В. А. Черных,
кандидат исторических наук
Обсуждение вопросов о предмете, методе и задачах археографии[1] отвечает назревшей необходимости. Каждая успешно развивающаяся научная дисциплина рано или поздно нуждается в критическом пересмотре своих основных понятий, в более четком определении своего места среди других, смежных дисциплин. Необходимость эта возникает обычно тогда, когда практика, опыт существенно опережают теорию, выходят за ее установившиеся рамки. За последние годы состоялись плодотворные научные дискуссии, в ходе которых подверглись пересмотру и были существенно уточнены многие основные понятия таких смежных с археографией научных дисциплин, как текстология[2], палеография[3], историческое источниковедение[4]. Есть основания полагать, что нуждается в уточнении и понятие археографии.
В существующих обобщающих работах[5], в учебных программах и пособиях[6], в статьях энциклопедий[7] археография рассматривается обычно как вспомогательная научная дисциплина, занимающаяся вопросами теории и методики издания письменных исторических источников[8]. Вместе с тем по всей стране плодотворно работают археографические экспедиции, которые не издают, а собирают письменные памятники (это направление научной деятельности получило название «полевой археографии»)[9]. Вот уже 20 лет функционирует Археографическая комиссия Академии наук СССР, созданная в 1956 году по инициативе академика М. Н. Тихомирова для координации работ по собиранию, описанию, изучению и изданию письменных исторических источников[10]; успешно развивают практическую деятельность в этих направлениях региональные отделения Археографической комиссии, опирающиеся в своей работе на научные учреждения, высшие учебные заведения, архивы, библиотеки, музеи, на широкий круг энтузиастов-краеведов. Прочное место среди научных изданий заняли «Археографический ежегодник», выходящий в Москве с 1957 года[11], а также регулярно выпускаемые на местах археографические ежегодники и сборники, отражающие различные аспекты научной работы по изучению письменных памятников истории и культуры[12].
Налицо несомненный разрыв между непрерывно расширяющейся и углубляющейся практической археографической деятельностью академических научных учреждений, учебных заведений, архивов и книгохранилищ и теоретической мыслью, упорно «не желающей замечать» все другие направления археографической деятельности, кроме публикационного.
В чем здесь дело? Может быть научные коллективы, занимающиеся собиранием, описанием, изучением письменных памятников, неправомерно называют свою работу археографической? Или же, напротив, различные виды научных и научно-вспомогательных работ, входящих в этот комплекс, настолько тесно связаны между собой и с работой по публикации памятников, что применение к ним обобщающего понятия «археографическая деятельность» является вполне обоснованным? Если это так, то где проходят границы между «археографической деятельностью» и «архивным делом», между археографией как научной дисциплиной, с одной стороны, и архивоведением, источниковедением, текстологией, кодикологией и другими смежными дисциплинами, с другой? Думается, что при современном состоянии разработки проблем классификации и терминологии гуманитарных научных дисциплин, мы еще не готовы дать исчерпывающие и бесспорные ответы на эти вопросы. Однако назрела необходимость по крайней мере четко поставить их, что само по себе должно явиться важным шагом на пути их решения.
Определение понятия «археография», сформулированное М. С. Селезневым в учебном пособии «Теория и методика советской археографии» (М., 1974), на наш взгляд, нельзя признать удовлетворительным. Это определение гласит: «Археография как область научных знаний и специальная историческая дисциплина занимается изучением истории публикации исторических документов и разработкой теории и методики их издания на основе обобщения археографической практики»[13]. М. А. Варшавчик и С. А. Яковлев в рецензии на это пособие и Л. Н. Пушкарев в указанной статье отметили ряд существенных недостатков такого определения.
Нельзя, в частности, не согласиться с М. А. Варшавчиком, С. А. Яковлевым и Л. Н. Пушкаревым в том, что «археография не просто «обобщает археографическую практику», как об этом говорит М. С. Селезнев, а включает практику публикации исторических источников в предмет своего изучения»[14]. Прав Л. Н. Пушкарев и отмечая, что «публикация источников есть важнейшая часть археографической практики, но только часть», поскольку «археография в нашей стране исторически сложилась как наука, занимающаяся также …выявлением и сбором исторических памятников»[15]. Однако критика М. А. Варшавчиком, С. А. Яковлевым и Л. Н. Пушкаревым определения археографии, предложенного М. С. Селезневым, нуждается в более углубленной и расширенной аргументации, тем более, что ряд участников дискуссии выразил несогласие с ними по некоторым принципиальным вопросам.
