других понятий я не подберу. Это идеологическая основа охранной полевой археологии. И вот что, на мой взгляд, главное. Этому нельзя научить. Эти морально-этические качества прививаются и укрепляются только в коллективах. Я бы даже сказала, в свободных коллективах, не вписанных в иерархические системы. Не потому ли у нас последнее время растет число частных организаций. Они могут себе позволить быть неподвластными «звону злата» и командам «сверху».

            Однако на одной идеологии вперед не уедешь. Она должна быть помножена на опыт. Профессиональный опыт – обязательное качество любой профильной организации. А опыт приобретается в результате постоянной практики. Он имеет свойство накапливаться и передаваться. Только тогда он превращается в «золотой запас» организации. Такой капитал накапливается и становится прочнее в тех организациях, для которых охранная археология является основным видом деятельности и АПР ведутся непрерывно, а не от случая к случаю, или от заказа к заказу, тем более без разбору. 

Опыт аккумулируется, сохраняется и передается исключительно в коллективах. 

 Организация тем крепче, тем устойчивее перед трудностями и испытаниями, чем прочнее ее коллектив. Временные трудовые коллективы, собранные на один сезон, долгосрочные задачи не решают. Следовательно, еще одно необходимое качество для успешной деятельности археологической организации – наличие команды, прочного постоянного коллектива профессионалов и единомышленников одновременно, которые знают, ради чего они существуют и работают.

        Производственная база, так сказать производственные мощности организации – неотъемлемое условие для качественного выполнения охранных работ.

        Ну, и, наконец, стабильное финансирование. Отдельная археологическая организация может быть мощной и успешной только при условии круглогодичного обеспечения ее достаточным объемом работ. При нестабильном финансировании (о том, как Застройщики «расплачиваются», думаю, знают все, кто хоть раз участвовал в этом процессе или имел возможность его наблюдать) само существование такой организации становится проблематичным. Нужен либо коллективный приработок на стороне, либо коллектив из совместителей, где бюджетные зарплаты по основному месту работы сотрудников служат своеобразной финансовой подушкой безопасности. Как способ выживания это допустимо. Но такой механизм не может служить основой развития охранной археологии: негде аккумулировать накапливаемые знания и опыт. Группы (коллективы) академических, научно-исследовательских учреждений, музеев, вузов, занимающиеся охранными АПР, встроены в иные, чем охранная археология, профильные структуры. Они могут рассчитывать на материальную поддержку (умеренная арендная плата или даже бесплатное пользование помещениями, пользование коммунальными услугами, приборами, электроэнергией, дешевая или вообще бесплатная рабочая сила в лице практикантов, наконец, выполнение охранных работ (камеральная обработка материала, например) в бюджетно-оплачиваемое время и т.д.). Но эта поддержка целиком и полностью зависит от взаимоотношений с руководством таких учреждений, их доброй воли или заинтересованности. Обеспечение жизнеспособности самостоятельных археологических организаций осуществляется исключительно на основе самофинансирования. По закону застройщики оплачивают только АПР. Конечно, напрашивается вопрос о государственной поддержке археологических коллективов, системно занимающихся охранной археологией. Вопрос только в том, какова будет цена этой поддержки. Бесплатный сыр, как говорится ,бывает только… Сами знаете, где. 

                

           Мне представляется, что выделенные качества как раз и могут характеризовать  профпригодность и дееспособность организаций, занимающихся охранными АПР. Вопрос только в том, кто будет это объективно оценивать. На сегодня я не вижу реальных претендентов на исполнение этой функции. 

 

        Ну, вот. Прямо не Круглый стол получился, а одни острые углы. Да еще и с занозами.

       Как-то очень неутешительно, да? А, впрочем, почему? Раз растет число коллективов, занимающихся охранной археологией, значит, есть еще чистый порох в наших пороховницах. Значит те, кто занимается или собирается заниматься ей, не утратили смелости рисковать, не торопятся прятаться за государственную спину, не пропитались алчностью и жаждой наживы. Раз мы видим проблемы и знаем, что нужно для их решения, значит, они решаемы. Значит, у охранной археологии есть будущее.Что ж, поживем, увидим.

          А пока я хочу поблагодарить Ирину Анатольевну не только за согласие участвовать в нашем Круглом столе, но и за книгу. Она не просто полезна своей фактологической составляющей и анализом развития послевоенной полевой археологии. Это отличная пища для собственных размышлений. Так что тем, кто с этой книгой еще не знаком, настоятельно рекомендую отправиться ее читать. А мы тем временем, пойдем прогуляемся. Как Вы, Ирина Анатольевна, на это смотрите? Ведь за окном золотая осень! А виды с нашего Волжского откоса, сами знаете, какие!

 

 

 Ведущая Круглых столов, Гусева Татьяна Владимировна.