Гусева Т.В. Представляем новогодних гостей – Светлану Балашову–Мрочковскую, опубликовавшую дневник Долли Фикельмон, и Валерию Бобылеву, выявившую генеалогические связи Канкрина, Барклая де Толли, Пушкина, Гончаровой…

Сегодня у нас в гостях две зарубежные гости.

Позвольте Вам представить Светлану Балашову–Мрочковскую, писательницу из Болгарии и Валерию Бобылеву,  кандидата культурологии, председателя Пушкинского общества в Эстонии. Мы познакомились через Интернет благодаря интересу к семейным архивам. Я заглянула на сайт Светланы «полистать» дневник Долли Фикельмон, оставила запись в гостевой книге. А Валерия уже нашла меня, надеясь, что я смогу ей помочь пополнить сведения о Елизавете Штакельберг, в замужестве Орловой. Завязалась переписка. И в канун Нового года я удовольствием представляю слово нашим гостьям.

       Валерия занимается родословными российских дворян прибалтийского происхождения. Вашему вниманию ее статья о Егоре Францевиче Канкрине, бывшем военном министре М.Б.Барклай-де-Толли. «Оба они приходились кузенами декабристу Артамону Захаровичу Муравьеву, и все были в родстве с Натальей Ивановной Загряжской». Ну, как? Уже интересно?! Конечно же! Ведь по архивным крупицам собрать разрозненные сведения о семьях, живших когда-то, не менее интересно, чем изучать свою родословную. Тем более, если это связано с событиями давно минувших дней.

         Светлана о себе и своих поисках расскажет сама.

       «Зовут меня Светланой Балашовой, по отцу Мрочковской. Родилась я в декабре. Появление на свет в самый мрачный месяц года словно предопределено значением моей фамилии, происходящей от названия польского родового гнезда Mroczyk – окутанный мраком. Возможно, в древности оно и было дремучим урочищем, а ныне – светлое, чуть ли не тургеневское, местечко с парком широколистных, пронизанных солнцем деревьев. По зодиаку я Стрелец – и этим все сказано: вечная раздвоенность кентавра – причудливого симбиоза твердо стоящего на земле коня и лучника, стреляющего по звездам. А в них, как известно, попасть невозможно! По профессии – журналист. По натуре – лягушка-путешественница. По призванию – архивная крыса. Попробовала себя и в других ремеслах – переводчика, режиссера, портнихи, стряпухи, вязальщицы и добром десятке других. И, наконец, обрела смысл жизни в литературе. Перевела с болгарского на русский язык около 15 книг. Автор нескольких собственных «творений», в том числе и о романтической любви Штрауса к русской девушке Ольге Смирнитской. Но главнейшей своей книгой считаю «Она друг Пушкина была», вышедшую в 1998 в болгарском издательстве «Христо Ботев», а затем переизданную в 2–х томах московским издательством «Терра». Тургеневский Инсаров сбил с толку некогда романтичную девицу – вышла замуж за болгарина. Сопровождала его в дипломатических странствиях по миру. Много лет представляла в Болгарии, а также в Австрии, газету «Советская культура». Член Союза болгарских журналистов, Союза независимых болгарских писателей. Мать двух детей – сына и дочери, которые, вопреки моим чаяниям, посвятили себя бизнесу, оставив свои престижные, но – увы! – малодоходные профессии».

