Определив напластования, датируемые XVII в., рассмотрим сооружения и комплекс находок, связанных с этим временем. К рассматриваемому периоду относится ряд деревянных построек. Первые деревянные сооружения на раскопе фиксируются в 8 пласте. Сохранность древесины на этом уровне очень плохая, по существу это древесный тлен.

Сооружение № 1. Древесный тлен от этой постройки начал прослеживаться на рубеже 7 и 8 пластов (138-140 см) в кв. 18. Но целиком постройка прослежена в 8 пласте. От неё сохранились юго-западный угол в кв. 17–18 (рис. 10), части северо-западной и северо-восточной стен в кв. 21 и 26. В кв. 21, по-видимому, находился северо-западный угол сооружения. Длина северо-западной стены составляла около 5.2 м. Остатки древесины от этой стены сохранились в кв. 21.

Сооружение № 2. Расположено в южной части западного участка кв. 15. На уровне 8 пласта от конструкции сохранился тлен от двух брёвен, пересекающихся под прямым углом - северо-восточный угол постройки (рис. 11). Относительно хорошо сохранившиеся венцы этой постройки прослежены в 9 пласте (рис. 12). Сруб рублен в обло с чашей в нижнем бревне. Хорошо сохранились, по крайней мере, два венца. Длина северной стены (полностью вошедшей в раскоп) 5,3 м, что примерно равняется трём "народным" саженям. Диаметр брёвен 20–25 см. По углам постройки под стены подложены подкладки из обрубков брёвен диаметром 15 см. По внешнему контуру постройка окаймлялась завалиной, от которой сохранилось два венца брёвен диаметром около 15 см. Во второе снизу бревно  стены "глухим" способом врублена переводина пола (рис. 13). Как отмечал П.И. Засурцев, этот способ более совершенен, нежели широко распространённый в новгородской архитектуре XII–XV вв. способ сквозной врубки (Засурцев, 1963, с. 25). С сооружением № 2 связано 20 индивидуальных находок: фрагменты глиняных игрушек-погремушек, обрывки кожаной обуви и железные подковы, железный нож, стеклянные и янтарные украшения. Особенный интерес представляет находка скопления мелких стеклянных бус (более 30 экз.) на развале обожжённых камней и кирпича. Расположение бус в слое свидетельствует о том, что это было единое ожерелье (рис. 14). Судя по дендрохронологическому анализу образцов с подкладок под сруб (см. выше), он был рублен во второй половине XVI в., но, по всей видимости, простоял до начала следующего столетия.

Сооружение № 3. Эта постройка сохранилась фрагментарно. Она располагалась в северо-западной части раскопа (кв. 6–7, 11–12). Из сохранившихся элементов конструкции можно отметить расположенные параллельно   почти по линии запад–восток плаху в кв. 11–12, четыре дощечки в кв. 7, обломок доски в кв. 12, а также фрагмент бревна (?), примыкающий к дощечкам в кв. 7 и расположенный перпендикулярно им. Соотношение остатков сооружения № 3 с сооружением № 1 не исключает возможности, что они объединялись в единый комплекс (расстояние от угла сооружения № 1 до фрагмента бревна в кв. 7 составляет 4.4 м).

Сооружение № 4 вскрыто в 9 пласте, расположено в восточной части раскопа. Сохранность дерева плохая. Сруб размерами 5 х 5 м рублен в обло (рис. 15). Южная стена постройки в кв. 30 и 35 частично разрушила настил мостовой, о которой речь пойдёт ниже, что позволяет считать эту постройку более поздней, чем мостовая. Печь располагалась в юго-восточном углу. От неё сохранилось пятно глины в форме полумесяца, окаймленное горелым слоем. С постройкой связаны разнообразные находки: ножи, глиняные игрушки, шило с деревянной рукояткой, глиняные пряслица, деревянная ложка (рис. 16).

Сооружение № 5 в северо-западном углу раскопа (рис. 17) представляло прямоугольный сруб, рубленный в обло, размерами 3,65 х 3,7 м (примерно 2 х 2 сажени). Хорошо сохранился только нижний венец сруба. Углы постройки опирались на подкладки из обрубков дубовых бревен диаметром 31-35 см и длиной 60-90  см. Подкладка располагались под северной и южной стенами сруба.