О. Ф. Козлов, Е. Ф. Шорохов (а еще раньше В. А. Кондратьев и В. М. Хевролина) утверждают, что археография является «только научной дисциплиной» и решительно возражают против включения в это понятие археографической практики[16]. Е. Ф. Шорохов стремится сформулировать такое понятие археографии, которое «исключит возможность употребления его в значении археографической практики»[17], а О. Ф. Козлов усматривает «определенное противоречие» в сочетании в понятии «археография» как теоретической, так и практической деятельности[18]. Но ведь если археографическая практика (в частности подготовка исторических документов к изданию) не входит в понятие археографии как научной дисциплины, то либо эта отрасль деятельности не является научной, либо она входит в сферу какой-то другой научной дисциплины, а не археографии. Логически необъяснимо также, почему названные авторы, исключая археографическую практику из сферы археографии, тем не менее называют эту практику «археографической».
По нашему мнению, археографическая практика, независимо от того, насколько широко трактовать это понятие, органически входит в понятие археографии как научной дисциплины, точно так же, как, скажем, методика и практика ведения археологических раскопок («полевая археология») является неотъемлемой частью археологии, поиск полезных ископаемых невозможно оторвать от геологии, а астрономия немыслима без наблюдения за небесными телами. Археография, таким образом, принадлежит к довольно широкому кругу научных дисциплин, которые не являются чисто теоретическими, а включают в себя как теоретические, так и практические аспекты[19].
После этих необходимых уточнений вернемся к основному вопросу настоящей статьи — каков же круг проблем, которыми занимается современная археография, каковы ее взаимоотношения со смежными научными дисциплинами.
Как известно, у каждой научной дисциплины, претендующей на относительную самостоятельность, должен быть свой предмет, свои специфические методы или подход к объекту исследования, свои задачи или цели. Возникает вопрос: есть ли у археографии свой предмет, если понимать под археографией научную дисциплину, занимающуюся только историей, теорией и методикой публикации документов (исторических источников, письменных памятников)? По-видимому, такой предмет определить не удается.
В высказывании Е. Ф. Шорохова, который, к сожалению, отождествляет понятия «объект» и «предмет» археографии, есть, тем не менее, рациональное зерно. У документа или письменного памятника как объекта нет таких аспектов или сторон, такой группы объективных свойств, которые могли бы стать специальным предметом изучения научной дисциплины, занимающейся исключительно вопросами публикации документов. Все объективные свойства документа как исторического источника, независимо от того, предназначен он для публикации или нет, изучаются историческим источниковедением и такими специальными (вспомогательными) дисциплинами как палеография, дипломатика, текстология и другие. Для археографии (в традиционном, узком ее понимании) здесь просто не остается места. Но далее Е. Ф. Шорохов противоречит себе, предлагая считать «объектом исследования археографии как научной дисциплины… такой документ или комплекс документов, который с помощью специальных приемов и методов подготовки превращается в качественно новую объективную реальность, называемую документальным изданием»[20].
Прежде всего, разумеется, публикуемый документ ни во что не превращается. Он остается все тем же документом, различные аспекты которого могут изучаться документоведением, источниковедением и другими научными дисциплинами. Что же касается «качественно новой объективной реальности» — «документального издания», — то его можно рассматривать в качестве цели публикационной деятельности, но не «объекта (следует сказать «предмета» — В. Ч.) исследования археографии», ибо тогда археография свелась бы только к изучению уже изданных сборников документов (изучаемых, кстати, под соответствующими углами зрения такими дисциплинами, как историография, историческая библиография), а вся научная и научно-вспомогательная работа по их подготовке оказалась бы за ее пределами. С этим, как мы показали выше, согласиться трудно.
Нет и не может быть такой специальной научной дисциплины, предметом которой являлись бы только ее собственная история, теория и методика, а не те или иные процессы или явления объективной действительности. Так, предметом палеографии являются внешние (прежде всего графические) признаки рукописных памятников, а не только история и методика их изучения; предметом текстологии — текст произведения, его смысловая (содержательная) сторона, а не только методика подготовки текстов к изданию. Вряд ли археография в этом плане должна представлять исключение.
По нашему мнению, определить собственный предмет археографии возможно лишь в том случае, если понимать под археографией научную дисциплину (и отрасль научной деятельности), связанную не только с публикацией документов (письменных памятников), но также и с их разысканием, собиранием, описанием, то есть со всем циклом специфических работ над данным памятником от его обнаружения до введения в научный оборот. Напомню в этой связи, что когда родоначальник русской археографии П. М. Строев предпринимал в 20-е — 30-е годы прошлого столетия первые археографические экспедиции и создавал Петербургскую археографическую комиссию, понятие археографии включало все названные стороны работы с письменными памятниками. Позднее это комплексное, широкое понимание задач археографии было утрачено и стало возрождаться лишь в наше время, разумеется, на несравненно более широкой теоретической и практической основе.
В начале данной статьи уже рассматривался круг тех направлений и видов научной деятельности, которые в практике академических научных учреждений, ряда высших учебных заведений и рукописных хранилищ объединяются понятием «археография». Приведенные далее соображения позволяют, как нам представляется, прийти к выводу, что для этого имеются научные основания.
Если мы попытаемся определить то общее, что заключено в определениях «археографическая экспедиция», «археографическое описание» и «археографическая деятельность» в узком смысле как синоним издания исторических документов, то придем к выводу, что оно заключается в специфическом подходе к данной рукописи, книге, документу как к уникальному, единственному в своем роде памятнику истории и культуры, который представляет самостоятельную ценность и который необходимо поэтому разыскать, учесть, сохранить, описать, издать.
Будучи тесно связана с такими научными дисциплинами, как архивоведение, текстология, палеография, кодикология и прежде всего с историческим источниковедением, имея общий с ними объект исследования — письменные памятники, археография вместе с тем имеет достаточно четко выраженные особенности, позволяющие рассматривать ее в качестве отдельной специальной научной дисциплины со своими предметом, методами и целями.
Так, в отличие от архивоведения, археография занимается самими рукописями и документами, а не их архивными комплексами (делами, фондами и т. д.). В отличие от текстологии, археография изучает сами рукописи, а не содержащиеся в них произведения, и при этом изучает их целиком, включая нетекстовые аспекты (писчий материал, художественное оформление, переплет и т. д.)[21]. В отличие от палеографии, археография изучает не развитие внешних особенностей (признаков) письменных памятников, в частности не эволюцию графики, прослеживаемую по длинному ряду памятников разного времени, а индивидуальную историю («онтогенез») самих этих памятников.
В то же время необходимо подчеркнуть, что при прочтении, описании и издании письменных памятников археографические методы их изучения тесно переплетаются и взаимодействуют с палеографическими и текстологическими методами. Как справедливо отмечает академик Л. В. Черепнин, «каждая вспомогательная дисциплина выявляет свой специфический профиль и в то же время в каких-то других направлениях работает во взаимодействии со смежными дисциплинами»[22].
Сложнее всего, по-видимому, вычленить предмет, методы и задачи археографии из чрезвычайно широкой, многообразной и вместе с тем до сих пор недостаточно четко очерченной области источниковедения. Несомненно, что именно с источниковедением археография переплетена наиболее разносторонними и тесными связями[23]. И все-таки самой существенной специфической особенностью археографии, по нашему мнению, является то, что она, в отличие от источниковедения, рассматривает рукописи, книги, документы не столько как источники по истории тех или иных общественных явлений и процессов, сколько как уникальные памятники истории и культуры, каждый из которых представляет самостоятельную научную и культурную ценность[24]. Вместе с тем археография не занимается проблемами типологии, классификации письменных памятников как исторических источников — эти проблемы целиком входят в сферу теоретического источниковедения.
Широко известно латинское изречение: «Habent sua fata libelli» — «Книги имеют свою судьбу». Вот эта-то индивидуальная и неповторимая судьба данной книги (данного ее экземпляра), данной рукописи, данного документа, являющаяся, несомненно, фактом истории культуры, и составляет, как нам представляется, специальный предмет археографии как научной дисциплины[25].
Может быть задан вопрос: «Что же все-таки является предметом археографии — сам письменный памятник как таковой, или его история»? Думается, что такая постановка вопроса неправомерна, поскольку все гуманитарные научные дисциплины, и археография в их числе, рассматривают предмет своего исследования не иначе как в его историческом развитии.
По-видимому, весьма близким к понятию археографии в этом его понимании оказывается понятие кодикологии как дисциплины, изучающей рукописную книгу в целом, во всех ее аспектах[26]. Можно было бы, пожалуй, даже сказать, что кодикология — это археография рукописной книги, а археография отличается от кодикологии своим объемом, охватывая, помимо рукописной книги и все другие виды письменных памятников. Однако необходимо подчеркнуть, что функции археографии при изучении памятников ограничиваются задачами их собирания, идентификации, определения их места в историко-культурном окружении и введения в научный оборот посредством описания и издания. Дальнейшее изучение этих памятников в качестве исторических источников является задачей источниковедения, в качестве литературных произведений — задачей литературоведения и т. д.
Изучение исторической судьбы данной рукописи или документа является необходимой предпосылкой их научного описания и издания. Это изучение представляет собой исследовательский аспект археографии. Описание же и издание памятника (рукописи, документа) являются ее практическими, прикладными аспектами — в такой же степени, как издание произведения на основании изучения истории его текста является прикладным аспектом текстологии.
В дискуссии на страницах журнала «Советские архивы» был затронут также вопрос о том, можно ли считать археографию вспомогательной (или специальной) исторической дисциплиной. Е. Ф. Шорохов, исходя из того несомненного факта, что издание документов имеет не только научное, но также политическое и идеологическое значение, приходит к выводу, что «задачи, стоящие перед археографией и археографами, значительно шире, чем обслуживание исторической науки»[27] и предлагает поэтому считать археографию самостоятельной научной дисциплиной.
Думается, что политическое и идеологическое значение документальных публикаций, которое, разумеется, ни в коем случае нельзя недооценивать, само по себе не может служить достаточным основанием для отказа от признания археографии исторической научной дисциплиной, хотя бы потому, что исторические исследования имеют не меньшее политическое и идеологическое значение, чем документальные публикации.
Что же касается документальных публикаций, не преследующих научные цели (в частности, обнародования современных документов в периодической печати, в собраниях законов и постановлений и т. д.), то эти виды публикационной деятельности вряд ли следует включать в сферу археографии, поскольку при такой публикации, как правило, не приходится решать присущих археографии научных вопросов, связанных с разысканием документов, установлением их текста, авторства, датировкой и т. п., которые неизбежно появляются при публикации документов, возникновение которых отделено от их издания сколько-нибудь значительным промежутком времени.
Вместе с тем следует, по-видимому, согласиться с Е. Ф. Шороховым в том, что рассматривать археографию в качестве только исторической научной дисциплины было бы неверно. Собираемые, описываемые, издаваемые памятники в равной степени могут представлять интерес для историков, лингвистов, литературоведов; при изучении, описании письменных памятников и подготовке их к изданию, наряду с историческими приходится решать и лингвистические проблемы. Поэтому, нам кажется, правильнее считать археографию (так же как и текстологию, и палеографию, и кодикологию) специальной историко-филологической научной дисциплиной[28].
Учитывая вышеизложенное, можно предложить на обсуждение следующее определение археографии, охватывающее, как нам представляется, ее наиболее существенные стороны: археография — это специальная историко-филологическая дисциплина, занимающаяся изучением письменных памятников (рукописей, книг, документов) в связи с задачами их собирания, описания и издания.
Из этого определения археографии логически вытекают терминологические следствия, которые представляется целесообразным попытаться здесь сформулировать главным образом для того, чтобы создать определенную основу для неизбежного и необходимого обсуждения возникающих в этой связи терминологических вопросов.
Так, археографической экспедицией следует, по-видимому, называть экспедицию, имеющую целью выявление, учет и собирание у населения письменных памятников (рукописей, документов, книг) и изучение их историко-культурного окружения.
Выявление и собирание отдельных письменных памятников есть основания рассматривать как археографическую работу, в то время как комплектование архивов целыми фондами документов учрежденческого или личного происхождения — как работу архивную. Разумеется, археографические и архивные, а также библиотечные методы работы могут частично переплетаться. Может, например, случиться, что в ходе археографической экспедиции будет обнаружен чей-нибудь личный документальный фонд или целое книжное собрание. Но в этом случае дальнейшая научная обработка и изучение такой находки будут производиться в соответствии с архивной или библиотечной методикой.
Археографическим описанием следует в таком случае называть научное описание каждой рукописи или документа в отдельности, в то время как единицей архивного описания является «дело», состоящее из многих документов.
Это противопоставление, по-видимому, стирается, когда документы издаются. Документ всегда отбирается для публикации индивидуально. Поэтому правомерно, что в архивах только публикационная работа считается археографической.
Вопросы, поднятые в настоящей статье, нуждаются, конечно, в дальнейшем изучении. Особенно сложным представляется вопрос о взаимоотношении археографии и источниковедения, который в статье лишь затронут, хотя он безусловно заслуживает более углубленного изучения и обсуждения.
Такие специальные научные дисциплины как источниковедение, архивоведение, палеография, текстология, кодикология, археография настолько тесно взаимосвязаны, что любая попытка дать определение предмета одной из них без одновременного уточнения определений предметов смежных дисциплин неминуемо будет страдать односторонностью по отношению к этим смежным дисциплинам.
Поэтому, на наш взгляд, назрела необходимость комплексного рассмотрения и уточнения основных понятий и терминов всей совокупности научных дисциплин, имеющих объектом своего изучения письменные памятники[29]. Разумеется, эта задача может быть осуществлена лишь коллективными усилиями специалистов.
Опубл.: Советские архивы. 1976. № 6. С. 46-53 (Дискуссии и обсуждения).
[1] М. А. Варшавчик, С. А. Яковлев, О. В. Моисеев, М. Н. Черноморский. Предмет, метод и задачи археографии (о новом учебном пособии). «Советские архивы», 1975, №4, стр. 97—101; Л. Н. Пушкарев. О предмете, методе и задачах археографии. Там же, 1976, № 1, стр. 75—80; О. Ф. Козлов. К вопросу об определении предмета советской археографии (историографические заметки). Там же, 1976, № 2, стр. 32—39; Е. Ф. Шорохов. О некоторых вопросах теории советской археографии. «Советские архивы», 1976, № 4, стр. 50—56.
[2] См. Д. С. Лихачев. Текстология. Краткий очерк. М.-Л., 1964, а также дискуссионные статьи по вопросу о предмете текстологии в журнале «Русская литература», 1965, №№ 1 и 3.
[3] Обзор существующих точек зрения на предмет палеографии см.: Л. В. Черепнин. Русская палеография и другие вспомогательные дисциплины. В кн.: «Проблемы палеографии и кодикологии в СССР». М., 1974, стр. 8—29.
[4] См. С. О. Шмидт. Современные проблемы источниковедения. В кн.: «Источниковедение. Теоретические и методические проблемы». М., 1969, стр. 7—58; Л. Н. Пушкарев. Понятие исторического источника в некоторых работах советских философов. В кн.: «Источниковедение отечественной истории». М., 1976, стр. 75—86.
[5] С. Н. Валк. Советская археография. М.-Л., 1948; П. Г. Софинов. Из истории русской дореволюционной археографии. М., 1957; М. С. Селезнев. Предмет и вопросы методологии советской археографии. М., 1959; С. Н. Валк. Судьбы «археографии». «Археографический ежегодник за 1961 год». М., 1962, стр. 453—465; Л. И. Арапова, К. И. Рудельсон. Новый этап развития советской археографии. «Вопросы истории», 1971, № 6, стр. 55—69.
[6] Методическое пособие по археографии. М., 1958; С. А. Яковлев. Украiнська радянська археографiя. Киiв, 1965; История советской археографии. Учебное пособие, вып. 1—6. М., 1966—1967; Археография. Программа курса (МГИАИ). М., 1971; М. С. Селезнев. Теория и методика советской археографии. Учебное пособие. М., 1974.
[7] И. А. Булыгин. Археография. Советская историческая энциклопедия, т. 1. М., 1961, стб. 810—815; БСЭ. Изд. 3-е, т. 2, М., 1970, стр. 280—281.
[8] Обзор существующих определений понятия «археография» дан в указанной статье О. Ф. Козлова.
[9] См. Д. С. Лихачев, С. О. Шмидт, Н. Н. Покровский. Уважение к древности. «Правда», 1973, 14 августа; И. Л. Андроников. О современных коммуникациях в сфере археографических поисков. «Археографический ежегодник за 1970 год». М.. 1971, стр. 232—243; В. Б. Павлов-Сильванский. М. Н. Тихомиров — организатор археографических экспедиций. Там же, стр. 244—263; А. М. Панченко. «Археографическое открытие» Сибири. В кн.: «Памятники культуры. Новые открытия». Ежегодник 1974. М., 1975, стр. 152—156; Д. И. Тверская. О некоторых итогах развития полевой археографии на территории СССР в послевоенный период. «История СССР», 1976, № 1, стр. 106—124.
[10] Ю. О. Бем. Организация Археографической комиссии. «История СССР», 1957, № 1 стр. 267—268; С. О. Шмидт. Археографическая комиссия при Отделении истории АН СССР. Там же, 1970, № 1, стр. 226—227; С. О. Шмидт. Деятельность Археографической комиссии АН СССР и актуальные задачи научной работы в области специальных исторических дисциплин. В кн.: «Южноуральский археографический сборник», вып. 1. Уфа, 1973, стр. 10—22.
[11] См. А. Д. Степанский. По страницам Археографических ежегодников. «Советские архивы», 1972, № 2, стр. 116—119.
[12] «Северный археографический сборник», вып. 1—3. Вологда, 1970—1973; «Уральский археографический ежегодник». Пермь—Свердловск, 1971—1974; «Южноуральский археографический сборник», вып. 1. Уфа, 1973; Археография и источниковедение Сибири. Новосибирск, 1975._
Обзор современной археографической деятельности в СССР, включающей собирание, описание и издание письменных исторических источников, дан в статье С. О. Шмидта «Археография, архивоведение и специальные исторические дисциплины». В. кн.: «Развитие советской исторической науки. 1970—1974» (М., 1975,стр. 329—355).
[13] М. С. Селезнев. Указ. соч., стр. 12.
[14] Л. Н. Пушкарев. Указ. соч., стр. 76.
[16] В. А. Кондратьев, В. М. Хевролина. Некоторые вопросы терминологии советской археографии. «Труды МГИАИ», т. 29. М., 1972, стр. 150.
[17] Е. Ф. Шорохов. Указ. соч., стр. 56.
[18] О. Ф. Козлов. Указ. соч., стр. 36.
[19] См. С. Н. Валк. Судьбы «археографии». «Археографический ежегодник за 1961 год». М., 1962, стр. 464.
[20] Е. Ф. Шорохов. Указ. соч., стр. 56.
[21] Подробнее о взаимоотношении археографии и текстологии см. В. А. Черных. Археография и текстология. «Южноуральский археографический сборник», вып. 2. Уфа, 1976.
[22] Л. В. Черепнин. Русская палеография и другие вспомогательные дисциплины. В кн.: «Проблемы палеографии и кодикологии в СССР». М., 1974, стр. 24.
[23] См. С. О. Шмидт. Современные проблемы источниковедения. В кн.: «Источниковедение. Теоретические и методические проблемы». М., 1969, стр. 14.
[24] Обзор литературы по вопросу о разграничении понятий «исторический памятник» и «исторический источник» см. в статье: Л. Н. Пушкарев. Понятие исторического источника в некоторых работах советских философов. В кн.: «Источниковедение отечественной истории». М., 1976, стр. 78 и др.
[25] О задачах и методах «поэкземплярного изучения книги как памятника эпохи» и тесной их связи с задачами и методами изучения рукописных памятников см.: А. С. Мыльников. Книга как объект источниковедения. В кн.: «Источниковедение отечественной истории». М., 1976, стр. 62 и др. А. С. Мыльников, однако, относит эту проблематику к области источниковедения, хотя и отмечает в другом месте, что «и книга, и методы работы с ней более или менее постоянно находятся в поле зрения и археографов, и книговедов…» (стр. 59).
[26] См. Л. В. Черепнин. Указ. соч., стр. 29.
[27] Е. Ф. Шорохов. Указ. соч., стр. 53.
[28] См. Л. М. Костюхина. О некоторых вопросах развития русской палеографии. «Археографический ежегодник за 1969 год». М., 1971, стр. 209; Л. В. Черепнин. Указ. соч., стр. 29;
Д. С. Лихачев, отмечая, что «данными текстологии пользуются историки, литературоведы, языковеды, богословы, историки права и т. д.», настаивает тем не менее на том. что текстология — «филологическая дисциплина в том смысле, что имеет дело с языком и письменностью» (см. Д. С. Лихачев. По поводу статьи С. Н. Азбелева «Текстология как вспомогательная историческая дисциплина». «История СССР», 1967, № 2, стр. 231). С языком и письменностью имеют дело также и многие другие дисциплины, в частности палеография, однако это, по нашему мнению, не даст основания относить их к разряду чисто филологических дисциплин.
В недавней работе Д. С. Лихачев отмечает, что «текстология, являясь составной частью исторического источниковедения, важна не только для филологов, но и для историков» (см. Д. С. Лихачев. О некоторых неотложных задачах специальных филологических дисциплин. «Вестник АН СССР», 1976, № 4, стр. 70).
[29] В этой связи хотелось бы напомнить о до сих пор не реализованной идее составления словаря источниковедческих терминов и историографического комментария к нему (см. С. О. Шмидт. Современные проблемы источниковедения. В кн.: «Источниковедение. Теоретические и методические проблемы». М., 1969, стр. 56).