              Это о себе. А вот что Светлана рассказывает о поиске дневника Долли Фикельмон: «Кто виноват?» – С ответа на этот первый для русских вопрос и начну рассказ о Дневнике Фикельмон. Виновата книга Н. Раевского «Портреты заговорили». Появилась она в 1974 году. И сразу же стала бестселлером. Это словечко, разумеется, тогда еще не вошло в обиход. Но суть его была хорошо ведома советскому читателю, как, быть может, ни одному читателю в мире. Ее не просто покупали нарасхват. Достать было невозможно! Включилась система, давно выработанная «голью» (от «голь на выдумки хитра») – натуральный обмен. За книгу Раевского предлагали, скажем, дефицитную подписку на «Библиотеку приключений». Или на собрание сочинений И. Эренбурга. Читали ее все. Даже те, кто ныне поглощает только детективы. «Портреты заговорили» и была таковым. К тому же еще и интеллектуальным. В нем, как полагается, тоже велось расследование. Лиц и событий давно минувших дней. Волей судеб оказавшихся вне России. Той же волей преданных забвению. А в советское время – еще и за непроходимым железным занавесом. Ни добраться, ни докопаться до них. Даже исследователям – лимитированным темами, сроками, средствами. Так что Раевскому повезло. Он жил за кордоном. Везение – понятие относительное. Эмигрант – ведь не лучшая планида. Без дома, без денег, перебивается случайными заработками. Зато – свобода действий и передвижения. Прослышал он от некой старой дамы – внучки одного из братьев Натальи Николаевны Пушкиной, с которой грибы под Прагой собирал, – что в словацком имении Бродзяны живет герц. Лейхтенбергская. И не просто герцогиня, а дочь Александрины Гончаровой – баронессы Фризенгоф. Посему в ее усадьбе множество портретов Пушкиных и Гончаровых, семейная переписка, вещи из России, привезенные Александриной, и будто бы даже ее дневник… Одним словом, пушкинский музей. Вот бы попасть туда! Но владельцы бродзянского замка – особы титулованные, графы Вельсбурги. О том, как, преодолев графскую спесь, Раевский сумел проникнуть в усадьбу и увидеть эти реликвии, он и рассказал в своей первой книге «Если заговорят портреты», изданной в 1965 в Алма–Ате. Упомянул он и о другом чехословацком замке в Теплице – еще одном гнезде потомков тех, кто некогда входил в пушкинское окружение – князей Клари–Альдринген. Читали эту книгу взахлеб. Писали автору (целый мешок писем), требовали продолжения. Раевский тем временем вел дальнейшие изыскания. Их результат – новое дополненное издание под названием «Портреты заговорили». Но самое важное – заговорила графиня Дарья Федоровна Фикельмон (Долли, как звали ее домашние и друзья) – героиня так называемой «жаркой истории» Пушкина. Ее правнук кн. Альфонс Клари–Альдринген еще здравствовал в то время (умер в Венеции в конце 80-х годов 20 века). В начальные послевоенные, еще не разгульные, лета он продолжал обитать в своем замке в Теплице.

    В 1840 г. Фикельмоны породнились с австрийскими кн. Клари–Альдрингенами, выдав свою дочку Элизалекс за сиятельного дедушку кн. Альфонса – кн. Эдмонда.

В теплицком замке тот же музейный дух: портреты, переписка, реалии пушкинской эпохи. Но главное – дневник Долли. Очень подробная хроника пушкинского Петербурга 1829–1837 г.г. Со множеством записей о самом Пушкине и его красавице–жене. Кн. Альфонс разыскал его в огромнейшем семейном архиве, сделал машинописную копию и любезно прислал Раевскому несколько страничек из него с записью о смерти Пушкина. Присовокупив к ним и совсем бесценный дар – копию неизвестного ранее письма Пушкина к гр. Фикельмон от 25.4.1830. Лично познакомиться с владельцем этой усадьбы Раевскому не удалось. Полный текст дневника исследователь так и не сумел раздобыть. Использовал лишь записи первой тетради дневника за 1829—1831 г.г., да отрывки из 1832 и 1837, касающиеся Пушкиных. В таком виде итальянская пушкинистка российского происхождения Нина Каухчишвили опубликовала «Diaridi Darja Fedororvna Ficquelmont» в Милане в 1968 г.

Далее… А далее начинается другая детективная история. Моя собственная. Ее можно бы назвать «Охота за пушкинскими реликвиями». Зачин ее – все в той же игре провидения, по прихоти которого я оказалась в Австрии. Не как туристка. И тем паче не как журналистка, каковой я тогда была. В Вену командировали моего мужа. С женой в придачу. Продержались мы там (вернее, нас продержали) целых семь лет. Он работал в представительстве ООН, я знакомилась с Австрией, погружаясь в нее, будто через кессон, – постепенно. Осваивалась с языком, нравами, бытом австрийцев, впитывала культуру, очарование этой прекраснейшей, для меня, страны в мире. По натуре я – дотошный детектив. Впрочем, этим качеством обладают не одни только сыщики. Оно необходимо многим, в том числе журналистам, исследователям, писателям – душеведам, как знаете. Австрия стала реальной почвой для моих набегов в соседние страны. Облегчал их и дипломатический паспорт.

   Первый мой вояж – в Братиславу. Затем в бывшую усадьбу Александрины Фризенгоф в Бродзянах. А напоследок в Теплицу, что в ту пору теплилась в удушливо едком, разъедающим глаза и легкие смоге. Соседние – рукой подать – ГДР-овские химические гиганты окуривали на многие десятки километров живописнейший уголок планеты – Дойче Еке. Под ним в низине сиротливо эдак, обречено и прикорнул прославленный в прошлом курорт. Сюда на воды приезжали знаменитейшие люди Европы. Здесь зачинались романы Гете и Бетховена. Гостевая курортная книга кичится именами европейских коронованных особ, императора Николая I и его супруги. В эпоху созидания светлого будущего эти пограничные земли пришли в великий разор: облысевшие горные кряжи, высохшие леса, тут и там поваленные деревья с вывороченными наружу корнями, мертвая почва, отравленная вода. Жуткая картинка – Васнецово поле сражения! А люди выдюжили, хотя при сильных выбросах и ходили с намордниками.

   Я предварительно списалась с рекомендованным мне сотрудником теплицкого замка–музея. Наяву он оказался милейшим, но излишне скрупулезным человеком. При его содействии обследовала замок. Забралась даже в запасники, господствовавшие на антресолях. И там, к своему ликованию, обнаружила портреты кн. Эдмонда и его сестер – тех самых, что беспардонно шествовали по пушкиниане как сестры нашей Долли. Вот и первое мое открытие – указала сестрицам их законное место. Последовали и другие. Все мемории из замка заточили в Государственном архивохранилище Дечина (соседний с Теплице городок). В княжеском архиве оказалось столько всякой всячины, что глаза разбегались. Обширнейшая переписка – супругов Фикельмон, Долли с матерью, сестрой Екатериной, друзьями, в том числе с Вяземским, А.И. Тургеневым, ее рисунки, альбомы, бумаги ее мужа гр. Карла Фикельмона, а среди них копии его дипломатических донесений из Петербурга. Но главное – заветный дневник. С помощью того же сотрудника заказала ксерокопии многих документов. И возвратилась в Вену счастливая. Месяца через три меня пригласили в чехословацкое посольство в Австрии – оплатить готовый, наконец, заказ. Уходила с толстенной пачкой документов. Были в ней и копии писем Екатерины Тизенгаузен из Петербурга – около 200 страниц. Почерк у нее размашистый, интеллигентный, но трудно читаемый. К тому же она писала на тонкой, просвечивающейся бумаге. Текст оборотных страниц пропечатался на ксерокопиях. Так что считай, задаром пропали мои старания раздобыться ими. Но зато дневник, заветный дневник Долли, был в моих руках!»

Ну, чем не предновогодняя сказка?!

              Я лишь добавлю, что благодаря  исследовательскому азарту и кропотливой работе Светланы мы имеем счастливую возможность читать дневник Долли Фикельмон не «в цитатах», а полностью. Значительная его часть опубликована на сайте http://www.pushkin-book.ru/?id=3.

размещено 31 декабря 2006