Темой нашей работы является мельничное дело в Шуе XVII в. Вопрос этот ранее практически не изучался, и кроме кратких заметок в работах шуйских краеведов (прежде всего, В.А. Борисова), историографического материала в нашем распоряжении не имеется. Вообще, мельничное дело в России XV-XVII вв., несмотря на несомненную важность оценки различных аспектов функционирования мельниц для изучения процесса обработки сельскохозяйственного сырья в этот период, изучено явно недостаточно.[1] Поэтому в нашем исследовании мы будем, прежде всего, отталкиваться от документального материала. К сожалению, значительная часть архива Шуйской земской избы, целиком оказавшегося в руках В.А. Борисова, ныне разбросана по архивам Москвы и Петербурга. Однако на основании материалов, опубликованных им в печати, документов из его коллекции, сохранившихся в ГАИО,[2] а также описаний актов его московской и петербургской коллекций[3] мы  можем воссоздать достаточно полную картину жизнедеятельности шуйского посада XVII в., связанной с работой мельниц.

В нашей работе мы рассмотрим как ход борьбы шуйского посада за мельницы с представителями внешнего мира, так и некоторые технологические аспекты производства на них. Изучение этих процессов позволит оценить важность мельниц в экономической жизни посада и проследить направление социально-экономических процессов XVII – начала XVIII вв. на материале противостояния посада и внешнего мира за право их эксплуатации, а также функционирования этих промышленных объектов.

По жалованной грамоте царя Ивана Васильевича IV от 20 сентября 1575 г. шуянам были предоставлены значительные земельные угодья под посадом «на новые дворы и животине на выпуск». В числе этих земель шуяне получили также «в угодья мельницу… середь посаду на реке на Тезе, на одной плотине с оброчною мельницею».[4] Пожалование было подтверждено грамотой царя Федора Ивановича от 30 сентября 1684 г. В начале XVIII в. в специальной сказке о мельницах шуяне отмечали, что «строены те мелницы… шуяны посацкими людми издавных лет…, а что тому годов… не упомним».[5] Однако из текста жалованной грамоты следует, что одна мельница ко времени ее выдачи была уже «изоброчена». А вот вторая, вероятно, появилась незадолго до выдачи грамоты и в оброк не попала, оказавшись в числе «угодных земель», выделенных шуянам. По мнению Г.Е. Кочина, широкое распространение водяных мельниц на территории Северо-Восточной Руси характерно для конца XV в. Причем наряду с частновладельческими мельницами появляются и крестьянские (в нашем случае – посадские) мельницы.[6] Отталкиваясь от этого факта, а также от того, что в конце XIV в. Шуя была «небольшим феодальным центром» (очевидно, не нуждавшимся в мельнице),[7] строительство первой посадской мельницы скорее следует отнести к первой половине XVI в.

Весьма характерно, что первое упоминание шуйских мельниц связано с тяжбой шуйского посада и соседских помещиков, случившейся на рубеже XVI-XVII вв. Дети боярские Моисей Кашинцев и Бражник Кайсаров с племянниками И.Т. и П.Т. Кайсаровыми силой захватили угодья, пожалованные шуянам по грамоте 1575 г. В том числе Кашинцев «насилством» завладел и мельницей. Захватчиками было подано «ложное челобитье» (1600/01 г.), судя по всему, обосновывавшее их права на посадские угодья. Экономическая жизнь посада потерпела серьезный удар. В ответной челобитной по этому делу шуяне рисуют картину, из которой выясняется, что им «без выпускной земли прожити не мочно». Однако в результате разбирательства 13 июля 1606 г. шуянам была выдана жалованная грамота царя Василия Ивановича Шуйского, возвращавшая посаду все «выпускные земли» с мельницей.[8] Однако в ходе Смутного времени, в связи с тяжелым финансовым положением «государевой казны» была изоброчена и вторая мельница: в 1611/12 г. кн. Д.М. Пожарский «с товырыщи» в связи с «литовским разореньем» пожаловали шуян, освободив их от выплаты «денежных всяких доходов и перевозных и с мельниц (курсив наш – Е.Б.) оброчных денег».[9]

Имеются сведения о намерении взять «на откуп» шуйские мельницы и перевоз (находившийся с ними в одной «оброчной статье») еще в конце 1620-х гг.: 17 сентября 1628 г. шуйскому воеводе Д.М. Овцыну была дана царская грамота об отдаче мельниц и перевоза на откуп кадашевцу Андрею Дмитриевичу.[10] Подробности дела нам, к сожалению, не известны.[11] Однако с уверенностью можно заключить, что эти «оброчные статьи» остались во владении шуйского посада: имеются ежегодные расписки приказных дьяков Галицкой четверти  о приеме в государеву казну «з дву мелниц и с перевозу оброчных денег» за 1621-1634 гг.[12] Размер оброка был невелик (12 р. 12 ал. с мельниц и 4 р. 12 ал. 2 д. с перевоза).[13] Это вероятно и подвигло казну на сдачу этих оброчных статей «на откуп» постороннему лицу (естественно, со значительным увеличением оброка). Но в тот момент шуяне сумели отстоять свои права. Вероятно, главным препятствием стало то, что одна из мельниц была «угодной», а не оброчной, хотя казна и взимала оброк «з дву мельниц». Лишь одна расписка, наиболее поздняя (20 ноября 1641 г.), отмечает в качестве оброчной статьи одну мельницу.[14] Подобное положение дел было подтверждено в писцовом описании Шуи, составленном в конце 1620-х гг. Писцом А.И. Вековым упомянуты две двужерновые мельницы, «одна мельница дана посадцким людем по государевой жалованной грамоте, а другою мельницею шуяне посацкие люди владеют из оброку».[15]

Следующая атака на шуйские мельницы получилась гораздо более чувствительной. В 1649/50 г. тяглец мясницкой полусотни, С.И. Брусенин бил челом о сдаче ему на откуп шуйской оброчной мельницы и перевоза на пять лет «бес перекупки» с наддачей оброка до 20 р. 30 ал. 4 д. Просьба Брусенина была исполнена, но в том же году шуйский земский староста Иван Несмеянов и посадские люди  подали встречную челобитную, в которой ссылались на прежние жалованные грамоты, согласно которым половина перевоза и мельница числилась «в угодье у них (шуян – Е.Б.)», а с оброчных статей они «платят… оброк истари и до разоренья», причем откупщиков этих статей доселе «не бывало». Шуяне отмечали, что «строенье та де их мельница и перевоз их посадцких людей», а также утверждали, что «оприч тех мелниц у них никаких промыслов иных нет, город малолюдной, скудной» и просили не отдавать мельницу с перевозом на откуп Брусенину. Положенную им наддачу они согласны были включить в оброк. 6 сентября 1650 г. шуйскому воеводе была прислана царская грамота, удовлетворявшая просьбу шуян – оброчные статьи вновь  передавались им (с 1 сентября) с условием, что к оброку «сверх откупщиковой наддачи» будет прибавлено 2 р. (таким образом, оброк увеличивался до 23 р. 4 д.).[16] Брусенин так  и не появился в Шуе к 11-му сентября «к отказу к той шуйской мелницы и перевозу». Вместо него «откупную грамоту положил в съезжей избе» человек Г.И. Кайсарова, Ивашко Мерин, а сам Брусенин «ко вводу не бывал». Таким образом, откупщик потерял преимущество перед посадом. 24-го сентября шуйский воевода прислал поручную запись в платеже шуянами новоположенного оброка.

