ГУАК			Год осно- вания	Издан- ных сборников		Отдель-ных изданий		Всего
1 2	Тверская Рязанская	1884 1884			-- 54		101 45	101 99
3 4	Тамбовская Орловская	1884 1884			40 58		-- 16	74 40
5	Костромская	1885			6		30	36
6	Саратовская	1886			26		18	41
7	Нижегородская	1887			46		4	70
8	Таврическая	1887			57		2	59
9	Оренбургская	1887			35		3	38
10	Пермская	1888			12		15	27
11	Ярославская	1889			13		24	27
12	Калужская	1891			22		--	22
13	Симбирская	1895			--		44	44
14	Черниговская	1896			10		1	11
15	Бессарабская	1898			3		--	3
16	Владимирская	1898			18		39	57
17	Воронежская	1900			4		9	13
18	Пензенская	1901			3		--	3
19	Екатеринославская	1903			10		--	10
20	Курская	1903			2		--	2
21	Полтавская	1903			15		23	38
22	Вятская	1904			44		--	44
23	Новгродская	1904			1		--	1
24	Витебская	1908			6		5	11
25	Смоленская	1908			4		2	6
26	Иркутская	1911			3		--	3
27	Тульская	1913			2		--	2
28	Псковская	1916			1		--	1
29	Якутская	1916			1		--	1
Всего					496		401	897(+6 переиз-даний)

Характер публикации, вид, тема	Кол-во	%	Примечание
Архивные материалы, публикации	58	14
Очерки и описания	46	8,8
Исторические исследования	40	10
Каталоги	34	8,3

1	2	3	4
Указатели	6	1,5
Путеводители	5	1,2
Библиографии	5	1,2
Отчеты	4	1
Отзыв	1	0,3
Материалы заседаний, съездов	7	1,7
Мемуары, письма, записки	9	2,2
Библиографии	16	4
Публикации о памятниках археологии	19	4,7
Юбилейные и памятные сборники	21	5,2
Описания коллекций фарфора	2	0,5
Памятники фольклора	2	0,5
Популярные публикации о времени смуты и о Нижегородском ополчении	13	3,2
прочие	135	23

изданиях[57]. Большинство работ выпущено было в виде опи­саний отдельных городов и посадов и путеводителей. Харак­терной работой такого рода является труд П. Алмазова о г. Костроме[58]^.

         В трудах костромичей содержатся известия о проникновении христианских миссионеров в лесные области Заволжья, на Унжу, Ветлугу, Вятку[59].

         Большое внимание истории оснований своего города уде­лили нижегородские архивисты. В 1889 г. ими было органи­зовано празднество, посвященное юбилею основателя города князю Юрию (Георгию) Всеволодовичу. Празднество нача­лось во Владимире и было продолжено в Нижнем Новгороде, заложенном в 1221 г. «на оусть Окы»[60]. Основателю Нижне­го Новгорода был посвящен специальный труд А. М. Меморского[61]. Ставился вопрос о создании памятника Юрию Всево­лодовичу. Вопрос о времени и причинах основания Нижнего разрешал в своем труде А. А. Савельев[62]. Он обосновывал вывод о том, что город назван Нижним по отношению к се­верному Новгороду Великому, а не стоявшему выше по Оке древнему городищу и слободе строителей под Гребешком. Этим подчеркивалось политическое значение города, встав­шего крепостью Руси на границе с Волжской Булгарией.

         Симбирские архивисты не только обратились к истории своего города, основанного в XVII в., опубликовав материа­лы по истории Симбирска и его уездов, «Книгу строельную», «Историческое обозрение г. Симбирска от первых времен до возведения на степень губернского города»[63], они попыта­лись дать хронологический перечень событий в Симбирской губернии с 1372 г.[64]. Серьезный интерес к истории своего го­рода, основанного в XVI в., и всего степного края проявили члены Саратовской ГУАК. Перечень многочисленных статей на эту тему содержится в «Алфавитном указателе» А. Кроткова[65]. Ценнейшими пособиями по истории края явились не только «Материалы для истории заселения Саратовского края» А. Минха, «Источники и пособия для изучения Саратов­ского края» С. Соколова, но и труд Ф. Чекалина, основанный на исследовании старинных карт и архивных данных[66].

         Сотрудники губернских ученых архивных комиссий По­волжья, естественно, не могли пройти мимо весьма интересной и сложной проблемы, связанной с межнациональными отно­шениями в Поволжье, где наряду с русскими проживала мордва, марийцы, чуваши, татары, калмыки и другие народ­ности.

         Обширный и сложный процесс межэтнических контактов рассматривался деятелями ГУАК прежде всего как история освоения территории края русскими, их благотворного влия­ния на пробуждение к активной исторической жизни «непод­вижных» народов, например; мордвы. Сотрудник комиссии А. И. Звездин, написавший в 1889 г. поэму об основании в устье Оки Нижнего Новгорода, так выражал свое поэтичес­ки-романтическое видение древней истории:

 

         В термин «неподвижные» сотрудники ГУАК вкладывали свое особое содержание, отражавшее и языческие, застойные формы быта, и специфику хозяйственного уклада мордвы. Важное значение для изучения древней культуры мордвы име­ли археологические раскопки, в частности Муранского мо­гильника.

         Для нижегородских архивистов весьма характерным бы­ло обозначение сущности колонизационного процесса терми­ном «обрусение» (но не «русификация»). Это отражало и многоплановость процесса колонизации, и важную роль сти­хийного, народного начала в ней, и специфику поступательно­го движения различных народов к более прогрессивному об­щественно-экономическому укладу, носителями которого вы­ступали русские.

         Примечательным было и то, что сотрудники архивной ко­миссии, писавшие о колонизации, не выделяли специально вопроса о роли религии, христианства в этом процессе. Од­нако они сделали ряд весьма интересных наблюдений о роли церкви как орудия проникновения в среду «инородцев» и подчинения их «цивилизирующему» влиянию, хотя особого акцента на этих вопросах не делали[67]. Мало того, члены ГУАК подчеркивали былую мощь «загадочных» поволжских племен.

 

            В. О. Эйнгорн, опубликовавший в первом томе «Действий» НГУАК статью «К истории обрусения мордвы», отмечал, что хотя колонизация активно осуществлялась уже с XIII— XIV вв., «обрусение мордвы и принятие ею христианства шли довольно медленно» и даже в XVIII в. «довольно значитель­ная часть мордвы пребывала еще в язычестве»[69]. Эйнгорн писал, что русским церковникам запрещено было крестить «инородцев» против их воли, тех же, кто добровольно обра­щался в православие, освобождали от податей. Особенно ак­тивно стали крестить мордву и черемисов со времени учреж­дения Нижегородской епархии (1672 г.). Печально просла­вился в этом епископ Питирим. Он вел наступление, опираясь Ha новокрещенов, давая им льготы и права на притеснение соплеменников-язычников. Церковники посылали в язычес­кую среду доморощенных «апостолов» из мордвы, чем актив­но содействовали разрушению «неподвижности» языческого мира.

         Ужесточение мер против язычников приводило к озлобле­нию и бунтам. В 40-х гг. XVIII в. преосвященный Дмитрий Сеченов после сожжения языческого кладбища у терюшевской мордвы едва избежал гибели, спрятавшись в селе Сарлей[70].

         Новокрещеннов использовали и земледельцы-хищники из русских. Так, «пионер русской цивилизации» среди арзамас­ской мордвы Лаврентий Симанский крестил мордвина Кузь­му Усталева, которому захотелось отнять «белую» землю у своего языческого сородича Ченбаика Усталева, и с помощью государевых крючкотворов отнял землю у обоих[71]. Для зак­репления прав на нечестно добытую землю Лаврентий вос­пользовался действовавшим в XVII в. правилом—русская, т. е. христианская земля не переходит назад к мордве. Хрис­тианизация нерусских народов Поволжья стала одной из форм наступления землевладельцев на языческий мир.

         А. А. Савельев, комментируя старинные акты на церков­ные земли с. Моляксы Ардатовского уезда, которые передал в комиссию священник И. Доброхотов, обратил внимание на очень интересный факт: русского населения в Кужендеевской волости в 20-х г. XVII в. было мало, но через полвека там ут­вердилось русское влияние.  

         Исследователь попытался разоб­раться в механизме данного явления через анализ состава русского населения в большой мордовской волости.

         Выясни­лось, что вначале на погосте было 2 дома поповских, 1 — пономаря, 1—просвирницы, 3—бобыльских, 2 кельи нищих, а к 1678 г.—3 дома священников, 1—дьякона, 2—бобыльских и 4 двора крестьянских[72]. «Рядом с водворением православ­ной религии,—делал вывод А. А. Савельев,—идет и обрусение их»[73] . При этом активную

роль в процессе обрусения мордвы играл «новый элемент» в составе русского населения— крестьяне.

         Демократическая традиция в оценке характера колониза­ции была присуща публикациям сотрудников ГУАК. А. А. Савельев замечал, что «во всей восточной половине России русский народ совершил свои громадные завоевания не столько мечом, сколько крестом и своим цивилизирующим влиянием»[74].

         Нижегородские краеведы изучали проблему колонизации и по этнографическим материалам. Так, разницу в свадебных обычаях крестьян различных мест Нижегородской губернии они объясняли порядком, временем и «способом колониза­ции России славянским племенем», уровнем ассимиляции ок­рестных народов[75]. Следы язычества в домашнем обиходе чу­ваш изучал член Симбирской ГУАК Ф. Виноградов[76].

         В. К. Магницкий посвятил свои работы истории появле­ния и географии расселения в нижегородских пределах чува­шей, татар и «мишарей». Историю первых контактов и нача­ло христианизации чувашей онсвязывал с процессом полити­ческой и вооруженной борьбы России с Казанским ханством. Христианство он оценивал как силу идеологического и поли­тического противодействия тем, кто «пошел в магометанст­во»[77]. Особую активность процесс христианизации, чувашей принял с 1743 г.

         Деятели архивной комиссии изучали историю «мишарей». В 1896 г. архивисты направили специальное письмо в Ниже­городскую переписную комиссию с просьбой выделить «миша­рей»[78].

         Интерес к проблеме межэтнических связей в Поволжье ослабел в начале XX в. Его вытеснили другие, более насущ­ные проблемы. Тем не менее в многочисленных публикациях архивных источников, в очерках и исследованиях Нижегород­ской, Симбирской и Саратовской губернских ученых архив­ных комиссий содержатся весьма интересные сведения и на­блюдения по проблеме колонизации, обрусения и христиани­зации нерусских народов Поволжья. Христианство рассмат­ривалось как орудие проникновения в языческую среду и как возможность подключения нерусского населения к хозяйст­венно-экономической, политической и культурной деятельнос­ти в составе российского государства.

         О взаимоотношениях с тунгусами и якутами во время освоения Сибири повествуется, в трудах Иркутской ГУАК. От­метив, что с основанием в 1586 г. Данилой Чулковым г. То­больска началась «правильная и довольно обильная колони­зация Сибири», иркутские архивисты сообщали, что выход­цы из Европы часто «руководствовались... не патриотически­ми побуждениями, а соображениями своекорыстия и даже алчностью к скорой наживе»[79]. Отмечалось, впрочем, что в XVI—XVII вв. «остяки, вогулы и самоеды» представляли со­бою «умственно неразвитые бродячие ватаги», с которых ра­нее брали «ясак» татары и ногайцы. О дальнейшем продви­жении русских казаков в Сибирь сообщают акты Якутской комиссии. Скудные источники XVII—XVIII вв. повествуют о «казачьей грозе», пронесшейся над Сибирью и Камчаткой, где «свободолюбивые чукчи и коряки тщетно пытаются от­стоять свою независимость»[80]. Сочувствуя местным народам, архивисты вместе с тем отмечали, что чукчи являются «самой свирепой народностью Северо-Восточной Сибири» и поэтому вместо насилия была избрана «политика обрусения и мирно­го присоединения в подданство». Только после этого при­шли в Сибирь «воители духа»—черное и белое духовенство. В ходе же колонизации Поволжья в более раннее время де­ло обстояло по-другому. Видимо, сказывалась близость рус­ского централизованного государства, его силы.

         При изучении истории Поволжья губернские архивисты коснулись татаро-монгольского нашествия на Русь. Об этом, хоть и скупо, повествуют архивные документы, изданные ко­стромичами, ярославцами и тверичами. Председатель Ниже­городской ГУАК А. С. Гациский выезжал на р. Сить в поис­ках места гибели князя Юрия Всеволодовича[81].

                Оценивая историческое значение процесса присоединения русских поволжских княжеств к Москве, архивисты, следо­вавшие духу источников, прежде всего летописных, во мно­гом разделяли их позицию. Известно, что большинство ле­тописных источников отражает промосковскую позицию соз­дателей и редакторов и весьма редкие записи—позиции сепа­ратистские. Идея создания и укрепления русского централи­зованного государства с XIV по XVII вв. была одной из ос­новополагающих в творчестве губернских архивистов. Под ее углом оценивались события феодальной войны первой по­ловины XV в., события «войны на черемису» во второй его половине и походы Ивана Грозного, завершившиеся взятием Казани в 1552 г. и включением всего Поволжья в состав России[82]. Естественно, и этим трудам была свойственна описательность: описание маршрутов походов Ивана IV, описание взятия Казани и т. д.

         Большое внимание ученые архивисты Поволжья уделили эпохе Смуты и подвигу нижегородского ополчения Минина и Пожарского. Все Среднее и Верхнее Поволжье вполне спра­ведливо считали себя причастными к героическому подвигу всенародного ополчения, освободившего в 1612 г. Москву от поляков. Задолго до 300-летнего юбилея подвига ополчения начали подготовку нижегородцы, где жил Кузьма Минин и зародилось ядро второго ополчения, и ярославцы, где был создан «Совет всея земли» и уряжалось войско[83].  Конечно, не отставали тверичи и костромичи, откуда вел начало род бояр Романовых и где совершил великий подвиг крестьянин Иван Сусанин. К юбилейной дате была выпущена масса ли­тературы,  научной  и популярной[84].  Особенно  крупными и важными изданиями ( были «Памятники истории нижегород­ского движения в эпоху Смуты и земского ополчения», из­данные под редакцией профессора С. Ф. Платонова, и его труды по истории Смуты[85]. До сих пор представляют интерес работы, посвященные видным деятелям нижегородского опол­чения Кузьме Минину, князю Пожарскому, протопопу Савве Ефимьеву и другим известным лицам. Впервые была прове­дена критика некоторых источников по эпохе Смуты.

         Господствующей концепцией, на основании которой иссле­довались и освещались события Смуты и освобождения, была концепция весьма популярного в Поволжье С. Ф. Платонова.

         Тщательно прослеживались им истоки смуты на русской зем­ле: пресечение династии, нарушение государственного поряд­ка, которое несли великоруссы из центра, элементы вольнос­ти, неподчинения, носителями   которых выступали казаки, внешняя интрига и внутреннее ослабление русского общества. Определяющими в Смуте С. Ф. Платонов считал факторы внутренние и, хотя исследователь не проводил последователь­ного классового анализа, он верно уловил черты «нестрое­ния» в господствующем" классе русского общества, что обус­ловило переход государственной инициативы в деле освобож­дения страны в руки «последних, останочных людей»[86]. Оце­нивая подвиг нижегородцев, С. Ф. Платонов отмечал не толь­ко воинскую доблесть и высокое чувство долга, но и умелую организацию ополчения и то, что в Нижнем была проведена своего рода «идеологическая подготовка», связанная с явле- нием Кузьме Минину Сергея Радонежского и самого Спаси­теля монаху Григорию.

         Весьма примечательна высокая оценка роли русской пра­вославной церкви и ее деятелей в «исключительных обстоя­тельствах» Смутного времени. Духовное начало имеет огром­ное значение для развития стойкости и мужества в народе, для пробуждения веры в победу над иноземцами и иноверца­ми. «С падением государственного порядка на Руси еще жил церковный,—писал С. Ф. Платонов.—За недостатком боевых вождей народным движением начали руководить духовные отцы»[87]. Патриарх Гермоген, митрополиты Филарет и Кирилл, архиепископ Иов, епископ-«прозорливец» Иона, «герой—муче­ник веры и национальности» Феодосии, преподобный Иринарх Борисоглебский, нижегородский протопоп Савва Ефимьев, печерский игумен Феодосии—они помогли народу собрать «растерянные нравственные силы»[88].

         Столпами «нравственных сил» народа сотрудники ГУАК считали светлую и горячую веру и твердое сознание, что только «царь природный», русский может прекратить разброд среди русских людей. Ярославский архивист Б. В. Штюрмер отмечал в 1912 г., что существуют два светоча в «мрачной картине» Смутного времени: свет веры православной и госу­дарственный разум народа[89].

                Поставив вопрос о критерии национальной зрелости рус­ского народа, губернские архивисты нашли его в способнос­ти «быстро и решительно положить конец шатости и розни перед лицом опасности, когда последняя принимает характер угрожающий святой православной вере и национальной са­мобытности»[90]. Орудием прекращения смуты и анархии был назван «Совет всея земли».

         Назвав глубокое падение нравственности, распространение неправды и «измены в собственном доме», проявление «чер­ствого самолюбия отдельных классов» изнанкой смуты, Э. П. Берендтс выделил пять главных причин ее. При этом он синтезировал мнения историков С. М. Соловьева, В. О. Ключевского, С. Ф. Платонова, И. Е. Забелина. При­чины смуты определялись следующим образом: московское дворцово-вотчинное хозяйство быстро выросло в крупную дер­жаву и обрело множество агрессивных соседей, огромные си­лы уходили на войны, поэтому общественный строй Москов­ского государства складывался «согласно грубым требовани­ям войны», Находясь в положении боевого стана, Москва требовала от народа подчас непосильных жертв, увеличива­ла тягло, утвердила крепостное право, поэтому «туго разви­валась жизнь в посадах, а торговля и промыслы редко про­цветали в этом военном стане»[91]. Усугубило положение раз­деление страны на земщину и опричнину, внутриклассовое противоборство и местничество. Вдобавок ко всему в само­державной стране пресеклась династия, которая сдерживала социальную рознь. В конкуренцию с «великой духовно-нрав­ственной силой»—русской православной церковью вступило католичество («латинство»). Так русский народ начал терять почву под ногами.

         Внутренняя смута дополнилась внешнеполитическими ошибками правителей, вскоре развернулась прямая интервен­ция. Наряду с агрессивными Польшей и Литвой в дело всту­пила Швеция. Русофобия и «иезуитская двойственность», по мнению псковского архивиста В. А. Бочкарева, были основой антирусского блока[92].

         Отмечая важную военно-организаторскую роль Кузьмы Минина, губернские архивисты определили и его основные идейные «начала» в борьбе за очищение России: 1) действо­вать не врозь, а всей землею; 2) ни в коем; случае не изби­рать на престол ни иноземного властителя, ни самозванца, а избрать русского коренного царя, как «венца общественного строя»; 3) прочно организовать ополчение, хорошо вооружить и снабдить продовольствием, ибо одних «душевных порывов» недостаточно и голыми руками не отвоевать Москву.

