Духан С.А. Моя семья и военное детство          

27 апреля, 2022

Родители моей мамы прибыли в Нижний Новгород во время Первой мировой войны (в 1915 году) из прифронтового Двинского уезда Витебской губернии (ныне Латвия) вместе с эвакуированным предприятием – щетинной фабрикой Хаима Хурина в Креславке, на которой с 10-летнего возраста работал мой дед Евель Зильбер. Никаких документов той поры не сохранилось, и даже отчества деда я не знаю. Мамочка родилась 12 июля 1915 года, незадолго до эвакуации из Креславки.

Поселились Зильберы (дед Евель, бабушка Этель Соломоновна и их дочери Зинаида 6 лет, Татьяна 4 лет и новорожденная Раиса) в Ленгородке на ул. Чонгарской, в доме № 1 (или 3). В конце 1920-х годов дедушки уже не было в живых, а бабушка Этель умерла после войны, 22 июля 1947 года. В двухэтажном деревянном доме на Чонгарской они занимали квартиру на первом этаже (две смежные комнаты и одну маленькую отдельную). Эту комнатку и снял молодой человек, Натан Ехильевич Певзнер (в паспорте он писался как Анатолий Ефимович), приехавший в Нижний Новгород из Новозыбкова.

фото

Натан (Анатолий) Певзнер в 1920-е годы

Этим молодым человеком был мой отец… Он родился 18 марта 1906 года в Новозыбкове Орловской губернии (ныне Брянская область). По преданию, кто-то из его предков по отцовской линии был раввином. В семье его родителей – Ехиля Беньяминовича Певзнер и Софьи Израилевны, урожденной Шульман – было семеро детей: Павел, Моисей, Натан (Анатолий), Генах, Анна, Ольга, Раиса. Всех их раскидало по разным городам нашей большой страны. Павел и Моисей погибли на войне, Анна жила в Ленинграде, Ольга в Свердловске, Раиса в Риге, Анатолий и Генах с 1920-х годов обосновались в Нижнем Новгороде, обзавелись семьями.

Анатолий поначалу устроился в магазин учеником продавца, учился красиво резать сыр, колбасу, масло, точно взвешивать продукты, красиво обслуживать покупателей. Папочка был красивый молодой человек, остроумный, большой весельчак и балагур, любитель женщин. Тогда он и начал ухаживать за старшей из дочерей своей хозяйки, Зиночкой. Квартирант полюбился всему семейству. Когда он приходил с работы, вместе садились за стол, много рассказывали, шутили. Жили весело.

Бабушка его спрашивала, зная, что он меняет свои симпатии: «Что же будет, когда женишься?», на что он отвечал: «Женюсь – переменюсь!». Он быстро рос по работе, и в 1934 году его отправили на учебу в Ленинград, в Высшую школу профсоюзов (по линии ЦК профсоюзов госторговли и кооперации), которую он через год успешно окончил.

За время его отсутствия подросла Раечка, окончила школу (7 классов) и училась в авиационном техникуме. Тогда еще не было трамвая в этом районе, и ей приходилось пешком ходить в город, на ул. Свердлова, где тогда находился техникум. Училась она хорошо, помогала врожденная грамотность (писала без ошибок).

Толя вернулся из Ленинграда, увидел Раечку – молодую красавицу в своем доме, влюбился и вскоре сделал ей предложение. Зиночка встречалась с другим молодым человеком.

Толя и Рая поженились 23 марта 1935 года. На свадьбу из Новозыбкова приезжал дед Ехиль, присутствовали папин брат Генах с женой Басей. На другой день сделали знаменитую фотографию, и дед уехал.

фото

На следующий день после свадьбы Анатолия и Раисы (они слева),

в центре – Ехиль Беньяминович, справа – Геннадий и Бася Певзнер. 24 марта 1935 года

Рая и Толя переехали на Автозавод, в маленькую комнатушку в общежитии на ул. Жданова (ныне Молодежный проспект), т. к. папа уже работал товароведом в Автозаводском торге. Первая беременность у мамы была неудачной – выкидыш. А в июне 1936 года уже и я появилась. Папочка действительно переменился, стал замечательным мужем и прекрасным отцом, помогал маме во всем, очень заботился о нас.

В 1941 году мы уже жили в другом месте, на ул. Кирова, д. 7, кв. 6 (3-й этаж), в 14-метровой комнате коммунальной трехкомнатной квартиры, где кроме нас жили еще две семьи – Новиковы и Орданские. В 1932 году пустили Горьковский автозавод, и эти дома построили американцы для рабочих завода (так называемый Американский поселок). Улица Кирова – это 15 четырехэтажных 24-квартирных домов, стоящих в один ряд (пять домов – дорога, еще пять – опять дорога), их так и называли – пятки´ (с ударением на последний слог). Хорошо помню, как, наверное, в конце мая или начале июня 1941-го (было тепло) я обошла весь свой пяток, от нашего дома к первому, и поговорила со всеми старушками, сидящими у подъездов. Я спрашивала у них: «У вас дети есть? Пусть приходят ко мне на день рождения 4-го июня» (почему-то 4-го, хотя родилась я 3-го), и называла адрес.

Мамочка накануне войны уже не работала, занималась домом и детьми (10 марта 1938 года родился брат Женя), а папа возглавлял отдел снабжения Автозаводского торга. Он был большой знаток своего дела, прошел весь путь с самых азов, и его очень уважали.

Наступил июнь 1941 года. 10-го родился младший брат Вадик, а 22-го началась страшная война. Папу не должны были брать на фронт, т. к. он обеспечивал продуктами строительство очень важного стратегического объекта – военного аэродрома в Стригино и поэтому имел так называемую бронь (освобождение от армии). У него была сложная и крайне ответственная работа. В его распоряжении находились дефицитные в то время масло, сахар и прочие продукты. Высокое городское и партийное начальство неоднократно приезжало к нему с требованием отпустить им сливочное масло и другой дефицит, но папочка всегда им отказывал и говорил, что он даже своей семье, где трое детей, не берет ни одного грамма. Такого эти «хищники» не могли ему простить и добились отмены брони – отомстили. Так папочка пострадал из-за своей честности и принципиальности и оказался на фронте, а мамочка в свои 26 лет осталась одна с тремя малышами (мне 5 лет, Жене 3 года и Вадику 3 месяца). Намытарствовалась беспредельно….  

фото

Анатолий Ефимович Певзнер в рабочем кабинете. Довоенное фото

Чтобы прокормить свою троицу, мамочка срочно устроилась на работу в столовую, где пропадала с утра до ночи без выходных. Меня и Женю определили в детский сад, а Вадика-грудничка пришлось отдать в ясли, где с малышами не гуляли и кормили сухарной кашей (молока не было). Помню, как я вела Женю за руку в детский сад через дорогу (и трамвайную линию) напротив дома, в «желтые бусыгинские» дома, как мы пугались пролетавших самолетов. Вадика мама сама относила в ясли (колясок не было) очень рано утром и бежала на работу. Возвращалась мама очень поздно, отдыха у нее не было ни минуты, да и отпуска никогда не было. Только последние годы жизни родители снимали комнату в деревне. Но мамочка все же умудрялась читать. На праздники собирались с друзьями (Орданские, Лозовские, Ройфы, директор 30-й школы Лещинский).

После получения повестки из военкомата папочка прошел краткосрочные курсы боевой подготовки в Канавине, затем в Гороховецких лагерях в учебном дивизионе 90-го запасного зенитного артиллерийского полка. В декабре 1941 года был направлен в учебную танковую бригаду в звании сержанта. Воевал он в составе 5-й Гвардейской танковой армии генерала П.А. Ротмистрова.

фото

Страничка Красноармейской книжки младшего командира А.Е. Певзнера, 1941 год

Не помню весь боевой путь папочки, но знаю, что он познал весь ужас и огонь Великой Отечественной, участвовал в Сталинградской битве, в операции на Орловско-Курской дуге, переправлялся через Днепр (где-то под Киевом), прошел Польшу, Румынию, Восточную Пруссию, форсирование Одера, взятие Берлина… Дважды был ранен, первый раз – в Сталинграде, когда пуля немецкого снайпера прошла рядом с сердцем…

Почти весь 1942 год от папы не было писем. Мы не знали, что он в тяжелом состоянии был доставлен в госпиталь, и очень переживали, особенно мамочка – плакала по ночам. И вот где-то, кажется, в ноябре я мыла посуду в кухне и слушала радио. Передавали список людей, которых ранили в Сталинграде и перевозили в госпиталь в какой-то другой город. И вдруг слышу: «Певзнер Анатолий Ефимович». Я еле дождалась маму с работы и встретила ее восклицанием: «Мамочка, папа жив!». Я была уверена, что сказали именно о нем. Так мы узнали, что он участвовал в Сталинградской битве и был там ранен. А где-то в декабре 1942-го или январе 1943 года пришло от него письмо.

Последнее письмо с фронта было от него в феврале 1944 года, а после – снова ни строчки. Мамочка написала начальнику части с просьбой сообщить о судьбе мужа. Вот это письмо [орфография подлинника]:

«12/IV 44 г.

Начальнику части!!!

Извините меня за то, что Вас побеспокою сообщить мне о моем муже Певзнер Анатолия Ефимовича, который писал последнее письмо 12/II с.г. и больше писем нет, что меня очень волнует и вынуждает побеспокоить Вас сообщить что Вы знаете о нем и его жизни и деятельности. Я его жена имею троих деток и должна знать всё. Если что и случилось, то все равно прошу Вас сообщить по адресу: Г.А.З., Соцгород, ул. Кирова, д. № 7 – 6, Певзнер Раисе Евелевне. Если всё благополучно, то прошу Вас напомнить ему, хотя я знаю что семью он забыть не может был преданный и верный друг жизни, но тем не менее, передайте ему, что семья очень волнуется отсутствием писем и пусть сообщит о себе. С приветом Певзнер».

фото

фото

Письмо Раисы Евелевны Певзнер начальнику части п/п 25766, 12 апреля 1944 года

Как выяснилось, в составе 2-го Украинского фронта папочка принимал участие в Ясско-Кишиневской и Корсунь-Шевченковской операциях 1944 года. В одном из боев он вновь был ранен (насквозь прострелен локоть левой руки), лечился в полевом госпитале в Румынии. Позже он вспоминал, как познакомился с местным евреем, который помогал нашему командованию ориентироваться в обстановке: тот говорил на идиш, а папа переводил на русский.

После госпиталя он получил отпуск на месяц, но дорога до Горького заняла слишком много времени, и с нами он смог пробыть …всего три дня! Накануне его приезда, о котором никто не знал, брату Жене приснился сон: как будто родители вместе летят в облаках. В это время мы с ним были с детским садом в Катунках (ныне Чкаловский район), а наутро к нам с фронта приехал отец.

фото

Отпускной билет сержанту А.Е.Певзнеру, август 1944 года. Архив Министерства обороны (с сайта «Память народа»)

Вернувшись в часть, он участвовал в Восточно-Прусской операции, в боях за Кенигсберг и взятие Берлина, где с боевыми товарищами расписался на Рейхстаге.

фото

Советские воины в Берлине. А.Е. Певзнер – крайний справа во 2-м ряду.Май 1945 года

Папочку не раз представляли к самым высоким наградам (к ордену Красного Знамени, ордену Отечественной войны), но был у них комиссар-антисемит, которому не нравилась еврейская фамилия, и он ее вычеркивал. Поэтому у папочки только медали – «За отвагу», «За оборону Сталинграда», «За взятие Кенигсберга», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

Но не ради наград он воевал. Он защищал Родину и мечтал о победе, чтобы скорее вернуться к своей семье. И, видимо, Бог хранил его. Папа рассказывал, как однажды он шел по лесу, и пуля оторвала каблук (или набойку) сапога, а ногу не задела. Другой раз оторвало кусок поднятого воротника шинели… Жаль, что мы, дурные, не записывали его рассказы об отступлениях, как он бывал в разведке, как выбирались из окружения, о переправах, о сражениях, о боевых ста граммах и т. д.

В ноябре 1945-го папочка демобилизовался, к нашей всеобщей радости. Я и Женя бросились ему на шею, повисли, а Вадик называл его «дядя военный» и побаивался. Он крепко держался за мамину юбку и не отходил от нее ни на шаг. Но потом вдруг как заплачет, как бросится на шею отцу со словами: «Моя папочка! Моя папочка!»

Горький бомбили и в1941-м, и особенно сильно в 1943 году. По всему городу были вырыты в земле бомбоубежища. До сих пор помню этот ужасный звук – завывающий сигнал тревоги среди ночи, бедную мамочку, у которой, как и у нас, зуб на зуб не попадал, но она старалась держаться спокойно, быстро нас одевала, успокаивала, и мы спускались с 3-го этажа на улицу, в бомбоубежище (это на Автозаводе, в Соцгороде).

А однажды бомбежка застала нас у бабушки в Ленинском городке. Мы все, кроме бабушки, были в бомбоубежище, взрывной волной вырвало дверь, поэтому было видно, как полыхает пожар, очень громко ревели самолеты, свистели бомбы или снаряды, – казалось, что это конец света. Было очень страшно, Ваденька плакал, мама все не могла его успокоить. Бабушка же никогда не выходила из дома во время бомбежек.

Случалось за войну всякое. Помню, как в очереди за хлебом у меня украли и деньги, и карточки. Как приходилось часто ездить ночью на трамвае в совершенно темном вагоне (видимо, свет не зажигали специально, чтобы его не увидели немецкие бомбардировщики). Во время налетов во дворе дежурила санитарная машина.

Не обходилось и без смешных случаев. Однажды мы вернулись в дом после бомбежки, а в центре общего коридора большая песчаная насыпь на первом этаже. Бабушка хлопочет и говорит, что нужно срочно вызвать кого-то из военных, т. к. в дом попала бомба… Все выскочили. Пришел какой-то мужик с приборами, стали раскапывать, а там оказался… что бы вы думали? – обычный чайник, который, видимо, выкатился с чьей-то плиты.

Очень-очень тяжелое время пережили наши родители, да и мы были лишены очень многого – ни питания, ни игрушек, ни развлечений, ни достаточного родительского внимания…

фото

Соня с мамой Раисой Евелевной в Автозаводском парке. 1950-е годы

 

фото

Анатолий Ефимович Певзнер в 1960-е годы

Послевоенные годы тоже были тяжелые, много лишений и несправедливости пришлось перенести. Но ничто их не озлобило, мама и папа были добрыми, жизнерадостными, любящими друг друга, семью, людей…

Беер-Шева (Израиль), 2011 г.

Софья Анатольевна Духан (1936  – 2016)

Публикуется впервые

© Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов). Копирование материала – только с разрешения редакции