Однако этим дело не закончилось. Вскоре Брусенин вновь бил челом о сдаче ему на откуп мельницы и перевоза, посулив еще 5 р. наддачи, «а с старым всего» 9 р. Просьба была удовлетворена, но грамота не была даже «отпущена» в Шую, когда новый земский староста И.Ф. Скомлевский подал встречную челобитную, в которой просил не отменять прежнее решение, обещая «оброку… на год имат по чему» государь укажет. Скомлевский отмечал, что в случае откупа мельниц «государевой кабацкой казне поруха будет большая», так как шуяне «всякие запасы на той мельнице мелют на твой государев кабак». Он просил оставить мельницы за шуянами, чтобы кабацким сборщикам «с шуйскими кабацкими запасы» и «посадцким людям, которые держат хлебной калашной промыслы мимо тех мелниц по сторонам не ездит и без промыслов и от напрасных продаж (в результате кабацкого недобора – Е.Б.) вконец не погинут».[17] В другой челобитной, отправленной в Москву в тот же период, шуйские посадские люди  уже принимали и новую наддачу  Брусенина, соглашаясь увеличить прежний оброк (20 р. 30 ал. 4 д.) еще на 5 р. Кроме того, они утверждали, что Брусенин является дворником Василия и Максима Кайсаровых, а оброчные статьи откупает «своим имянем» на своих помещиков. В связи с этим челобитчики ссылаясь на Соборное Уложение, по которому «боярским крестьянем на откупах ничево не держати».[18]

По этим челобитным еще даже не было принято решения, а 19 ноября 1650 г. уже поступила встречная челобитная Брусенина, в которой последний утверждал, что «преж сего держали ту мелницу и перевоз те шуяне многие годы, а прибыли нам (государю – Е.Б.) не учинили, толко тою прибылью сами корыстовалися и держали ту прибыл на всякия свои мирские росходы». Кроме того, Брусенин сверх прежней наддачи положил еще 2 р. и новая наддача увеличилась до 11 р. Он просил дать ему о мельнице и перевозе с шуянами «очную ставку и торг». Очная ставка была дана в приказе Галицкой Четверти. На этой очной ставке была подана еще одна челобитная, автором которой был другой тяглец мясницкой полусотни, Ф.М. Щепоткин. Он «наддавал» сверх оброка, обещанного Брусениным (25 р.) целых 15 р., что в итоге давало сумму годового оброка  в 40 р. В итоге обоим «сторонним людям» в сдаче шуйских оброчных статей было отказано, зато положенная ими наддача включена в оброк, причем прибавлена не к новой наддаче (20 р. 30 ал. 4 д.), от которой отталкивались откупщики, а к сумме оброка, положенной уже сверх ее по первому ответному челобитью шуян (23 р. 4 д.). «Наддача» также была насчитана с надбавкой: Ф.М. Щепоткин «наддал» в общей сложности 20 р., но сложение последней наддачи Брусенина (7 р.) и наддачи Щепоткина (15 р.) дало сумму 22 р. Кроме того, на посад были возложены еще и судебные пошлины (1 р. 3 ал. 2 д.) и в общей сложности  сумма годового оброка возросла до 46 р. 4 ал., то есть почти втрое по сравнению с прежней.[19] Для окончательного решения дела шуяне были вынуждены подать «подписную челобитную», в которой принимали установленный на «очной ставке и торге» размер оброка. Грамота об оставлении за шуянами их оброчных статей была выдана шуйскому воеводе 29 ноября 1650 г.[20] Впрочем, противостояние Брусенина и шуйского посада  вскоре получило развитие. 26 июля 1653 г. М.Г. Кайсаров в Шуе объявил государеву грамоту, согласно которой по челобитью Брусенина  велено было доправить на «посацких лучших людишках» 44 р. «без суда и без сыску» и отдать их челобитчику. Кайсаров немедленно принялся исполнять повеление, хотя Брусенин «умер тому третей год».[21] Хотя подробности иска неизвестны, очевидна связь его с делом о «перекупке» шуйской мельницы и перевоза  (он не мог появиться позднее смерти истца, наступившей вскоре после окончания этого дела). Не исключено, что речь шла о «проторях и убытках» Брусенина по этому делу, хотя скорее это был параллельный иск, затруднявший посаду тяжбу по делу о мельницах.[22]

Объясняя действия казны в ходе этого дела, можно предполагать, что посад изначально имел приоритет при откупе оброчных статей (как их прежний владелец, более надежный плательщик и тяглец, связанный с ними в силу других тягловых статей). На все эти обстоятельства шуяне и указывали в своих челобитных. С другой стороны, главной целью казны было предельное повышение оброка и именно на это были направлены все ее действия, включая «торг» заинтересованных сторон в приказе Галицкой четверти. Характерна помета думного дьяка Ивана Гавренева на челобитной Щепоткина, что оброчные статьи можно ему отдать «из наддачи или ту наддачу положит на посад». Можно остановиться также и на фигуре самого Брусенина. Несомненна его связь с семейством Кайсаровых, которое и выступали его представителями в шуйском посаде по делу об откупе мельницы. Каким образом «мясницкой полусотни тяглец» был связан с шуйскими помещиками – непонятно. В одной из челобитных шуяне утверждали, что он был «дворником» и даже «боярским крестьянином» Кайсаровых, но доказательств этому не предоставили (вероятно, поэтому упомянутая челобитная в деле и не фигурировала). Очевидно, доля истины в утверждениях шуян имелась, но ко времени дела о мельничной перекупке Брусенин был вполне самостоятельным юридическим лицом. Однако в ходе дела шуйские помещики выступали его контрагентами, что наводит на определенные размышления о сохранившихся между ними личных связях. Возможно, инициатива в данном случае принадлежала именно помещикам, так что Брусенин выступал в роли не просто «стороннего лица», а промежуточного звена в конфликте посада с соседними землевладельцами.

В следующем случае мельничную перекупку планировал уже непосредственно помещик, земли которого «сходились» с посадскими – А.А. Мещеринов. Кроме «соседских пакостей» (потравы хлеба, убой скотины) на посадских землях, Мещеринов решил завладеть оброчными статьями посада. В 1666/7 г. он бил челом на шуян, сообщая, что они самовольно поставили третью мельницу на протоке. Мещеринов просил отдать ему все три мельницы и перевоз в оброк на 10 лет, причем наддавал к старому оброку 57 р. Несмотря на то, что прежняя грамота устанавливала владение шуян оброчными статьями «вечно беспереоброчно бес перекупки», Мещеринову вскоре была выдана жалованная грамота, по которой шуйские оброчные статьи были  отданы ему на откуп на 10 лет. Однако вступить во владение мельницами ему не удалось. По царской грамоте мельницы было велено «переписать и оценить лутчим людям», но шуяне просто бойкотировали это требование. Ведь таким образом нарушались их права не только на «бесперекупочное» владение оброчной мельницей, но и на угодные земли, пожалованные еще Иваном IV. Шуяне «положили» жалованную грамоту В.И. Шуйского, устанавливающую их права на эти земли  и подали ряд встречных челобитных на Мещеринова. Грамота о сдаче Мещеринову оброчных статей появилась в Шуе 12 октября 1666 г., а уже после 21 октября земский староста и шуяне подали первую встречную челобитную.[23]

В ходе разбирательства таких челобитных было подано несколько. Все они относятся к осени 1666 г. Главным аргументом шуян служили жалованные грамоты царей Ивана Васильевича IV, Василия Ивановича и Михаила Федоровича, устанавливавшие одну мельницу и половину перевоза в угодном владении посада. Кроме того, первоначально шуяне пытались скрыть факт появления «третьего жернова» на угодной мельнице, который и послужил основанием для сообщения Мещеринова о постройке третьей мельницы. Характерно, что в одной из челобитных шуяне невольно проговариваются об истинном положении дел: они объявляют ложным утверждение Мещеринова, что посадские люди «поставили тут же на протоке (у мельниц – Е.Б.) прибылые жернова не бив челом» государю. Помещик, как мы видели, упоминал не о «прибылых жерновах», а о третьей мельнице, так что сообщая о прибылых жерновах, авторы челобитной имеют в виду реальное положение дел, которое они весьма неумело пытаются скрыть.[24] Позднее они признали очевидный факт, отмечая, что у них «третие мелницы нет, построены третие жерновы в угодной мельнице в одном анбаре, за одною плотиною». Однако, даже признав этот факт, шуяне просили «не имат большой наддачи» с угодной мельницы, а брать оброк по старым жалованным грамотам только с оброчной мельницы.[25] При этом они отмечали, что Мещеринов бил на них челом «мстя недружбу нам по соседству» и жаловались, что помещик хочет их «разорит и бес промыслишков зделат». По их словам, мельница необходима им для  «промыслишков свих хлебных и колачных».[26] Дело было доложено государю и решено в пользу посадских людей, но при этом наддача, положенная Мещериновым, была включена в оброк «потому что у них объявились на тех мелницах пятые жернова» (всего новый оброк составлял 103 р. 9 ал. 4,5 д.).

Положительное решение дела стоило шуянам немалых финансовых затрат: сохранилась челобитная земского старосты И.Г. Постникова с просьбой как можно быстрее «учинить милостивый указ» по итогам дела «чтоб нам… волочас за тем делом зде на Москве голодною смертью не померет… и вконец не погинут».[27] Итоговый указ о владении шуянами мельниц «без перекупки»  был отослан в Шую воеводе И.И. Боркову 30 октября 1667 г.[28] Позднее, в 1670 г. (грамота отправлена в Шую 26 января) «вечное бесперекупочное владение» было заменено на десятилетний срок.[29] Вероятно, именно по этому поводу осенью 1677 г. шуйским земским старостой царю Федору Алексеевичу было подана челобитная о выдаче новой грамоты о «вечном бесперекупочном владении» оброчными статьями, по которой 18 октября 1677 г. была выдана государева грамота, установившая владение мельницей «из того оброку вечно без перекупу».[30] Она была подтверждена 25 июня 1683 г.[31]

Итак, шуяне вновь выиграли дело о сдаче на оброк стороннему лицу их оброчных статей, но за самовольно поставленный жернов получили более чем двукратное  увеличение оброка. Судя по всему, удачный исход дела стоил им немалых материальных издержек.[32] Можно предположить, что стремление подорвать финансовое благополучие посада явилось движущей силой иска Мещеринова – вряд ли он рассчитывал на откуп обоих мельниц и перевоза, хорошо понимая, что половина перевоза и мельница являются «угодными землями» посада. Скорее всего, он стремился нанести ненавистным соседям серьезный финансовый урон, в чем и преуспел.

Следующая попытка «мельничного откупа» состоялась через два десятка лет. Она, как и предыдущая, стала результатом длительного конфликта шуйского посада с местными помещиками, только причина его на сей раз была гораздо более серьезной. Л.П. и В.П. Кругликовы, владельцы с. Маркова, а также А.А. Голицын и М.И. Куракин, владельцы Холуйской слободы, неоднократно пытались построить свою мельницу на р. Тезе, под своими поместными владениями. Однако все их попытки пресекались посадским миром, вследствие того, что построенные мельницы нарушали «струговой ход» по р. Тезе. Это приводило к резкому уменьшению транспортного и торгового значения Шуи, что в итоге оборачивалось серьезными убытками «государевой казне» вследствие недобора таможенных пошлин. Поэтому власти неоднократно санкционировали разрушение  «новопостроенных мельниц», выдавая шуянам грамоты с запрещением застраивать берега р. Тезы мельницами. Однако это не останавливало марковских и холуйских вотчинников.

В.П. Кругликов начал постройку мельницы еще в 1684/85 г. Шуйский таможенный голова немедленно сообщил, что «как ту мелницу он Василей построил, и на той де реке Тезе всяких чинов торговым людем в Шую… и в иные городы с товаром стругового ходу не будет и оттого де у них в Шуе в таможне… казне будет недобор». В ответ была послана грамота с велением Кругликову не строить мельницы до государева указа.[33] К тому времени дело уже разбиралось в Москве. Именно к этому периоду относится недатированное письмо земскому старосте Т.Ф. Дырину шуян, посланных в Москву для разбирательства.[34] Они сообщили, что в Шую послана грамота из приказа Большой Казны «и вам бы против той грамоты бити челом… не оплошно», а они подали челобитную о «новом Васильеве мельничном строении» в приказ Малой России. Также упоминается, что Кругликов бил челом «о наших мельницах, а наддачи написал… пять рублев, чтоб ему в тех мельницах дать с ними торг». Посыльные подали встречную челобитную на основе прежних жалованных грамот, а другую такую же челобитную подали «на двор» думному дьяку Е.И. Украинцеву[35] «и он рекся до нас милость свою показать». При этом они отмечали, что «на Москве даром дела не делают».[36] В конце письма упоминается, что Кругликова на допросе в приказе «винят» в постройке мельницы без царской грамоты.[37] В этот период шуяне развили бурную деятельность по делу. Верный таможенный голова Б. Селиверстов подал отписку о сложении с себя ответственности по поводу таможенного недобора, который может произойти от постройки кругликовской мельницы. Им удалось добиться также поддержки крестьян соседних вотчин, не заинтересованных в появлении мельницы в с. Маркове. По этому поводу шуяне подали челобитную о расследовании с привлечением крестьян Шуйского, Суздальского и Владимирского уездов о струговом ходе по р. Тезе.[38]

На допросе в приказе Большой Казны Кругликов утверждал, что «стругового де ходу изстари по реке Тезе не бывало» и постройка мельницы его нарушить не может, потому что она «зделана будет с струговым проходом». Надо сказать, что продолжения дело об откупе мельниц  не получило. Трудно сказать, надеялся ли Кругликов всерьез откупить посадские мельницы, или эта челобитная имела целью затруднение решения по делу о постройке им мельниц на р. Тезе. Странной выглядит небольшая сумма «наддачи» (особенно по сравнению с предыдущими попытками откупа), что и наводит на мысль о несерьезности этого иска Кругликова. Если же исходить из стремления запутать дело и нанести убытки шуянам, то Кругликову это вполне удалось (недаром шуяне отмечают, что «на Москве даром дела не делают»). Судя по всему, первоначально решение по делу о постройке Кругликовым мельниц было принято в его пользу. Письмо шуян из Москвы, судя по всему, относится к осени 1685 г. Грамота, о которой они упоминают, несомненно содержала положительное для Кругликова решение (почему они и просят о встречном челобитье). В результате этого шуяне вынуждены были пойти обходными путями, обратившись в приказ Малой России (к делу не имеющий никакого отношения) и лично влиятельному дьяку Е.И. Украинцеву.  

