Содержание

Введение

Глава 1. Временное Правительство и начало «дела Сухомлинова»

1.1. Начало судебного процесса  над  В.А. Сухомлиновым

1.2. Судебный процесс до начала прений сторон

Глава 2. Ключевые моменты в ходе судебного процесса: доводы стороны обвинения и аргументы защиты

2.1. Обвинения в адрес В.А. Сухомлинова и доводы в его пользу

2.2. Обвинения в адрес Е.В. Сухомлиновой и доводы в ее пользу

Глава 3. Итоги и историографические оценки «дела Сухомлинова»

3.1. Завершение процесса и итоги «дела Сухомлинова»

3.2. «Дело Сухомлинова» в оценках отечественной, зарубежной и эмигрантской историографии

Список источников и литературы

Введение

Актуальность темы исследования. Первая мировая война явилась одним из величайших потрясений для многих стран в начале XX века. Одни страны обрели невиданное доселе могущество (США), другие сдали свои позиции (Великобритания), а третьи погибли (Российская империя, Германская империя, Австро-Венгрия). Эта война стала своего рода площадкой для испытания в действии новых методов ведения боя, а также технических новинок того времени. Помимо того, война оказывала и психологическое воздействие как на армии, так и на мирное население. Никто из воевавших стран не оказался готов к войне длительностью более 6-8 месяцев, из этого расчета и были сделаны необходимые запасы. Также, надо полагать, впервые в таком масштабе применялись средства и методы информационной войны. И они иногда оказывались гораздо более действенными, нежели пушки, гаубицы и пулеметы. Ряд просчетов высшего военного командования и недостаточную подготовленность военной промышленности решено было объяснить происками «темных сил», шпионов и изменников, которых необходимо было найти и публично наказать, тем самым отводя от себя любые подозрения в ответственности за допущенные ошибки. И таковые были найдены. Таким образом, внутренний враг оказался для дальнейшей судьбы России губительнее внешнего. Для исторической науки весьма важным, интересным и недостаточно изученной представляется  проблема, связанная с рассмотрением так называемого «дела Сухомлинова». Всестороннее и объективное изучение данной проблемы позволило бы приблизиться к пониманию механизма крушения самодержавия и вскрыть причины и следствия скандального судебного процесса – «дела Сухомлинова», которое способствовало падению авторитета власти и ускорило свержение монархии.

Объектом данного исследования является «дело Сухомлинова».

Предметом исследования выступает деятельность Временного Правительства в подготовке и проведении судебного процесса по «делу Сухомлинова».

Хронологические рамки исследования соответствуют периоду с февраля по сентябрь 1917 г. Выбор указанных хронологических рамок обусловлен двумя фактами: приходом к власти Временного Правительства в феврале 1917 г. и завершением процесса над В.А. Сухомлиновым в сентябре 1917 г. Территориальные рамки исследования охватывают Россию под властью Временного правительства в условиях изменявшихся границ 1917 гг.

Целью настоящего исследования является рассмотрение судебного процесса  по  «делу Сухомлинова» как завершающей стадии политической борьбы либеральной оппозиции, пришедшей к власти, против свергнутого самодержавия. Поставленная цель определила необходимость решения следующих задач:

1) Показать обстоятельства, приведшие к началу судебного процесса над В.А. Сухомлиновым;

2) Рассмотреть ход судебного процесса над генералом Сухомлиновым;

3) Выявить итоги «дела Сухомлинова» и обобщить точки зрения отечественных и зарубежных авторов, а также авторов–эмигрантов на изучаемую проблему.

Методологическая основа исследования. В ходе исследования применялись общенаучные методы – анализа и синтеза; индукции и дедукции; обобщения и абстрагирования и др.; а также специально-исторические: синхронический, диахронический, периодизации, сравнительно-исторический, проблемно-хронологический. Творческое соединение проблемного и хронологического метода позволило более глубоко проанализировать судебный процесс по «делу Сухомлинова» как завершающую стадию политической борьбы либеральной оппозиции, пришедшей к власти, против свергнутого самодержавия. Следует также отметить, что применение проблемно-хронологического метода дало возможность расчленить крупные вопросы, выделив из них более мелкие, на важные составляющие. Помимо того, в данной работе были использованы принципы историзма и объективности. Это означает, что факты, события, процессы анализировались в развитии и во взаимосвязи. Исторический материал рассматривался без заранее подготовленных схем, оценочных суждений и конъюнктурных соображений. В частности была сделана попытка выявить и проследить начало, ход и итоги судебного процесса по «делу Сухомлинова». Принцип конкретно-исторического анализа позволил изучить и определить роль ЧСК Временного правительства в доведении «дела Сухомлинова» до логического завершения, т.е. до суда, а также целый ряд других вопросов, тесным образом связанных с уже обозначенными.

Источниковая база. Источники по теме исследования можно разделить на две большие группы. К первой относятся делопроизводственные материалы. Неопубликованная их часть представлена архивными данными, которые хранятся в РГВИА, в Фонде 962 «Верховная Комиссия, учрежденная 25 июля 1915 г. для всестороннего расследования обстоятельств, послуживших причиной несвоевременного и недостаточного пополнения запасов воинского снабжения армии». Дело № 133 содержит интереснейший документ, который дает представление о том, на чем основывались обвинения в адрес Сухомлинова. Это копия анонимного доноса неизвестного «осведомленного» лица на Сухомлинова[1]. Дело № 151 составляют стенограммы судебного заседания за 11 и 12 сентября 1917 года, которые содержат помимо всего прочего, последнее слово обвиняемых[2]. Дело № 156 является записью речи одного из защитников В.А. Сухомлинова – адвоката Захарьина, который достаточно неплохо опровергает доводы стороны обвинения[3]. Не менее интересным документом является обвинительный акт по делу Сухомлинова, приведенный в двух различных по содержанию экземплярах в деле № 159, благодаря чему становится вполне ясным в чем же обвинялись В.А. Сухомлинов и его супруга[4].

Ко второй группе относятся источники личного происхождения. Представленные мемуарами В.А. Сухомлинова[5] В них отражаются многие события из их собственной службы, в том числе мотивы тех или иных совершаемых действий. Помимо того, там содержится богатая характеристика сложившейся обстановки и немало любопытных деталей, позволяющих с разных сторон посмотреть на одни и те же явления и события. Не менее важными в этой связи представляются мемуары М. Палеолога[6], которые обогащают дополнительными сведениями события в изучаемый период и представляют точку зрения одного из иностранцев. Недостатком данной группы источников можно назвать тенденциозность изложения событий, которая способствует более осторожному обращению исследователя с приведенными там фактами.

Характеристика используемой литературы. Исследуемая тема нашла отражения в работах авторов, относящихся к советской, постсоветской, эмигрантской и зарубежной историографии. В советской историографии ценность представляют работы В.А. Апушкина[7], Д. Сейдаметова и Н. Шляпникова[8], Н.Н. Яковлева[9]. В.А. Апушкин приводит ценные, но не лишенные предвзятости и однобокости сведения о жизни и деятельности В.А. Сухомлинова. Д. Сейдаметов и Н. Шляпников не с меньшей доли тенденциозности характеризуют деятельность Сухомлинова, представляя господствующий в советский период взгляд на проблему.  Н.Н. Яковлев, не порывая с некоторыми типичными оценками советского периода, пытается по-новому взглянуть на обвинения в адрес Сухомлинова. Исходя из вышесказанного, в советской историографии изучаемой проблемы сформировались две концепции: 1) «Виновности Сухомлинова» (Апушкин, Сейдаметов, Шляпников); 2) «невиновности Сухомлинова» (Яковлев). При этом данные исследователи сомневались в обоснованности обвинений против Сухомлинова, а также рассматривали иные факторы, повлиявшие на развитие данного дела.

Постсоветская историография проблемы представлена работами О.Р. Айрапетова[10], В.В. Галина[11], Н.В. Грекова[12], И.Н. Гребенкина[13] и Ю.В. Варфоломеева[14]. О.Р. Айрапетов исследовал весьма широкий круг проблем, среди которых начало участия общественных сил в деле снабжения армии, отставка В.А. Сухомлинова, а также критика ряда утверждений У. Фуллера в изучении «дела Сухомлинова». В.В. Галин и Н.В. Греков подробно не касались изучаемой проблемы, лишь фрагментарно подвергнув сомнению виновность Сухомлинова. И.Н. Гребенкин анализирует проблематику взаимоотношений Государя, Ставки и Сухомлинова в начальный период войны. Ю.В. Варфоломеев рассматривает деятельность ЧСК Временного правительства по «делу Сухомлинова», однако ценными представляются лишь сведения о том, почему рассмотрение дела и передача его в суд растянулись на несколько месяцев. При этом, автор настаивает на справедливости выставленных комиссией обвинений в адрес Сухомлинова и его супруги, однако в данной работе нет ни одной ссылки на материалы дела из РГВИА. Необходимо отметить, что на данном этапе в отечественной историографии отсутствует работа, в которой с учетом мнения предшественников и с привлечением, в первую очередь, архивных материалов был бы дан подробный и обстоятельный анализ «дела Сухомлинова».

Эмигрантская историография представлена работами А.А. Керсновского[15] и А. Тарсаидзе[16]. А.А. Керсновский приводит свою оценку обвинений в адрес Сухомлинова, подчеркивая в этом роль великого князя Николая Николаевича-мл. А. Тарсаидзе, используя обширные архивные данные и опубликованные материалы оправдывает бывшего военного министра, показывая необоснованность и постановочность «дела Сухомлинова», а также подчеркивает его политическую составляющую. Таким образом, эти авторы придерживались концепции «невиновности Сухомлинова».

Зарубежная историография представлена, главным образом, работой У. Фуллера[17]. Он делает грандиозную попытку охватить «дело Мясоедова», а также процесс над генералом Сухомлиновым и связать их с феноменом шпиономании в годы Первой мировой войны. В целом, Фуллер подтверждает концепцию невиновности Мясоедова, однако заостряет внимание читателя на ряде моментов, таких как любвеобильность, взяточничество Сухомлинова, и описывает многочисленные интриги и козни внутри России. Также автор отмечает, что «презумпция виновности» в отношении Сухомлинова явилась прообразом сталинских чисток 1930-х годов.