         Пожалуй, события Смуты начала XVII в. и очищения «Московского государства» явились той переломной гранью, когда преимущественное изучение проблем государства, про­блем политических стало сменяться интересом к вопросам социально-экономическим и бытовым. Этот интерес диктовал и сам источниковый материал: писцовые книги и переписные, описи и отписи, списки, рядные записи, формулярные списки, правые грамоты и сыскные дела, инструкции и благословения, челобитные и жалованные грамоты, межевые, приходные и расходные книги, столбцы и кабальные записи, летописцы и строельные книги, письма и анкеты, докладные и сговорные, мировые и кортомные, письма и дневники, синодики и квитан­ции, указы и приговоры.

         Масса источников, в том числе и однородных, требовала нового подхода к их изучению. Позитивистский метод стал пробуксовывать, описательность становилась бессмысленной.

         Выручали отчасти юбилеи. Наиболее легким и привычным пу­тем оказалась публикация текстов исторических источников, чем многие комиссии и занялись. Для публикации старались выбрать источник поярче, похарактернее, а иногда публико­вали все подряд. Таким образом, в работе ГУАК проявился внутренний кризис, он грозил утратой «научности», возвра­том к архивной описательности и «пережевыванию» публи­куемых источников. Это стало обнаруживаться уже в начале XX в. и особенно к началу его второго десятилетия. Требо­валось переходить к проблемным исследованиям, к социаль­но-классовому анализу, к социально-экономической пробле­матике. Назревала смена методологии.

         Деятели ГУАК пытались продолжить свою «серединную» линию. Они меняли объект своих «описательных устремле­ний», стали заниматься изучением природных условий в ре­гионах, полезными ископаемыми,  капризами погоды[93]. Была попытка идти вслед за источниками, заниматься «повторени­ем пройденного», но тогда утрачивался смысл исследования. Были попытки социально-классового анализа. Большое вни­мание уделялось архивистами  истории «первого сословия»— дворянства или помещиков. Были опубликованы специальные работы члена Тверской ГУАК В. Н. Сторожева о тверском, рязанском и нижегородском дворянстве XVII—

XVIII вв.[94], высокую оценку давали деятельности дворянства в области культуры и духовной жизни симбирские архивисты[95]. Авто­ры, зачастую сами дворяне, высоко оценивали роль служи­лого сословия в войнах и особенно событиях начала XIX в.[96]. Публиковались многочисленные документы из «дворянских гнезд», раздавались призывы к активности дворян в охране национальных начал и святынь, осуждались проявления «вак­ханалии истребления старины», движение «вандалов и тамерланов», начавшееся с 1861 г. Естественно, это касалось и се­мейства первых помещиков державы—Романовых. Были по­пытки воссоздать росписи дворян по уездам и проанализи­ровать условия развития помещичьих хозяйств при крепост­ном праве[97]. В стремлении сосредоточить внимание на роли и заслугах дворянства в развитии Русского государства, хо­зяйства и культуры России звучит отголосок дворянского на­правления в отечественной историографии. Впрочем, этому содействовал позитивистский метод, ибо масса источников поступала из имений. Попутно с помещиками затрагивались и вопросы жизни русского крестьянства. Надо отметить, что вопросы крестьянского землевладения и самоуправления решались и самостоятельно, в частности в связи с развитием народной колонизации, и особенно при об­суждении реформы 1861 г.[98]. Но реформа не разрешила крестьянского вопроса, и он стал гвоздем первой русской ре­волюции. К тому же при перестройке системы крестьянского хозяйства и управления после реформы наблюдался спад производства, сопровождаемый снижением дисциплины и рас­слоением деревни. Тверской архивист Н. И. Иванов сделал попытку оценить отношение сельского духовенства к отмене крепостного права и выявил его двойственность[99].

         Выводы, которые сделали губернские архивисты при изу­чении характера и последствий буржуазных реформ 60-х го­дов XIX века, особенно в области аграрных преобразований, актуальны и до сих пор. Изучая изнутри исторический опыт российского крестьянства в эпоху жизненно важных реформ, проводимых сверху, местные исследователи имели возмож­ность оценить эффективность различных преобразований.

         Особое внимание к «эпохе перелома», начавшейся в 1861 г., с отмены крепостного права, привело архивистов к необходи­мости выявления корней и этапов формирования крепостного строя. Это, в свою очередь, повлекло внимательное изучение характера крестьянского и помещичьего землевладения и хо­зяйства[100].

         Сотрудник Ярославской ГУАК профессор В. Н. Ширяев посвятил свою работу анализу деятельности местного губерн­ского комитета по составлению проекта положения об устрой­стве быта помещичьих крестьян  (1858—1859 гг.). Первым был вывод о том, что реформа, проводимая сверху, вполне могла захлебнуться на стадии ее местного разрешения. Дру­гим был вывод о причине успеха реформы царя Александ­ра II: самодержец «оставил проторенный канцелярский путь» и обратился за, поддержкой к общественным кругам[101]. Толь­ко с помощью «местных сил» был отыскан наиболее приемле­мый способ «для примирения противоположных интересов».

          Ценность анализа трудов губернских комитетов состояла в том, что через них выявлялись альтернативные пути и спо­собы разрешения крестьянского вопроса. Материалы губерн­ских комитетов показывают и отрицательные стороны реформ сверху: жесткое давление, окрики и угрозы, перетасовка и частые увольнения руководителей, подавление всяческой ини­циативы даже в среде дворянского сословия, что вызывало

 ответную реакцию, чаще всего саботаж. Продуктом реформ сверху было использование назначенцев. Диктат сверху при­вел к тому, что из 1377 членов губернских комитетов России «едва ли десятая доля занималась предложенным предметом. Остальные подчинились влиянию нескольких лиц, успевших овладеть делом»[102]. Сложилась ситуация, которую определили так: «Героев нет, нет и толпы».

         Дворяне, заседавшие в губернских комитетах, заботились не только о собственных интересах. Так, ярославские дворя­не во главе с Перепелкиным (71 человек) потребовали обсу­дить в Главном комитете вопрос об отмене барщины, ибо отток рабочих рук «может привести не к улучшению быта крестьян, а к упадку земледелия в губернии»[103]. В ответ влас­ти потребовали найти «зачинщиков».

                Для улучшения быта крестьян потребовалось разрешить пять тесно связанных между собою вопросов:

         1. Дарование крестьянам личных и имущественных прав.

         2. Земельное устройство крестьян: усадебная оседлость, условия ее выкупа, надел крестьянам полевых угодий; раз­мер наделов, повинности крестьян за отводимую в надел зем­лю, предложение об обязательном выкупе угодий.

         3. Устройство дворовых людей.

         4. Устройство сельских обществ; допущение начала все-сословности в волостном правлении.

         5. Вотчинная власть помещиков.

         Если вопрос об освобождении личности крестьянина; ре­шался более или менее легко, то гораздо сложнее был вопрос о земельном наделе. Вопрос с усадебной оседлостью вскоре разрешился, ибо без усадьбы («строения с землей в черте селения»), без собственности на нее, полагали дворяне, ни­какого улучшения быта крестьян быть не может. Средняя стоимость усадебной оседлости была определена в 160 руб. с ревизской души. Пахотную землю предполагалось делить по «разрядам» крестьян (многоземельные, среднеземельные и малоземельные). За землю и ее использование должно было отвечать все крестьянское общество, оно же должно было вести расклад повинностей на общих сходах.

         Сложной проблемой в ходе реформ оказалось налажива­ние волостного и уездного правлений. Инициативу захвати­ли дворяне, продумавшие систему выборов уполномоченных, крестьянство же не сразу осознало жизненную важность этих вопросов, оно занималось разговорами на сходах, верило в справедливость «высочайшей» воли и порядочность  образо­ванных людей России.

         Важным инструментом налаживания отношений между крестьянами и помещиками явился институт мировых посред­ников. Многие из них с честью выполнили свое назначение, борясь с кастой имущих и правящих—волокит, крючкотво­ров, вымогателей[104]. Крестьян грабили ростовщики и поли­ция, а так же служащие шести уездных учреждений. Не слу­чайно появилась поговорка, что «воля—хуже неволи». Годы послереформенного развития показали огромную пагубность для крестьянского дела наличия многих; властей на уровне уезда. Это вело к разгулу бюрократизма, вымогательствам, бестолковщине и общей безответственности.

         У одного дела должен быть один руководитель, единый ор­ган, причем осуществляющий функции надзора, но не дикта­та—таким был вывод земцев, близко знакомых с положением в российской деревне.

                Для крестьянского дела «нужна власть, близко стоящая к народу, находящаяся к нему в не­посредственных и простых отношениях, не стесненная в сво­их действиях формализмом, имеющая право быстро прекра­щать злоупотребления и пользующаяся со стороны крестьян полным доверием»[105].

         Разрушение старого строя и создание нового уклада бы­ло процессом нелегким, «на первых порах все растерялось, оцепенело и замерло». Свобода не только дала простор ини­циативе и трудолюбию, она раскрепостила «тунеядцев и пьяниц». Пять лет после реформы были «вполне пьяными го­дами русского народа», пока нечего стало пропивать.

Нижегородский краевед В. И. Снежневский, проанализи­ровав в 1904 г. данные о состоянии крестьянского хозяйства в губернии, пришел к малоутешительным выводам о пер­спективах развития российской деревни. По его подсчетам, в дореформенное время среднепахотный надел на мужскую душу составлял 2,8 десятины, покосы—0,5 десятины на душу. На одно крестьянское хозяйство приходилось  1,75 лошади, 1,65 головы крупного рогатого скота на двор, 4 головы мел­кого. Годовой оброк с души к 50-м годам составлял 35 руб. 60 коп., барщинная запашка составляла примерно 50% от объема  крестьянской[106]. Сравнив эти данные с послерефор-менной статистикой,  исследователь пришел  к выводу,  что «при крепостном праве крестьянин был зажиточнее, чем ны­не»[107].

         Касаясь причин сильного обеднения крестьян, В. И. Снежневский указывал не на внезапно наступившую свободу, а на сокращение количества земли у крестьян (почти вдвое). Сокращение земельного надела в силу действия природного механизма в той же пропорции повело к сокращению скота, а соответственно и производства мяса.

         В деревне началось расслоение крестьянства, масса его подалась в города, на производство. Рушился привычный ук­лад. К 1900 году в Средневолжском и Заволжском районе числилось в промыслах (фабрично-заводских, земледельчес­ких, кустарно-ремесленных и отхожих) до 39% крестьян обо­его пола[108]. Значительное аграрное перенаселение деревни повлекло «активное включение всех категорий крестьян в раз­личного рода неземледельческие занятия»[109].

         Начиная с XVII—XVIII вв. стал активно развиваться всероссийский аграрный рынок, шло развитие капитализма вширь[110]. Губернские архивисты; пытались понять сущность новых сил, сокрушивших старый порядок, они стремились сохранить и лучший опыт предшествующего времени. Их вы­воды не противоречат тому, что ныне называют «буржуазной аграрной эволюцией»[111]. При условии естественного разви­тия, исключавшего мощные социальные потрясения, россий­ский аграрный капитализм, вероятно, мог развиваться толь­ко как капитализм, сбалансированный с уровнем и размахом промышленного развития.

         Осуществив сбор материалов и обобщив их результаты, сотрудники ГУАК выявили как положительное значение ве­ликой реформы, разрушившей крепостной строй, так и ее от­рицательные стороны. Они в основном были связаны с харак­тером землевладения и формой власти на местах. Губернские архивисты вполне осознавали тот факт, что освобождение крестьян не может быть полным без достаточного количест­ва земли и без усадьбы, которая является средоточием быта крестьян. Другой важный вывод заключался в том, что для успеха реформ, проводимых сверху, должны быть подготов­лены и посланы в провинцию специальные люди. Прообразом их видели институт мировых посредников.

         Сотрудники ГУАК сделали важный вывод об особой зна­чимости для проведения преобразований в России уездного звена. Должного внимания ему не уделялось. Исторически обоснованным был и вывод о необходимости существования одной власти у «крестьянского дела», власти компетентной, ответственной и близкой к народу. Вывод звучал вполне ре­волюционно.

         Губернские архивисты отмечали половинчатость реформ 60-х гг. XIX в., неподготовленность их осуществления. Они отмечали отрицательное значение для российской экономики «чиновничьей опеки», трудности переустройства крестьянско­го хозяйства на новый лад. Однако даже побочные результа­ты реформ были великими и имели для России историческое значение. «Все крестьянство отрешилось от прежняго   веко­вого застоя  и  неподвижности,—отмечали  архивисты,—дея­тельно ищет знаний и упорною самостоятельною работой на всех доступных ему путях домогается общаго переустройства своего быта на общих началах»[112].

 

         В трудах губернских ученых архивных комиссий содер­жатся ценные наблюдения над характером и значением про­веденной в России земской реформы, которая захватила ши­рокий круг интересов хозяйственной и культурной жизни на­рода[113]. Интерес к истории земства стимулировался особым вниманием сотрудников ГУАК к вопросам организации обще­ственного самоуправления. К тому же пути развития земских учреждений и архивных комиссий были тесно взаимосвязаны. Комиссии существовали в основном за счет земских средств.

          Оценка земского движения в России была очень высо­кой. Земцев называли «пионерами, делавшими первые шаги, расчистившими путь к дальнейшему развитию общественной инициативы и самодеятельности»[114]. Опыт работы земских учреждений давал пищу для размышлении о путях развития самоорганизации   народа   в   дальнейшем.    Исследователь В. Е. Чешихин подчеркивал: «тесная связь всех явлений зем-скаго развития с потребностями самых широких кругов насе­ления открывает в перспективе будущаго возможность новаго еще более плодотворнаго развития земскаго самоуправления, расцвета великой идеи строительства жизни соединенными силами самого населения»[115].

         Хозяйственные нужды земства покрывались за счет срав­нительно небольших средств населения. Из 14 руб. подушных, которые платили крестьяне, на уездные и земские повиннос­ти падало, 40 коп. с человека, на волостную и сельскую ад­министрацию полагалось 46 коп. с человека[116]. Земство уже в 70-е гг. практически, делами доказало свою полезность и необходимость. В короткое время были благоустроены доро­ги, построены мосты, организована «медицинская и учебная  часть»      У  земства обнаружилось важное свойство, которого так не хватало в России,— хозяйский глаз. К тому же зем­ства «строили дешевле, но лучше».

         Земство было отстранено от решения политических вопро­сов, ему поручены были лишь «местные пользы и нужды гу­берний и уездов». Система выборов была организована так, чтобы власть сохранялась в руках дворянства. Крестьяне с трудом могли пробиться к управлению, до 1906 г. гласных от крестьян назначал губернатор, а позднее—сход. Земцы при­ложили много сил, чтобы сократить и сделать более эффек­тивным «собственно крестьянское управление», урезать пра­ва уездных исправников в отношении крестьян.

         Земцы выступали борцами за демократические преобразо­вания. Они требовали свободы речей в земском собрании, публикации их выступлений в газетах без всякой правки. Земские гласные ставили вопрос об оплате их труда «за вре­мя служения», а не по фиксированной ставке («как поденщи­кам»). Последнее считали «грустным фактом неуважения к умственному труду»[117].

         В губернских земских управах было образовано пять от­делов: благотворительный, страховой, дорожная часть, про­довольственная, бухгалтерия и  казначейская часть. Земства приложили огромные усилия для организации сети народных училищ и «земско-образовательных школ». Так, в Нижего­родской губернии в 1865 году было 189 земских школ, а в 1894—421[118]. Преподавали в них закон божий, чтение по кни­гам гражданской и церковной печати, письмо и четыре дей­ствия арифметики, церковное пение. Кроме народных школ с четырехлетним сроком обучения с 1890 года стали органи­зовываться школы грамотности.

         B  Ярославской губернии к началу XX века грамотность мальчиков школьного возраста достигла 97%[119].

         Земства строили библиотеки, организовывали чтение лек­ций для народа. Большое внимание уделялось медицинскому обслуживанию населения, увеличению количества больниц, аптек, врачей в уездах. Развивалась сфера социального при­зрения, забирая до 6% сметы. Земцы принимали меры для улучшения мест заключения и в то же время занимались вы­сылкой в Сибирь «порочных членов»: воров-рецидивистов, поджигателей, растлителей. Земства содействовали развитию промыслов, экономии; и агрономии в уездах, организовывали

продажу сельскохозяйственных орудий, создавали кредитные товарищества и производственные артели.

         Земства организовали безукоризненно работающую зем­скую статистику. В ряде губерний по заказу земств профес­сор Докучаев провел «естественно-историческое обследова­ние».

         Характерными чертами земской организации, в отличие от чиновничьей касты, были выборность и коллегиальность руководства, полная гласность в работе, отсутствие канцеляр­ских тайн, близость к нуждам народа, энергичная практи­ческая деятельность, наличие высоких общественных идеа­лов. «Земство явилось для русских настоящей школой обще­ственного воспитания,—писал В. Е. Чешихин.—Эта доля его значения... превышает даже значение таких осязательных плодов ея, как земская школа, земская медицина и пр.»[120].

                   Занимались ли сотрудники губернских ученых архивных комиссий наряду с изучением локальной истории общеисто­рическими проблемами? Несомненно. Основные направления в изучении региональной истории определялись трудами вид­ных отечественных историков С. М. Соловьева, В. О. Клю­чевского, Н. И. Иловайского, И. Д. Забелина, С. Ф. Платоно­ва и других. Комиссии сделали интересные наблюдения по истории  славяно-русской колонизации  Руси,  они пытались на основе губернских изысканий создать общероссийскую ар­хеологическую карту. Архивисты уточняли и конкретизиро­вали ход развития важных общерусских исторических собы­тий, процессов. Изучался ход крестьянских  войн С. Т. Рази­на и Е. И. Пугачева на территории различных губерний, ос­вещались события церковного раскола.  Архивисты изучали жизнь и деятельность местных уроженцев, которые просла­вились в науке, искусстве, военной и общественной деятель­ности[121].

         Сотрудники ГУАК подчас напрямую обращались к пробле­мам общероссийского характера. Так, целый ряд работ по ис­тории российского масонства создала Т. О. Соколовская[122]. Труды западноевропейского путешественника А. Шлессинга исследовал С. И. Архангельский[123]. Древнюю символику на­родов исследовал А. А. Бобринский, многие ученые занима­лись церковно-историческими сюжетами.

         История губернских  ученых архивных комиссий дает в высшей степени интересный материал для рассмотрения про­блемы кризиса

буржуазной исторической науки в России, который «не представлял собой некоего всеохватывающего упад­ка»[124].

         Губернские ученые архивные комиссии не создали обоб­щающих трудов по истории России и не выдвинули какой-то новой исторической концепции. Однако нельзя забывать, что архивные комиссии сознательно концентрировали свои усилия на местной, региональной истории, которой мало кто зани­мался, и не ставили задач глобальных.

         Тем не менее в исто­рической перспективе именно эта деятельность должна была обеспечить новый, более качественный виток исторических обобщений—сводный курс российской истории.

