Рекрутская обрядность (проводы в армию новобранцев) в ХIХ в. носила явственно драматический характер, что объяснялось как продолжительностью срока службы, так и её опасностью, связанной с возможностью гибели солдата на войне или в иных обстоятельствах. Практически проводы рекрутов приобретали эмоциональную окраску, приближающуюся к похоронному обряду. Об этом свидетельствуют многие обычаи, связанные с обрядом: отторжение парней-рекрутов от привычной домашней жизни, крестьянских работ и этических нормативов, их обособление, запрет на общение с ними девушек и неженатой молодежи, тема прощания и безвозвратности, которая прослеживается во всех жанрах рекрутского фольклора, особенно в песнях самих рекрутов и причетах родных и близких.

Записи середины 20 века и позднее свидетельствуют о существенных изменениях, происходивших в обычаях, связанных с проводами в армию, как в эмоциональном, так и в событийном отношении. Мотивы трагизма и безысходности сменяются грустью по поводу разлуки и ожиданием радостной встречи, обещанием верности, верой в счастливое будущее. Вместе с тем, сохраняются и некоторые элементы рекрутской обрядности, которых придерживаются до сих пор; отдельные обычаи интерпретируются по-новому или возникают вновь и становятся принадлежностью локальных традиций, сформировавшихся и закрепившихся в конкретной местности.

 

*   *   *   *   *

 

На проводы в армию рядили лентами лошадей. Мы уже знали, чей парень в армию идет, и мы собирались, рядили елочку и украшали дугу. Утром и приходили. Елочка на дому стояла украшенная до возвращения парня из армии. Частушки пели:

Мальчик, в армию поедешь,

Погляди, кака вода.

Это я слезам наполнила

Крутые берега.

 

Мальчик, в армию поедешь,

Не ступай на тормоза!

Скоро, скоро ты забудешь

Мои серые глаза!

Девушка парня приходила к нему в дом только со всеми. Одна не могла.

Сообщ. Большакова Анна Васильевна, 1926 г. р.

Парни пели частушки:

Проводите, девушки,

До реки до Неушки,

До куста Ракитова

Мальчика забритова.

 

Что ты, Шурка, не встречаешь

Среди полюшка меня?

Али этого не знаешь,

Что забрит мальчишка я?

 

У девчонки кудри вьются

Из кольца в колечушко.

Вот ещё бы не болело

У меня сердечушко.

 

Бреют, бреют, не жалеют,

И стригут – не берегут.

Шинель серую оденут

И винтовочку дадут.

Сообщ. Марычев Алексей Павлович, 1926 г.р. и Марычева Мария Гавриловна, 1930 г.р.

Забирали с 24-х лет. Рекрута, бывало, пели:

Последний нонешний денечек

Гуляю с вами я, друзья.

А завтра раньше чем светочек

Заплачет вся моя семья.

Заплачет мать и мои дети,

Заплачет брат и мой отец.

Ещё заплачет дорогая,

С которой шёл я под венец.

Коляска к дому подкатила,

Колёса о землю стучат.

Подходит староста к окошку:

«Готовьте сына своего».

«Наш сын давно уже готовый,

Семья вся замертво лежит».

Сообщ. Марычева Анна Гавриловна, 1917 г.р.

На проводах в армию украшали дуги лошадей лентами, шарфами, платками. «Некрут» ломал ветку (она называлась «ёлочка») и дарил её невесте, она украшала  «ёлочку» лентами, бантами, приносила в дом, из которого парень уходил в армию. «Ёлочку» крепили на угол дома, чтоб было видно. Висела она до возвращения  парня из армии.

Проводы бывали вечером, провожавшие оставались в доме до утра. Поутру молились, когда уходили из дома. Парни, которых провожали, вина не пили. Девушка на ночь не оставалась.

После войны служили по семь лет. На память девушки обязательно дарили носовые платочки, если парень курил – кисеты, иногда фотографии на память.

Когда парень возвращался из армии, обязательно матери привозил в подарок головной платок.

Сообщ. Степанова Клавдия Панфиловна, 1931 г.р.

 

Парни-призывники пели под гармошку:

Стели, мать, постелюшку

Последнюю неделюшку.

А на той неделюшке

Я лягу на шинелюшку.

 

Я вошёл в приёмну тёмну,

А в приёмной никого.

На стене висит шинелюшка

Товарища мого.

 

 

Ты не стой, моя милая,

У приёмного окна.

Всё равно меня забреют,

Ты останешься одна.

 

Милочка, с крутого бережка

Напой меня водой.

Отслужу три года в армии,

Приеду за тобой.

 

Проводила мила в армию,

Закрыла ворота.

Чёрну кофточку одела

И стоит, как сирота.

 

Тише, тише, паровая,

Тише хлопайте, ремни.

Надоело служить в армии,

Бегите скорей, дни.

 

Скоро, скоро поезд грянет

За рзамасским  (арзамасским) за леском.

Скоро милая заплачет

Своим нежным голоском.

 

Во солдатушки, ребятушки,

Идти не хочется.

Из солдатской из казармы

Страшно домой хочется.

 

Во приёмну шёл с кудрями,

Из приёмной без кудрей.

Меня мамка не узнала

И спросила: «Мальчик чей?»

 

По тебе, широка улица,

Последний раз иду.

Примечай, милка, походку,

Скоро в армию уйду.

 

Брат, забрили, брат забрили

Наши головы с тобой.

Поглядели брат на брата,

Покачали головой.

 

Всё отпели, всё отпели

В полюшке соловушки.

Скоро в армию пойдёте,

Буйные головушки.

 

Некрута вы, некрута,

Вам дорожка не туда.

Вам дорожка бережком,

До Дзержинского пешком.

 

Некрута-некрутики

В лесу ломали прутики.

Прутики ореховы,

Некрута поехали.

Сообщ. Капкина Анна Ивановна, 1925 г.р.

 

На службу в армию обычно забирали осенью, реже весной. Парни, получившие повестки, группировались, собираясь в кучки, по месту жительства. Кошелиха – старинное большое село, имело оно шесть «концов»: Азия, Калда, Посёлок, Зарайский и еще два не упомню. Надо было, чтобы все жители Кошелихи знали в лицо того, кто уходит служить, кто новобранец и кто его родители. Поэтому парни обходили все дома села.

Этот обход длился по две недели. За плечами у двух – трех парней были плетеные кошели, на дно которых насыпалась мякина, но чаще опилки. В эти кошели рекрута складывали яйца, которые получали от односельчан при обходе. Случалось, давали и сало, и пироги, и хлеб. Не подать рекрутам – значит, не пожелать им жизни, так считали старые люди.

После сбора парни шли на околицу или к речке, к пруду и под вётлами разводили костёр – «купальницу» по-местному. Затем жарили в большой сковороде мирскую яичницу, выпивали, закусывали, пели под гармонь, плясали.

Брат на брата посмотрели,

Закачали головой:

«Брат, забрили, брат, забрили

Наши головы с тобой».

 

Рекрута, рекрутики

Ломали в поле прутики.

Они ломали – ставили,

Чтобы их оставили.

 

Пароход пошёл по Волге,

Далеко удвигался.

До свиданья, мой товарищ,

Больше не увидимся.

 

Рекрута вы, рекрута,

Вам дорожка не туда.

Вам дорожка в три аршина,

По ней бегает машина.

 

Стели-ка, мать, постелюшку

Последнюю неделюшку.

А на той неделе, мать,

Меня в солдаты провожать.

 

Прощай, церковь, прощай, главы,

Прощай, девки, прощай, бабы.

Прощай, мать, прощай, отец,

Прощай, Зарайский наш конец.

Сообщ. Михеев Петр Алексеевич, 1922 г.р.

 

Яйцы собирали, как в армию-то уходили парни-то. Парни ходили. Которому первому дадут повестку, вот тот ходил и собирал, и другие с ним. А второй уже не собират. Ходили вот по домам и собирали. А тогда в каждом дому девчонки были. Бегут, кто скорее. Ага. У кого девчонка – давай больше. Хорошо было. Подавали и по пятку, и больше. Ну, если кто побогаче, и денег давали.

И вот они, бывало, вечером с гармонью ходят, поют. И платки им тут начинают навязывать, они уж запоминают, и на другой день привяжут.