Большим плюсом работы является то, что это первый и, пожалуй, единственный в зарубежной историографии проблемы опыт комплексного исследования «дела Сухомлинова», не лишенный, однако, своих недостатков. В рецензии на эту работу О.Р. Айрапетов отметил ряд неточностей и нераскрытых эпизодов у британского историка, а также подверг критике некоторые выводы Фуллера, в том числе его идею о «презумпции виновности» как преддверии большевистской репрессивной практики 1930-х годов. Также Айрапетов отметил, что «… Сухомлиновская история удалась уже гораздо хуже… Частые ошибки и ограниченное число источников по вопросам, в которых автор явно недостаточно компетентен, подрывают доверие к его слишком масштабным выводам. Увы! Amicus Plato, sed magis amica veritas»[18].

Помимо того, Олег Рудольфович утверждает, что реформы Сухомлинова оценивались и оцениваются положительно рядом зарубежных авторов: «Известный американский историк Брюс Меннинг отмеча­ет: «Благодаря сухомлиновским реформам к 1912 году армия, безусловно, была лучше, чем когда-либо в послемилютинский период, готова к проведению наступательных операций». Я склонен считать эту точку зрения правильной. Она под­тверждена точкой зрения британского, австро-венгерского и немецкого военных атташе в России в 1911-1912 годах, еди­нодушно считавших, что реформы нового военного министра ведут к быстрому оздоровлению русского военного организма и что в случае их продолжения следует ожидать восстановле­ния боеспособности русской армии в ближайшем будущем. Очевидно, думские либералы не хотели, чтобы результат этого процесса не был напрямую связан с их именем...»[19].

Структура работы. Данное исследование состоит из введения, трех глав, разделенных на параграфы, заключения и списка источников и литературы.

Глава 1. Временное Правительство и начало «дела Сухомлинова»

1.1. Начало судебного процесса  над  В.А. Сухомлиновым

Нет никакого сомнения, что «дело Сухомлинова» нужно было вновь возбудить для престижа революционной вла­сти. «Процесс» должен был послужить доказательством, по словам арестованного министра, «насколько развали­лось и до какой степени предательства дошло Военное ве­домство под эгидой царского правительства». Более того, чтобы оправдать переворот и свое существование, члены Временного правительства (ведь революция прошла под лозунгом «Долой изменническое правительство») не мог­ли обойтись без «процесса» и должны были преподнести его «ныне свободному народу». Что же произошло? Как и все прежние комиссии, расследования и следствия, новое дело не смогло доказать ту вину, которую новые судьи предъявляли министру. Пришлось прибегнуть к фальси­фикации истории. Как это ни странно, но Временное правительство, под­готовляя процесс, начало вести его лишь с 10/23 августа и закончило его 12/25 сентября, за 43 дня до своего печаль­ного конца[20].

Хотя если посмотреть на события нескольких предшествовавших началу суда месяцев, то странностей станет меньше. Ю.В. Варфоломеев сообщает ряд важных сведений о деятельность ЧСК Временного правительства по «делу Сухомлинова». При этом он является сторонником концепции виновности Сухомлинова и его жены. Он начинает так: «…Еще 23 марта председатель ЧСК Н. К. Муравьев пригласил к себе представителей столичной прессы и сообщил им, что «руководители комиссии отнюдь не желают придавать ее работам академического характера и стремятся к тому, чтобы в самом непродолжительном времени дать удовлетворение взволнованной народной совести путем передачи на рассмотрение суда, конечно, суда присяжных заседателей, главнейших преступных деяний старого режима. В первую очередь предполагается поставить на суд дело супругов Сухомлиновых»[21].

Далее Варфоломеев продолжает: «После образования ЧСК все материалы по этому делу были переданы в Комиссию, которой, как раз, и предстояло его завершить, а затем представить обвинительное заключение в суд. Прокурор В.П. Носович не остался в стороне от дальнейшего ведения этого дела. Он несколько раз докладывал на Президиуме Комиссии собранные по делу улики, зачитывал составленный им проект обвинительного акта. Таким образом, можно говорить о совместном обсуждении всех пунктов обвинительного заключения и бывшим прокурором, и членами ЧСК. «Ярко помнится мне принесенная Носовичем таблица соприкасавшихся с Сухомлиновым шпионских организаций, - вспоминал Завадский. - В центре таблицы, составленной на основании данных следствия, означен был особым кружком Сухомлинов, а вокруг него, ближе и дальше, значились в виде меньших кружков лица, так или иначе приходившие с ним в соприкосновение; их кружки были окрашены тремя красками: одна – для лиц, осужденных за шпионство, другая – для обвиняемых в шпионстве, но еще не осужденных, и третья – для успевших скрыться за границу ранее их изобличения. Таких кружков было семнадцать»[22].

Затем автор выражает симпатию работе комиссии: «В связи с расследованием дела Сухомлинова была развернута работа так называемых «военного» и «морского» отделов ЧСК. Первые результаты работы следователей по этим направлениям привели членов Комиссии к удручающим выводам. «Здесь поражает равнодушие к делу армии, - не скрывая боли, отмечал Муравьев. - По делу Сухомлинова уже установлен тот момент, когда гибнущая армия на Карпатах, в лице своих представителей, вопила о снарядах, а в это время центр не делал решительно ничего»[23].

Однако далее Ю.В. Варфоломеев дает объяснение того, почему же суд начался не сразу после образования комиссии, а несколько месяцев спустя: «Между тем, перед Президиумом ЧСК встала проблема юридической квалификации деятельности Сухомлинова на посту военного министра царского правительства. Предстояло окончательно ответить на главный вопрос: являлось его поведение изменой или только бездействием власти, повлекшим за собою тяжелые последствия. И Кузмин, и Носович усмотрели в этом лишь бездействие власти, а Президиум Комиссии высказался за измену. А.Я. Аврех считал, что единственным следственным делом в активе комиссии по части измены было дело Сухомлинова. «Но и оно было мнимым, – пришел к заключению исследователь. - Обвинение Сухомлинова в государственной измене и шпионаже, так же как и С. Н. Мясоедова, было ложным. В отношении последнего это очень убедительно показал К. Ф. Шацилло»[24].

Но автор все же настаивает на том, что «эти выводы не находят подтверждения в материалах дела»[25]. Хотя ни одной ссылки на фонд 962 в РГВИА, где хранятся материалы дела, у автора при этом не присутствует, что вызывает определенное сомнение в обоснованности такого вывода.

Далее Варфоломеев снова отмечает причину того, что «дело Сухомлинова» так затянулось: «Именно проблема квалификации дела военного министра находилась в центре внимания ЧСК в первые месяцы ее работы: «мы потратили много времени на обсуждение вопроса о дальнейшем направлении дела Сухомлинова», - засвидетельствовал Завадский»[26].

Также автор подтверждает наше предположение о том, что суд над В.А. Сухомлиновым не мог состояться при самодержавии и был чрезвычайно необходим Временному правительству: «Но, самое главное то, что все-таки уголовное дело Сухомлинова было доведено до логического конца – до суда. И это, по справедливому замечанию Муравьева, стало возможно только после Февральской революции, в результате деятельности ЧСК. Председатель Комиссии с полным на то основанием утверждал, что «…старый режим и старый строй не мог себе представить министра на скамье подсудимых. Поэтому, бесспорным достижением ЧСК ее председатель обоснованно считал сам факт придания высокопоставленного царского чиновника суду, что было бы невозможно при старом режиме»[27].

Также Варфоломеев упоминает и о супруге бывшего военного министра: «Президиум Комиссии обсуждал также еще один вопрос непосредственно связанный с делом Сухомлинова - о предании суду его жены. По этому вопросу члены Президиума были единодушны, и эпизод о ее деятельности был также включен в обвинительный акт»[28]. При этом, упоминая о таком важном документе как обвинительный акт, автор ни слова не сказал о ходе судебного процесса, ограничившись лишь упоминанием о его начале и итогах.

По не вполне понятной причине (генерал Сухомлинов счи­тал, что здание было выбрано, «чтобы опорочить царский режим»), рассмотрение дела происходило в Белом концер­тном зале офицерского собрания армии и флота на Ли­тейной, 20. Время в период разбора дела было тревожное. Столица, переполненная дезертирами, агента­ми врага, профессиональными революционерами, зани­малась «углублением революции». Не приходится гово­рить, что как судьи, так и свидетели (обеих сторон) не мог­ли не чувствовать психологического давления событий[29].

Несмотря на малое количество публики, незадолго до окончания процесса произошел инцидент. К зданию суда подошли в большом чис­ле солдаты. Они заявили коменданту здания требование о выдаче Сухомлиновых для суда над ними в казарме, моти­вировав такое требование чрезвычайной длительностью процесса при очевидности преступлений обвиняемого. Ко­менданту удалось убедить солдат отойти от здания суда. В результате генерал Сухомлинов был переведен на вре­мя суда из гостиницы, где он находился, обратно в Пет­ропавловскую крепость[30].

Во время пре­ний сторон за креслами судей стояли в большом числе интересовавшиеся исходом процесса солдаты Волынско­го [запасного] полка, перешедшего одними из первых в дни революции па сторону народа». Сам Сухомлинов, как отметила та же газета «Русские ведомости», «имел совер­шенно измученный вид – еле держался на ногах». В крепости арестованный генерал под­вергался особому строгому режиму – он спал на соломе, ухудшенная пища и т. д. Конечно, газетная травля усугуб­ляла положение. Сам судья, сенатор Чебышев, уже в эмиг­рации вспоминал: «За колоннами, как хор древнегреческой трагедии, беспрерывно дежурил отряд измайловцев, грозивший перебить весь состав суда, если подсудимые [супруги Сухомлиновы] не будут присуждены к смертной казни»[31].

1.2. Судебный процесс до начала прений сторон

Как уже было сказано выше, процесс длился с 10 августа по 12 сентября 1917 г., т.е. чуть более месяца. Форма судебного заседания была несколько необычной, поскольку дело рассматривалось судом присяжных в присутствии судей апелляционного суда. Все судьи – Юршевский, Лядов, Чебышев, Меншуткин и председатель Н.Н. Та-ганцев – были сенаторами и юристами Уголовного кассационно­го департамента Сената. Однако им привычнее было рассматривать дела при закрытых дверях, в судейском кабинете, поскольку депар­тамент уголовной кассации был исключительно судом процедур­ных прошений, не предполагавшим участия присяжных. Прокуроры В.Н. Носович, М.Д. Феодосьев и позже Д.Д. Данчич представляли государство. Сухомлинова защищали два адвоката, Захарьин и Тарховский, Екатерину Викторовну – М.Г. Казаринов. В списке свидетелей со стороны государства было 130 человек, из которых присутствовало только 69. Сухомлиновым повезло еще меньше. В суд явилось менее половины из 67 вызванных их адвокатами сви­детелей[32].

Именно это обстоятельство стало первым основанием для со­мнения в легитимности суда, выдвинутым защитой. Утверждая, что показания отсутствующих свидетелей имеют исключительную важ­ность для их клиентов, адвокаты Сухомлиновых подали судебный запрос, требуя снятия обвинений, – запрос этот не был удовлет­ворен. Тогда Казаринов немедленно высказал второе сомнение, утверждая, что суд в настоящем его виде является импровизирован­ным органом, который, в соответствии с законом, принятым самим Временным правительством, не обладает правом допрашивать об­виняемых. Явно недовольный намеками на свою су­дебную некомпетентность, Таганцев принял сторону Носовича. Запрос Казаринова был отклонен. Остаток дня прошел в выборе присяжных[33].

Второй день суда был почти целиком посвящен зачитыванию выдвинутых против Сухомлинова обвинений, составивших 116 убо­ристых страниц. Сухомлинова обвиняли в десяти уголовных пре­ступлениях, его супругу – в двух. В 7.30 вечера суд объявил, что слово для защиты предоставляется обвиняемым. Сухомлинов сказал, что ни в чем не виновен. Екатерина, кажется, держалась лучше мужа. Когда пришла ее очередь отвечать, она спо­койно, но убедительно произнесла: «Безусловно не признаю себя виновной. Только сознание абсолютной невиновности помогло мне перенести все ужасы последних двух лет». Зрители, сидевшие на галерее, ответили громкими восклицаниями[34].

Когда шум стих, старшина присяжных попросил разрешения подать просьбу от имени коллегии. Присяжные выслушали обви­нительный акт со всем возможным вниманием, однако из-за сложности предъявленного обвинения и большого объема в нем содержавшейся фактической информации им никак невозможно удержать все это в памяти. Нельзя ли выдать присяжным для изу­чения два экземпляра обвинительного акта? Заметив, что это бу­дет техническим нарушением российского законодательства, Но­сович объявил, что, учитывая особые обстоятельства дела, он не видит причин отказать коллегии в возможности изучить один эк­земпляр обвинительного заключения — конечно, в строго ограни­ченных временных рамках. После возражения Казаринова суд вынужден был отклонить просьбу присяж­ных, поскольку в рамках российского варианта состязательного судопроизводства его адвокатская интерпретация требований зако­на была точна[35].

Представление доказательств началось 12 августа, на третий день суда, и продолжалось до 5 сентября. В течение этих двадцати пяти дней было вызвано более сотни свидетелей. Суд заслушал показания таких высокопоставленных военных, как Янушкевич, Поливанов, Иванов, Данилов и Алексеев. Великий князь Сергей Михайлович говорил об истоках артиллерийского кризиса, о том же говорили генералы Вернандер, Кузьмин - Караваев и Смысловский. Показания дали старый ненавистник Сухомлинова В.Н. Коков­цов и адмирал Григорович, бывший морской министр; С.И. Тимашев, бывший министр торговли и промышленности, и АЛ. Макаров, ко­торый, будучи министром внутренних дел, в 1912 году послал Сухомлинову официальное письмо с обвинениями против Мясоедова[36].

Савич, Родзянко, Милюков и Гучков, отвечавший на вопро­сы несколько часов кряду, представляли Думу. Князь Андроников, мадам Червинская, Клара Мясоедова, бывшие адъютанты Сухо­млинова, Николай и Анна Гошкевичи и Оскар Алышиллер – все предстали в качестве свидетелей; кроме того, были вызваны поли­цейские чиновники, бывшие военные атташе и следователи уго­ловной полиции. Присяжным было вслух зачитано большое ко­личество письменных материалов – среди них расшифровка допросов Мясоедова, выдержки из дневников Сухомлинова, пере­писка Сухомлинова с Янушкевичем первых месяцев войны, пока­зания свидетелей, не имевших возможности быть в Петрограде по причине пребывания на фронте или болезни, а также письма Анд­роникова Екатерине Викторовне и бывшей императрице Александ­ре Федоровне[37].

Глава 2. Ключевые моменты в ходе судебного процесса: доводы стороны обвинения и аргументы защиты

2.1. Обвинения в адрес В.А. Сухомлинова и доводы в его пользу

С 6 по 10 сентября шли прения сторон. Сначала мы перечислим в чем обвинялся В.А. Сухомлинов (а также и его супруга), а затем приведем доводы защитников.

Начнем с одного из важнейших документов в данном деле – обвинительного акта. Работая с этим документом, нами было обнаружен ряд любопытных моментов, связанных с этим документом. Начнем с того, что в архивном деле № 159 обнаружилось сразу два экземпляра обвинительного акта. Оба были датированы 1917 годом. В ходе сравнения их содержания в ряде пунктов обвинения генерала Сухомлинова, а также его жены были замечены как смысловые отличия и сокращения в тексте пунктов обвинения, так и добавление подпункта в одном из пунктов обвинительного акта, которое присутствовало только в одном из экземпляров, который, между прочим, имел пометку «Секретно».

Чтобы понять, в чем обвинялись бывший военный министр и его супруга, необходимо хотя бы кратко перечислить пункты данного акта и затем привести аргументы защиты. Мы все же, при сходстве большинства сведений в двух экземплярах акта, будем опираться на второй экземпляр, который имел пометку «Секретно».

Обвинительный акт состоял из вводной части и двух составных частей. Вводная часть выглядела так: «Изложенными данными отставной генерал от кавалерии Владимир Александрович Сухомлинов, 68 лет, и жена его Екатерина Викторовна Сухомлинова, 34 лет, достаточно изобличаются…»[38].

Далее в данном параграфе мы остановимся на обвинениях в адрес В.А. Сухомлинова. Всего их было десять. Первое обвинение было весьма общирным и даже разбивалось на отдельные пункты. Бывший военный министр обвинялся в том, что «…оставил без наблюдения и личного своего руководства деятельность главного артиллерийского управления, по принятию сим последним, во исполнение требований ст.ст. 233, 234 и 235 той же книги, того же свода, надлежащих мер для снабжения войск и крепостей оружием, артиллериею и огнестрельными припасами и вообще для полного обеспечения потребности государства предметами вооружения…»[39].

Далее шли отдельные пункты и подпункты: «А. В последние перед войною годы и даже во время возникших опасений близости европейской войны – а) несмотря на предуказания военного совета, выраженные в журналах его от 26 августа и 16 декабря 1904 года допустил непринятие главным артиллерийским управлением необходимых мер к тому, чтобы приспособить отечественные заводы к такой производительности по изготовлению орудийных снарядов, которая одна сама по себе, могла бы удовлетворить всю потребность армии в снарядах во время войны, на случай возможной недостаточности выработанных ранее и основанных на предположительных и весьма шатких данных, норм снарядов на орудие, а также на случай невозможности своевременного получения по заграничным заказам снарядов, или подвоза их из иностранных государств и не подвергнул разработке даже самый вопрос о питании армии орудийными снарядами во время войны на случай недостаточности заготовленных в мирное время запасов»[40].

Далее: «б) оставил без пересмотра, для проверки степени достаточности запасов сообразно позднейшим данным и сведениям и по более современным обстоятельствам и ожиданиям потребностей войны, произведенные в прежние годы при участии генерального штаба и артиллерийского управления исчисления требуемых наличностей ружей и пулеметов и выделке винтовок в случае войны (исчисления 1910 года), а также наличности ружейных и пулеметных патронов (исчисления 1906-1908 г.г.)»[41].

Следующий подпункт гласил: «в) допустил непринятие главным артиллерийским управлением необходимых мер для того, чтобы обеспечить казенным пороховым заводам и заводам взрывчатых веществ переход на случай войны от производительности, достаточной для мирного времени, к повышенной производительности, необходимой для удовлетворения потребностей в порохе и взрывчатых веществах во время войны»[42].

Далее следовало два не менее интересных обвинения, а последнее из них вообще не содержалось в первом экземпляре обвинительного акта: «г) несмотря на ограниченность заготовленного до войны оружия и сомнительность своевременного по объявлении войны пополнения его из-за границы, допустил непринятие главным артиллерийским управлением мер не только к усилению производительности отечественных заводов, но и готовности их к немедленной, по объявлении войны, выделке ружей даже в исчисленном в 1910 году крайне небольшом количестве (по 2.000 винтовок в день), не покрывавшем потребности ближайших призывов новобранцев и ратников и убыли ружей в боевых действиях и д) не принял мер к сохранению в полном количестве имевшихся запасов берданок прежнего образца, а также потребных для ружейных заводов и мастерских ствольных стальных и ложевых болванок и накладок»[43].

Помимо того, в затянувшемся первом обвинении было еще два пункта: «Б. Ко времени объявления войны в июле 1914 года – а) допустил непринятие главным артиллерийским управлением мер к заготовлению всего того количества патронов, которое по исчислениям 1906-1908 г.г. военного ведомства было установлено, как наименьшая норма; и б) Допустил непринятие сим управлением мер к обеспечению усиления во время войны отечественной производительности патронов в мере, сколько-нибудь приближающейся к потребности войны с мощными врагами, при явном недостатке заготовки мирных лет и затруднительности получения в военное время патронов из-за границы»[44].

Первое обвинение завершалось так: «В. Немедленно вслед за объявлением войны – несмотря на низкую производительность казенных заводов, изготовляющих артиллерийские снаряды, допустил непринятие главным артиллерийским управлением: а) всех необходимых мер – для увеличения производительных сил сих заводов; б) к использованию производительности частной промышленности и в) к повышению производительности казенных пороховых заводов и заводов взрывчатых веществ, несмотря на низкую степень таковой промышленности, – до наивысшего возможного для них предела, – каковые проявления его, генерала Сухомлинова, бездействия власти представляются особенно важными, как имевшие своим последствием понижение боевой мощи нашей армии при наступлении в пределы государств, вызвавших Россию на брань, и при обороне отечественных границ от вторжения неприятеля»[45].

Надо заметить, что обвинялся Сухомлинов в общем-то в двух деяниях: 1) «преступном бездействии власти», т.е. в должностных преступлениях; 2) в измене, шпионаже в пользу противников России в ПМВ – Германии и Австро-Венгрии.

Приведем второе обвинение, а затем дадим комментарий. Итак, должностные провинности Сухомлинова продолжались: «II. В составленном по его, генерала Сухомлинова, распоряжению и представленном государю 14 декабря 1913 года объяснении своем по содержанию замечаний государя на отчете генерал-инспектора артиллерии за 1912 год, с указанием на медленность, допущенную при вооружении армии конной пушкой системы Шнейдера, умышленно, из личных видов скрыл одну из причин, обусловивших такую медленность, а именно сделанное им, генералом Сухомлиновым, 17 августа 1913 года распоряжение о предварительном до заказа пушек, указанной выше системы, испытании лафета системы Депора, вследствие чего произошло замедление заказа в течение времени до конца Сентября 1913 года»[46].

Пришло время дать слово стороне защиты. Помимо комментария о должностных преступлениях Сухомлинова, Захарьин затронул и аспект, связанный со шпиономанией, который, надо сказать, связан и с остальными обвинениями в адрес бывшего военного министра. Адвокат Захарьин, на наш взгляд, разумно и достойно ответил на вышеперечисленные обвинения, предъявленные его подзащитному:  «… Но как возникло дело вообще? Откуда, независимо от их имен, явилось убеждение, что у нас есть шпионы, что мы в опасности, что армия терпит поражения вследствие шпионства?... Я прямо говорю, что то, что я сейчас скажу, является моим личным взглядом, но не имея другого, я ничего другого и сказать не могу; я его никому не хочу навязывать, но мой взгляд таков. С начала войны, говорят с первых же дней войны, мы не имели снарядов; армия шла босая, без ружей. Вот в каком виде послал, говорят, армию на войну Сухомлинов. В первые же месяцы разыгрались события, которые в известной телеграмме генерала Рузского были названы “Галицийской битвой”. В нашей жизни принято употреблять слова «бой, сражение», а слово «битва» напоминает времена варягов, римлян…здесь оказался не корпус против корпуса, а народ против народа. Это и есть небывалая битва. И нас хотят уверить, что у нас с первых же дней войны не было снарядов. Но вы помните, чем эта битва кончилась: мы вступили в пределы Австрии на плечах бегущего, хорошо снабженного врага и завладели целым рядом городов…С Перемышлем оказалось труднее, с ним мы справились не скоро. Это взяло довольно много времени, так что давно уже была бы пора оказаться недостатку снарядов. Но это не помешало нам его взять»[47].

Захарьин продолжал: «… Но затем на южном фронте начинается полоса поражения… Ставка предоставила генералу Иванову наступать… И вот он, этот самый генерал Иванов… как он больше всех одолевал требованием чудовищного количества снарядов, отлично зная, что дать ему их никто не в силах, он… получил директиву поступать по своему усмотрению. Что же он делает? Он идет в Карпаты. В узкое горное ущелье, где войскам приходится растягиваться в тоненькую ниточку, подвергая опасности все прошедшие части быть отрезанными от тыла; идет в обстановку, где трудно и опасно, идет тогда, когда кричит, что у него снарядов нет. Из Карпат нам пришлось с громадным уроном отступать. Этого не пришлось бы делать, если бы мы туда не пошли. Пошли мы туда не по вине генерала Сухомлинова. Генерал Сухомлинов объяснял нам здесь… что азбука стратегии учить, что для действий по внешним операционным линиям нужно прежде всего чувствовать себя лучше снабженным, чем снабжен неприятель… Вот момент, с которого война приобрела трагический и мрачный для нас оборот»[48].

Далее адвокат добавил: «… С начала войны успело уже пройти несколько месяцев и за эти несколько месяцев большая часть снарядов была издержана, наступил патронный голод, было утрачено громадное количество винтовок, огромное количество орудий, далеко превышавшее процентные соотношения прежних войн. Армия пришла в трудное положение, почувствовала что создалось такое стратегическое положение, которое страну утешить и радовать не может, которое может вызвать против Ставки, которую одни считали ответственной за исход войны и, не дай Бог, против самой Верховной Власти, слишком большое народное неудовольствие. Нужно было искать оправдания, нужно было во что бы то ни стало найти виновных во всех этих несчастиях, кого угодно, но чтобы Ставка была чиста. Но кого же? Обвинить генералов, которых на известные операции сама же Ставка послала, сказать, что они плохо исполняют ее предначертания? Скажут: «зачем же вы их послали? Разве Ставка не знала, что такое генерал Ренненкампф?» Нет»[49].

Захарьин привел свое объяснение по поводу поиска виноватых и не забыл упомянуть печально известное «дело Мясоедова»: «… Нужно отыскать какие-нибудь «темные силы», тоже темные силы – это прекрасная формула, потому что под нее подходит все, когда нет ничего ясного, доказательного… Говорят «ищите шпионов», и если их находят, то говорят «значит меня предали, вот и причина неудачи». Дайте шпионов во что бы то ни стало. Нашли шпиона – Мясоедова. Приговор оглашен. Но это собственно не приговор, его можно скорее назвать резолюцией. Есть суды, например мировой, окружный, которые излагают мотивы своего приговора… А есть суды, которые от этого освобождены: к ним принадлежит например ваш. Вы обсудите дело, а как вы его будете обсуждать – дело вашей совести. Вы принесете нам ответ: «да, виновен», или «нет. Невиновен»… Такое же право выносить приговор без мотивов предоставлено и полевым судам, в том числе тому суду, который признал Мясоедова шпионом. Нам не дано знать, почему и отчего он признан виновным, какие доказательства были приняты этим судом во внимание…»[50].

Также адвокат обращается и к другим обвинениям в шпионаже: «… Но этого было мало были южные поражения, карпатские поражения: не мог же Мясоедов, находясь в Августовских лесах, шпионить на Карпатах. На южном фронте находился полковник Иванов… Это послужило поводом к тому, что он привез оттуда, как вы помните, коллекцию австрийского оружия. Он там бывал, и вот он оказался вторым шпионом… Но может быть потому, что по отношению к Мясоедову общественное мнение было достаточно подготовлено газетными статьями 1912 года, а имя Иванова представлялось для русского общества абсолютно ничего не говорящим, признано было целесообразным обвинить в этом же шпионстве Альтшиллера, уличить которого было нельзя, потому что он еще до войны уехал. Одновременно предали суду и Думбадзе, который никогда на этом фронте не был и уже по этому одному не мог бы подлежать полевому суду, потому что полевой суд по закону, на основании 24 книги свода Военных Постановлений, устав военно-судебный, о военно-полевых судах, решает дела о событиях, совершившихся на фронте и никоим образом не прибегает к предварительному следствию. Но если бы повесили одного Иванова, то это для общественного мнения достаточным оправданием похода в Карпаты не послужило бы»[51].

Помимо всего вышеперечисленного, Захарьин дает ответ и на обвинения в адрес Сухомлинова по поводу того, что он, якобы, в ГАУ недоглядел, не оборудовал заводы, не способствовал лично подъему их производительности до нужного уровня и вообще не помешал тому, что, к примеру, О.Р. Айрапетов справедливо называл заблуждением всех воюющих сторон в ПМВ. То есть, убежденность в том, что война будет молниеносной, а также в принятых в соответствии с этим общим заблуждением, норм расхода артиллерийских снарядов.

Обратимся к тому, что было сказано по этому поводу адвокатом В.А. Сухомлинова: «… Представители общественности – члены Государственной Думы – говорили о преступной бездеятельности, говорили, что там ничего не делалось, что так нельзя работать. Представители Г.А.У. говорят: «господа, чего же вы хотите? Мы ведь достигли нормы, установленной не нами, а другими, компетентными людьми, и дальше идти мы не имели права. Нами было заготовлено все, что на нас было возложено». Уже во время войны неожиданно предъявили требование доставлять полтора миллиона пушечных патронов в месяц, между тем, как всем было известно, что русские заводы столько изготовить не могли, так что требование это было явно невыполнимое. Г. Прокурор сказал, что Г.А.У. оправдывается в том, что не выполнило заказов. Г.А.У. наоборот не оправдывается, оно считает себя в праве: раз оно достигло нормы, то нельзя было ее превысить, чтобы не получить упрека, что позволяют себе тратить громадные деньги сверх нормы. Да ведь этого и не требовалось, а ранее ни Г.А.У., ни ген. Сухомлинов не могли предвидеть даже и того размера требований, какой выдвинула война»[52].

Далее Захарьин приводит еще ряд немаловажных доводов: «… Разве военное министерство могло предвидеть, какую армию ему придется вооружать? По доблести русское войско себя, слава Богу, ни в какую войну не опозорило; всегда русские солдаты дрались, как львы, что называется: частенько люди ходили и без оружия, и без сапог, и все-таки оказывались львами. А в начале этой войны на фронте ни в чем недостатка не было: он был только в тылу и оказался на фронте только тогда, когда эти тыловые 800 тысяч неожиданно явившихся успели дойти на фронт на смену убыли. Убыль людей всегда сопровождается и некоторой убылью вооружения. Эта последняя тоже была вычислена заранее по прежним данным, и так как она должна быть меньше убыли в людях, то резервы могут быть отчасти вооружаемы остатком оружия выбывших из строя. Но условия, самый характер настоящей войны оказался настолько непохожим на все прежнее, что и эти расчеты не оправдались. Неужели можно по совести винить во всех этих неоправдавшихся расчетах Генерального Штаба и Военного Совета, весьма авторитетных коллегиальных учреждений, единолично военного министра? Да можно ли и кого-либо вообще винить?»[53].

Теперь вернемся к обвинительному акту и посмотрим на следующее, уже третье по счету обвинение. Оно звучало так: «Вопреки положению Совета Министров от 10 февраля 1915 года, коим, по рассмотрении заявления его, генерала Сухомлинова, о желательности способствовать устройству в России частного оружейного завода, под условием предоставления сему заводу заказа на три миллиона ружей, было постановлено одобрить задуманную военным ведомством меру с тем, чтобы ближайшие в этой области предположения, выработанные по соглашению с министром финансов, были вновь представлены на уважение совета министров и в прямое нарушение предоставленных ему по должности военного министра полномочий, а также вопреки прямому смыслу ст. 17 правил о порядке рассмотр. госуд. росп. и расх., а равно о производстве расходов, росписью не предусмотренных и п. 12 ст. 7 учрежд. сов. мин., по силе коих возникший вопрос подлежал рассмотрению совета министров, в письмен(Л. 8)ном заявлении своем от 12 того же Февраля предложил представителю Русского акционерного общества артиллерийских заводов – гражданскому инженеру Балинскому немедленно приступить к заказам на полное оборудование ружейного завода, каковое его, генерала Сухомлинова, превышение власти повлекло за собою израсходование названным обществом, означенного заказа не получившим, девяти с половиною миллионов рублей на оборудование оружейного завода»[54].

