Иван Грозный для своего времени – человек образованный и публицист, несомненно, яркий. Именно в этой области как писатель он проявил себя в наибольшей степени. Даже в переписке с коронованными особами эмоциональная часть натуры Грозного (тут-то, казалось бы, совсем неуместная) берет своё. А в общении с подчиненными, уже ничем не сдержанная, прорывается бурным потоком.
Послание Василию Грязнову – воеводе, посланному против крымцев, удачный тому пример.
Повод, чтобы вывести государя из себя, придуман как нарочно – Василий Грязнов попал в плен. Мало того, находясь в лапах неприятеля, наболтал, что он самый близкий царю человек. Крымцы, не будь дураки, запросили за освобождение сто тысяч. «Сколько!?...» Иван Васильевич и так не отличался ангельским терпением, но отдавать годовой бюджет государства согласился бы только за самого себя.
Надо полагать, с такими думами он и схватился за перо.
Тому, что из-под этого пера вышло, позавидовали бы многие современные писатели-сатирики. Нерасторопному «Васюшке» (каково обращение!) он напоминает, что «великим человеком» тот стал только из-за репрессий высшего командного состава, когда взамен перебитых князей да бояр пришлось приближать к себе холопов. «И мы для (ради) приближенья твоего тысячи две рублев дадим, а доселева такие по пятидесяти рублев бывали…» – это о незабытом прошлом Василия («А помянул бы ты свое величество и отца своего в Алексине – … … ты в станице у (князя) Пенинского был мало что не в охотниках с собаками…»). Продолжая «добивать» проштрафившегося холопа, Грозный вспоминает альтернативное предложение татар – обмен Грязного на плененного русскими Дивея-мурзу: «…у Дивея и своих таких (слуг) полно было, как ты, Вася». Сразу вспоминается знакомое: «Я простого солдата на фельдмаршала нэ меняю».
Интересно, что Иван Грозный в своем отношении к военнопленным одинок – русская армейская традиция считать плен допустимым несчастьем ему совершенно чужда. В случившемся «Васюшка» виноват сам – нечего было «без пути средь крымских улусов… разъезжать; а уж как заехал, не надо было спать». Не на охоте.
В конце послания Грозный уже не гневлив. Он моралист и прагматик. Дивей, обменяй его, опять начнет воевать, и пленит куда больше народу, чем бездарный полководец Вася. А тому, после полученных ранений, еще и отлеживаться надо.
Дальнейшие аналогии с событиями второй четверти 20 века напрашиваются сами собой.
Текст «Послания Василию Грязнову» публикуется по изданию:
Памятники литературы древней Руси. Вторая половина XVI века. – М., 1986. – С. 170–173.
ОТ ЦАРЯ ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА ВСЕА РУСИИ
ВАСИЛЬЮ ГРИГОРЬЕВИЧЮ ГРЯЗНОМУ-ИЛЬИНУ
Что писалъ еси, что по грехомъ взяли тебя в полонъ; ино было, Васюшка, без путя середи крымскихъ улусовъ не заезжати, а уж заехано, ино было не по объезному спати; ты чаялъ, что в объездъ приехалъ с собаками за зайцы, ажно крымцы самого тебя в торокъ ввязали. Али ты чаялъ, что таково ж в Крыму, как у меня стоячи за кушеньемъ шутити? Крымцы такъ не спятъ, какъ вы, да васъ, дрочонъ, умеютъ ловити, да такъ не говорятъ, дошодши до чюжей земли: да пора домовъ! Толко б таковы крымъцы были, какъ вы, жонки, — ино было и за реку не бывать, не токмо что к Москве.
А что сказываешься великой человекъ — ино что по грехомъ моимъ учинилось и намъ того какъ утаити, что отца нашего и наши князи и бояре намъ учали изменяти, и мы и васъ, страдниковъ, приближали, хотячи от васъ службы и правды. А помянулъ бы ти свое величество и отца своего в Олексине — ино таковы и в станицахъ езживали, а ты в станице у Пенинъского былъ мало что не в охотникехъ с собаками, и прежние твои были у ростовъскихъ владыкъ служили. И мы того не запираемъся, что ты у насъ в приближенье былъ. И мы для приближенья твоего тысячи двъ рублевъ дадимъ, а доселева такие по пятидесятъ рублевъ бывали; а ста тысячъ опричъ государей ни на комъ окупу не емлютъ, а опричь государей такихъ окуповъ ни на комъ не даютъ. А коли бы ты сказывалъся молодой человекъ — ино б на тебе Дивея не просили. А Дивея, сказываетъ царь, что онъ молодой человекъ, а ста тысячь рублевъ не хочетъ на тебъ мимо Дивея: Дивей ему ста тысячь рублевъ лутчи, а за сына за Дивеева дочерь свою далъ; а нагайской князь и мурзы ему все братья; у Дивея и своихъ такихъ полно было, какъ ты, Вася. Опричь было князя Семена Пункова не на кого меняти Дивея; ано и князя Михаила Васильевича Глинъского нечто для присвоенья меняти было; а то в нынешнее время неково на Дивея меняти. Тебе, вышедчи и с полону, столко не привесть татаръ, ни поймать, сколко Дивей кристьян пленитъ. И тебя, ведь, на Дивея выменити не для кристьянства — на кристьянство: ты одинъ свободенъ будешь, да приехавъ по своему увечью лежать станешь, а Дивей приехавъ учнетъ воевати, да неколко сотъ кристьянъ лутчи тебя пленитъ. Что в томъ будетъ прибытокъ?
Коли ее и сулилъ мену не по себе и писалъ, и что не в меру, и то какъ дати? То кристьянъству не пособити — разорить кристьянъство, что неподобною мерою зделать. А что будетъ по твоей мере мена или окупъ, и мы тебя темъ пожалуемъ. А будетъ станишь за гордость на кристьянъство — ино Христосъ тебе противникъ!
ОТ ЦАРЯ И ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ИВАНА ВАСИЛЬЕВИЧА ВСЕЯ РУСИ
ВАСИЛЬЮ ГРИГОРЬЕВИЧУ ГРЯЗНОМУ-ИЛЬИНУ
Писал ты, что за грехи взяли тебя в плен; так надо было, Васюшка, без пути средь крымских улусов не разъезжать; а уж как заехал, не надо было спать, как при охотничьей поездке: ты думал, что в окольные места приехал с собаками за зайцами, а крымцы самого тебя к седлу и приторочили. Или ты думал, что и в Крыму можно так же шутить, как у меня, стоя за кушаньем? Крымцы так не спят, как вы, да вас, неженок, умеют ловить; они не говорят, дойдя до чужой земли: пора домой! Если бы крымцы были такими бабами, как вы, то им бы и за рекой не бывать, не только что в Москве.
Ты объявил себя великим человеком, так ведь это за грехи мои случилось (и нам это как утаить?), что князья и бояре наши и отца нашего стали нам изменять, и мы вас, холопов, приближали, желая от вас службы и правды. А вспомнил бы ты свое и отца своего величие в Алексине — такие там в станицах езжали, а ты в станице у Пенинского был чуть ли не в охотниках с собаками, а предки твои у ростовских архиепископов служили. И мы не запираемся, что ты у нас в приближенье был. И ради приближенья твоего тысячи две рублей дадим, а до сих пор такие и по пятьдесят рублей бывали; а ста тысяч выкупа ни за кого, кроме государей, не берут и не дают такого выкупа ни за кого, кроме государей. А если б ты объявил себя маленьким человеком — за тебя бы в обмен Дивея не просили. Про Дивея хоть царь и говорит, что он человек маленький, да не хочет взять за тебя ста тысяч рублей вместо Дивея: Дивей ему ста тысячи рублей дороже; за сына Дивеева он дочь свою выдал; а ногайский князь и мурзы все ему братья; у Дивея своих таких полно было, как ты, Вася. Кроме как на князя Семена Пункова, не на кого было менять Дивея; разве что, если бы надо было доставать князя Михаила Васильевича Глинского, можно было его выменять; а в нынешнее время некого на Дивея менять. Тебе, выйдя из плена, столько не привести татар и не захватить, сколько Дивей христиан пленит. И тебя ведь на Дивея выменять не на пользу христианству — во вред христианству: ты один свободен будешь, да, приехав, лежать станешь из-за своего увечия, а Дивей, приехав, станет воевать да несколько сот христиан получше тебя пленит. Какая в том будет польза?
Если ты обещал не по себе и ценил себя выше меры, как же можно столько дать? Мерить такой неправильной мерой — значит не пособить христианству, а разорить христианство. А если будет мена или выкуп по твоей мере, и мы тебя тогда пожалуем. Если же из гордости ты станешь против христианства, то Христос тебе противник!
Круг чтения русского средневекового человека. Литература XIII-XV вв.
распечатать
Смотри также:
