ИННА БАРСОВА

 

МУЗЫКА. СЛОВО. БЕЗМОЛВИЕ[1]

 

[165]

 

Слово безмолвие, скрыто присутствующее в теме нашей конферен­ции, уже произнесено о. Георгием Чистяковым. Я продолжу эту тему, хотя пойду своей тропой. Мне очень хотелось бы, чтобы сего­дня звучала музыка. Ведь Александр Викторович Михайлов был не толь­ко филологом, но и музыкантом. Мой словесный текст продлится лишь не­сколько минут[2]; продолжением его могла бы стать музыка, записанная в партитуре, внешне — музыка безмолвная. Итак, музыка, слово, безмолвие.

Как и звук, тишина в музыке имеют в нотной записи свои особые знаки. Важнейший из них — пауза. Но что есть пауза? Определения музыкальных словарей чем ближе к нам, тем неуклоннее стремятся к точности, так час­то граничащей с сухостью. В русском «Музыкальном энциклопедическом словаре» (1990) мы читаем: «Пауза — длящийся определенное время пе­рерыв в звучании одного, нескольких или всех голосов музыкального произведения»[3]. «Длящийся... перерыв»! Коряво, лишено выразительно­сти и по сути неверно!

Но попробуем двигаться ретроспективно. Вот «Карманный музыкаль­ный словарь», пересмотренный и дополненный князем В. Ф. Одоевским (1882): «Pause, знак молчания»[4].

Немецкий лексикограф Иоганнес Вальтер в книге «Musikalisches Lexikon...» (1732) дает такое определение: «Pause: eine Ruhe, Stillhalten in der Musik» («Пауза — покой, остановка в музыке»)[5].

 

[166]

 

Немецкий педагог Адам Гумпельцхаймер в трактате «Compendium Musicae» с параллельными латинским и немецким текстами (1632) воп­рошает: «Quae dicitur Figura Silentij? Pausa» («Как называется фигура молчания? Пауза»[6].

Обратим внимание, как нарастает насыщенность смысла паузы при движении в глубь времен! Вот еще одно определение, которое дал ис­панский монах-доминиканец Томас де Санта Мария в трактате 1565 г.: «Pausa — Guardator del Silentio» («Пауза — хранитель молчания»)[7]. Вот оно — самое сокровенное! Невольно вспоминается фреска «Св. Доминик», выполненная Фра Бартоломмео в монастыре Сан-Марко во Флоренции (доминиканец Фра Бартоломмео умер в 1517 г.). Св. Доминик изображен приложившим палец к сомкнутым губам. Что это? Призыв к безмолвной молитве или предостережение?

«О тишине, царящей в Ассизи, можно было бы написать целый трак­тат. Тишина — суть Ассизи и его духовная архитектура. Она запечатле­на в романском камне, она выражена в облике церквей и людей, она наполняет духом покоя и мудрости все улицы, площади и дома. Трудно сказать, царила ли эта тишина в Ассизи еще до прихода святого Францис­ка, или же это он ее сотворил, запечатлел в молитве по образу своей души. Ассизи, несомненно, самое тихое место в мире, а его обитатели — самые тихие люди на этой земле... Местные жители кажутся одним из аккордов молчания, а его венец — звон колоколов, созывающих на мо­литву „Ангел Господень" (Angelus). Ассизские колокола не нарушают ти­шины, они — ее часть»[8].

Ныне живут на европейском континенте композиторы, для которых драгоценна именно эта миссия паузы — хранить безмолвие. Это не Эрвин Шульхоф, написавший в 1919 г. фортепианную пьесу «In futurum», состоящую из одних тщательно выписанных на нотоносце пауз (см. при­мер 1 на с. 167).

Это и не Кейдж с его эпатирующим опусом «4"33"». Это — носители другого, почти сакрального отношения к безмолвию в музыке. Этим даром обладают немногие, в том числе киевлянин Валентин Сильвестров, ленин­градец Александр Кнайфель, тбилисец Гия Канчели. Речь пойдет именно о Гии Канчели, но не о семи его симфониях, где действительно есть «тихая музыка» и оглушительные паузы, а о цикле его пьес для камерного оркестра и голоса либо инструмента, написанных в 90-е гг. XX века. Они называют­ся: «Утренние молитвы», «Дневные молитвы», «Вечерние молитвы», «Ноч­ные молитвы». К ним примыкают композиции «Exil» и «Abii ne viderem».

 

[167]

 

 

[168]

 

Безмолвие — лоно этих композиций. Паузы часто безмерны. Они обо­значаются в партитуре не только обычными знаками, не только давно знакомой ферматой, не только запятой, но и цифрами секундомера для дирижера. И даже прерываясь взрывами fortissimo, безмолвие тотчас, словно крылом, покрывает яркость звучности. Молчание — не всегда абсолютно, часто оно принимает облик самой природы: это — биение сердца, либо сверкнувший луч звезды, либо трепет воздуха («Дневные молитвы»; см. пример 2 на с. 169-170).

Почти все молитвы Гии Канчели имеют эпиграфы на латинском язы­ке. Как правило — это строки псалмов. В «Утренних» и «Дневных молит­вах» слово из эпиграфа проникает в сочинение и становится одним из голосов музыки, завершая ее.

Одна из композиций называется «Adii ne viderem» («Я ушел, чтобы не видеть»). Заголовок многозначен. Его можно истолковать как выражение боли и ужаса человека, решившегося на бегство из родного края. Именно так понимает его автор буклета на компакт-диске (напомним, что в нача­ле 90-х гг. Канчели эмигрировал в Германию). Не отвергая этой трактовки, сам композитор дописал в буклете несколько собственных строк. Они ка­саются только музыки и потому особенно ценны для нас. Оставляя латин­ские слова, то есть слово вне пространства композиции, в названии, он бережно соединяет музыку и безмолвие.

«Недавно, — писал Гия Канчели, — я услышал одно суждение, которое показалось мне исключительно метким: „В то время как искусства всех видов стараются убедить, музыка хочет нас ошеломить, захватить нас непосредственно". Феномен музыки, действительно обладает этим редким свойством, хотя обычно меня больше всего очаровывает таинственная тишина, которая предшествует возникновению звука. Так же и тишина, которая следует за миром звуков, может восприниматься, как музыка.

В рамках моих скромных возможностей рискнул я коснуться в пьесе „Abii ne viderem" этой трудной области. Сказать об этой композиции не­что большее мне трудно, так как в каждом из нас живут совсем личные эмоции и каждый из нас стремится запечатлеть это на свой лад. Из му­зыки возникает тишина, и иногда сама тишина становится музыкой. Моя мечта — достигнуть подобной тишины»[9]. Состав «Abii ne viderem» распо­лагает к поискам этого балансирования между звуком и тишиной: струн­ный альт-solo, фортепиано, бас-гитара и струнный оркестр.

Но вернемся к А. В. Михайлову. Интересовала ли его тема безмолвия? В статье «Отказ и отступление. Пространство молчания в произведениях Антона Веберна» Александр Викторович изложил свое понимание молча­ния с человеческой позиции и на уровне культуры. В предварительном варианте к ней он написал знаменательные слова: «<...> перед лицом

 

[169]

 

 

[170]

 

 

всего творящегося вокруг наиболее уместно держать рот закрытым, молчать от бессилия, пропитываясь чувством ужаса. Умолчание здесь связано с молчанием как новым явлением языка культуры»[10].

 

[171]

 

Сравнивая столь непохожие вещи, как безмолвие Веберна и безмолвие Канчели, решимся все же сблизить их. Александр Викторович, по всей вероятности, распространял свое понимание ситуации на весь XX век[11]. Но нельзя не обратить внимание на то, что «Abii ne viderem» Гии Канчели и рассуждения Александра Викторовича возникли синхронно: музыкаль­ное сочинение в 1992 г., а статья в 1993-м. Поэтому мы рискнем закон­чить словами А. Михайлова об А. Веберне: «Эта музыка думает за себя и за историю»[12]. Говоря же об искусстве музыки в целом, не могу вновь не вернуться к паузе: это не косноязычие энциклопедического словаря, но чистое слово Александра Викторовича: «Все то позитивное, что спо­собен сказать человек, то есть оркестр внутри разворачиваемого и по­рученного ему смысла, — это ничто по сравнению с тем языком самой сути, который нам недоступен: в паузе должно прозвучать — неслыш­но, — это недоступное иное»[13].

 

 

 

 

---