Но здесь вполне разумно задать следующий вопрос: а на чем основано данное и подобные ему обвинения? Где есть весомые доказательства вины Сухомлинова? Нам представляется, что таковых у обвинителей, несмотря на обилие томов материалов предварительного следствия, не оказалось. Получалось даже так, что многие (если не все обвинения) были основаны на весьма сомнительных данных.

Для того, чтобы убедиться в этом, приведем некоторые выдержки из весьма любопытного документа – копии доноса неизвестного «осведомленного» лица на Сухомлинова, который датируется приблизительно 1916 годом. Помимо всего прочего, в данном документе сообщается следующее: «… Попав под влияние распутной циничной женщины он исключительно жил для нее и для ее капризов и прихотей. Интересы Родины у него стояли на сотом плане. Дом Сухомлинова в буквальном смысле слова сделался лавочкой бога Меркурия, где продавалось все – вплоть до хозяйки дома, и где торговали всем: подрядами, заказами, честью, совестью и кровью наших героев офицеров и солдат. Заказы он давал только тем заводам которые предлагали большие взятки или в которых он состоял пайщиком как например Максим Виккерс; взятки передавал инженер Балинский дальше Русско-Балтийский завод и завод Промета. Свои нечистоплотные дела с этими заводами он начал за два года до войны: в 1913 году в июне по его настоянию завод Максим Виккерс получил огромный заказ и Сухомлинов положил в карман пятьдесят тысяч рублей, после чего супружество Сухомлиновых отправилось немедленно в курорт Киссинген, куда была привезена нитка жемчуга за двадцать тысяч рублей, ювелиром Маршаком из Киева. На Русско-Балтийском заводе брал взятки. Больше всего ожидалось прибыли за «Ильи Муромцы»…»[55].

Вот откуда взялся инженер Балинский и «нечистоплотные дела» Сухомлинова с рядом заводов. Могли ли обвинители опираться на такой весьма сомнительный источник как анонимный донос? Довольно сложно сказать, кто мог быть автором подобных сведений, к тому же приводимых без предоставления доказательств. Этот человек руководствовался, вероятно, тем, что перечислял эти «преступления» Сухомлинова и представлял их как несомненные и уже доказанные. Есть вероятность, что за этими обвинениями в адрес бывшего военного министра стоял князь Андроников или кто-то ему подобный. По крайней мере, У. Фуллер упоминает о том, что Андроников неоднократно писал подобные анонимные доносы.

Нам представляется, что если автором доноса являлся Андроников, то с его стороны это была попытка сведения личных счетов, ведь на момент составления доноса Сухомлинов, по всей видимости, уже был арестован и находился под следствием. Да и если даже предположить, что приведенные в доносе сведения действительно были верны и Сухомлинов виновен, то зачем писать анонимные доносы и скрывать свое имя? Представляется, что данная форма (анонимный донос) была выбрана и использовалась не случайно, так как снимала с автора всякую ответственность за достоверность и правдивость приводимых сведений.

На втором листе доноса мы видим фразу, которая, как нам представляется, может послужить иллюстрацией нашего предположения об авторе и мотиве составления доноса: «…Преступления Сухомлинова неисчислимы: он как вечный жид постоянно катался по России, чтобы как можно больше наездить денег на наряды своей ненасытной жене и совсем не заботился о том, чтобы приготовить снаряды и ружья и даже тогда когда грянула война он этого не сделал. Нет места этому преступнику среди честных людей. Место ему не в Государственном Совете, а на скамье подсудимых и Вы господа члены Государственной Думы тащите его на скамью подсудимых и пусть он разделит судьбу Мясоедова»[56].

Перейдем теперь к обвинениям Сухомлинова в шпионаже. В обвинительном акте это пункты 4-10. Если кратко их описать, то суть данных обвинений состояла в том, что с 1912 по 1915 гг. сотрудничал с Германией и Австро-Венгрией и снабжал их многочисленными секретными данными о военных приготовлениях и военном потенциале России, передавая все эти сведения через агентов и шпионов вышеперечисленных государств, в частности через Мясоедова, Альтшиллера и Гошкевича[57].

Захарьин и по этим пунктам обвинения предоставил необходимые доводы.  Начинает он так: «… Проверяя, рассматривая все эти доказательства, которые Вам представляются, Вы увидите, что эти потемки, этот мрачный элемент чего-то подозрительного, элемент шпиона, который лезет из-под стола, из-за карниза – он вреден в этом деле. Однако, г. Обер-Прокурор говорит: “смотрите, тут шпион, там шпион, везде шпионы.”… рассмотрим того, кто по мнению г. обвинителя является не только соучастником – потому что ген. Сухомлинов обвиняется в соучастии в шпионаже – но и таким шпионом, шпионство которого мы, защитники в настоящем деле, лишены даже права оспаривать, потому что виновность его в этом шпионстве якобы признана уже судебным приговором»[58].

Далее адвокат продолжает рассуждение: «… Я позволю себе спросить: где же этот судебный приговор? Где? Говорят: в деле Иванова. Но Вы знаете, гг. Прис. Зас-ли, что хотя это дело называлось делом по обвинению в шпионстве Иванова, Гошкевича Думбадзе Альтшиллера и др., хотя все они, в том числе и Альтшиллер, и обвинялись в шпионаже, но приговора об Альтшиллере нет: его и быть не могло, так как самого Альтшиллера на суде не было… Как и все суды, решающие дела, грозящие лишением прав, полевые суды не могут постановить приговора об отсутствующих. Поэтому приговора о нем не было и нет, и говорить о нем можно только чувствуя себя в беспомощном положении, не говоря уже о том парадоксальном положении, в котором мы здесь находимся по отношению к остальным действительно осужденным, Иванову, Мясоедову, Думбадзе и другим, ибо от нас требуют, чтобы мы считали их виновными, в силу приговоров, которые может быть через несколько дней будут отменены. Ссылаться на приговор Альтшиллера не приходится»[59].

Затем Захарьин останавливается подробнее на Альтшиллере: «…В Киеве за ним была слежка, выезжает в Петербург – слежка, везде говорят, что он шпион. Что же, где-нибудь удалось найти хоть волосок улики, хоть какие-нибудь доказательства, указания на то, что он занимается шпионажем? Единственная улика против него – то, что он знаком с генералом Сухомлиновым. Правда, он австрийский подданный, но неужели же всякий иностранец, живущий в нашей стране – шпион? Ведь это-то и требуется доказать, а вам дают фактические положения и объявляют их уже доказанными. Что же имелось раньше? Ничего»[60].

Далее адвокат переходит к кругу знакомств Сухомлинова, обращаясь к доводам обвинения: «… Он задается вопросом о знакомствах генерала Сухомлинова вообще и говорит: кто такой генерал Сухомлинов и кто люди, находящиеся вокруг него, почему вокруг него оказывается «такое» общество, и начинает пересчитывать всех тех знакомых, близость с которыми, по его мнению, должна показать «что-то неладное». Вот лейт-мотив, что называется, всей речи господина обвинителя, более серьезных доводов в области шпионажа нет. Но вот это положение является в качестве доказательства: «что-то тут не ладно: одному Богу известно. Кто окружает военного министра»[61].

Захарьин показывает характер обвиняемого и ставит под сомнение правдоподобность нарисованной обвинением картины абсолютной власти шпионов и изменников: «… Вл. Ал. Человек военный, прямой, привыкший гораздо больше делать дело, чем говорить, сплетничать, который не привык с этими сплетнями так считаться, как это нужно было, по крайней мере до перемены нашего государственного строя, находясь на верхах власти, считаться с общественным мнением, со всякими придворными сплетнями, со всякими Андронниковыми и компанией, он не придавал этому такого значения. И говорят, он нарочно держал вокруг себя эту компанию, которую он физически не мог даже видеть. В этой компании оказались: Альтшиллер, Мясоедов,  Гошкевич, и к этой компании причислить нельзя, но раз или два бывал у него по делу Думбадзе. Все эти лица осуждены за шпионаж. Это и требуется доказать господину прокурору. Для этого весь разговор об обстановке вообще, об атмосфере их гостиной, только об этом и идет разговор»[62].

Затем адвокат в связи с вышесказанным вновь упоминает об Альтшиллере:  «… я утверждаю, что это знакомство есть только орудие сгущения атмосферы, средство замутить воду. У нас нет улик, нет доказательств, поэтому мы допустим только мрачные краски для изображения дома Сухомлиновых, чтобы все поверили в то, во что мы верим, что этот дом переполнен шпионами. Другого об этих отношениях сказать ничего нельзя»[63].

Завершая эту часть доводов, Захарьин еще раз усомнился в возможности связать все эти знакомые Сухомлинова лица в единую шпионскую сеть: «… все эти знакомства ничего не доказывают и сделать тот вывод, которым г. прокурор закончил эту частицу своей речи, что все делалось ради борьбы за власть… Собирать вокруг себя Горленку, Червинскую, Коломниных и Андронникова и выгнать всех остальных, кто не годится, это было бы актом, дальше которого идти некуда. Более неожиданного вывода я представить себе не мог. Не с этой точки зрения нужно смотреть на эти знакомства»[64].

Завершая рассмотрение обвинений в адрес В.А. Сухомлинова и доводов в его защиту, нельзя не привести еще ряд весьма важных сведений. Касаются они лидера октябристов А.И. Гучкова и его роли в изучаемом деле. Не лишенные интереса соображения на этот счет представил в своей речи адвокат Захарьин: «… В 1912 году А.И. Гучков по его рассказу получил в Киеве сведения от высокопоставленного, по видимому, лица. На мое предложение назвать это лицо, он нам здесь ответил, что назвать его он не желает. Ответил после того, как он принял присягу, в которой сказано: «я по совести покажу в сем деле сущую обо всем правду и не утаю ничего, мне известного». Он не сказал: «не знаю, не помню», нет. Он сказал: «не желаю сказать»…»[65].