Печь располагалась в северо-восточном углу, на что указывает пятно жёлтого хорошо отмученного суглинка с примесью песка в форме незамкнутого кольца и углистого слоя внутри этого кольца. Особенностью этой постройки был пол, настланный не из досок, а из ошкуренных плотно подогнанных друг к другу брёвен диаметром 18–20см. Следует заметить, что настилка пола из подобного материала редко применялась в русском домостроении и свидетельствует о хозяйственном назначении сооружения (Засурцев, 1963, с. 23). Индивидуальные находки не дают возможности высказать предположение о назначении этой постройки.

Интересное сооружение обнаружено в юго-восточном углу раскопа. При зачистке 9 пласта было зафиксировано пятно глины прямоугольных очертаний. Размеры пятна 1,8 х 2,1 м. Глина оконтурена древесным тленом шириной около 2 см. При разборке конструкции оказалось, что по углам древесный тлен (доски) примыкает к квадратным (5 х 5 см) столбикам. Глина располагалась на вымостке из плах (рис. 18), которые в свою очередь опирались на два параллельно лежащих бревна диаметром около 30 см. Внутри слоя глины обнаружены линзы пережжённой глины и прослойка золы мощностью 3 см. Вскрытая конструкция, по всей видимости, является остатками глинобитной печи несохранившейся постройки. Аналогичные печи известны по новгородским материалам (Засурцев, 1963, рис. 17, 2). Подобная печь была вскрыта при раскопках Переяславля Рязанского А.Л. Монгайтом в слоях XIV в. (Монгайт, 1961, с. 170).

Большое значение для археологии Переяславля Рязанского имеет открытый экспедицией деревянный настил мостовой (рис. 19), обнаруженный на уровне 9 пласта (глубина залегания настила 166-174 см). Длина прослеженного участка составляет более 10 м. Конструкция мостовой традиционна для древнерусских средневековых городов: её основанием служили три лаги диаметром 15–17 см, размещённые вдоль улицы параллельно друг другу. Расстояние между лагами 100–125 см. Поперёк на эти лаги плоской стороной вверх укладывались дубовые плахи шириной 20–22 см и длиной около 3,4 м. Плахи хорошо подогнаны одна к другой. С нижней стороны в них сделаны полукруглые вырубы, соответствующие по форме и размерам лагам. В эти вырубы входили лаги, благодаря чему обеспечивалось устойчивое положение плах мостовой (Археология СССР, 1985, с. 170). Особенностью вскрытой мостовой было то, что лаги рублены из сосны, а плахи – из дуба. Подобное сочетание различных пород дерева в конструкции мостовой отмечается впервые.

Следует отметить, что отдельные фрагменты дерева (древесного тлена), расположенные параллельно лагам, были прослежены в 8 пласте. Таким образом, вскрытый в 9 пласте настил мостовой можно считать вторым ярусом улицы. Ниже этого уровня плахи мостовой не сохранились. Однако прослежены лаги, лежащие параллельно вскрытым в 9 пласте. Кроме того, на площади, где в 9 пласте размещалась мостовая, в нижних горизонтах не прослежены остатки каких-либо деревянных конструкций, что также свидетельствует о существовании улицы и в более раннее время.

Интересное наблюдение сделано старшим научным сотрудником РИАМЗ Е.В. Шапиловой[1]. Проследив направление мостовой, на основании анализа письменных документов, она пришла к выводу, что улица связывала две проезжие башни кремля – Глебовскую и Ипацкую, то есть была одной из основных магистралей города. Согласно Писцовой книге 1696 г. в кремле существовала улица "идучи от Ипацкой башни к митропольему двору, а по мере той улицы две сажени". К сожалению, не известно, какой именно саженью пользовались составители Писцовой книги, но если предположить, что писцы применяли народную (1,76 м) или кладочную (1,597 м) сажень, то ширина описанной улицы почти полностью совпадает с мостовой, вскрытой на раскопе. Отмечу, что ширина вскрытой мостовой была немного меньше мостовых верхних ярусов Неревского раскопа (они имели ширину 4-5 м) (Колчин, 1955. С. 50-52), но сопоставима с мостовой Нутной улицы Славенского конца Новгорода (Гайдуков, 1992, с. 15).

Находки, которые на основании стратиграфии можно датировать XVII в., разнообразны. Общее количество индивидуальных находок этого времени составляет более 300 экземпляров. Самыми многочисленными, не считая керамики, оказались предметы из чёрного металла. Всего найдено 159 железных артефактов. Металл предметов, залегавших в 6-7 пластах, сильно корродирован. Состояние металла у предметов, залегавших глубже, намного лучше. Их поверхность покрыта голубым фосфатом железа, что характерно для влажных слоёв с хорошей сохранностью органики.

            Рассматриваемым временем датируются 19 ножей (рис. 21, 2–3), три черенка ножей и одна железная рукоятка от ножа. Большинство ножей относится к универсальным хозяйственным. Из пл.8, кв. 15 происходит рабочий нож, вероятно, по обработке кости.

            Фрагмент лезвия ножниц по металлу происходит из пл. 7, кв. 9 (рис. 21, 4). Первоначально этот предмет был определён как фрагмент ножа. Но после электрохимической расчистки оказалось, что заточка лезвия у предмета односторонняя, а недалеко от острия располагается отверстие. Это позволило идентифицировать поковку как ножницы по металлу.

            Бытовые предметы из железа представлены тремя кресалами, два из которых калачевидные (рис. 16, 3). Несмотря на форму предмета (калачевидные кресала по новгородской хронологии принято датировать X– XII вв.), данные находки не противоречат предложенной датировке – при исследовании слоёв позднего времени калачевидные кресала встречаются нередко (Никитин, 1971; Белов и др., 1981; Завьялов, 1990).

            Верхнее донышко цилиндрического замка происходит из пл. 7, кв. 31. Два ключа, вероятно, одной из разновидностей типа В найдены в пл. 7 (рис. 21, 5, 11) и пл. 8, кв. 16.

            Разнообразными типами представлены наконечники стрел (найдено 12 экз.). Из пл. 7, кв. 9 (№ 111) происходит ромбовидный наконечник с прямыми сторонами и вогнутыми плечиками и наибольшим расширением в верхней половине длины пера (тип 51 по А.Ф. Медведеву). Два наконечника типа 40 (ромбовидные с упором и расширением в нижней трети длины пера) найдены также в седьмом пласте (рис. 16, 8; 21, 8-9).

            Большинство подков из слоёв XVII в. (64 экз.) относятся к типу один (Двуреченский, 2004). Среди них значительно преобладает второй вариант. Лишь один предмет по форме можно отнести к типу два, но по своим размерам он выпадает из этого типа (подковы типа два имеют размеры не менее 9 см в ширину, тогда как найденный экземпляр – всего 4.5 см). Небольшие размеры предмета свидетельствуют, что это была сапожная подкова. К сапожным подковам, судя по размерам, следует отнести и экземпляр из пл.7, кв. 18. Одним экземпляром (рис. 21, 6) представлена более ранняя (XIV–XVI вв. по новгородской хронологии) подковка в виде дугообразной, прямоугольной в сечении полоски с тремя небольшими остриями (Колчин, 1959).

            При распределении подков по площади раскопа отчётливо видна их концентрация внутри и около сооружений 2 (18 экз.) и 4 (14 экз.). В то же время в сооружении 5 не найдено ни одной подковы.

            Осветительные приборы представлены светцом и подсвечниками. Светец (пл. 8, кв. 11) простейшей формой: подквадратный в сечении брусок заканчивался с одной стороны держателем для лучины, а с другой – остриём для вбивания в стену (рис. 21, 10). Оба найденных подсвечника (пл. 7, кв. 8 и пл. 8, кв. 7) однорожковые, вбивались или вставлялись в стену (рис. 21, 1).

            Из деталей одежды следует отметить шесть пряжек как прямоугольной формы, так и форме срезанного овала.

Находки из кости представлены гребнями, кочедыком, иглой и накладками рукоятей. Основным поделочным материалом при изготовлении костяных предметов служили лопаты рога лося. При обработке кости применялись резка, пиление, сверление, строгание, шлифование.

            Из четырёх найденных гребней один имел трапециевидную форму, а три – прямоугольную (рис. 16, 5). Все гребни не орнаментированы.

            Кочедык (рис. 9, 3) изготовлен из подходящей по размерам части пястной кости крупного рогатого скота с минимальными трудовыми затратами на оформление изделия. С внутренней стороны в верхней части вырезано подпрямоугольное углубление.

