Итина М.Л. К 90-летию С.П. Толстова и 60-летию Хорезмской археолого-этнографической экспедиции

[189]

Когда-то зав. кафедрой археологии МГУ проф. А. В. Арциховский сказал, что есть археологи счастливые, т.е. удачливые, и несчастливые. Сергея Павловича Толстова можно смело причислить к первым, но этого мало. Он сделал счастливыми нас, всю, как теперь бы сказали, свою команду, которую набрал еще в наши студенческие годы и членов которой всю жизнь друзья и коллеги называют хорезмийцами. Связано это имя с Хорезмской археологической экспедицией, которая начала работы в 1937 г. Ее исследования принесли Сергею Павловичу Толстову, автору и вдохновителю крупнейших открытий на землях древнего Хорезма, мировую славу. Чем привлекал к себе Сергей Павлович молодежь, почему попасть в экспедицию, работавшую в тяжелейших климатических условиях пустынь Кызылкум и Каракум, стремились многие? Основной коллектив экспедиции, проработавший в итоге в ее составе в полевых условиях порядка 40-50 лет, сформировался сразу после Великой Отечественной войны. Нас всех привлек не только авторитет крупного ученого, но и, что не менее важно, судьба счастливо свела нас с крупной неординарной Личностью. Любопытно, что во всех официальных документах С. П. Толстов именовал себя этнографом, востоковедом и в последнюю очередь археологом. Обладая обширными гуманитарными знаниями и, конечно, огромным талантом, Сергей Павлович во всех своих научных проектах широко применял данные естественных наук и привлекал для своих исследований ученых разных специальностей. Он был очень увлеченный человек, романтик, как это ни странно звучит, любил трудности, а последних там, где мы работали, было предостаточно. Когда мы стали работать самостоятельно, то, памятуя прежний опыт, научились их преодолевать, а скорее предотвращать. Но память о пережитом вместе с Сергеем Павловичем украшала нашу молодость.

Сергей Павлович Толстов был не только высокоодаренным ученым, но и превосходным научным организатором — сочетание, которое встречается не так уж часто. Административная деятельность мешала ему целиком отдаваться научной работе, но он находил выход — работал по ночам или ранним утром, о чем с удовольствием нам рассказывал. Но главным увлечением его был Хорезм и полевые исследования.

Древний Хорезм или Южное Приаралье — это аридная зона Средней Азии, территории древних дельт Амударьи и Сырдарьи. Археологические памятники здесь сохраняются не в виде бесформенных развалин — оплывших холмов-тепе, а стоят на современной дневной поверхности, будь то стены крупных городов с мощными укреплениями или маленькие замки. В этом плане регион является уникальным. Все памятники, конечно, несут на себе следы разрушения, что вполне естественно, если учесть фактор времени и то, что выстроены они из сырцового кирпича. Однако и тут нам посчастливилось. Когда впервые попадаешь на «земли древнего орошения» Хорезма, тебя охватывает чувство нереальности того, что видишь. Перед тобой – мощные стены крепостей с предвратными укреплениями; бойницы, как будто бы

[190]

направленные на тебя; поверхности, усыпанные битой посудой разных времен; пески окружающей пустыни терракотового цвета; небо, синее, как на картинах Верещагина. Все это можно смело назвать музеем в пустыне, невозможно пройти мимо этой красоты. И не проходили. В отчетах исследователей и офицеров, работавших в Средней Азии в разное время и приходивших туда с разными целями, мы читаем описание увиденных ими памятников архитектуры (Георгиевской Б. М., 1937; Каульбарс А. В., 1881; Кастанье И. А., 1910 и др.). Особенно впечатляют подробные заметки офицеров генштаба времен Хивинских войн конца XIX в. (см., например: Макшеев А. И., 1851; 1856).

Однако просто насладиться увиденным было, конечно, мало. Будучи в довоенный период в Хорезме с задачами этнографического плана, СП. Толстов по справедливости оценил перспективы археологического исследования этого региона. В 1937 г. он направил туда А. И. Тереножкина (тогда еще аспиранта) в разведочный маршрут, а в последующие предвоенные годы с небольшой группой ездил туда сам на раскопки раннесредневекового замка Тешик-кала, крепости Аяз-Кала и неолитической стоянки Джанбас 4. В пустынях Каракум и Кызылкум было проведено множество исследовательских маршрутов.

С Сергеем Павловичем работы экспедиции начинали такие впоследствии известные ученые, как А. И. Тереножкин, Я. Г. Гулямов, С. А. Ершов, архитекторы В. И. Пилявский, В. А. Лавров, художник Н. П. Толстов и др.

Успешно начатые работы Хорезмской археологической экспедиции прервала Великая Отечественная война, в которой С.П. Толстов участвовал в качестве добровольца, был ранен и демобилизован (Жданко Т. А. Рапопорт Ю. А., 1995). Сразу после окончания войны увлеченность С.П. Толстова и его организаторский талант привели к тому, что наша еще небольшая группа оказалась в Правобережном Хорезме. Это было в августе 1945 г.

Понять движущие силы тех процессов, которые в отдельные периоды истории Хорезмского оазиса приводили к торжеству природы над человеком, к превращению цветущих земель в пустыню, дать периодизацию истории Хорезма, попытаться ответить на вопрос об общественном строе древних хорезмийцев — вот те задачи, которые в начале своего пути поставила перед собой Хорезмская экспедиция, «экспедиция Толстова», как ее до сих пор называют в Средней Азии.

В свете решения этих задач послевоенные работы Хорезмской экспедиции, предпринятые по инициативе и под руководством С. П. Толстова, приняли большой размах и развернулись на новой методической основе. Хорезмская экспедиция стала одной из самых крупных и наиболее современно технически оснащенных археологических экспедиций нашей страны. Будучи убежденным сторонником комплексных методов исследований, С.П. Толстов реорганизует экспедицию в комплексную археолого-этнографическую (см. Жданко Т. А., 1981). Участие в работах экспедиции помимо археологов и этнографов, геологов, геоморфологов, почвоведов, антропологов, применение в широких масштабах (впервые в мировой практике) аэрометодов (Толстов С. П. и др., 1962) — все это позволило расширить круг проблем, стоящих перед экспедицией, увеличить число возможных аспектов их решения. За годы работы экспедиции на ее базе вырос большой коллектив квалифицированных специалистов, что обеспечило круг исследований в широких тематических, хронологических и территориальных рамках. Успеху в разработке намеченной проблематики помогли и тесные контакты экспедиции с научными силами среднеазиатских республик, среди представителей которых также немало воспитанников Хорезмской экспедиции.

Теперь экспедиция вела раскопки и разведки, охватившие огромную территорию не только собственно Хорезмского оазиса в низовьях Амударьи, но и в низовьях Сырдарьи, в прилегающих к оазисам районах пустынь Кызылкум и Каракум, Центральных Каракумах, Внутренних Кызылкумах и т.д. В плане решения нескольких крупных проблем, поставленных С.П. Толстовым, велись археологические исследования тех или иных памятников. Работы эти производились на севере Средней Азии, в аридной

[191]

зоне, что ставило во главу угла проблему изучения истории древних русел Амударьи и Сырдарьи, истории заселения их ареала человеком и формирования на их водах ирригационных систем, образования земледельческих оазисов, хозяйство которых было основано на искусственном орошении. В то же время большое внимание уделяется истории кочевников и полукочевников, их взаимоотношениям с населением оазисов, исторической роли в экономической и культурной жизни Средней Азии. Очень важный аспект, сквозной для всех исследуемых эпох и основанный на анализе конкретных антропологических материалов, — этногенетический.

Масштабы работ экспедиции, количество и различный профиль подготовки ее сотрудников позволили в иные годы иметь в ее составе до 8 полевых отрядов. Каждый из них исследовал памятник, являющийся в некотором роде ключевым для того или иного периода в истории древнего Хорезма. Но речь идет не только о стационарных работах: параллельно велись маршрутные исследования, охватывающие, как правило, круг разновременных памятников и требующие от руководителя работ широкого научного кругозора и знаний.

Большие и долговременные маршруты велись чаще самим Сергеем Павловичем. Сначала предполагаемый маршрут прорабатывался по крупномасштабной карте и аэрофотоснимкам, после чего совершался полет на небольшом самолете и небольшой высоте для визуального обследования предстоящего пути. И только после этого проводился наземный маршрут, сопровождавшийся сбором подъемного материала, подробной фиксацией памятников, а иногда и разведочными раскопками. В том случае, если на пути машин вставали непроходимые пески, использовались верблюды, но только для транспортировки воды, продуктов и поклажи. Садились на них редко, когда заведомо было известно, что на данном участке пути памятников нет. К тому же скорость верблюда 4 км в час, так что проще было идти пешком, а ходили мы в маршрутах много, по 20-25 км в день. Это было иногда тяжело, но красота, разнообразие и могущество природы, которые мы видели, дорого стоили, и воспоминаний об увиденном хватило нам на всю жизнь. Эти впечатления в экспедиции и были одним из элементов счастливой жизни, прожитой нами благодаря Сергею Павловичу. Нам

[192]

также повезло начать с раскопок дворца хорезмских царей ( II в. н.э.) Топрак-калы (Топрак-кала…, 1984). Это величественный трехбашенный замок, стоявший на цоколе, и примыкавший к нему большой город. Парадные залы дворца были украшены глиняной скульптурой, на стены почти всех комнат были нанесены многоцветные росписи. Все это было подлинным открытием. К тому же в одном из помещений обнаружили остатки дворцового архива. Документы были написаны на деревянных дощечках и коже, их расшифровку удалось произвести В. А. Лившицу (Топрак-кала…, 1984, с. 251 и cл.). Среди найденных на Топрак-кале документов особую ценность представляют списки воинов, которых приводили к царской резиденции для переучета главы хорезмийских фамилий («домов»). Количество рабов-воинов значительно превышало число свободных ополченцев. Это лишь одно из доказательств того, что Хорезм, как утверждал С. П. Толстов, знал рабовладение. Думается, что в начале, будучи еще студентами, мы до конца не понимали всю значимость памятника, который копали. Но впоследствии понимание это пришло, и комплекс Топрак-калы на долгие годы оказался в центре внимания Хорезмской экспедиции. В 1965-1975 гг. раскопки двух городских кварталов вела Е. Е. Неразик (Городище Топрак-Кала…, 1981), Ю. А. Рапопорт продолжил работы во дворце, затем вместе с В. А. Лоховицем он раскопал расположенный близ него и входящий в ансамбль Северный комплекс (Рапопорт Ю. А., 1993, с. 290).

Раскопки Топрак-калы были избраны, как представляется, не только потому, что этот памятник даже еще при визуальном осмотре поражал своими размерами и красотой архитектурного решения, но и потому, что значимость его возрастала в свете тех задач, которые Сергей Павлович поставил перед собой и Хорезмской экспедицией. Они были сформулированы в монографии «Древний Хорезм» (Толстов С. П., 1948а), подводившей итоги его исследований довоенных лет (об этих задачах мы писали выше). Хорезмская экспедиция вела работы и на средневековых памятниках, главным образом ранних (мусульманская эпоха сравнительно полно освещена письменными источниками). Этот цикл исследований возглавила Е. Е. Неразик, труды которой не только сделали достоянием науки целый ряд археологических

[193]

памятников, но и прояснили некоторые этногенетические проблемы, а также историю жилищ и поселений Средней Азии (Неразик Е. Е., 1966; 1976).

Важно подчеркнуть, что основа предложенной С. П. Толстовым археологической периодизации (Толстов С. П., 1948а) в свете полученных позднее материалов в целом не поколебалась. Главное в том, что мы можем теперь рассматривать историю населения Южного Приаралья, если можно так выразиться, не вширь, а вглубь. Можем также более отчетливо увидеть на археологическом материале сложные исторические процессы, связанные прежде всего со значительными миграционными движениями степняков-скотоводов в зоне древних дельт Амударьи и Сырдарьи с непрестанно меняющимися протоками.

Однако надо иметь в виду, что хорезмская проблематика неизбежно затрагивала проблемы истории Средней Азии в целом, да и не только Средней Азии. Ее рассмотрение выявило отдельные блоки проблем, решение многих из них стало подлинным открытием. Те, кто участвовал в среднеазиатских совещаниях в послевоенные годы, наверное, помнят, что каждый раз в их резолюциях отмечалась неисследованность памятников первобытной культуры в северных областях Средней Азии. Широкий подход к изучению древних дельтовых равнин Амударьи и Сырдарьи с использованием данных аэрофотосъемки, проведение маршрутных работ на Узбое и на протоках древней Акчадарьинской дельты Амударьи привели к открытию памятников эпохи неолита и бронзы в этих регионах (Низовья Амударьи…, 1960). Неолитическая кельтеминарская культура была открыта С. П. Толстовым еще в довоенный период находкой стоянки Джанбас 4 на территории Акчадарьинской дельты Амударьи (Толстов С. П., 1948а, б). Но широкий территориальный охват исследований послевоенного времени (древние дельты Амударьи, Узбой, низовья Сырдарьи, Внутренние Кызылкумы) установил заселенность неолитическими охотниками и рыболовами дельтовых районов, Узбоя и районов бессточных впадин. Племена эти входили в единую кельтеминарскую этнокультурную общность. Исследования в этой области велись А. В. Виноградовым (Виноградов А В., 1981), причем особый интерес представляет открытая и раскопанная им стоянка, которой было присвоено имя Толстова. Находится она близ стоянки Джанбас 4. Там сохранились остатки сгоревших жилищ

[194]

каркасно-столбовой конструкции, лепная посуда, костяные гарпуны для ловли рыбы и микролитическая кремневая пластинчатая индустрия. По-видимому, материалы этой стоянки могут служить своеобразным эталоном для северного степного неолита Средней Азии.

Трудно переоценить открытие и раскопки неолитического могильника Тумек-Кичиджик в южной части Присарыкамышской дельты Амударьи, предположительно относимого к кругу памятников кельтеминарского типа (Виноградов А. В. и др., 1986), но памятников поздних (вторая половина III тыс. до н.э.). Этот могильник представляет особый интерес, так как он дал краниологический материал, характеризующий антропологический тип населения той эпохи. В нем присутствуют как северный, так и южный компоненты. По заключению Л. Т. Яблонского, северный имеет с восточноевропейским населением единые постмезолитические корни и принадлежит местному коренному населению. Южный, восточносредиземноморский, обязан своим происхождением контактам с населением южных областей Средней Азии. Эти контакты выявляются и археологически — наличием в кельтеминарских комплексах сосудов с поверхностью, окрашенной желтой или красной охрой, а также сосудов с трубчатыми носиками.

Развернувшиеся с начала 1950-х годов комплексные археолого-геоморфологические работы на территории Южной Акчадарьинской дельты сопровождались специальной крупномасштабной аэрофотосъемкой и дешифрированием ее данных на местности. Для обучения правилам ведения такой съемки С. П. Толстов направил на специальные курсы инженера, сотрудника экспедиции Н. И. Игонина. Дешифрированием на местности данных аэрофотосъемки занимался специальный отряд под руководством Б. В. Андрианова. Впоследствии Н. И. Игонин приглашался для ведения аэрофотосъемки различными археологическими экспедициями страны как единственный специалист в этой области. Комплексные работы на Акчадарье привели к выявлению систем расселения человека эпохи бронзы (вторая половина II — начало I тыс. до н.э.) на боковых протоках дельты. Теперь речь шла уже не о подъемном материале (Толстов С. П., 1948б), а об очаге, фактически оазисе, со множеством поселений тазабагъябской культуры, с жилищами в виде полуземлянок с каркасно-столбовыми конструкциями и сохранившимся культурным слоем (Итина М. А, 1977).

Тазабагъябская культура эпохи бронзы была выделена СП. Толстовым еще в довоенный период (Толстов С. П., 1948а). Тогда же он справедливо увидел в ней черты, в целом сближающие ее со срубной и андроновской культурами. Раскопанные стоянки этот вывод отчетливо подтвердили. Еще одним доводом в пользу этого явился открытый экспедицией в маршруте могильник Кокча 3 (Могильник бронзового века Кокча 3, 1961). Комплекс стоянок и могильника, принадлежавшего этому населению, позволил утверждать, что бронзовый век Южного Приаралья обрел зримые черты и памятники его становятся в ряд культур степной бронзы Евразии.

Но если в своей монографии «Древний Хорезм» СП. Толстое уделил большое внимание ирригационной сети античного времени, сохранившейся на поверхности до наших дней, привязанным к ней памятникам и истории Средней Азии этого периода, то теперь важнейшим результатом широкомасштабных послевоенных исследований явилось открытие в Правобережном Хорезме очага орошаемого земледелия эпохи бронзы. Ирригационная сеть в виде выделяющихся на поверхности цветом арыков, полей также видна и сейчас. Если этот вид производящего хозяйства, сочетавшегося с пастушеским, а затем, в эпоху поздней бронзы (амирабадская культура), отгонным скотоводством, развивался на местной основе, то возникновению и первичным навыкам его ведения носители тазабагъябской культуры обязаны импульсу с юга.

Во II тыс. до н.э., особенно во второй его половине, в степях Евразии происходят сложные этногенетические процессы, связанные с миграциями подвижных скотоводов — носителей культур степной бронзы. Увеличение поголовья скота, распространение лошади и колесного транспорта, поиски новых пастбищ, рост избыточного продукта и, в связи с этим, возрастающее стремление к обмену, развитие металлургий

[195]

бронзы при наличии именно в северном степном регионе источников меди и олова — все это факторы, способствовавшие активизации внутри- и межформационных контактов. Контакты севера с югом, где в это время существуют уже очаги протогородской цивилизации, приобретают актуальный характер, ибо потребность скотоводов в продуктах земледелия и высокоразвитого ремесла южных земледельческих оазисов была важным экономическим стимулом, делавшим их общество менее автаркичным. Эти многоплановые контакты в значительной мере определили и характер этногенетических процессов на юге и севере Средней Азии во II — начале I тыс. до н.э. С одной стороны, этнокультурные связи южных земледельческих областей Средней Азии между собой и с миром цивилизаций Юга Азии, а также северных равнинных областей со степным миром Евразии; с другой — постоянное и все возрастающее влияние передовых южных цивилизаций на северную степную периферию, способствующее росту производительных сил в этих экономически отсталых обществах и постепенному сглаживанию различий в экономике и социальной организации севера и юга.

Культурные связи между населением севера и юга Средней Азии подтверждаются и данными палеоантропологии. Как известно, северное степное население представлено преимущественно протоевропеоидным типом, археологически выраженным андроновской культурной общностью. Но в то же время представители восточносредиземноморской этнической общности, доминирующие на юге Средней Азии, оказали существенное влияние на особенности антропологического облика отдельных этнических групп европейской степи. Так, в частности, восточносредиземноморский тип наряду с протоевропеоидным был зафиксирован в материалах могильника тазабагъябской культуры Кокча 3 (Могильник бронзового века…, 1961). Правда, можно высказать гипотезу, что он попал сюда в связи со смешанным срубно-андроновским населением евразийской степи, участвовавшим в формировании тазабагьябской культуры, но пока это только гипотеза, а его южное происхождение несомненно (Ходжайов Т. К., 1981: Алексеев В. П. и др., 1986). Эти и многие другие проблемы оказались возможны для рассмотрения в результате исследований экспедиций памятников эпохи неолита и бронзы. Здесь еще следует упомянуть палеогеографические работы, комплексные, проводившиеся на больших площадях и привязанные к древней гидрографии Южного Приаралья (см., например, Низовья Амударьи…, 1960). Они дали возможность рассмотреть особенности хозяйства отдельных регионов уже с эпохи неолита. С другой стороны, на большом фактическом материале удалось выявить процесс перехода в эпоху бронзы от пастушеского способа ведения хозяйства со скотоводческо-(преимущественно)земледельческим хозяйственно-культурным типом к отгонному скотоводству эпохи поздней бронзы (X-VIII вв. до н.э.).

Оказалось, что культурные связи Южного Приаралья не исчерпывались связями с Южным Приуральем и югом Средней Азии, но это уже тема, требующая специального рассмотрения.

Возвращаясь к теме археологических удач, нельзя не сказать об открытии Сергеем Павловичем могильника эпохи поздней 6poнзы (X-VIII вв. до н.э.) Северный Тагискен (Толстов С. П. и др., 1963). До раскопок он воспринимался как группа курганов на южном протоке древней Сырдарьинской дельты — Инкардарье (Казахстан), но и здесь нам посчастливилось. Курганы оказались развалинами мавзолеев из сырцового кирпича сложной конструкции — тип погребального памятника, не характерный для Северо-Западного Казахстана, где господствовали курганные погребения. Планировка мавзолеев, их погребальный инвентарь сохранились достаточно хорошо и нашли свое место в публикациях (Итина М. А., 1992). Важно другое. Во-первых, это беспрецедентное открытие, во-вторых, южные связи этого памятника очевидны (сырцовый кирпич, отдельные сосуды, сделанные на круге). В то же время северная степная основа материальной культуры бросается в глаза. Появление такого памятника на севере Средней Азии, безусловно, требует объяснений, но все они пока остаются в сфере гипотез. Насколько археологические открытия нередко являются делом случая, можно

[196]

судить по курганному могильнику Южный Тагискен, расположенному южнее Северного Тагискена, на том же плато. При наземном обследовании мы его не обнаружили, насыпи уничтожило время, и лишь после анализа крупномасштабной аэрофотосъемки выяснилось, что нами остался незамеченным большой могильник. Так было положено начало изучению сакских древностей на Сырдарье (Итина М. А., 1992), к тому же в 30 км восточнее Южного Тагискена был открыт еще один сакский могильник Уйгарак (Вишневская О. А., 1973). Изучение сакских древностей велось и в низовьях Амударьи (Вайнберг Б. И., 1979; Яблонский Л. Т., 1996). Эти работы имели значение не только для археологии скифского времени на севере Средней Азии, раскопанные памятники включали этот регион в ареал, охваченный общескифской проблематикой.

Приведем еще один пример случайной археологической удачи. В античное время, в IV в. до н.э. была построена крепость Кой-Крылган-Кала, ставшая объектом интересов С.П. Толстова в 1950-х годах. Это было время нашей молодости, и он практически всех занял на этих раскопках. Крепость эта, круглая в плане, стояла высоко, и было не ясно, то ли на цоколе, то ли была двухэтажной. В ответе на этот вопрос сыграл роль случай. Зачистка небольшой промоины наверху крепости неожиданно вывела на открытый марш лестницы, идущей вниз. Второй ее марш, идущий под углом к первому, был сводчатым. Так был открыт нижний этаж с центральным нефом и выходящими в него помещениями, где были найдены терракоты и многие другие памятники искусства. По расчетам нашего архитектора М. С. Лапирова-Ското, лестниц должно было быть четыре — так оно и оказалось (Кой-Крылган-Кала, 1967). При раскопках Кой-Крылган-Калы и в окрестностях этого памятника были обнаружены пустотелые керамические статуи, служившие вместилищами для костей умерших. Оссуарии разных типов применялись в Хорезме с V в. до н.э. по VIII в. н.э., и это обстоятельство является одним из доказательств длительности существования в этой стране своеобразной формы зороастрийской религии (Рапопорт Ю. А., 1971; 1996).

С тех пор прошло много лет, и наши дальнейшие работы показали, что круглые в плане памятники эпохи античности встречены и в других местах в низовьях Амударьи (Вайнберг Б. И… 1981; 1991, с 26-34; Vainberg B. I., 1996. с. 67-80; Коляков СМ., 1983; 1984). Они могут иметь какое-то специальное назначение и содержат подчас превосходные произведения искусства (например, Калалы 2, раскопки Б. И. Вайнберг). Следует иметь в виду, что приведенные примеры, казалось бы, случайных находок и открытий отнюдь не должны восприниматься как способ ведения археологических работ вообще и Хорезмской экспедицией в частности. Как уже говорилось, С. П. Толстов имел четкую программу их последовательности, а приятные случайности были обусловлены как раз многоплановостью задуманных им работ и разнообразной методикой при их реализации. Мы уже не раз упоминали о роли аэрофотосъемки в работах экспедиции. С помощью последней Сергей Павлович открыл для науки в низовьях Сырдарьи еще в сороковых годах Джетыасарский оазис второй половины I тыс. до н.э. — первой половины I тыс. н.э. (Толстов С. П., 19486), который впоследствии на много лет стал объектом исследований Л. М. Левиной (Левина Л. М., 1992; 1996).

Нельзя не сказать, что большой размах работ экспедиции был связан с тем, что Сергей Павлович приучил нас, его учеников, к ранней самостоятельности. Он не разрешал нам обращаться к нему с просьбой решить какой-то вопрос, не имея собственной точки зрения по данному поводу. Он мог с ней согласиться или не согласиться, но чаще всего мы приходили с ним к общему мнению. Такая тактика дала возможность иметь в экспедиции несколько отрядов, руководимых специалистами того или иного профиля. С другой стороны, когда Сергей Павлович заболел и вынужден был отойти от дел, мы сумели продолжить задуманную им программу. Однако большой размах работ экспедиции был, конечно, связан с ее финансированием и не только бюджетным. Сергей Павлович мечтал о новом возрождении для нужд народного хозяйства земель древнего орошения аллювиальных дельтовых равнин Амударьи и Сырдарьи. Здесь проявился его талант научного организатора, ибо участие в этих

[197]

проектах, а они начали разрабатываться на разной ведомственной основе уже в 1950-е годы, давало возможность вести большие хоздоговорные работы, что значительно увеличивало смету экспедиции. И когда возник проект переброса части стока вод сибирских рек в Среднюю Азию, нас пригласили в нем участвовать. Нашей задачей было составить историческую карту будущей трассы канала и нанести на нее археологические памятники, которые впоследствии могли быть затронуты земляными работами и подтоплениями.

Во главе проекта стоял в прошлом инженер-ирригатор И. А. Герарди. работавший до войны в Средней Азии, ныне покойный. По его плану вода после использования ее на орошение должна была сбрасываться в Арал по древним руслам Сырдарьи. Справедливости ради надо сказать, что у специалистов, с самого начала выступавших на конференциях и в публикациях, уверенности в успехе проекта и ненанесении при его осуществлении вреда природе не было. А пока все это обсуждалось, воды Сырдарьи и Амударьи интенсивно разбирались на орошение. Арал усыхал и соленую пыль северо-восточными ветрами несло на вновь осваиваемые земли Хорезма. И мы, и Институт географии АН СССР били тревогу. Институт географии вел соответствующие полевые исследования, но все оставалось без внимания. А когда положение Арала стало критическим и экология региона была нарушена, все забили тревогу. И тогда пошла серия публикаций и конференций, в том числе международных, посвященных спасению Арала! Но, грубо выражаясь, поезд давно ушел и процесс уже необратим. Нам хотелось вспомнить историю вопроса, так как мы были в курсе дел с самого начала и работали с настоящим профессионалом, широко образованным и увлеченным человеком И. А. Герарди. А карту (и не одну) мы составили на основе широкомасштабных исследований на хоздоговорные деньги. Новое хозяйственное освоение дельтовых равнин, о котором мечтал Сергей Павлович, не во всем могло быть реализовано, тем не менее многое удалось сделать, особенно в связи с последовательным изучением древней гидрографии.

Мы коснулись лишь некоторых аспектов в работе Хорезмской экспедиции. Важно подчеркнуть, что ее исследованиями была охвачена огромная территория севера Средней Азии, ныне подчас превратившаяся в пустыню, прослежены процессы превращения некогда плодородных земель оазисов в пустынные. Очень много внимания было уделено хозяйственно-культурным контактам степных северных областей с югом Средней Азии, обозначены историко-культурные и хозяйственные регионы той огромной территории, которую мы сейчас называем Хорезмом или Южным Приаральем. Были выявлены культурные связи ее населения с евразийским миром и Передней Азией, этнокультурные процессы, проходившие на этой территории в разное время. Можно было бы назвать еще не одну проблему, решавшуюся экспедицией в процессе исследований, вдохновленных талантом, знаниями, увлеченностью Сергея Павловича Толстова. Однако вряд ли в этом есть смысл, поскольку множество опубликованных обзорных статей дают их полный перечень. Кроме того, помимо отдельных изданий экспедицией опубликовано 16 томов «Трудов» и 8 выпусков «Материалов». Сергей Павлович как бы подвел итог непосредственно руководимых им исследований в своей монографии «По древним дельтам Окса и Яксарта» (1962). После его смерти мы, ученики С. П. Толстова, в меру своих сил продолжили его дело.

Сергей Павлович создал наш коллектив, коллектив единомышленников, главным членом которого был он сам. Он заразил нас увлеченностью и любовью к Хорезму, которая не оставит нас до конца наших дней. А поначалу мы его «боялись», как «боятся дети родителей», не смели перечить. Смущали и жесткая дисциплина, и порядок, которые он ввел. В 5.30 утра надо было перед работой есть горячий завтрак с мясом, который буквально не лез в глотку. Когда объявлялся выход на работу, он стоял с часами (это было на Топрак-Кале) и, если кто-то опаздывал хоть на 5 минут, дежурный объявлял, что из-за опоздания такого-то мы все будем кончать работу на 5 минут позже, а в условиях сильной жары это было весьма чувствительно. Эти и некоторые другие строгости заставляли нас в тайниках своей души иногда считать его

[198]

деспотом. Но когда мы стали работать самостоятельно, мы стали делать все то же самое, так как руководить работой коллектива разных людей в условиях пустыни можно только при жесткой организованности и единоначалии. А ему с самого начала хотелось с нами общаться, а нам, по молодости, хотелось погулять. Шло время, мы делались старше и росло взаимопонимание. Мы научились спорить, если были не согласны с тем или иным его решением и, как правило, он с нами считался. Здесь надо сказать, что Сергей Павлович обладал удивительной научной интуицией, основанной, конечно, на таланте, знаниях и опыте. Простое человеческое общение с ним открыло для нас возможность общения с Личностью. Долгие разговоры после ужина в палатке или в маршруте у костра касались не только научных предметов. Сергей Павлович хорошо знал русскую литературу, очень любил поэзию. Он всегда просил, чтобы ему заказали прочесть из того или иного автора, и не было случая, чтобы он не мог этого сделать. А стихи он читал замечательно, очень проникновенно и без всякой аффектации. Нас с ним с течением времени связало многое, но прежде всего Хорезм. В его последний полевой сезон, на Тагискене, мы все по какому-то поводу с ним поспорили. А он не стал нам возражать и только сказал: «Плохо вам будет без меня» Нам действительно плохо без него, хотя его нет с нами уже более тридцати лет. Но для нас слово «был» с ним не совместимо, он для нас всегда «есть».

Алексеев В. П., Кияткина Т. П., Ходжайов Т. К., 1986. Палеоантропология Средней Азии эпохи неолита и бронзы // Материалы к этнической истории Средней Азии. Ташкент.

Вайнберг Б И., 1979. Памятники Куюсайской культуры // Кочевники на границах Хорезма.

ТХЭ. Т. XI. М.

Вайнберг Б. И., 1981. Поселение Гяур 3 // АС — 1980. М.

Вайнберг Б. И., 1991. Изучение памятников Присарыкамышской дельты Амударьи в 70-х-80-х годах // Скотоводы и земледельцы Левобережного Хорезма. Т. I. M.

Виноградов А. В., 1981. Древние охотники и рыболовы Среднеазиатского Междуречья. М.

Виноградов А. В., Итина М. А., Яблонский Л. Т., 1986. Древнейшее население низовий

Амударьи. Археолого-палеоантропологическое исследование. М.

Вишневская О. А, 1973. Культура сакских племен низовьев Сырдарьи в VII-V вв. до н.э. по материалам Уйгарака. М.

Георгиевский Б. М., 1937. Южный Хорезм. Геологические и гидрологические исследования 1925-1935 гг. Ташкент.

Городище Топрак-Кала (раскопки 1965-1975 гг.), 1981. М.

Жданко Т. А., 1981. Этнографические исследования Хорезмской экспедиции (народы, проблемы, труды) // Культура и искусство древнего Хорезма. М.

Жданко Т. А., Рапопорт Ю. А, 1995. Годы войны в жизни СП. Толстова // Этнографическое обозрение. № 2.

Итина М. А,. 1977. История степных племен Южного Приаралья. М. Итина М. А,. 1992. Ранние саки Приаралья // Археология СССР. Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М.

Кастанье И. А, 1910. Древности Киргизской степи и Оренбургского края // ТОУАК. Вып. XXII. Оренбург.

Каульбарс А. В., 1881. Низовья Аму-Дарьи. СПб.

Кой-Крылган-Кала. 1967 // ТХЭ. Т. V. М.

Коляков С. М., 1983. Раскопки на поселении Гяур 3 // АО-1982. М.

Коляков С. М., 1984. Раскопки на поселении Гяур 3 // АО-1983. М.

Левина Л. М., 1992. Памятники джетыасарской культуры середины 1 тысячелетия до н.э. середины 1 тысячелетия н.э. // Археология СССР. Степная полоса Азиатской части СССР в скифо-сарматское время. М.

Левина Л. М., 1996. Этнокультурная история Восточного Приаралья. М.

Макшеев А. И., 1851. Описание Аральского моря // Записки РГО. Кн. V. СПб

Макшеев А. И., 1856. Описание низовьев Сырдарьи. СПб.

[199]

Могильник бронзового века Кокча 3, 1961. М.

Неразик Е. Е., 1966. Сельские поселения афригидского Хорезма. М.

Неразик Е. Е., 1976. Сельское жилище в Хорезме (I—XIV ее.). М.

Низовья Амударьи, Сарыкамыш, Узбой. История формирования и заселения человеком, 1960//МХЭ. Вып. 3. М.

Рапопорт Ю. А., 1971. Из истории религии древнего Хорезма. М.

Рапопорт Ю. А. 1993. Загородные дворцы и храмы Топрак-Калы // ВДИ. № 4.

Рапопорт Ю. А., 1996. Религия древнего Хорезма. Некоторые итоги исследований //

Этнографическое обозрение. № 6.

Толстов С. П., 1948а. Древний Хорезм. М.

Толстов С. П., 19486. По следам древнехорезмийской цивилизации. М.

Толстов С. П., Андрианов Б. В., Игонин Н. И., 1962. Использование аэрометодов в археологических исследованиях // СА. № 1.

Толстов С. П., Жданко Т. А., Итина М. А., 1963. Работы Хорезмской археолого-этнографической экспедиции АН СССР в 1958-1961 гг. // МХЭ. Вып. 6. М.

Топрак-кала. Дворец // ТХЭ. Т. XIV. М.

Ходжайов Т. К., 1981. Палеоантропология Средней Азии и этногенетические проблемы. Автореф. дис…. докт. ист. наук. М.

Яблонский Л. Т., 1996. Саки Южного Приаралья (Археология и антропология могильников).

М. Vainberg B.I… 1996. The Kalali-gir 2 — ritual centre in ancient Khwarazm // Bull. Asian Institute.V. VIII. Blumfield Hills. Michigan (The Archaeologie and Art of Central Asia. Studies from the former Soviet Union).

Институт этнологии и антропологии РАН,

Москва