[37]

 

Многоуважаемый Николай Яковлевич!

(Ненаглядный Колечка!..)

Посылаю Вам рядом с этим письмом две фортепианные собачки[1], Вам написанные. Когда будете в них разбираться, обратите важное внимание на темпы, которые играют большую роль. Затем подумайте, как их назвать. Особенно вторую: кажется, что ясно выражается в ней мысль, а вот названия никак не придумаешь. Конечно, на различные тонкости, разбираться в которых очень любите, Вы мне сделаете самые точные указания.

Ну что, как Ваша поэма для оркестра на «очень хороший» сюжет?[2] А я первую часть своей сонаты, которую показывал Вам на экзамене, дописал и, кажется, 2-й, 3-й и 4-й писать не буду[3]; так и останется a la Miaskowsky, в одной части: и выгодно, и нескучно, и красиво. Недавно случайно как-то написал сонатину о двух частях[4]. Очень интересно ее писать; писал как можно проще, и весело выходило. А пока дописываю тот 4-й акт «Ундины»[5], что давал Вам в мае.

Напрасно Вы тогда так скоро убежали с нашего последнего экзамена. Мы с Канкаровичем еще подождали минут 5—10 и за это были вознаграждены: попали во внутренность кабинета директора, где Лядов показал задачи и поправки на них. У Вас квинты, действительно, красуются, а остальных грубых ошибок нет, кой-где только шероховатости. А у Захарова октавы; у остальных, перешедших на фугу, 5-и голосный написан гладко. У меня вышел хуже 3-х голосный, хотя ни одной сердитой ошибки нет, а стретта даже хорошо. А в общем по всем правилам перешел только Асафьев, так как для перехода нужно круглую четверку, а ее никто не получил:

 

[38]

 

 

 

Первая страница первого письма С. С. Прокофьева к Н. Я. Мясковскому от 26 июня 1907 года

 

[39]

 

	5-и голосный	3-х голосный
Асафьев	4	4
Мясковский	31/2	4
Захаров	31/2	4
Прокофьев	4	3
Канкарович	3	31/2
Саминский
Элькан	3	3
Чефранов

 

Нам пяти вывели четверки (и даже Канкаровичу!..), а остальным трем, видно, сидеть на контрапункте. Ну, пока — всего хорошего.

Жду ответных собачек.

Адрес, конечно, забыли: Екат[еринославская] губ., Бахмутск[ий] уезд, почтовое отделение Андреевка.

Уважающий Вас С. Прокофьев

 

[39]

 

 

Сердцу моему любезный, Сергей Сергеевич, все ждал, но так и не дождался, возможности достойно ответить как на письмо, так и, конечно, особливо, на Вами присланные собачки. Из всего за сие время мной «созданного» не нашлось ничего, что имело бы хоть малюсенький шансик Вас удовлетворить, а потому решил направить к Вам просто пустопорожнее письмо безо всякого сопровождения, чем, конечно, плачу Вам чернеющею неблагодарностью, но, что ж делать... Вашей присылке я обрадовался до умопомрачения; в ней наряду с Вашими отвратительными царапаньями (не для меня, конечно) по всяким самым ужасающим сочетаниям (преимущественно во 2-й) есть моменты достаточно убедительные, а общий склад, подчиняющая пылкость и крайне мной в Вас любимая колкость, если так можно выразиться, в них настолько ярки, что, несомненно, покрывают их недостатки. Попервоначалу я, конечно, разозлился, что мне в каждой руке приходится брать только по одной ноте, да еще чуть не на разных концах клавиатуры, но, когда я их разыграл в темпе (конечно, равном половине Вашего), достаточном для уразумения общего склада, я получил полное удовлетворение, особенно 1-й пьесой; во 2-й больше грязи и она как-то менее прикрыта. Относительно названия 2-й, ничего не могу сказать, я вообще не поклонник всяческих названий и потому сразу удовлетворился пьесой и так, без всякого названия. К первой — «Карнавал» — подходит — в ней много бесшабашности. 2-я тоже, пожалуй, из каких-либо карнавальных фигур — начало ее на-

 

[40]

 

 

Первая страница первого письма Н. Я. Мясковского к С. С. Прокофьеву от 12 июля 1907 года

 

[41]

 

поминает Миме1 с его всхлипываниями. Между прочим, относительно" последнего più mosso в 1-й пьесе я такого мнения, что лучше было его написать так: октавы в левой руке вместо четвертей восьмыми, правая рука соответственно разбитыми аккордами шестнадцатыми и оставить в том же темпе, при Вашем же письме темп сразу не улавливается, тогда как настоящее движение просто вдвое скорее, что Ваше обозначение не объясняет. По надписи на «вещицах» я заключил, что они — моя собственность, и потому я их возвращать не собираюсь,— если же Вы с моим заключением не согласитесь, то я поступлю так, как Вы укажете письмом.

Все мои планы об оркестровом развлечении разбились о непробудную лень и косность: за пределы рояля, изредка — голоса с роялем, не могу выбраться; все время пробавляюсь разной пустяковиной вроде 3-й фортепианной сонаты (в 2-х частях), причем 1-я часть — небольшая 3-х голосная фигура (Lento)2, кроме того, сварганил от безделья штук 12 фортепианных обрывков3, причем некоторые до неприличия коротки (8 тактов) и рискованны. Послать их, право, не решаюсь. На этой неделе написал 7 штук романсов на слова Баратынского4, но самого ординарного характера, Вам вовсе не интересных. Из самых моих пикантных развлечений этого лета — занятия гармонией с м-сье Кобылянским, которого направил ко мне Лядов, вероятно, чтобы до конца меня извести. Каждый вторник приходится выуживать 5 и 8, проигрывать безмысленнейшие модуляции и выслушивать вперемешку сердцещипательные романсы и игривые отрывки из оперетки; вот наслаждение!

На днях еду утешаться к Асафьеву, а от Вас жду сонатину и сонату (ту, которую...).

До свидания.

Ваш Н. Мясковский.

12/VII 07. Ораниенбаум

 

 

 

[41]

 

22 июля 07

Бесконечно прекрасный Николай Яковлевич!

Очень мил! страшно мил! «Плачу Вам чернеющею неблагодарностью, что не посылаю ответных собачек»..., а теперь отвяжитесь и собачек не просите! Нет, папочка, Вы про себя выражаетесь весьма скромно и зело деликатно, а, по-моему, так это не «чернеющая неблагодарность», а нечто значительно большее! Помилуйте! в его амбарах лежат груды «обрывков» и романсов (положим, романсов мне не надо), которых он пишет по 7 штук в неделю, то есть не только пишет, но сочиняет, творит, создает, а для меня некогда переписать один-дру-

 

[42]

 

гой обрывок. А Ваши обрывки мне очень хотелось бы посмотреть; меня интриговало одно словечко, именно, что некоторые из них «очень рискованны». Если они Вам сейчас не нравятся, и Вам страшно их посылать, то это ничего; когда я Вам отправлял мои собачки, то они были )всем тепленькие, и мне очень не нравились, но, так как я обещал, то слово держу (!!) и, переписав, упек в Ораниенбаум, а пока они путешествовали, мне взяли и понравились. Кстати, насчет прав собственности: если на собаке написано a Mr. Miaskowsky, то, стало быть, она написана à Mr. Miaskowsky, посвящена à Mr. Miaskowsky, и принадлежит à Mr. Miaskowsky, и разговоров быть никаких не может.

У меня есть одна ничего себе собачка, которую хочу Вам послать переписываю, но отправлю не раньше, как получу от вас обрывки, а если их не получу, то с горя пошлю Захарочке, он просит.

С дорогим Александром Николаевичем заниматься, понимаю, очень приятно; он уже давно отличается квинтоманией и лепит до десяти квинт включительно в хорал средней величины. Из его сочинений слыхал несколько романсов и несколько отрывков. Довольно мил романс, кажется, за номером седьмым, если не вру: «Распустилась ветка черемухи»1.

Я пишу теперь «Ундину» (начал новую картину), да иногда-иногда собачки для клавикордов. Сонатину — так финал и не дописал.

 Захаров пишет, что Асафьев начинает вторую детскую оперу2. Это называется: охота пуще неволи! Одно несчастье, как эти младенцы пищат его контрапункты и тому подобные штуки в опере3.

Горе! Я бы за что не написал. Ну, всего лучшего. Жду письма, но еще больше обрывков. Ваше письмо, написанное высокопериодическою речью и азиатским почерком, тщетно старался разобрать; пришлось писать с него перевод русский язык, причем каждое слово разбирал и немедленно записывал бумажку. После этого его уразумел и сейчас же пишу утвет*.

Уважающий Вас С. Прокофьев

 

 

 

 

 

[42]

 

 

26/VII 07. Ораниенбаум

 

Свет очей моих,

если Вы так уж жаждете получить мою дребедень, то я ее вышлю в самом непродолжительном времени. К сожалению, а впрочем, быть может, и нет, она у меня в одном экземпляре и так останется; ей-ей, нет сил переписывать, вследствие этого Вы, может быть, не лишите меня навеки этих, по-Вашему, «созданий» и, привезя с собой осенью,

 

[43]

 

дадите переписать или даже вообще вернете, так как я ни в коем случае не считаю их достойными Вас. Рискованные моменты есть только в двух. Жаль, что Вы не обещаете выслать мне сонату и сонатину — я особенно жаден к такого рода музыке; уж Вы как-нибудь их того, упакуйте да адресуйте ко мне. Я тут с отчаяния, что не клеится ничего достойного моих потомков, опять ударился в сонату, но на сей раз помельче формой, то есть, с Вашего позволения, в сонатину, но зато, как бы в насмешку над моими предыдущими quasi-сонатами, в 4-х частях1, из которых в настоящую минуту испечено три, причем попадаются бездонно passionat"нoe Largo, дико размашистое скерцо, одним словом, все по положению для сонаты. Теперь бьюсь над финалом и, кажется, по Вашему примеру не кончу, судя по крайней мере по тому, что я его начинал 5 раз, и все ничто не выходило, только сегодня придумал нечто, на чем остановился, но зато дальше чудится такая дребедень, что я, кажется, опять плюну.

Напрасно Вы отказываетесь от моих романсов. Среди них есть пресладкие, впрочем, я их по этой самой причине подарил Асафьеву. Кстати, этот несчастный молодой человек (конечно, только с точки зрения приверженности к детским операм) не только начал свою вторую оперу, но уже почти кончает; по крайней мере, когда я у него был недели полторы тому назад, было уже готово 3 картины из шести, что составляло 160 страниц музыки; я как увидал, так ахнул. Но, в конце концов, это печально, что он столько сил посвящает на то, что в лучшем случае не будет ценнее какой-нибудь «Аскольдовой могилы», независимо от его способностей, но исключительно вследствие узости задачи. Плохо еще то, что он из-за этого никогда не выбьется из своих примитивных гармоний и наивных мелодий, а это крайне необходимо именно ему, так как то, что он пишет теперь для «больших», часто нестерпимо банально (он мне показывал один романс такой2). А что Вам пишет Захаров? Делает он что-либо или нет? Это довольно интересно, так как иногда среди своих простушек он вдруг ошарашивал то яркой гармонией, то красивым мелодическим извивом, Он Вам, вероятно, присылает что-нибудь, со мной же, видимо, не хочет иметь сношений.

Да, мне пришло в голову, что Вашу 2-ю «вещицу» можно назвать Tristesse* или как у Берлиоза Tristia**, в ней этого много, а средняя возбужденность еще лучше оттеняет общий печально-сосредоточенный колорит. Она мне теперь очень нравится. Хорошо будет, если Вы мне пришлете обе сонаты и собачку.

Между прочим, я так-таки окончательно не понял, что эти господа Самин[ский], Элькан и Чефранов переведены на контрапункт или также и на фугу? Вот будет ужас, если Чефранов с Эльканом будут «а фуге. Очаровательный м-сье Кобылянский последний раз довел меня

 

[44]

 

до остервенения: в маленьком хоральчике не было ни одного такта без 5 или 8 — всего штук 20—25 — это превзошло все мои ожидания; и такой господин имеет стипендию в классе теории, каково?!

Однако, я Вас замучил, хотя старался писать, если не совсем по-европейски, то хоть по-американски.

Не сердитесь, ангелок. До свидания.

Н. Мясковский

 

 

 

 

[44]

 

4 августа 07

Счастье мое, Николай Яковлевич!

Был безумно счастлив, получив Ваши архикупавые собачки1, никак не ожидал так много и так скоро, а потому прошу еще! Что касается этих, то я в них разобрался, и вот мое мнение о каждой из )их (пожалуйста, сидите и не ругайтесь!). 1-я — симпатичная, но не больше, нехорош конец, во всяком случае, Вы можете писать гораздо 1учше. 2-я мне не нравится; просто не нравится и больше ничего; кроме того, много подражания разным композиторам, особенно Р[имскому]-Корсакову, что Вам вообще не свойственно. 3-я — очень милый Вальс à 1а Шопен — Скрябин, самая невинная из всех собачек, но, повторяю, очень милая; в 5-ом такте я посоветовал бы взять в басу квинту fa # - do #, чтобы бас 4-го такта влился, а то резко do # 1-го такта в мелодии, что не соответствует остальному. 4-я (Колыбельная) очень хороша, и мне страшно понравилась с самого начала; натянут у нее конец и портит впечатление; хоть она и в mi-миноре, но его в ней настолько мало, что Вы даже do #’а в ключе не поставили. 5-я мне не нравится, хотя сама тема (первые 4 такта) и хороша, но что за охота выбирать для музыки такие низкие сюжеты! Я понимаю, «Он рвет и мечет», а то «Он сидит на стуле и ворчит», — удивляюсь. Может, с точки зрения «II est mecontent»* выражено и «картинно». 6-я «Aux champs»**, хотя и простая, но очень красивая. Только не molto lento надо, a allegretto, а то уж очень тягуче. 7-я мне не нравится, не люблю я этот род гармонизации; только последние 4 такта хороши. 8-я хороша сначала, вторая же половина какая-то странная и только конец ничего. Марш в русском стиле очень хорош; когда его играешь, то невольно является мысль о побочной партии Вашей е-moll’ной сонаты. Особенно мне нравится после повторения. Контрапункт в Марше à 1а Римск[ий]-Корсаков. А что если последние [4] такта сделать на органном пункте re малой октавы? или очень уж по-римски выйдет? 10-я — премилая вплоть до повторения. Дальше Вы очень удачно под-

 

[45]

 

ражаете крику птиц и воробьев; но что в этом крике может быть музыкального? Согласитесь с этим. 11-я, Баркарола, очень, очень хороша. Прекрасна и очень неожиданна перестановка контрапункта с мелодией, то вверху, то внизу. Несколько жидко звучат 5-й, 6-й и 7-й такты. 12-я — Скерцо — мне понравилась, даже когда я ее смотрел и еще не играл. Очень яркая и оригинальная вещица. Не нравится мне конец (или я его играть не умею) да еще к длинной эпистоле в конце я посоветовал бы прибавить «senza replica», а то слишком много повторений одного и того же. А общее мнение о всем вместе, что очень много хорошего, хотя некоторые написаны слишком скоро и необдуманно. Вальс, Колыбельную, «Aux champs», Марш, Баркаролу и Скерцо я считаю наилучшими, равными Вашим сонатам. Простите меня за слишком откровенное и дерзкое суждение и, если Вам не нравится, сожгите и забудьте. Но ради бога, об одном молю Вас, пришлите одну из новых сонат (лучше ту, что о четырех частях). Ваш Flofion (что значит?) берегу под 7-ю замками и осенью с благодарностью возвращу наравне с сонатой, которую, надеюсь, пришлете на просмотр. Рядом с письмом посылаю свою сонату и собачку до осени. В сонате обратите внимание на постоянное чередование двух темпов. Кстати, темпы очень быстрые (см. метроном), а без них многие страницы покажутся скучными. Сонатину не посылаю, так как она годится больше для Асафьева. Относительно si-минорной собачки, я не согласен ее «Печалью» назвать. Имейте в виду, что темп значится Furioso ma lento. Это надо понимать, что медленный темп охлаждает нетерпеливые нападки «мимовской» темы. Это справедливо, что она на Миме похожа; я это знал, но допустил ввиду большого различия в цели и характере. О «molto più mosso» в Карнавале я тоже думал написать вдвое скорее, как Вы и предлагаете, но при том темпе, как я играю предыдущее, это невозможно. С Захаровым начал переписываться, но теперь за ним очередь, и он, лентяй, вот уже месяц не пишет.

Так жду сонаты! Придумайте, пожалуйста, название к es-moll"ной собачке, которую посылаю с моей сонатой. Чефранов и Элькан на фугу не перейдут, хотя бы потому, что слишком мало музыкально образованы. Саминский, верно, тоже.

Ваш С. Прокофьев

 

 

 

 

 

[45]

 

10 августа 1907

Ораниенбаум

 

Дорогой Сергей Сергеевич, пожалуй, сонаты Вам я вышлю, так как я их вовсе не играю, не говоря о недавно испеченной, но даже и предшествующая мне еще претит. Но, во всяком случае, 1-я1, если отбросить неудавшуюся фугу, все же

 

[46]

 

несколько лучше второй2; эта последняя крайне эклектична, часто сделана сплеча, а финал, несмотря на то, что он пятый, все же ни к черту не годится, и что еще хуже, он плохо вяжется с предыдущим из-за cвоей минорности. Хотя в конце и появляется Si-mag[giore], но и поздно, и мало, да и явление это небывалое, чтобы 1-я часть была в мажоре, а финал в миноре, я поэтому и думаю перекрестить всю штуку в Sonate-Fantasie. 1-я соната и цельнее и выпуклее. С Вашими замечаниями на Flofion (дурная мелодия — и...) я, вероятно, соглашусь, когда увижу их вновь, теперь же, я что-то плохо припоминаю, я ведь их пёк. Все же должен дать кое к чему пояснения. Berceuse* и следующая штука связаны между собой единством действующего лица, чем оправдывается нарочитая нелепость окончания первой из них и именно воркотня, а не что-либо иное, второй (впрочем, сама эта вторая — дрянь); них фигурирует Monstre — урод, чудище, одним словом, нечто несуразное. «Aux champs» нельзя играть allegretto, ибо от нее тогда ничего не останется, а впечатление должно быть такое, как если бы слышать пение в поле — затяжное, с замираниями. «Уныние», «безнадежность» выигрывает, если ее играть варварски медленно-нудно. 10-я штука — чушь — я хотел воспроизвести хоть приблизительно пение какой-то пичуги из наших ораниенбаумских «лесов». Неужели на Вас произвела впечатление Barcarolle? Я, говоря откровенно, над ней ни минуты даже е задумывался, имея в виду только № 11. Что дикое Скерцо Вам понравилось, это меня радует, так как и мне оно больше всего нравится; относительно senza replica Вы правы, я только забыл это написать. Конец пропадает потому, что он на другой странице, так как он должен быть уже заранее подготовлен с того самого момента, как возвращается 1-й мотив; вся штука должна идти в большом morendo, но отнюдь не ritard[ando], как какое-либо удаляющееся видение беснующейся нечисти. Кстати, 2-я соната не в e-moll, а в G-dur3. В настоящее время я хотел было заняться отдохновением, но не тут-то было, хотя флофиончиков больше не пеку, зато уселся за квартет4 — жадность к нему огромная, а идет плохо, и темы как-то не удались, и разработка с какая-то вялая, и, главное, не могу понять, в чем суть этой бестолочи: с одной стороны, сама техника нова: как-то новичком себя чувствую, а с другой стороны, жидкость получающегося звука вызывает недоумение (должно ли это так быть и не кажется ли мне это тусклым лишь после звучности фортепианных пьес?) и какую-то апатию, ибо, когда я обдумываю, оно звучит втрое ярче, нежели тогда, когда написано. Черт знает, что такое, но бросать все же не хочу, так как намечены уже и скерцо и финал, нет только adagio, но за ним дело не станет, если выйдут все эти чертовы allegr"ы.

Так. Затрону Вашу quasi-кащеевщину; ей можно дать бесконечно много прозвищ и простых и не простых, и самых старых и самых архиновых, но все они должны блуждать в сфере ночи (по внешнему коло-

 

[47]

 

риту) и трагедии (по содержанию), например: Nocturne — Notturno,. Nachtstük, Tragödie, Mystére, еще что-нибудь lugubre* и т. д., и т. п. в самых смелых сочетаниях, например: Messe nocturne. В общем, пьеса мне сильно нравится, хотя начало лучше (и много) середины. Соната Ваша5 производит впечатление и при не совсем верных движениях, но» скажу, что все, начиная с разработки, лучше, нежели предыдущее (впрочем, побочная партия и тут недурна, а главное пресвежа); возмутительный эпизод в начале Вы так-таки оставили, но, слава богу, в репризе его не оказалось, что меня необычайно обрадовало. Меня не вполне удовлетворяют часто ненужно-грязные фигурации, случайная разбросанность голосоведения, иногда неловкие фигуры, например: заключительная партия аккомпанемента

 

 

 

лучше было бы написать так:

 

 

 

безо всякого ущерба для дела, затем Ваши полеты кверху иногда не мешало бы дополнить октавами:

 

 

 

сделать хотя бы так:

 

 

 

ибо иначе в cresc[endo] эти штуки звучат уж слишком жидко и с ущербом крикливо. В заключение замечу, что хотя Вы и изобрели в изложении побочной партии имитацию, но она совершенно не звучит так, а выглядит просто как цельная мелодия. Особенно мне нравится, как Вы сделали репризу: весело, ярко и свежо. Coda тоже недурно и за-

 

[48]

 

ключительное рр, несмотря на всю простоту эффекта, действует прямо ошеломляюще приятно. В моих новых сонатах Вы ничего подобного не встретите, там все по-немецки дубово и крепко сшито. Все-таки, сэр, я очень сожалею, что Вы меня не удостоили сонатины; у меня есть очень большое расположение к такой музыке, и, не займись я в настоящее время квартетом, я бы обязательно навалял бы сонатинку, да так, чтобы в каждой руке не было бы одновременно более одной ноты, и гармония не вылезала бы из тоники и доминанты. Жаль, что мечта моя не осуществилась. Жаль также, что Вы не имеете определенного мнения о разнообразии и иногда непостижимой крайности моих вкусов; теперь я уж до осени на Вашу сонатину не рассчитываю, но считаю, то Вы передо мною в долгу.

Анфэн (enfin*), до свидания в близком будущем; я, вероятно, буду зайти в консерваторию так числа 8-го—9—-10 сентября.

Ваш Н. Мясковский

 

Неправда ли, я стал лучше (чётче) писать? Все для Вас.

Да, кстати, 25 августа я, вероятно, вернусь в город: Суворовский проспект, д. 47, кв. 10.

 

[48]

23 авг. 07 г.

Сонцовка

Купавый Николай Яковлевич!

Сонаты получил и сейчас же проглотил. Вопреки Вашему приказанию начал с Н-dur"ной, и теперь ее уже вполне рассмаковал1. Другую еще не вполне. (Кстати: Ваша гедурная соната действительно в G-dur"e, а не в е-moll"е). Во-первых, относительно того, кем 2-й сонате быть: фантазией ли, сонатой или сонатиной? По-моему, назовите ее просто сонатой: она достаточно правильна по форме, чтобы избежать «фантазии»; что же касается сонатины, то, кроме главной партии à 1а Моцарт, в ней ничего сонатинистого нет. Мне не нравится, как построена разработка: никакого развития тем в ней нет, контрапунктов нет, а тем не менее она страшно, а если не страшно, то довольно длинная. Заключительной партии нет; положим, она не особенно просится, но ее можно было с успехом построить на органном пункте на dо #"е. Очень хороша в первой части побочная партия (хотя я не вполне согласен с ее серединой.

 

[49]

 

 

 

 

 

Ее можно было бы сделать на ⁵/₈:

 

 

 

но настаивать на этом не буду, так как от этого она может потерять часть своей оригинальности. Особенно она хороша в миноре (в разработке). А в заключение скажу, что первая часть, несмотря на разнообразие ритмов, очень однообразна. А причина та; что разработка сделана неинтересно. Да и реприза ничем от экспозиции не отличается. Не нравится также переход от разработки к репризе: как-то неожиданно, вдруг. Я не говорю, чтобы делать такие ферматы, как в моих сонатах, но все же на доминанте следовало побыть подольше. Вторая часть производит впечатление, но далеко не свежая. Во-первых, начинается каватиной Кончаковны из «Игоря»:

 

 

 

Далее 1-я тема (бетховенская) очень хороша, жаль, что ее мало до Fa-mag[giore]. 2-я (F-dur"ная) тема — романсная. Какой романс она напоминает — сказать не могу, так как она напоминает несколько сразу. Вы ее повторили 4 раза, причем все 4 раза она проходит целиком: это уже слишком! Вообще Fa-мажор сильно растянут. Реприза и самый кончик очень хороши. Третья и четвертая части стоят значительно выше двух первых, — они ярки и оригинальны. Относительно аккордов в скерцо, то я посоветовал бы написать те, которые не помечены литерой «А», прямо октавой ниже: и красивей и удобней. Очень изящно сделано после первого повторения

 

 

 

Трио тоже хорошее. Не поставлю Вам в вину, что по ритму и рисунку оно напоминает «Журавля» из 2-й симфонии Чайковского (финал).

 

[50]

 

В Cod"e я посоветовал бы не брать аккорда после октав перед заключительным пассажем

 

 

 

 

прямо с октав повернуть на него. О 4-й части говорить подробно не буду, так как недостаточно с ней знаком. Очень она оригинальная темы тоже. Побочная только партия не особенно нравится, хотя сальто-мортальный аккомпанемент и мил. D-moll"ную сонату смотрел пока мало. Главная партия чрезвычайно сильная и вообще эта соната — одна из лучших. Извините за уродскую критику и не ушибите меня за нее до смерти. А что соната моя Вам нравится — очень рад. Что касается до середины в es-moll"ной пьесе, то она мне нравится и, по-моему, нить не хуже начала.

Скерцо в Flofion"e становится все лучше, а остальные начинают надоедать. Говорите, что Баркаролу не любите? а сам берет заключительный пассаж разбитыми квинтами в 1-ю часть своей сонаты!

В Петербург явлюсь в конце августа. Если будете в городе — забегу к Вам, а если будете еще в милом Ораниенбауме, то, наезжая на Петербург, непременно загляните ко мне, Садовая, 90, кв. 3. (У Покрова).

Говорят, какого-то Захарова в Финляндии повесили... Не нашего? а то нет ни слуху, ни духу.

Уважающий Вас С. Прокофьев

Почерк Ваш ничуть не лучше, но привычка свыше нам дана, и я, с божьей помощью, теперь читаю Ваши письма в подлиннике (то есть без предварительного перевода на русский язык).

 

 

 

[52]

 

Сонцовка. 27 июня 08

Дорогой Николай Яковлевич.

Вы меня прямо озадачили своими 120-ю страницами1. Я всего полторы недели как вернулся сюда и написал пока до половины побочной партии2. Время терпит, сочиняю медленно, всласть, даже, пожалуй, чересчур лениво.

Меня очень печалят Ваши, как Вы пишете, длинноты и 120 страниц. Ведь что может быть хуже длинной симфонии? По-моему, идеал величины симфонии — 20, максимум 30 минут, и свою стараюсь писать елико возможно сжатей: всякие мало-мальски разглагольствования крещу карандашом самым беспощадным образом.

Пишу, по возможности, просто, инструментовка тоже, вероятно, будет простая, — одним словом, шаг назад во всех отношениях, но я очень доволен. Посылаю Вам кусочки главной, побочной партии и хода, которые, замечу, звучат в этой редакции ниже всякой критики, так что Вы что-нибудь, пожалуйста, подыгрывайте, да напишите, не своровано ли что.

 

[53]

 

По форме будет довольно правильная, но с некоторыми странностями: после андантного вступления (которого еще нет), следует крадущаяся главная тема, затем спокойный ход, который ни с того ни с сего останавливается на ноте si (симфония в e-moll"e) и превращается в органный пункт. Этот органный пункт подготовляет побочную партию и только в последнем такте неожиданно через терцквартаккорд обрушивается в Sol-mag[giore] на счастливую побочную партию, tutti и фортиссимо.  

В Вашем симпатичном эпизодике никаких квинт нет. На 2-й же четверти совершенно другая гармония. Если же Вы и слышите квинты, то, вероятно, потому, что на 3-й четверти не ударяете тянущуюся терцию, и получается пустота, что обманывает слух.

Жду от Вас слуху и духу.

Ваш С. Прокофьев

 

 

Главная партия

 

 

 

 

Ход

 

 

 

 

 

 

 

[54]

 

 

 

 

 

 

Побочная партия

 

 

 

 

 

 

 

(Конечно, это еще очень неполный эскиз).

 

 

 

 

[54]

 

Сонцовка. 11 июля. 08

Дорогой Николай Яковлевич.