Адвокат продолжает: «… Имейте в виду, что как Гучков, так и вся Дума с года на год ждали войны, как говорилось здесь, следовательно он должен был ожидать, что Альтшиллер и Мясоедов должны были сыграть роль еще более страшную для России, чем в то, мирное, время. Посмотрите на этот доклад, на это завещание, как на предсмертное показание, как на последнее, что он мог сделать и сказать судебной власти, которая с этим показанием должна была бы так или иначе считаться, как на последний момент, когда он, благодаря всем имеющимся у него сведениям, мог принести пользу, предупредить опасность для отечества в смысле шпионов. И я спрошу вас: мог ли человек, состоявший председателем Государственной Думы, говоривший, что им все время руководил один только горячий патриотизм и желание спасти свою родину от шпионства, мог ли он в своем последнем, предсмертном показании по этому вопросу скрыть нечто такое, что могло помочь правосудию?»[66].

Захарьин сомневается в источниках информации для А.И. Гучкова: « …Кто такие эти инкогнито, которые давали сведения Гучкову, мы не знаем»[67].

Также адвокат дает объяснение действий Гучкова и оппозиции в связи с предвоенным конфликтом Сухомлинова и Поливанова в 1912 году, а также про дело Мясоедова, которое, как подтвердилось позднее, ударило и по бывшему военному министру: «… По мере того, что портились отношения Гучкова и думской комиссии с Сухомлиновым, они укреплялись, связывались с Поливановым. Расчистить Поливанову место, убравши этого крепко сидящего конкурента, было очень интересно. Я позволю себе думать, что Гучков, будучи председателем думской, общественной следовательно организации, думской комиссии, считает себя наиболее компетентным в России лицом по военным вопросам, и вероятно искренно был убежден, что так хорошо управлять военным министерством, лично, или через покорное лицо, как он, никто не сумеет. Ему хотелось если не сесть министром, потому что это в данный момент было еще трудно – хотя он принадлежал к партии, на которую смотрели тогда благосклонно, был лидером партии 17 Октября, которая пользовалась благоволением тогдашнего правительства, но он, может быть не рассчитывал на это – то нужно было немедленно провести туда Поливанова, нужно было спихнуть Сухомлинова. Вот источник этого похода. И начинаются эти статьи. После этих статей идет судебный процесс с Мясоедовым»[68].

2.2. Обвинения в адрес Е.В. Сухомлиновой и доводы в ее пользу

А что же можно сказать в отношении супруги генерала Сухомлинова? В чем она обвинялась? Обвинительный акт содержит два пункта обвинения: «Б. Вторая – в том, что в тот же период времени, в гор. Петрограде она, Сухомлинова, с 1909 года до 21 июля 1912 года передавала агентам Германии и Австро-Венгрии через австро-венгерского подданного Александра Альтшиллера и полковника Сергея Мясоедова, такого рода сведения, которые заведомо для нее долженствовали храниться в тайне от сих государств… II. С 21 Июля 1912 года способствовала правительствам Австро-Венгрии и Германии в собирании сведений, касающихся внешней безопасности России, предоставляя путем использования своих личных отношений – агентам названных иностранных держав через посредство находившихся с ними в сношениях – австро-венгерского подданного Александра Альтшиллера, инженера-технолога Николая Гошкевича и других лиц, возможность получить доступ в располагавшие сими сведениями учреждения»[69].

Супругу генерала Сухомлинова защищал М.Г. Казаринов. Его итоговое выступление, сделан­ное 10 сентября, так часто прерывалось аплодисментами публики, что председатель суда Таганцев в конце концов приказал очистить зал суда от зрителей. Реакция, которую удалось вызвать Казаринову, была результатом не только его острого ума и логики, но также сокрушительного риторического мастерства и почти идеального эмоционального контакта с публикой[70].

О чем, спросил Казаринов, собственно, идет речь на этом суде? Поскольку не было представлено никаких доказательств конкрет­ных изменнических действий, следует сделать вывод, что обвини­тельное заключение основывалось на фактах, свидетельствовавших о неадекватной подготовке русской армии к большой европейской войне. Если так, то какую роль в этом могла играть Екатерина Викторовна? Она не принимала военных решений, не председа­тельствовала в Военном совете, не утверждала военного бюджета и не распределяла государственных контрактов на вооружение[71].

Да­лее, она, даже если бы хотела, не могла оказывать пагубного влия­ния на мужа, поскольку по состоянию здоровья проводила значи­тельную часть каждого года за границей. Следует сделать вывод, что «доказательства», представленные правительством о ее разводе, тратах и проч., были не просто топорными, безосновательными и лживыми, но и совершенно не относящимися к делу, поскольку, даже будь они правдивыми, в этом нет преступления. «Говорят, что жена военного министра, она себе заказывала 10 шляпок в сезон, она носила бриллиантовые колье. Так что же такое? Ведь она – жена военного министра, вот если бы сам военный министр носил колье и бриллианты и так одевался, тогда я понимаю». Казаринов вел к тому, что, хотя правительство и намекало, будто именно рас­точительность Екатерины подтолкнула Сухомлинова к махинаци­ям и измене, доказано это не было[72].

Далее Казаринов обратился к характеру Екатерины, который, утверждал он, был в предшествующие недели процесса злонаме­ренно представлен в искаженном виде. Утверждение, сделанное ее скаредным бывшим мужем Бутовичем, будто она была лишена патриотических чувств к России, полностью опровергается данны­ми о ее деятельности во время войны. Казаринов напомнил о бла­городных поступках Екатерины – она организовывала госпиталь­ные и банные поезда, привозила подарки для раздачи на фронте и лично собрала более 2,5 млн руб. для покупки предметов первой необходимости для солдат. Вряд ли это можно назвать поступками легкомысленной сибаритки, а уж на изменницу такая женщина совсем непохожа[73].

Более того, с тех пор как у ее мужа начались не­приятности, она вела себя совершенно безупречно. Оставаясь ря­дом с супругом, она оказывала ему полную моральную и духовную поддержку. Будь она действительно в чем-либо виновата, она бе­жала бы за границу. Однако она этого не сделала, потому что «со­весть ее была чиста, и она спокойно выжидала будущее»[74].

Что же в таком случае можно сказать о сомнительных лично­стях, окружавших ее мужа? Обвинение согласилось с тем, что Екатерина может быть признана виновной, только если будет до­казано, что она знала о шпионах и предателях среди ее друзей и знакомых. Однако единственное свидетельство того, что ей это было известно, исходит от этого распутника, князя Андроникова  – а если настоящий суд что и продемонстрировал, так это то, что заявлени­ям Андроникова доверять нельзя[75].

Закончил Казаринов красноречивой апологией верховенства закона: «Представитель обвинения вам говорил... что вы должны вынести обвинительный вердикт для того, чтобы успокоить взвол­нованное общественное мнение, и во имя этого общественного мнения требовал от вас осуждения... но суд должен выносить при­говоры на основании фактов, а не под давлением якобы обще­ственного мнения. В этом деле нет улик, нет обличающих фактов, и страшно становится за будущность новой России, когда слы­шишь требования обвинять во что бы то ни стало на основании таких безосновательных данных, какие принесены обвинителями на этот процесс»[76].

Глава 3. Итоги и историографические оценки «дела Сухомлинова»

3.1. Завершение процесса и итоги «дела Сухомлинова»

11 сентября Сухомлинову и его жене было предоставлено пос­леднее слово. Несмотря на обстановку, в которой проходил процесс, Владимир Александрович попытался трезво и критично оценить то, что было им сделано: «… Я старался устранить те влияния, которые мешали и тормозили запущенное дело. Какой же я всесильный? ... Прокурор говорит, что я цепляюсь за власть. Если она сильна – цепляться за нее не приходится…»[77].

Далее Сухомлинов продолжал: «… Я год почти отрезан от мира и что делается  я не знаю. Надо иметь в виду, что на такую армию мы готовы не были. Но я больше скажу: немцы готовились к народной войне, у них целый ряд фактов указывает на это. К этой войне они готовились 43 года, но в 1914 г. они считали, что еще не готовы к войне. Я больше скажу: никто не был готов. Англия была настолько неготова, что у нее не было общей воинской повинности. Что же тут удивляться, что в наших условиях я мог сделать больше того, что я сделал. Может быть я ошибаюсь, но, по моему мнению, надо обставлять обвинение более или менее правдоподобно. Он виноват в том, что он ничего не сделал, не воспользовался своим всемогуществом. Господа, его у меня не было. Я поражен и удивлен когда слышал, что я был всемогущ…»[78].

Затем Владимир Александрович обращает внимание на ряд важных моментов: «… Я хочу сказать, что мог ли я один, уже отставши от петроградской жизни, поднять это громадное дело. Конечно, я должен был разделить его и я сейчас убежден, что поступил правильно… В результате я все-таки достиг того, что громадная армия, которую мы выставили на границе, показала себя блестяще. Она удивила всех, никто этого не ожидал и больше всех этого не ожидали германцы. Посмотрите немецкие газеты, что на меня там выливалось. Ведь им пришлось из-за наших успехов уйти из-под Парижа. Вот доказательства насколько они рассчитывали, что наша армия не готова. Они 43 года готовились, они встравили нас в японскую войну, отлично понимая, что мы истекаем кровью и что, благодаря этому они на нас наверстают. Я думаю, что все мои сверстники, кот. работали параллельно со мной, разделяют мой взгляд в том отношении, что если бы те порядки в военном ведомстве, которые были в 1905 г., остались дальше, то нам готовилась такая катастрофа, о которой никто понятия не имел, потому что нас взяли бы голыми руками. Ведь мы шли по такой наклонной плоскости, что в 1906 году мы буквально перестали понимать друг друга…»[79].

Завершает свою речь бывший военный министр следующим образом:  «… Защитники наши имели всего один месяц для того, чтобы разобраться в этом невероятно трудном материале, а я в течение моего заключения не имел возможности получать справки о моем бывшем ведомстве, чтобы подготовиться и на цифры отвечать цифрами. Я этого был лишен. В той обстановке, в которой я жил, я не имел возможности ознакомиться с делом и настроение мое было таково, что я, прочитав страницу, не помнил что было написано. Я мог ошибаться, но преступления я не совершал, и если Господь Бог дал мне силы вынести все это время с самого начала назначения, а в особенности последние два года пытки, так только потому, что перед Богом, родиной и бывшим верховным вождем моя совесть чиста»[80].

Екатерина Викторовна в своем последнем слове не смогла сдержать эмоции: «Мне все равно… Будь, что будет… Мы не преступники…(плачет)»[81].

Суд вновь собрался 12 сентября в три часа пополудни. На про­тяжении последующих четырех с половиной часов председатель суда Таганцев читал наставления присяжным. В 19.30 присяжные были отпущены для вынесения своего мнения. В 8 утра следующего дня присяжные вернулись в комнату суда с вердиктом. Генерал Сухомлинов был признан виновным в девяти из десяти предъяв­ленных ему обвинений, включая измену. Екатерину присяжные полностью оправдали[82].

Суд тут же вынес Сухомлинову приговор. Поскольку смертная казнь существовала только на фронте, он был приговорен к самому суровому из возможных наказаний – полной утрате прав и бессрочной каторге. Сухомлинова, который, по от­зывам свидетелей, выслушал вердикт и приговор «спокойно», увез­ли в Петропавловскую крепость, где он должен был содержаться временно, до определения места его постоянного заключения. Ека­терина, в сопровождении нескольких родственников, тут же поки­нула Дом армии и флота. Судебное разбирательство продолжалось тридцать три дня. До свержения большевиками Временного пра­вительства оставалось менее месяца[83].

Что же стало потом с осужденным генералом, а также другими участниками дела? Сухомлинов продолжал оставаться в Петропавловской крепости, улучшилось снабжение заключенным продуктами. Потом последовал перевод в «Кресты», где он и встретил свое освобождение.

Свое состояние при этом Сухомлинов описывает так: «После моего освобождения 1 мая из "Крестов" радостное чувство, которое я испытывал, было почти повторением того, которое я переживал, когда произведен был в офицеры в 1867 году. Но в то время я получал известные права и становился в ряды нашей гвардии с определенным положением, шутка сказать, корнета. После закрытого учебного заведения – свободный человек! Через 50 лет, тоже из "закрытого заведения", только другой совсем категории, я – тоже свободный гражданин и тоже с положением настоящего "пролетария".

Имущественное мое положение определялось формулой: "Яко наг, яко благ, яко нет ничего", т.е. в условиях легкого и свободного передвижения. За два года я потерял в весе около двух пудов. Сколько убыло у меня жизненной энергии, определить трудно, за неимением такого счетчика. Доверия же к людям осталось мало. Освобожден я был из заключения по декрету об амнистии, т.е. в порядке управления советской властью. Теперь это значило: жить! И я просто радовался моей свободе»[84].

Он не поехал в скромную город­скую квартиру, которую удалось снять Екатерине, а поселился у друзей. Следующие несколько недель он вел бродячее существова­ние, ночуя там, где его готовы были принять, и нигде не задержива­ясь подолгу. В конце лета 1918 года появились слухи, что коммуни­сты планируют большую облаву и убийство всех бывших царских министров. Сухомлинов отнесся к этому достаточно серьезно и на­чал планировать побег из страны. Вечером 22 сентября (5 октября) он отправился на Финляндский вокзал, где сел в поезд на Белоостров. Прибыв на место, он пошел вдоль берега Финского залива на северо-запад, пока не забрался в такую глушь, где было безопасно. К счастью, он наткнулся на заброшенную избушку, где переноче­вал и провел следующий день. 24 сентября он продолжил свое пу­тешествие, пока не добрался до реки Сестры, естественной грани­цы между Финляндией и Россией. Там рыбак перевез его через реку и прочь из страны. Финские власти без промедления удовлетвори­ли просьбу Сухомлинова о предоставлении ему убежища[85].

Екатерины с ним не было, поскольку к тому времени она на­чала процедуру развода. В ее решении несомненно сыграли свою роль физические и душевные страдания долгих месяцев расследо­вания, тюрьма и суд – впрочем, она обрела новый романтический интерес и политическую защиту в лице грузинского инженера Габаева, который, по крайней мере временно, был в хороших отно­шениях с новой властью. К 1919 году Габаев и Екатерина пожени­лись. Инженер руководил кооперативной сахарной фабрикой в Петрограде, он также получал значительный доход от импорта, закупая за границей различные необходимые в России товары[86].

По словам гостя их дома, Габаевым удалось устроить себе удобную, даже роскошную жизнь. Перемена участи, впро­чем, была стремительной и драматичной. В 1920 году Габаев был арестован и казнен как финский шпион. Екатерина также была арестована и этапирована в Москву, где, видимо, в 1921 году ЧК ее расстреляла[87].

Какой была судьба других участников этой трагедии? Князя Андроникова большевики расстреляли в 1919-м. Александр Гучков бежал из России и эмигрировал сначала в Берлин, а потом в Париж. Он умер в 1936 году на юге Франции от рака гортани. Николай II, его супруга Александра Федоровна и все их дети были убиты большевиками в Екатеринбурге в июле 1918 года. Великий князь Николай Николаевич в марте 1919-го уехал из России в Италию, а в 1921-м перебрался во Францию. Он оставался главой династии Романовых в изгнании вплоть до своей смерти на зимнем курорте в Антибах в январе 1929 года. Василий Думбадзе эмигрировал в Соединенные Штаты и умер в Нью-Йорке в 1950 году. Октябрьская революция способствовала возвращению из ссыл­ки Клары Мясоедовой. Она, по всей видимости, вернулась в Виль­но, где и осела[88].

Сухомлинов перебрался в Берлин, где прозябал в жуткой ни­щете, собачился с другими эмигрантами и работал над мемуара­ми. Его воспоминания были опубликованы на немецком языке в 1924 году, а вскоре в советской России вышло их русскоязычное из­дание. Однажды ранним февральским утром 1926 года полицейский патруль нашел на скамейке в берлинском Тиргартене замерзшего старика. Это был Сухомлинов, умерший от холода. Говорят, что отставной немецкий генерал граф Редигер фон дер Йолтс обратился к генералу Курту фон Шляйхеру с просьбой устроить Сухомлинову похоро­ны со всеми военными почестями, в знак уважения к высокому военному положению, которое тот занимал в императорской Рос­сии. Просьба удовлетворена не была[89].

Так закончилось печально известное дело, может быть даже в большей степени, чем убийство Распутина, ускорившее дискредитацию и свержение самодержавия.

3.2. «Дело Сухомлинова» в оценках отечественной, зарубежной и эмигрантской историографии

В заключение рассмотрения изучаемого дела весьма важным представляется привести основные концепции и взгляды исследователей, сложившиеся в отношении «дела Сухомлинова». Начнем с отечественной историографии. В советской историографии В.А. Апушкин стал первым ярым критиком бывшего военного министра. Это видно даже из названия его работы «Генерал от поражений В.А. Сухомлинов», в которой он дает свою оценку бывшему военному министру: «Сухомлинову все это казалось величайшей несправедливостью. Самодовольство, воспитанное в нем малозаслуженным успехом его блестящей карьеры, мешало ему и на скамье подсудимых понять и признать ту глубочайшую и страшную трагедию, которую переживала Россия и в частности, ближайшим образом, русская армия, брошенная в войну без снарядов, без винтовок, без патронов, без всего, что дает победу, – трагедию, в которой он был повинен не только как член правительства, но и как военный министр. В его лице судили весь режим, эгоистичный, развращающий, – и Сухомлинов не понимал, что сам был жертвой этого режима, разложившего в нем душу, ум и волю, извратившего все те хорошие задатки, что в нем были и проявились в молодые годы его жизни»[90].

Именно в подобной оценке Сухомлинова как «жертвы царского режима» и проявляется характерная черта советской историографии. Помнится, что примерно такой же вывод в отношении Мясоедова сделал К.Ф. Шацилло. Таким образом, в советской историографии весьма устойчивой оказалась концепция засилья «германо-австрийских» шпионов в руководстве Российской империи в годы ПМВ. И по данной логике неподготовленности и поражению России в этой войне способствовали «продавшиеся» немцам и австрийцам высшие военные чины, среди которых и был В.А. Сухомлинов, окруженный сплошь подозрительными лицами (в том числе и евреями), занимавшимися шпионажем в пользу Австрии и Германии. Особенно ярко данная версия описана в работе Д. Сейдаметова и Н. Шляпникова[91].

Из более поздних работ интерес представляет впервые выпущенная в 1974 году и затем переизданная книга Н.Н. Яковлева «1 августа 1914». В ней, в общем-то следуя в уже заданном идеологизированном русле, автор тем не менее пытается разобраться в деле Сухомлинова. Яковлев также подвергает сомнению установившуюся тогда в России шпионобоязнь и обоснованность вины Сухомлинова и утверждает, ссылаясь на М. Ронге, что немцы узнавали много ценной информации не через шпионов (которыми ни Мясоедов, ни Сухомлинов не являлись), а через расшифрованные русские радиограммы[92].

Из исследователей постсоветского периода, прежде всего, следует отметить работу О.Р. Айрапетова. Хотя она напрямую не посвящена разбору «дела Сухомлинова», но в ней автор настойчиво проводит мысль о необоснованности обвинений в адрес военного министра и подчеркивает политическую составляющую в данном деле, объясняя нападки оппозиции на самодержавие через обвинение Сухомлинова[93].

Ряд работ, например, Н.В. Грекова[94] и В.В. Галина[95], также не освещают в полной мере процесса над генералом Сухомлиновым, фрагментарно отмечая и останавливаясь лишь на отдельных эпизодах, которые уже были приведены у советских и эмигрантских авторов. Ю.В. Варфоломеев[96] рассматривает деятельность ЧСК Временного правительства по «делу Сухомлинова», однако ценными представляются лишь сведения о том, почему рассмотрение дела и передача его в суд растянулись на несколько месяцев. При этом автор настаивает на справедливости выставленных комиссией обвинений в адрес Сухомлинова и его супруги, однако в данной работе нет ни одной ссылки на материалы дела из РГВИА. Необходимо отметить, что на данном этапе в отечественной историографии отсутствует работа, в которой с учетом мнения предшественников и с привлечением, в первую очередь, архивных материалов был бы дан подробный и обстоятельный анализ «дела Сухомлинова».

Среди эмигрантов, которые занимались изучаемой проблемой, отметим двух авторов. Первым из них является Александр Тарсаидзе. В 1969 году в Нью-Йорке вышла его книга «Четыре мифа: дело о мобилизации 1914 года, дело Мясоедова, дело Сухомлинова, дело Протопопова ("Стокгольмская история"), затем переизданная в 2007 году в Москве уже под названием «Четыре мифа о Первой мировой…». В ней он, используя обширные архивные данные и опубликованные материалы оправдывает бывшего военного министра, показывая необоснованность и постановочность «дела Сухомлинова», а также подчеркивает его политическую составляющую[97].

Примерно такого же мнения придерживался А.А. Керсновский в третьем томе своей  «Истории русской армии»: «…великий князь рассчитывал свести личные счеты со своим злейшим врагом… Обвинять прямо Сухомлинова в государственной измене он не мог — это должна была сделать стоустая молва… Расчеты великого князя оправдались полностью. Сухомлинову был дан шах и мат, и с мясоедовского процесса (если только простое убийство можно назвать «процессом») дни его были сочтены»[98].

В зарубежной историографии нас будут интересовать два автора. Подробно «дело Сухомлинова» рассматривал британский историк Уильям Фуллер в работе «Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России», написанной им в 2006, а на русский язык переведенной и выпущенной в 2009 году. В ней автор делает грандиозную попытку охватить «дело Мясоедова», а также процесс над генералом Сухомлиновым и связать их с феноменом шпиономании в годы Первой мировой войны. В целом, Фуллер подтверждает концепцию невиновности Мясоедова, однако заостряет внимание читателя на ряде моментов, таких как любвеобильность, взяточничество Сухомлинова, и описывает многочисленные интриги и козни внутри России. Также автор отмечает, что «презумпция виновности» в отношении Сухомлинова явилась прообразом сталинских чисток 1930-х годов[99].

Однако в рецензии на эту работу О.Р. Айрапетов отметил ряд неточностей и нераскрытых эпизодов у британского историка, а также подверг критике некоторые выводы Фуллера, в том числе его идею о «презумпции виновности» как преддверии большевистской репрессивной практики 1930-х годов. Также Айрапетов отметил, что «… Сухомлиновская история удалась уже гораздо хуже… Частые ошибки и ограниченное число источников по вопросам, в которых автор явно недостаточно компетентен, подрывают доверие к его слишком масштабным выводам. Увы! Amicus Plato, sed magis amica veritas»[100].

Помимо того, Олег Рудольфович утверждает, что реформы Сухомлинова оценивались и оцениваются положительно рядом зарубежных авторов: «Известный американский историк Брюс Меннинг отмеча­ет: «Благодаря сухомлиновским реформам к 1912 году армия, безусловно, была лучше, чем когда-либо в послемилютинский период, готова к проведению наступательных операций». Я склонен считать эту точку зрения правильной. Она под­тверждена точкой зрения британского, австро-венгерского и немецкого военных атташе в России в 1911-1912 годах, еди­нодушно считавших, что реформы нового военного министра ведут к быстрому оздоровлению русского военного организма и что в случае их продолжения следует ожидать восстановле­ния боеспособности русской армии в ближайшем будущем. Очевидно, думские либералы не хотели, чтобы результат этого процесса не был напрямую связан с их именем...»[101].

Прямо противоположное мнение высказывает французский посол Морис Палеолог: «…Генерал Сухомлинов несет тяжелую ответственность. Его роль в деле недостатка снарядов была столько же зловеща, как и таинственна. 28 сентября минувшего года, отвечая на мой вопрос, поставленный ему оффициально от имени генерала Жоффра, он заверил меня письменно, что принял все меры, дабы обеспечить русскую армию полным количеством снарядов, какое требуется для долгой войны. Неделю назад я говорил об этой бумаге Сазонову, который попросил меня передать ее ему, чтобы показать императору; император был поражен. Не только не было принято никаких мер для того, чтобы удовлетворить все возрастающим потребностям русской артиллерии, — но с тех пор генерал Сухомлинов предательским образом старался проваливать нововведения, которые ему предлагались для развития производства снарядов»[102].

Как мы смогли убедиться, в приведенных работах зарубежных авторов преобладает концепция «невиновности Сухомлинова».

Заключение

В первой главе было рассмотрены обстоятельства, приведшие к началу судебного процесса по «делу Сухомлинова» и описан его ход до начала прений сторон. Приход к власти Временного правительства обеспечил обстановку, необходимую для активизации и проведения в жизнь судебного процесса над В.А. Сухомлиновым, который задумывался и воспринимался, прежде всего, как суд над свергнутым царским режимом, персонифицируемым в фигуре бывшего военного министра. Как справедливо заметил сам обвиняемый, у его защитников было слишком мало времени, чтобы обстоятельно познакомиться с материалами дела. Пришедшей власти требовались доказательства ее легитимного прихода. А для этого надо было доказать, что прежняя власть была хуже и задача новой власти – осудить самодержавие за все его грехи и ошибки. И здесь новая власть никак не могла обойти стороной «дело Сухомлинова», так как это было необходимым и логичным шагом в борьбе либеральной оппозиции, получившей власть, с «ненавистным царским режимом. ЧСК Временного Правительства долго не могла решить как квалифицировать дело, что привело к отсрочке начала судебного процесса.

Во второй главе были рассмотрены доводы в пользу и против обвиняемых в ходе прения сторон. В ходе приведенного анализа материалов судебного процесса, мы пришли к выводу, что обвинения в адрес В.А. Сухомлинова и его супруги не были доказаны и защита это убедительно показала. Однако в сложившейся обстановке избежать приговора суда Сухомлинова уже было невозможно. Едва ли не половина пунктов в обвинительном акте так или иначе связаны с деятельностью С.Н. Мясоедова, виновность которого ряд исследователей справедливо ставят под сомнение. Это обстоятельство может служить подтверждением взаимосвязи процессов над Мясоедовым и Сухомлиновым, ведь без удара по Мясоедову либеральная оппозиция не могла обвинить Сухомлинова.

В третьей главе были рассмотрены итоги процесса над В.А. Сухомлиновым и приведены историографические оценки «дела Сухомлинова». Сухомлинов был приговорен к полной утрате прав и бессрочной каторге и заключен в Петропавловскую крепость, а его супруга была оправдана. Сухомлинов был амнистирован большевиками в 1918 году. Дальнейшая судьба бывшего военного министра и других участников процесса была весьма трагична. Среди историков, как отечественных, зарубежных, так и эмигрантов преобладающей является концепция «невиновности Сухомлинова», однако на данном этапе в отечественной историографии отсутствует работа, в которой с учетом мнения предшественников и с привлечением, в первую очередь, архивных материалов был бы дан подробный и обстоятельный анализ «дела Сухомлинова».

Список источников и литературы

Источники

Делопроизводственные материалы

Неопубликованные:

РГВИА – Российский Государственный Военно-Исторический Архив

Ф. 962. – Верховная Комиссия, учрежденная 25 июля 1915 г. для всестороннего расследования обстоятельств, послуживших причиной несвоевременного и недостаточного пополнения запасов воинского снабжения армии.

Опись 2

1. Д. 133. Копия доноса неизвестного «осведомленного» лица на Сухомлинова.

2. Д. 151. Стенограммы заседания суда по делу Сухомлинова 11 и 12 сентября 1917 г.

3. Д. 156. Судебный процесс по делу Сухомлинова. Речь защитника Захарьина.

4. Д. 159. Обвинительный акт по делу Сухомлинова 2 экземпляра.

Источники личного происхождения

Опубликованные:

5. Воспоминания Сухомлинова [предисл. В. Невского]. М.–Л.: Гос. Изд., 1926. – 334 с.

6. Палеолог, М. Царская Россия во время мировой войны [Электронный ресурс] / М. Палеолог. – М.: Междунар. отношения, 1991. – Режим доступа: http://militera.lib.ru/memo/french/paleologue/17.html.

Литература

7. Айрапетов, О.Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и революцию. 1907–1917 / О. Р. Айрапетов. – М.: Модест Колеров и «Три квадрата», 2003. – 256 с.

8. Айрапетов, О.Р. Дело Мясоедова: предвыборные технологии образца 1912 года // Родина. – 2011. – №3. – С. 78-81.

9. Айрапетов, О.Р. Рец. на: У. Фуллер. Внутренний враг: шпиономания и закат императорской России. М., 2009 // РУССКИЙ СБОРНИК: Исследования по истории России. – Том IX. – М.: МОДЕСТ КОЛЕРОВ , 2010. – С. 292-335.

10. Апушкин, В.А. Генерал от поражений В.А. Сухомлинов / В. А. Апушкин. – Л., «Былое», 1925. – 133 с.

11. Варфоломеев, Ю.В. Дело бывшего военного министра царского правительства В.А. Сухомлинова (по материалам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства) // Проблемы истории российской цивилизации. – Саратов, 2007. – Вып. 3. – С. 105-113.

12. Галин, В.В. Запретная политэкономия. Революция по-русски / В.В. Галин. – М.: Алгоритм, 2006. – 608 с.

13. Гребенкин, И.Н. От войны к революции: политические настроения российского офицерства в 1914–1917 гг. // Диалог со временем. Вып. 29. Мир и война: аспекты интеллектуальной истории. М.: КРАСАНД, 2009. – С. 77-90.

14. Гребенкин, И.Н. Ставка Верховного главнокомандующего и противостояние политических сил в 1914-1916 гг. //  Вестник Рязанского государственного университета имени С.А. Есенина. – 2009. – № 1(21). – С. 31-47.

15. Греков, Н.В. Русская контрразведка в 1905-1917 гг.: шпиономания и реальные проблемы / Н.В. Греков. –  М.: МОНФ, 2000. – Режим доступа: http://militera.lib.ru/research/grekov/index.html.

16. Керсновский, А.А. История русской армии: Т.3. 1881-1915 гг. [Электронный ресурс] / А. А. Керсновский. – М.: Голос, 1992. – Режим доступа: http://militera.lib.ru/h/kersnovsky1/15.html.

17. Сейдаметов, Д., Шляпников, Н. Германо-австрийская разведка в царской России / Д. Сейдаметов, Н. Шляпников. – М.: Воениздат НКО СССР, 1939. –72 с.

18. Тарсаидзе, А. Четыре мифа о Первой мировой: Дело о мобилизации 1914 г.; Дело Мясоедова; Дело Сухомлинова; Дело Протопопова («Стокгольмская история») / А. Тарсаидзе. – М.: Кучково поле, Гиперборея, 2007. – 480 с.

19. Фуллер, У. Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России / У. Фуллер. – [Авторизованный пер. с англ. М. Маликовой]. – М.: Новое литературное обозрение, 2009.  – 376 с.

20. Яковлев, Н.Н. 1 августа 1914 / Н.Н. Яковлев. – М.: Эксмо, 2003. – 352 с.

• Размещено: 17.08.2013
• Автор: Евдокимов А.В.
• Размер: 115.17 Kb
• постоянный адрес:
• © Евдокимов А.В.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции