Крутецкие были (Воспоминания жителей с. Крутец Бутурлинского района супругов Носковых)

26 октября, 2019

Крутецкие были (Воспоминания жителей с. Крутец Бутурлинского района супругов Носковых) (12.16 Kb)

Николай Васильевич Носков, 1923 года рождения, прожил в Крутце всю жизнь, если не считать, конечно, фронтовых лет, а Александра Васильевна, перебралась сюда из села Толба еще совсем молодой девушкой,задолго до замужества. Их рассказы – всего лишь отдельные эпизоды, но это свидетельство современников, очевидцев и участников жизни большого села в российской глубинке на протяжении почти целого века.
Николай Васильевич:  В Крутце все работали. Зиму и лето. Хоть и много работали лето, хлеба-то, но валенки-те – обувка-то была празднична только,. Да, в праздник… Всё время в лаптях, в лаптях.
Овечью шерсть пряли и ткали , называлось сукно. Холст ткали из тонких ниток, тонкая пряжа была, женщины пряли, это на холст. А на ряднину – там покрупнее, погрубее она была, пряжа-то. Тоже лён-конопель. Здесь ростили лён и конопель. На ряднину и лен, и конопель. Ну конопель-то в основном вот на мешки, на портянки, на полога.
Здесь, в Крутце, было три маслены, вырабатывали масло изо льна, из конопля… Конопляного масла. Масло продавали, у кого лишнее было, больше для себя, в семьи – большие были. Но продавали, здесь, на базар возили – в Сергач, в Бутурлино. Уж теперь вот здесь был базар-от, как его, село-то было… Троицкое. Вот. В Троицком. Они были разные. Здесь, примерно, во вторник в Крутце-то был, я вот захватил чуть-чуть, я уж  захватил. В общем, всю неделю были базары, только в разных селах. Народ общался. Кто везет скотину, кто пряжу, кто лен готовый к пряже, так, кто чево. Весь год, токо в разных местах, в разных селах. Вот здесь базар в субботу, вот сейчас, а в воскресенье – в Сергач, в Сергач ездили. В Крутце, было, карусели привозили , в Масленицу. Да. Это я чуть захватил тоже. Это я чуть захватил. Здесь гуляли и Масленицу, и Петров день, и Сергий. Народу съдется – не прошибешь пушкой на улице. Кулашники дерутся. На Масленицу, и в праздники. В любой праздник. Да. Приедут… «На любака!» – и пойдут. Приедут толбински, ивановски, мордовински и… Со всей округи… Игнатовски, погореловски, кремницки мужики-те съедутся. У кого родня, у кого знакомства. Приедут, вот выпьют, выходют на улицу, вот обычно где сейчас вот клуб-от, на эту улицу, она была очень ровная, никаких тут не было ни ям, ничего… Выходит охотничек, говорит: «Кто охотничек подраться?» Ну, выходит второй. Выходит, значит, подают руку один другому. Правила были, да. Начинают хлестаться. Но без азарта, чтобы не было азарта никакого. Ну, люди наблюдают, публика-то, ага, кто, который победил? Если он меня побил, даём руку один другому, ну, пойдем, выпьем. Всё по-честному, на мировую. Никаких не было… Вот в Поминке был мужчина-то, наши-те, крутецки, на него никто не выходил драться. Опасный был, да. У его удар был смертельный, вот. Вася Земсков. Его удар был смертельный, если он ударит, угадат – то всё, уже… На него наши не выходили. Хороши были мужики, хорошо дрались, но на него не выходили. Вот опасно было. Чтоб не один на один – у нас не было, это вот в ихом селе было, стена на стену. В Толбе. Ну, вот порядок тот и порядок этот. Вот сходются, там дерутся. Начинают драться. Начинают по охотке. Охотка!
Александра Васильевна: А я вот помню, всё Керенской да Керенской  был. Вот такой вот мужичок. Оне… Никто его не задевал. Ну, ловкость у человека. Никто не задевал его. Обязательно забьёт. Говорили, слово како-нибудь знал он.
Николай Васильевич:  Жили бедно. Бедно, ужасно бедно жили. Ужасно бедно. Это просто…
Александра Васильевна: А хлеб был. Ели хлеб.
Николай Васильевич:  Ну, хлеб-от был. Сеяли. Вот у нас в Крутце, видите, сколько домов кирпичных. Кирпичных домов много.
Александра Васильевна: Красивые.
Николай Васильевич: И если бы только колхоз не организовали еще пять лет, весь Крутец бы был почти в кирпичных домах. Отобрали кирпичу, построили, был, конный двор на этой стороне. У нас два колхоза были в селе. Здесь построили конный двор и склад кирпичный, он еще вон он, склад-то, жив, а коный двор уже разрушили. А на той стороне построили кирпичный склад и свинарник из конфискованного кирпича… Вот… Народ жил очень- очень трудно, но трудолюбивый народ был.
Александра Васильевна:И то было лучше, как сечас.
Николай Васильевич: У нас здесь вить вот этот кирпич били, его работали каждый сам, сами, своей семьей. А калить – у нас здесь ведь лес-т был дубник, эт сечас всё вывели, всё, тут уж нет ничего, кустарник один в лесу-то, а то ведь дубник-от был два обхвата, полтора, три обхвата были дубники.
Топили горон, туда кирпич…
Заготавливали дров, дрова давали заготавливать. Там надо было его ведь обжечь, кирпич. Его садили в яму-то много, в горон-т, кирпичу-т. Его нады согреть, нады обжечь.
Сечас два-три человека, старики лишны. Не живут с стариками никик молодежь. Раньше веть три снохи, и все вместе жили. Дети пойдут от них, ото всех дети, все жили в одной избе. Кто где.
Да были , конечно, скандалы были, и всё, но… В семье был хозяин один, поэтому был порядок. Вот я вам говорю, у меня прадед, семь сыновьёв, Все вместе жили. Тут уж вот стали отделяться-то.
Он каждому дает дело, сыну, кому чего делать.
Вот у меня баушка-т говорит: «У нас в семье был один, значит, нёмой у него. Кувшин – за квасом, плетюха – за кормом, ведли – по воду. Ведли – ведры, значит. А он немой – «ведли». И все знали своё дело. Ну, семь лошадей, их надо напоить, накормить. Ну , ездили на лошади, возили бочкой воду-то. Чай, семь лошадей да коровы две-три, овцы, ребяты, теляты… Один дом. Но дом большой был. Я его захватил.
Александра Васильевна: Снохи все знали свою работу. Вот и глядят, котору сноху лучше любит свекровь. Котора работат… Быстро,ли как ли она, чево ль тут, расторопна ли. И в этим только вот и шум. Вот вы её любите, вот вы её там…
Николай Васильевич: Котора работат или котора языком ещё… Вот у них в семье была Орина, эта языком работала, продажная шкура была.
Александра Васильевна: Вот я уж здесь жила. Родные там, на тем порядке. Хозяин-то у меня был, дядя там жил. И вот невзлюбила свекровь одну эту, Оксинью, невзлюбила. Она тихая, никто, знацт, она никому не досажала, а работать она была хорошей, и то невзлюбила. Невзлюбила: тихая, вот дремлет. Сядет она…Как только сядет… А она, может, уставала, дети ведь были да что… Как сядет, так и опять дремлет, так и дремлет. И один раз пошли сноха со снохой в лес за  малиной. Раньше в лес ходили за малиной. Пошли за малиной сноха со снохой, она, значит, опередила их, а другой дорогой, свекровь-то, побежала в лес тоже, доглядывать. И вот, говорит, рвём, это уж мне уж другая невестка, котора обижала она, а другая сноха, приехала из Горького, смородину вон раз рвали и разговорились. Она говрит: « Рвем мы с ней малину. Слышу, горит, хто-то, есть около нас, ходит кто-то, шумит эт. Как чуть к месту встанет, шо и хрустнет там, и всё. Хто-то ходит, хто-то ходит. А я, гврит, её всё кричу: «Ивановна! Ау! Ау!»  Ходили эт, малину-ту рвали. «Ау!» Потом, гврит, моя Ивановна затихла. Затихла. Я гврит, кричу, кричу – нет, кричу, кричу – нет. Иду, гврит, а она на пенечке сидит и уснула. И уснула.  Я, гврит, туда, в её…Говорю: «Ивановна, ты еще не нарвала?» Грит, нет, что не нарвала, плохо попадат. А она все за ними тут всё это следит, свекровь- то. И вот, гворит, ну давай, гворит,  уж дорвем тебе да и пойдем домой. Дорвали, гворит, ей вёдро-то, она теми же ногами, свёкровь-то, и вперед домой. Домой прибежала, мы, гворит, пришли из лесу, все дожидают. Хто б где не был, всех дожидаются обедать. Вместе все. Садимся, гворит, обедать, она, гворит, всем там это, ложки там, всё, разложила, вот эдакой, чашку клали на семью-ту, суп там. Она и говорит: «Ну вот давайте, ешьте, ешьте все, а Оксинье не за што.» Эт вот которая уснула, да,задремала. «А Оксинье не за што. Ей люди нарвали вёдро-то». Ну, вот, гворит, и… А я, гворит, гляжу на неё, мне так жалко, гворит, ее сделалось. Я, гворит, ей подкладываю кусочек ще: на, ешь, ешь, ешь, а у ней уж не естся, гворит, она расстроилась, у ней и… И муж-от на неё же, на эту Оксинью, вот и он, видно.
А спали, грит, в шалаше, негде было спать-то, хто где летом-ти. Хто в шалаше там постелет где, хто в амбаре, хто где. Он, гворит, хоть бы за неё был. Ведь отрезал бы хлеб там или…Ведь раньше квас , да огурцы, да вот это вот… Ведь не мяса были. Да ей бы, грит, кусочек-т хть. И он, и он, грит, ничаво.
Николай Васильевич: Вот и у нас также мужиков… У нас был из нашего села секретарем РИКа, раньше РИК был, Сергачского РИКа, из нашего села мужик. И он вот некоторым мужикам сказал, как началась эта, ну х, в тридцатых годах, двадцать девятый, тридцатый… Вот где счас Колотилов дом, из этого дома мужик-от был секретарём РИК. Семнадцать лет. Красков Александр. Он сказал некоторым мужикам… Одному вот Рябову Илье Ильичу сказал, у него масляна была и кирпичный сарай, кирпич он делал, продавал. «Илья Ильич, вот я тебе скажу. Только один на один я тебе говорю, смотри! Где не выклюни! Отдай маслену-ту на общество, скажи: мне маслена-то не нужна, я утдаю обществу». И ще одному мужику про мельницу, тоже: «Иван Герасимыч, отдай мельницу». Ну, этот маслену-ту отдал и сарай-то отдал, а этот мельницу-ту пожалел. Ну его и раскулачили
Александра Васильевна: Он бешаный был. Я тебе говорила, наверно, пошли как-то в Петров день, приехали гости к ним, и нас пригласили. Мы пошли, а Алексей выпил, это свояк его, знашь ты, ноги-те протянул и угодил, видно, хотел Катю, в ногу-то тихонько, и угодил в его ногу. И он приревновал сразу. Как вскочил из-за стола да ты знашь это, размахалса. Так мы думали, передушим всех в этой… Вот так же была дверь-та,тут все попадали, она убежала, Катя-то, успела, а мы все остались. Да што, говорит, што это!
Николай Васильевич: Он хитрый был, Алёшка!
Александра Васильевна: А он полегат со смеху. «Я, – говорит, – хотел Кате, чтобы еще подала винца-то, да угодил в Ивана Гарасимыча, а он подумал, что… А эт, Катя-то говорила, что, ой, пьяный, гврт, негодный он был, ба-тюш-ки! Пекарем они тут уж после войны, что.ли, были, в Каменищах. Вот, гврит, ребятишек всё много было, всё тут обделаю, всё, да задержу уж, взад-вперед, чтобы опять там сажать хлеб,  чево ли – опять чтобы быть ко времени. И то говорит всё: что там? И пойдет, говрт, меня всяко, всякоми словами. И чё, гврт, тода мужиков-те не было, уж все на войне всяки перегибли, не было, ревность у него было. И она всё вот и дивилась: «Ой, бабы, вы живете за мужиками-те как забуем, я гляжу, вот вы никто и не слушаетесь-то их, всякие им слова говорите. Вы бы вот с моим пожили. О-ой, батюшки, грит, батюшки!»
Николай Васильевич: Старших уважали. А ноне… Ну, не все. Зина вот. Уважительная. Бывает, она уж где идет, она уж обязательно поздоровкатся. А то уж есть, голову загнут, и не замечают.
Да вон зотехник. Зоотехник вот. Сечас прошел, я пошел за молоком, прошел и не здравствуется. Хотел я его матюкнуть, ну, думаю, ладно, в следующий раз еще не поздравствуется, я ему… Скажу: генерал, доживешь до моих лет, тебя пинком будут встречать.
Это вот прямой лапоть, русский, а это вот чувашский.(Во время разговора Н.В.Носков плел лапоть)
24 октября 2006 г.
Запись рассказов и публикация Т.Гусаровой
 
 
 
 
размещено 25.10.2008

(0.3 печатных листов в этом тексте)
  • Размещено: 01.01.2000
  • Автор: pavel
  • Размер: 12.16 Kb
  • © pavel
  • © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
    Копирование материала – только с разрешения редакции
© Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов). Копирование материала – только с разрешения редакции