Очень рад, что мы с Вами друг на друга взаимоободряюще действуем. Я после Ваших писем обыкновенно тоже начинаю бодрее сочинять. Так случилось и теперь. Ну, поздравляю Вас с окончанием Первой симфонии, так как Вы, вероятно, к получению этого письма уже доведете ее до края. Спасибо за присланные темки. Очень хороша главная партия финала, свежо и бодро. Только побочная партия, верно, портит дело: откуда на нее ни взгляни — все неинтересно: перемените, — ничего не проиграете, так как все равно хуже не сочините при

 

[55]

 

всем желании. Заключительная должна хорошо поддержать настроение, а ход («А») не хорош. «Б» куда лучше. Вот Вы ругали мою главную партию в скрипичной сонате1

 

 

 

а сами же написали (и очень удачно) нечто по характеру близкое. Теперь о первой части. С серьезной главной партией я еще не вполне сошелся, хотя мне что-то кажется, что она должна понравиться. А вот побочная партия очень хороша. Первую заключительную выкиньте— скверно. Больше ничего о ней и не могу сказать. 2-я заключительная очень хороша, только не понимаю, почему она ритмически — точная копия с побочной. А в общем, я доволен. Голубчик, урежьте, что можно! Ну, право же, скучно, когда длинная симфония. Теперь пришлите мне какие-нибудь кусочки из середины, например, с интересными гармониями. Да, кстати, Ваше соединение тем в финале привело меня в ярость. Все в меру, — ведь Вы симфонию пишете! Приятно соединение двух, тем, например, ну, хоть в «Мейстерзингерах»2 что ли, но 4 темы, для кого это? Уж не для Лядова ли? А поручусь, оно гибельно отозвалось на красоте самих тем в отдельности, что гораздо важней, чем каких-то четыре такта, которых никто не поймет и не оценит. Вспомните-ка финал 7-й симфонии3, который Вы сами так любите!

Ну, ладно.

Посылаю Вам еще несколько тем. Финалом не доволен. Много шансов, что буду писать его заново, благо еще не кончен. В 1-й части начал репризу. Хотя Вы пишете, что темы 1-й части вкусны, но зато они совсем неудобоваримы: тяжелы, негибки, и никак не устраиваются в разработке.

По поводу моей симфонии на меня часто нападают уныния, и только Ваши письма да самолюбивая мысль, что я к осени не напишу симфонии, подбадривают меня.

Но никогда в жизни не стану еще писать подобную вещь!

Преданный Вам С. Прокофьев

Первая часть.

Заключительная партия «А»:

 

 

 

[56]

 

Заключительная партия «В»:

 

 

 

 

Вторая часть:

 

 

 

 

 

[57]

 

И несколько дальше я чуть изменяю себе:

 

 

 

 

 

 

 

 

[57]

Сонцовка, 4 авг. 08

Дорогой Николай Яковлевич.

Извиняюсь, что я краток, но если сейчас Вам не напишу, то целую неделю не напишу.

Меня печалит очень Ваше плачевное настроение после написания симфонии. Положим, если она действительно такая, какой Вы ее характеризуете, то есть чего прийти в ужас. Непонятно, если человек, умеющий писать весьма красивые вещи, пишет, так сказать, для первого своего дебюта «голую пустыню». Положим, я Вам не верю — у Вас черта, противоположная Вагнеру, — быть вечно недовольным собой (если это не кокетство), но все же я Вас не одобряю и Вами не доволен.

Моя симфония близится к концу. Инструментована четвертая часть. Шлю несколько тем. Финал удивительно лаконичен:

 

 

Но будет порядочная кода, куда взойдут темы всех 3-х частей.

1-ю тему второй части я очень люблю: она отнюдь не холодна, хотя и несколько важна по характеру.

Кстати, есть ли тут параллельные квинты (это не из симфонии)?

 

 

 

 

[58]

 

В Вашем аккорде с закрытыми валторнами я дал бы внизу тромбон и тубу: они подойдут к закрытым. Ну, всех благ.

Ваш С. Прокофьев

В Петербург приеду в 1/2 сентября.

 

 

 

[58]

 

 

Сонцовка. 12 авг. 08

Дорогой Николай Яковлевич.

Вообразите, забыл вложить в последнее письмо свои приготовленныe темки. Только что случайно их нашел, как получаю Ваше письмо от 7 августа, которое страшно меня тронуло заботливостью о моем младенце.

Я его бросать отнюдь не собираюсь, и, конечно, доведу к осени до краю. Теперь все темы уже сочинены — остается репризу да коду в финале подписать, вторую часть кончить да сынструментовать. Только что одолел место, где 5—6 тем соединяются воедино. Черт их ведает, как это они у меня соединились, но только никакого контрапунктического мастерства тут нет, а потому построение на фоне расширенной 2-й заключительной звучит с большим подъемом.

Вы, говорят, пришли в ужас, что я стану фортепианным композитором? Успокойтесь. Я рассердился на симфонию потому, что скучно писать длинную беспрограммную музыку, тогда как любишь программную. Вот и все. А теперь, когда эта душечка уже почти готова, я на нее и сердиться перестал.

Относительно показания симфонии, то меня прямо удивляет Ваш вопрос о Лядове. На кой ляд станем мы ему показывать? Просто, возьмемся под ручку, встретим где-нибудь в коридоре Глазунова и скажем, что вот, мол, написали... позвольте показать... Он будет приятно удивлен.

Ваше Largo меня в остервенение не привело: оно мне очень нравится. Оно только наводит тихую грусть, что могло бы быть еще лучше, если бы оно было свободно, если бы оно не одеревенялось кандалами, которые Лядову удалось наложить и на Вас.

Получили ли мое письмо от 4 августа? Пишу, что в Петербург приеду в ¹/₂ сентября.

Преданный Вам С. Прокофьев

 

[59]

 

Первая часть. Короткое вступление (17 тактов):

 

 

 

 

Из Andante 2-я тема:

 

 

 

 

[60]

 

 

Финал, главная партия:

 

 

 

 

 

Ход

 

 

 

 

 

 

Побочная партия (общий смысл такой):

 

 

 

 

В этой редакции (за недостатком места) эта тема звучит слишком жалостно.

 

 

 

[61]

Сонцовка. 15 сент. 08

Дорогой Николай Яковлевич.

Сегодня кончил свою симфонию. Вышла 131 страница (57+19+55), а музыки на 28 минут, то есть немного больше, чем я хотел. По случаю холеры мы немного запаздываем с приездом. Наши боятся ее и выедут, как только она начнет слабеть. Кончили ли Вы свою симфонию? Если нет, то кончайте, если да, то не показывайте, подождите меня. А Лядову и не заикайтесь, потому что смысла нет ему показывать. Глазунов может устроить нам исполнение, а Лядов?., только изругать!

Если у Вас еще сильная холера, то значит мы еще не выедем, а потому тогда черкните.

Ваш С. П-в

 

 

 

[61]

Волею судеб завтра (суббота) вечером я свободен, дома и совсем один. Можете или не можете, — пожалуйста, непременно приходите: буду счастлив без конца. Приносите:

1)  Мясковский, квартет,

2)  Вагнер, «Фауст»,

3)  Глазунов, V, и что еще хотите.

Ваш С. П-в

 

 

 

 

[61]

 

19 дек. 1908

Also*.

Начну с того, что г-жа Емцова тоже забелела, а потому 7 номера не было, Вы, стало быть, очутились в конце1. Аккомпанировал Вам Каратыгин, и, надо отдать ему справедливость, аккомпанировал пре-

 

[62]

 

красно, особенно два последних. Демидова пела тоже вполне прилично. «Луну и туман» они взяли, по-моему, несколько скоро; впрочем, я убедился теперь, что романс немного длинноват и при более медленном темпе был бы скучен. Затем, аккомпанировать бы надо было малость нежней, «потуманней». «Противоречие» я знаю хуже и не могу так судить. Скажу только, что мне очень понравился конец, а публика осталась в некотором недоумении и в течение нескольких секунд не аплодировала, ожидая, очевидно, продолжения. «Кровь» они исполнили прекрасно, я прямо слушал с наслаждением. Но публике, насколько мне удалось понять, он понравился меньше других. Впрочем, после каждого она изрыгала аплодисменты. Сообщу Вам еще мнение певицы. Она сказала, что Ваши романсы сочинены так, будто они написаны для машины, а не для певицы.

