Галай Ю.Г. Советская цензура и нижегородские издания конца 40-х годов ХХ столетия

[270]

В работе А. В. Блюма «Запрещенные книги русских писателей и литературоведов 1917—1991. Индекс советской цензуры с комментариями» перечислены 1233 издания, претерпевшие цензурные гонения в указанный период. Тем не менее, сам автор признавал, что включенная в цензурный индекс цифра запрещенных и изъятых книг не исчерпывает «всего корпуса запрещенных книг русских писателей и литературоведов… Эту цифру следует увеличить как минимум в 5-6 раз».

Действительно, одному человеку не под силу полностью выявить обширный пласт цензурных преследований в «стране всеобщего усмотрения», какой на разных этапах своего развития являлся Советский Союз. Исследователь ограничился в основном архивно-библиографическими изысканиями запрещенных художественных и литературоведческих изданий, а также альманахов и сборников. Следовательно, за бортом осталось многое, и, к примеру, краеведческая литература, которая также испытала на себе цензурный гнет.

В настоящей статье речь пойдет о двух горьковских изданиях конца 40-х годов XX столетия, иметь которые в своей библиотеке заветная мечта любого нижегородского краеведа-библиофила. К сожалению, в своей массе нижегородцы и не знают о существовании таких книг. Но все по порядку.

[271]

Ровно за год до начала Великой отечественной войны 23 июня 1940 года в местное Горьковское издательство поступила рукопись книги местного краеведа и библиофила Д.Н. Смирнова (1891 — 1980). Это были знаменитые для горьковских краеведов «Картинки нижегородского быта XIX века», увидевшие свет лишь спустя восемь лет, в 1948 году.

Кто же такой автор «Картинок»? Дмитрий Николаевич Смирнов родился 12 (25) апреля 1891 года в семье, принадлежавшей к роду известных нижегородских купцов и предпринимателей. Его отец Н.А. Смирнов был человеком незаурядным и оставил заметный след на Нижегородской земле: четверть века служил в Нижегородском Общественном банке, являлся одним из инициаторов создания Нижегородского коммерческого училища и много лет был его попечителем.

Его сын Дмитрий закончил впоследствии училище. Мечте получить юридическое образование и посвятить себя адвокатуре, к сожалению, не суждено было сбыться из-за сильной потери слуха после перенесенной в пятилетнем возрасте скарлатины.

Несмотря на прогрессировавшую глухоту, он все же решается получить высшее образование и поступает в Петербургский политехнический институт на экономическое отделение, который закончил в 1916 году. Новоиспеченный «коммерческий инженер» поступает на службу в Нижегородский Общественный банк на должность заведующего отделом переводов и аккредитивов.

После революции Дмитрий Николаевич лишился средств к существованию. Многочисленные по-

[272]

пытки устроиться на службу успеха не имели. Первоначально как-то помогала распродажа богатой личной библиотеки и предметов роскоши, но этого хватило ненадолго.

Отсутствие работы вынудило тридцатилетнего отца семейства получить в 1927 году от Нижгубфин-отдела патент на торговлю букинистической книгой.

Местный поэт Б.Е. Пильник (не путать с Б. А. Пильняком — тоже нижегородцем), знавший нашего героя с 30-х годов, вспоминал: «С тех пор, как я его узнал, с тех пор, как знали его мои друзья, он занимался скупкой и перепродажей книг. И, как бы просеивая массу проходящей через его руки литературы, собирал свою библиотеку, связанную очевидно с его литературными замыслами. Мы об этих замыслах еще не знали, — для нас он оставался книгопродавцем частником, но книгопродавцем эрудированным и талантливым».

Дмитрия Николаевича часто можно было встретить на книжных «развалах» не только торгующим, но и увлеченно беседующим с собирателями на любимые библиофильские темы. Наиболее страстные из них приглашались к нему на квартиру. Здесь в небольшой комнате деревянного дома побывали многие нижегородские и иногородние коллекционеры. Дмитрий Николаевич, как знаток книжных раритетов, пользовался уважением среди своих собратьев-книголюбов.

О Смирнове с глубоким уважением отзывался известный библиофил и артист Н.П. Смирнов-Сокольский, который восхищался «нижегородским отделом» его библиотеки. Писатель Леонид Кудрева-

[273]

тых записал краткий, но примечательный диалог со Смирновым-Сокольским, который при встрече как-то спросил его:

« — Ты знаешь, где живет Дмитрий Смирнов? Бывал у него?

Какой Смирнов?

Ну, ваш нижегородский книголюб…

Понятия не имею…

Эх ты! — безнадежно махнул рукой Николай Павлович. — Сколько лет прожил в этом городе, а Смирнова не знаешь!».

Действительно, в библиотеке Смирнова находились печатные уникумы и редкие рукописи. Его «нижегородика» состояла более чем из восьмисот редких краеведческих изданий. Одно из них стоит на моем стеллаже. Эта книга Якова Орлова «Мое отдохновение для отдыху другим», напечатанная в типографии Нижегородского губернского правления в 1799 году. Титульный лист отсутствует, но он любовно перерисован Дмитрием Николаевичем. Книга была подарена им «в знак особой приязни» профессору Горьковского университета С.А. Орлову.

Многолетняя книжная торговля помогла Смирнову не только прекрасно разбираться в тонкостях букинистики, но и приобрести завидные краеведческие знания. По его словам, он «впитывал в свою духовную утробу весь комплекс нижегородских краеведческих знаний», которые требовали выплеснуть их на бумагу. Первая проба пера состоялась в 1936 году, когда на страницах газеты «Горьковский рабочий» появились четыре скромные краеведческие заметки. На следующий год там же печатаются уже

[274]

двадцать семь статей. Они понравились читателям и обратили на себя внимание газетчиков.

Первые краеведческие опыты были лишь подготовительной работой к большой книге, названной им «Картинки нижегородского быта XIX века», и которая, как уже говорилось, поступила в местное издательство.

Рецензент рукописи — зам. зав. кафедрой литературы Академии общественных наук при ЦК ВКП (б) A.M. Мясников верно подметил, что книга Д. Смирнова не претендует на историческое исследование: «Это именно «картинки», отдельные зарисовки, эскизные наброски». Тем не менее, ученый отмечал, что книга читается легко, а образы и события, воспроизведенные в ней, «хорошо запоминаются». По утверждению рецензента, автор владеет «огромным и очень интересным материалом» и потому рядовой читатель прочтет книгу «с удовольствием, ее может использовать и беллетрист, и режиссер театра».

В предисловии автор предуведомлял читателей, что его книга — плод нескольких десятилетий собирания «множества записей архивных и мемуарных извлечений, газетных корреспонденции, журнальных статей, устных преданий и собственных наблюдений о жизни старого города».

«Картинки» предназначались молодежи, «живущей в сталинскую эпоху построения коммунистического общества», которой «далеко нелишне знать» историю нашего государства и Нижнего Новгорода.

Несмотря на обязательные в то время реверансы насчет «сталинской эпохи» и «коммунистического общества», от бдительных «доброхотов» не укры-

[276]

лась закамуфлированная мысль автора, которая, по их мнению, как в «кривом зеркале» извратила действительность прошедшего столетия и смешала «в одну кучу передовое и прогрессивное с отсталы, косным и антинародным».

Любопытно, что процитированные строки принадлежат Н. Барсукову, который в довоенное время написал положительный отзыв на рукопись Смирнова, а в феврале 1949 года опубликовал в газете «Горьковская правда» уничижительную «критику» под тенденциозным заголовком «Кривое зеркало».

Дмитрий Николаевич был обвинен в идеализации купечества, преклонении перед нижегородским губернатором Н.М. Барановым, в том, что не показал народные массы, борьбу классов, «не встал на позицию беспощадного разоблачения всего отжившего, реакционного», а вместо того, чтобы раскрыть «свинцовые мерзости прошлого», он занялся «умильным любованием патриархальной стариной». А главное, в книге «нет марксистского принципа».

Как будто соревнуясь друг с другом, церберы от цензуры бросились рьяно обгладывать «краеведческую кость». Дело дошло до столицы. Журналист «Крокодила», некто Рябов, 25 марта 1949 года напечатал в «Правде» кляузу под названием «Анекдоты обывателя». Это была не рецензия в научном понимании, а политический донос. По заключению зоила, Д.Н. Смирнов «преподносит читателю свое графоманство под маской краеведения». Автору приписывалась мания величия, потому что, называя себя нижегородцем-старожилом, он тем самым «заявляет претензию на роль учителя для советского читателя».

[277]

По словам Рябова, Смирнов «любуется фигурами эксплуататоров и кровососов», у него «Анненков — чуть ли не декабрист, а «раскаявшийся» декабрист Муравьев и того больше». (Декабрист И.А. Анен-нков был нижегородским предводителем дворянства, а декабрист А.Н. Муравьев с 1856 по 1861 гг. — нижегородским военным губернатором). Смирнов обвинялся в апологетике дворянского сословия и его роли в войне 1812 года. Оказалось, что краевед и областное издательство, издавшее его книгу, «взялись за труд напрасный и неблагодарный, вознамерившись воскресить в наше время мертвые души нижегородских помпадуров и самодуров». Этот «литературный маразм», продолжал крокодилист, мог бы быть издан до революции, так как «подобного рода анекдоты из жизни царских чиновников, дворян и купцов вполне потрафили бы вкусу либеральных издателей в недоброе старое время».

После всего этого Рябов, по свидетельству родственников Д.Н. Смирнова, вскоре появился в его доме с уверениями, что книга ему очень понравилась, но «он не мог выразить в рецензии свое личное мнение» и попросил подарить ему запрещенное издание с автографом. На что Дмитрий Николаевич поднес к носу визитера кукиш и сказал: «Накося, выкуси!». Об этом посещении Дмитрий Николаевич любил вспоминать в кругу своих близких.

«Картинки нижегородского быта», конечно же, не лишены недостатков и краеведческих погрешностей, но в то время правила бал не добротная рецензия, а идеология, и человека, заклейменного как политически неблагонадежного, ждала масса неприятностей.

[278]

Ошельмованная книга попала в «черный список», была изъята из продажи и библиотек, и из 10-тысячного тиража книги сейчас сохранилось лишь десятка три, не более. Бывший сотрудник областной библиотеки К.П. Кустов говорил, что ему удалось положить в спецхран шестнадцать смирновских книг. Любители раритетных изданий и краеведы искали «Картинки» и при номинальной их цене 6 рублей 40 копеек и 1 руб за переплет готовы были платить 100 рублей.

Дмитрий Николаевич рассказывал, что его даже вызвали в НКВД, где он увидел на полу груду своих «Картинок» с оторванными переплетами. Автору данных строк краевед поведал о разговоре с «любопытствующим» чекистом. Как известно, в одной из глав книги говорится о нижегородском предводителе дворянства и владельце села Лысково Георгии Грузинском. Офицер, разговаривавший с Дмитрием Николаевичем, спросил: «А кого вы имели в виду, когда писали о похождениях лысковского грузина?». Собеседники хорошо друг друга поняли. Вопрос, конечно же, имел «политическую» подоплеку и касался усатого хозяина Кремля.

Для краеведа дело закончилось в общем-то благополучно (за исключением изъятия книги), хотя могло бы быть всякое, — ведь на дворе был конец сороковых годов.

Что же касается областного издательства, то его директор А.И. Елисеев лишился должности. Новый «хозяин» издательства П.Т. Хохрин на собрании работников Горьковского Огиза 8 сентября 1949 года заявил, что «в работе издательства в 1949 году име-

[279]

ли место крупные недочеты и ошибки в области идеологии». В качестве примера он сослался на «вредную и порочную книгу Дмитрия Смирнова», которая была своевременно изъята из продажи. По словам же профессора Воронцова, ничего хорошего Горьковским областным издательством не сделано: «стыдно было читать книгу Д. Смирнова». Бывшего главного редактора издательства Елисеева наказали лишь переводом в редакторы художественного раздела.

Среди нижегородских книжников и краеведов бытует устойчивое мнение, что Дмитрий Николаевич даже сам скупал «Картинки», чтобы «вредная» книга не смогла попасть к читателю. Неизвестно, насколько эта байка достоверна. Во всяком случае, когда ваш покорный слуга в 1974 году познакомился с Дмитрием Николаевичем и попросил автограф, он, увидев в моих руках «Картинки», очень удивился и промолвил: «Я запретил букинистам продавать ее и просил сообщать мне о появлении книги в магазине».

Аутодафе, устроенное над книгой «рецензентами» и чекистами, надолго заставило замолчать Смирнова и, несомненно, нанесло существенный удар по нижегородскому краеведению.

Участи «Картинок нижегородского быта» на следующий 1949 год подверглось еще одно краеведческое издание. На заре моего библиофильства в Горьком существовал на площади Максима Горького книжный магазин с букинистическим отделом. В то далекое время конца 70-х годов прошлого столетия меня не очень-то интересовали советские изда-

[282]

ния, даже редкие. Но однажды, перебирая на магазинной полке книги, я взял в руки серого цвета издание под названием «В.Г. Короленко в Нижнем Новгороде», автором которого была А.Д. Гриневицкая. Нехотя открыл первую страницу, и мое внимание сразу же привлекла надпись: «На добрую память дарю глубочайше уважаемому Петру Ивановичу — эту книгу, редактором которой являюсь. Книга «штрафная» и распространению не подлежит. А. Зарубин. 17. IX. 1959 г.». Надпись меня заинтриговала и, заплатив полтора рубля, я стал обладателем уникальной книги.

Кто же была автор «штрафной» книги? Александра Дмитриевна Гринивецкая (в девичестве Тихомирова) родилась в 1877 году в уездном городе Лукоянове Нижегородской губернии в семье бухгалтера. По окончании Арзамасской прогимназии и проработав в одной из земских школ, получила звание учительницы. В1895 году она переехала в Нижний Новгород, где устроилась работать в магазин, затем продавцом в киоске газеты «Нижегородский листок», а потом оказалась в редакции этой газеты. В 1900 году вышла замуж за СИ. Гриневицкого — двоюродного брата народовольца Игнатия Гриневицкого, убившего Александра И.

Во время работы в редакции газеты Александра Дмитриевна активно участвовала в общественных мероприятиях нижегородской интеллигенции: воскресной школе для взрослых, обществе взаимопомощи труженикам печатного дела, обществе помощи женщинам и пр. С 1908 по 1916 годы работала секретарем редакции и корреспондентом нижегород-

[284]

ской «Земской газеты». Была хорошо знакома с М. Горьким и Короленко.

В советское время продолжала трудиться на разных постах: секретарем правления Нижегородского мелкого кредита, в госстрахе на ярмарочной бирже, ответственным секретарем изданий Нижегородского губстатотдела, в Крайплане и т. п. С 1936 года на пенсии.

Ее перу принадлежит ряд статей-воспоминаний об A.M. Горьком, В.Г. Короленко, статьи оТ.Г. Шевченко, нижегородском общественном деятеле и краеведе А.С. Гациском и др.

Ее житейские наблюдения вылились в книгу о Короленко, которая, как уже говорилось, вышла в местном издательстве в 1949 году и сразу, не попав на магазинные полки, подверглась аутодафе. Почему же это произошло?

Как известно, несмотря на то, что произведения В.Г. Короленко время от времени издавались, тем не менее, власть никогда не забывала его отношения к большевикам. Потому, когда Гриневицкая, хорошо знавшая писателя и его семью в нижегородский период их жизни, с высоким пиететом и теплотой рассказала об этом, местным властям это крайне не понравилось. И поэтому книгу запретили и уничтожили.

По заявлению нового директора Горьковского издательства П.Т. Хохрина, «директивные организации запретили выпуск этой книги в продажу», из-за того, что она была написана «в либерально-буржуазном духе». В результате книга 10-тысячного тиража, не успев выйти из типографии, тут же стала библиографической редкостью.

[285]

Возможно, именно это событие и подкосило 72- летнюю Александру Дмитриевну, и она в том же году (2 июня 1949 года) скончалась.

А.В. Блюм в своем исследовании говорит о цензурных гонениях на советскую литературу в контексте политической борьбы того времени. Перечисленные им запрещенные произведения были изъяты с библиотечных полок и магазинов, как правило, спустя несколько лет после их появления, и в основном по причине упоминания в них имен репрессированных позже деятелей. Следовательно, многие впоследствии запрещенные сочинения сумели сохраниться на руках читателей.

В своих же заметках я рассказал о краеведческих произведениях, на которые карающая цензурная рука обрушилась почти сразу же после выхода из издательства. Потому-то обладателей книги «В.Г. Короленко в Нижнем Новгороде» можно перечесть по пальцам одной руки. Этого издания, как мне известно, нет даже в крупнейших книгохранилищах России. В этом-то и заключается особая библиофильская ценность данной книги — она из тех книг моей книжной коллекции, которыми я горжусь.