Гарбуз Г.В. Мемуары провинциальных администраторов как источник по изучению деятельности органов местного управления в Поволжье в период революции 1905 – 1907 гг.

Мемуарная литература является ценнейшим источником при изучении событий первой российской революции. Она позволяет взглянуть на революционный процесс глазами его непосредственных участников, сохраняя для потомства те моменты, которые обычно остаются за страницами официальных документов.

Деятельность по сбору и сохранению воспоминаний о революционных событиях 1905-1907 гг. в Поволжье была начата еще в двадцатые годы прошлого столетия. В связи с двадцатилетним юбилеем первой русской революции партийные организации предприняли попытку собрать свидетельства участников революционного движения. Часть собранного материала сохранилась в фондах истории партии провинциальных архивов,[1] некоторые воспоминания были опубликованы в юбилейных сборниках[2]. Мемуары деятелей местной администрации, освещавшие общественно-политический процесс в Поволжье в 1905-1907 гг., в советский период в нашей стране не публиковались. Поэтому большая часть мемуарной литературы освещает деятельность провинциальных властей в период революции с точки зрения их непосредственных оппонентов. Однако в фондах центральных и провинциальных библиотек имеются редкие экземпляры воспоминаний некоторых поволжских администраторов, опубликованные до 1917 г. в России или в последующий период в эмиграции. В 1906 г. в Киеве вышла книга бывшего симбирского губернатора князя Льва Владимировича Яшвиля «Воспоминания о Симбирске 1905-1906 гг.». В 1916 г. в Петрограде были опубликованы мемуары Ивана Францевича Кошко «Воспоминания губернатора. Новгород-Самара-Пенза». В годы революции он был самарским вице-губернатором, а затем пензенским губернатором. В 1954-1955 гг. в Нью-Йорке вышли две книги мемуаров бывшего  министра земледелия Александра Николаевича Наумова «Из уцелевших воспоминаний 1868-1917 гг.». В 1905-1907 гг. А.Н. Наумов занимал пост самарского губернского предводителя дворянства, следовательно,  его можно считать одним из представителей высшего эшелона провинциальной администрации. Эти воспоминания позволяют из первых рук получить информацию о положении поволжской администрации в период революционных потрясений, что дает возможность  лучше понять отношение местных властей к происходившим событиям и своей деятельности, объяснить мотивы их поступков, а также охарактеризовать эмоциональное состояние провинциальной бюрократии. Записки А.Н. Наумова к тому же демонстрируют восприятие деятельности местных властей со стороны того слоя провинциального общества, интересы которого они были призваны защищать в первую очередь.

Оценка ситуации в Поволжье в период революции, представленная в мемуарах, несколько отличается от той, которую местные власти давали в официальных документах. Нарочито  спокойный тон рапортов о положении на местах, которые губернаторы отправляли в столицу в первые месяцы 1905 г., формирует впечатление о том, что местная администрация не ожидала взрыва народного недовольства. Симбирский губернатор Л.В. Яшвиль доносил министру внутренних дел в апреле 1905 г., что «настроение крестьян Симбирской губернии не дает оснований опасаться в ближайшем будущем каких-либо серьезных недоразумений»[3]. Опасаясь вызвать недовольство начальства излишней нервозностью, поволжские губернаторы в то же время понимали остроту ситуаций в регионе. В своих воспоминаниях они четко указывают на объективные причины недовольства населения, не знать о которых царская администрация не могла. «Главной причиной всего того, что мы пережили, я давно считаю всеобщую в России бедность и необеспеченность»[4] – писал Л.В. Яшвиль. Подтверждая в официальных документах правительственную версию о революционных выступлениях как результате «агитации злонамеренных лиц»[5], в воспоминаниях губернаторы подчеркивают, что почва для такой агитации в регионе была благоприятной. И.Ф. Кошко четко указывает основную причину аграрных выступлений в Пензенской губернии – «наделы крестьян были крайне малы, сплошь и рядом мужики сидели на дарственных наделах и могли существовать лишь,  арендуя землю у помещиков и уплачивая очень высокую плату до 18 р. за десятину»[6].  Авторы  мемуаров не отрицают ответственность власти за обострение политической ситуации. «Надо открыто признать, что во время войны (русско-японской – Г.Г.) начальство потеряло весь свой авторитет,  и что народ обижен неудачным ее исходом»[7] – писал Л.В. Яшвиль. При этом в воспоминаниях провинциальных администраторов явно присутствует стремление возложить вину за ошибки во внутренней политике предреволюционного периода на высшую столичную бюрократию. Л.В. Яшвиль считал, что: «неудачные министры Дурново и Сипягин, не осознавая роста революционного движения. Провели ряд неудачных законов, создавая ту плотину, которая теперь прорвалась»[8]. Еще более резкую оценку деятельности правительства давал А.Н. Наумов: «Оглядываясь на всю происходившую в описываемый период времени политическую смуту и петербургскую скоропалительную законодательную стряпню. Лишний раз убеждаешься, до чего бюрократические верхи того времени были далеки от нашего «чернозема» и чужды местной общественно-житейской правде»[9].

Понимая причины народного недовольства, авторы мемуаров резко отрицательно относились к самой революции. «Точно сумасшествие овладело волею людей и толкало их пренебречь своими кровными интересами во имя какой-то непонятной большинству химеры»[10] – писал И.Ф. Кошко. В провинции, по мнению губернаторов, революция могла «принять только форму вооруженного грабежа обеспеченных классов»[11]. Поэтому у провинциальных администраторов не возникало сомнения в необходимости борьбы с революционным движением. Неудачи в этой борьбе тяжело воспринимались авторами воспоминаний. Российская бюрократия привыкла думать, что все в стране зависит от ее воли. Поэтому, анализируя обстоятельства роста освободительного движения в 1905 г., провинциальные чиновники в качестве одной из главных причин выделяли неумение властей обуздать революционную стихию. У руководителей местной администрации наблюдается стремление позиционировать себя лишь как исполнителей правительственных распоряжений и переложить тем самым основную ответственность за неудачи на высшую власть. Губернаторы упрекали правительство в непоследовательности. «Начальство писало циркуляры и выговоры за недовольно энергичные действия, а, вслед за тем, в новом циркуляре рекомендовало те меры и способы действия, которые мы принимали»[12] – отмечал Л.В. Яшвиль. Руководители провинциальной администрации вынуждены были признать неподготовленность своего аппарата к действиям в экстремальных условиях. При этом свое бессилие перед лицом растущего революционного движения местные руководители объясняли, в первую очередь, невниманием правительства к нуждам провинциальных властей. «Беда не в том, что мы не знали, что делать, а в том, что нам нечем было действовать»[13] – констатировал симбирский губернатор.

Критика отдельных мероприятий правительства, в основном, в области административного управления, которую позволяют себе авторы мемуаров, не распространяется на внутреннюю политику самодержавия в целом. Провинциальные чиновники осознавали себя частью государственного аппарата, призванного единым фронтом противостоять революционной стихии. Оказавшиеся по долгу службы в первых рядах защитников старого порядка в провинции, руководители местной администрации вынуждены были принимать жесткие, а порой жестокие, меры для борьбы с революционным движением. Они воспринимали такие действия как тяжелую, но осознанную необходимость, прекрасно понимая ответственность, которую несут. И.Ф. Кошко писал по этому поводу следующее: «Боже мой, как должно сделаться тяжко на душе, какое неизгладимое на всю жизнь содрогающее воспоминание должно оставить это ваше распоряжение, за которым последует гибель людей, уже ничем и никогда невознаградимая! Помимо нравственной пытки, такое распоряжение естественно влечет за собой и суровую ответственность перед законом. Если вы погорячились, дали волю своему воображению, не исчерпали средств увещания, преувеличили опасность – вы рискуете, если не быть покаранным судом, всегда сурово относящимся к такого рода вине, то навеки обесславить свое доброе имя кличкой убийцы, палача»[14].

Широкое распространение революционных настроений в Поволжье способствовало возрастанию отчужденности между властью и провинциальным обществом. Результаты этого процесса болезненно воспринимались представителями местной администрации, искренне считавшими, что, защищая общественный порядок,  они действуют в интересах большинства населения. «Рискуешь жизнью, треплешь до изнеможения нервы для поддержания спокойствия, чтобы люди могли жить по-человечески и что же повсюду встречаешь? Не только нет тебе никакой поддержки, а на каждом шагу до тебя доходит одно осуждение; идешь по городу и ловишь взгляды, полные ненависти, точно ты какой-нибудь изверг, пьющий человеческую кровь, как любят выражаться распропагандированные мужики»[15] – отмечал И.Ф. Кошко. Такая ситуация порождала пессимистические настроения в среде местной администрации. В мемуарах И.Ф. Кошко описывается эмоциональное состояние его непосредственного начальника самарского губернатора И.Л. Блока, считавшегося одним из образцовых провинциальных администраторов этого периода: «Вечная опасность, постоянная взвинченность нервов, ни на чем не основанное недоброжелательство со стороны населения – все это его ужасно угнетало. Я никогда,  кажется, не видел на этом лице улыбки»[16].

Изменения в политическом строе Российской империи, вызванные революцией, были неоднозначно восприняты провинциальной администрацией. Поволжские чиновники понимали необходимость модернизации государственного строя. В то же время в воспоминаниях отмечается растерянность местных властей. И.Ф. Кошко следующим образом описал свое восприятие ситуации в октябре 1905 г.: «Манифест 17 октября на меня лично произвел впечатление, прежде всего, своей недосказанностью. Им даровалось очень много благ. Но в каких формах эти блага прольются в действительную жизнь? Как они будут согласованы с действующим законодательством – указаний не было»[17]. Провинциальная бюрократия, привыкшая согласовывать свою деятельность с настроениями в высших эшелонах власти, в октябре 1905 г. не могла точно определить их изменения. Правительство оказалось не в состоянии быстро скорректировать курс в новых политических условиях и отдавало местной администрации парадоксальные распоряжения, что «все старые законы остаются в силе, но применять их в духе манифеста 17 октября»[18]. В результате местные власти в большинстве поволжских губерний в той или иной степени охватил административный паралич. Положение в Самаре в октябрьские дни 1905 г. охарактеризовал А.Н. Наумов. По его мнению, потеря губернскими властями контроля над ситуацией, их неспособность объяснить населению «истинный смысл царских распоряжений» привела к тому, что «оставшуюся без внимания пустоту постарались заполнить проворные и сметливые подпольные революционные организации», чем и объясняется всплеск революционной активности[19].

В отношении Государственной думы провинциальная администрация испытывала те же иллюзии, что и правительство, рассчитывавшее получить послушный «мужицкий» парламент. Авторы воспоминаний признают, что в оппозиционном характере I и II Государственных дум отчасти виноваты местные власти, не сумевшие реализовать правительственные интересы во время избирательных компаний. И.Ф. Кошко объяснял просчеты местной администрации следующим образом: «Конечно, главную роль тут играла, мне кажется, наша общая неподготовленность к представительному строю. Мы, разумеется, теоретически хорошо понимали эту идею, но практически совершенно не представляли себе, как надо осуществить ее, чтобы наименее уклониться от идеального представления и преодолеть затруднения, которые неизбежно возникнут при проведении нового порядка в жизнь»[20]. С начала работы I Государственной думы местная бюрократия, привыкшая уважать высшие государственные учреждения, находилась «под гипнозом думских выкриков»[21]. Но, по мере того, как приходило понимание, что дума руководствуется в своей деятельности совершенно другими принципами, нежели бюрократический аппарат, в среде местной администрации нарастало раздражение, вскоре перешедшее в открытое неприятие высшего представительного органа. Настроение провинциального аппарата в Самаре накануне роспуска I Государственной думы охарактеризовал И.Ф.. Кошко: «Одно из двух: или эту Думу, как погрешившую перед Богом и Россией нужно разогнать, или правительство должно капитулировать и передать власть в руки кадет. Другого выбора не было, это стало всем до очевидности понятно»[22]. В своих записках местные администраторы не скрывают удовлетворения роспуском I и II Государственных дум, при этом с облегчением отмечают, что роспуск второй Думы, в отличие от роспуска первой, не вызвал серьезных волнений в регионе.