О себе могу сказать, что играл я гораздо лучше, чем дома, так что понравился как исполнитель и современникам и Винклеру. При моем появлении на эстраду мне захлопали, хлопали после каждой вещи (окромя «Снежка») и вполне прилично в конце. Больше понравились упоминания», «Отчаяние» и «Наваждение». Одним словом, будем ерь слушать ругань критиков, коих было, кажется, 6 человек2.

Ну, выздоравливайте! Страшно жалею, что Ваша болезнь, как Вы знаете, заразительна, и мне нельзя к Вам.

Ваш С. Прокофьев

Из авторов был только Чесноков.

 

 

 

[64]

Во вторник, в 8, непременно прибегайте под Покров пресвятыя Богородицы1. На VI Глаз[унова] надеяться не смею, — захватите Штрауса и еще что-нибудь пикантненького. Вчера играли с Захаровым «Лямер»* 2 — гадость.

Ваш С. П-в

 

 

 

[64]

 

Дорогой Серж, с Вашего отъезда ровно ничего не произошло и не изменилось1. Так как с завтрашнего дня (сегодня понедельник — 3-е) — я начинаю свои вакации, то, вероятно, скоро дойдет очередь до reduction à 4 mains** Вашего мрачного adagio2. У меня появилась изумительная нотная бумага и потому все, что вызывает необходимость на ней писать, крайне привлекательно.

Вышла на днях любопытнейшая книга Р[имского]-Корсакова «Летопись моей музыкальной жизни»; много интересного о способе его сочинения и вообще.

Моя несчастная оперная сцена, по-видимому, совершенно заглохнет3: в голову приходят темы одна хуже и пошлее другой. Посмотрите-ка, сколько я Вам написал, хотя решительно не о чем было. Примите мой праздничный привет.

Н. Мясковский

 

 

 

 

[64]

 

 

Прошу принять уверения в совершенном моем почтении, а также хе и ве1 с соответствующими пожеланиями.

Занимаюсь здесь, главным образом, развитием себя в эстетическом отношении, что есть очень скучная история. Погода здесь гадкая, сад— это «нечто в сером», словом, все великолепно. Часто играю свой «Пир», который мне нравится весьма; пробую сочинять материал для симфоньетты2; жду писем. В четверг вернусь в столицу, дабы в пятницу разрядиться эстетическими познаниями; далее еще история музыки сидит3.

А что моя симфония? Вы ее хоть поиграйте, она — ничего. Добыли ли Шелли?4

Досвишвеции.

1909

 П.

 

 

 

[65]

 

Дорогой мой! Ступайте к Жюржансону и возьмите пятого Скрябина1. Насколько я успел увидеть, замечательно интересно. И что ново для Скр[ябина], это то, что в ней совсем мало скрябинщины. На первых 3-х страницах ее совсем нет. Зато чувствуется влияние французов с их мягкой фальшью, особенно в «полете» и в теме на 3-й странице. Великолепна уж чисто скрябинская тема

 

 

 

 

хотя все-таки эту сонату в концерте играть нельзя.

Что моя симфония? Начали ли2, — давно пора, дорогой.

Москва, 21 мая 09

Ваш П-в

 

 

[65]

 

1909

Lieber Kola*.

Отправляю Вам одну из пяти частей моей симфоньетты1. Осмотрите ее и через три дня отправьте домой, надо ее еще пересмотреть, переписать и отправить в Воронеж. Кстати, надо переписывать или нет?

 

[66]

 

Теперь примусь за скерцо (это было интермеццо) и первую тему дам всю пиццикато. Только боюсь, что плохо и медленно заиграют виолончели, особенно в таких местах:

 

 

Получили ли мой циркуляр из Москвы с указанием явиться к Юргенсону за Скрябиным? Соната мне нравится, только уж слишком болезненна. Хочу выучить наизусть.

Сонату Глазунова учить не буду, хотя играю с приятностью2. Скажите, в какое это блаженное настроение он впал на 37 странице?

Захаров доехал до Италии и уже прислал мне три (!) письма подряд. Что-то мало на него похоже; видно, климат влияет.

Ну, писать мне больше нечего; пишите, что Вы делаете. Неужели — о, счастье, — мое старшее дите вернется ко мне на четырех руках вместе с младшим?!3

Ваш П-в

Какую сонату Бетховена мне выбрать для Есиповой?4

 

 

 

[66]

 

 

8/VI 09

Дорогой Серж,

должен Вам, наконец, написать совершенно разочаровательное письмушко. До сих пор еще моя полная апатия и даже хуже — отвращение к музыке и звукам, не прошло, и потому я вовсе не притрагиваюсь к роялю вот уже около двух или полутора недель. Только недавнее получение Ваших манускриптов заставило вновь побренчать. Прежде всего начну с разочарования — Ваша e-moll все еще лежит на краю стола не на 4-х руках, и сбудется это не ранее, нежели я верну себе все музыкальное расположение от игры до сочинения включительно, тогда у меня хватит и времени и желания для Вашей штуки. Теперь перейду к новым. Романс1 мне, несмотря на многочисленные старания, не слишком понравился: в вокальном смысле он не годится — совершенно негуманная и необработанная декламация; в музыкальном — недурно только agitato, остальное так примитивно, что впору только Ребикову. Удачен самый замысел — делать капризную гармонически мелодию на выдержанной квинте, тут необходима совершенно полная гармония,

 

[67]

 

иначе эти мелодические выкрики совершенно нелепы; особенно странен и ни с чем не вяжется ход:

 

 

 

главным образом mi . «О, для чего» — недурно, хотя квинты в аккомпанементе некрасивы (в басу, последний раз). Относительно третьей части [симфоньетты]* скажу следующее: я ожидал значительно большего — простота — это одно, а бедность — это несколько иное, к сожалению, Ваша пьеса именно бедна, в ней нет ни изобретения, ни фантазии. Этого мало даже для интермеццо. Кое-какие неприятности и странности я отметил в партитуре, очень мягко. Очень мне не понравилось место С—А—С—А2, невероятно плохая мелодия, и уж очень однообразная инструментовка — этот недостаток относится ко всей пьесе: колыханье вечно у альтов, начальная фигурка вечно у деревянных — это скучно. В общем, я не могу ей отказать в свежести, в хорошенькой главной партии, очень недурном ходе (которым пьеса также кончается), но я никак не могу отвязаться от мысли, что это не более как оркестровая импровизация, нежели настоящее сочинение. Вы мне, конечно, скажете, что я с первого раза никогда не разбираюсь, но тогда я обыкновенно только говорю, понравилось или нет, и не решаюсь на детальный разбор, в настоящую же минуту я твердо убежден, что вполне разобрался и, если написал Вам свой искренний отзыв, то только потому, что слишком люблю Ваш талант и заложенные в Вас возможности и не хотел бы, чтобы Вы сделались чем-то вроде Зибелиуса. Откажитесь лучше от смешных и ненужных попыток писать просто, а пишите лучше как всегда сложно, но хорошо — это убедительнее даже для Лядова. Я всегда отдаю предпочтение таким сочинениям как Ваша сильная оперная сцена3, нежели скромным, но мало вкусным пьесам, вроде интермеццо. Не сердитесь на меня слишком долго и присылайте следующее чадо.

Ваш Н. Мясковский

 

 

 

[67]

 

25/VI—09

Драгоценность моя, что это о Вас ни слуху, ни духу, неужели Вы на меня дуетесь за придирки к интермеццо? Если да, то совершенно напрасно, хотя мое мнение и вполне искренно, что мелодия середины

 

[68]

 

c—а—с—а портит пьесу, но из этого не следует, что Ваша музыка меня не увлекает, не виноват же я, право, что больше люблю Ваши сложности нежели простоты, так как в первых проявляется не только Ваш жгучий темперамент, но и чисто внешние технические достоинства, без которых для меня музыка имеет лишь половину ценности. Я все же с надеждой буду поджидать новых Ваших присылок и, уж, во всяком случае, эпистолю.

К тому времени, когда я получил Ваше письмо, я еще не занимался музыкой и только недавно, всего недели полторы тому назад вернулся к ней; теперь же приобрел сонату Скрябина и нахожу ее чрезвычайно увлекательной и, наконец, настоящей скрябинской, вроде «Экстаза», от Вагнера, слава богу, следов больше не осталось. Самое начало и передние такты мне не нравятся, они не вяжутся с остальным, музыкальную мысль этого места я, кажется, понял, но выполнение ее мне мало по душе, да и трудно сыграть так, чтобы была понятна нить, а смысл, по-моему:

 

 

 

 

то есть как бы кадансовая кварта. Какие зато превосходные страницы в конце разработки. Если Вы еще не начали учить сонату для Есиповой, то возьмите последнюю do-min[ore], первая часть ее с большой бойкостью написана, а последняя — очень благодарные вариации, а не то боьшую C-dur, op. 531. Но, драгоценный мой ангел, я все же жду от вас писем и даже присылок. Скоро наступит очередь Вашей e-moll, так как я уже принялся за сочинение музыки и вхожу в колею работы. К сожалению, не могу ничего Вам послать, так как opus мой обещает быть опять массивным и, главное, я над ним буду нескончаемо долго сидеть. Сочинение это — оркестровая сказка «Молчание» Э. По2, однажды неосмотрительно рекомендованная мною Вам, к счастью, безрезультатно. Я неимоверно увлечен этим сюжетом. План его уже вполне готов; все темы налицо; музыки сочинено (без отделки) половина, что дает уже страниц 40—50 партитуры нормального размера. Состав оркестра будет очень большой, не менее тройного в деревянных, вероятно, лишняя пара валторн, арфы и, как кажется, мужской хор. Боюсь, то к осени не кончу. Для Лядова не пишу ничего. Темы мои таковы:

1 – Дьявол:

 

 

[69]

 

тут же небольшой сопровождающий мотив:

 

 

2 — Человек:

 

 

 

 

важные фразки:

 

 

 

Это почти весь мой мелодический материал; в музыке я доехал до заклятий Дьявола; сейчас на сцену выезжает рычащее зверье, затем ураган, а молчание еще не придумал. Конец тоже намечен. Во всей пьесе не будет ни одной светлой ноты — Мрак и Ужас. Что получится не знаю, пока довольно однообразно и уныло. Очень прошу меня побаловать каким-нибудь манускриптом.

Ваш Н. Мясковский

Завет мой Вам: пишите сложно, это Ваша стихия.

 

 

 

[70]

 

Lieber Kola.

Я ни минуты на Вас не «дулся» за Ваш гнусный поступок касательно моей симфоньетты. Я отлично понял Ваше невменяемое состояние, Ваше отвращение от всего и ко всему — и ни чуточки не обиделся. Я только решил до времени переждать и Вас не трогать, пока Вы не отойдете. А теперь позвольте объяснить Вам, что принято называть интермеццом. Интермеццо — это отрывок для отдыха, а потому оно должно быть, во-первых, просто, а во-вторых, не длинно и не пестро, чтобы нe заставлять слушателя напрягать внимание, чтобы он мог отдохнуть; особенно, когда интермеццо попадается между такими двумя частями, какими будут мое скерцо и мое анданте. Этого я, кажется, и достиг. Что же касается до кусочка ц-а-ц-а, то эта самая цаца мне так нравится, что я ее целиком помещу в финал; если не два раза.

Моя первая часть вышла очень хорошенькая и даже тонкая, вторая и четвертая части написаны до половины и с большим риском, но с красивой партитурой, а финал будет измененной первой частью. Всего будет около 110 страниц партитуры.

V сонату Скрябина (= усовершенствованную IV) я очень люблю. Я даже хочу ее выучить наизусть. Но только ее сплошная болезненность в течение 19 страниц, в конце концов, утомляет и приедается, мне кажется, соната слишком растянута и теряет форму. Конец разработки очень хорош, но высшее место по подъему — исступление последней границы, estatico. Напечатали ли «Экстаз»?

Вы решили начать Ваше «Молчание»? — Что ж, молчите. Тема не хороша, но темы хороши, особенно человека и улитка

 

 

Дьявольское урчание в басу я не понимаю. По-моему, все подобные урчания одинаковы.

Впрочем, последнее мнение поверхностно.

Пожалуйста, немедленно вышлите партитуру моей симфонии. Мне надо ее просмотреть и поправить на случай Воронежа1. Рецепт упаковки такой: симфония кладется между двумя листами толстого картона, который со всех 4-х сторон превосходит ее на один сантиметр, и затем переклеивается бандеролькой. Скатывать в трубку безусловно воспрещается. Интермеццо Вы так укатали, что оно теперь положительно ни на что не похоже. Меня бросает в слезы при виде его. Ну, не сердитесь, дуся, желаю успеха в обете молчания, до свидания.

Преданный Вам Свободный Художник П-в

1909

О, пишите!

 

 

 

 

[71]

1909—11/VII

Дорогой Серж, очень жалею, что в упаковке Вашего Intermezzo последовал Вашему же примеру, впрочем, я был уверен, что Вы его перепишете. С Вашими доводами о простоте и необременительности согласен, впрочем, мне вся пьеса и теперь и тогда нравилась своей идилличностью и ясностью, но с пристрастием Вашим к эпизодам «цаца», как Вы его величаете, я никак не могу согласиться, по-моему, это просто плохая музыка и очень грубая, и я убежден, что если Вы за нее держитесь, то только потому, что в ней необычайно новая и смелая (по-Вашему) гармония, а по-моему, это не более как клякс в характере самых неприличных пошлостей безумного Рихарда1. И что Вы желаете это поместить в финал — не делает Вам чести, ибо даст мне повод ядовито обвинить Вас в отсутствии фантазии, или мягче — в недостаче ее. Я уступаю Вам — пусть Intermezzo имеет скверный эпизод, но заклинаю всеми красотами Скрябина, не портьте финала. Теперь жду от Вас всего, что уже написано, но чтобы не было злостных обвинений, присылайте сами по хорошему способу. Очень жажду Andante и Скерцо.

Я не могу никак вспомнить, о каких дьявольских урчаниях Вы пишете, если только это не главная тема, которая проходит через всю пьесу, то это просто вода, которой я разбавляю кое-какие промежутки и действительно бесцветно. Я опять недели с полторы ничего не пишу — не клеится, хотя дошел до фужистой бури, так что осталось, собственно, не много, но как-то надоело: не могу писать в городе — скучно. Посмотрите, хорошо ли я изобразил вопли болотного зверья:

 

 

 

 

 

— все это закрытыми тромбонами и трубами — кажется мерзко?

Симфонию вышлю немедля — как скоро достану картон (задали задачу!). Нет ли у Вас какой мелочи? Пришлите. Кстати, проглядывая ноты, увидел Брамса — и сгорел от угрызений совести. Чтобы впредь не

 

[72]

 

испытывать гнета, вышлю свой долг в Вашу Сонцовку, так что не удивляйтесь и не обижайтесь за подобную щепетильность. У меня голова стала совсем дырявой. Жду.

Ваш Н. Мясковский

 

 

 

 

[72]

 

Через сколько т пишется симфоньетта? Я упорно пишу ее через одно т, но все ж меня начинает брать сомнение.

