[1]

 

Знаешь, отчего я вписал в квартет партию фортепиано? Для того, чтобы самому ее исполнить и иметь повод разъезжать с концертами по разным городам и весям. Теперь уже глазуновцам и бетховенцам, которые ездят повсюду, без меня не обойтись! Вот я и погляжу на белый свет.

Мы оба без видимой причины рассмеялись.

Я спросил: «Ты не шутишь?»

Дмитрий Дмитриевич ответил: «Нисколько! Ты ведь заядлый домосед, а я в душе заядлый путешественник!»

И по выражению его лица было непонятно, шутит он или говорит вполне серьезно.

 

Я жалею, что ты не слыхал мою 8-ю симфонию. Я очень рад, как она прошла. Мравинский сыграл ее здесь [в Москве] 4 раза. 10-го декабря сыграет ее в 5-й раз. В Союзе советских композиторов должно было состояться ее обсуждение, каковое было отложено из-за моей болезни. Теперь это обсуждение состоится, и я не сомневаюсь, что на нем будут произнесены ценные критические замечания, которые вдохновят меня на дальнейшее творчество, в котором я пересмотрю свое предыдущее творчество и вместо шага назад, сделаю шаг вперед.

Твоя дружба помогает мне жить. А характер у меня мерзкий, скверный. Друзья это должны помнить и прощать.

Во время моей болезни, вернее, болезней, я взял партитуру одного моего сочинения. Я просмотрел ее от начала и до конца. Я был поражен достоинствами этого сочинения. Мне показалось, что, сочинивши такое, я могу быть горд и спокоен. Я был потрясен тем, что это сочинение сочинил я.

 

 

У меня к тебе просьба: узнай, пожалуйста, где находится Галя Уствольская. Вернулась ли она в Ленинград и здорова ли? У меня к ней целый ряд дел. Я ей много писал и телеграфировал. Зная ее аккуратность, беспокоюсь из-за отсутствия известий. Если это тебя не очень обременит, то узнай: где она и здорова ли?

 

Всем, кто меня любил, принадлежит моя любовь. Всем, кто мне делал зло, шлю свое проклятье.

 

Распятый с двумя разбойниками Христос, учитывая предсмертное покаяние разбойника, решил взять его с собой в Царствие небесное. Его предсмертное покаяние перевесило чашу весов, на другой чаше которых находи-

 

[2]

 

лись жестокие злодеяния разбойника. «Тяготение от лжи», как ты пишешь, заставило тебя высоко оценить лицо, тяготящееся ложью. Прав ли ты, прав ли в аналогичном случае Христос? Вероятно, оба вы правы. Прав и я, когда думал о том, что автор ряда мелодичных и изящных произведений, существо до некоторой степени человекоподобное.

Я аккуратно посещаю репетиции моей оперетты. Горю со стыда. Если ты думаешь приехать на премьеру, то советую тебе раздумать. Не стоит терять время для того, чтобы полюбоваться на мой позор. Скучно, бездарно, глупо. Вот все, что я могу тебе сказать по секрету.

 

 

...написал никому не нужный и идейно порочный квартет. Я размышлял о том, что если я когда-нибудь помру, то вряд ли кто напишет произведение, посвященное моей памяти. Поэтому я сам решил написать таковое. Можно было бы на обложке так и написать: «Посвящается памяти автора этого квартета». Основная тема квартета [—] ноты D. Es. С. Н., т. е. мои инициалы (Д.Ш.). <...> Приехавши домой, раза два попытался его сыграть, и опять лил слезы. Но тут уже не только по поводу его псевдотрагедийности, но и по поводу удивления прекрасной цельностью формы. Но, впрочем, тут, возможно, играет роль некоторое самовосхищение, которое, возможно, скоро пройдет и наступит похмелье критического отношения к самому себе.

 

 

«Поспелов всячески уговаривал меня вступить в партию, в которой при Никите Сергеевиче дышится легко и свободно. Поспелов восхищался Хрущевым, его молодостью, он так и сказал — "молодостью", его грандиозными планами и мне необходимо быть в партийных рядах, возглавляемых не Сталиным, а Никитой Сергеевичем. Совершенно оторопев, я, как мог, отказывался от такой чести. Я цеплялся за соломинку, говорил, что мне не удалось овладеть марксизмом, что надо подождать, пока я им овладею. Затем я сослался на свою религиозность. Затем я говорил, что можно быть беспартийным председателем Союза композиторов [России] по примеру Константина Федина и Леонида Соболева, которые, будучи беспартийными, занимают руководящие посты в Союзе писателей. Поспелов отвергал все мои доводы и несколько раз называл имя Хрущева, который озабочен судьбой музыки, и я обязан на это откликнуться. Я был совершенно измотан этим разговором. При второй встрече с Поспеловым он снова прижимал меня к стенке. Нервы мои не выдержали, и я сдался.

<...> В Союзе композиторов сразу узнали о результате переговоров с Поспеловым, и кто-то успел состряпать заявление, которое я должен как попугай произнести на собрании. Так знай: я твердо решил на собрание не являться. Я тайком приехал в Ленинград, поселился у сестры, чтобы скрыться от своих мучителей. Мне все кажется, что они одумаются, пожалеют меня и оставят в покое. А если это не произойдет, то я буду сидеть здесь взаперти...».

 

 

Побывав недавно в Киргизии и находясь сейчас в Армении, прихожу к убеждению, что нет ничего прекраснее Земли. Беспрерывно вспоминаю «Песню о земле» Малера, но пока лишь в неясных мечтаниях.

 

Болезнь приковала меня к даче. Я никуда не хожу и стараюсь побольше гулять. В жизни все приходит к концу. Видимо, я кончаюсь, как композитор. Никак не могу написать музыку к кинофильму «Карл Маркс». Рошаль неистовствует. Пишу же я тебе вот по какому поводу. В четвертом номере журнала «Советская музыка» напечатана безусловно очень хорошая статья С.Слонимского о «Казни Степана Разина». Если тебе попадется этот журнал, прочти эту статью.

В четвертом номере журнала «Октябрь» есть статья А.Дремова, которая называется «Начало положено. А дальше?..» В этой статье подвергается вдохновляющей критике творчество Е.Евтушенко, в особенности его спекулятивное стихотворение «Бабий Яр». Почитай и расширь свой кругозор.

 

 

А.И.Хачатурян уже делился со мной своими впечатлениями о сценарии. Он высоко его оценивает. Правда, он считает, что недостаточно внимания уделено Историческому Постановлению об опере «Великая дружба». Он хочет внести в сценарий такого рода кадры: Историческое Постановление выходит и действует, а композитор в

 

[3]

 

это время сочиняет Скрипичный концерт и «Еврейские песни». Это соответствует исторической правде.

 

 

Спасибо тебе за письмо, за твои суждения о «Казни Степана Разина». Все, что ты пишешь об этом opus"e, мною было так и задумано.

Не совсем так я представлял себе то место, где лихо играют дудочники, специально приглашенные на это мероприятие. Я думал, что народ на площади не заплясал, согласно данному ему указанию («Что, народ, стоишь, не празднуя? Шапки в небо и пляши»). Заплясали лишь артисты Ансамбля песни и пляски того времени. Народ же застыл в ужасе.

 

 

Перед тем как сесть за обеденный стол, он неожиданно попросил у Веры Васильевны гвоздь и молоточек, вытащил из кармана десятирублевый банкнот и приколотил его к стене. «Это для того, — сказал он, улыбаясь, — чтобы у вас всегда водились деньги». Дмитрий Дмитриевич с уважением относился к обрядам, преданиям, приметам, хотя и не был суеверен, как Пушкин.

 

 

Только что я закончил 2-й концерт для виолончели с оркестром. Т. к. в этом произведении нету литературного текста и программы, то затрудняюсь хоть что-либо написать об этом opus"e.

По размерам он длинный. В нем три части. 2-я и 3-я части идут без перерыва. Во второй части и в кульминации третьей имеется тема, очень похожая на одесскую песню «Купите бублики»! Никак не сумею объяснить, чем это вызвано. Но очень похоже. Когда сочинял, то, конечно, думал об изумительном М.Ростроповиче. Рассчитываю на его исполнение.

 

В «Новом мире» № 3 напечатана повесть Чингиза Айтматова «Прощай, Гюльсары!». Почти вся повесть произвела на меня огромное впечатление. Обязательно прочти.

Видимо, Ч.Айтматов обладает огромным талантом. Д.Ш.

 

Очень советую тебе достать журнал «Простор» №№ 7 и 8 за 1966 год и почитать напечатанную в этих номерах повесть Марка Поповского «1000 дней академика Вавилова». Действующие лица этой повести академики Н.И.Вавилов, Т.ДЛысенко, Б.М.Завадовский и ряд других деятелей биологической науки, как то И.И.Презент и др. Читается с волнением и даже с ужасом.

 

Не наблюдая в течение 18 дней никакого улучшения в моей способности ходить по лестницам, мы, проф. Работалов и я, пришли к согласию, что мне стало значительно лучше и что я могу бодро и радостно идти домой.

 

 

Оглядываясь с высоты своего 60-летия на «пройденный путь», скажу, что дважды мне делалась реклама («Леди Макбет Мценского уезда» и 13-я симфония). Реклама, очень сильно действующая. Однако же, когда все успокаивается и становится на свое место, получается, что и «Леди Макбет» и 13-я симфония фук, как говорится в «Носе».

 

 

Благодаря большому количеству свободного времени, на меня наваливаются в большом количестве воспоминания. Я много думаю об ушедшем навсегда времени, об ушедших навсегда людях, друзьях, знакомых. Но лучше иметь мало свободного времени, тогда воспоминания не беспокоят. Но, Боже мой, какое изумительное явление — эти воспоминания.

 

Завтра мне исполнится 62 года. Люди такого возраста любят пококетничать, отвечая на вопрос «если бы вновь родились, то как бы вы провели ваши 62 года, как и эти?» — «Да, конечно, были неудачи, были огорчения, но в целом я провел бы эти 62 года так же».

Я же на этот вопрос, если бы он мне был поставлен, ответил бы: «Нет! Тысячу раз нет!»

 

Как много среди  негениальных поэтов настоящих больших художников. Я говорю о Кюхельбекере, над которым смеялись его современники и даже Пушкин. Выйду из больницы, буду изучать негениальных писателей и поэтов.

 

Вопросам любви я уделил внимание хотя бы в «Крейцеровой сонате» на слова Саши Черного. Вопросами смерти я не занимался. Накануне ухода в больницу я

 

[4]

 

прослушал «Песни и пляски смерти» Мусоргского, и мысль заняться смертью у меня окончательно созрела.

Я бы не сказал, что я смиряюсь перед этим явлением. Вот и стал я подбирать стихи. Подбор стихов возможно случайный. Но мне кажется, что музыкой они объединены. Писал я очень быстро. Я боялся, что во время работы над 14-й симфонией со мной что-нибудь случится, например], перестанет окончательно работать правая рука, наступит внезапная слепота и т. п. Эти мысли меня изрядно терзали. Но все обошлось благополучно.

 

 

...прошу тебя прочитать повесть Чингиза Айтматова «Белый пароход». Эта повесть напечатана в журнале «Новый мир» N° 1 за 1970 год. Мне показалось, что это великолепное произведение. Думается мне, что Айтматов является одним из самых сильных прозаиков в нашей стране, да и во всем мире.

 

Стравинского-композитора я боготворю.

Стравинского-мыслителя презираю.

 

 

Я очень соскучился по тебе и, как ни странно, по Ленинграду.

Когда я в кино или по телевидению вижу Неву, Исаакия и т. д., у меня набегают слезы на глаза.

 

Я как-то был в Москве на «Трех сестрах». В этом спектакле звучал избитый романс времен Чехова, и представь себе, что эта музыка, которая сама по себе ничего не стоит, произвела на меня большое впечатление. Произошло это потому, что она была на своем месте.

 

Пьер Булез, занявший в Нью-Йорке пост Леонарда Бернстайна, делает очень много для пропаганды классической и современной музыки. Кстати сказать, с ним у меня произошел небольшой конфуз. Это случилось на банкете. Представь себе, что сверхмодернист Булез подошел ко мне, схватил мою руку и поцеловал ее, а я от неожиданности не успел ее выдернуть. Вот какой произошел конфуз.

 

«Кто сомневается, тот уже совершает грех против сталинской религии. Грешник мог спастись только при помощи покаяния.

И меня, как ты помнишь, после "Сумбура вместо музыки" начальство уговаривало покаяться и искупить свою вину.

А я отказался каяться <...>

Вместо покаяния я писал Четвертую симфонию».

 

 

Мне трудно судить о Микеланджело, но, как мне кажется, главное вышло. А главное в этих сонетах мне показалось следующее:

Мудрость, Любовь, Творчество, Смерть, Бессмертие.