[84]
ГЛАВА IV
ОПИСАНИЯ ПУТЕШЕСТВИЙ
К числу описаний путешествий как вида исторического источника мы относим не все изложенные в форме путевых записок произведения, а только те, какие являются фиксацией наблюдений и знакомства с населением, областью и т. д. в результате личных впечатлений автора во время его путешествия по описываемым местам. Историка интересует фактический материал, который он находит для изучения того или иного вопроса у наблюдателя. Путешествие как литературный жанр, покрывающий и беллетристические и публицистические и т. п. произведения, — дело литературоведов. Но все же в силу особого характера этого источника историк не может иногда не касаться и некоторых литературоведческих вопросов. Но только историку они нужны в качестве способа определить значение того или иного путешествия как источника, а не сами по себе. Что же касается того, изложено ли путешествие в форме поденной записи, в каком – либо систематическом виде или еще иначе, для нас это основного значения не имеет. Историка интересует не форма сама по себе, а содержание.
1. Официальные географические экспедиции начала века
В начале ХIХ в. появлялись, как и раньше, описания различных экспедиций и подобного рода ученых поездок. Таковы описания кругосветных путешествий Крузенштерна, Лисянского, Головнина, Коцебу и Литке. Но задачи, стоявшие перед этими экспедициями, иные, чем задачи экспедиций XVIII в. Теперь их целью стало уже не изучение всего, представляющего интерес по пути следования путешественников, а описание берегов, исследование пути и решение других конкретных вопросов мореходно – географического значения. Участники этих экспедиций — не ученые, почти энциклопедически образованные люди, какими была значительная часть авторов экспедиционных дневников и записок ХVIII в. С записками выступают флотские офицеры, подготовленные географически и астрономически, но не всегда сведущие в вопросах этнографии, экономики и т. д. Поэтому ценность их записок в качестве исторического источника зна –
[85]
чительно ниже, а иногда и совсем невысока. Так, знаменитое «Путешествие» Крузенштерна представляет интерес для историка лишь в некоторых своих частях: сведения о быте населения Сахалина, отдельные замечания о Камчатке. Впрочем, и эти последние изображают не столько жизнь коренного населения, сколько условия быта местных русских жителей. Тяжелые бытовые условия, оторванность от культурных центров порождают пьянство и стремление возможно скорее вырваться с Камчатки, нежелание хороших специалистов ехать сюда; плохие врачи, тяжелые условия жилья и питания и т. д. — вот что отмечает Крузенштерн, очень мало касаясь быта камчадальского (ительменского) населения, познакомиться с которым он не имел возможности. Крузенштерн рассказывает, например, как обирают купцы охотников – ительменов. Первую чарку торговец подносит бесплатно, начиная со второй требует оплаты; напаивает камчадала допьяна и «в уплату» за водку забирает все его меха. Подобные сообщения не раз встречаются в описаниях путешествий, но определить значение записок, куда они вкраплены, не могут. Лишь в одном отношении «Путешествие» бесспорно занимает очень крупное место — как памятник истории русского мореплавания и географических исследований.
То же следует сказать про записки Лисянского, описавшего путешествие в русские колонии Северной Америки. Для истории этих колоний его описание представляет значительный интерес, изображая взаимоотношения местного населения с представителями Русско-Американской компании.
Особое место занимают записки Ф. Врангеля. Ф. П. Врангель, лифляндский барон по происхождению, был морским офицером. В 1817 г. он совершил кругосветное плавание, а в 1820 г. был назначен начальником арктической экспедиции. В течение 15 лет, с 1829 по 1835 г. и в 1840—1849 гг., он состоял правителем североамериканских колоний и директором Российской Североамериканской компании, остальное время служил в морском ведомстве. Описание его путешествия, занимающее «по справедливости одно из первых мест в литературе о севере Сибири, как по важности вопроса, трудно доступного для исследования, так и по достоинствам изложения» (Пыпин), кроме русского издания, вышло также на немецком, английском, Французском языках.
Врангель, внимательный наблюдатель, записал свои впечатления и замечания обо всем, представившем интерес во время его поездки по северу Сибири. Он описывает сибирские города, торговлю, ярмарки и цены на них, жилища, быт как русского населения Сибири, так и якутов, чукчей, тунгусов, юкагиров.
Особенно характерно описание торговли с чукчами. Чукчи съезжаются и устанавливают свои сани полукругом. Напротив располагаются русские и ждут удара в колокол — сигнала к началу торга. После этого удара русские бросаются к саням чукчей. «Каждый старается опередить других, спешит первым подойти к саням, чтобы захватить там лучшее и сбыть повыгоднее свои товары… Обвешанные топорами, ножами, трубками, бисером и дру –
[86]
гими товарами, таща в одной руке тяжелую кладь с табаком, а в другой железные котлы, купцы перебегают от одних саней к другим, торгуются, кланяются, превозносят свои товары и т. д… [Чукчи] стоят, облокотясь на копья у саней своих, и вовсе не отвечают! на неистощимое красноречие противников; если торг кажется им выгодным, то молча берут они предлагаемые предметы и отдают свои товары…»
Врангель рассказывает о влиянии шаманства на якутов и чукчей, подчеркивая безрезультатность миссионерской деятельности православного духовенства. На отдельных примерах он показывает, что крещение рассматривалось местным населением как способ добывать табак, медные котлы и т. п., раздававшиеся в виде подарков окрещенным.
Интересно описание охотничьих приемов юкагиров, их пения и быта.
Этнографические сведения составляют один круг вопросов, освещаемых книгой Врангеля. С другой стороны, он подробно излагает маршрут своей экспедиции, условия пути и т. д., давая крайне важный материал для истории арктических путешествий и географических экспедиций. В обоих отношениях записки Врангеля весьма ценны.
2. Сентиментальные путешествия
Наряду с подобными произведениями под влиянием новых литературных течений появляется особый вид описаний путешествий — сентиментальные путешествия. Начало этому виду было положено Н. М. Карамзиным — его «Письма русского путешественника» стали образцом.
Юнг, Стерн, Макферсон были литературными образцами и учителями Карамзина. Некоторые другие иностранные авторы оказали на него определяющее воздействие. Стерном «Карамзин положительно бредил». «Клейст есть один из любезных моих поэтов. Весна не была бы для меня так прекрасна, если б Томсон и Клейст не описали мне всех красот ее», — писал Карамзин.
Под влиянием этих писателей формировался его сентиментализм, который в «Письмах» выразился в светлом энтузиазме, любви к людям, правда, несколько восторженного характера, в страстной любви к «матери – Натуре». Богатое воображение, экспансивность, восторженность и известная манерность литературной формы, наконец, постоянное прислушивание к своим переживаниям, изображение авторского «я» и чувствительного сердца автора — таковы характерные черты Карамзина – сентименталиста.
«Как ясно было небо, так ясна была душа моя… Каждый поселянин, идущий на лугу, казался мне благополучным смертным, имеющим с избытком все то, что потребно человеку… Молодая крестьянка с посошком была для меня Аркадскою пастушкою. Она спешит к своему пастуху — думал я — который ожидает ее под тению каштанового дерева».
Как все эти черты отражаются на наблюдательности автора? Они губят ее. Фантасмагория взбудораженной фантазии чувствительного путешественника готова заменить картины действительной жизни.
Все это важно потому, что Карамзин с такими чертами и особенностями стал вождем литературного направления, образцом и учителем большой группы писателей, упражнявшихся в этом жанре. Одним из представителей путешественников – сентименталистов является В. В. Измайлов (1773—1830), перу которого принадлежит «Путешествие в полуденную Россию». Все украинские деревни, которые он описывает, у него расположены в прекрасных местах, и даже «у каждого поселянина есть скрипка и любимая овечка в стаде» и т. п.
Его не меньше прельщают крымские татары, которых он именует счастливым «невинным народом». Целый ряд страниц посвящен городам — Полтаве, Николаеву, Киеву и др., но не ждите здесь реальной картины города начала столетия. «Сладкие мечты воображения» заслоняют, а иногда и видоизменяют наблюдаемые предметы.
[87]
Не менее, чем Измайлов, типичен писатель и журналист П. И. Шаликов (1768—1852) со своим «Путешествием в Малороссию» (М. 1803). Шаликов проехал немалый путь по Украине, но мало от нее осталось на страницах его записок. Более других частей записок насыщено чертами реальности описание его пребывания в поместье Д. Ширая — Буда, славившемся своим крепостным театром.
«Живописные терпсихорины группы, которых выразительные положения, обороты, взоры, картины изъясняют вам самым красноречивым образом историю действия их; солисты, подобные молнии быстротою ног своих, за которыми глаза ваши не успевают следовать…; богатая одежда; прекрасные декорации, превосходный оркестр» и т. д. Полное восторга описание лишает, однако, нас сведений о том, что играли актеры, на каком языке пелась опера, т. е., если бы подойти к этому сообщению как факту культурной истории Украины, мы не могли бы его использовать из – за отсутствия ряда основных черт, определяющих изображаемое явление. Они заменены восторженными восклицаниями. Еще больше лишен какого – либо фактического содержания остальной текст.
Количество примеров такого рода путешествий можно значительно увеличить. У иных авторов чувство реальности сильнее, и при всем желании полностью следовать примеру законодателей литературного стиля известные элементы и черты действительности встречаются в их записках в большем количестве.
К путешественникам – сентименталистам принадлежит и П. Сумароков с его «Досугами крымского судьи или вторым путешествием в Тавриду». Он интересен тем, что среди чувствительных воздыханий в его путешествии проглядывают и существенные черты. К ним следует отнести описание татарской и еврейской свадьбы, некоторые штрихи, касающиеся экономического состояния Крыма, упадка сельского хозяйства. Довольно обстоятельно Сумароков описывает различные отрасли хозяйства Крыма, приемы обработки земли, виноделия. Он характеризует обычаи и быт татар, праздники байрам и др. Очень интересно сравнение положения населения до и после присоединения Крыма. По утверждению Сумарокова, татары, живущие” на своей земле, стали после подчинения Крыма России платить 8 руб. податей вместо 24 р. 45 к., а живущие на помещичьих землях — 27 руб. вместо 43 р. 20 к.
Каково же значение сентиментальных путешествий как исторического источника? Во всех этих произведениях есть элементы реализма, есть верно взятые из действительности черты. Однако часто они тонут в море фантастики, вздохов, психологически понятных, но фактически далеких от реальности истолкований ее. Выискивать эти реальные черты, отделяя их от чисто литературных элементов — труд, который не оправдывается результатами: слишком уже мало в подобных произведениях исторически верного, и еще меньше — исторически ценного. Сентиментальные путешествия мы должны признать источником невысокой ценности, и не столько историческим, сколько историко-литературным.
3. Реалистические путевые записки первой четверти века
Уже второе десятилетие века дает нам путешествия нового Рода. Их авторы различны: здесь представитель литературы XVIII в. поэт Долгорукий, помещик Бошняк, офицер Лажечников и др. Эти авторы иногда стремятся к определенной стилистической обработке записок, иногда не претендуют на особую литературность произведения, но все они делятся действительными наблюдениями.
Одним из ранних образцов реалистического жанра записок является «Журнал путешествия из Москвы в Нижний» (1813) И. М. Долгорукого.
[88]
Автор его сначала был на военной службе, затем перешел в гражданскую, служил вице – губернатором в Пензе и губернатором во Владимире. Если не считать отдельных картин крестьянской и чиновничьей жизни, представляющих лишь незначительный бытовой интерес, записки получают ценность с момента описания въезда автора в собственное поместье.
«… На границе все наши крестьяне ожидали нас, как бессмертных, на коленях. Увидя раболепный сей народ, я бросился к ним из коляски. Они ударили челом в сырую землю… И… почти на плечах своих донесли в приказную избу». Не менее характерно для взглядов даже и культурных представителей дворян – крепостников стремление автора убедить читателя в необходимости браков по принуждению, так как «девки идут замуж неохотно». Из имения автор отправился на Макарьевскую ярмарку (переведена в Нижний Новгород в 1817 г.). Автор насчитывает 1 151 номер с товарами в Гостином дворе, но больше интересуется ярмарочными развлечениями и среди них первое место отводит крепостному театру кн. Шаховского, устраивавшего ежегодные публичные спектакли.
Побывав в Арзамасе, он записывает свои наблюдения об арзамасской художественной школе. Затем Долгорукий изображает Саранскую ярмарку, мало останавливаясь на торговле, но очерчивая ярмарочный быт, развлечения, азартные игры. Интересно у Долгорукого и описание ряда помещичьих имений. Автор интересуется не столько их хозяйством, сколько помещичьим бытом, но в его изложении проскальзывают интересные данные и экономического порядка. Так, он говорит о помещице Мерянной и замечательных шалях, изготовляемых на ее крепостной фабрике; об имении Струйской — владелицы типографии в Рузаевке, о роговом оркестре помещика Кашкарева и др.
Другим автором такого же рода записок, но с явными признаками сентиментально – романтических воздействий, был И. Лажечников (1792—1869). Сын богатого купца, но получивший хорошее образование, офицер в 1812 г., позднее — автор исторических романов, Лажечников в своих «Походных записках русского офицера» стремится достигнуть яркого впечатляющего языка, ищет интересных для рассказа эпизодов. Эта литературная манера не лишает интереса его записки. Факты, сообщаемые им о стойкости москвичей во время захвата Москвы французами наполеоновской армии, представляют весьма значительный интерес. Характерен рассказ о жалобах крестьян на смоленского дворянина Энгельгарда, который за нападения на французов наказывал своих крестьян с еще большей жестокостью, чем за другие проступки. Ряд эпизодов представляет известный интерес, но отсутствие целостной картины — слабая сторона «Записок» Лажечникова. Слабость эта в значительной степени зависит от манеры автора, от литературности задания, от погони за интересным изложением, а не за его полнотой.
В этом отношении резко отличаются записки современника, не участвовавшего в войне 1812 г., но проехавшего по разоренным борьбой местам вскоре после окончания военных действий. В 1820 г. вышли «Дневные записки путешествия в разные области западной и полуденной России в 1815 г.» Бошняка.
[89]
А. К. Бошняк — помещик, владевший землями в Костромской и Херсонской губерниях. Он был нерехтским предводителем дворянства, затем состоял при заведывавшем южными военными поселениями гр. Витте. Впоследствии Бошняк получил печальную известность предательством в отношении декабристов. Поехав получать доставшееся ему наследство, Бошняк совершил большое путешествие из Владимирской губернии через всю Белоруссию, побывал в Новороссии и Курляндии. Он дает характеристики городам и местечкам, через которые проезжал, и развертывает перед читателем яркую и довольно разностороннюю картину России первых лет после наполеоновского нашествия.
О Москве он пишет: «Развалины обгорелых домов; пустыри, занимающие места населеннейших частей города. Вот что всюду представлялось взорам моим. Однако нельзя было видеть без удивления, с какою деятельностью приступали к поправлению поврежденного, к возобновлению погибшего. Непонятно, как в течение двух только лет, могли довести Москву до того, что по красоте некоторых улиц нельзя бы заключить, что Москва была некогда жертвою пламени. Пожар Московский, столь бедственный для многих из жителей, столь горестный для всей России, послужит однако к украшению сей самой Москвы; ибо не только новые дома строятся по правилам изящнейшей архитектуры, но и каменные погоревшие исправляются по возможности, и тяжелые и готические здания принимают вид красивейших в новейшем вкусе дворцов». Эта характеристика, помимо ее общеисторического интереса, важна и в качестве историко-литературного источника. Не она ли внушила Грибоедову известные строки в «Горе от ума» относительно пожара Москвы, послужившего к ее украшению, в произведении, еще замышлявшемся в год издания путешествия Бошняка?
Можайск Бошняк увидел уже возобновленным после пожара 1812 г. В Бородине он застал еще полное разорение: «не только самое село, но и ближайшие деревни вовсе разорены, жители сказывали, что осталось их не более третьей части; все в крайней нищете…» Гжатск и Вязьма оказались уже заново отстроенными.
Описав состояние разоренных войной местностей, автор характеризует Белоруссию. Интерес этой части его описания — в изображении быта польских и других верхов общества и нищего белорусского крестьянства. «Крестьяне составляют беднейший в Белоруссии класс людей: скудость земель, невежество, соединились на пагубу их. Нищета, до которой они доведены, превосходит всякое описание. Мало того, что живут в бедных лачугах, соломою крытых, без полов и труб, мало того, что едва имеют рубища для прикрытия наготы; но часто мучатся голодом, нуждаясь в хлебе! и в каком? Богатейший мужик мешает муку пополам с мякиною и восхищается своим, так называемым, путным хлебом; обыкновенно же кладут пять частей мякины противу двух частей муки, которая, за недостатком, не всегда чистая ржаная или ячная бывает, а смешанная с гречневого».
«Орут и пашут сохами, — пишет Бошняк о белорусских крестьянах, — и по причине каменистой почвы, заборонивают простою финскою бороною, которая, быв связана из положенных крест на крест молодых елок, с обрубленными и обвостренными сучьями по легкости своей удобно перескакивает через рассеянные всюду каменья, не волоча их за собою». Неудивительно, что в результате «урожай бывает очень худ; крестьяне иногда и семян не снимают, и много если рожь придет у них сама – третья… ибо у некоторых нет ни лошадей, ни скота… У помещиков же рожь приходит сложности сама – шеста… ибо содержат на десятину скотин по осьми и более».
Пользующийся его описаниями Белоруссии должен помнить, что Бошняк ярый антисемит, а потому много говорит об эксплоатации белорусского крестьянина евреями. Факты же, какие он приводит, указывают панскую эксплоатацию как причину крестьянской бедности и нищеты.
[90]
В первой четверти ХIХ в. знакомство русских со Средней Азией развивалось в процессе путешествий, предпринимавшихся в разные ее части с торговыми и дипломатическими целями.
В 1813 г. в Коканд был послан переводчик Филипп Назаров, чтобы сообщить о смерти возвращавшихся из России кокандских посланников и отвезти царские подарки хану. В пути Назаров познакомился с жизнью казахов, описал их брачные обычаи, суд. Говоря о своем пребывании в Коканде, Назаров останавливается в ряде беглых замечаний на характеристике сельского хозяйства, но эти сведения у него довольно поверхностны. Подробнее он описывает приемы у кокандского хана и уголовное право Коканда.
Назаров перечисляет наказания, применявшиеся при разных преступлениях, и показывает порядок суда. Суд, лишенный всякого бумажного делопроизводства, находился в руках духовенства, а решал вопросы на основании свидетельских показаний. Широко применялись жестокие и членовредительские наказания: отрубали кисть руки за кражу; зарывали по грудь в землю и затем избивали камнями за половые преступления. Некоторые интересные черточки, характеризующие внутреннее положение в стране, приводит он, рассказывая о попытке восстания в Ташкенте в целях отделения от Коканда.
Несколько позже, в 1819 г., в Туркмению и Хиву совершил путешествие капитан Н. Н. Муравьев (впоследствии Карский), посланный А. П. Ермоловым для завязывания «приязненных сношений» между Россией и Хивой. Записки его вызвали большой интерес у современников и были переведены за границей на иностранные языки. Действительно, содержание их богато и разнообразно. Муравьев говорит о рабстве у туркмен, о положении женщин, о занятиях жителей, описывает государственный строй Хивы, внутреннюю борьбу в ней, хивинские финансы, армию, суд, нравы. Он записывает туркменские предания о происхождении отдельных поколений иомудского племени.
От Балханского залива Муравьев двинулся в глубь степи. В сопровождении группы туркмен путешественник подошел к хивинским владениям. Муравьева поразили искусственное орошение, плодородие земли, а на полный удивления вопрос, почему туркмены не занимаются тем же или не переселяются в Хиву, получил ответ: «мы — господа, а это — наши работники; они боятся своего владельца, мы кроме бога никого не страшимся».
В Хиве Муравьев был арестован как шпион, но позже хан принял его и говорил с ним.
Население ханства неоднородно. В Хиве живут узбеки, туркмены, каракалпаки и др. Больше всего автор останавливается на характеристике узбеков и туркмен. О первых он говорит, как о воинственном народе: «на дорогах грабят караваны, в дележе добычи не ссорятся, на ночлегах не платят, а берут все насильно». Все же узбеки, по его мнению, «благороднее» других народов ханства.
Муравьев старается показать деятельность хана Магомет Рахима, реформатора и жестокого подавителя всякого недовольства. В целях борьбы с феодальной раздробленностью этот хан провел ряд государственных реформ, создал верховный совет, уничтожил самоуправство и воровство администрации, увеличил государственные доходы и т. д. Интересны зарисовки людей из высшего хивинского круга.
«Измена против хана, нарушение обрядов веры, убийство, плутовство, грабительство и многие другие вины все без изъятия наказуются жестокой
[91]
и мучительной смертью», — свидетельствует Муравьев, а смертная казнь имеет три вида — повешение, сажание на кол, отсечение головы. Для иноверцев существуют и другие виды казни — их зарывают живыми в песок и т. п.; у рабов за малые проступки режут уши, выкалывают глаза.
Говоря о хивинских финансах, Муравьев сообщает, что узбеки и туркмены как члены военного сословия не платят податей, а основную подать с прочего населения в Хиве берут с котла, т. е. с каждого отдельного хозяйства, кибитки. Хива имеет хорошее сельское хозяйство, садоводство, шелководство, но хивинцы сами «мало работают железных вещей и мастерство сие почти исключительно принадлежит русским невольникам». Общий вывод о положении ханства таков: «жители оного не довольно рачительны, и правительство слишком угнетательно, чтобы извлечь из щедрой природы те сокровища, которые она доставить может».
Обстоятельно описывает Муравьев войско, которое составляют конные толпы.
Почти не касается Муравьев социального строя ханства, ограничиваясь лишь несколькими, замечаниями о рабстве. Это наиболее важный и существенный дефект записок.
В начале 20 – х годов в Сибирь совершил служебную поездку А. И. Мартос, инженер и писатель, сын известного русского скульптора. Его записки проникнуты великодержавным шовинизмом, а в отношении литературной формы отличаются риторичностью. Рассказ о своем путешествии он переплетает с экскурсами в историю завоевания туземных племен Сибири. Процесс подчинения последней представляется Мартосу «необходимой и справедливой местью свирепым дикарям» и т. п. Мартос, кроме того, делает отдельные частные ошибки. Неверно, например, его утверждение, что шаманизм в Забайкалье был искоренен в начале 20 – х годов ХIХ в. Шаманизм держался значительно дольше, но был загнан в подполье. Все это не мешает, однако, Мартосу сообщать ряд важных сведений о народах Сибири. Так, он дает указания на места кочевки отдельных бурятских родов, сообщает данные о национальном составе населения Иркутска.
4. Записки путешественников 30—50 – х годов
Начиная с 20 – х годов литература путешествий весьма разрастается. В ней наряду с важным и ценным было много пустого и бессодержательного.
«Пошла мода на издания путешествий, — писал один автор, мотивируя появление своей книги, — и вместо полезных открытий наполняют томы о театрах, веселостях, с кем встречались, где обедали, и подобными мелочами. Для чего же и мне не следовать за их толпами. Я составлю статьи не хуже их, и сообщу — по естественной истории, что стоит порция чаю, кофия, — по землеописанию, сколько верст от Обухова моста до первой станции, — по искусственной части, ломались ли рессоры или спицы в колесах… Не любо не слушай, а врать не мешай».
Такое направление вызывало естественную реакцию. Наиболее серьезные органы печати высмеивали подобные сочинения. «Жалко и смешно подумать, что такие пустяки печатаются»,— говорили «Отечественные записки». В таком же смысле высказывался «Современник».
С конца 30 – х — начала 40 – х годов в числе авторов – путешественников появляется больше ученых – исследователей, дипломатов, деловых людей, едущих с вполне определенной целью — ясными научными, политическими или хозяйственными задачами. Поэтому наряду с бессодержательной туристской беллетристикой появляются важные в историческом отношении произведения, Дающие много сведений о народах окраинных частей империи.
[92]
В 1836 г. была предпринята экспедиция для изучения восточных берегов Каспийского моря. Во главе этой экспедиции стояла Карелин и капитан Бларамберг. Последний вел поденные записки, где отразилась не только деятельность экспедиции, но и сношения ее с туркменами. Бларамберг рисует быт туркменскою населения и численность его, характеризует остров Челекен, его нефтяные источники и их эксплоатацию туркменами, так что для экономического и этнографического изучения записки Бларамберга имеют большое значение.
В 1840 и 1843 гг. с торговыми целями совершил на Печору путешествие коми – зырянский купец В. Н. Латкин, собравший в дневнике своего путешествия много этнографического материала, ценного и вяленого для изучения народов Севера. Населенный русскими, коми – зырянами, ненцами, ижемцами, край этот представляет крупный этнографический интерес.
Свои заметки автор начинает с момента выезда из Перми. Близ Чердыни он знакомится с варварскими приемами сбора кедровых орехов — «рубят вековые деревья и во время урожая сколько этих дерев истребляется в одно лето…» На Вычегде он интересуется промыслами коми – зырян. «В осенний и весенний промыслы настреливают в одном Усть – сысольском уезде белок от 500000 до 600000 штук, рябчиков от 40000 до 80000 пар». Он выясняет цены на дичь: «когда рябчиков много… то за пару платят нередко от 7 до 10 коп. сер.»; «в самую дешевую пору белка продается по 43 коп., в самую дорогую — по 72 коп. сер. за десяток». Латкин касается вопроса о положении подсечного земледелия, описывает промыслы по добыче точильного камня и изготовлению брусков. Охота ненцев на моржей, заработки жителей села Усть – Цыльма, рыболовство и торговля ижемцев, развитие их оленеводства — все интересует Латкина. «В конце минувшего столетия они [ижемцы] едва ли имели 10000 своих оленей, тогда как самоеды Большеземельской тундры владели многочисленными стадами… В настоящее время у самоедов считают не более 30 000 оленей, а у ижемцев около 124000, а может быть и гораздо больше». Таковы были результаты торговой деятельности ижемцев и спаивания ненцев водкой.
Вопросы этнографии — костюм местных жителей, верования — привлекают внимание автора. Идолы у ненцев «были изображения людей самой грубой работы, — пишет он, — часто же простой заостренный кол с двумя или тремя зарубками или даже дикий камень какой – нибудь особой формы». «Они верили в верховное божество — Нум, творца земли и неба, в злых духов — таденцыев, они совершали богослужения — били в барабан, кричали «гой! той!» и приносили своим божествам в жертву оленей, собак.
Почти одновременно с Латкиным путешествие по Дагестану и Закавказью совершил востоковед, профессор турецкого языка И. Н. Березин. Он побывал в Тарасе, Дербенте, Баку, Ленкорани. Его интересовал быт населения, история городов, через которые он проезжал, русское чиновничество, местные жители и т. д. Березин — сторонник завоевания Кавказа Россией и считает, что завоевание есть «омиротвореиие и благоденствие всего края». Это не ведет к идеализации им деятельности колониальной администрации царской России, но и не способствует обнажению безобразий этой администрации. Березин способен сказать: «мне неизвестно, чем занимаются дербентские чиновники кроме службы, но я знаю, что чтения здесь нет или очень мало, что хозяйство каждого находится не в
[93]
цветущем положении и что просвещение нисколько здесь не процветает». Дальше замечаний подобного рода в критическом отношении к местным порядкам он не идет.
При всей беглости заметок Березина они все же представляют интересный материал, могущий быть использованным при изучении народов Азербайджана и частично Дагестана.
Березин проехал по завоеванной части Кавказа и подробно описал костюмы, устройство домов, занятия и даже любимые кушанья местного населения. Кроме этих чисто этнографических заметок, его работа сообщает ряд сведений о местной торговле, в частности о торговле Баку. «Торговый баланс в Баку для России невыгоден: ввоз товаров из – за границы почти вдвое превышает вывоз. Это происходит от различия потребностей Востока с нашими, а преимущественно от обилия английских мануфактур в Персии, так что Россия едва имеет что продавать в обмен привозимых товаров». Березин характеризует технику нефтедобычи в Баку: «нефть добывается из колодцев воротом и руками посредством кожаных мешков и отстаивается в ямах. Живущие около нефтяных колодцев жители освобождены от податей, но обязаны работами на промыслах… Нефтяные колодцы принадлежат большею частью казне, весьма немногие — частным владельцам Селим Хановым; последние обязаны доставлять всю добываемую нефть казне».
Значительной важности источником является описание путешествия акад. А. Ф. Миддендорфа в Сибирь, совершенного в начале 40 – х годов. Хотя и натуралист (зоолог) по специальности, Миддендорф (1815—1894) провел все же ряд этнографических наблюдений.
Результаты их он излагает весьма систематически.
Например, Миддендорф говорит о племени асей. Он отмечает черты, отличающие их от других соседних племен и народов, рассказывает об их утвари и предметах домашнего обихода. «То мне подавали, — пишет он, — для наливания водки флакон, снятый с ноги лебедя или служивший северному оленю желчным пузырем, то сосуд из гусиной шкуры, разрезанной сзади между ногами, выпотрошенной и, по перевязке шеи, ног и крыльев, начиненной фаршем, то является бочка, сделанная… из шкуры олененка…» Миддендорф изображает, и в своем описании и в виде рисунков, охотничье оружие асей, приемы охоты, костюм.
Внутренняя жизнь народов Сибири не всегда находит столь же подробное изображение в «Путешествии Миддендорфа. Этого вопроса он касается лишь слегка. «Власть старшин в качестве главных судей, по – видимому, была очень велика… Уваженье к старшему выражалось у асинцев впрочем только тем, что как мужчины, так и женщины подходили к нему и целовали его, если они встречались с ним летом в первый раз. Старшины судят и наказывают по усмотрению и по существующим обычаям».
Затрагивает Миддендорф и вопрос о верованиях изученного им населения. Он рассказывает, что у различных народов и племен существуют неодинаковые охотничьи правила. «Так, например, хантайцы ели чаек и поморников, как лакомство, тогда как авамцы не смели их есть. Асинцы питали отвращение к большому нырку и уверяли, что он убивает людей, Другие же племена охотились на него». Такими и подобными чертами характеризует он круг представлений и верований народов Сибири.
Не идеализируя первобытности изучаемых народов, Миддендорф в то же время видит отрицательные стороны «европеизации», которая «подкрадывалась к ним в образе неодолимой водки в руках самых алчных и часто самых отвратительных элементов». Но по этому вопросу он ограничивается общими суждениями и замечаниями, не давая какого – либо конкретного
[94]
материала. Значение его работы — в чисто этнографических описаниях, а наиболее слабую часть ее представляют отделы, изображающие общественное устройство народов.
Лучшее описание Бухары было составлено в эти же годы (1841—1842) востоковедом – самоучкой Ханыковым, сопровождавшим дипломатическую миссию в Бухару. Крупнейший русский ориенталист Бартольд говорит: «С тех пор многие русские исследователи имели возможность посетить Бухарское ханство при еще более благоприятных условиях, чем Ханыков, тем не менее его книга остается и до сих пор лучшим описанием ханства… Исключительные достоинства книги Ханыкова возбуждают еще больше удивления, если вспомнить, что автору во время пребывания в Бухаре было 19 лет, во время издания книги 21 год».
Книга Ханыкова дает разностороннее описание Бухары, рассказывая о ее городах, хозяйстве, ханском управлении, школах. Автор выясняет территориальный состав ханства, давая ценный историко-географический материал относительно изменения границ Бухары. Он характеризует национальный состав населения ханства, не только указывая на живущие там народы, но и стремясь обрисовать их особенности. Суждения, высказываемые им в этой части, иногда пристрастны и неосновательны. Такова отрицательная характеристика таджиков. Но там, где автор дает перечни родов (например, относительно узбеков), указывает места их кочевки или жительства, изображает условия их жизни, обычаи, — там его книга приобретает весьма существенное значение.
Ханыков описывает подробно внешний вид городов, общественные здания — мечети, медрессе, бани, знаменитые бухарские тюрьмы — Кана Хане, где были специально разведены клещи, терзавшие заключенных, Зиндан, или подземную тюрьму, куда опускали преступников на веревках и выводили раза два в месяц к эмиру, решавшему, кого из них убить, кого выпустить.
Автор отчетливо классифицирует виды владения землей и в связи с этим говорит об обложении земли. Он описывает сорта различных сельскохозяйственных растений, фруктов и т. д., типы сельскохозяйственных орудий, стараясь определить размеры земледельческих доходов населения. Скотоводство, торговля привлекают внимание Ханыкова. Особенно подробно он рассматривает торговлю с Россией. Что касается культуры Бухары, то Ханыков характеризует лишь одну ее сторону — школьное просвещение. Все остальное в поле его зрения не попадает.
В 1842 г. в Хиву совершил путешествие, подполковник Генерального штаба Г. И. Данилевский, ездивший туда с дипломатическими целями. Составленное им «Описание Хивинского ханства» представляет значительный интерес как тщательное и разностороннее исследование. Данилевский изображает природные условия Хивы, распределение населения и его состав, дает характеристику городов и деревень, причем выясняется количество и состав населения каждого описанного пункта. Обширны разделы, посвященные промышленности и торговле. Сведения о внешней торговле представляют особое значение, тем более что Данилевский рассматривает этот вопрос с точки зрения русско-хивинских торговых связей и развития их.
Исследование Данилевского с гораздо большей точностью (по сравнению с описанием Муравьева) определило состав и численность населения Хивы. Данилевский пришел к выводу о преувеличенности данных Муравьева.
[95]
В те же 40 – е годы появился ряд частных описаний отдельных Местностей Кавказа. Так, например, в связи с борьбой против Шамиля, несколько лиц совершило поездку в Дагестан. Н. И. Воронов описал быт населения, его занятия, уровень развития сельского хозяйства и его приемы.
Другое описание Дагестана сделал подполковник Неверовский. Используя некоторые материалы, собранные другими авторами, опираясь на свое знакомство с местностью, автор дает топографическое описание, а затем переходит к характеристике населения и изображает сословный состав, быт и нравы, сельское хозяйство и другие занятия. Внимательно изучает Неверовский управление Дагестаном, суд. Он обстоятельно излагает порядок суда по делам о кражах, рассказывает о кровной мести, о гражданском праве — праве наследования и т. д. Все эти сведения представляются любопытными при изучении Дагестана в первой половине ХIХ в.
На Дальнем Востоке действует с конца 40 – х годов отряд капитана Невельского, обследовавший и осваивавший Приамурье и частью Сахалин. В интересных записках Невельский рассказывает о своих экспедициях и обследованиях 1849—1854 гг., о соприкосновении и отношениях с местным населением (гиляки), о его жизни.
Заканчиваются записки Невельского рассказом о заключении договора с Китаем о разграничении. Тут излагаются переговоры, их содержание, обстановка и условия, в каких они протекали. Таким образом, в книге Невельского изложен весь процесс начального овладения Приамурским краем, а попутно дана и характеристика быта местного населения.
В 1856 г. морское ведомство организовало поездки писателей и этнографов для изучения жизни и быта приморского населения и жителей побережья крупных рек. Писемский, Мельников, Максимов и некоторые другие отправились в различные местности. Среди участников этой экспедиции был писатель и этнограф Афанасьев – Чужбинский, избравший для изучения Поднепровье и Поднестровье. Записки, составленные им, представляют интерес для историка Украины.
Автор дает зарисовки быта населения, сообщает собранные им данные о речном судоходстве, рыбной ловле, ярмарках, городах, школах и т. д.
Условия путешествия были таковы, что трудно было ограничиться только описанием домов, костюмов и т. д. Днепр приковывал внимание путешественника, оставившего интересное изображение плавания через пороги. Он собирал сведения о судоходстве и производил перепись судов, имевшихся у прибрежных жителей. Он обстоятельно выяснял не только технику рыбной ловли, но и организацию ее. «В помещичьих имениях крестьяне не смеют ловить рыбы, потому что владелец отдает на откуп лучшие угодья,— казенные находятся под теми же условиями, потому что палаты, чуть только где выгодно, делают из рыболовства доходную статью, и бедным простолюдинам невозможно заняться промыслом, который поэтому и не имеет должного развития». В книге имеются описания ярмарок, благоустройства городов, через какие проезжал путешественник. «В темные ночи Херсон освещается не спиртом и, наконец, не маслом, но более допотопным способом… В фонари вставляются здесь обыкновенные сальные свечи, которые и мерцают до тех пор, пока нагоревшая светильня от тяжести не наклонится и не стопит свечку, или пока расчетливый полицейский служитель не вынет этой свечки для частного употребления».
Афанасьев – Чужбинский характеризует культурный уровень и интересы Дворянства изучаемого им района. «Нечитающих довольно; есть целые бескнижные околотки, в которых литература не имеет отголоска, и самые Даровитые деятели ее незнакомы добрякам, изъявляющим претензии на Цивилизацию». Характеризует он и те учебные заведения, с какими успел «ознакомиться. В Никополе «какая – то госпожа Зес открыла женскую школу,
[96]
куда приходят уже 13 учениц. Для мальчиков приходского училища нет, а существует какая – то школа при церкви, где по методам розги и палки (удар линейкою по руке) преподается 17 ученикам чтение и письмо».
Разнообразие сведений, сообщаемых Афанасьевым – Чужбинским, делает его «Поездку в южную Россию» интересным в ряде отношений источником по истории Украины.
В самом конце 50 – х годов (1859) в Туркмению для изучения восточного побережья Каспийского моря была организована экспедиция полковника Дандевиля, во время которой экспедиционный журнал велся Галкиным. Изучая побережье в целях избрания места для создания опорного пункта, экспедиция интересовалась и жизнью туркменского населения. Галкин в своих записках дал ряд этнографических заметок, сведения о развитии нефтедобычи на Челекене. Для истории русско – туркменских и хивинско – туркменских отношений журнал Галкина дает ряд важных черт. Автор приводит прошение Кыдыр – хана с предложением об уступке им России земель в устье реки Гюрген, об открытии школ для туркмен и развитии торговли с Россией и дает характеристику отношения к России других туркменских ханов. Записки Галкина — ценный исторический источник для истории туркмен.
5. Путевые записки второй половины века
При развитии железных дорог, экономических и иных связей между отдельными районами в Европейской России путешествия как литературная форма описания отдельных территорий в целом утеряли свое значение. Наиболее важные сведения о каждой из областей и без того попадали в текущую печать, в статистику и т. д. Научное значение сохранили лишь путешествия, ставившие своей целью изучение какого – либо определенного вопроса, например этнографические, и др. Их описания приобретают более специальный и узкий характер, чем прежние – описания путешествий.
Но тип этнографо-географического путешествия сохраняется по отношению к мало исследованным и изученным окраинным районам страны. В 50—70 – х годах особенное внимание привлекают Приморье, Уссурийский край, неисследованные районы Средней Азии. В ряду описаний таких районов важнейшее место занимают путевые записки, оставленные замечательным русским ученым путешественником Пржевальским.
Николай Михайлович Пржевальский (1839— 1888) происходил из военной семьи. С детства он питал страсть к охоте и странствованиям. Будучи преподавателем истории и географии в Варшавском юнкерском училище, он изучал путешествия по Африке, В 1867 г. Пржевальский был командирован в Уссурийский край. В 1871 г. совершил путешествие по Средней Азии, в 1872—1873 гг. — по Тибету и Монголии. Свои путешествия продолжал он и позже и во время одного из них умер
[97]
в Караколе (ныне Пржевальск). Он оставил ряд путевых записок: «Путешествие в Уссурийском крае», «От Кульджи за Тянь – Шань и на Лоб – нор», «Третье путешествие в Центральной Азии» и др. Рассмотрим первое из них.
Записки начинаются изображением природы, растительного и животного мира на берегах Шилки, Амура, Уссури. Затем автор дает характеристику населения, прежде всего казачьего.
«По всему правому берегу Уссури, от ее низовья до впадения Сунгачи, поселен Уссурийский пеший батальон Амурского казачьего войска. Он занимает 28 станиц, которые расположены в расстоянии 10—25 верст одна от другой и все выстроены по одному и тому же плану». Казаки сюда были переселены из Забайкалья, их брали там по жребию и лишь богатые могли нанять вместо себя других. «…Казаки, с первого раза, стали смотреть враждебно на новый край, а на себя самих, как на ссыльных. Дальнейшее десятилетнее житье нисколько не переменило таких воззрений и не улучшило их положения. Как прежде, так и теперь везде на Уссури слышны горькие жалобы на разные невзгоды и тоскливое воспоминание о прежних покинутых местах… «Какое тут житье, — обыкновенно говорят казаки, — зимою есть нечего, с голоду умирай, а летом от гнусу ни самому, ни скотине деться некуда…»
Пржевальский описывает торговлю, обмен между русскими купцами и китайцами, являющимися посредниками в торговле русских с местным — гольдским, или орочонским, — населением.
Из Хабаровска автор двинулся вверх по Уссури, ее притокам, к озеру Ханка, По ходу своего путешествия Пржевальский говорит о приемах ловли рыбы, заготовки ее, о сельском хозяйстве и скотоводстве.
Специальную главу посвящает Пржевальский местным народам: китайцам, гольдам и др. Он рассказывает о хозяйстве китайцев, разведении женьшеня, устройстве домов — фанз, добыче морской капусты и т. п. Отмечает миролюбивый характер гольдов, ничтожное количество преступлений среди них. Гольды— охотники и звероловы; автор уделяет много места описанию их промысловых приемов. Сообщает он, например, и о ловле сазанов на кусочек красной материи или козлиной шкуры в качестве приманки и о приемах охоты на соболя и т. д. Пржевальский описывает корейские деревни, одежду, обычаи корейцев, положение женщины. Рассказывает о похоронных обрядах и поминках, на которых он сам присутствовал, о посещении корейского города и т. д.
В известной мере продолжателем исследований Пржевальского был позднейший путешественник — Арсеньев, книги которого изображают тот же край, но несколькими десятками лет позже.
На протяжении ХIХ в. характер литературы путешествий изменялся не один раз, и не все образцы путевых записок представляют ценность и интерес. В этом отношении существенно учесть и задачи автора, и подготовленность его для их осуществления, и различные (например, литературные) воздействия, определяющие характер его произведения.
Если вдали отбросить не имеющее ценности, то общей особенностью содержания путешествий следует признать то, что они явля –
[98]
ются источником сведений по преимуществу этнографического и бытового характера. Значение путешествий как источника особенно возрастает, когда дело касается истории народов. Для изучения этого вопроса путешествия дают особенно много.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ IV
Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах… на корабле «Надежде» и «Неве» под начальством Крузенштерна, т. I—III, Спб. 1809 — 1812. — Путешествие вокруг света в 180?,, 1804, 1805 и 1806 годах иа корабле «Неве» под начальством Ю. Лисянского, т. I, II, Спб. 1812.— Ф. Врангель, Путешествие по северным берегам Сибири и Ледовитому морю, совершенное в 1820—1824 гг., Спб. 1841. — В. Измайлов, Путешествие в полуденную Россию, М. 1802. — П. Шаликов, Путешествие в Малороссию, М. 1813.—И. М. Долгорукий, Журнал путешествия из Москвы в Нижний, М. 181S. — И. Лажечников, Походные записки русского офицера, М. 1820.— А. Бошняк, Дневные записки путешествия в разные области западной и полуденной России в 1S15 г., М. 1820. — В. Н. Латкин, Дневник во время путешествия на Печору в 1840 и 1845 гг., ,ч. I, II. — И. И. Березин, Путешествие по Дагестану и Закавказью, изд. 2 – е, Казань 1850. — А. Ф. Миддендорф, Путешествие на север и восток Сибири, ч. I, II, Спб. 1866, 1869.— Афанасъев – Чужбинский, Поездка в южную Россию, Спб. 1861. — Н. М. Пржевальский, Путешествие в Уссурийском крае, Спб. 1870. — Ф. Назаров, Записки о некоторых народах и землях средней части Азии, Спб. 1821. — Н. Муравьев, Путешествие в Туркмению и Хиву, М. 1822. — G. Meyendorff, Voyage d“Orenbourg ā Boukhara, Paris 1826. — Бларамберг, Журнал, веденный во время экспедиции…; топографическое и статистическое описание восточного берега Каспийского моря (Записки Русского географического общества, кн. IV, 1850). — Ханыков, Описание Бухарского ханства, Спб. 1843. — Данилевский, Описание Хивинского ханства (Записки Русского географического общества, кн. V, 1851). — Галкин, Этнографические и исторические материалы по Средней Азии и Оренбургскому краю, Спб. 1868. — П. И. Воронов, Поездка до Дагестану (Сборник сведений о кавказских горцах, вып. 1). — Краткий взгляд на северный и средний Дагестан в топографическом и статистическом отношении. Отрывок из рукописи подполковника Неверовского, Спб. 1847. — А. Мартос, Письма о Восточной Сибири, М. 1827. — В. Гирченко, Русские и иностранные путешественники ХVII, ХVIII и первой половины ХIХ в. о бурят – монголах. Улан – Удэ 1939. — Невельский, Подвиги русских морских офицеров на Крайнем Востоке России В 1849—1855 гг, Спб. 1878.
размещено 14.10.2006