         На первый взгляд исторические воззрения многочисленных сотрудников губернских ученых архивных комиссий представ­ляются эклектическими. Мы видим в них элементы, явно свой­ственные дворянской историографии, особенно в выступлени­ях и трудах деятелей Тверской, Рязанской, Костромской и Симбирской ГУАК. Явно проглядывают черты революционно-демократических воззрений о роли народа в истории и его видных представителей, таких, как Радищев  и Добролюбов, которых чтили саратовские и нижегородские архивисты. Не­сомненно, слышны и отголоски славянофильской сводной кон­цепции с учением о роли народных  нравственных начал, о силе национального духа, о «национально-исторической поч­ве», которые постоянно присутствуют в трудах Ярославской, Рязанской и Саратовской ГУАК. Налицо обращение к земско-областной теории А. П. Щапова у нижегородских архивистов. В то же время есть и элементы классового анализа, стрем­ление разобраться с базисными проблемами, как и неумение это сделать, обращение к деятельной личности и природным факторам. Монархическое и демократическое начала нахо­дятся в постоянном противодействии. Все это свидетельствует о том, что сотрудники ГУАК в эпоху кризиса буржуазной ис­ториографии, сопровождавшегося борьбой позитивистской, неокантианской и марксистской методологий, стремясь избе­жать крайностей, настойчиво искали свой, единственно пра­вильный метод из соединения частей различных методологий, которые проверялись на жизненность на  местном историчес­ком материале.

         В таком случае мы должны говорить не об эклектике, а о том, что губернские ученые архивные комиссии России в на­чале XX века в своих трудах развивали новую — синте­тическую концепцию истории России.

         Характерными чертами нарождавшейся новой концепции истории России были:

         а) признание народа главной силой исторического разви­тия, «кормильцем» государства и «сиротой», выносящим глав­ную тяжесть труда и борьбы;

         б) признание «общественной пользы» главной целью исто­рического творчества, критерием значения исторической дея­тельности и ориентиром для дальнейшего развития страны;

         в) признание главным условием существования и разви­тия единства и взаимодействия всех сословий российского об­щества, действующих сообща в составе единого организма;

         г) отрицание классовой борьбы в качестве движущей си­лы общественного развития, признание ее за проявление кри­зиса, аномалии в развитии народного организма;

         д) признание за основу жизнеспособности народа наличия исторически сложившегося бытового  уклада, для которого государственная власть служит лишь политической скрепой;

         е) признание опыта исторического и культурного разви­тия народа важным условием его дальнейшего развития;

         ж) наличие  элементов   материалистического  подхода к анализу общественного развития и отрицание учения об об­щественно-экономических формациях как конструкции искус­ственной, оправдывающей революционные катаклизмы;

         з) понимание органического или естественного развития народа как развития по восходящей;

и) уважение к духовному, умственному труду и отноше­ние к интеллигенции как цвету нации;

         к) признание многофакторности исторического развития и внутренних факторов главными.

         Сотрудники ГУАК определяли свою теорию как «нацио­нально-научную». Несомненно, с нею была связана одна из альтернатив дальнейшего исторического развития России.

ГЛАВА 3

 

 

         Кроме внутренних связей архивных комиссий с различны­ми категориями своих сотрудников на территориях губерний и за их пределами была налажена со временем тесная и ре­гулярная связь комиссий друг с другом. Особенно тесно бы­ли связаны архивные комиссии, имевшие свои печатные из­дания и регулярно обменивавшиеся ими.

         Развивались связи и с комиссиями, не имевшими своей из­дательской базы. В 1913—1914 гг. Нижегородская архивная комиссия поддерживала регулярную связь с 32 другими ар­хивными комиссиями.[125] Вятская ГУАК, образовавшаяся в 1905 г., высылала свои труды в 23 комиссии.[126]

         Через переписку и встречи своих представителей архив­ные комиссии согласовывали свои действия и по научной ра­боте в регионах, и по организации архивного дела. Сообща определяли свое отношение к мероприятиям правительства в области сбора и хранения российских архивов. Так было в начале XX века, когда готовилась архивная реформа, в 1908— 1911 гг., когда вновь поднялся вопрос о сохранении архивно­го достояния, в трудные годы первой мировой войны и рево­люции. Тенденции к объединению усилий отразились в созда­нии в 1917 г. Союза российских архивных деятелей.

 

         Архивные комиссии России провели четыре региональных съезда: 1901 г.—в Ярославле, 1903 г.—в Твери, 1906 г.—во Владимире, 1909 г.—в Костроме. На 1912 г. намечался регио­нальный съезд в Нижнем Новгороде, но был перекрыт широ­ко отмечавшимися в Поволжье торжествами в честь 300-ле­тия освобождения Москвы нижегородским ополчением под предводительством Минина и Пожарского. В связи с начав­шейся первой мировой войной был отменен региональный съезд в Вятке, планировавшийся на 1915 г.

         Кроме съездов в определенной последовательности прово­дилась работа региональных археологических курсов.  Проводились научные консультации а ведущими деятелями оте­чественной исторической науки, осуществлялась совместная деятельность по поиску и обработке комплексов исторических источников. Ярким примером является совместная работа нижегородских архивистов и столичного профессора С. Ф. Пла­тонова по созданию исчерпывающего свода источников по ис­тории Смуты и деятельности нижегородского ополчения.

         Научные связи губернских ученых архивных комиссий вы­ходили  и за границу. Тверские архивисты поддерживали связь с Русским Археологическим институтом в Константино­поле[127]. Нижегородская архивная комиссия имела контакт с институтом Карнеги, поддерживала деловые связи с профес­сорами Ингерхольмом и Альмквистом из  Швеции. С резуль­татами деятельности симбирских архивистов знакомил фран­цузов почетный член комиссии барон Иосиф де Бай.

         Несмотря на то, что деятельность губернских ученых ар­хивных комиссий развивалась по общим для всех их направ­лениям, каждая из комиссий несла черты неповторимости. Сказывались исторические особенности региона, специфика его народонаселения, сохранность источников и конечно же способности тех людей, что возглавляли комиссии и входили в их состав.

         Имея обширные связи, каждая из комиссий представляла собой организм достаточно автономный. История каждой ар­хивной комиссии заслуживает специального исследования. Не составляют исключения в этом правиле губернские уче­ные архивные комиссии Поволжья: Тверская, Ярославская, Нижегородская, Симбирская, Саратовская[128].

 

 

         Тверская губернская ученая архивная комиссия была от­крыта первой в  Российской империи и первой в Поволжье. На открытие ее 22 июня 1884 г. в 11 часов дня собрались почетные гости и ученые. Среди прибывших были академик и сенатор Н. В. Калачов, преосвященный Антонин, епископ Старицкий, викарий  Тверской  епископии,  директор   музея А. К. Жизневский, директор Тверской классической гимназии П. Ф. Симеон, протоиерей Владимирской церкви В. Ф. Владиславлев, действительные члены Тверского губернского ста­тистического комитета В. А. Плетнев и В. И. Покровский,  правитель канцелярии тверского губернатора В. И. Плетнев. На собрании было заслушано «предложение» управляющего министерства внутренних дел на имя тверского губернатора о «высочайшем» разрешении на открытие «в виде опыта» гу­бернских ученых архивных комиссий в губерниях Тверской, Тамбовской, Рязанской и Орловской[129].

         В речи после заслушивания «Оснований», на которых от­крывалась комиссия, Н. В. Калачов отметил, что «Тверская за­нимает бесспорно первое место не только как губерния, усе­янная, так сказать, древностями разного рода, но и обладаю­щая уже несколькими выдающимися деятелями по собира­нию и описанию этих древностей»[130]. Председатель император­ского Археологического института отметил, что музей Твер­ской губернии «исторический,, промышленный и статистичес­кий, уже известен всей России: его посещают не только за­нимающиеся древностями, но и простолюдины... не десятками, а нередко сотнями в один день»[131].

         Сенатор Н. В. Калачов отметил большое значение уже опубликованных статей о тверских древностях, в том числе церковных, для общего «нравственнаго преуспеяния» и заве­рил, что правительство готово поощрять данное стремление губернских архивистов и подать им при случае руку помощи. «Между тем Императорская Академия наук, заботливо сле­дящая за развитием в отечестве изучения древностей и гото­вая снабжать своими изданиями и указаниями деятелей по этой части,—отмечал академик Калачов,—признала необхо­димым сохранять в учреждаемых в губерниях исторических архивах те, заключающие в себе научные данные документы, которые часто гибнут в наших губерниях при уничтожении це­лыми тысячами дел и бумаг, оказывающимися ненужными для текущего делопроизводства или для  справок присутствен­ных мест»[132]. Н. В. Калачов отметил, что отныне правительст­во не только «разрешило», но и «указало» на необходимость «собираний и изысканий» старины и даже сделало губерна­торов непременными попечителями комиссий.

         Председателем Тверской ГУАК был избран действитель­ный член императорского Московского археологического об­щества ^Август Казимирович Жизневский, правителем; дел— Василий Иванович Покровский. На должность помощника председателя никто не согласился. Вопрос с помощником ос­тался открытым, как и вопрос о помещении,  которого у ко­миссии не было.

         На втором заседании комиссии были подняты более «зем­ные» вопросы, связанные с деятельностью архивной комис­сии. Было предложено приспособить для архива «бывший ра­бочий дом», обсуждалась программа деятельности. Она вклю­чала описание и обработку архивов: духовной консистории, Вышневолоцкого округа путей сообщения, губернского прав­ления, 13 полицейских управ,; дворянского депутатского соб­рания, казенной палаты, городских дум и управ, окружных судов, упраздненных судебных мест,  монастырских, собор­ных, приходских церквей, семинарии, училищ, частных лиц[133]. Был составлен циркуляр для начальников различных учреж­дений по выяснению состояния их архивов. В нем содержа­лась и просьба не уничтожать дел «без предварительного уведомления о сем» Тверской архивной комиссии.

         Утвержденная на втором собрании смета расходов состав­ляла 850 руб.: 400—на ремонт и приспособление дома, 120— сторожу, 200—на дрова, 100—на канцелярские расходы, 30— на бланки и прочие мелкие расходы[134].

         На собрании  выявился и первый «жертвователь»: член комиссии С. Д. Квашнин-Самарин пожертвовал комиссии свой стол. Решено было также уведомить об открытии дру­гие архивные комиссии и «просить их оказать содействие».

         Кроме лиц, бывших на открытии комиссии, в ее состав бы­ли введены: Савва, архиепископ Тверской и Кашинский, свя­щенник В. П. Успенский, С. Д. Квашнин-Самарин, И. И. Влезков, Н. Д. Квашнин-Самарин, библиотекарь Московского ар­хива министерства иностранных дел И. Ф. Токмаков.

 

            Тверская ученая архивная комиссия быстро росла чис­ленно. В отчете за 1888 г. указывалось, что в ее составе бы­ло уже 35 человек. Кроме губернатора, тайного советника А. Н. Сомова в нее вошли товарищ прокурора Тверского ок­ружного суда К. В. Андроников, «секретарь дворянства» Твер­ской губернии А. П. Апостолов, директор народных училищ А. М. Безобразов, преподаватель реального училища В. И. Бо­лотов, податной инспектор губернии Н. А. Виноградов, отстав­ной судебный следователь П. М. Вознесенский. Губернские чиновники имели значительное представительство в Тверской ГУАК. В члены комиссии были избраны также член-сотруд­ник Археологического института А. Ф. Селиванов, «канди­дат» императорского Московского университета М. Н. Спе­ранский, редактор-издатель журнала «Русская старина» тайный советник М. И. Семевский, доцент Петербургского уни­верситета И. А. Шляпкин[135].

         На 1900 г. личный состав Тверской ГУАК составлял 103 че­ловека. Среди них—95 действительных членов, 3—руководи­теля комиссии, 4—почетных члена и 1—непременный попе­читель. Представлено было 10 лиц духовного сословия, 6 кня­зей (Голицын Н. Д., Оболенский А. В., Вяземский Л. Д., Хил-ков М. И., Ширинский-Шахматов А. А., Путятин П. А.), 3 гра­фа, 1 барон, представители местной интеллигенции, а больше всего—местные чиновники[136]. Однако в комиссию были приняты  и лица, составлявшие цвет отечественной науки, в том числе исторической: Забелин И. Е., Иловайский Д. И., Пла­тонов С. Ф., Спицын А. А. и другие[137]. В число тверских уче­ных архивистов входили три женщины: Ольга Христиановна Агренева-Славянская, графиня Прасковья Сергеевна Уваро­ва и Тира Оттовна Соколовская.

         Тверская ГУАК оказалась одной из самых «титулован­ных» комиссий Российской империи.( Естественно, это сказа­лось на проблематике исследований в области местной ста­рины и на их идейно-политическом направлении.

         К 1888 г. Тверская комиссия получила наконец свое по­мещение на втором этаже каменного дома, где поместили в кладовой архив и библиотеку. Денежные средства поступали в виде пособий от губернского земства,  и от продажи собст­венных изданий. Расход за 1888 г. составил, например, 218 руб. 31 коп., а на 1 января в остатке числилось 11 руб. 94 коп.[138]. Комиссия уже тогда едва сводила концы с конца­ми.

         На собраниях постоянно  ставились и обсуждались вопро­сы о поиске и публикации источников по местной истории. Был заслушан доклад о найденном сочинении Юрия Крижанича «Обиаснение виводно о письме словенском» (XIII засе­дание), сообщение В. И. Успенского о г. Кличене, разорен­ном новгородцами в 1393 г., о погосте Рожке близ Осташко­ва. В комиссию поступали сведения об источниках и копии самих источников по истории Твери и других городов и мест­ностей губернии, в частности писцовые и переписные книги. Графиня П. С. Уварова составила сборник по археологии Тверской губернии, а М. И. Семевский ходатайствовал о вос­становлении памятника Екатерине II в Твери, о пользе «уст­роения  заседаний» архивной комиссии зимой, о расширении промышленного отдела в музее и о собирании в музее порт-

ретов, автографов и трудов лиц, родившихся в Тверской гу­бернии[139]. Последнее предложение нашло живой  отклик и стало затем традицией в работе большинства ученых архив­ных комиссий.

         К январю 1888 г.  в  музее  Тверской  ГУАК хранилось 3468 рукописей и документов, за год было приобретено еще 793 «нумера». Получен был архив землевладельцев Дубасовых (204 столбца), родовые документы Жеребцовых. От про­фессора Казанского университета Д. А. Корсакова получено 80 столбцов грамот и других документов помещиков Ларио­новых, Мухановых, Хомутовых, Левашовых.  Это были вот­чинные документы, поместные акты, ввозные, раздельные, по-ступные, отпускные, меновые, отписные, кортомные, поряд­ные записи, расписки и квитанции, заемные кабалы, роспи­си приданого, выписи из писцовых, переписных и отказных книг, купчие крепости, различные памяти, указы судных, хо­лопьих и других приказов[140]. Особую ценность представляла выпись из писцовой книги Бежецкой пятины Белозерской по­ловины писца князя Василия Звенигородского.

         В библиотеке комиссии содержалось 714 книг. Они были присланы отдельными лицами или обществами: Император­ским Русским географическим, историко-филологическим при Харьковском университете, Казанским обществом археоло­гии, истории и этнографии и других. Были присланы в 1888 г. книги и собственные издания архивных комиссий Орловской (4), Рязанской (4), Нижегородской (1), Саратовской (2), Таврической (2), Тамбовской (I)[141].

            В архив комиссии на 1 января 1889 г. поступило 4963 де­ла, отобранные из архивов уездных и городских учреждений. В музее хранилось 4076 предметов, за год их поступило 667. За текущий год музей посетило 6435 человек[142]. В сентябре 1891 г. комиссию и музей посетил министр народного просве­щения граф И. Д. Делянов[143].

         С первых же лет деятельности Тверская ГУАК стала публиковать материалы, имевшие важное значение и для об­щерусской истории. Епископ Савва собрал труд «Письма Фи­ларета митрополита Московского и Коломенского к Высочай­шим особам и разным лицам» (24 письма), А. К. Жизнев-ский осуществил описание синодика Старицкого Успенского монастыря XVII в., протоиерей Владиславлев издал труд «Рукопись князя Терентия Ивановича Волоскова о вразум­лении раскольников», а В, И, Колосов издал в Журнале министерства народного просвещения (№ 12 за 1888 г.) «Вновь открытое сочинение Юрия; Крижанича», опубликовано было «Житие Арсения епископа Тверского» и работа «Александр Сергеевич Пушкин в Тверской губернии в 1827 г.», Квашнин-Самарин подготовил труд «Исследование озер и рек Тверской губернии». Переписную книгу Бежецкого верху 1709 г. ис­следовал Н. Н. Овсяников, историю учреждения врачебной управы Тверской губернии—В. А. Плетнев, А. Д. Покровский описал реставрацию древнего храма в с. Микулино Городи­ще[144]. В. Н. Сторожев написал работу «Тверское дворянство по десятням XVII в.», которая вышла в 3-х выпусках. Несмот­ря на то, что объект исследования был ограничен рамками губернии, направления приложения сил губернских архивис­тов были разнообразными.

         Случались в жизни Тверской ГУАК и события, не совсем укладывающиеся в традиционные рамки. Так, в 1900 г. «Тверской музей был осчастливлен посещением... Августейше­го Президента Академии Наук, Великого Князя Константи­на Константиновича» и его высочество «осматривал Музей около часу, внимательно выслушивая объяснения, которые давал Председатель Комиссии И. А. Иванов». Великому кня­зю «было угодно» назвать Тверской музей «богатым»[145]. А годом^: ранее члены комиссии и церковные власти производили осмотр Отроча монастыря с целью восстановить келью, в ко­торой скончался во время Смуты митрополит Филипп.

         Сле­дует отметить, что в докладах и публикациях Тверской ГУАК приводилась масса сведений по истории Тверской епархии, церквах и монастырях, религиозных деятелях, иконах и мо­щах: о древностях  церкви с. Бернова, о Казанской церкви в Ржеве, о биографии епископа Хрисанфа, о лицевой псалтири Калязина монастыря, положенной туда в 1602 г. боярином Д. И. Годуновым и др. Председатель комиссии сделал доклад на 73-м заседании о пребывании в Тверской губернии полно­мочного магистра Мальтийского ордена при Российском дво­ре графа Ю. П. Литта, которого император Павел I выслал в 1799 г. в г. Кимры, где тот и находился до 1810 г.[146]. В твер­ской музей позднее поступили масонские знаки и документы владельца имения в с. Желнино Тверского уезда барона Вальтера фон Кронека, а также масонские документы Ф. Н. Глинки.

         Тверскими архивистами было собрано большое количест­во монастырских документов, сведения о местных князьях и  «чудотворцах»: князе Федоре Черном, Михаиле  Тверском, Владимире и Агриппине Ржевских. Приобретены письма и за­писки Ф. Н. Глинки. Делались отчеты об археологических находках у д. Савинские Горки, о раскопках на Юрьевецком городище Старицкого уезда, где были найдены вещи «типа дьяковских»[147].

         6 мая 1900 г., в день столетия со дня кончины полководца А. В. Суворова, на заседании Тверской комиссии слушались специальные доклады и сообщения. На заседаниях комиссии обсуждались и исторические исследования,  вышедшие в уни­верситетских городах.

         По-прежнему предметом особой гордости комиссии оста­вался музей. Основанный еще в 1866 г. А. К. Жизневским, он вначале располагался в зале мужской гимназии, а в 1895 г. музей занял западное крыло Тверского дворца (9 ком­нат). Через два года к ним добавились еще три комнаты, ку­да и была перенесена вся коллекция. «Предмет особенных по­печений» комиссии—музей постоянно пополнялся через спе­циальные поисковые мероприятия и добровольные поступле­ния. Приобретен был Литовский статус 1588 г. Льва Сапеги из друкарни Мамоничей, реликвии времен Крымской войны, курганные находки, иконы, старинные вещи, портреты, афиши, медали, фотографии и т. д.

         Члены Тверской ГУАК приняли активное участие в соору­жении памятника на истоке р. Волги у д. Волговерховье. На месте, где еще при царе Алексее Михайловиче был постав­лен монастырь, решили соорудить часовню. В 1895 г. тверичи вышли с ходатайством в МВД, но только через два года, когда министр снесся с синодом, были выделены деньги на памятник, а император «соизволил разрешить сбор пожертво­ваний на устройство часовни на истоке Волги в 18 губерниях Волжского бассейна: Тверской, Московской, Новгородской, Владимирской,  Ярославской,  Костромской, Рязанской,  Ор­ловской, Калужской, Нижегородской, Тамбовской, Казанской, Вятской, Пермской, Симбирской, Самарской, Саратовской и Астраханской»[148]. К 1900 г. собрали 4817 руб. 31 коп., они по­шли на постройку храма  в Волговерховье и школы для крестьянских детей.

         Подводя итоги за 1900 г., комиссия отмечала, что в исто­рический архив ее поступило 70 489 дел, из них оставлено на хранение 629. А всего описано 4051 дело[149]. Описи составля­лись по уездам, дела их делились по разрядам: уголовные, гражданские, административные. В них указывалось содер­жание число листов, время создания. Кроме того, архивиста­ми были исправлены описи 2732 дел.

         В библиотеке комиссии к 1901 г. насчитывалось 7131 том. Наибольшее количество книг собрали в результате обмена изданиями с различными обществами и учреждениям[150].

         В начале XX в. Тверская ГУАК быстро росла численно. Так, если в 1891 г. в ее составе было 43 человека[151], в 1892 г.— 48[152], в 1894 г.—54[153], в 1900—103, то к 1912 г. комиссия на­считывала около 270 членов, в том числе 24 почетных[154]. Од­нако, как и в других комиссиях России, основную работу вы­полняло ядро, состоящее из 15—20 человек.

С апреля 1902 г. тверские архивисты начали подготовку к проведению в августе 1903 г. 2-го областного археологическо­го съезда. Под руководством председателя комиссии И. А. Иванова и губернатора Н. Д. Голицына над подготов­кой к проведению столь ответственного мероприятия тру­дилось 32 члена комиссии. Составлена была программа ра­боты 7 секций:

         1. Первобытные древности. Каменный век. Курганная эпо­ха.

         2. Областная история.

         3. Живая старина. Особенности языка. Обряды. Обычаи. Поверья. Песни. Предания и сказки.

         4. Памятники церковной и гражданской старины. Памят­ники церковного и гражданского зодчества. Надгробные и другие наземные памятники. Иконописание. Домашняя утварь и одежда.

 

            5. Областная этнография. Исследование современного эт­нографического состояния населения области и его прошлого.

         6. Вопросы архивоведения. Положение архивного дела в губерниях. Устройство местных архивов. Порядок поступле­ния архивных дел из местных, правительственных и общест­венных учреждений в губернский архив. Что необходимо сде­лать для правильной постановки губернских архивов?

         7. Архивные комиссии и их современное положение. Воп­росы, связанные с деятельностью архивных комиссий по охра­нению местных древностей, устройству музеев, изданию исто­рических документов  и  археологическими исследованиями края[155].

         Кроме обширной и детально разработанной программы были предусмотрены выставки предметов из музеев, рукописных и старопечатных книг, экскурсии по Твери и окрест­ным монастырям, а также в г. Торжок и г. Старица. Члены комиссии подготовили к съезду научные рефераты. Для про­ведения съезда изыскано было 5202 руб.[156].

         Тверской съезд «исследователей истории и древностей Новгородской и Ростово-Суздальской областей и представи­телей Архивных Комиссий Империи» прошел успешно. К ра­боте были привлечены столичные ученые. Результаты съезда были опубликованы в специальном издании[157].

         В конце мая—начале июня 1904 г. в Твери проходила ра­бота археологических курсов. Для чтения лекций были при­глашены известные ученые России. Цикл из 10 лекций по русской истории «от Смуты до Петра Великого» вел профес­сор Петербургского университета С. Ф. Платонов. Профес­сор Н. В. Покровский прочитал 7 лекций по русской церков­ной архитектуре и иконографии. Академик А. И. Соболевский выступил с лекциями по русской палеографии, а практичес­кие занятия по палеографии вел В. В.) Майков. Профессор И. Я. Гурлянд посвятил 7 лекций приказам Московской Ру­си. Кроме тверичей на курсах присутствовали представители архивных комиссий: Нижегородской, Костромской, Ярослав­ской и Пермской. Всего слушателей было: 346 человек уча­щихся, 153—«учащих», 119 духовных лиц, 382 члена архив­ных крмиссий и прочие[158]. Отклики о курсах в Твери были са­мые положительные.

         За 10 лет, с 1903 г. по 1912 включительно, Тверская уче­ная архивная комиссия опубликовала 28 отдельных изданий. Среди них были исследования по местной истории, археоло­гическая карта губернии[159], описания местных архивов, ука­затели и описания[160], этнографические труды, письма, мему­ары[161], работа Т. О. Соколовской по истории русского масон­ства[162].

         Ежегодно комиссия организовывала археологические эк­скурсии: на раскопки в с. Микулино Городище, на родину ма­тери тверского князя Михаила Ярославича в с. Эдимоново, в г. Калязин, в с. Дуденево, где велись курганные раскопки. В мае 1908 г. туда выезжало семейство великого князя Констан­тина Константиновича в сопровождении профессора С. Ф. Платонова[163]. А еще ранее император Николай II по просьбе председателя Тверской ГУАК принял комиссию и му­зей «под Августейшее покровительство» и прислал в музей свою фотографию. Это заставило местные власти внимательнее относиться к нуждам комиссии. Руководство Твер­ской ГУАК, стремясь поправить материальное положение ко­миссии, устроило при историческом архиве торговое помеще­ние и за шесть лет сдачи его в аренду получило более 9 тыс. рублей.

         Летом 1909 г. Тверская ученая архивная комиссия торже­ственно отмечала двадцатипятилетний юбилей своей деятель­ности. Юбилей, как обычно, означал подведение итогов дея­тельности и их оценку. Празднование началось в Костроме, где 20 июня открылся IV областной археологический съезд, на котором присутствовали действительные и почетные члены Тверской архивной комиссии. В костромском кафедральном соборе прошло молебствие с «провозглашением многолетия Царской фамилии и Тверской Архивной Комиссии». Архи­епископ Тихон в яркой речи вместе с пожеланием процвета­ния первой российской архивной комиссии пожелал, «чтобы наука Археология приобрела, наконец,) права гражданства в нашем обществе, чтобы она перестала быть уделом лишь не­большой группы лиц, специально ей себя посвятивших; что­бы уважение к Археологии проникло в широкие массы насе­ления; чтобы каждый русский интеллигент считал обязатель­ным для себя быть достаточно знакомым и—главное—любить свою национальную древность»[164]. Отметив, что только на фундаменте прошлого можно прочно устраивать свое насто­ящее, архиепископ Тихон вполне в духе славянофильского учения призвал и народ, и правителей хранить «исконные на­чала, которые положены в основу жизни народной», его осо­бую душу, особый нравственный облик.

         Профессор Д. А. Корсаков в своей речи отметил большие заслуги первого председателя Тверской ГУАК А. К. Жизневского, поляка, католика по вероисповеданию, юриста по об­разованию, финансиста по профессии, который «совершенно сроднился с русским народом, полюбил сердечно наше рус­ское прошлое, жил одною с нами жизнью в настоящем и ве­ровал в грядущие великие судьбы России»[165]. Отмечена была и большая его заслуга в создании музея, который относился не только к числу старейших, но и лучших в России.

         Празднование юбилея комиссии в Твери также началось с молебствия. На имя губернатора Н. Г. фон Бюнтинга была получена телеграмма Николая II, который благодарил комис­сию за «верноподданнические чувства» и желал ей «дальнейшей плодотворной деятельности в деле изучения истории до­рогой нашей родины».

         Говоря об истории архивной комиссии, П. Ф. Симеон от­метил в своей речи на юбилейном празднестве, что любовь к истории свойственна не только дворянству, но и сословию куп­цов, из среды которых вышел ряд меценатов. «Тверь по ог­ромной роли, которую она играла в древней нашей истории,— говорил П. Ф. Симеон,—благодаря своему выгодному геогра­фическому положению на водном пути с востока; на запад, вполне заслуживает стать центром для изучения судеб об­ширного верхневолжского края...»[166].

         Поздравляя Тверскую архивную комиссию с юбилеем, про­фессор С. Ф. Платонов отмечал, что четверть века прошла «в живых и бодрых трудах на пользу нашей русской науки и общественности»[167].

         В 1912 г. в Твери вновь были организованы археологичес­кие курсы. Цикл из 11 лекций по русской истории со времен Владимиро-Суздальской Руси до времени правления Алексея Михайловича читал пользующийся исключительным призна­нием поволжских архивистов профессор С. Ф. Платонов. Ака­демик А. И. Соболевский читал лекции по древней русской литературе, а профессор Н. М. Каринский—по русской пале­ографии. Н. Л. Окунев знакомил слушателей с русским цер­ковным зодчеством, Н. П. Сычов—с историей русской скульп­туры и иконописи. Лекции по русской церковной живописи читал В. К. Мясоедов. Организаторы курсов отмечали, что лекции известных ученых «имели выдающийся успех[168].

            В апреле 1910 г. после всенощного бдения, утренней ли­тургии и панихиды Тверская архивная комиссия провела за­седание в память деятелей Смутного времени. Заседание от­крывалось выступлением специалиста по эпохе Смуты про­фессора С. Ф. Платонова[169]. В ноябре 1912 г. во время войны балканских; славян и греков с турками, когда «с необычай­ной силой пробудились в России славянския симпатии», Твер­ская архивная комиссия при содействии петроградского Сла­вянского благотворительного общества провела славянский вечер[170].

         События первой мировой войны тяжело отразились на дея­тельности Тверской ГУАК, как и на работе всех архивных комиссий Российской империи. Впрочем, оскудение финансовой базы комиссии началось еще раньше. Если в революционный 1905 г. пять уездных земских управ из 22 не дали обычных головых поступлений (25 руб.) в архивную комиссию, то в 1008 г—13, а в 1912—16[171] Тверская городская земская управа с 1909 г. стала выплачивать комиссии 100 руб. в год вместо прежних 300 руб.

         С музеем, имеющим около 13 тысяч «предметов» и почти тысячу старинных рукописей, с историческим архивом, со­держащим более 25 тыс. дел, и библиотекой, содержащей око­ло 11 тыс. томов, Тверская губернская ученая архивная ко­миссия подошла к революционному 1917 году. Историческое достояние, собранное Тверской ГУАК, и поныне продолжает свою благородную службу.

 

 

         Костромская губернская ученая архивная комиссия была открыта 15 июля 1885 г. Первым председателем ее был из­бран хорошо известный в Костромском крае политический деятель Николай Николаевич Селифонтов (1835—1900). По­святив специальный том и отдельные исследования памяти Н. И. Селифонтова, члена Государственного Совета, статссекретаря, действительного тайного советника, костромские ар­хивисты отмечали его замечательные человеческие качества и организаторские способности. Уроженец с. Семеновского Нерехотского уезда воспитывался «под ферулой довольно строгой, но образованной матери», закончил училище право­ведения и в 1856 г. поступил на службу в министерство юс­тиции. Отличаясь большим трудолюбием, Н. Н. Селифонтов «не преминул примкнуть к людям нового направления», ув­лекся историей, археологией и уже в первом литературно-ис­торическом труде «Стольник Даудов» выступил с критикой всего «обветшалого и тормозящего»[172].

         Критикуя крепостное  право, Н. Н. Селифонтов произно­сил в Петербурге речи, «полные убеждения в справедливости и необходимости реформ», причем не ради громких фраз, а «ради правды и благосостояния России». Он требовал осво­бодить крестьян «с землею», высказывался за использование свободного труда в помещичьих хозяйствах, за внимание к «нуждам деревни». Залог успешного движения по новому пу­ти он видел в самоуправлении, земстве и истинном правопо­рядке. Его продвижение по службе сопровождалось ростом недовольства общественными порядками и желанием уйти в отставку. «Такая шла наглая и отчаянная вакханалия...—воз­мущался Н. Н. Селифонтов, будучи товарищем министра пу­тей сообщения.—Общественный пирог глотался, точно акула­ми, разными ловкими искателями поживиться за счет казны. Это чисто саранча...»[173]

         Когда летом во время «вакации» Н. Н. Селифонтов жил в селе, писал статьи и делал шкафы, он познакомился с гу­бернскими архивистами, и они ему предложили стать пред­седателем комиссии. Костромичи знали об увлечении их зем­ляка историей. Он печатался в «Летописи занятия археогра­фической комиссии», в «Русской старине», в археологических журналах. Приняв через некоторое время предложение кост­ромских архивистов, Н. Н. Селифонтов 12 лет возглавлял Костромскую ГУАК.

            Комиссия начала работу в сложных условиях. Отчет за первый год работы сопровождался письмами костромскому предводителю дворянства с просьбой о денежной помощи[174].

          Как яркая и талантливая личность, Н. Н. Селифонтов ока­зал большое влияние не только на текущие дела комиссии, на характер ее научной и архивной деятельности, но и опре­делил направление дальнейшего развития. При жизни Селифонтова Костромская ГУАК издала 16 отдельных трудов и 4 выпуска сборника «Костромская старина». Сам председа­тель изучил родословную Селифонтовых и Румянцевых, про­ведена была подробная опись 440 рукописей 17—18 вв. из Линевского и 279 дел Шевлягинского и Долматовского ар­хивов. К 1900 г. Костромская ГУАК состояла из 20 почетных и 300 действительных членов[175],  H. Н. Селифонтов,  будучи способным и талантливым работником, умел всех заинтересо­вать и вызывал сочувствие «со стороны земства, города и частных лиц».

         Инициативе тайного советника Н. Н. Селифонтова во многом принадлежит то, что Костромская ГУАК значитель­ное внимание в своей поисковой, научной и публикаторской деятельности уделяла истории предков и истории воцарения в России династии Романовых. Н. Н. Селифонтов, призывая к реформам и устранению с исторического пути России всего тормозящего, был искренним монархистом, тем более что и отмена крепостного права началась сверху. На заседании ко­миссии 18 мая 1895 г. было отмечено, что 12 июля будущего года исполняется 300 лет со дня рождения Михаила Федоро­вича Романова, «а через 17 лет, 24 февраля 1913 г.—300 лет  вступления на Всероссийский престол ныне благопо­лучно царствующего Дома Романовых»[176]. Комиссия назвала эти события важными для России и особо значимыми для костромичей, ибо мать Михаила Романова—Ксения Иванов­на Шестова родилась в тех местах и владела «по свою кон­чину» Домнинской вотчиной, состоящей из 50 поселений в Бу-евской осаде Костромского уезда. К тому же Михаил Рома­нов именно в костромском Ипатьевском монастыре, «уступая мольбам представителей всей России и внимая кроткому, по­коряющемуся Божьему Промыслу гласу матери», дал согла­сие на воцарение, а 14 марта 1613 г. в с. Домнино царь-«отрок» был спасен от убийц «беззаветно преданным своему гос­подину крестьянином Иваном Сусаниным»[177].

         Костромская ГУАК разработала «план собирания нуж­ных исторических материалов для воссоздания прошедшаго предков царя Михаила Федоровича со стороны родительницы великой инокини Марфы, а также и со стороны его родителя святейшаго всероссийского патриарха Филарета» и опубли­ковала его в № 40 «Костромских губернских ведомостей». Вскоре в письме Селифонтову из Петербурга Л. Н. Майков сообщил, что император всероссийский об этом  узнал и ему «благоугодно было, не только обратить... внимание на заро­дившееся в среде Костромской архивной комиссии предполо­жение, но более того, и указать на возможность содействия к осуществлению сего предположения». В ответном письме от 28 июня 1895 г. Н. Н. Селифонтов благодарил «благоговей­но» сенатора и уверял, что от его сообщения ощущает «при­лив нравственных сил»[178]. Тогда же в ходе переписки родилась идея создания при библиотеке и архиве комиссии специально­го отдела—«Романовского». В  последующие годы, вплоть до 1913 г., комиссия упорно занималась воплощением этого пла­на в жизнь. Серьезным препятствием на ее пути были «край­не  скудные денежные средства»—от 500 до 800 руб. субси­дий в год со стороны губернского земства и министерства юстиции. Однако нашлись богатые жертвователи: купец 1 гильдии из Плеса К. Г. Горбунов (700 руб.), генерал-майор И. Н. Чалеев (347 руб.), кинешемский городской голова И. Л. Душин (100 руб.) и купец Третьяков[179].

         Тогда же, при Н. Н. Селифонтове, было решено поставить памятник Ивану Сусанину на средства костромского дворянства.

         За время председательства Н. Н. Селифонтова в четырех выпусках «Костромской старины» было дано 13 публикаций исторических документов общим числом более 800. Среди них рукописи из архива Макарьевского Унженского монас­тыря XVII—XIX вв., описания более 700 документов из Ли-невско-Шевлягинского архива[180], рукописи Шангского городи­ща, ряда монастырей, документы из архивов Ермоловых, Си-горского, Горского, отдельные акты и выписки из писцовых книг. В 4-м выпуске «Костромской старины» (1897 г.) было дано описание 3-го комплекса архивных документов—Лосев­ского[181].

            Приводились сведения о «древностях» края, истори­ческие описания уездов, очерки, составлены были указатели материалов и сборников по археографии Костромской губер­нии[182]. Активное участие в их подготовке и издании принима­ли   Н. И. Коробицын,   И. В. Миловидов,  Д. П. Дементьев, И. П. Херсонский, П. А. Илинский, протоиерей Диев.

         Сведения об археологических памятниках Костромской гу­бернии публиковали В. Г. Пирогов, И. В. Миловидов, И. Д. Преображенский. Серьезных научных исследований по истории Костромского края вначале не было создано, дело ограничивалось описаниями и очерками[183].

         Большой заслугой Н. Н. Селифонтова является выпуск «Указателя  книг, статей и мыслей о Костромском крае по концепции их содержания» (Кострома, 1907), в котором да­валась литература по различным вопросам местной истории (археологическим изысканиям, общеисторическим вопросам, истории сел, посадов, слобод, городов, монастырей и собо­ров, о быте и верованиях костромичей, о развитии культуры и образования в крае). Труд, вышедший после смерти Сели­фонтова, был завершен И. В. Баженовым.

         В 1901 г. под редакцией члена архивной комиссии В. А. Со­колова увидел свет пятый выпуск сборника «Костромская ста­рина».  В нем публиковалась; опись  108 рукописей XVII— XVIII вв. из церкви с. Коровного Солигалического уезда, опи­си документов из архивов Костромской казенной палаты и бывшей палаты государственных имуществ[184]. В приложении были напечатаны описания и фрагменты 15 недавно обнару­женных источников: синодиков, исторических повестей, сон­ников, лечебников и т. д. В сборнике публиковалась статья А. И. Поливанова об археологическом исследовании Бого­родского городища Варнавинского; уезда, дневник раскопок курганов в 1895—1899 гг.  Н. М. Бекаревича, «Описание и критический разбор рукописей, содержащих службу и сказания о явлениях и чудесах Федоровской иконы Божьей Мате­ри, имеющихся в библиотеке комиссии» В. А. Соколова и дру­гие материалы, отражающие многогранную деятельность Костромской ГУАК.

         В публикациях комиссии были даны описания и очер­ки истории не только   самого  губернского  города,  но   и  многих   городов   и   сел: г. Юрьевца, «заштатного» г. Луха, гг. Солигалича, Большие Соли, Плеса, Буя, Чухломы, сел Новленского, Холм, Унорож, Михайловского, Шехта, Троицкого (Ликургской волости), Благовещенского, Соболева, Бобушкина (Сокольского)[185], Кажирова (Ветлужского уезда), Ветлуга и многих других. Изучалась история монастырей, при этом ис­пользовались акты из монастырских архивов, описывались деяния религиозных подвижников Макария Желтоводского и Унженского, Тихона Луховского, Варнавы Ветлужского, Симона Юрьевецкого.

         Итоги развития Костромской ГУАК в первое пятилетие XX в. подвел последний (6-й) выпуск «Костромской старины» (Кострома, 1906). В томе, посвященном памяти Н. Н. Селифонтова, наряду с традиционными материалами: описями до­кументов, фрагментами источников, очерками, отчетами о де­лах комиссии—содержалась программа III областного архе­ологического съезда во Владимире, отчет о Тверских археоло­гических курсах и пять материалов церковного характера. Из особо интересных публикаций следует отметить историко-архитектурный очерк о костромском кремле И. В. Баженова и опись рукописей «Шахова архива» П. А. Илинского[186].

         Последний выпуск сборника Костромской ГУАК свиде­тельствует о назревании внутреннего кризиса, проявляющего­ся как в уменьшении источникового материала, так и в суженности исследовательской проблематики. Возрастало и ко­личество церковно-религиозных сюжетов. Разрозненные мате­риалы не укладывались в русло какой-то определенной кон­цепции, они объединялись в основном признаком «территори­альным»: по содержанию или по месту находки. Кризис усу­губился событиями первой российской революции 1905—1907гг. и последующим периодом реакции. Костромская ГУАК вскоре утратила   возможности «единоличного» развития. В 1911г.  образуется Костромское научное общество по изучению местного края во главе с И. В. Шулепниковым, а в 1918г. Архивная комиссия  становится одним  из его подразделений. Однако этому предшествовал  период довольно активной и разнообразной деятельности костромских архи­вистов.

         С 1901 по 1906 г. возглавлял Костромскую ГУАК сам не­пременный попечитель, губернатор Л. М. Князев. Текущими делами комиссии руководил товарищ председателя П. А. Илинский, правителем дел был А. И. Черницын. Руко­водством и организацией, исследовательской и общественной деятельностью комиссии занимались 6—8 человек. Это крас­норечиво подтверждают журналы заседания комиссии. В чис­ло активистов входили П. А. Илинский, члены совета комис­сии И. В. Баженов, С. Н. Романовский, И. М. Студицкий, А. И. Черницын, а также священник П. А. Алмазов, П. Т. и Н. П. Виноградовы, П. Н. Москвин и священник В. А. Соко­лов.

         В трудные   для   деятельности   комиссии   1905—1907 гг. Костромская ГУАК не только поддерживала связи с комис­сиями Вятской, Нижегородской, Оренбургской, Таврической, Пермской, Черниговской, Тамбовской, Тверской и Владимирской[187], но и установила связи с целым рядом научных учреж­дений, НИО России, государственными учреждениями и об­щественными организациями. Документы комиссии, прежде всего протоколы заседаний, переписка, журналы входящих и исходящих бумаг, позволяют проследить характер  этих свя­зей. Это научные консультации, поиск источников, обмен из­даниями, предметами старины, высылка отчетов, обмен раз­личной информацией. Костромичи имели связи с император­ской Археологической комиссией, Петровским обществом ис­следователей Астраханского края, императорским Русским географическим обществом, Обществом исследователей древ­ностей российских при Казанском университете, Обществом истории, филологии и права при императорском Варшавском университете, Харьковским историко-филологическим  обще­ством, императорским Московским археологическим общест­вом, с отделением Архива императорского двора, император­ским Русским историческим обществом, Одесской городской публичной библиотекой, императорским Археологическим ин­ститутом, Астраханской общественной библиотекой, Красно­ярским подотделом Восточно-Сибирского Русского географи­ческого общества и другими организациями.   Сохранилось много материалов о переписке с государственными и земски­ми учреждениями Костромской губернии, различными цент­ральными музеями, архивами, библиотеками, Оружейной палатой. Поддерживались связи с Академией наук, с Православным Палестинским обществом.

         С 1905 г. в Костромской архивной комиссии обнаружились новые тенденции. Наряду с представителями местного чинов­ничества и интеллигенции—художником Г. С. Философовым, инспектором гимназий А. Н. Орловым, преподавателем гим­назии В. П. Крашенинниковым, ректором духовной семина­рии Николаем в действительные члены комиссии был принят начальник судоходной дистанции В. П. Сидоров и два фабри­канта из с. Родники Н. М. Красильщиков и И. А. Иванчиков[188]. Естественно, что от этих лиц помощи можно было ждать только материальной.

         Материальное же  положение архивной комиссии с нача­лом революционных событий в стране резко ухудшилось. В октябре 1905 г. Кинешемская земская управа сообщила, что сессия отклонила ее ходатайство об очередном годовом по­собии в 50 руб.[189]. Отказали в выплате пособия уездные зем­ские собрания Костромы, Макарьева и Солигалича[190]. В ок­тябре 1906 г. отказали в выплате пособия Кологривская, Вар-навинская и Буйская управы[191]. В декабре «за недостатком средств» отклонила ходатайство Ветлужская земская управа, а затем—Кинешемская, причем ее секретарь Лебедев при­слал 1 руб.[192]. В феврале 1907 г. Нерехотская, Галичская и Солигаличская земские управы отклонили просьбу комиссии о пожертвовании на музей с Романовским отделом[193], зато ку­пец из Плеса В. А. Горбунов прислал 500 руб., а фабрикант Н. М. Красильщиков—200[194].

         Осенью 1907 г. Костромская ГУАК разослала по земским управам отношения с просьбой о пожертвованиях на проведе­ние IV областного археологического съезда в Костроме. В ян­варе 1908 г. пришло пожертвование в 25 руб. от Пучежской городской управы и 10 руб. от Юрьевецкой[195]. Отказали зем­ские управы Кинешмы, Варнавина, Чухломы, Ветлуги, Кадыя, Плеса. Исправно шли деньги в комиссию только от ок­ружного суда.

         На заседаниях Костромской ГУАК в 1905 г. подводились итоги 20-летней работы комиссии. Отчитываясь 17 ноября, правитель дел А. И. Черницын сообщал, что за истекшее вре­мя в комиссию поступило 1558 «бумаг», а 70 пропало. Было проведено 147 общих и частных заседаний комиссии, о каж­дом имеются журналы, причем в 1895 г. их было 5, в 1899—5, в 1901 —10, в 1902—16, в 1904 г.—12[196]. На заседаниях рас-сматривались многие вопросы: о связях с вышестоящими ин­станциями, с научными учреждениями, другими архивными комиссиями, с губернскими и уездными земскими управами, различными обществами. Обсуждались поступления в библи­отеку комиссии, различные пожертвования, издательские де­ла, сообщения о раскопках, поиске архивных источников или рукописи научных публикаций.

         Анализ журналов заседаний позволяет установить, что тираж печатной продукции был 400 экземпляров, а гонорар авторам выплачивался из расчета 16 руб. за печатный лист[197].

         Из наиболее крупных пожертвований следует отметить передачу вдовой члена комиссии Бекаревича большого коли­чества книг из библиотеки мужа, среди которых были «Сла­вяно-русская палеография»  А. Н. Соболевского, «Древние памятники самозащиты и благочестия граждан г. Солигалича» И. Сырцова,   «Речи   Грозного   на   Земском   соборе» С. Ф. Платонова, отчеты общества археологии, истории и эт­нографии при Казанском университете, «Алатырская стари­на» и археологическая карта Симбирской губернии, «Мате­риалы исторические и юридические района бывшего Казан­ского дворца», описание с. Парского Юрьевецкого уезда, ма­териалы по истории рода дворян Апухтиных и другие. Пра­витель дел комиссии  Черницын  пожертвовал комиссии 18 книг, в основном по истории Владимирского края.

         В 1905 г. Костромская ГУАК рассматривала  «Основные положения об охранении древних памятников и зданий». Де­партамент общих дел МВД, преследуя определенные поли­тические цели, ставил задачу правильной постановки охра­ны памятников старины в России и призывал создать гаран­тии «целостности и неприкосновенности» предметов старины. Комиссия, ревностно занимавшаяся историей предков Рома­новых, неожиданно резко отрицательно  отнеслась  к регламентациям «сверху»: «Занятие археологией—в частности, ра­бота в архивных комиссиях—может быть вызвано только од­ною любовью к родной старине: никакою регламентациею, никакими официальными узаконениями привить этой любви нельзя. Поэтому обставлять  архивное дело  канцелярскими атрибутами—значит погубить это дело»[198].

         С мая 1907 г. Костромская ГУАК начала готовиться к проведению   в июне 1909 г. областного   археологического съезда в Костроме[199]. Выработан был проект программы, ко­торая включала 5 разделов:

         1. Доисторические древности  Новгородской  и  Ростово-Суздальской области.

         2. Областная история (этнографические исследования, ве­щественные памятники, памятники гражданского зодчества).

         3. Живая старина (особенности языка по губерниям и от­дельным местностям,  обряды,  обычаи,  поверья,  предания, песни и др.).

         4. Архивоведение (предусматривалась и коллективная вы­работка правил организации архивного дела).

         5. Архивные комиссии[200].

         Для помощи в организации съезда в Кострому приезжал директор Археологического института Н. В. Покровский. Он выступил перед костромскими архивистами c яркой и аргу­ментированной речью, в которой отметил, что областные съезды, с идеей которых выступил в свое время Н. Н. Селифонтов, оправдали все надежды. Основная цель этих съездов заключалась в том, «чтобы сплотить разрозненные ученые силы, привлечь внимание современного общества к русской старине и укрепить в общественном сознании мысль о необ­ходимости ея изучения и поставить это изучение на почву научно-национальную...»[201].

         Для подготовки съезда костромичи приглашали из столи­цы известных ученых С. Ф. Платонова и А. А. Спицына. Од­нако они не смогли приехать. Цвет российской науки на съезде в Костроме представляли Н. В. Покровский, Н. В. Со­болевский, А. И. Штюрмер, Н. И. Иловайский, А. А. Титов, И. А. Тихомиров[202]. На съезде присутствовали посланцы це­лого ряда архивных комиссий Поволжья. В 1912г.  на архе­ологических курсах в Твери члены Костромской ГУАК слу­шали лекции профессора С. Ф. Платонова. Они имели «вы­дающийся успех»[203].

         Годами подъема и перелома в деятельности Костромской ГУАК явились 1912—1913 гг. Произошло переподчинение ко­миссии, она, как и другие ГУАК России, оказалась в подчи­нении РИО. В 1912 г. костромские архивисты приняли учас­тие в праздновании юбилея подвига нижегородского ополче­ния, а затем в праздновании 300-летия дома Романовых. Об­щественность края была широко ознакомлена с материала­ми об истории предков царя Михаила Романова, с историей подвига костромского крестьянина Ивана Осиповича Сусанина[204]. Активную деятельность осуществлял Романовский му­зей.

         С началом первой мировой войны деятельность Костром­ской ГУАК резко осложнилась, на повестке дня появились другие вопросы. Только в 1917 г. комиссии и научному обще­ству удалось осуществить 7-й выпуск исторических материа­лов под названием «Исторический сборник». В нем была опубликована статья В. Апушкина о дворянских гнездах Кос­тромской губернии, где говорилось о важности духовно-нрав­ственного начала в общественной жизни, «Сотная грамота» пригородка Кадуя 1573 г., описание г. Буя, материалы ряда вотчин и волостей. Д. П. Дементьев опубликовал статью об истории костромских корабельных лесов. Таким образом как бы устанавливалась преемственность по тематике публика­ций Костромской ГУАК с обществом по изучению местного края.

         Большую ценность представляют опубликованные в сбор­нике исторические и бытовые материалы, извлеченные из дел Костромско-Ярославского управления земельных и государ­ственных имуществ. Они позволяют установить территорию Белогородской волости, включавшей к 1700 г. одну слободу Катунки, четыре села и триста сорок шесть деревень[205]. Про­слежена история дач по деревням Полом, Гари и Протасиха. Содержатся материалы по Лысковской, Заборской, Ячменской и Юрьевецкой волостям и указаны их границы.

В 1918 г. Костромская архивная комиссия вошла в состав Костромского научного общества по изучению местного края в качестве его историко-археологической секции.

 

 

         Ученая архивная комиссия в Саратове была открыта 12 де­кабря 1886 г. под председательством А. А. Тилло, его сменил Н. М. Минх, который позднее был избран ее почетным чле­ном и почетным «пожизненным председателем». Хранителем архива комиссии, а затем председателем являлся В. П. Со­колов.

         Подводя итоги двадцатипятилетней деятельности архив­ной комиссии, В. П. Соколов отмечал, что первые три-четыре года она существовала относительно благополучно на средства г. Саратова, земств и уездных городов без всякой правительственной субсидии, а «затем очутилась в печальном положении: у ней   долго не было почти никаких средств, но было достаточно долгов,  за которые однажды ее обстановка была описана "судебным приставом"[206]. "Злополучные странство­вания " закончились лишь в 1911 г., когда почетный член ко­миссии А. А. Тилло подарил комиссии дом с усадебным мес­том и службами и процент.с 20 тыс. капитала. Комиссия ре­шила изготовить для дома мраморную доску в память жерт­вователя—человека «с золотым сердцем».

         Если при открытии комиссии было  лишь 12 учредителей, то к 1912 г. в ней состояло около 200 действительных и 11 по­четных членов: в их числе академик А. А. Шахматов, член императорской Архивной комиссии А. А. Спицын, член РИО А. А. Гоздаво-Голомбиевский. Через А. А. Шахматова ко­миссия ходатайствовала о возможности войти «под августей­шее покровительство» президента Академии наук великого князя Константина Константиновича, на что было получено согласие.

         Несмотря на трудные условия существования, Саратовская ГУАК создала архив, где хранилось более 30 тысяч только обработанных дел и большое количество необработанных, биб­лиотеку из 15 тыс. томов и музей с 3 тыс. «предметов древ­ности, нумизматики, палеографии»[207]. Кроме 7 томов «Прото­колов» комиссия выпустила к 1917 г. 25 сборников «Трудов» и 18 отдельных изданий[208]. Кроме того, комиссия усиленно за­нималась поиском и охраной памятников старины. Характер­нейшими чертами в работе Саратовской архивной комиссии была комплексность проводимых исследований по истории края, стремление поставить исторические данные на  службу современности и сознательная ориентация на изучение исто­рии и быта простого народа, а не «героев».

            Архивная комиссия в Саратове начала создаваться в се­редине 80-х гг. как местное «историко-археологическое обще­ство» на основании устава, написанного А. И. Шахматовым. Губернатор Зубов «сочувственно отнесся» к затее саратов­ских интеллигентов, однако в столице решено было открыть в Саратове архивную комиссию, что было в духе времени. Основу комиссии составили  А. Н. Минх, Ф. С. Голицын, Ф. Ф. Чекалин, А. А. Тилло, Н. И. Непорожнев, А. И. Соко­лов, А. И. Шахматов, В. В. Безобразов, М. С. Кропотов, Н. Н. Минх, М. В. Готовицкий, Н. С. Соколов. Примечатель­но, что сам непременный попечитель комиссии губернатор Зубов на открытии общества поставил задачу изучать исто­рию «не государства только, но и народа»[209]. История же на­рода не мыслилась без создания истории «областной».

         Первым шагом саратовских архивистов было стремление собрать всю информацию о своем регионе в уже опублико­ванных исторических сочинениях Дубровина, Карамзина, Костомарова, Мордовцева. Архивисты обнаружили лишь «от­дельные эпизоды из местной истории» и, чтобы создать исто­рию цельную, они обратились к изучению первоисточников и сбору огромного материала из различных архивов Сара­товской губернии[210].

         Примером «популяризации областной истории» и прибли­жения истории края к насущным интересам местного обще­ства было предоставление комиссией в 1899 г. комплекса све­дений по истории колонизации Саратовского уезда Санитар­ному совету Саратовского уездного земства «для определе­ния времени и степени загрязнения почвы в уезде»[211]. Из ста­ринных документов и мемуаров извлекались метеорологичес­кие данные и «указания на системы сельского хозяйства и способы обработки земли» и печатали их в своих трудах «в твердом уповании, что все это небезинтересно для современ­ной агрономии». Забота о благополучии потомков была важ­ным стимулом в деятельности! саратовских архивистов и по­этому они полагали, что «областная наука» может правиль­нее и эффективнее решить «областные вопросы», чем наука «универсальная». Нравственное начало являлось необходи­мым критерием в оценке научных трудов.

         Областное общество не всегда адекватно относилось к дея­тельности губернских  архивистов.   Председатель  комиссии В. П. Соколов отмечал, что «был скепсис, было и высокоме­рие мнящих себя учеными»[212]. Большие трудности были в кон­це XIX в., когда исторический архив комиссии хранился в доме графа Нессельроде, а имущество комиссии было опи­сано, однако комиссия, состоявшая из

лиц, «которые работа­ли ради идеи», не погибла. В трудные годы

члены комиссии собрали значительные материалы  «по археологии,  этногра­фии, палеографии, палеонтологии, краниометрии, по област­ной истории, географии, геологии, обычному праву, статистике и сельскому хозяйству»[213]. В 1899 г. комиссия провела выстав­ку предметов древности.

         Саратовская ГУАК ставила себе в заслугу,  что научно обосновала дату основания Саратова—1590г. А. Минх собрал и опубликовал материалы по истории заселения Саратовского края, а Ф. Чекалин представил карто­графические данные. А. А. Гераклитов обнародовал столбцы из исторического архива комиссии за конец XVII; в.[214]. Опись документов и дел архива комиссии была опубликована в 3-х выпусках в 1914—1916 гг. Общественность высоко оценила историко-географический словарь Саратовской губернии, соз­данный А. Н. Минхом[215]. Алфавитный указатель статей и ав­торов—членов комиссии создал А. Кротков.

         К 50-летию земства была издана брошюра по истории земских организаций Саратовской губернии[216].

Саратовская ГУАК вела борьбу за сохранение древних памятников архитектуры. Она участвовала в организации и проведении мероприятий, связанных со столетием со дня рож­дения Н. В. Гоголя, 200-летием Полтавской битвы, в юбилее открытия Саратовского университета, приветствовала откры­тие Радищевского музея[217]. Под прямым воздействием архив­ной комиссии во 2-й Саратовской мужской гимназии возник среди учащихся архивный кружок.

         После февральской революции 1917 г. Саратовская ГУАК проводила активную деятельность по созыву съезда и созда­нию Союза российских архивных деятелей (СРАД), с иници­ативой которого выступила группа служащих центральных архивов. «Нужно надеяться, что голос комиссий, с честью по­работавших в течение многих лет над сохранением памятни­ков прошлого, будет услышан,—писали руководители Сара­товской ГУАК в другие комиссии Поволжья[218]. В совет Сою­за российских архивных деятелей были избраны А. С. Лаппо-Данилевский (председатель), Н. В. Голицын, А. И. Лебе­дев, А. С. Николаев, Я. Л. Барсков, В. Г. Дружинин, Б. Л. Модзалевский, Н. А. Мурзанов, Д. П. Струков

         В 1919 г. Саратовская ГУАК была преобразована в «Об­щество истории, археологии и этнографии при Саратовском университете».

 

         История ее открытия, затянувшегося на целых три года,подробноописана в «Исторической записке об учреждении в Нижнем Новгороде губернской ученой  архивной  комиссии»первого председателя НГУАК Александра Серафимовича Гациского (1838-1893).

         В конце июня 1884 г. на заседании нижегородского гу­бернского статистического комитета было заслушано отноше­ние товарища министра внутренних дел сенатора И. Н. Дур­ново об открытии архивных комиссий в  ряде губерний Рос­сии. На заседании комитета, в котором принял участие ни­жегородский губернатор Н. М. Баранов, было признано «весь­ма желательным» учреждение архивной комиссии в Нижнем Новгороде и сразу же поставлен вопрос о формировании ее состава. Среди инициаторов открытия были секретарь губерн­ского статистического комитета А. С. Гациский, нижегород­ский  епископ   Макарий,   директор   губернской   гимназии А.  Л.   Миротворцев,    преподаватель   женской    гимназии А. Ф. Мартынов, мировой судья А. А. Савельев, судебный сле­дователь по особо важным делам Ф. П. Сологуб, землевла­делец Д. А. Саламыков, антиквар-торговец И. В. Брызгалов, а также губернские чиновники М. Ф. Овчинников и А. И. Ра­евский[219].

         Оргкомитет установил связи с уже открывшимися комис­сиями в Орле, Рязани, Тамбове, Твери. В декабре 1884 г. все исходные документы были готовы и губернатор обратился в Археологический институт к Н. В. Калачову. В то же время генерал-майор Н. М. Баранов попросил «материального со­действия» в губернской земской управе, у городского головы и губернского предводителя дворянства. Губернатор и секре­тарь статистического комитета А. С. Гациский писали в сво­ем отношении, апеллируя к чувству долга и гражданствен­ности губернского начальника: «Нижний Новгород и Нижего­родская губерния, хотя до некоторой степени и исследованы в историческом отношении, но при этом нужно сознаться, что относительно сохранения памятников старины у нас почти ни­чего не сделано, а между тем время уходит, и чем дальше, тем непоправимее будет наше до сих пор достаточно равно­душное отношение к родной старине...»[220].

         В письме к губернскому предводителю дворянства Н. М. Баранов отмечал, что «относительно сохранения па­мятников старины, как письменных, так и художественных, общественного и домашнего быта и т. д. у нас почти ничего не сделано». Призывая дворян «черпать из своего прошлого», следовать пути князя Дмитрия Михайловича Пожарского, гу­бернатор просил не отказать в «помощи патриотическому де­лу», которое «всегда так близко передовому сословию нации, крепкому знанием и обереганием всего, что касается истори­ческих традиций»[221].                                                                                                                 

         «Сочувственно» отнеслось к делу создания архивной ко­миссии губернское земство, постановив выделять комиссии по 500 руб. в год, городская дума—по 300[222], а «передовое сосло­вие» пока молчало. Однако дело открытия комиссии замедли­лось «в следствие того, что не могло быть подыскано подхо­дящего... и притом безплатного помещения». К тому же 25 октября 1885 г. скончался Н. В. Калачов, собиравшийся побывать на открытии архивной комиссии в Нижнем. Ниже­городцы посвятили его памяти обширный некролог, где отме­чали живой ум и плодотворную деятельность исследователя, посвятившего последние годы жизни упорядочению архивно­го дела в стране не только в силу «естественной склонности, но и по необходимости»[223].

         Губернатор и члены комитета пытались заполучить под здание архивной комиссии Дмитриевскую башню Нижегород­ского кремля, но она была завалена губернскими архивами, и после осмотра в феврале 1887 г. решили занять Иванов­скую башню. Для пополнения «личного состава» Н. М. Бара­нов обратился «с просьбой принять звание члена комиссии» к епископу нижегородскому и арзамасскому Модесту, пре­освященному епископу балахнинскому, викарию нижегород­скому Дмитрию, городскому голове В. А. Соболеву, предсе­дателю губернской земской управы А. В. Баженову, губерн­скому предводителю дворянства И. С. Зыбину, нижегород­скому вице-губернатору П. В. Неклюдову, председателю Нижегородского окружного суда М. Я. Третьяковскому, и «господам» А. Альбицкому, М. П. Андрееву, Н. Ф. Анненско-му, С. К. Богомолову, П. В. Вознесенскому, П. А. и Н. А. Де­мидовым, А. О. Карелину, А. В. Карамазинскому, А. Ф. Можаровскому, Г. Г. Шапошникову, И. Н. Четыркину[224]. Все они на просьбу отозвались, и будущая комиссия работала при со­действии вступивших в ее члены весьма влиятельных людей. Естественно, что сама архивная работа и научная деятель­ность стали уделом немногих, не занимавших ответственных и почетных должностей в губернии.

         Главная же роль в создании в Нижегородской губернии «архивного настроения» принадлежала А. С. Гацискому [225]. По­ляк по отцу, француз по матери, на воспитание которого сильное влияние оказала русская нянька Аграфена Кирил­ловна Орехова[226],  юрист по образованию, историк и публицист по призванию, А. С. Гациский многие годы посвятил становлению «нижегородоведения». В нем он видел и смысл жизни и возможность проявления   истинного, деятельного патриотизма[227].

         В архивных документах, сохранившихся от первых дней ее существования, отмечено кратко и бесстрастно: «Ниже­городская губернская ученая архивная комиссия, образован­ная на высочайше одобренных 13 апреля 1884 года началах, открыла свои действия 17 октября 1887 года»[228].

         Отобрав и сохранив из десятков тысяч предназначавших­ся к уничтожению архивных дел различных учреждений наи­более важные в историческом, этнографическом и культур­ном отношении, осуществив публикацию в сборниках и от­дельных изданиях многих источников и исследований по ис­тории Нижегородского Поволжья, собрав обширную библио­теку и музей, осуществив за 30 лет целый ряд мероприятий по ознакомлению широкой общественности с историей мест­ного края, архивная комиссия выполнила свою высокую мис­сию.

         Нижегородское краеведение было поставлено на науч­ную основу—естественно, с учетом тогдашнего уровня исто­рической науки в целом. Именно эту задачу ставил энтузиаст «нижегородоведения», один из создателей и первый предсе­датель комиссии Александр Серафимович Гациский.

         «Первоначально, ко дню открытия своего, комиссия сос­тояла из 27 лиц, в настоящее время личный состав ея равня­ется 76 лицам»,—говорится в отчете архивной комиссии за первый год деятельности[229].

         Постепенно комиссия выросла почти вдвое, и в таком составе свершалась ее основная дея­тельность. Ядро комиссии — нижегородцы составляли пример­но треть. Выполняя различные функции, члены комиссии ве­ли поиск и обработку нижегородских источников в архиво­хранилищах различных городов России, в частных архивах и собраниях. Методические приемы А. С. Гациского не позво­лили провести углубленное научное исследование, отсутствие же научной критики привело к многочисленным ошибкам, особенно в области хронологии.

         Тем не менее «Нижегород­ский летописец» пробудил интерес народа к местной исто­рии. Однако куда более эффективной в этом плане оказалась деятельность Нижегородской губернской ученой архивной комиссии.

         В течение первого года работы, с 17 октября 1887 г. по 22 октября 1888 г., было проведено пять заседаний архивной комиссии в «собственном помещении» (в Ивановской башне нижегородского кремля). Сразу же обращает на себя внима­ние тот факт, что даже заседания комиссии были приуроче­ны к знаменательным для нижегородской истории датам. «Днем годовых своих собраний комиссия решила признать исторический день 22 октября; обыкновенные заседания ре­шено комиссией приурочивать также к дням, имеющим истори­ческое значение для нижегородского края. В происходивших на этом основании заседаниях комиссии,—говорится в отче­те,—делаемы были соответствующие сообщения: 22 октяб­ря—о дне занятия в 1612 году московскаго Китая города ни­жегородским ополчением; 4 февраля—о жизни и деятельнос­ти основателя Нижняго Новгорода великаго князя Георгия Всеволодовича; 4 марта—о месте битвы в 1238 году на р. Си­ти, где погиб великий князь, и 30 мая—о пребывании в Ниж­нем Новгороде 30 мая 1722 года Петра Великого»[230]. На этих датах, получивших позднее название «нижегородские дни», и стоящих за ними исторических событиях сосредоточилось осо­бое внимание членов комиссии.

         В заседаниях первого года был поднят вопрос о празд­новании в Нижнем Новгороде 4 марта 1889 года 700-летия основателя города великого князя Юрия Всеволодовича. Вслед за этим была составлена программа проведения тор­жества и проделана большая организационная работа, за­вершившаяся пышным чествованием во Владимире и в Ниж­нем Новгороде.

         Праздновали день рождения князя—4 февраля и отме­чали день его гибели на берегах далекой Сити у «Калинина ручья» — 4 марта.

Программа включала церковные торже­ства, народные чтения с «туманными картинами», представ­ление рефератов. Были  осуществлены специальные публика­ции и исполнен гимн Юрию Всеволодовичу на музыку М. А. Балакирева[231].

         С еще большим размахом вела архивная комиссия подго­товку к 300-летнему юбилею подвига ополчения Минина и Пожарского. Еще в 1889г. комиссией был создан «особый отдел» по подготовке к празднованию главного юбилея. Ини­циатором столь ранней подготовки к торжеству выступил А. С. Гациский. Кроме него в состав «особого отдела» вошли  Н. М. Баранов, М. В. Овчинников, А. П. Мельников, В. И. Богословский, А. М. Меморский, А. Ф. Мартынов, А.А.Савель­ев.                                                                                                                                        

В 1900 г. комиссия поддержала предложение А. В. Кролюницкого «об увековечении памяти кн. Пожарского в с. Пурех и д. Юрино устройством там училищных зданий»[232], а в 1901 г. выступила с предложением о возобновлении подпис­ки на памятник Минину и Пожарскому. Тогда же новый пред­седатель Нижегородской архивной комиссии А. А. Савельев обратился за содействием к известным столичным ученым, профессорам С. Ф. Платонову и И. Е. Забелину[233]. Многолет­няя подготовка и празднование в Нижнем Новгороде в 1912 г. юбилея, имевшего не только местное, но общерусское значение, пожалуй, заслуживает специального исследования. Чрезвычайно характерным было то, что посвящалось это мас­совое торжество памяти народного подвига, а не юбилею от­дельного лица или царствующей династии. Подготовка и празднование юбилея 1612 г. были одной из вершин в дея­тельности Нижегородской губернской ученой архивной ко­миссии.

         Друзья и последователи А. С. Гациского почти через двад­цать лет после его смерти осуществили сбор материальных средств для устройства торжеств 1912 г., издали «система­тический сборник первоисточников по эпохе Смутного време­ни», а также обзоры научной и беллетристической литературы по теме, выпустили брошюры для широкой публики. В 1912 г. издано 6 специальных выпусков «Действий» НГУАК. Наибольшее количество отдельных изданий было посвящено событиям Смутного времени.

         Архивная комиссия приняла активное участие в праздно­вании в 1899 г. столетнего юбилея со дня рождения великого русского поэта А. С. Пушкина. К юбилею революционера-де­мократа Н. А. Добролюбова был подготовлен сборник, по­священный его памяти. Специальным заседанием комиссия почтила память одно­го из первых исследователей древней нижегородской истории Н. И.Храмцовского.

         Празднование этих юбилеев имело боль­шое воспитательное значение. Их демократический дух не вызывает сомнения.

         В октябре 1905 г. на заседании НГУАК было решено вес­ти сбор материалов по истории общественного движения, а для этого открыть специальный отдел в библиотеке^16[234].

         Главным направлением работы ученых архивных комис­сий, одобренным «высочайше» и санкционированным министерством внутренних дел, было устройство губернских ар­хивов. За первый же год работы Нижегородская архивная комиссия разобрала и описала дела нижегородского губерн­ского правления, нижегородского губернского статистическо­го комитета, нижегородского, горбатовского и макарьевского полицейских управлений; дела архива упраздненных судеб­ных мест Нижегородской губернии (арзамасского, балахнинского, васильского, нижегородского и семеновского городо­вых магистратов, арзамасского и васильского уездных су­дов); просмотрела описи межевого архива, земской управы и нижегородского полицейского управления. Принято было также ходатайство к правительству о передаче в ведение ко­миссии нижегородского губернского архива.

         Масштабы архивной деятельности росли. В 1889 г. комис­сия получила согласие Думы на передачу ей под помещение исторического архива Белой башни нижегородского кремля. Летом 1893 г. архивная комиссия уведомляла городское по­лицейское управление; «о приемке из Тайницкой башни до 20 возов архивных дел»[235]. Позднее Тайницкая башня тоже перешла в ведение НГУАК. В ней хранились необработан­ные дела. А. С. Гациский в свое время ставил вопрос о пере­даче ученой архивной комиссии Дмитриевской башни крем­ля, но она еще долго была занята архивными делами судебно-полицейского ведомства.

         Правитель дел архивной комиссии В. И. Снежневский, ко­торый занимался подготовкой дел к обработке, сообщал на заседании 23 мая 1893 г., что архив НГУАК составляют дела 20 учреждений, разобрано и описано 2195 дел и 1500 подго­товлены к описанию[236]. В отчете губернатору от 1903 г. гово­рилось, что комиссией разобрано 113 251 дело[237]. К 1917 г. в историческом архиве комиссии имелось более миллиона дел.

         Не следует представлять, что архивные дела шли в ко­миссию «самотеком». Бюрократические препоны, равнодушие и нерадивость отдельных лиц, нехватка помещений и средств подчас сдерживали работу. Члены комиссии настойчиво ве­ли поиск источников по истории Нижегородского края. Бы­ла установлена связь и получена информация от директора Московского архива министерства юстиции Н. А. Попова о том, что в архиве имеется 597 грамот XV—XVIII вв., относя­щихся к истории Нижегородского края, 65 писцовых дозор­ных, перечневых, платежных и межевых книг, дела Повестного приказа и учреждений, упраздненных в 1864г.

         Всего было выявлено 12347 документов по истории Нижегородского Поволжья[238].

         Делопроизводитель архива министерства иностранных дел Ф. Токмаков прислал «Указатель» и «Сборник материалов по археографии нижегородского края». Правитель дел Архе­ографической комиссии А. И. Тимофеев оказал большое со­действие возвращению в Нижний Новгород актов Печерского монастыря. Однако восемь лет длилась переписка с об­ществом археологии, истории и этнографии при Казанском университете по поводу возвращения двух сундуков с ценны­ми нижегородскими документами. С получением документов в 1896 г. председатель общества О. Г. Мищенко был принят в члены НГУАК.

         Наряду с поиском исторических материалов в архивах гу­бернии и других городов России нижегородские архивисты использовали и такую форму работы, как сбор воспоминаний очевидцев и участников  важных исторических событий. В 1888 г. комиссия обратилась с циркулярным письмом к 59 свидетелям с просьбой о доставке материалов «по 19 февра­ля 1861 г.»[239]. В преддверии 50-летия со времени отмены кре­постного права в НГУАК была создана комиссия по сбору материалов и подготовке сборника об освобождении крестьян. В нее вошли С. И. Архангельский, В. Е. Чешихин, А. К. Ка­банов и А. И. Звездин[240].

         Архивная комиссия вела сбор материалов об известных личностях—уроженцах Нижегородского Поволжья и знаме­нитых деятелях, чья судьба оказалась связанной с Нижего­родским краем. Собирались документы о нижегородском изоб­ретателе И. П. Кулибине. В марте 1899 г. комиссия обрати­лась к А. Л. Пушкину с просьбой о высылке рукописей и ве­щей, принадлежавших великому поэту, и «разъяснения о ро­де Пушкиных по отношению к Нижегородскому краю и гу­бернии»[241]. Рукописей А. С. Пушкина комиссии приобрести не удалось. Приобретена была рукопись М. Е. Салтыкова-Щедрина.

         Комиссия собирала и изучала материалы о Д. И. Улыбышеве, разбирала рукописное наследие известного писателя, историка и этнографа П. И. Мельникова-Печерского, одного из первых нижегородских краеведов-любителей Н. И. Храмцовского.

         В архиве комиссии сосредоточивались рукописи ее видных деятелей, таких, как А. С. Гациский, В. Г. Короленко и другие. Таким образом, создавалась база для написания ее соб­ственной истории.

         Нижегородская губернская ученая архивная комиссия по­ложила начало созданию фонда фотодокументов по истории края. Был разработан список предметов старины, предназна­ченных для фотографической съемки. Собирались фотопорт­реты выдающихся местных деятелей науки и искусства. Ак­тивное участие в этом деле принял член архивной комиссии с марта 1893 г., известный нижегородский фотограф М. П. Дмитриев, ученик фотомастера А. О. Карелина.

         Архивная работа—дело трудоемкое и малозаметное. По количественным и качественным) результатам на первое место А. С. Гациский ставил работу правителя дел комиссии В. И. Снежневского. «За два месяца работы в облаках тон­чайшей гнилой пыли...—сообщал Снежневский,—я вынес убеждение, что человек, не интересующийся этим делом, или бы сбежал, если он человек с честью, или же бы ничего не сделал»[242].

         Энтузиастом коллективной обработки архивных дел яв­лялся В. Г. Короленко, выступивший в 1896 г. с рефератом «Дело об описании прежних лет архивы».

         Собрав за тридцать лет существования значительный ис­торический архив (более миллиона дел), НГУАК создала мощную источниковую базу для развития современного ни­жегородского краеведения.

         Другим важнейшим направлением деятельности архивной комиссии было устройство музея. Идея организации «губерн­ского музеума» обсуждалась в Нижнем Новгороде с 60-х гг. XIX века. Статистический комитет во главе с Гациским при­нял деятельное участие в его организации. В 1868 г. в музее имелось уже 685 экспонатов, они были разделены по отделам. Однако для местного музея не нашлось помещения. Часть экспонатов была передана в Москву, другая часть коллекции осталась в Нижегородском отделении императорского техни­ческого общества.

         С организацией НГУАК вновь начались хлопоты по соз­данию музея. При этом комиссия ставила своей целью «рас­пространение исторических знаний вообще и в пределах местно-областной истории в особенности среди местного обще­ства»[243].

         Собрание комиссии решило организовать прием предме­тов древности от населения. К сбору экспонатов привлекали народных учителей. С этой же целью проводили историко-археологические экскурсии.

         Губернский музей вначале складывался «естественным путем» и помещался в одной из комнат Ивановской башни Нижегородского кремля. Дело создания музея продвинулось на новую ступень, когда в 1888 году решили устроить музей в Петровском домике на Почайне. Через два года музей по­лучил название «Петровского». В 1890 г. музей имел коллек­цию из 1359 предметов, расположенных в восьми отделах. Однако открыт был музей лишь через пять лет. Вскоре из-за постоянных финансовых затруднений и организационных не­увязок его передали в ведение городских властей. Коллекция «Петровского музея» стала частью собрания художественно-исторического музея[244].

         В 1896 г. НГУАК дала согласие на устройство в Петров­ском домике народной читальни[245].

         Серьезное внимание уделяла ученая архивная комиссия созданию собственной научно-справочной библиотеки. Внача­ле она, как и музей, формировалась путем «естественным». Комиссия сама приобретала нужные издания. Члены комис­сии приносили для общего пользования книги из личных соб­раний. Принимались пожертвования от частных лиц и учреж­дений. В дальнейшем комиссия наладила постоянные связи по обмену печатной продукции с различными учреждениями и научными обществами страны.

         Библиотека архивной комиссии делилась на три отдела: местный, отдел по истории Смутного времени и общий. В библиотеке хранились и рукописные памятники: писцовые книги, летописцы, богословские рукописи, купчие, поступные, раздельные, заемные и кабальные записи, челобитные гра­моты, квитанции и стихотворения. Там находился Саламыковский архив из 510 документов. Члены комиссии обращались с запросами о древних рукописях в монастыри и к частным лицам. Каталог библиотеки вырос к 1917 году до 30 тысяч экземпляров. Ныне библиотека НГУАК продолжает свою службу. Большая часть коллекции находится в областной библиотеке имени Ленина, другая—в Нижегородском госу­дарственном областном архиве (НГОА).

         Нижегородская губернская ученая архивная комиссия при­нимала энергичные и разносторонние меры по охране «веще­ственных» памятников древности и старины. К ним относи­лись археологические памятники, старинные здания, церковные и монастырские постройки,

древние укрепления. Комис­сия не однажды обращалась в городское управление, епар­хиальное ведомство, в Археологический институт по вопро­сам охраны памятников. Для этого была создана специальная подкомиссия во главе с Н. И. Зиненко[246].

         Многократно обращалась архивная комиссия к городской управе с просьбами о ремонте и реставрации кремлевских башен, прежде всего тех, которые были заняты архивами. Управа не всегда охотно и своевременно откликалась на просьбы архивистов.

         Комиссия заботилась о состоянии кремлевских соборов, принимала меры к сохранению стен Дудина монастыря на Оке. В. 1908 г. она вместе с губернским инженером и импе­раторской Археологической комиссией решала вопрос о ре­монте и реставрации стен и построек Макарьев-Желтоводского монастыря. Принимались энергичные меры к сохранению великолепного памятника зодчества XVIII в.—Рождествен­ской церкви в Нижнем Новгороде. Озабоченная состоянием другого памятника, комиссия в 1910 году вынуждена была срочно обратиться к губернатору о «принятии мер к сохра­нению древняго вала в с. Городце»[247].

         Архивная комиссия занималась и археологическими изыс­каниями. В 1889 г. она просила императорскую Археологичес­кую комиссию включить губернские ученые архивные комис­сии «в круг учреждений с правом производства курганных раскопок»[248]. Были получены открытые листы на право раско­пок для ряда сотрудников комиссии, в том числе для В. Г. Короленко, А. А. Савельева. При археологических раз­ведках и раскопках выявлен ряд ценных исторических памят­ников: неолитическая стоянка у д. Чуркино под Балахной, становища на Сейме и на Пьяне. Комиссия ставила задачу создания археологической карты Нижегородской губернии.

         Определенные хлопоты комиссии доставляли случайные находки кладов в различных местах губернии и деятельность местных кладоискателей. В свое время пришлось принять меры для предотвращения самовольных раскопок отставного капитана Яшерова в Лукояновском уезде. Отказом ответила Археологическая комиссия на просьбу крестьянина В. Доброзракова о разрешении вести поиски кладов на обществен­ных угодьях с. Юркина.

         В 1911 г. в Нижнем Новгороде было открыто отделение императорского Московского археологического института. Оно занималось подготовкой кадров в области археологии и ар­хеографии. Отделение поддерживало тесную связь с архивной комиссией.

            Важное научное значение и наибольший общественный ре­зонанс имела издательская деятельность НГУАК. Комиссия выпускала сборники под названием «Действия». За 30 лет су­ществования комиссии было опубликовано 18 томов, вышед­ших в виде 46 выпусков. В них публиковались протоколы за­седаний комиссии и другие материалы. Кроме того выпуще­но 24 отдельных издания. Два из них были переизданы.

         Публикации являлись результатом поисковой и исследо­вательской деятельности членов архивной комиссии. Почти все они предварительно заслушивались на заседаниях комис­сии. Для этой цели специально образовали «научные бесе­ды».  Темы бесед связывались с археографией, изучением древностей губернии, с исследованием архивных дел. Систе­матические обсуждения докладов, сообщений, рефератов за­метно оживили научную работу.

         Согласно «Алфавитному указателю», составленному А. К. Кабановым, к 1909 г. комиссией напечатаны в «Дейст­виях» НГУАК 385 рефератов, докладов и замечаний[249]. Те­мы их были различны, но большинство из них связаны с пуб­ликацией и изучением разного рода исторических источни­ков. Нередко помещались в сборниках исторические очерки, описи и описания документов.

         В «Действиях» Нижегородской ГУАК были опубликова­ны материалы по древнейшей истории Нижегородского По­волжья. В первом томе содержится статья А. П. Поливанова об археологических находках в районе Поветлужья и в Макарьевском уезде. Сообщение Д. К. Федорова посвящено на­ходкам на древнем городище у с. Анненково близ реки Пьяны. Заметка И. В. Карпова также посвящалась нижего­родским древностям. В. И. Снежневский сообщал об архео­логических находках y с. Гагино Сергачского уезда.

         Описание находок на неолитической стоянке в Сормове известного российского археолога В. Городцова было опуб­ликовано в 7-м томе «Действий» Нижегородской ГУАК. В 13-м томе дано описание находок на месте древнего станови­ща близ станции Сейма.

Был опубликован ряд статей о времени колонизации Волго-Окского междуречья и основания Нижнего Новгорода. Основателю города князю Юрию Всеволодовичу посвящалась статья А. С. Гациского и специальная брошюра А. М. Меморского. Поэма А. И. Звездина, опубликованная в «Действиях» Нижегородской ГУАК, содержала сведения о полулегендар­ных временах нижегородской истории. Приводились известия о пребывании на нижегородской земле во время казанских походов царя Ивана Грозного.

         Касались вопросов русификации и христианизации морд­вы публикации В. О. Эйнгорна, А. А. Савельева, И. М. Доб­рохотова.

         В публикациях архивной комиссии представлены разно­образные источники по истории Нижнего Новгорода и Ниже­городского Поволжья XVII века: писцовые книги, поместные акты, грамоты, материалы межевания земель, различные за­писи. Активно публиковали результаты своих научных изыс­каний краеведы А. И. Звездин, В. О. Эйнгорн, А. И. Соколов, М. Соколовский, И. И. Васильев, В. К. Магницкий, В. И. Сне-жневский, В. И. Богословский, В. Н. Сторожев, Д. А. Корса­ков, А. А. Титов, И. И. Матюнин, А. Я Садовский, А. П. Мель­ников, П. В. Тополев, А. Дахнович.

         «Памятники истории Нижегородского  движения в эпоху Смуты и земского ополчения 1611 —1612 гг.»—так назывался специальный выпуск «Действий» НГУАК, вышедший к юби­лею II ополчения. Публикация большого количества источни­ков по  истории Смуты, в том числе и из иностранных архи­вов, дополнялась обширным библиографическим обзором ли­тературы по проблеме. Видным деятелям Нижегородского края эпохи Смуты — Кузьме Минину и князю Дмитрию По­жарскому, протопопу Савве Ефимьеву — были посвящены спе­циальные работы С. М. Парийского, С. Ф. Платонова, М. А. Полиевктова, А. Я. Садовского. Многие страницы геро­ической поры открываются в публикациях С. Шумакова, П. Г. Васенко, Е. Тураевой-Церетели, А. К. Кабанова, И. М. Катаева.

         Важные проблемы социально-экономического развития края освещались в статьях членов НГУАК. Особенно харак­терно это для исследовательской деятельности В. И. Снежневского. Он изучал характер землевладения в Нижегород­ском крае XVII—XVIII вв., опубликовал материалы для ис­тории крепостного хозяйства B Нижегородском уезде, напи­сал очерк по истории соляных промыслов Балахны. Состав нижегородского дворянства XVII в. изучал В. И. Сторожев. Активно использовал нижегородские документы при созда-нии обобщающих трудов по истории России видный историк С. Б. Веселовский.

         Публикации Нижегородской ученой архивной комиссии дают массу интересных сведений по истории Нижнего Новго­рода, подгородных сел, других населенных пунктов. Они зна­комят с историей нижегородского театра, состоянием школь­ного дела в губернии, с историей развития медицины в крае, с местными традициями и суевериями.

         Специальные публикации были посвящены выдающимся людям Нижегородского Поволжья. Со временем в их числе оказались и многие видные деятели архивной комиссии.

         Нижегородская архивная комиссия имела обширные свя­зи. Ее корреспондентами являлись 6 академий (Академия на­ук, Академия

художеств, Казанская, Киевская, Московская и Петербургская духовные академии)[250].

         Комиссия состояла в деловых связях со всеми 8 российскими университетами: Московским, Петербургским, Казанским, Харьковским, Киев­ским, Новороссийским, Варшавским, Дерптским. Она состоя­ла в переписке с научными, общественными  и государствен­ными учреждениями: императорским Археологическим инсти­тутом, императорской публичной библиотекой,  император­ским Военно-историческим РИО, библиотекой Государствен­ной Думы, императорским Обществом любителей древнерус­ской письменности, императорским Географическим общест­вом, Историческим обществом при С.-Петербургском универ­ситете, Русским Генеалогическим обществом, Обществом рев­нителей русского исторического просвещения в память импе­ратора Александра III, библиотекой политехнического ин­ститута, архивом Государственного Совета, Сенатским архи­вом, архивом Священного Синода, Главным управлением Ге­нерального Штаба[251].

         Нижегородская ГУАК поддерживала связь с 15 учебными заведениями, учреждениями и обществами г. Москвы, в том числе с императорским Археологическим институтом им. Ни­колая II, императорским Археологическим обществом, Историко-родословным обществом, ОИДР, ОЛДП, Нумизматичес­ким обществом, Музеем изящных искусств им. императора Александра III, Московским публичным и Румянцевским му­зеями[252].

         Имея научные и сугубо прагматические цели, архивная ко­миссия стремилась принимать в свой состав людей деятель­ных, известных в обществе и авторитетных. В 1888 г. в состав Нижегородской ГУАК был принят выдающийся русский ис­торик В. О. Ключевский[253]. Вскоре Москву представляли исследователи И. Е. Забелин, Н. А. Попов, И. Ф. Токмаков, П. С. Уварова, Г. М. Прянишников, В. Е. Румянцев. В начале XX века к ним прибавились С. Б. Веселовский, В. Д. Голи­цын, В. А. Городцов, С. А. Белокуров, А. Е. Грузинский, В. К. Клейн, Д. И. Иловайский, С. П. Мельгунов, Н. А. Заозерский, Н. А. Скворцов, А. Д. Самарин, А. М. Савелов, Н. В. Степанов, В. Н. Сторожев, В. Д. Цветаев, С. А. Шума­ков, А. А. Кизеветтер[254].

         Ученых из Петербурга, представляли:  П. Н. Батюшков,  К. Н. Бестужев-Рюмин, А. Ф. Бычков, Е. И. Белов, В. П. Ва­сильев, Е. Е. Замысловский, И. К. Зинченко, И. П. Корнилов, Л. Н. Майков, Д. Л. Мордовцев, С. Ф. Платонов, А. А. Савваитов, М. И. Семеновский, А. И. Тимофеев, Э. Л. Радлов, П. Д. Боборыкин,   М. А. Балакирев,   И. Е. Андриевский, Н. П. Игнатьев, В. Н. Никитин, П. А. Стрепетова. Вскоре к ним присоединились В. В. Фон-Дризен, К. Я. Здравомыслов, Д. Ф. Кобеко,   С. Ф. Ольденбург,   С. Ф. Рождественский, А. И. Садов, А. А. Шахматов.

         В состав архивной комиссии вошли профессора из Каза­ни П. В. Знаменский, Е. А. Малов, профессор Варшавского университета Н. Н. Любович, киевский профессор М. В. Довнар-Запольский[255]. В 1902 г. в ее состав был принят А. М. Пеш­ков (М. Горький)[256].

 

 

         Ярославская архивная комиссия была открыта 14 ноября 1889 г. Важным результатом ее активной и целенаправлен­ной деятельности по изучению истории и культуры Ярослав­ского края является издание комиссией 7 томов «Трудов», вы­шедших в виде 15 выпусков[257] (указатель их содержания опуб­ликован в книге 7, выпуск 2). Кроме того, были выпущены 24 отдельных издания.

         Подведение итогов десятилетней деятельности Ярославской ГУАК 1899 г. вполне подтвердило искреннее стремление ярославцев развивать «творческий дух Великорусского племе­ни»[258]. Губернатор и непременный; попечитель комиссии гоф­мейстер Б. В. Штюрмер после торжественного молебствия с водосвятием отметил в своей речи, что в составе комиссии оказались «все научные силы губернии—во главе их глубокочти­мый историк и наш почетный член С. М. Шпилевский, а так­же все исследователи Ярославской старины»[259]. Возглавлял ко­миссию ординарный профессор   юридического Демидовского лицея в Ярославле Э. Н. Берендтс.

         За десять лет работы комиссия не только осуществила два выпуска сборника и подготовила третий, но и собрала кол­лекцию из 1500 старинных монет, составила библиотеку из 50 тысяч книг по истории, археологии и этнографии «России и Ярославля», сосредоточила в архиве более 8 тысяч актов и 800 столбцов XVII в.

         Среди трудов, которые заслуживали особого внимания, были названы работы С. М. Шпилевского «Великий князь Смоленский и Ярославский Федор Ростиславович Черный», каталог Пушкинской выставки в Ярославле 1899 г. с объясне­ниями С. А. Мусина-Пушкина, «Описание монет коллекции И. А. Вахромеева», составленное Э. А. Берендтсом и труд К. Д. Головщикова «Деятели Ярославского края».

         Деятельность Ярославской  ГУАК преследовала высокие цели народного просвещения. Отмечая, что губерния стре­мится первой в России «разрешить задачу  всеобщего обуче­ния своего населения» (процент грамотности  мальчиков школьного возраста достигал 97—100), губернатор Ярослав­ля считал возможным дать людям «не одно только элемен­тарное школьное образование, но и познания более высокого уровня»[260]. С гордостью отмечалось, что обучение осуществля­ется «без принудительных мер», к которым прибегают неко­торые народы на Западе. Естественно, что гофмейстер Штюрмер стремился

подчинить развитии просвещения в крае оп­ределенным политическим идеям. Первая из них—изучение истории подвигов во имя православия и государственных зас­луг Ярославля и ярославцев; вторая—показать «тяжелые и вместе с тем славные страницы» истории того, как в Ростово-Суздальском краю вырастал новый порядок и формирова­лась «новая народность, Великорусская—носительница новой государственной идеи—единовластия»[261]. Это национально-ох­ранительное начало во многом определяло характер поиско­вой, научной и просветительской деятельности Ярославской ГУАК, хотя в ней отчетливо просматривались и демократи­ческие тенденции.

         В 1899 г. архивная комиссия организовала празднование 600-летия со дня смерти князя Федора Черного[262], и в том же году отмечался столетний юбилей А. С. Пушкина. Непремен­ный попечитель губернии на торжественном собрании отме­чал, что в Ярославском крае «творения великого поэта зна­комы половине взрослого сельского населения», в то время как в Германии к 150-летнему юбилею Гете сельское населе­ние почти не знало его трудов[263]. На собрании зачитывалось письмо П. А. Вяземского к Э. К. Мусиной-Пушкиной от 16 февраля 1837 г. о дуэли и кончине Пушкина, в котором от­мечалось, что «Пушкина и его жену подвели самым отврати­тельным образом» и что «правда  на стороне Пушкина, его прекрасный, достойный образ принесен в жертву»[264].

         Председатель архивной комиссии Э. Н. Берендтс, давая обзор деятельности комиссии, говорил, что она десять   лет ютилась в маленьких душных комнатах, а из 14 членов ко­миссии работающих было «не более 6»[265]. Жалоба «нет людей» не была чисто ярославским явлением, она звучала по всей Руси великой. Э. Н. Берендтс трезво смотрел на вещи: «Нам бы не следовало многаго ждать от грядущего. Но мы полны надежд»[266].

         В Ярославле в 1901 г. состоялся первый областной архе­ологический съезд, на котором присутствовали видные ученые России и представители ряда губернских архивных комис­сий.

         После доклада члена архивной комиссии Н. Г. Работнова на заседании комиссии в 1900 г., посвященного 150-летию об­разования первого в России театра крепостного Волкова, ре­шено было приступить к сбору средств на памятник основа­телю ярославского театра.

            Сбор средств продолжался до 1911 г., о чем свидетельствуют многочисленные архивные до­кументы[267]. Театру Ф. Волкова была посвящена брошюра П. П. Полуярославцева.

         Деятели Ярославской ГУАК вели археологические иссле­дования в губернии. Их результатом явились публикация А. А. Городцова о раскопках на Черной горе, отчет о рас­копках  И. А. Тихомирова за 1898 г., статья Досс. Бруно «О находке мамонта под Ярославлем». Было собрано большое количество письменных источников по истории и этнографии края. Коллекция комиссии включает ряд царских грамот, начиная с XVI в., списки с дозорных книг, писцовые книги и списки с них, ревизские сказки, переписные книги по уездам, станам и волостям[268]. Собраны были переписные, сотенные, книги XVII—XVIII вв. по Ярославлю, Угличу. Наиболее ценные источники были изданы: Угличский летописец, писцовая книга г. Углича (XVII в.), переписная книга Угличского уез­да 1710 г., акты Угличской провинциальной канцелярии[269].

         Был опубликован ряд исследований-очерков по истории Ярославля. В книге III появился очерк И. Борщевского[270]. Еще раньше рукопись по истории г. Ярославля  представил К. Д. Головщиков[271].

         Увидели свет материалы по истории ярославских монас­тырей и храмов. Г. И. Преображенский издал книгу «Монас­тыри и храмы г. Ярославля (Ярославль, 1902). Этой же теме посвящались работы А. Израилева, И. С. Розова, С. Соколо­ва и других[272].

         24 мая 1912 г. Ярославская ГУАК провела торжественное заседание, посвященное приходу в Ярославль «земского опол­чения 1612 г.»[273]. Празднование готовилось заранее, осущест­влялась переписка с рядом научных учреждений, собирались исторические материалы. Издана была брошюра для обще­доступного чтения «Триста лет тому назад в г. Ярославле. (Об участии Ярославля в великом народном движении 1612 г.)».

         Через год комиссия была занята хлопотами в связи с приездом в Ярославль царя и его семьи.

         Выпуск трудов Ярославской ГУАК прекратился в связи с первой мировой войной.

         Среди деятелей архивной комиссии необходимо отметить правителя дел комиссии И. А. Тихомирова. Он занимался раскопками, собирал и исследовал письменные источники, в том числе летописные, заботился об «охране памятников ста­рины»[274], содействовал изданию трудов Ярославской ГУАК. И. А. Тихомиров был награжден медалью в память 300-летия Дома Романовых.

         Деятельность Ярославской губернской ученой архивной комиссии прекратилась в 1918 г.

 

 

         Симбирская ГУАК была открыта в 1895 г., хотя попытка ее организации предпринималась и ранее. «Первая попытка в этом направлении была сделана в марте 1890 г., но благо­даря недостатка имевшихся в виду денежных средств, при­шлось отложить ее осуществление до более благоприятного времени»—писал будущий председатель комиссии В. Н. Поли­ванов, готовя речь к открытию комиссии[275]. Только «сочувст­венное отношение» симбирского губернатора В. Н. Акинфова и субсидии земских и общественных учреждений, «обес­печивших материальное положение комиссии», позволили вновь выйти с ходатайством к директору Археологического института А. Н. Труворову, и от 27 апреля 1895 г. за № 5955 последовало разрешение МВД открыть в Симбирске ученую архивную комиссию «с историческим при ней архивом и му­зеем»[276].

         В «Симбирских губернских; ведомостях» за № 56 было дано подробное описание торжественного открытия губерн­ской комиссии и ее первого заседания. Отмечалось, что на от­крытии присутствовал губернатор, как непременный попечи­тель комиссии, директор Археологического института, тайный советник А. Н. Труворов, председатель Тверской ГУАК тай­ный советник А. К. Жизневский и еще более 30 человек[277]. Гу­бернатор зачитал разрешение МВД на открытие. Председа­телем комиссии единогласно был избран известный своими археологическими изысканиями статский советник Владимир Николаевич Поливанов. Товарищем председателя был избран действительный статский советник И. А. Иванов, правителем дел—коллежский асессор Д. Н. Сапожников. Сразу же в чис­ло почетных членов комиссии избраны А. Н. Труворов, се­натор, действительный тайный советник Н. Н. Селифонтов, графиня П. С. Уварова, преосвященный Варсонофий, епископ Симбирский и Сызранский, губернский предводитель дворян­ства князь И. М. Оболенский, председатель Тверской ГУАК А. К. Жизневский, губернатор В. Н. Акинфов, высокопреос­вященный Савва, архиепископ Тверской и Кашинский, фран­цузский археолог барон де Бай. В число действительных чле­нов вступили, обязавшись платить членские взносы—3 руб. в год—А. А. Головинский, А. П. Горизонтов, Н. Я. Якубович, протоиерей В. М. Успенский, князь С. М. Баратаев, К. М. Бо­ровский, И. А. Сабуров, протоиерей П. П. Никольский, П. К. Рудольфов, М. Н. Зимнинский, А. Н. Поливанов, Ф. А. Головинский, В. А. Колосов, С. Я. Черняк, Н. А. Гернет, А. П. Языков, А. В. Альбицкий, П. П. Неболюбов, А. А. Леонтьев, М. В. Барсов, А. П. Чиркин, Н. П. Ляшков[278].

         Состав комиссии и ее руководства во многом предопреде­лил направления и характер деятельности Симбирской ГУАК. Основные направления работы комиссии и ее возможности по существу уже были рассчитаны В. Н. Поливановым и его соратниками в ходе «подготовительной» пятилетки. Собствен­но, эта программа и реализовалась на протяжении всей ис­тории деятельности Симбирской ГУАК.

         A. К. Жизневский, приветствуя в своей речи появление «новорожденной младшей сестры» Тверской ГУАК, указал на В. Н. Поливанова как на «одного из самых симпатичных археологов,  подарившего  русской  археологии  богатые ре­зультаты раскопок Муранского могильника, которые послу­жат основанием Симбирского музея»[279]. Тогда же определялась и социальная позиция комиссии. А. К. Жизневский отмечал, что собравшиеся на открытие «в большинстве принадлежат к первому в государстве сословию» и что «симбирское дво­рянское гнездо еще не разлетелось»[280]. Комиссия прочно заня­ла продворянские позиции, и в речи на 250-летнем юбилее города Симбирска в 1898 г. В. Н. Поливанов вполне опреде­ленно заявил: «История общественной жизни в Симбирске есть прежде всего история симбирского дворянства»[281].

         В речи на открытии комиссии В. Н. Поливанов отметил как «отрадное и знаменательное явление» открытие в Симбир­ске общества, «преследующего научные цели». Он ориенти­ровал членов комиссии прежде всего на «быстрейшее соби­рание и обработку» архивных документов, «имеющих научно-историческое значение», и сосредоточение их в архиве, музее и библиотеке, а затем на переход «к занятиям научным», то есть к разработке и изданию «имеющих интерес памятников письменных а также исследованиям археологическим, для которых Симбирская губерния может доставить материал обильный и высокоинтересный»[282].

         B. Н. Поливанов наметил издание второго тома  актов Симбирской   губернии, в котором намечалось   напечатать «Приходно-расходную книгу... Симбирской приказной  избы за 1665—1668 гг.» (В томе I, вышедшем в 1882 г., были опуб­ликованы семейные архивы князя В. И. Баюшева). На пер­вом  же заседании Поливанов поставил задачу создания ар­хеологической карты губернии, как части «всероссийской ар­хеологической карты»[283], и продолжения раскопок Муранско­го могильника. Поставлен был вопрос и о скорейшем созда­нии музея, который  бы явился «одной из наиболее действи­тельных мер к скорейшему и наглядному ознакомлению местного населения с результатами своей деятельности»[284]. В му­зее намечалось поместить и предметы, принадлежавшие Симбирской масонской ложе, «известной под именем «Ключа к Добродетели»[285].

         Деятельность ученой архивной комиссии уже не мысли­лась без «специальной библиотеки», которая являлась, по вы­ражению В. Н. Поливанова, «существенным подспорьем в на­учных занятиях комиссии»[286]. Предлагалось срочно принять меры к собиранию полного комплекта экземпляров «Симбир­ских губернских ведомостей», которые были уничтожены страшным пожаром 1864 г., к приобретению «Симбирского сборника» и других документов, опубликованных в централь­ных изданиях.

         Комиссия решила составить обзор старинных рукописей, хранящихся в Карамзинской библиотеке, о которых вел речь на IV Всероссийском археологическом съезде в Казани Хрис­тофоров. Предполагалось напечатать список реликвий Сим­бирского уезда, который был подготовлен членом комиссии П. Л. Мартыновым[287].

         Несмотря на своего рода элитарный состав  Симбирской ГУАК, она занималась историей народной жизни через изу­чение памятников археологии, через обработку народных пре­даний, песен, сказаний, через изучение письменных источни­ков. Все это относилось к «предметам особого внимания». Изучались этнографические материалы, прежде всего с целью выяснения о древнейших насельниках края. Члены комиссии расшифровывали, кто скрывается за названием «будины» у Геродота, за «аорсами» Страбона. В. Н. Поливанов даже выдвинул версию, что за будинами и аорсами скрываются булгары и буртасы, о которых сообщают арабские писа­тели[288].

         Симбирская ученая архивная комиссия твердо постанови­ла, что главный путь в деле, «научно-образовательном дол­жен заключаться в возможно полном сближении ея интере­сов с интересами народнаго просвещения»[289]. Для этого не­обходима была «живая  и нерасторжимая» связь «между уч­реждением и населением».

            Второе, экстренное, заседание Симбирской ГУАК состо­ялось 19 сентября 1895 г., оно было посвящено приезду в город делегата министерства народного просвещения  Фран­ции археолога барона де Бая. В. Н. Поливанов, познакомив­шийся с французом еще в 1890 г. в Москве, сердечно привет­ствовал исследователя, проявившего живейший интерес к ис­торическим памятникам Поволжья, в том числе и Симбирской губернии. В ответной пространной речи барон поблагодарил тех членов архивной комиссии, «кто старался из всех сил, чтобы erо соотечественники знали и давали цену научному движению, которое теперь происходит в России»[290]. Особен­но восхищался де Бай «наличием финнов на Усе в XIV в., т. е. «мордовской расы, проникнутой владыченствующей циви­лизацией»[291].

         В 1898 г. Симбирская ГУАК отпраздновала торжествен­ное событие—250-летие со времени основания г. Симбирска. К юбилею готовились целый год. В специально отпечатанной программе значились:

         1. Речь В. Н. Поливанова.

         2. Сообщение   профессора   Императорского   Казанского университета Д. А. Корсакова о трех бытописателях земли русской, симбирских уроженцах Н. М. Карамзине, А. Н. Тур­геневе и Д. А. Валуеве.

         3. «Исторический очерк древнейшей жизни Симбирского края» С. С. Краснодубровского.

         4. «Биография боярина   Б. М. Хитрово»,   составленная Д. А. Горчаковым.

         5. «Памяти И. А. Гончарова», прочтет М. О. Суперанский.

         6. «Симбирск», стихотворение П. А. Александрова[292].

         После пения гимна председатель Симбирской ГУАК «ис­просил у гибернатора разрешения повергнуть к стопам ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА» специальный адрес, как  к «верховному правителю русской науки»[293]. Дворянское гнездо вновь демонстрировало свою верноподданность глав­ному помещику державы. В. Н. Поливанов уверял правите­лей, что комиссия, «поставленная на страже местной истори­ческой жизни», видит в юбилее г. Симбирска «богатый мате­риал для изучения культурного развития русской народнос­ти в крае».

            К числу достижений комиссии были отнесены: очерк М. О. Суперанского «Симбирск—его прошлое и  настоящее»; подготовленный 2-й том «Материалов исторических и юриди­ческих района бывшего приказа Казанского дворца»; «Мате­риалы для истории Симбирского края до второй половины XVIII в.» В. И. Холмогорова; очерк по истории церквей А. К. Яхонтова  и история Симбирской епархии П. И. Неболюбова[294].

         Отмечая праздник исторический, который «воскрешает вре­мя», симбирцы чтили основателя города боярина Б. М. Хитрово и «геройскую защиту» Симбирского кремля «против Ра­зина»[295].

         Симбирские архивисты почтили память Карамзина, Дмит­риева, Языкова, Тургенева, Минаева, Гончарова, отметив, что расцвет этой плеяды деятелей «русской мысли и русского сло­ва» был лишь «расцветом семейных начал и окружавшей их в юные годы обстановки»[296].

         Комиссию, состоявшую уже из 23 почетных и 135 дейст­вительных членов, приветствовали многие деятели российской науки и культуры. Так, Н. Богданович назвал заседание ко­миссии интереснейшим, «задуманным хорошими русскими людьми»[297].

         В дальнейшем работа Симбирской комиссии развивалась по тем основным направлениям, что и деятельность других ГУАК России. Состояние дел комиссии на 1900 г. показыва­ет следующая таблица[298].

 

 

 

 

        

 

Число дел, просмотренных по описям и оставленных в ис­торическом архиве комиссии, выглядело так[299]:

 

 

        

        

Через десять лет работы, в 1905 г. Симбирская ГУАК уже имела в своем историческом архиве 410 старинных рукописей и столбцов, 3220 других документов. В музее, состоявшем из 9 отделов, хранилось 1790 предметов старины и 7376 ста­ринных монет. Библиотека насчитывала 1563) названия книг или 2014 томов и брошюр[300]. Кроме отчетов и журналов засе­даний было выпущено около тридцати публикаций[301], изданы сборники с материалами по истории Симбирского края XVII—XVIII вв., археологическая карта губернии В. Н. По­ливанова, продолжен выпуск исторических и юридических материалов бывшего приказа Казанского дворца, источники по истории г. Симбирска, г. Сенгилея, г. Корсунь, г. Алаты­ря и других населенных пунктов. Опубликованы были мате­риалы по истории симбирского дворянства[302], материалы ряда учреждений, каталоги и сборник в память десятилетия дея­тельности комиссии.

         Динамику комиссии за первые пять лет XX в. показывает следующая таблица[303]:

 

 

 

 

         События, связанные с первой революцией в России, и пос­ледующее наступление реакции тяжело отразилось на дея­тельности Симбирской ГУАК, особенно на ее материальном положении. Произошло своеобразное переключение сил ко­миссии. Главным ее делом стало «сооружение Гончаровского дома—памятника симбирскому уроженцу И. А. Гончарову»[304]. Проведена была подписка на памятник писателю и на строи­тельство дома, велись переговоры со строительными компа­ниями[305]. Комиссия выступила с ходатайством перед руковод­ством губернии «о безвозмездном отводе в вечное владение земли в центре города для построения дома-музея имени И. А. Гончарова»[306]. Комиссия прибегла даже к займу в сим­бирском городском общественном банке в 20 тыс. руб., кото­рые были там же и положены на текущий счет комиссии, что­бы копились средства на музей[307]. Деятельнейшее участие в сооружении дома-музея Гончарова в Симбирске принимал председатель комиссии В. Н. Поливанов, не случайно комис­сия отмечала после его кончины в 1914 г., что дело строитель­ства двигалось «только благодаря его трудам и материаль­ной поддержке»[308]. Новым председателем архивной комиссии был избран губернатор А. С. Ключарев. Товарищем предсе­дателя остался избранный еще в 1904 г. П. Л. Мартынов, пра­вителем дел был А. К. Яхонтов.

         Продолжалась работа и по традиционным направлениям: пополнялся архив (за 1915 г. было отобрано 120 дел[309]), рос­ла библиотека и становилось на ноги главное детище послед­них лет работы комиссии—Гончаровский дом-музей. Собира­лись сведения о жизни великого русского  писателя в Сим­бирском крае, о его окружении, о его учителях, таких, напри­мер, как священник Троицкий, преподававший в с. Архан­гельском за Волгой[310].

         В 1912 г. комиссия обратилась к академику А. А. Шахма­тову с просьбой прислать письма А. И. Гончарова для устра­иваемой в Симбирске выставки. Академик получил разре­шение на высылку писем из библиотеки Академии наук[311].

         С началом первой мировой войны положение Симбирской ГУАК резко ухудшилось. Вместо научных вопросов приходи­лось решать совершенно другие: о пожертвованиях семьям солдат, о передаче здания музея под лазарет[312]. В отчете за 1916 г.  комиссия отмечала, что ее деятельность «не выдава­лась чем-либо особенным».

         В 1918 г. Симбирская ГУАК была ликвидирована.

 

 

 

 

 

         История губернских ученых архивных комиссий России является не только одним из феноменов общественной мыс­ли и общественного движения страны, сбросившей узы кре­постничества, но и представляет собой яркий и неповторимый факт в мировой общественно-исторической практике. Провин­циальная интеллигенция России, объединенная в ГУАК, по­святила себя служению высоким идеалам науки и явила обра­зец истинного, деятельного патриотизма.

         Губернские ученые архивные комиссии спасли от уничто­жения огромное количество исторических источников, памят­ников старины, они содействовали приобщению широких на­родных масс к освоению исторического и культурного достоя­ния России. Комиссии создали архивы, библиотеки и музеи, которые служили делу развития научных исследований в рос­сийских провинциях, поставили на научную основу краеведе­ние. Комиссии вели постоянную работу по ознакомлению с родной стариной местной общественности, по сохранению и развитию национальных исторических традиций.

         Сотрудники ГУАК установили плодотворные связи с рос­сийскими университетами, научными обществами, отдельны­ми выдающимися учеными, активно содействуя стиранию разрыва между уровнем науки в столицах и провинциаль­ной общественно-исторической мыслью.

Ученые архивные комиссии России осуществили массу на­учных публикаций, многие из которых не утратили своей цен­ности и по сей день. Основательность работы, универсализм, комплексное использование источников письменных, археоло­гических и фольклорных позволило создать труды, без кото­рых не может обойтись современная большая наука. Работы губернских ученых архивистов отразили процесс вызревания новой органической концепции истории России, которая обосновывала одну из альтернатив дальнейшего исторического развития державы.

         Огромную ценность в научной работе губернских ученых архивных комиссий представляет обобщение исторического опыта народа. Это опыт хозяйственного освоения просторов России, опыт самоорганизации народа, формирования и передачи последующим поколениям разнообразных историко-культурных традиций.

         Архивы, коллекции исторических документов и веществен­ных памятников старины, многочисленные научные публика­ции ГУАК, в которых обобщался глубинный исторический опыт народа, его культурные традиции, и есть та самая со­циальная память, обратиться к которой настоятельно требу­ет наша современность.

 

ГАКО—Государственный архив Костромской области

ГАУО—Государственный архив Ульяновской области

ГАЯО—Государственный архив Ярославской области

ГУАК—Губернские ученые архивные комиссии

КГВ—Костромские губернские ведомости

МГИАИ—Московский государственный историко-архивный институт

МОИДР—Московское Общество истории; и древностей российских

НГВ—Нижегородские губернские ведомости

НГОА—Нижегородский государственный областной архив

ОЛДП—Общество любителей древнерусской письменности

ОРРИП—Общество ревнителей русского исторического просвещения

ПСРЛ-—Полное собрание русских летописей

ЧОИДР—Чтения в Обществе истории и древностей российских

 

 

 

 

 

---