И вот они эти яйцы собирают, сырые, кому-то продают и вечером уж в дому того парня, кому первому повестку дали, собираются, купят вина там, закуски и эти яйцы, сколько там, оставят на закуску. Бывает там три или четыре человека. Один раз собирают. Ну, например, если весной ещё призыв, это уж другие собирают.

Сообщ. Зотова Елизавета Александровна, 1932 г.р.

Бывало, в армию парня берут, мы никогда даже в комнату не входили. Вечера, конечно, не делали, а токо в этот день, когда его отправляли, ребятишки припасут немножко, а если кто побогаче и идет парень провожать, мать ему даст там сколько-нибудь денег – это парню этому, которого провожают, дать. И они, бывало, зайдут в комнату, выпивают, закусывают, а девчонки все стояли на улице. Никогда, Боже упаси, никогда не входили в комнату и не садились за стол, это считалось некультурно. За стол-то на проводах когда стали девчонки садиться? Я в 55-м замуж вышла, тогда еще нет. Это уж где-нито в 60-х годах.

 Дарили платки. Ой, а уж платков, бывало, навяжут! Все девчонки, все, а девчонок-то много было. Ой, прям не знаю уж сколько платков-то! Целу веревку. С платками ходили ребятишки-те. Бывало, идут, а два-три, а то четыре, вперед пляшут и платками машут.

За Шуклино мы ходили, всегда туда, за Шуклино. Проводим, и этому парню платки на шею намотают, и он поедет с этими платками. Лошади отвозили, на телеге, а зимой на санях. А уж там-ти, в этом, в Богородске, матери отдаст. Которы ему надо – он возьмёт, а эти остаются. Мать приедет домой, эти платочки все выстират, выгладит после стирки, они остаются у него. А если с которой девушкой он дружит, это уж она отдельно ему платочек даст. Это уж не привязывали на веревку-то.

 Сообщ. Зотова Татьяна Степановна, 1932 г.р.

 

Наша здесь округа – это отдаленный уголок. До железнодорожной станции Керженец, деревня Беласовка – 75 километров. Но эта железная дорога была построена где-то в 905 год, а до этого мы были здесь не Нижегородской, а Костромской губернии, Макарьевского уезда. На призыв ходили в Макарьево, это прямо если идти, вот здесь леса, болотами, от одной деревни до другой, это 90 километров. Там была станция, наверно, не станция, а речка Нея, там где-то около Макарья, видимо, Усть-Нейское… В общем, провожали в армию в Макарьево. Брали в армию двадцати одного года, призывали. И по этому поводу парни всегда пели:

Двадцать первый год настанет –

Мальчика под мерочку.

На кого я спокидаю

Лет семнадцать девочку?

И пели такие песни, поскольку надо было идти до станции Неи, до реки до Неи. Вот. Другая песня была:

Проводите, девушки,

До реки до Неюшки,

До куста ракитова

Молодчика забритова.

Впоследствии, когда уж мы перешли в Нижегородскую губернию, Семеновский уезд, провожали в Семенов, и пели уже другую песню. Там Керженец проходит, речка, и поезд идет от Нижнего на Киров, на Вятку, и пели песню:

Скоро, скоро поезд грянет

Нашим Керженским леском,

Скоро милая заплачет

Своим нежным голоском.

Это отправляли уже… Этих рекрутских песен, частушек, я вам могу наговорить сколько угодно. Их очень много, целая тема. Так вот, на призыв, значит, уходили двадцати одного года. И вот ребята собираются, значит, все, а призывали что-то много, наверное, потому, что жителей здесь было очень много, из двух деревень, из окрестных деревень. Это собирается целая толпа, они с гармонями, с плачем, идут на призыв, на призывную комиссию туда, в Макарьев. И там призывают. Кто-то годен, кто-то негоден, кто-то получил льготы, и возвращаются оттуда, в лаптях, конечно, все, потому что никакой обуви не хватит идти пешком девяносто вёрст туда и девяносто вёрст оттуда. Ну, может быть, лошадка тут или две, котомки с едой подвозили.

И вот, значит, собирались человек тридцать, которы должны были идти, или двадцать. Им давали месяц на гулянье, чтобы они закончили свои домашние дела, ведь единоличные хозяйства были, привели в порядок свое хозяйство, отдохнули, повеселились в последнее время и всё. Этих людей ,которые вот были призваны, звали рекрутами. И они гуляли примерно недели три, четыре. Месяц гуляли они, после чего они отправлялись уже на службу. Но для того, чтобы гулять, они каждый вечер собирались с гармонями, ходили по деревне и пели песни, и песни, знаете… Есть ведь вот просто частушка, можно так её спеть, а можно спеть её так, на такой мотив, что две-три частушки послушаешь и заплачешь. Такие протяжные, тоскливые, заунывные какие-то. И они ходили по деревне, пели песни и от дома к дому группа идет, поет и играет, а несколько идут, к каждому дому подходят. У мужиков не было ведь денег, не все богато жили, большинство бедно жили, и они просили: «Некрутам яичко». Значит, каждая хозяйка каждый день давала, конечно, яичко. И они вот пройдут деревню, а тут около двухсот домов было, никто никогда не откажет, яичко даст. Обязательно. Они, значит, и яичницу поджарят, и, конечно, продадут эти яички и, может быть, по рюмке водки. И ходят и поют. Так они месяц вот гуляли. Потом отправлялись они туда.

Конечно, двадцати одного года старались они не жениться. Но некоторым даже, может, и приходилось жениться, потому что, например, он может быть и один рабочий, родители пожилые, и они советовали: «Ты женись, приводи нам работницу». И некоторые уходили и женатые. Но в большинстве до армии старались не жениться, не заводить семью. Служили по три года, по четыре служили, вот в песне-то вот, в частушке поют:

Ты не плачь, сестра родная,

Не грусти родную мать.

Отслужу четыре года

И приду домой опять.

Каждая девушка провожает своего парня. Вот говорят, что там  у монастыря, у ворот, которая сейчас сохранилась, была там вмонтирована икона, Божьей матери, наверное. Вот рассказывают, что которые дружили с парнем, они клялись, что он будет ее любить и жениться только на ней, и она ни с кем дружить не будет,  а будет ждать его. И вот, чтобы закрепить свою клятву верности, они приходили сюда вот, к воротам, становились на коленях, целовали эту икону Божьей матери и клялись в верности. Но не всегда, конечно, эта клятва соблюдалась, в жизни всякое бывало.

Ну, обычно собиралась вся деревня и провожали, кто докуда. Кто крепче любит, тот дольше провожает. Парни уходили, всё. В отпуска не отпускали тогда, и парни четыре года, они ни с кем. Ну, а девушки, в большинстве случаев, конечно, если они были одногодки, то девушки, конечно, выходили, потому что двадцать один  год плюс четыре – это двадцать пять, уже старая девка. Да. Поэтому ждать было и опасно. В том смысле, что можно было и остаться старой девкой.

Ну, дарили памятное что-то, какие-то вещи. Это платок, ещё что-нибудь, крест, икону на грудь… Такие были подарки.

Родители тоже также. Конечно, перед отправкой собирали родственников, угощение было, собирались, весь вечер гуляли, плакали, сплошной плач был. Причитали мать, сестра, а если женатый – жена. Девушке нельзя было причитать, и она… Это ведь сейчас девушки к парням ходят на проводы и садятся за стол, а тогда не положено было. Только родственники. И она где-то, может быть, ходит около дома, она не имела права всходить даже. Или, уж если заходят, они стоят где-то там, в двери.

Сообщ. Волков Павел Илларионович, 1917 г.р.   

 с. Хохлома.

В Хохломе существуют некоторые традиции, которых стараются придерживаться все призывники и их родственники.

Первая традиция – это застолье, прощальный ужин для друзей и родственников призывника. Гости веселятся, пляшут, поют частушки, песни. Традиционной является песня «Как родная меня мать провожала».

Здесь же, за столом, родители достают нераспечатанную бутылку шампанского и предлагают гостям расписаться на этикетке в залог того, что все снова соберутся по возвращении призывника. Это вторая традиция.

Третья традиция состоит в том, что родители завязывают на шее сына платочек – узелок на счастье, а затем гости к этому платочку привязывают свои носовые платочки по очереди один к другому, пока не образуется длинная лента со множеством узелков, соединяющих платочки. Ещё один платочек крепко-накрепко привязывается к дому в знак того, что отсюда ушел призывник.

