Люди, занимавшиеся делом перлюстрации, всегда находились в поле особого внимания высшего начальства. По указу от 6 июня 1858 г. определение на службу цензоров; чиновников, знающих иностранные языки, и переводчиков; их перемещение и увольнение являлись делом Главноуправляющего Почтовым департаментом. После передачи почтово-телеграфного ведомства в состав Министерства внутренних дел эти функции указом от 13 сентября 1868 г. были возложены на министра внутренних дел.[1] Занятия перлюстрацией требовали ряда особых качеств от ее сотрудников. На первом месте стояла политическая благонадежность и умение держать язык за зубами. В октябре 1821 г. почт-директор СПб. Почтамта К.Я. Булгаков подчеркивал, что в Секретной экспедиции необходимо «иметь людей, кои бы при знании иностранных языков, были примерного поведения, испытанной скромности и во всякое время, как днем, так и ночью, готовы на службу».[2] Требования к благонадежности  сохранялись на протяжении последующего столетия существования службы. Очень важна была рекомендация со стороны человека, пользующегося доверием руководства. На допросе в Ленинградском ОГПУ в ноябре 1929 г. Р.В. Швейер рассказывал: «Секретные чиновники в «черный кабинет» принимались исключительно старшим цензором и обязательно по рекомендации и под поручительство одного из чиновников кабинета… Я поступил по рекомендации бывшего старшего цензора Вейсмана Карла Карловича, который лично знал меня и мою семью… В редких случаях сотрудники в «кабинет» принимались из наиболее надежных и проверенных цензоров гласной цензуры».[3]

Например, М.Г. Мардарьев, не имевший человека, готового поручиться за него сразу, вспоминал, что лишь после трехлетней службы в цензуре он «снискал к себе полное доверие почт-директора Шора [Владимир Федорович Шор был первоначально старшим цензором, а затем почт-директором Санкт- Петербургского почтамта и до своей смерти 1 января 1886 г. непосредственно отвечал за всю перлюстрационную службу в империи] и старшего цензора Вейсмана [К.К.] и, по приглашению Шора, принял участие в особом секретном отделе, занимавшемся перлюстрацией». Переход в особый отдел был обставлен целым рядом особых правил, «По принятии меня в число сотрудников,- рассказывал Михаил Георгиевич,- я, как и все другие, вновь поступавшие, дал клятву Вейсману хранить в совершенной тайне все мне известное о перлюстрации» и «по распоряжению Вейсмана…тогда же представлялся министру внутренних дел», который, в частности, сказал новому сотруднику: «Тайна перлюстрации есть государева тайна».[4]

О том, как происходил подбор служащих для ведения перлюстрации можно проследить по документам. 13 марта 1877 г. И.А. Сунди, младший цензор Одесской пограничной почтовой цензуры, писал К.К. Вейсману в Петербург в связи со своим переводом в Петербургский почтамт. Кроме прочего, он касался вопроса о кандидате на свою должность, указывая на Афанасия Васильевича Шашкина и давая ему следующую характеристику: «окончил курс в университете, … отличной нравственности, вполне благонадежен, 27 лет, сын обер-офицера. Я его знаю давно… До сих пор он не служил, а состоял помощником присяжного поверенного». В ответ К.К. Вейсман 22 марта сообщал И.А. Сунди, что доложил о Шашкине В.Ф. Шору. В итоге было принято «во внимание ходатайство Ваше и  Михаила Карповича [почтмейстера М.К. Жилинского], что «не будучи заражен идеями нынешней молодежи, по благонадежности вполне соответствует тем требованиям, которые необходимы в нашем деле» и дано согласие взять его на службу, но с условием, чтобы первоначально «он посвятил себя исключительно только одному почтовому цензорскому делу». Только после этого, 3 апреля одесский почтмейстер направил санкт- петербургскому почт-директору прошение А.В. Шашкина и все необходимые документы, а 13 апреля последовало распоряжение министра внутренних дел о его назначении.[5] Возможно, из-за большого объема работы одесское начальство очень быстро допустило Шашкина к делам перлюстрации. Уже 1 июня в Петербург была направлена его подписка «в сохранении в тайне секретного почтового дела». Через несколько дней К.К. Вейсман писал в Одессу, что эта бумага «крайне меня удивила несвоевременностью отобрания оной от Шашкина», указал одесскому почтмейстеру М.К. Жилинскому на упущение и объявил ему выговор.[6] В конечном  счете, все утряслось, и А.В. Шашкин отдал делу перлюстрации в Одессе 29 лет, уйдя на пенсию 1 декабря 1906 г. в чине действительного статского советника.[7]

Требование к абсолютной благонадежности естественно распространялось не только на чиновников «черных кабинетов», но и на всех причастных, в том числе сторожей. Например, в марте 1914 г. был принят на службу В.А. Томкевич.  Его  рекомендовал Н.У. Спадар, служивший сторожем в цензуре с 1908 г. Тем не менее, Департамент полиции просил начальника  Охранного отделения в Петербурге «собрать негласным путем» сведения о кандидате в сторожа. При этом было указано, что он вместе с женой Дарьей Ивановной проживает у тестя И.И. Иванова, служащего на Патронном заводе.[8] Другие сторожа, как правило, попадали в цензуру после ряда лет службы в других отделах почтамта. Например, А.Р. Гладков был принят в СПб. почтамт в 1890 г., но только в 1904 г. стал сторожем в цензуре. Н.У. Спадар служил в Почтамте с 1906 г., а в цензуре с 1908 г.[9]

Вторым важнейшим требованием к кандидатам на должность было знание нескольких иностранных языков. Кстати, некоторые авторы смешивают высокий уровень образования и хорошее знание ряда иностранных языков.[10] Но это далеко не одно и то же. В той же характеристике А.В. Шашкина, которую мы приводили выше, указывалось, что «он хорошо знаком с греческим, французским и итальянским языками и немного знаком с немецким».[11] В это же время, в марте 1877 г., В.Ф. Шор просил московского почт-директора С.С. Подгорецкого найти на освобождавшуюся вакансию «лицо со знанием двух иностранных языков, преимущественно английского основательно». В результате должность чиновника, знающего иностранные языки в Московском почтамте занял К.Н. Бутеноп, уже служивший младшим сортировщиком почтамта и «знающий французский, немецкий и английский языки (два последних более основательно».[12]

Эти требования сохранялись и в дальнейшем. Старший цензор Петербургского почтамта М.Г. Мардарьев в одной из докладных записок в 1914 г. отмечал, что «для службы по цензуре…и по Особой части при ней знание хотя бы трех европейских языков необходимо».[13] Старший цензор Одесской почтовой конторы В.Я. Марышев 31 августа 1905 г. просил А.Д. Фомина причислить к МВД с откомандированием в цензуру Е.Я. Барильотти, знающего немецкий, французский, итальянский, польский языки, и «вполне пригодного для нашего дела».[14] Начальник Главного управления почт и телеграфов в июле 1896 г. просил А.Д. Фомина при наличии вакансии оказать предпочтение лицу, знающему скандинавские языки.[15] Среди сотрудников «черных кабинетов» были настоящие полиглоты. Особенно выделялся Владимир Иванович Кривош, служивший в Санкт-Петербургской цензуре иностранных газет и журналов с апреля 1892 г. по декабрь 1911 г. В одном из документов он писал: «Я владею французским, немецким, английским, итальянским , шведским, мадьярским (венгерским – Авт.), румынским, армянским, всеми славянскими, воляпюк (язык, подобный эсперанто – Авт.) и эсперанто языками, читаю стенограммы всех главнейших стенографических систем на разных языках». В других случаях Кривош сообщал о владении им 24 и даже 26 языками.[16]

Каков же среднестатистический портрет чиновника «черных кабинетов» XIX -начала XX вв.? В этом нам может помочь изучение их формулярных списков. В этих «трудовых книжках», которые заводились на всех чиновников по установленной форме с 1798 г., а затем видоизменялись в 1815, 1827, 1849 и 1905 гг., естественно секретная деятельность никак не отражалась. Вместе с тем, само содержание формуляров позволяет установить основные личные параметры чиновников «черных кабинетов»; возраст, происхождение, вероисповедание, образование, наличие или отсутствие недвижимости, родственные связи и т.д.
Бывший цензор «черного кабинета» в Петербурге В.И. Кривош, скрывшийся под псевдонимом «С. Майский», утверждал в своих  воспоминаниях относительно начала XX в., что «цензорами иностранных газет и журналов состояли люди весьма почтенные, все с высшим образованием и служившие, кроме цензуры, где они были заняты только по утрам и в дежурные дни по вечерам, еще и в других учреждениях: в мини- стерстве  иностранных дел, в университете или учителями средних учебных заведений».[17] Мифичность этого утверждения была доказана нами еще в 1998 г. Но в  попу- лярной литературе этот  миф о поголовном высшем образовании цензоров и их «весьма почтенном возрасте» продолжает тиражироваться. На самом деле к 1914 г. ни один из перлюстраторов не имел законченного университетского образования. Большинство имело за плечами различные училища и гимназии. Почти половина чиновников была в возрасте от 40 до 50 лет.[18] Но цельного исследования за длительный период времени не существует. Поставив своей целью рассмотреть личный состав «черных кабинетов» с начала XIX в., мы разделили их сотрудников на три группы: первая половина XIX в., вторая половина XIX в. и начало XX в. Основанием для помещения того или иного чиновника в соответствующую группу стало начало поступления на службу в почтовое ведомство.
В результате в нашем распоряжении оказались 42 формуляра чиновников, начавших службу в почтовом ведомстве в первой половине XIX в., 55 формуляров  тех, кто начал службу во второй половине XIX в., и  9 формуляров, поступивших на службу в начале XX в., до 1917 г. Нас интересовали следующие позиции: происхождение, вероисповедание, наличие или отсутствие недвижимости, образование, возраст к моменту допуска к секретной работе, родственные связи. Надо отметить, что записи в формулярах, особенно относительно происхождения и образования, далеко не всегда  позволяют однозначно отнести того или иного чиновника к конкретному сословию или определить уровень его образования. Поэтому приношу благодарность за личные консультации Б.Б. Дубенцову и Н.Г. Патрушевой, а также за возможность использовать статью Д.И. Раскина.[19]
В результате среди 42-х перлюстраторов первой половины XIX в. было по происхождению: дворян – 21 человек (50 %), детей личных дворян – 4 (9,5 %), из духовенства – 2 (4,8 %), из купцов – 2 (4,8 %), из мещан – 11 (26,2 %), происхождение двух человек неизвестно; по вероисповеданию: православных – 14 (33,3 %), лютеран различного толка – 23 (54,8 %) и католиков – 4 человека (9,5 %), конфессия одного неизвестна. Недвижимость, наследственную или приобретенную, имело лишь 7 человек (16,7 %). Высшее образование имело 11 человек  (26,2 %).  В том числе, четверо (В.А. Брокер, П.Е. Зарин, Ф.Ю. Ульрихс и В.Ф. Шор) закончили Московский университет, двое (Ф.Ф. Стуарт и А.В. Тилезиус фон Тиленау) – СПб. Университет, один (И.И. Горлицын) –  Славяно-греко-латинскую академию, один (Н.П. Левитский) – Санкт-Петербургскую духовную академию. Среднее образование также имело 11 человек (26,2 %). Из них четверо (О.Ф. Бруннер, А.Ф. Маснер, И.К. Рига, П.И. Фогель) закончили гимназии, один (К.Ф. Блюм) – Морской корпус, один (И.Ф. Вейраух) – Юнкерский институт; остальные – различные училища.  Незаконченное среднее образование имел один человек (2,4 %) – Д.А. Штер, не закончивший гимназию в Петербурге. Домашнее образование получили шесть человек (14,3 %): П.Х. Витте, Ф.А. Ган, К.П. Майет, О.М. Рейзнер, А.О. Чиколини, А.П. Штер.  Всего лишь начальное образование имело девять человек (14,3 %): А.Е Баскаков, А. Гибнер, Х.Х. Кантер, Е.И. Киммель, Ф.И. Маснер, М.М. Михайлов, Э.К. Цирлейн, П.А. Штер. Относительно четырех чиновников (9,5 %) – И.Ф. Васильковский, Ф.И. Вейраух, А.Ф. Трефурт, К.А. Трефурт – данные об их образовании отсутствуют.
Естественно, что высокая степень секретности службы, необходимость весомой рекомендации при допуске к занятиям перлюстрацией влекли значительную роль родственных связей. Среди чиновников «черных кабинетов» первой половины XIX в. было четыре семьи, насчитывавшие в общей сложности 10 человек (23,8 %). Это отец и сын Ф.И. и И.Ф. Вейраухи, семьи Маснеров (Ф.И. Маснер, его сыновья Александр и Павел), Трефуртов (А.Ф. Трефурт и его сын Константин), Штеров (А.П. Штер, его сыновья Петр и Дмитрий).
Двадцать три человека (54,8 %) до перехода в почтовое ведомство проходили службу в самых разнообразных ведомствах: военном, народного просвещения, иностранных дел. При этом допуск  к занятиям перлюстрацией в основном происходил в достаточно молодом возрасте. 25 человек (59,5 %) начали работать в «черных кабинетах» до 30 лет; 13 человек (30,9 %) были допущены к этим занятиям в возрасте до 50 лет; 2 человека (4,8 %) в возрасте 51 года и возраст 2-х человек (4,8 %) к моменту начала ими занятий по перлюстрации неизвестен. [20]
По второй половине XIX в. нами было изучено 55 формуляров чиновников. Среди них оказалось по происхождению: потомственных дворян – 232 (41,8%), детей личных дворян – 12 (21,8 %), детей потомственных почетных граждан – 4 (7,4 %), детей личных  почетных граждан – 1 (1,8 %), выходцев из духовенства – 2 (3,6 %), из мещан – 12 (21,8 %), из крестьян – 1 (1,8 %);  по вероисповеданию: православных – 27 человека (49 %), лютеран различного толка – 25 (45,4 %), католиков – 3 (5,6 %).  Недвижимость – наследственную и благоприобретенную – имели только 5 человек (9 %). Высшее образование имели семь человек (12,7 %). Из них закончили университеты четыре человека:  Н.К. Шлегель – Дерптский (Юрьевский), М.Я. Соколовский – Киевский, Э.Ф. Блюм и Э.В. Керков – Московский. И.А. Горлицын и Д.С. Менагиос закончили Московскую духовную академию и А.Д. Фомин – Училище правоведения. Незаконченное высшее было у Ф.Ф. Тизенгаузена, который учился на юридическом и физико-математическом факультетах СПб. Университета. Среднее образование имело 14 человек (25,4 %), незаконченное среднее – 29 человека (52,7 %). По одному человеку (1,8 %) имели домашнее или начальное  образование, и один (1,8 %) выдержал экзамен на первый классный чин.
31 человек (56,4 %) до перехода в Почтовый департамент трудились в других ведомствах: в военном, в цензурном комитете, просвещения, судебном, Сенате и Синоде, в таможне. Большинство, 31 человек (56,4 %), были допущены к секретной работе до 30 лет. 19 человек (34,5 %) начали заниматься перлюстрацией до 50 лет и только 5-м чиновникам (9,1 %) было более 50-ти лет, когда они стали работать в «черных кабинетах».
13-ть человек (23,6 %), т.е. почти каждый четвертый, были связаны родственными узами между собой или с другими сотрудниками «черных кабинетов». Например, К.К. Вейсман, старший цензор СПб. Почтамта, с января 1886 г. стал руководителем цензуры иностранных газет и журналов в Российской империи и «особой части при ней», т.е. перлюстрации. Его сын, О.К. Вейсман, начал трудиться под руководством отца с марта 1888 г., а племянник, Л.Х. Гамберг, – с января 1886 г. А.П. Маснер  был сыном П.Ф. Маснера и внуком Ф.И. Маснера. Их общий стаж занятий в «черных кабинетах» составил без малого 90 лет. Э.В. Керков был женат на дочери старшего цензора Московского почтамта А.А. Дислена. В СПб. Почтамте в Секретной экспедиции занимались два брата (В.М. и К.М. Самусьевы) и сын одного из них – Е.К. Самусьев. Родными братьями были Б.Ф. и В.Ф. Кургановы, М.Г. и Н.Г. Мардарьевы. И это только те родственные отношения, которые нам удалось установить.[21]
За период 1900-1916 гг. у нас имеются сведения о девяти чиновниках, начавших службу в «черных кабинетах» в это время. По происхождению дворян было четверо (44,5 %), сыном личного дворянина был один (11,1 %), выходцами из мещан было два человека (22,2 %), из крестьян – один человек (11,1 %) и происхождение одного человека неизвестно. Православных было пять человек (55,6 %), лютеран – трое (33,3 %) и один (11,1 %) принадлежал к армяно-грегорианской церкви. Ни один из них не  владел недвижимостью. Три человека (33,3 %) имели высшее образование (): И.Г. Богомолов закончил Варшавский университет, Э.Ф. Чиж – Дерптский, а К.Р. Гартман – Пажеский корпус. Среднее образование получили четыре человека (44,4 %): Э.К. Зиверт, В.К. Карпинский, Ю.Р. Стакке и Н.В. Яблочков. Один (11,1 %) человек (А.И. Богданов) имел незаконченное среднее образование и один (Г.С. Иванов) сдал экзамен на первый классный чин. До поступления в цензуру иностранных газет и журналов два человека (22,2 %) служили в армии, один (11,1 %) в конторе Государственного банка, двое (22,2 %) – на различных должностях в почтово-телеграфном  ведомстве. Три человека (33,3 %) были связаны родственными отношениями с людьми, уже трудившимися в «черных кабинетах»: Э.К. Зиверт был сыном руководителя «черного кабинета» в Киеве К.Ф. Зиверта; Н.В. Яблочков был сыном старшего цензора Московского почтамта В.М. Яблочкова, В.Ф. Курганов вторым браком в 1913 г. женился на родственнице В.К. Карпинского.[22]     Таким образом, можно сделать общие выводы. Из 106 человек, поступивших на службу в «черные кабинеты» за сто с небольшим лет, детей потомственных дворян было 48 (45,3 %), личных дворян – 17 (16 %), мещан – 25 (23,6 %); выходцев из сословия почетных граждан (появилось лишь в 1832 г.) – 5 (4,7 %), из духовенства – 4 (3,8  %), из купечества – 2 (1,9 %), из крестьян – 2 (1,9 %). Происхождение трех человек неизвестно. По вероисповеданию за весь период православных было 47 человек (44,3 %), лютеран различного толка – 50 (47,1 %), католиков – 7 (6,6 %) и один человек (0,9 %) представлял армяно-грегорианскую  церковь. Недвижимостью владело всего 12 человек (11,3 %). Высшее образование имел 21 человек (19,8 %). Среднее и незаконченное среднее образование получили соответственно 29 (27,3 %) и 31(29,2 %) человек. Домашнее и начальное образование имели соответственно 8 (7,5 %) и 10 (9,4 %). Более половины – 61 человек (57,5 %) начали службу в «черных кабинетах» до 30 лет. 35 человек (33 %) избрали эту  стезю в возрасте от 30 до 50 лет и только 7 человек (6,6 ;%) поступили сюда уже в весьма зрелые годы, после 50 лет. Отдельные периоды различаются, пожалуй, лишь по доле православных, резко выросшей во второй половине XIX в., а также падением доли людей, имевших лишь начальное образование. В целом же, эта служба давала возможность сделать карьеру людям, в основном, небогатым, не получившим престижного образования, но обладавшим хорошим знанием иностранных языков. Поэтому здесь значительна доля выходцев из Прибалтики и западных губерний.
Знакомство с архивными материалами создает впечатление, что в реальной жизни при приеме на службу в «черные кабинеты» строгие инструкции  иногда отступали перед родственными связями. Например, в аттестате Эриха Зиверта об окончании Киевского реального училища по английскому, немецкому и французским языкам стоит оценка «удовлетворительно», а попытка продолжить обучение в Киевском политехническом институте закончилась через полгода. Тем не менее, отец сумел взять его к себе, в Киевскую цензуру, в феврале 1913 г.

В.С. Измозик, д.и.н.,

профессор кафедры истории и регионоведения

Санкт-Петербургского государственного университета

телекоммуникаций имени проф. М.А. Бонч-Бруевича

Опубл.: История книги и цензуры в России. Вторые Блюмовские чтения: материалы II междунар. науч. конф., посвящ. памяти А. В. Блюма, 21–22 мая 2013 г. / науч. ред. М. В. Зеленов. СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2014. С. 28-36.

• Размещено: 11.06.2018
• Автор: Измозик В.С.
• Размер: 28.14 Kb
• © Измозик В.С.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции