Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. Ч. II. Гл. XI

[274]

XII век — период медленного, но упорного подъема политического могущества Хорезма, быстро оправившегося от тяжелых последствий событий, связанных с сельджукским завоеванием. Кутбеддин Мухаммед I ибн-Ануштегин (1117-1127), как в свое время Алтунташ, выходец из рабов-гвардейцев и ставленник могущественных тюркских правителей Ирана и Средней Азии, как и Алтунташ, становится умелым и упорным продолжателем традиционной политики мамунидов.

Уже в первых действиях Мухаммеда I мы видим прообраз того, что получило полную реализацию в политике его сына, внука, правнука и праправнука. Он упорно и успешно отражает нападения соединенных тюркских племен Приаралья, осколков распавшегося государства ябгу Янгикента, организуя походы на Мангышлак по старым хорезмийским путям к Каспию.

Блестящее правление его сына Атсыза (1127-1156) наполнено бурными событиями. Он умело лавирует между грозными внешними силами — своим сюзереном, последним «великим сельджуком» султаном Санджаром — и вторгнувшимися в Среднюю Азию восточными завоевателями — кара-китаями, то признавая сюзеренитет Санджара, то открыто восставая против него, нередко, если не в формальном, то в фактическом союзе с врагами Санджара — каракитаями, даннические отношения к которым он сочетает с формальным суверенитетом сельджукидов над Хорезмом.

Вместе с тем упорно и настойчиво он осуществляет политику «собирания земель», издревле экономически тяготеющих

[275]

к Хорезму: он подчиняет власти Хорезма Мангышлак; видимо, к этому времени относится создание здесь ряда упоминаемых источниками городов. Он подчиняет себе область Дженда. Суверенитет Хорезма простирается, к концу его царствования на обширную территорию — от Каспия до Нижней и Средней Сыр-дарьи, объединяя всю северо-западную часть Средней Азии.

Столь же крупной фигурой является внук Атсыза, Алаэддин Текеш ибн-Иль-Арслан (1172-1200). Если Атсыз заложил основы фактической независимости и великодержавной политики Хорезма, то Текеш является подлинным основателем Хорезмийской средневековой империи. В 1194 г. войска хорезмшаха в генеральном сражении разбивают армию последнего иранского сельджукида Тогрула и утверждают суверенитет Хорезма над Ираном; в 1195 г. багдадский халиф Насир терпит поражение в бою с хорезмийцами и признает власть Текеша над восточным (персидским) Ираком. Успешные походы на восток, против каракитаев, отворяют Текешу дорогу в Бухару. Видимо, к правлению Текеша относится темное свидетельство Гарнати о сорокалетней борьбе хорезмшаха Алаэд- дина с гузами за город Саксин в низовьях Волги — по всей вероятности на месте старого хазарского Итиля.

Сын и преемник Текеша Алаэддин Мухаммед II завершает дело отца (1200-1220). Он ведет упорную и успешную борьбу с каракитаями, отнимает у них Самарканд и Отрар (на Средней Сыр-дарье), простирает свою власть на далекую область Газны (на юге Афганистана), подчиняет западный Иран и Азербайджан, осуществляет смелый поход далеко в глубь степей Дешти-кыпчака (современный Казахстан).

Война с каракитаями закончилась падением Каракитайской империи. Мухаммед присваивает себе титул «второго Александра», при дворе его ежедневно 27 подчиненных правителей или их сыновей-заложников бьют зарю на золотых барабанах. Мухаммед замышляет уничтожение остатков власти аббасидского халифа, номинального сюзерена мусульманского мира, слабого в военно-политическом отношении, но располагающего значительным традиционным идеологическим влиянием. Он противопоставляет халифу Насиру своего ставленника, выдвинутого из потомков четвертого халифа Алия, «зятя пророка», объединяясь таким образом с шиитскими группировками, издревле враждебными аббасидам. Армия Мухаммеда предпринимает поход на Багдад, не удавшийся, впрочем, из-за наступления ранней зимы, закрывшей перевалы, и из-за известий о появлении на восточных границах Хорезмской империи монгольских войск.

[276]

Таковы основные контуры внешнеполитической истории Хорезмской империи Атсыза-Текеша-Мухаммеда до момента ее трагического падения под ударами монгольских полчищ.

За этими внешними событиями скрываются глубокие процессы подъема экономического могущества средневекового

Карта 7. Рост государства хорезмшахов в XII-XIII вв.

1 -территории Хорезма при Кутбеддине Мухаммеде I (до 1127 г.); 2 — тоже, присоединенные Атсызом (1127-1156); 3 — то же, присоединенные Иль-Арсланом (1156-1172); 4 — то же, присоединенные Текешем (1172-1200); 5 — то же, присоединенные Мухаммедом II (1200-1220); 6 – походы хорезмшахов

Хорезма, ярким светом освещаемые археологическими памятниками.

Исследуя их, мы как бы ощупываем дошедшие до нас кости скелета этой грандиозной феодальной монархии. Перед нами проходят огромные ирригационные работы, вновь оживившие сотни тысяч гектаров плодородных земель, строительство пограничных крепостей на краю пустыни, укрепление стратегических и торговых путей в Хорасан, Мавераннахр, в глубь степей Дешти-кыпчака, новый расцвет городской жизни, ремесел, торговли, пышное и богатое развитие искусства «хорез-

[277]

минского ренессанса», оказавшего мощное воздействие на всю дальнейшую историю художественной культуры Средней Азии, Ирана, Поволжья.

2

Накануне монгольского нашествия Хорезм посетил знаменитый арабский путешественник и географ Якут, автор многотомной географической энциклопедии, не знающей себе равной среди памятников средневековой географической литературы всего мира.

«Не думаю, — пишет Якут, — чтобы в мире были где-нибудь обширные земли шире хорезмийских и более заселенные, при том что жители приурочены к трудной жизни и довольству немногим. Большинство селений Хорезма — города, имеющие рынки, жизненные припасы и лавки. Как редкость бывают селения, в которых нет рынка. Все это при общей безопасности и полной безмятежности»[1].

«Не думаю, — говорит он в другом месте, — чтобы в мире был город, подобный главному городу Хорезма по обилию богатства и величине столицы, большому количеству населения и близости к добру и исполнению религиозных предписаний и веры»[2].

А свидетельство Якута, объехавшего значительную часть мусульманского мира, достаточно авторитетно.

Ирригационные сооружения эпохи «великих хорезмшахов» особенно ярко могут быть прослежены в районе «земель древнего орошения» юго-западного Хорезма — в бассейне огромного мертвого канала Чермен-яб. Этот канал, являющийся продолжением современного канала Газават, в раннем средневековье, в афригидское и мамунидское время, доходил только до города Замахшара (современное городище Змухшир).

В XII в. этот канал восстанавливается далее в глубь пустыни на 70 километров, достигая развалин Шах-Сенем, вокруг которых раскинулась обширная сельскохозяйственная область с обильными памятниками того времени.

Интенсивно развивается жизнь на орошенных землях бассейна Гавхорэ. Окрестности развалин крепости Кават-кала представляют собой великолепно сохранившийся памятник этой эпохи. Это целый мертвый оазис, эффектные руины целого «рустака», тянущегося от развалин Джильдык-кала до Кават-кала и далее к северу примерно на треть расстояния между Кават-кала и Топрак-кала.

[278]

Рис. 90. Памятники хорешийской культуры X—XIII вв. Кават-кала и другие памятники

1 -типы каптар-хана; 2 — план одной из Усадериса Кават-калае; 3 — плав и украшения фасада замка № 3 (рис. 1-3-ХII-XIII вв.); 4 – Наиб-кала; 5 — Буран-кала № 2 (рис. 4 и 5 – X-XI вв.)

[279]

Рис. 91. Средневековые памятники хорезмийской культуры

1 – алебастровые украшения внутренних стен дворца Кават-кала; 2 -розетки резной деревянной двери дворца Кават-кала; 3 — керамика и каменные котлы из Кават-кала и других памятников оазиса; 4 — фрагменты жерновов (Кават-кала); 5 – металлические украшения (Змухшир); 6 – неполивная керамика (Наринджан); 7 – поливная керамика (Змухшир) (рис. 1 – 4 – XII-XIII вв.; рис. 5 – 7 – X—XI вв.)

[280]

Это тянущаяся на 15 километров вдоль сухого русла Гавхорэ полоса такыров, шириной в 2-3 километра, сплошь покрытая бесчисленными развалинами крепостей, замков и неукрепленных крестьянских усадеб, разбросанных среди прекрасно сохранившихся планировок средневековых полей, оконтуренных полосами каналов распределительной и оросительной сети.

На непосредственно примыкающей к Кават-кала полосе площадью в 8 кв. километров нами зарегистрировано свыше девяноста крестьянских усадеб. Если мы сравним по степени заселенности рустак крепости Кават-кала с афригидским рустаком Беркут-кала, где на площади в 35 кв. километров расположено около 100 усадеб, то мы легко убедимся в том, что густота населения возросла примерно в четыре раза!

Анализ комплекса Кават-кала дает нам полное представление о структуре хорезмийского общества XII-ХII вв. Центром тяготения кават-калинского рустака является небольшой город-крепость, внутри которого обнаружены развалины богато декорированного резным штуком дворцового здания. Вдоль канала вокруг крепости разбросаны четыре замка характерного для этой эпохи типа; это квадратные укрепления с прямоугольными выступами порталов, со стрельчатыми арками, с гранеными декоративными башенками по углам. Замки лишены донжонов, жилые помещения расположены в виде карре вдоль стен, оставляя внутри обширный двор. Стены замка тонки и не имеют серьезного оборонительного значения. В некоторых замках эти стены покрыты снаружи изысканной, нанесенной на сырую глину резьбой, образующей эффектные декоративные панели.

Вокруг замков раскинулись многочисленные усадьбы мелких землевладельцев и крестьян, ограниченные невысокими глинобитными заборами. Усадьбы тесно примыкают одна к другой и имеют неправильные очертания, определяемые расположением дорог и арыков. У одной из стен усадьбы располагается многокомнатный дом с характерной планировкой, доживающей с некоторыми видоизменениями в сельской архитектуре Хорезма до наших дней. В основе это два главных помещения или группы помещений, разделенные широким крытым ходом (в нынешней узбекской избе именуемым далис), открывающимся в нишу входа, ограниченную с боков выступающими вперед торцовыми частями главных помещений. Стены выведены из пасхы.

Каждая усадьба включает своеобразное сооружение, либо примыкающее к дому либо расположенное отдельно: это длинное узкое и высокое здание, как правило – со следами меж-

[281]

Рис. 92. Развалины замка Кават-кала № 3

Рис. 93. «Каптар-хана» близ Кават-кала

[282]

этажного перекрытия, со стенами, изнутри покрытыми бесчисленными арочными нитками, действительно создающими впечатление, что перед нами «каптар-хана» — голубятня, термин, которым эти постройки обозначает местное население. Однако раскопки показали, что перед нами отнюдь не голубятни, а жилые и парадные помещения, видимо соответствующие «мехман-хана» — гостиным современного узбекского дома. Нишки имели чисто декоративное значение и, согласно свидетельству ибн-Батуты, описавшего такую «гостиную» в доме ургенчского казия, будучи обтянуты материей, служили местом расстановки декоративной стеклянной и металлической посуды.

Большая часть каптар-хана — прямоугольные в плане, но встречаются и иные типы: угловая каптар-хана в виде прямого или тупого угла — в том случае, когда она расположена на углу усадьбы, и каптар-хана с башенками — когда она, замыкая передний фасад усадьбы, имитирует стену маленького замка. В других районах встречены и другие планы, как, например, многогранная и крестообразная каптар-хана, зарегистрированные в окрестностях Кызылча-кала на Чермен-ябе.

Видимо, каптар-хана должна рассматриваться как отдаленный декоративный пережиток афригидской жилой башни-донжона. Высокие двухэтажные здания, поднимавшиеся над постройками усадеб, придавали сельскому архитектурному ландшафту эпохи хорезмшахов отдаленное сходство с ландшафтом бурных времен раннего средневековья.

Извне стены каптар-хана нередко покрыты резьбой по глине или рядом тонких горельефных полуколонн — дальнейшее декоративное видоизменение полуколонн афригидской архитектуры.

Перед нами картина уже вполне зрелого феодального поселения: городок-резиденция князя- правителя рустака, замки крупных феодалов и неукрепленные усадьбы мелких землевладельцев и крестьян дают нам убедительную картину феодального иерархического расчленения общества. Если в афригидскую эпоху крестьянин жил в маленьком, но похожем на замок аристократа, укрепленном замке, являясь еще, по крайней мере формально, равноправным с владельцем большого замка, то в дальнейшем между усадьбой феодала и усадьбой крестьянина уже в самых принципах их планировки пролегла непроходимая пропасть.

Характерно, однако, что и замок феодала — лишь декоративная «крепость». Мы присутствуем при глубоком декоративном вырождении частной фортификации — бесспорное свидетельство роста политической централизации, делающей ненужными грозные укрепления замков аристократии.

[283]

Рис. 94. Внешний вид «Каптар-ханы» близ Наринджана

[284]

Рис. 95. Памятники средневековой хорезмийской культуры.Крепости

XII-XIII вв.

1 — Кават-кала; 2 — 4 — Большой Гульдурсун

[285]

Совершенно иную картину мы наблюдаем в отношении фортификации государственной. Большие крепости типа Гульдурсуна, той же Кават-кала и Замахшара говорят нам о далеко зашедшем прогрессивном развитии принципов, в зачатке выступающих уже в фортификации крупных афригидских замков. Предстенные барьеры, двойные ряды выносных башен, фланкирующих подступы к стене, мощные предвратные сооружения, чаще всего полуциркульные в плане, с входом, расположенным так, чтобы противник, штурмуя его, поворачивался правым, незакрытым щитом боком к стене, — все это свидетельствует об упорных поисках новых оборонительных средств, а грандиозные размеры крепостей, созданных правительством хорезмшахов, являются убедительным свидетельством его мощи.

Многочисленные города этой эпохи получают уже законченные черты средневекового среднеазиатского города, дожившие до XIX-XX вв.: крестообразный в основе план с расположенным на перекрестке главных улиц центрирующим зданием, — в Даудан-кала, например, соборной мечетью. В идее город имеет прямоугольные очертания, но, в противоположность античности, только в идее: планировка применяется к местности, город явно растет стихийно, а не строится по заранее заданному плану, что обусловливает значительные отступления от прямоугольной планировки.

Керамический и другой бытовой материал памятников XII — XIII вв. дает нам представление о бурном расцвете прикладных искусств.

Люстровая многоцветная керамика «рейских» и «кашанских» типов, наряду с массовой монохромной и расписной бирюзовой поливной посудой и с покрытыми богатым рельефным орнаментом серыми и черными неполивными сосудами, отражает те же стилистические тенденции, что и архитектурные памятники с их пышным декоративизмом, нишками, полуколоннами, резными глиняными и штуковыми панелями.

Далеко позади осталась суровая и бедная красками культура воинственных земледельцев афригидской эпохи, — ей на смену пришла изысканная цивилизация времен «великих хорезмшахов», расцветающая в городах и неукрепленных селениях под защитой могучих стен крепостей, воздвигнутых сосредоточившим в своих руках функции обороны государством.

Однако блестящая картина средневековой хорезмийской культуры XII-XIII вв. не должна закрывать от нас и оборотной стороны медали, без учета которой мы не сможем понять трагических событий 1218-1230 гг.

Хорезм XII-XIII вв. – поднимающаяся феодальная монархия со всеми сильными и слабыми сторонами, свойствен-

[286]

ными феодальным монархиям Запада и Востока. Путь политической централизации, глубоко прогрессивный по своему значению, это путь, ведущий через жестокую борьбу между различными прослойками класса феодалов — в первую очередь между опирающимся на поместно-служилые элементы и города носителем верховной власти и крупными феодалами, владетельными князьями, которых мало, конечно, устраивала роль барабанщиков на торжественной «заре Искандера» в ургенчском дворце, хотя бы барабаны и были из чистого золота.

В Хорезме положение еще более усложнялось, по сравнению с западными монархиями, ролью кочевых племен и их феодально-родовой знати.

Военной опорой власти хорезмшахов давно уже перестала быть хорезмииская тяжелая конница, столь славная в самом Хорезме и в Хазарии X в. Если в XI в., по примеру Саманидской и Сельджукской империи, в хорезмийском войске некоторое время крупную роль играет гвардия «гулямов» (рабы-гвардейцы), то в XII-XIII вв. основную военную силу хорезмшахов составляют наемные и союзные тюркские контингенты – преимущественно канглы и туркмены, во главе со своими князьями, связанными родственными узами с правящей династией.

На протяжении XII в. хорезмшахи систематически берут себе жен из аристократии этих племен. Это становится своего рода конституционным институтом Хорезмийской империи. Существенно, что, в то время как правитель Хорезма носит древнехорезмийский титул «хорезмшах» и арабский — «султан», первая жена хорезмшаха выступает под древнетюркским титулом «хатун». Таким образом, хорезмииская императрица является как бы носительницей верховного суверенитета империи по отношению к входящим в ее состав тюркским племенам.

Хатун в некоторых случаях выступают в качестве своеобразного интеррекса и электора, после смерти хорезмшаха выдвигая из числа его сыновей кандидата на престол.

Особенно крупную и роковую для Хорезма фигуру представляет Туркан-хатун — вдовствующая императрица, вцова Текеша и мать Мухаммеда, влиятельная руководительница военно-аристократической «старохорезмийской» партии при дворе последнего. Она имеет свой двор, конкурирующий с двором хорезмшаха, распоряжается назначением высших чиновников, приостанавливает по своему усмотрению распоряжения хорезмшаха. Вокруг нее группируется многочисленная военная знать – князья тюркских племен, военачальники хорезмшаха.

Противоречия в правящей верхушке империи особенно усиливаются в царствование Мухаммеда. Завершение создания

[287]

Хорезмийской империи приводит к оттеснению на второй план первоначального ее ядра — Хорезма, оказывающегося на далекой северной окраине огромного государства, за обширными пространствами трудно преодолимых пустынь. Богатые центры Ирана и Мавераннахра, в первую очередь старая столица караханидов — Самарканд, оказываются и с экономической, и с военно-политической, и, наконец, с социальной точки зрения гораздо более подходящим центром для огромного государства, основные интересы которого лежат на Среднем и Ближнем Востоке, а основной социальной опорой царской власти становятся мусульманские военно-служилые элементы и торговые города. Этим определяется стремление Мухаммеда к перенесению столицы в Самарканд, встречающее жестокое сопротивление со стороны партии Туркан-хатун.

Наконец, если в самом Хорезме, благодаря его быстрому экономическому подъему, успешным войнам, расцвету торговли, время «великих хорезмшахов» есть время относительного подъема зажиточности народных масс и, соответственно, временного притупления классовых противоречий, то на периферии империи события этого времени не могут не вести к упадку благосостояния масс, вызванному длительными войнами и широкой раздачей хорезмшахами ленов своим сподвижникам и союзникам на вновь присоединенных землях, не говоря уже о прямом грабеже населения победоносными хорезмийскими армиями. Эти же события ведут к стремлению местной знати компенсировать внешние потери усилением эксплоатации крестьянства и ремесленников и, соответственно, к обострению классовой борьбы.

Ярким проявлением этой борьбы являются события начала XIII в. в Бухаре. Накануне присоединения к Хорезмийской империи Бухара представляет собой своеобразное, вассальное каракитаям, феодально-теократическое государство, возглавляемое наследственной династией духовных феодалов — «садров», опирающихся на городской патрициат. Против садров восстают городские ремесленники во главе с мастером по выделке щитов Синджаром, которому удается захватить власть. По словам Джувейни, Синджар держал в полном пренебрежении городскую знать явное свидетельство проводимой им демократической политики.

Хорезмшах Мухаммед выступает в 1207 г. на помощь аристократической партии и берет Бухару. По словам Джувейни, «сын продавца щитов получил воздаяние по заслугам».

Якут (I, 296) свидетельствует об острой социальной борьбе, выступающей под религиозной оболочкой и на противоположном конце империи хорезмшахов: в Исфахане — в западном

[288]

Иране и в Рее — в северном Иране: «И уже распространилось опустошение в это время и до него в окрестностях его (Исфахана) вследствие частых смут и вероисповедной борьбы между шафиитами и ханафитами и непрерывных войн между обеими партиями, и всякий раз как одерживала верх одна группа, она разграбляла квартал другой, сжигала его и опустошала».

«И эти развалины, которые ты видишь, — рассказывали Якуту в Рее, — это кварталы шиитов и ханафитов, и остался этот квартал, известный под названием Шафиитского, а он — самый малый из кварталов Рея; и не осталось из шиитов и ханафитов никого, кроме тех, кто скрывает свое вероисповедание. И я нашел все их жилища построенными под землей; ворота их, через которые идут к их жилищам, крайне темны и трудно проходимы; они сделали это вследствие частых нападений на них войск. И если бы не это, то наверное не осталось бы в нем (Рее) никого.

Как удалось показать Бартольду и особенно Якубовскому[3], упомянутые Якутом религиозные течения опирались в эту эпоху на совершенно определенные социальные группы: шафииты объединяли феодалов и городской патрициат, ханафиты» опирались на широкие слои городских ремесленников, а шиизм был широко распространен среди крестьянской массы. Мы видим, таким образом, в рассказе Якута свидетельство об открытой гражданской войне между феодально-купеческой верхушкой и городским плебсом, выступающим в союзе с крестьянством, — войне, приведшей в Рее к полному разгрому демократических группировок.

Нельзя не учитывать также исмаилитского движения, продолжающего традиции раннесредневековых карматов и переживающего в XII-ХIII вв. новую вспышку. Это движение, возглавляемое остатками полуфеодальной-полупатриархальной верхушки сельских общин отсталых, преимущественно горных районов, осколками дофеодальной аристократии, черпает свои силы в недовольстве крестьянских масс. Базируясь на разбросанных в различных углах страны укрепленных замках, исмаилиты неоднократно захватывают власть в обширных районах восточного Ирана, представляя собой грозную силу, с которой не могли не считаться хорезмшахи и которая сыграла существенную роль в истории последнего трагического десятилетия Хорезмийской империи.

[289]

Совокупность этих обстоятельств явилась источником военно-политической слабости Хорезма в его фатальной борьбе против монгольских завоевателей.

3

Монгольское нашествие разразилось тогда, когда процесс консолидации империи был в самом разгаре, когда результаты объединительной деятельности Мухаммеда были очень далеки от завершения, когда, в связи с этим, упомянутые противоречия выступали с особенной остротой. Еще дымились развалины Ирака, опустошенного армиями хорезмшаха и халифа, и прятались в землянках уцелевшие жители разрушенного гражданской войной Рея. Еще стоял в Бухаре дворец «малика Синджара», и били в ургенчском дворце в золотые барабаны вчерашние гордые властители, соперники «второго Александра». Еще не высохла кровь уничтоженных Мухаммедом последних самаркандских караханидов и не прошел у тюркских полководцев и солдат хорезмшаха угар победителей, державших себя на объединенных под властью Хорезма землях как победоносные завоеватели, которым все позволено. Еще не закончен был дележ каракитайского наследства между Мухаммедом и захватившим восточный Туркестан и Семиречье найманским ханом Кучлуком, и в самом разгаре была смертельная борьба между хорезмшахом и багдадским «наместником пророка» — халифом Насиром, волновавшая умы мусульман во всей Хорезмийской империи, когда на восточной границе Хорезма появились первые разведочные отряды грозной армии Чингис-хана.

Здесь не место останавливаться на истории образования Монгольского государства. Отметим лишь наиболее для нас существенное, необходимое для понимания развернувшихся событий, определивших судьбу Хорезма. Мы выше видели источники военно-политической слабости Хорезмийской империи в ее столкновении с монголами. В чем был источник силы последних?

Монгольское государство сложилось в результате длительной социальной борьбы среди монгольских племен — наиболее хозяйственно и культурно отсталых племен Центральной Азии, составлявших в прошлом отдаленную периферию древних центральноазиатских полуварварских империй — Тюркской, Уйгурской, Кыргызской. Монголы были лишь очень поверхностно затронуты влиянием этих могущественных политических объединений, сохраняя варварский общественно-экономический уклад, лишь медленно и постепенно разлагавшийся под влиянием роста производительных сил.

[290]

Борьба, предшествовавшая образованию империи Чингис-хана, во многом напоминает классовую борьбу, сопровождавшую историю образования Тюркского каганата VI-VIII вв. н. э. и даже Гуннской державы III в. до н. э. Как и там, здесь друг другу. противостоят могущественная родовая знать, тесно связанная узами вассальной зависимости с Китаем, и масса свободных, но все более и более закабаляемых аристократией воинов-кочевников, ищущих выхода из кризиса путем реализации военно-рабовладельческих тенденций развития, путем внешней экспансии.

Чингис-хан был выходцем из низов родовой аристократии, сыном мелкого родового вождя, к тому же после смерти отца ограбленным своими более сильными сородичами. Типичный военный авантюрист, вначале — вожак разбойничьей банды, Чингис умело использует недовольство обездоленных народных масс, выходит победителем из борьбы со своими могущественными противниками и создает сильное централизованное военно-рабовладельческое государство, сразу вступающее на путь широкой внешней экспансии, успех которой является условием самого его существования,

Чингис-хан осуществляет систему крупных военно-административных реформ, порывающих с родоплеменной раздробленностью монголов и превращающей монгольский народ в монолитное, правильно организованное войско, в котором старинный родоплеменной принцип организации сменяется милиционно-территориальной системой с правильным делением на десятки, сотни, тысячи и туманы (10 тыс.), являющиеся одновременно и военно-мобилизационными и административными единицами. Принцип, положенный здесь в основу, не был новым, но мало кому из предшественников Чингиса удавалось осуществить его с такой железной последовательностью. Отсталость монголов в умелых руках реформатора стала источником их силы: слишком еще слабой была родоплеменная аристократия, чтобы серьезно противостоять политике Чингиса. Традиции варварской сплоченности, относительно еще очень слабое развитие классового антагонизма внутри монгольского народа были широко использованы Чингисом в его объединительной политике. А его гений полководца, с самого начала обусловивший неизменный успех его военных предприятий, закрепил результаты его внутреннеполитической деятельности, обеспечив невозможность серьезной внутренней оппозиции.

Чингис-хан в своих военных реформах прекрасно сочетал варварскую сплоченность монголов с лучшими из достижений китайской военной науки, самой передовой в ту эпоху. Бле-

[291]

стящая организация штабной работы, в особенности разведки, как собственно стратегической, так и политической, широкое использование китайской осадной артиллерии, талантливое развитие идеи тактических и стратегических резервов, — все это поставило армию Чингис-хана в военном отношении на голову выше армий его противников. Рыцарское войско хорезмшаха, с великолепными индивидуальными боевыми качествами отдельных воинов и военачальников, но организационно рыхлое, раздираемое внутренними противоречиями, столкнулось с настоящей регулярной армией, руководимой единой волей полководца, действующей безошибочно, как хорошо слаженная машина.

Огромную роль в победоносности западного похода Чингис-хана сыграл совершенно новый в практике кочевых войн стратегический принцип, сделавшийся одной из основ стратегии Чингиса. Я имею в виду то, что, в противоположность своим предшественникам, Чингис придавал особое значение осаде и взятию укрепленных городов и крепостей противника. Тот факт, что хорезмшах Мухаммед не учел этого стратегического нововведения, явился источником его основной стратегической ошибки, решившей исход войны.

Обладая значительным преимуществом в численности войск (по подсчетам современников и новейших исследователей, общее число войск Мухаммеда составляло около 300 тыс. человек, в то время как Чингис-хан вряд ли мог выставить против него более 100 тыс.), Мухаммед не решился дать генеральное сражение, — путь, который подсказывали ему некоторые его советники.

Вместо этого он рассредоточил свои силы по крепостям, отведя крупные стратегические резервы за Аму-дарью, явно рассчитывая на то, что монгольские войска, рассыпавшись по незащищенным селениям с целью грабежа, окажутся обессиленными и деморализованными, и тогда сильные гарнизоны крепостей, поддержанные главными силами из-за Аму-дарьи, легко уничтожат завоевателей. Успеха монголов в деле осады крепостей он совершенно не ожидал. План Мухаммеда, типично феодальный по своим принципам, — народ сознательно оставлялся в жертву завоевателям, — был неплох сам по себе, если бы дело шло о войне с привычными противниками, будь это каракитаи, кыпчаки, гурцы или войска халифа Насира.

Но против Чингис-хана этот план оказался совершенно непригодным. Несмотря на поистине героическую оборону ряда городов (Ходжент, Отрар, позднее столица империи Ургенч), на многие месяцы связавших монгольские силы, один за другим эти города пали. Наступления на Отрар, Янгикент

[292]

и Ходжент, охватившие фланги фронта обороны хорезмшаха, поставив под непосредственную угрозу столицу, в соединении с решающим ударом на Бухару Самарканд, не оказавшие серьезного сопротивления, сразу решили исход кампании.

Не случаен был выбор направления главного удара: самым слабым звеном восточной периферии империи были недавно присоединенные и еще лихорадившие политическими волнениями богатые города, традиционные, восходящие еще к античному Согду, торговые связи которых с Центральной Азией и Китаем определили наличие среди торговой верхушки сильных группировок, тесно экономически связанных с монголами и заинтересованных в успехах последних, открывавших им широкую дорогу к личной наживе. Эта «пятая колонна» продажных предателей сыграла роковую роль в событиях. Послужившая в качестве casus belli «отрарская катастрофа» 1218 г. — казнь хорезмийским наместником Отрара Каир-ханом Инальчиком большой группы прибывших из Монголии с посланием от Чингиса мусульманских (преимущественно бухарских) купцов, с полным основанием заподозренных в шпионаже, показывает, что уже в подготовке событий 1220-1230vrr. эта роль была значительна и учитывалась обеими сторонами.

Удар на Бухару, изолировавший сильный гарнизон Самарканда, который вскоре постигла та же участь, разрезал владения хорезмшаха глубоким клином и поставил Мухаммеда лицом к лицу с победоносным врагом, передовые отряды которого вскоре вышли на Аму-дарью. Вместе с тем, ошеломляющий успех врага послужил сигналом к распаду не тронутой еще огромной армии Мухаммеда, к развязыванию всех противоречий в его государстве. Попытка Мухаммеда создать новую базу для обороны на западе своих владений потерпела крах: он не получил никакой поддержки от своих вассалов, а преследующий его по пятам двадцатитысячный корпус лучших полководцев Чингиса — Джебе и Субутая — вынудил его искать спасения в бегстве на один из каспийских островов, где его настигла смерть. Империя рухнула. Хорезм, по образному выражению Джувейни, «остался среди стран, как палатка с обрезанными веревками».

Десятилетняя эпопея героической, но бесплодной борьбы последнего хорезмшаха Джелаледдина за спасение государства является одной из самых трагических и величественных страниц истории этой бурной эпохи. В его лице монголы встретились с достойным противником. Достигнув престола вопреки интригам бездарной придворной клики во главе с Туркан-хатун и братом Джелаледдина, претендентом на трон Озлаг-шахом. поддержанным кыпчакской партией, Джелаледдин делает цен-

[293]

тром сопротивления свой удел — Газну, крайний юго-восток Хорезмской империи. Он прибывает туда, вынужденный бежать из Ургенча вследствие интриг своих родственников, готовивших его убийство, уже овеянный славой побед над монголами: с его именем связан разгром в 1216 г. передового отряда монголов на Иргизе; при бегстве из Ургенча он разбивает крупный отряд монголов под Несой (близ современного Ашхабада), блокировавший дороги в Хорезм. Собрав в Газне значительные силы, он в битве при Перване одерживает новую блестящую победу над монголами, впервые в военной истории противопоставив монгольской коннице строй спешенных стрелков из лука, задолго предвосхитив тактику англичан в битве при Кресси. Чингис-хан оказался вынужденным лично выступить против Джелаледдина со своими главными силами. В ожесточенной битве на берегах Инда (ноябрь 1221 г.), во время которой военный успех не раз склонялся на сторону Джелаледдина, Чингис-хану, введением в бой тактических резервов, удалось, наконец, сломить своего противника. Нельзя не отметить при этом, что Джелаледдин вступил в бой сильно ослабленным изменой и дезертирством войск ряда кочевнических военачальников, передравшихся из-за перванской добычи.

На берегу Инда разыгралась трагическая сцена. Лишенный средств переправы, незадолго до этого потерявший попавшего в плен Чингису и варварски убитого им своего восьмилетнего сына, Джелаледдин приказывает убить свою мать и всех своих жен, чтобы избавить их от позора плена. Верхом на коне хорезмшах бросается в бурную реку и под стрелами монголов переправляется на индийский берег.

Три года длится пребывание Джелаледдина в Индии, полное битв и политических интриг. Собравшись с силами, в 1224 г. он вновь вступает в борьбу за восстановление Хорезмской державы. Он прибывает в Керман, на крайний юго-запад хорезмийских владений, куда еще не дошли монголы, и восстанавливает здесь свою власть, свой суверенитет над Фарсом, восточным Ираком и Азербайджаном. Основные владения Хорезма в Средней Азии, в Хорасане, и самый Хорезм лежат в дымящихся развалинах. На западе Джелаледдин пытается создать новую базу сопротивления. Его с восторгом встречают жители иранских городов, по которым закаленные в страшных битвах и небывалых походах через горы и пустыни хорезмийцы проходят праздничным, триумфальным шествием.

Но разрушительные силы феодальной раздробленности делают свое дело. Наместники хорезмшаха в отдаленных провинциях интригуют против него. Ассасины-исмаилиты открывают враждебные действия. Атабег Азербайджана, сельджукидские

[294]

султаны Конии, халиф Багдада, обеспокоенные соседством с прославленным полководцем, готовят удары из-за угла. На словах провозглашая Джелаледдина единственным щитом мусульманской цивилизации против варваров-язычников, на деле они готовы поразить его в спину при первом удобном случае.

Джелаледдин наносит еще несколько сокрушительных ударов монголам, снова демонстрируя свою силу и воинский гений. Но он не может закрепить своих побед. Он вынужден метаться по стране, ликвидируя новые и новые угрозы целостности государства.

В эти страшные дни со всей силой сказываются сильные и слабые стороны Джелаледдина как государственного деятеля. Талантливый полководец, самый блестящий из рыцарей Востока, он многим напоминает прославленного короля-рыцаря средневекового Запада – своего старшего современника Ричарда Львиное Сердце. Но, как и он, Джелаледдин оказывается слабым политиком и совсем бездарным дипломатом. Прекрасные политические замыслы, подсказанные ему его советниками, он, из-за непримиримой властности своего характера, не терпящего противоречий, сам разрушает, когда» они, казалось бы, близки к осуществлению.

Не сумев дипломатическими мерами добиться союза с христианской державой Закавказья, он ввязывается в ненужную и вредную с точки зрения общих интересов войну с Грузией, проходит по ней огнем и мечом, оставив мрачную память среди грузинского народа о своем кратковременном владычестве. Он не умеет проявить достаточно такта в отношениях с халифом Мунтасиром и в особенности с сельджукскими и аюбидскими эмирами Сирии, Армении и Малой Азии, уже готовыми признать его гегемонию. Он открывает военные действия. Маркс пишет в своих хронологических выписках: «Сражение (под Хелатом) продолжается три дня; в нем гибнут к выгоде для монголов главные силы магометан в Азии»[4].

Потерпев поражение после нового вторжения монголов, ибо он был уже не в силах собрать достаточные войска после событий под Хелатом, – Джелаледдин с небольшим отрядом скрывается в горах Тавра и здесь, в 1231 г., находит смерть от руки убийцы-курда, руководившегося целями личной мести за брата, убитого под Хелатом.

Несмотря на все отрицательные стороны деятельности Джелаледдина, современники высоко ценили его героические усилия, направленные к освобождению родины от монгольского

[295]

варварства. Как передает современник событий ибн-ал-Асир, много лет после его смерти народы мусульманского Востока не верили в гибель своего героя. Возникла легенда о том, что он жив и собирает в тайном убежище новые силы для решающего удара на монголов. Но надежды были напрасны. И когда монгольские полчища Хулагу появились в Иране, Ираке, Азербайджане, Грузии, никто не был в силах противостоять варварам. Мрачная ночь кровавого монгольского рабства распростерла свои крылья над странами Среднего и Ближнего Востока.

Восходящая линия развития первой феодальной монархии Востока была прервана. Хорезм был опустошен, Ургенч и другие города сравнены с землей, жители их либо перебиты, либо уведены в плен в далекую Монголию. Тысячи гектаров плодородной земли, в особенности на правом берегу реки, пришли в запустение.

Ядро Хорезмийской империи оказалось разделенным между двумя варварскими державами – улусами Джучи (левобережье) и Джагатая (правобережье).

«Земли древнего орошения» правобережного Хорезма живое свидетельство этих страшных событий. Рустак крепости Кават-кала, величественные развалины Гульдурсуна, стоят мрачным памятником монгольского нашествия, не тронутым столетиями, прошедшими с трагических 20-х годов XIII в. И когда, в начале XIV в., ибн-Батута ехал из Хорезма в Бухару, то восточнее Кята, в некогда цветущих рустаках Гавхорэ, он не встретил ни одного селения, как не встретил он их и в самом сердце Хорезма, между Ургенчем и Кятом.