По дороге из Хохломы призывник сам вешает платочек на встретившуюся по пути берёзу, а по возвращении домой из армии снимает его. Очень важно привязать платочек как можно крепче, так как сорвавшийся платок – плохая примета.

Платочки на проводы полагается иметь светлые, яркие, тогда у солдата и жизнь в армии будет светлая, без горестей и печалей.

Сообщ. Смолина Марина, 1987 г.р.                                          

 

 

  

Во субботу день ненастный,

Нельзя в поле, нельзя в поле работать,

Нельзя в поле работать.

Ни боронить, ни пахать,

Эх, ни боронить, ни пахать.

В поле пашинка сырая,

Яровое, яровое в поле зелено,

Яровое в поле зелено.

Прощайте, девки, прощайте, бабы,

Угоняют, угоняют нас от вас,

Угоняют нас от вас.

На ту сторону далёку,

На злосчастный, эх, да на Кавказ.

На Кавказе люди злые,

Не воротимся,

Эх, не воротимся назад.

Записана от семейного ансамбля Завиваевых, с. Островское Княгининского р-на, 22.05.1971 г. Гусаровой Т.В.

 

Да провожает отец свово сына,

Да во солдаты служить провожает.

Да во солдаты служить провожает.

Да как перва плачет да рыдает,

Да как перва плачет да рыдает -

Да провожает матушка родная.

Да провожает матушка родная,

Да как вторая бежит молодая,

Да как вторая бежит молодая -  

Да провожала сестрица родная.

Да провожала сестрица родная,

Да как и третия несчастна плакат /плачет/.

Да как и третия несчастна плакат -

Да провожает жена молодая.

Да провожает жена молодая.

Да я, мальчишка, на то слёзно плакал.

Да я, мальчишка, да слёзно плакал,

Да с полустанка мальчик воротился.

Да с полустанка мальчик воротился,

Да с отцом, с матерью наспех простился.

Да с отцом, с матерью наспех простился,

Да с молодою женою забылся.

Записана от участников фольклорного ансамбля, с. р-на, с. Водоватово Арзамасского р-на в июле 1978 г. Чивикиной Е.М.

 

Э, берёзынька белая, что ж ты рано расцвела?

Этой порой -времечком мать, мать сыночка родила.

В этой пору-време да мать-то сына родила.

Эх, воспоила, да вскормила, да на, на ноженьки сподняла.

Вспоила, вскормила, на, на ноженьки сподняла.

Поднявши на ноженьки, да во-, во солдаты собрала.

Э, ох, в солдаты-солдатушки да на, на чужую строну.

Эх, в солдаты, в солдатушки, на чужую сторону.

Эх, да чужая сторонушка да без ветра сушит-крушит.

Э, чужая сторонушка, мол,  без веру сушит-крушит,

А злые командирушки да без вины журят-бранят.

Ох, злые командирушки без вины журят-бранят.

Эх, погляди-ка, мамынька, ват,  как я буду разъезжать.

Эх, погляди-ка, мамынька, как я буду разъезжать.

Дитё моё милая, ва-, воротись давай назад.

А дитё моё милая, воротись давай назад.

Эх, рад бы воротился я, да то-, тольке ль воля не моя.

Рад бы воротился я, тольке ль воля не моя.

Э, да воля, воля, волюшка, во-, воля белого царя.

Записана от Тихоновой Евдокии Васильевны, 1912 г.р., с. Левино Навашинского р-на, в августе 1994 г. Грановской Н.П.

 

Ой да ты калинушка, ой, да размалинушка,

Ой да ты не стой, не стой на горе крутой.

Ой да ты не стой, не стой на горе крутой,

Ой да не спускай листья во синё моря.

Ой да во синё моря корабель плывет,

Ой да корабель плывет и волна всё ревет.

Ой да как на том корабле два полка ли солдат,

Ой, да два полка ли солдат, молода-ты ребят.

Ой да как один солдат богу молится,

Богу молится, домой про-, эй, просится.

Ой да ты фицер молодой, утпусти домой,

Ой да утпусти домой к жене молодой.

Отпусти меня домой к жене молодой,

А к жене молодой, к малым детушкам.

Записана от Сысуевой Галины Павловны,1931 г.р., д. Шилокша Кулебкского р-на, 11.08.1994 г. Гусаровой Т.В.