Можно ли тромбону давать  ? Ведь обыкновенно партию басового тромбона играет тромбон теноровый, который этого ми-бемоля играть не умеет.

Тема Andante:

 

 

 

 

 

Сегодня попались темки из Вашей симфонии. Мне они ужасно понравились. Осенью начну перекладывать симфонию на 4 руки1. Впрочем... знаете, переложите Вы к осени хоть первую часть Вашего детища, только первую часть! Мне ужасно хочется поиграть ее в 4 руки.

П.

Немножко помирился даже с 1-й заключительной партией, а 2-я заключительная партия — великолепная.

1909

 

 

 

[72]

 

Lieber Kola.

На днях Абрашка прислал письмо1, что разругался со своим антрепнером и уехал из Воронежа. Извольте радоваться!

С одной стороны будто и хорошо, потому что теперь не надо сломя

 

[73]

 

голову досочинять симфоньетту, но с другой стороны неизвестно, когда я теперь услышу лепет моей милой девочки. Во всяком случае, пользуясь случаем, я ее теперь отложил в сторону и уже неделю, как ей не занимаюсь. Сочиняю разные мазурчики да этюды для Винклера2.

Посылаю первую часть симфоньетты. Верните обратно. Писать на партитуре строго воспрещается, разве в особо важных местах и то не более двух слов.

Ваше зверское рыканье,— в музыкальном отношении ничего не представляет, но, когда я воображаю инструментовку и настроение, оно мне чрезвычайно нравится.

Брамса, пожалуйста, сюда не присылайте. С этим капиталом мне здесь нечего делать, и придется везти его обратно в Петербург.

А Цаца в финале все-таки будет. Право же, в угоду Вам, я очень хочу найти ее скверной, но все мои старания напрасны — Цаца мне нравится еще больше.

Кстати, безумный страус приедет зимой в Москау и будет махать своими тварями3. Может, заглянет и к нам?

Ваш П-в

1909

 

 

 

[74]

 

28/VII 09

Обожаемый Серж, получил Вашу симфоньетточку и спешу выболтать свои впечатления1. Общее впечатление от этой части самое приятное: свежо, весело, грациозно, местами даже пикантно, слушаться должно легко и с приятностью; если финал будет такой же, то я опять лею, что в него войдет цаца (саса). Из частностей мне нравятся следующие: 1) — первая тема до параллельных трезвучий (тут, мне кажется, что нисходящая гамка могла быть Вами гармонизована интереснее); 2) — кусочки из второй темы:

 

 

и все этому подобные; 3) — все заключение до разработки; 4) — в разработке мне нравится все начало вплоть до кусочка 2-й темы — «росо nando» и местечка:

 

 

обращенная тема очень мило звучит; к сожалению, конец разработки довольно бесцветен, он приходится на такую музыку, в которой нет ни пафоса, ни maximum"a веселья, а только пустые трезвучия — это жаль, страдает форма, из которой выбивается гвоздь, самый подход к началу приятен. Из недостатков отмечу следующие (конечно, нужно знать, что я сужу с нарочитой строгостью, ибо иначе мое мнение не имеет никакого значения): 1—недостаточный, чисто музыкальный интерес уже упомянутых трезвучий, кроме того, начало 2-й темы — это последнее — бесцветно; 2 — отсутствие хорошей вершины в разработке - от этого страдает форма; 3 — некоторую неряшливость голосоведения — это относится больше всего к бесконечным сплетениям в разработке; дополняющие голоса там в значительной степени и иногда досадно случайны. Вы знаете, такие штуки очень неприятны — для просто слушателя они, конечно, незаметны, но для специалиста, который в силах разобрать и отличить случайное от сознательно и хорошо обдуманного, такие промахи имеют то последствие, что лишают вещь обаяния личности. Это особенно важно в отношении такой вещи, как Ваша фоньетта, ибо она рассчитана на малые средства и классический

 

[75]

 

оркестр, а потому и требования к ней — классической чистоты и тонкости работы. В партитуре я кое-где отметил знаком  ведение септимы вверх, когда, по-моему, это не только не вызывается необходимостью, но, мне кажется, даже вредит впечатлению, так как септима, будучи подчеркнута задержанием квинты, очень привлекает внимание не только к себе, но и к разрешению. Я, по крайней мере, всегда разрешаю этот аккорд так:

 

 

 

 

или так:

 

 

 

 

 

 

Последнее как раз и представляет Ваш случай, и, насколько я рассмотрел, ничто не мешает разрешить именно так.

Кое-где в партитуре я все же осмелился сделать пометки, ибо Вы многое можете прозевать при обведении чернилами. Старался я, по возможности, выписывать на отдельные листочки, которые Вы найдете в партитуре. В общем, я все же скажу, что эта штука мне очень нравится, и я с удовольствием готовлюсь ее послушать. К мазурке Вашей2 надо привыкнуть, она очень мила, хотя кварты совсем не новы, я знаю такой же вальс у киевского Яновского. Требование об исполнении довольно для меня трудно выполнимое, но все же я разобрался.

Всего лучшего.

Ваш Н. Мясковский

Штучку возвращу скоро, хочу еще поиграть.

 

 

 

 

 

[76]

 

9/VIII 09

Дорогой Серж, не писал Вам давно, надо думать потому, что заленился в некоторых отношениях, сегодня же заленился пуще, а потому развлекаюсь писанием писем.

Какой Вы, однако, оказались лукавый; после того, как я разбранил Вашу «Интермеццю» (что, впрочем, все же в некоторой части не справедливо), Вы мне писали, что это Вам сошло как с гуся, а теперь проговорились о каком-то отчаянии. Последнее меня очень удручило; неужели же Вы такой слабый, неуравновешенный и талантливый (в своем мнении) музыкант, что Вам нельзя ничего

 

[77]

 

сказать неодобрительного, а надо лишь все огулом выхваливать, как я поступаю, например, с Саминским и Кобылянским. Зная мое отношение к Вашей Музе, Вы могли бы с меньшим огорчением относиться к моим на Вас нападениям, потому что в основе их лежит не пустое критиканство и (о удивление!) даже не профессиональная зависть, а исключительно желание видеть в Вас, по меньшей мере, русского Вагнера (по общему его значению), а для этого Вам нужно многого остерегаться— пуще всего малодуманья (пока — потом у Вас, при работе, образуется привычка скоро и много думать), а этот недостаток часто у Вас проскальзывает — больше в мелочах или в таких нарочных простотах, которые нередко попадаются в Вашей по заказу простой музыке, но отнюдь не «веселенькой», к которой Вы так же, быть может, способны как и к другой, хотя, конечно, Ваша сила в большом. Относительно сухости и бесцветности для музыки, я полагаю, что это синонимы, ибо результат воздействия на чувства один и тот же — безразличие, а в большом количестве — скука.

Расчет Брамса следующий: 4.80 — стоимость, 20 копеек на чай привозчику, а ежели пожадничали, то считаю Вас должником (а процент небольшой — всего 4).

Вашу неблагородную колкость насчет емольки отклоняю, Вы не должны были ее от меня требовать — к осени она была бы готова. За мою же семольку заранее превозношу Ваше мужество и неустрашимость1 — она очень скучна, хотя и мое любимое дитя. Наброски «Молчания» я кончил еще в июле, теперь же отделываю детально — черепашьим шагом: по 5 тактов в день — иначе с оркестровкой просижу до Нового года. Длинная штука вышла и нудная, хотя теперь всеми силами сокращаю.

Веселитесь и пишите.

Ваш Н. Мясковский

Б[орис] Степанович] 3[ахаров] — сгинул.

 

 

 

 

 

 

размещено 27.02.2007

---