            Накладки на рукояти ножей имеют отверстия для крепления при помощи штифтов или заклёпок. У одной накладки отверстия украшены циркульным орнаментом. Накладка из пл. 8, кв. 19 украшена канелюрами, проходящими вдоль изделия (рис. 9, 2).

При анализе керамического комплекса удалось собрать полные профили трёх сероглиняных сосудов: горшка и двух мисок (рис. 22).

            Из керамических находок отмечу три грузила (рис. 6, 16, 18), одно из которых сохранилось полностью и имело крупные размеры.

            В пласте 7 кв. 11 найден фрагмент белоглиняной игрушки-свистульки. Из этого же пласта (кв. 7) происходит обломок дисковидной белоглиняной погремушки без росписи (рис. 9, 6).

Белоглиняная ангобированая керамика представлена фрагментом кумгана.

В 8 пласте найдены два фрагмента импортных поливных сосудов[2]. Один из них – от западноевропейского (предположительно итальянского) блюда. Другой (кв. 27) – это фрагмент стенки полуфаянсового (кашинного) кувшина с подглазурной полихромной росписью происходит из Турции (г. Изник) и датируется XVI в.

Многочисленны пряслица и их заготовки, выточенные из стенок керамических сосудов. Лишь один предмет был специально вылеплен из глины и затем обожжён. Нередко в качестве заготовок для пряслиц использована импортная поливная керамика: два обломка пряслиц – из стенок иранских полуфаянсовых (кашинных) кувшинов с подглазурной синей росписью датируются XV в.; обломок пряслица из стенки иранского полуфаянсового (кашинного) кувшина XIV в. с подглазурной росписью тёмно-серой и синей красками.

            Взаиморасположение сооружений и конструкции на раскопе позволяет сделать предварительные выводы о характере застройки исследуемого участка в XVII в. Судя по данным дендрохронологии (один из вариантов даты рубки лаги мостовой, к которому склоняется автор дендрохронологического исследования А.А. Карпухин – 1617 г.), около 1620 г. осуществляется мощение улицы, проходившей от Глебовской к Ипацкой башне. Интересно, что этот факт напрямую коррелируется с окончанием Смутного времени. В конце XVI – начале XVII в., по всей видимости, улица не была замощена. Во второй четверти XVII столетия (но до пожара 1646 г.) в расположении сооружений происходят изменения. Так, сооружение № 1 не повторяет по своей конфигурации и расположению ни один из ниже лежащих срубов. О перепланировке свидетельствует и сооружение № 4, частично разрушившее настил мостовой в южной части раскопа. Не исключено, что направление улицы несколько изменилось, и она повернула на юг.

Но глобальные изменения на исследуемой территории происходят именно после пожара 1646 г., когда участок после периода запустения стал использоваться как строительная площадка для возведения Певческого корпуса, а позднее Амбаров и Солодёжни.

            Как уже отмечалось, одной из основных задач археологических исследований Переяславля Рязанского являлось изучение полученных материалов различными естественнонаучными методами. Исследование материалов находится в самой начальной стадии, но уже сейчас можно говорить о некоторых результатах.

Для изучения приёмов земледелия, состава культурных растений, степени засорённости зерна сорняками и т.д. в лаборатории естественнонаучных методов Института археологии проведён археоботанический анализ образцов из культурного слоя (Лебедева, 2005; 2006). Отбор образцов проводился методом флотации почвенных проб, объёмом 10 л; использовались сита с диаметром ячеек 0,25–0,5 мм. До 90% находок составляют остатки культурных растений, и всего 0,2% из них – отходы обмолота хлебных злаков. Видовой спектр для XVII в. характеризуется преобладанием ржи – 67,3%. Второй по значимости культурой, которая, как и рожь, встречена во всех пробах, был овес ­– 26,8%. Почти также часто фиксируются в образцах гречиха и просо, но их доля в археоботаническом спектре значительно ниже. Доля пшеницы в коллекции – всего 0,5%; все зерновки относятся к мягкой пшенице. К редким находкам можно отнести семена плодовых растений –  груши или яблони, которые пока более достоверно не удалось определить из-за небольшого их количества и состояния сохранности. Из дикорастущих, в том числе и лесных растений, в исследованных образцах представлены обугленные фрагменты скорлупок лесного ореха, семена малины и косточки черемухи. В необугленном состоянии помимо ореха и малины встречено также одно семя бузины черной[3].