Однако для пересмотра дела потребовался целый год. Лишь в июле 1686 г. была выдана царская грамота о новом большом повальном обыске «оприч… родственников и друзей и хлебоязцев» Кругликова.[39] Упоминание в этой грамоте о «прежней» предполагает, что предыдущий обыск оказался успешным для Кругликова. Но в 1685/86 г. случился серьезный недобор таможенных пошлин (160 р. 13 ал.) по сравнению с предыдущим годом, и дело получило продолжение. Шуяне объясняли этот недобор тем, что «с Макарьевской ярмонки и из Нижняго и из иных понизовых городов тою рекою Тезою с солью и с иным  товарам в Шую приходу не было… за той новопостроенною Васильевою мельницею». 22 июня 1686 г. шуйским подьячим Г. Манатеиным по царской грамоте из приказа Большой Казны был произведен досмотр построенной Кругликовым мельницы и сделана ее опись, после чего работа мельницы была приостановлена.[40] 25 июня шуйскому воеводе Ф.И. Пивову была направлена грамота о производстве обыска о том, может ли прекратиться струговой ход по р. Тезе, если на ней будет построена мельница.[41]

После этого был произведен новый обыск. 910 человек из прилежащих к р. Тезе на расстоянии 20 верст селений из четырех уездов (Шуйского, Суздальского, Владимирского и Юрьев-Польского) показали, что на Тезе «от Шуи города вниз до реки Клязьмы исстари мелниц не бывало и исстари струговой ход», а при воротах на плотине, которые сделаны Кругликовым «будет отмелье и струговой ход переймет».[42] По результатам этого обыска шуяне били челом об указе по поводу «насилной мелницы» Кругликова (16 октября 1686 г.).[43] 28 октября В.В. Голицын  указал дать шуянам государеву грамоту о положительном решении дела,[44] а Кругликову был дан срок до 1 марта 1687 г. для слома мельницы.[45] 5 ноября ему было запрещено строить на р. Тезе мельницы и делать езы, чтобы не запирать стругового хода по реке.[46] При этом недоборные таможенные деньги было велено доправить в вотчине Кругликова на его людях и крестьянах.[47] Следовательно, оно так и велось в двух приказах: кроме вышеупомянутой грамоты из приказа Большой Казны, шуянам были даны «две грамоты ис приказу Малыя России с прочетом, что на реке Тезе ниже Шуи» Кругликову «и  иным никоторым помещиком и вотчиником мелниц и прудов и плоты не строит».[48] Таким образом, тактика, избранная шуянами, имела успех.

В марте 1687 г. шуйскому воеводе была направлена грамота о снесении мельницы, построенной Кругликовым.[49] 5 апреля шуйский губной целовальник Марчко Ульянов, посланный с приставом, владимирскими стрельцами и понятыми для сноса этой мельницы, сообщил, что люди Кругликова и староста, выслушав царскую грамоту, просили отсрочить исполнение указа до 20 апреля.[50] Однако и после этого марковские крестьяне не смирились: когда приказной подьячий с приставом и владимирскими стрельцами 8 апреля 1687 г. прибыл в с. Марково для слома мельницы, вооруженные крестьяне «володимерских стрелцов десятника били и в воду метали и ломы железные и топоры у стрелцов и лутку (лодку – Е.Б.), на которой приезжали», отстояв мельницу. Привезенную же государеву грамоту они называли «воровской».[51] В июле в Марково был направлен подъячий Приказа Большой казны, Алексей Бухарев.[52] К его прибытию мельница была уже сломана, однако когда он попытался взять крестьян Кругликова для правежа с них шуйских недоборных таможенных денег (160 р. 13 ал.), те оказали ожесточенное сопротивление. Они отбились от стрельцов и переплыв реку, разбежались в лес. Когда же подьячий явился в само с. Марково, крестьяне вооружившись дубьем, не пустили пристава на двор, обещая убить его. Эти документы показывают, что два «доезда» для слома кругликовской мельницы завершились настоящими сражениями, первое из которых окончилось победой марковских крестьян, а второе – судебных агентов. Впрочем, взыскать с крестьян таможенный недобор им так и не удалось.

Судебные иски о последствиях этого противостояния тянулись еще несколько лет. Марковский вотчинник не был согласен с иском шуян о взыскании с его крестьян таможенных недоборов, произошедших якобы вследствие постройки ими мельницы на р. Тезе. 12 марта 1688 г. он подал челобитную о производстве повального обыска по этому поводу.[53] Однако, судя по дальнейшему ходу дела, добиться отмены государева указа по этому поводу ему не удалось. В марте 1691 г. Кругликов подал челобитную в Галицкий приказ о разорении шуянами в с. Маркове «мельничного всякого завода и в потоптанном и потравленном хлебе и траве», называя невероятную сумму убытков в 1050 р. В ходе расследования по этому делу шуяне дали поручные записи приставам о явке для разбирательства в Галицкий приказ посадских людей, во главе с Иваном Смольяниновым и Яковом Голятиным, участвовавших в сломе мельницы Кругликова (28 и 31 марта 1691 г.).[54] По поводу челобитной Кругликова шуянами была подана сказка, что они Маркова не разоряли, травы и хлеба не топтали, а мельницу начинали ломать по указу, а не насильственно.[55] Лишь 11 мая Кругликов и шуяне «не ходя в суд» в этом иске помирились.[56] Материальный ущерб, нанесенный сторонами друг другу в ходе этого противостояния, был примерно соразмерным.

Другой конфликт, связанный с несанкционированной постройкой помещиком мельницы на р. Тезе развивался практически параллельно. В 1686/7 г. крестьяне Холуйской слободы кн. А.А. Голицына «Гришка Арлин да Максимко Новоселов» построили мельницу на р. Тезе, отчего «в таможне учинился… казне недобор болшей и поруха великая» (по той же причине, что и в предыдущем случае).[57] В приказе Большой казны был учинен розыск по этому делу. В ходе него 22 и 23 сентября 1687 г. перед окольничим А.И. Ржевским были взяты сказки у человека нового хозяина слободы, кн. М.И. Куракина, и противостоявших ему шуян. Первый показал, что «мельница поострена до указа», причем «водяной струговой проход на той реке в том месте есть, и от той мельницы струговому ходу помешки нет». Эти показания конкретизируются челобитной самого Куракина, поданной 19 сентября. В ней отмечено, что «торговые люди с соляным промыслом» выгружаются на берег за 5 и более верст от Холуйской слободки. Но в любом случае тому их струговому ходу остановки никакой нет» поскольку на плотине «сделаны ворота». При этом челобитчик ссылался на Соборное Уложение[58] и просил произвести досмотр сооружения. Шуяне отвечали, что после слома мельницы Кругликова «торговые всяких чинов люди со всякими товары в стругах от Шуи города ой рекой Тезой на Макарьевскую ярмарку прошли», после чего была построена мельница Голицына. Вследствие этого возвращавшиеся с ярмарки струги до Шуи не дошли, «а остановились в Клязьме реке». Таким образом, по их словам «если той мельнице быть, то стругового ходу от Шуи в понизовые города» и обратно не будет и «таможенному сбору ныне и впредь будет поруха недобор».[59]

Надо отметить, что Куракин применил ту же тактику, что и шуяне в ходе тяжбы по предыдущему делу. Он подал челобитную в приказ Малой России. В связи с этим 9 сентября приказ Малой России просил приказ Большой казны «выписать… указ о мельницах и о плотинах, по которым рекам судовой ход бывает» и 17 октября был получен ответ, что по именному указу от 18 марта 1687 г. «во всех городех и в уездех на реках, где построены мельницы…, а теми реками бывал струговой ход… те все мельницы сломать».[60] Впрочем, еще 10 октября суздальскому воеводе был направлен указ с предписанием холуйскую мельницу «после нынешней вешней полой воды совсем сломать и реку Тезу очистить».[61] Однако подьячий Алексей Трегубов, посланный «с приставы» для исполнения этой миссии встретил ожесточенное сопротивление, поскольку приказчик и крестьяне слободы «указу учинились непослушны». В результате выполнить поручение ему не удалось. 25 мая 1688 г. из Москвы вновь был направлен указ о сломе мельницы.[62] Новый подьячий, посланный для его исполнения, Михаил Афанасьев, получил в подмогу московских стрельцов, а также местных приставов и рассыльщиков. Ему наконец, удалось добиться сноса мельницы.[63]