Мемуары, как источник, требуют критического отношения, поскольку отражают субъективную точку зрения их автора, на которую могут влиять различные обстоятельства. В этой связи следует учитывать положение, в котором находился автор в момент написания воспоминаний. Л.В. Яшвиль в июле 1906 г. был смещен с поста симбирского губернатора и переведен в Киев председателем казенной палаты. Такое понижение по службе для губернатора случай экстраординарный. Вскоре он вышел в отставку. «Воспоминания о Симбирске 1905-1906 гг.», написанные «по горячим следам» в конце 1906 г., своего рода попытка объяснить причины краха административной карьеры. Свою главную задачу, в качестве начальника губернии, Л.В. Яшвиль видел в сохранении политической стабильности путем достижения разумного компромисса между властью и обществом, что в условиях революционного подъема оказалось практически невозможным. Автор воспоминаний обвиняет в дестабилизации обстановки в губернии все политические силы, в том числе, правительство. Бывший симбирский губернатор считал, что, являясь поборником перехода от «полицейского режима к правовому порядку», стал жертвой интриг ретроградов из правительства и местных консерваторов. Отсюда более критичное, чем у других мемуаристов, отношение к правительственному курсу. Л.В. Яшвиль открыто заявлял, что для того, чтобы оставаться честным человеком,  вынужден был саботировать отдельные распоряжения высших властей[23].

И.Ф. Кошко принадлежал к той плеяде провинциальных администраторов, которые сделали карьеру в годы революции. В своих мемуарах он демонстрировал безусловную приверженность политическому курсу самодержавия: «Если ты не одобряешь действия правительства,  так выходи в отставку и делай и думай, что тебе угодно. А,  состоя на службе, получая жалованье и перекидываясь на сторону врагов, человек совершает гнусную измену, которая претит всякому сколько-нибудь порядочному человеку»[24]. Автор «Воспоминаний губернатора» всячески подчеркивает, что,  занимая высокие административные посты в поволжских губерниях в годы революции, старался оправдать оказанное доверие и последовательно боролся за сохранение существующего порядка.

А.Н. Наумов написал мемуары уже в эмиграции. В своих записках бывший губернский предводитель дворянства и царский министр пытался разобраться в причинах краха Российской империи и видел их не в стремлении консервативного дворянства сохранить феодальные пережитки, а в неумении власти защитить существующий строй. Освещая период первой российской революции, он прямо заявляет: «Происходившие вокруг нас события привели нас к неминуемому заключению, что основой создавшегося катастрофического положения вещей в губернии является отсутствие в Самаре сильной, твердой правительственной власти, которая могла бы затушить революционное пламя»[25]. Являясь представителем дворянского самоуправления в губернских структурах власти, А.Н. Наумов противопоставляет себя остальной провинциальной бюрократии. Он дает нелицеприятные характеристики руководителям местной администрации, обвиняет чиновников в некомпетентности, неспособности эффективно выполнять возложенные на них обязанности, упрекает царскую бюрократию в нежелании защищать интересы господствующего сословия.

Еще одной особенностью мемуарной литературы является то, что, создавая воспоминания значительно позже описываемых событий, авторы вольно или невольно оценивают их с высоты прожитого времени и не всегда могут точно передать свое восприятие ситуации в период революции. Так И.Ф. Кошко, объясняя в мемуарах причины участия пензенского духовенства в революционном движении, позволяет себе проявить сочувствие в судьбе сельских священников и считает, что их действия носили вынужденный характер. «Если вдуматься в ужасное положение сельского духовенства, его полную материальную необеспеченность и крепостную зависимость от прихожан едва ли удивительно, что слабейшие из них подпевали в тон смутьянам, из опасения лишиться куска хлеба»[26] – писал бывший пензенский губернатор в 1916 году. Однако в фондах Государственного архива Пензенской области сохранились материалы служебной переписки, которые показывают, что в годы революции губернатор оценивал оппозиционную деятельность духовенства иначе. «Я утверждаю с полнейшей ответственностью, что в значительной своей доле освободительное движение вдохновляется духовенством и его присными. Не какие либо альтруистические побуждения объясняют это участие, а грубые «шкурные» вожделения, которые уже издавна в глазах народа характеризует попа»[27] – доносил И.Ф. Кошко министру внутренних дел П.А. Столыпину в 1907 г.

Мемуары дают возможность заглянуть во внутренний мир местной администрации и уйти от обезличивания ее деятельности. Их сравнительный анализ позволяет выявить особенности восприятия революционных событий отдельными группами провинциальной бюрократии, различие их политических позиций и стереотипов поведения. Воспоминания провинциальных администраторов демонстрируют их стремление разобраться в сути происходивших процессов, живую реакцию на революционные события. Таким образом, изучение мемуарной литературы позволяет более полно воссоздать картину деятельности местного управления в период революции 1905-1907 гг.