Семена сорняков составляют весьма незначительную часть археоботанической коллекции – 5,7%. Привлекает внимание, что среди наиболее часто встречающихся семян наряду с марью белой (23,1%), лидирует куколь обыкновенный (24,3%). Это одно из немногих растений, известных исключительно в качестве посевного сорняка, некогда очень злостного, ныне – практически искорененного. Он считается засорителем преимущественно яровых посевов, реже – озимых (как правило, в южных районах). Но если маревые – помимо хлебных полей обильно произрастающие и вблизи человеческого жилья – почти всегда занимают одно из первых мест в коллекциях сорняков как в городе, так и в деревне (достигая порой 60% и даже более), то столь высокая доля куколя, особенно в городской выборке, смотрится необычно: куколь – это крайне ядовитое растение. Попадание его семян в муку делает ее фактически отравленной и непригодной для употребления.

Вполне возможно, что большая концентрация зерна в пробах, отмеченная Е.Ю. Лебедевой, была следствием существования рядом с исследуемой территорией амбаров. Следует отметить доминирование среди злаков яровой ржи.

Не менее интересные результаты получены и при археозоологическом анализе[4]. Для проведения анализа была сделана стопроцентная выборка остеологического материала. На большей части костей обнаружены следы погрызов их собаками, а половину тестовой выборки составили остатки со следами кухонной разделки. Эти следы и средняя степень раздробленности свидетельствуют о том, что исследованная выборка  состоит главным образом из кухонных остатков. А значит, при обработке всей коллекции можно будет восстановить характер кухонной разделки туш животных и особенности мясного потребления жителей поселения. Большинство костей принадлежат домашним животным.

Домашние животные, диагностированные в выборке, относятся к обычным пяти видам – крупный рогатый скот, лошадь, овца,  коза и свинья. Полученный же остеологический спектр всех сельскохозяйственных видов, даже на предварительном этапе, оказался поразительно похожим на соотношение, подсчитанное для древнерусских городов XV-XVII веков (Цалкин, 1956; Антипина, 2006).

Дикие животные пока включают только четыре вида, но они относятся к трем группам охотничьей добычи, хорошо различавшимся в древности по экономической значимости. Это – добыча зверя, главным образом, на мясо (копытные ­– лось и кабан), пушная добыча (заяц) и в некотором смысле «обрядовая» добыча (медведь). Единственный фрагмент кости медведя представляет собой остаток нижней челюсти медвежонка всего трех месяцев отроду. Естественно, что только после обработки всей коллекции можно будет интерпретировать эту находку. Но уже сейчас можно высказать предположение: не связана ли она с деятельностью скоморохов, в представлениях которых медведь играл существенную роль?

Металлографическое исследование небольшой серии железных предметов из слоёв XVII в. продемонстрировало, что в это время активно применялась технологическая схема наварки. Сварка проводилась на высоком уровне. Обязательной операцией по улучшению рабочих свойств орудий была термообработка. Судя по микротвёрдости феррита кузнецы применяли обычное кричное железо, на отдельных участках фиксируется повышенное содержание фосфора.

 

Первые полевые сезоны подтвердили правомерность избранной стратегии исследования культурного слоя кремля Переяславля Рязанского. Стало очевидным, что верхние слои (примерно до глубины 80-100 см от дневной поверхности) представлены наносным и сильно перекопанным грунтом. Шестой пласт на раскопе более однороден, хотя и в нём фиксируются нарушения, связанные со строительной деятельностью. Этот слой в целом может быть датирован концом XVII-XVIII в. Седьмой и восьмой пласты также подвержены нарушениям, но комплекс находок хронологически более однороден и датируется в пределах первой половины XVII в. Рубеж XVI-XVII вв. приходится на девятый пласт. Слои второй половины XVII в., по всей видимости, разрушены при строительстве каменных сооружений кремля. В это время сносятся существовавшие на этой территории дворы горожан, и позднее жилой застройки на этом участке кремля не было. В слоях конца XVI – первой половины XVII в. прослежены постройки, типичные для древнерусских городов.

Таким образом, до середины XVII в. (до пожара 1646 г.?) на исследуемом участке располагалась городская застройка и лишь во второй половине XVII в. здесь начинается формирование двора рязанских иерархов. До этого Архиерейский двор если и располагался в кремле, то занимал гораздо более скромную территорию, чем участок, носящий сейчас это название.