Однако Куракин от этой идеи не отказался. Он бил челом (27 января 1690 г.) о постройке новой мельницы под Холуйской слободой на р. Тезе, обещая «на плотине де будто зделат ворота». При этом Куракин жаловался, что шуяне берут на своих мельницах «помолу по две гривны и по полуполтине с четверти со ржи». Таким образом, Куракин пытался обосновать необходимость постройки им мельницы, указывая на явно завышенный «помольный сбор» шуян. Однако в ответной челобитной (10 марта 1691 г.) посадские люди в отношении  последнего утверждения заявляли о «напрасном поклепе» на них, что же касается возможности постройки ворот в мельничной плотине для облегчения «стругового хода», они ссылались на «повальный обыск» по аналогичной просьбе Кругликова. В нем, кроме прочих, участвовали и крестьяне вотчины Куракина, с. Дроздова. Они, согласно с другими его участниками, заявили о невозможности подобного развития событий.[64] Таким образом, аргументы помещика были отвергнуты и 31 марта 1691 г. в челобитье Куракину было отказано, о чем в Шую было послана грамота из приказа Большой Казны. Но холуйские крестьяне не успокоились и возобновили строительство «на непроходной водной заводи» р. Тезы.[65] Тогда шуяне пожаловались самому Куракину: формально крестьяне царского указа не нарушали – плотина не перегораживала р. Тезу, но строители хотели «берег перкопат и из реки Тезы из стрежня на ту непроходную завод воду пустить», в результате чего стрежень должна была обмелеть.[66] Однако Куракин остался глух к их просьбам. Тогда верным головой шуйского кружечного двора была подана отпись с перечислением недоборов, какие несет государева казна вследствии постройки Максимом Новоселовым новой мельницы.[67] Но взаимные претензии сторон привели к тому, что решение дела затянулось на несколько лет. Отпись верного головы Луки Котельникова была подана в 1691/92 г., а окончательно вопрос с новопостроенной мельницей был решен лишь через пять лет: после 12 июля 1697 г. шуйскому воеводе Г.И. Тулубьеву была выдана грамота о расследовании того, когда Новоселовым построена мельница на р. Тезе, «на старом ли месте подбиты сваи и положены лежни» и запирает ли мельница струговой ход по реке. Очевидно, расследование дало положительный ответ на последний вопрос. Наконец, 8 декабря из приказа Большой казны для «очистки реки Тезы от мельничных построек» Новоселова был отправлен подьячий Тихон Окунков.[68] Таким образом, мельница, возведенная холуйскими крестьянами в 1690 г., функционировала в течении шести лет и лишь настойчивость шуян в этом судебном деле позволила им добиться ее сноса.

Таким образом, очевидно, что попытки обзавестись собственной мельницей предпринимались марковскими и холуйскими крестьянами не под влиянием момента и были очень упорными. На наш взгляд, речь в данном случае может идти о производственной конкуренции, которую благодаря своим посадским привилегиям, выигрывали шуяне. Однако в начале XVIII в. ситуация изменилась. Казна нуждалась в деньгах и не могла оставить без внимания столь значимую оброчную статью.

В 1702 г. дело о холуйских мельницах получило новый виток, связанный с возобновлением претензий владельца слободы, которым после смерти мужа стала кн. Мавра Дмитриевна Куракина. Она била челом, сообщая, что в 20 верстах от Шуи холуйскими крестьянами на заводи «для ее и крестьянских нужд» построена мельница. Причем в изложении этого челобитья отмечено, что «для пополнения молотья воды стреженю принят (перенять – Е.Б.) опасны», поэтому мельница построена «чтоб молот по зимам, а не в лете», после окончания стругового хода. Смена сезонного режима работы мельницы стала тем основанием, которое служило оправданием нарушения царского указа о запрещении строить мельницы на р. Тезе. Оброк Куракина предлагала небольшой – всего 10 р., но при этом выдвигала предложение о сдаче на оброк шуйских мельниц «ис прибыли» ее крестьянину Григорию Кособрюхову с увеличением суммы до 200 р. (по 100 р. с анбара). Постройку мельницы помещица оправдывала тем, что «от мельниц то село удалено и для молотья того де села крестьяне ездят верст по 30-ти и болши». Притязания на шуйские мельницы аргументировались тем, что на них работают 8 жерновов (тогда как оброк платится с пяти), «и иных де мелниц (рядом – Е.Б.) нет». По челобитью Куракиной суздальский бурмистр получил наказ ехать в Шую, «досмотрет и описат» при свидетелях, сколько на шуйских мельницах анбаров «и в тех анбарех по сколку станов жернов мелют». После этого он должен был посетить куракинскую мельницу, «описат имянно завод» на ней и проверить «стрежню реки Тезы принят по зимам… мочно л, струговому ходу остановки не будет ли» и не случится ли от этого «обмеления воды и заносу песка». Кроме того, ему необходимо было провети обыск, «около той Холуйской слободы постронние мелницы на иных реках и озерах где есть ли».[69] Наконец, бурмистр должен был дать торг холуйским крестьянам с шуянами «и всяких чинов охочими людми» относительно посадских мельниц. Однако шуяне «в торг не пошли», на том основании, что «теми  мелницами и перевозом по жалованным грамотам велено им владеет вечно бес перекупки».

В ответной челобитной они отмечали, что у Холуйской слободы «на разных речках и озерах многие мелницы в близости», приводя их перечень: под д. Ирыховым на озере в 2 верстах от слободы, под д. Брюховым на озере в 1 версте, 3 мельницы на р. Заборье в 7-8 верстах, 9 мельниц по р. Таре в 15 верстах, 4 мельницы на р. Шижехте в 14 верстах, 7 мельниц по р. Люлеху в 8-9  и 14 верстах от Холуя. Следовательно холуйским крестьянам «в хлебной молотбе нужды не бывает». Кроме того, оговаривалось, что количество жерновов на шуйских мельницах никогда не превышало пяти, следовательно, просьба об их переоброчке и сдаче на откуп также не имеет под собой оснований. Наконец, относительно возможности постройки мельницы «на заводи» суздальский земский бурмистр подал опись и чертеж, из которых следовало, что «близ реки Тезы заводи нет, а перерыт… сухой берег в дву местах к реке ж Тезе в залив, а на тех сухих прокопах стоит анбар мелничной». Причем прокопы «реки Тезы от воды высоки, аршина в два и боле», поэтому «вода накопитца» в них лишь если «вес стрежен реки Тезы плотиною пергородит». Но в таком случае Теза «ниже плотины замелеет» и соответственно, «струговому ходу быт никоторыми делы невозможно».

Исходя из данных этого обыска, в челобитной по поводу просьб Куракиной шуяне отмечали, что в случае постройки мельницы под Холуйской слободой «из Шуи по реке Тезе в понизовые города и до Астрахани на Макарьевскую ярмонку со всякими товары» и обратно «с рыбою и с солью и с хлебом… струговому ходу быт невозможно», вследствие чего «в Шуе таможенному збору будет недобор». Кроме того, «тою же рекою Тезою» в Шую «хоромной всякой лес и дрова ганяют, потому что около Шуи стало быт ополье». В случае же остановки «дровяного гона» в Шуе «на кружечном дворе к винному куренью лесная и дровяная нужда будет великая». Таким образом, в своей челобитной посадские люди отводили доводы Куракиной в необходимости постройки холуйской мельницы и предупреждали о возможности убытков «государевой казне» вследствие этой постройки. Надо сказать, последний прием является весьма характерным и применяется в данном случае далеко не впервые.

Ответная челобитная Куракиной не заставила себя ждать. Она сообщала, что суздальский земский бурмистр «дружа и норовя» шуянам, не дал торга в мельницах, а также «прислал в ратушу… досмотр и чертеж неправой». Сведения досмотра объявлялись ложными и было отмечено, что «нарочных прокопов никаких нет», а в заводь ведут два источника, «которые от реки промыло». Эти «промоины с тезинскими берегами равны», вода в них идет «без запруды», причем зимой заводь «не вымерзает». В заключение челобитчица отмечала, что «преж сего та мельница на той же заводи молола и струги на реке без остановки ходили». Это еще одно напоминание о предыдущей попытке постройки мельницы в начале 1690-х гг. Куракина просила провести новый повальный обыск «разными уездами мимо шуян», а также дать торг о шуйских мельницах на Москве. Причем к прежней сумме прибавлялось еще 9 р. «за перевоз по мосту», не упомянутый в первой челобитье. 22 декабря 1702 г. из Москвы был направлен соответствующий наказ об обыске. Причем провести его должен был ярославский земский бурмистр.[70]

Постоянно варьировавшиеся взаимные претензии спорящих сторон привели к тому, что решение этого дела изрядно затянулось. Мельница после первого осмотра, проведенного суздальским бурмистром, сломана не была и функционировала. Кроме того, они «завели» мельницу под Хотимльской пустыней, недалеко от Вязников. В результате в 1705 г. шуйский земский бурмистр Семен Демин жаловался, что «за теми мелницами стругова ходу никоторыми делы быт невозможно и за многим отмельем за много верст струги до Шуи останавливатся будут». Это стало причиной того, что 10 тыс. пудов «порядной соли» Г.Д. Строганова, перевозимой на стругах, вынуждены были «выгружая из Вязников, перевозить на подводах по малому числу за дорогим извозом». Подобные проблемы привели к желанию подрядчика «ставит соль зимним путем», что должно было привести к «скудной продаже» казенной соли в городе. Исходя из этого, шуяне просили решить вопрос с новопостроенными мельницами.[71]

Другой стороной противостояния шуйского посада и холуйских крестьян был вопрос о сдаче на оброк последним шуйских мельниц. В ответ на просьбу Куракиной о сдаче мельниц ее крестьянину Г. Кособрюхову с наддачей 209 р. на год шуяне отвечали, что «это, рняс, крестьяня ее учинили многую наддачу на шуйские мелницы не для откупу», а чтобы отомстить шуянам за неудачу в ходе вышеописанного дела о постройке мельницы под Холуйской слободой. В конечном счете, шуяне дело выиграли: наддача Куракиной была признана «несостоятелной», поскольку в этой наддаче у нее ни с кем «торгу не бывало», а также потому, что в Семеновской канцелярии «у выписки» человек Куракиной «сказал обывателством», что шуйские мельницы на откуп его госпоже «не надобны». Эти факты заставили казну признать наддачу «не подлиной», оставив мельницу за посадом. На шуян даже не были наложены «наддаточные деньги», а также было запрещено сдавать мельницы на откуп любым «посторонним людям».  

Однако уже через пару лет через вопрос об оброке возник вновь. Это было связано с общегосударственными мерами по повышению оброчных сборов.[72] Одним из важных этапов этой программы стал указ от 21 января 1704 г. о переоброчке большинства оброчных статей, среди которых оказались и мельницы.[73] Судя по всему, именно по вопросу об этой переоброчке шуянами была дана специальная сказка о мельницах, датирующаяся началом XVIII в. В ней посадские люди утверждали, что «помолных денег на тех мелницах в год збирается» по 250-253 р., «а оброку платим в казну» по 101 р. 9 ал., «а на осталые за оброком помолные денги строятца мелницы лесными и железными и всякими припасы и покупаются на те мелницы жернова и дается мелником и работником и кузнецам за работу». При этом смет «что какова хлеба в год смелетца» на мельницах не составлялось.[74]

Соответственно, в 1704 г. в Шуе был дан торг «охочим людем» об откупе мельниц. Однако «наддача», положенная с торгу посадским человеком Иваном Мотохом, оказалась невелика (12 р. 25 ал.) и казну совершенно не устроила. Возникло предположение, что шуянин положил ее «стакався» с посадом «изо взятков», а посторонние люди к торгу привлечены не были. Хотя шуяне оправдывались, что эта наддача была «не заговором и торг был… и сверх первых откупщиков посторонних Иван Мотох наддал», предположение властей кажется вполне обоснованным (с учетом происхождения откупщика и размера наддачи). В 30 января 1705 г. в Шую была дана царская грамота о новом торге «с охочими людми». При этом к прежнему оброку (101 р. 10 ал 4,5 д.) и наддаче Мотоха была прибавлена прежняя наддача Куракиной (209 р.), что в итоге дало сумму 483 р. 24 ал. 4,5 д. Новым откупщикам требовалось положить наддачу сверх этой огромной суммы. Если же таковых не объявится, новый оброк велено было положить на шуян. В ответ те били челом (22 февраля и 11 марта 1705 г.),[75] что им «за такие многие денги теми мелницами владеть никоторыми делы невозможно», напоминая о «несостоятельности» наддачи Куракиной. Они жаловались, что воевода Г.Ф. Загряжский «правит» на них новый оброк «днем и ночию жестоким правежем» и «держит в приказной избе за решеткою» и просили мельницы за новый оброк отдать Куракиной «или кому ты, великий государь, укажешь». При этом новый откупщик должен был «за мелнишные анбары и жернова и за… мелнишные всякие припасы» заплатить по оценке посаду.[76]

К сожалению, перипетии этого дела известны далеко не в полном объеме. Однако из последующей документации выясняется, что в том же 1705 г. шуйские мельницы на откуп получили холуйские крестьяне, Григорий Кособрюхов и Константин Халевин. Сумма оброка составляла 290 р. 25 ал. 2,5 д. Она  выглядит вполне внушительной, хоть и не дотягивает до заявленной казной в указе о переоброчке. Следующий виток конфликта пришелся на 1709-1711 г., когда закончился откупной срок.

15 ноября 1709 г. в Шую был направлен подьячий Василий Кубышкин с указом принять мельницы у откупщиков и дать о них торг «сторонним охочим людем». Если откупщиков не явится, ему было велено отдать мельницы шуйским земским бурмистрам и «выбрат верных целовалников из шуян» к оброчному сбору.[77] 2 декабря 1709 г. Кубышкин доносил в Москву, что шуйский воевода и посадские люди не дали ему не служилых людей «для споможения», ни даже бирича для объявления торга, а земские бурмистры «сказали, что тех мелниц не примут». Также он составил опись мельниц, по которой все мельничное строение было в хорошем состоянии, «всякие железные припасы в готовности и жернова запасные есть». Столкнувшись с бойкотом шуян, Кубышкин сам объявил торг, но «откупщиков никого не явилос». После отказа бурмистров от выбора целовальников, подьячий «обротчиком без указу молоть не велел» и отбыл назад. После этого шуяне «всякой хлеб почали молоть… собою» на покинутых откупщиками мельницах. 26 декабря они подали словесную челобитную воеводе в приказной избе, что откупщики 25 числа «в ночи» вместе с работниками бежали, «мелницы покиня впусте». Воевода отправил для описи оставленных мельниц подьячего Ивана Сунгурова. Откупщики к «досмотру» не явились. По осмотру Сунгурова «ныне те мелницы стоят пусты и всякое мелничное древяное и железное (строение – Е.Б.) и в избах печи и в анбарах полати» разорены.

Уже на следующий день, 27 декабря, шуяне подали жалобу на откупщиков, которые якобы мельницы «довели и разорили» с просьбой отдать опустевшие мельницы откупщикам, не переводя оброк на посад. Встречное челобитье откупщиков последовало 9 февраля. Они утверждали, что мельницы были разорены «по научению шуян», так как они хотели видеть откупщиков «в погибели». Челобитчики доказывали это тем, что после их ухода посадские люди «на тех мелницах сторожи не поставили», хотя должны были их «стереч и всякой… завод прибрать на таможню». Кроме того, они отмечали, что государевы винокурни и пивные варницы расположены в 10-15 саженях от мельниц, а на них «денно и ночно наемные люди многие живут непрестанно». За ними «безпереводно присматривают» шуйские выборные головы и ларечные. Наконец, под «коузами» мельниц шуяне «мочат кожи повсячасно и немалое число», причем эти кожи после разграбления мельниц остались в целости. Все эти факты, по мнению откупщиков, свидетельствовали, что кроме шуян мельницы «разорить бы некому и нельзя и не для чего».[78] 10 февраля 1710 г. шуяне подали ответную челобитную, в которой утверждали, что Кубышкин о торге «охочим людем… не сказывал», отвергая его обвинения в невыборе «зборных целовалников» и самовольном помоле на мельницах.

Наконец, 23 марта 1710 г. в Шую был послан царский указ по этому делу. Воздерживаясь от обвинения той или иной стороны, он гласил, что необходимо устроить новый торг «с охочими людми» и «кто с торгу сверх оброку… что наддаст, тому те мелницы и отдат года на два или на три». Если откупщиков не объявится, мельницы переходят шуянам. Их выборные целовальники должны «денги збират с радением, чтоб против окладу учинит им прибор, а сколко какова хлебу  в год четвертей смолото и помолных денег в зборе будет, велет им учинит записные книги».[79] То есть мельницы фактически насильно передавались шуянам. Кроме того, коренным образом менялся порядок взимания оброчной суммы: в казну должен был представляться подобный отчет об эксплуатации мельниц и количестве собранных сумм. Эти суммы целиком поступали в казну. Таким образом, мельницы по сути, превращались в казенные владения, в использовании которых посад должен был отчитываться перед казной. Вопрос о компенсации убытков за разорение мельниц был решен только в 1711 г. В феврале этого года шуяне получили указ о сдаче им «на веру» мельниц с 1 марта. Бывшие откупщики по этому указу были обязаны «построит» мельницы «против прежней отдачи слича». Но Кособрюхов и Халевин, появившись в Шуе 13 апреля, уже 16 числа уехали из города, «а строит… мелниц не почали и на строение… лесных припасов и жерновов ничего… в привозе и в готовности не явилос», о чем шуяне и сообщили в своей челобитной 18 мая 1711 г.[80]

В итоге нормальная работа мельниц возобновилась лишь в 1713 г. Именно с этого года по сказке, поданной ими по указу от октября 1718 г. шуяне платили твердо установленный оброк за мельницы, равнявшийся 276 р. 212 ал. 5,5 д. Однако «перевоз» с этого момента был исключен из «мельничной» оброчной статьи.[81] Судя по всему, сумма оброка была установлена исходя из сборов за 1711-1712 гг., задокументированных записными книгами помольных сборов. Учитывая, что еще в мае 1711 г. мельницы были «разорены» и не готовы к работе, сбор за этот год был вероятно, намного ниже обычного. Поэтому новый оклад был установлен исходя из сбора следующего 1712 г. Впрочем, и по итогам этого года «против окладу учинит прибор» у шуян не получилось. Именно поэтому новая окладная сумма принижает откупной сбор за мельницы в 1705-1709 гг., хотя и ненамного (кроме того, нужно учесть, что из оклада был изъят сбор за перевоз).    

Итак, в ходе этого дела шуйские мельницы впервые были сданы на откуп. Но откупщики недолго продержались во враждебном окружении. Первую же переоброчку шуяне использовали как рычаг удаления «посторонних людей», сумев нанести холуйским крестьянам серьезные убытки. Соответственно, по итогам дела мельницы остались за шуянами. Однако условия оброчного оклада оказались весьма жесткими. Он более, чем в два с половиной раза превысил оклад, выплачиваемый до 1704 г. (и даже сумму годовых помольных сборов с мельниц по сказке шуян 1704 г.). Кроме того, шуйская угодная мельница также была включена в оброчную статью. До этого речь всегда шла о сдаче одной мельницы. Таким образом, шуяне потеряли старинные права на «угодное» владение мельницей и половиной перевоза.

Одной из малоисследованных сторон мельничного дела в России в XVI-XVII вв. является непосредственно организация работы на мельнице. К сожалению, комплекс сохранившихся сведений об этой стороне функционирования шуйских мельниц также ограничен. Однако часть документации земской избы по этому сюжету, относящаяся к концу XVII в., позволяет прояснить некоторые особенности организации мельничного дела в Шуе. Сохранились две типовые рядные записи Л.Я. Долгова, крестьянина д. Афанасова с. Иванова Суздальского уезда, вотчины кн. М.Я. Черкасского, на работу на шуйских мельницах с шуйскими земскими старостами Т.Ф. Дыриным (20 мая 1695 г.)[82] и Б.Т. Ламановым (20 мая 1696 г.).[83] Устойчивость формуляра свидетельствует, что практика привлечения наемных «мельничных уставщиков» имела значительную историю. По ним подрядчик обязывался «в дву анбарах пятеры жерновы устанавливат», а также «напаличные и водяные колеса и валы и шестерни и палцы и дворцы делат, и под колесами трубы и коузы, и что будет на тех мелницах худо и мне, Леонтью, чинит, и вода чинит и лежни осыпат». Долгой не должен был допускать простоев на мельницах, ради чего ему надлежало быть на них «безотходно, разве иметца для великие нужды отойти в дом на неделю, или на две, и в то время оставливат вместо себя брата, или племянника, или кого знающаго человека, кто тому мельнишному уставу гаразд». Кроме того, ему было необходимо «на тех мелницах держат год работника своего». Прочие работники, которые могли понадобиться «к починкам на черную работу»: «к засыпке и жерновному кованью», а также «х колесной навеске и к жерновной к новой клатке», должны были предоставляться посадом. «Колесной и валовой и паличной и всякой лес», необходимый для работ на мельницах, подрядчик должен был «имать у земского старосты и у всех посацких людей». Регламентировалось даже наличие запасного инвентаря для поддержания жизнедеятельности мельниц: необходимо было «держат запасные колеса и водяные и паличные и цевочные и наличной лес деланной». Если рядный срок не продлевался, весь запасной инвентарь оставался посаду, но с условием, что за него уставщик получит «за дело по разсмотренью, как им посацким людем понадобитца». Условия заключались на срок с 20 мая по такое же число следующего года. Рядная сумма за «мельнишной устав и строенье» составляла 30 р., причем 5 р. Долгой получал в качестве задатка.[84]

Сохранилась часть отписей шуйских мельничных подрядчиков в приеме «работных денег от мельничного уставу и строенья». Наиболее ранние датируются 27 марта 1693 г. По ним Л.И. Долгой принял у земского старосты И.И. Котельника по 5 р. «против записи брата своего Гарасима». Причем одна сумма была заплачена «на великоденский срок», а вторая – на «николаевский строк», заканчивавшийся 9 мая.[85] Таким образом, выясняется, что подряд был семейным и возглавлял его изначально старший брат Леонтия, Герасим. После его кончины (а именно этим объясняется прием денег за брата) дело перешло к Леонтию. В числе поручителей по рядной записи отмечены его младшие братья Тихон и Лаврентий. Кроме того, из этих документов следует, что порядная сумма (30 р.) взимались частями (по 5 р.) в течении года на определенные сроки. Однако в конце рядного срока 1692/93 г. «уставщиков» возникли финансовые трудности (возможно, в связи со смертью брата), в результате чего 27 марта Леонтий получил плату и на следующий срок, после которого производился новый поряд. Судя по всему, сумма в 5 р. была типовой: 17 сентября 1693 г. Долгой принял у нового земского старосты А.И. Дурина 5 р. «покровского строку»,[86] а 11 декабря 1693 г. – ту же сумму «на Николаев день зимней».[87] Она фигурирует в большинстве записей: февраля и 3 декабря 1694 г.[88], 11 февраля 1695 г. («на масленое заговенье»),[89] февраля, 25 августа и 16 октября 1696 г., [90] 9 октября 1697 г.,[91] 15 и 20 марта 1698 г.[92] Сумма могла варьироваться в пределах рубля: 21 декабря 1696 г. Долгой принял у А.А. Гневышева «николаевского сроку зимнего» 5,5 р., а 9 мая 1698 г. – «на Николин день вешней» 4,5 р.[93] Единственное исключение составляет 10 р., принятые в июле 1693 г.[94] Однако в данном случае двойной размер суммы объясняется сменой подрядчика – Леонтий принял подряд у умершего брата Герасима, и ему были необходимы дополнительные средства на его освоение. Сроки получения денег, судя по названиям, неоднократно повторяющимся в записях, также были нормой достаточно устоявшейся. Все это еще раз свидетельствует о том, что процедура поряда на «уставку» мельниц к концу XVII в. была достаточно устойчивой и применялась не одно десятилетие.

Таким образом, все работы по технологическому обеспечению функционирования шуйских мельниц обеспечивались нанимавшимся со стороны «уставщиком». Сам помол осуществлялся под контролем посадского «мельничного целовальника». В рядных записях Долгова специально оговорено, что «помолных денег мне, Леонтью, кроме их посацкого выборного целовалника не имат и хитрости и порухи никакой не чинит».[95] Таким образом, сбор денежных средств за помол осуществлялся специальным выборным лицом. В уже упомянутой сказке шуян о мельницах отмечено, что «за помол шуяне посадцкие люди платят деньгами» со ржи и ячменя – по 8 д., с пшеницы – по 10 д., а с овса – по 6 д. с четверти, «а безденежно нихто не мелет».[96] Однако мололи на мельницах не  только посадские, но и «уездные всяких чинов люди». Для них тарифная сетка, судя по всему, была несколько выше и могла колебаться. Характерен в этом отношении конфликт шуян с одним из соседских помещиков, Г.А. Кашинцевым. В 1659/60 г. они в числе других жалоб отмечали в своей челобитной, что он «на мельнице мелет бес помолу, а на мельничного целовальника» похваляется убийством.[97] Причиной подобного поведения, вероятно, послужил не только длительный конфликт с шуянами, но и повышенные тарифы на помол, не устроившие помещика. Интересной в этом смысле представляется жалоба М.И. Куракина в 1690 г. на высокий размер помольного на шуйских мельницах. Однако следует отметить, что целовальник лишь контролировал процесс, а непосредственно помол осуществлялся специальным наемным мельником. В цитированной выше сказке отмечено, что из собранных за год помольных денег «дается мелником и работником и кузнецам за работу». Следовательно, работники и кузнецы, помогавшие «мельничному уставщику» также нанимались со стороны, а не выделялись посадом. Что касается мельника, то его деятельность в Шуе характеризует акт, датирующийся январем 1700 г. Это отпись мельника Никиты Петрова с. Павлова Нижегородского уезда в приеме у шуйского земского старосты Т.Ф. Дырина 5 р. «работных денег».[98] Судя по всему, условия работы мельника были близки детально разобранным выше порядным условиям с «уставщиком» мельницы. Об этом, в частности, свидетельствует и «типовая» сумма, полученная им за работу.

Исходя из этого, можно предположить, что система «мельничного строения» (в самом широком смысле включающая весь процесс обслуживания мельниц с помощью выборных представителей посада и наемных работников) сложилась достаточно давно. Картина, которую рисуют в этом отношении весьма немногочисленные документы рубежа XVII-XVIII вв., очевидно, была характерна и для середины XVII в. Она отчасти характеризует процесс развития товарно-денежных отношений: мельницу полностью обслуживает штат наемных работников, даже на разовые работы нанимаются сторонние люди. Единственным связующим звеном с посадом является выборный целовальник, отвечающий за сбор «помольных денег». Технологическое обеспечение работы мельниц полностью осуществляется наемными подрядчиками из крупнейших промышленных центров округи (Иваново, Павлово).[99]                   

Рассмотренные нами эпизоды векового противостояния шуйского посада с «посторонними людьми» относительно владения шуйскими мельницами дают основание сделать ряд интересных выводов и наблюдений. Соперниками шуян практически всегда выступали местные землевладельцы. В ряде случаев (Мещеринов, Кругликов) главной целью истцов  было не получение мельниц, а стремление нанести посаду серьезные финансовые убытки (путем судебных издержек и увеличения суммы откупа). В других случаях (кадашевец, Брусенин, холуйские крестьяне) намерения откупщиков были очень серьезными. Здесь, по нашему мнению, речь идет о серьезной производственной конкуренции. Показательно, что в этих казусах фигурируют представители торгово-промышленного мира. Однако посад в любом случае имел преимущество за счет ряда факторов (старинные права, полная гарантия исполнения обязательств и неразрывная связь с другими посадскими оброчными статьями).

При этом казна проводила свою политику, используя любой иск об откупе  мельниц как средство переоброчки с довольно серьезной надбавкой. Надо сказать, что казна изначально рассматривала обе мельницы как одну оброчную статью. Это обусловлено неразрывной технологической связью мельниц (стоявших на противоположных берегах реки) и перевоза между ними. Однако в каждом случае попытки получить их на откуп фигурировали жалованные грамоты, по которым одна мельница считалась «угодным» владением шуян. Тем не менее, вопрос обычно поднимался об обоих мельницах и соответственно, наддача, ложившаяся на посад после отказа откупщикам, давала возможность включать в оброчную статью обе мельницы. Поэтому в тот момент, когда новый оброк оказался непосилен для шуян, откупщикам были сданы обе мельницы. Такой критический момент наступил в начале 1700-х гг., когда в связи с серьезными финансовыми проблемами производилась общегосударственная переоброчка большинства окладных сборов. Очередная наддача, положенная казенным ведомством на посад, оказалась непосильной не только для него, но даже для откупщиков. Холуйские крестьяне использовали момент, добившись «откупа» мельниц. Но удержаться во враждебном окружении  надолго им не удалось – шуяне использовали первую же переоброчку для решения дела в свою пользу. Однако новые условия владения мельницей оказались весьма жесткими – процесс сбора «помольных денег» четко регламентировался, и подробный отчет о сборе необходимо было представить в казну. В то же время положенная по окладу сумма представляла практически предел для возможного годового «помольного сбора». Таким образом, у шуян практически не оставалось возможности «корыстоваться» излишками собранных за помол денежных сумм. В результате оброчная статья переходила под полный контроль государевой казны.

Итак, рассмотренные нами процессы ярко отражают некоторые характерные тенденции социально-экономического развития России XVII – начала XVIII вв. Постепенное усиление к концу XVII в. конкуренции за эксплуатацию шуйских мельниц (закончившееся в итоге, краткосрочной победой представителей внешнего мира) несомненно, отражает развитие капиталистических процессов в обрабатывающем производстве. Показательно, что в качестве реальных конкурентов посада выступают представители сначала «внешнего» торгово-промышленного мира (кадашевец, Брусенин), а затем и уездные предприниматели (холуйские крестьяне). Острота противостояния (в последнем случае оно дошло до вооруженных конфликтов) характеризует важность сохранения контроля над этой оброчной статьей для шуйского посада. При этом организация технологического процесса на шуйских мельницах осуществлялась с широким привлечением наемных рабочих (как сезонных, так и на разовые работы), деятельность которых контролировалась выборным представителем посада. Наконец, переоброчки, участившиеся к концу XVII в. несомненно, свидетельствуют об усилении роли государства в экономической жизни. В начале XVIII в. этот процесс получил логическое завершение в осуществлении казной детального контроля над сбором «помольных денег» в Шуе и установлении предельно возможной суммы мельничного оклада с шуйского посада.

Бутрин Егор Сергеевич,

ведущий специалист отдела публикации и использования источников

Государственного архива Ивановской области

Публикуется впервые

• Размещено: 15.07.2013
• Автор: Бутрин Е.С.
• Ключевые слова: мельничное дело, посад, Шуя, XV - XVII вв.
• Размер: 92.89 Kb
• постоянный адрес:
• © Бутрин Е.С.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции