А.Г.Хрусталев

Воспоминания

Н.Новгород

2002

От автора

Закончилась почти – что полувековая трудовая деятельность, в которой было намешано всего понемногу: и радостей и печалей, провалов и успехов, грустного и веселого, впрочем, наверное, как и у любого из нас. Не зря же говорят, что в жизни нет одной сплошной  восходящей линии. Во всяком  случае, у большинства из нас она идет в полоску, то светлой, то темноватой. Другое дело какой ширины эти полоски и какие тона в них  преобладают. У меня сейчас появилось достаточно свободного времени, чтобы все это осмыслить, сравнить. Прежде чем приступить к изложению не раз задавался вопросом, а нужно ли это делать? Порывшись в  уголках памяти, вспомнив многое – многое из прошлого все же пришел к выводу, что все что помню (главное) все же следует изложить на бумаге т.к. память, как и все остальное, изнашивается. Многое забывается, и заранее прошу прощения перед теми с кем некогда рос, встречался, работал, мог за тридцать-сорок-пятьдесят лет перепутать или имя или отчество. Пишу все только по памяти. Раньше это пытались сделать за меня другие, но я противился. Так в шестидесятые годы, когда моя мать жила еще в бараке Автозавода, а я довольно часто ее навещал, журналист газеты “Автозаводец”, живший в том же бараке, что и моя мать просил меня уделять ему время и все рассказать о себе (в те годы я работал в Балахне и Семенове) но я отказался.

В начале девяностых годов москвич, поэт Г.П.Калюжный, один из руководителей Российского культурно-научного общества “Энциклопедия российской деревни” уговаривал меня надиктовать о себе  на магнитную пленку, то же отказался.

Видимо в моей судьбе им показалось что-то интересное, и они хотели это обнародовать. Ну, если это так, то зачем  закапывать все это?  и решился. Надо самому не торопясь написать все то, что хотя бы в какой-то степени может быть полезным или интересным для молодых или в годах людей.  Тем более что сейчас время  исканий.

Прожита целая советская эпоха.  Мы жили этой жизнью и не понаслышке, не по рассказам, мы говорим о ней. Не со стороны, а изнутри. Там нет  лирики. Нет вымысла, а есть суть, голая правда. Пройдут годы и многое из того, что нами  испытано, прочувствовано, прожито,  некоторым покажется непонятным, странным и возникнет вопрос, а как они жили, что думали, что ощущали в этих условиях, как все это терпели?

Наш рассказ  поможет без прикрас заглянуть в прошлое, понять  многое из того, что  сегодня не вписывается в наш  менталитет.

В этом смысле, мое повествование, мне кажется, имеет какое-то значение. В мою юность и зрелость врать по крупному не умели, не позволяли честь и достоинство. Теперь же вранье стало государственной политикой. Врали первый президент России, врали политики, министры, военные, гражданские, причем по крупному. Сложилось так, что веры ни осталось, ни к кому. Вот и вернулись к богу. Если вера осталась только к богу, а людям веры нет, то страшно за государство, страшно за будущие поколения.

Надежды, что мои  записи когда-либо будут опубликованы, почти нет. Да и знают о них узкий семейный круг, но все же пишу.

И все же …

Родился я в г. Энгельсе Саратовской области 30 сентября 1929 г.  – в день Веры, Надежды, Любови и матери Софии. Родившись осенью до сих пор, люблю весну и  Золотую пору осени. Раньше этот город назывался г. Покровск, но за тем его переименовали. Как попали мои родители в этот город, к  сожалению, до сих пор не знаю и видимо никогда не узнаю. Родных  и знакомых там никого нет. Вся родня по  линии отца и матери  проживала в с. Старое Славкино Мало-Сердобинского района, ранее Саратовской, теперь Пензенской обл. С родителями года два- три жили в с. Ст. Славкино, откуда отца взяли в армию, где он служил командиром пожизненно. На  Автозаводе г. Горького мы с матерью появились в  году 1932-1933, когда в Саратове-Поволжье вовсю свирепствовал голод. Дедушка мой и бабушка по матери скончались в начале тридцатых годов от голода,  и мы форменным образом бежали от него и приехали на строящийся Автозавод на Старо-Западный поселок, где  проживал мамин брат и устроились в одном из барачных общежитий, где кроме кроватей ничего в помещениях не было. Позднее дяде Саше (брат матери) дали в бараке Ново-Восточного поселка маленькую  квартиру (комнату).  В комнате, размером не больше 12 кв. м. поселилось нас 6 человек. К этому времени  мать, и ее сестра уже работали на Автозаводе. Позднее на нас на троих (матери, мне и ее сестре) невдалеке, здесь же на поселке дали комнату около 15 кв.м. и это  были для нас роскошные условия, ибо комната была  разделена досчатой перегородкой и получилась прихожая с кухней (здесь стояла  плита, на которой готовилась пища), здесь же была моя спальная и вторая общая комната, но поскольку взрослые работали и в основном в дневное время, то полным хозяином квартиры был я. Сейчас в городе  бараков не осталось, но представьте себе одноэтажное здание из досок, с одним общим коридором, а по одну и другую сторону коридора  длинной не менее  пятидесяти метров, располагалось по двенадцать квартир, причем однокомнатных. Бараки зимой очень холодные и зимой  плиты усердно топились, и в основном торфом, загодя заготовленным, и хранящимся в сараях, рядом с бараками. Туалеты и вода тоже были на улице. Взрослый народ практически все работали на Автозаводе, а мы, детвора, предоставленные сами себе, яслей и садов было очень мало, целыми днями  гонялись друг за дружкой  по коридору. Почти в каждой квартире был малолетка, ибо на Автозавод приезжали работать в основном молодые и семьи быстро разрастались и представьте себе, какой шум и гам стоял в коридоре, взрослые на нас  покрикивали, тем более некоторые отдыхали днем, т.к. Автозавод работал в 3 смены, но унять нас – орущую, несущуюся по коридору массу  пацанов практически было невозможно, ибо притихнув на 3-5 минут мы снова возобновляли свое занятие – заниматься детством.  В это время дежурили в коридоре и взрослые, ибо в это время в коридоре на примусах,  керогазах готовили пищу, дабы не расходовать в квартирах топливо. На зиму надо было много прессованного торфа, который мы изготавливали сами – рядом было торфяное болото и летом   трудись себе – заготавливай на зиму  коряги и чем  больше их заготовишь,  тем теплее зима. К вечеру, когда родители возвращались с работы, в коридоре наступала тишина. Я целый день был предоставлен сам себе. Мать, бывало, оставит  деньги, чтобы купил из  магазина  кое-что из еды или сварил бы чего горячего, но я, купив хлеб, остальное (а их было скудно) тратил на  лакомства. И это сходило мне с рук. Взрослых днем дома не было и мы часто ребятня, собиравшись  у меня, играли в “Чапая”. С кроватей палили друг в друга подушками, и еще чем попало, но все заканчивалось мирно. Порядок в комнате восстанавливался. Ходили на бугры – напротив  бараков были песчаные холмы, и резвились  до устали. Детская усталь – понятие неопределенное. Кажется, что ноги уже не идут, но вот мимо тебя несется орава мальчишек, и она поглощает тебя  и ты снова воин и несешься навстречу ветру и  буграм.  Дышишь отчаянно, но на лице радость, победный клич. Позднее завод, расширяя территорию, бугры эти снес и для нас, временно получилась великолепная футбольная площадка и теперь наша беготня получила, системный, увлекательный характер – какая команда больше забьет мячей в ворота соперника.

Гоняли мы каучуковый мяч. Больно отшибали себе ноги, а еще больше портили себе не ахти какую обувь.  Мы чаще снимали обувь и гоняли  босиком, но это имело свои издержки.  Однако каучуковый мяч удобен был тем, что он не спускал воздух, не рвалась покрышка. Настоящие футбольные мячи в то время были большой редкостью, и  он нам был не по карману. Ну а зимой с бугров (их еще хватало) катались на лыжах.

Подошло время учебы – тогда в школу принимали с 8 лет. Ходил в  неполно-среднюю школу № 11. Это на Американском  поселке,  почти километра два от дома. Все четыре класса закончил на “отлично” и мне давалось это сравнительно легко, да и вел себя спокойно. Уже в это время в школах были “Сорви головы” и  один из них в нашем классе.  В.Половников  как-то запустил стеклянную чернильницу в учительницу. Его вскоре из школы исключили. Были и другие ухари, о которых просто не хочется вспоминать. Это лишь к тому, что школа всегда была трудным периодом школьника, а учителя терпели от нас незаслуженные обиды. Потом эта дикость постепенно отходила, но во  все времена  скученность не давала хороших результатов не в учебе, не в дисциплине. Но очень важно, каков вожак (лидер) в классе. В первые четыре года  учебы я ни чем не отличался от других, разве что чуть получше были оценки или был более спокойного нрава, но в пятом или шестом классе (скорее в шестом) появилось желание чем-то отличится от других, появились к этому и объективные предпосылки. Учились мы, тогда  начиная с пятого класса, мальчики отдельно от девочек и это еще больше создавало почву для “бунтарства”. Видимо этот эксперимент оказался неудачным  и года через два-три классы объединили. В то время не было бедных или богатых – все жили неважно, и все мы ходили примерно одинаково одеты, хотя позднее в нашем классе (в период войны) учились дочери известных автозаводцев: Лингарт, Лившиц и др. Для нас  абсолютно не имело никакого значения кто твои родители.  Для нас было важно кто ты, каков ты, ты личность или пискля. Это намного, намного позднее одежда школьника сначала стала униформой, и это, на мой взгляд, правильно и не вводила в искушение т.к. требования школьника к одежде повышенные, а возможности более чем скромные  у большинства в наши дни.  Будучи взрослым, занимая высокие должности по районным меркам, ходил на  все классные собрания своих сыновей. Это было интересно мне как отцу и как должностному лицу.

В июне 1941 г., закончив четыре класса я с тетей Ганей (вторая сестра мамы) выехал на каникулы в с. Строе Славкино Саратовской области (ныне Пензенской обл.). Мало-Сердобинского района. Мы приехали в деревню в канун Великой Отечественной войны.  Захватили с собой небольшие суммы денег (других просто не было). Но они сразу обесценились. Две недели отдыха в мирное время быстро пролетели, но с началом войны сразу встал вопрос, возвращаться ли в Горький или какое-то время жить в деревне. Хотя в деревне жила со своей семьей родная сестра отца, но гости хороши недолго, а в начале войны гости – это нахлебники, и они никому не нужны. Горький в это время начали бомбить и мать настояла, чтобы я остался в деревне вместе с тетей Ганей.  С продуктами было трудно в Горьком и в деревне для  приезжих было не менее сложно. Не было ни дома, ни приусадебного участка, ни скота, а у тети Любы (сестры отца) и своих детей было четверо, а муж тоже ушел на фронт. Все что привезли с собой в т.ч. и одежду (кое-что лишнего из одежды мы предусмотрительно захватили с собой) нам хватило в обмен на зерно, картофель, на два-три месяца, а там вели полунищенский образ жизни.

В сентябре я поступил в 5-ый класс местной школы. Иностранный язык там изучали  французский и с этого времени у меня  начались нелады с иностранным языком. Вскоре я заболел и месяца два лежал  в постели не вставая. От учебы отстал, с продуктами было плохо, и этот год пришлось пропустить. Во взаимоотношения тети Любы и тети Гани начались трения, да и какая мы были родня, когда отец ушел от нас и у него была уже другая семья. Поэтому нам пришлось менять место жительства. Должен сказать, что  в домах было грязно. В большинстве домов не было деревянных полов, он был земляной. Спали на соломе или на полатях. Хозяйка с детьми спала на печке. На кухне-прихожей держали теленка, а мы спали в передней.

Ко мне относились хорошо. Хотя мы ели из общего котла (чугуна), но питание было скудное: вегетарианские щи, картошка в мундире, по выходным дням – молочная  пшенная каша.  Увы, и это питание было  непродолжительным. Мы вынуждены были  переехать в деревню за 6 км. от ст.Славкино, но в школу каждый день ходил на  лыжах. Но очень уставал, ибо организм был ослаблен продолжительной болезнью. Вот поэтому занятия в школе зимой  пришлось прекратить. Моим главным занятием на новом местожительстве было обеспечение топливом. Благо километра за два от деревни стоял смешанный  лес. Брал салазки, топор, веревки и двигался в поиск в лес.  Лесники строго следили за тем, чтобы лес не вырубался. Набирал сухие ветки, высохшие молодые деревья и часа за два мои салазки заполнялись, все это увязывалось и везлось домой и, тем не менее, лесников боялись.

Зима 1941-1942 гг. была холодной, даже суровой и снежной. В эту зиму везде повымерзли сады. Однажды  метель продолжалась целую неделю, и наш дом замело под крышу и выйти на улицу мы не могли. Откапывались из сеней на улицу. Благо дверь открывалась вовнутрь. Сначала снег набрасывали в сени, потом сделали вроде окошка вверх и постепенно расширяя это оконце вверху  мы откопались и когда вышли на улицу, то увидели одни крыши домов. С питанием обстояло совсем скудно и на картошку обменяли все что возможно, и даже наш труд.  Мать никак не могла вырваться из  г.Горького и очень переживала за меня. Автозавод не увольнял рабочих и мать без увольнения уехала в деревню, но могли быть крупные неприятности, но обошлось.

С ее приездом нам стало полегче. Вскоре она устроилась на работу в г. Петровск (это 30-35 км. от Ст.Славкино) ремонтный завод авиамоторов. Мы тоже переехали в г. Петровск. Стало легче. Мать, как рабочая, получала по карточке 800 гр. хлеба в день и на меня, на иждивенца, по 400 гр., а тетя Ганя вскоре уехала в г. Горький. Жить мы стали у Тети Маруси (сестры отца). У нее было два сына примерно мне ровесники и даже помоложе. В Петровске я пошел в  пятый класс, но из иностранных языков здесь изучали немецкий. Особенно не старался,  чтобы освоить его, или, по крайней мере, догнать других. Чтобы не входить в подробности скажу лишь, что с иностранным здорово отстал. Оценки никого не интересовали. Важно было выжить. Странным образом складываются пути-дороги. В школе меня посадили за парту вместе с отличницей, розовощекой Машей Ивановой – эвакуированной из Москвы. Сидели за партой  внимательно и у нас сложились  дружеские отношения. Я не знаю, что это такое, но мне хотелось видеть ее, быть с ней, разговаривать, чем-то помочь, и это чисто по-детски, когда в душе радужно, помыслы чисты, перспектива не волнует. Все это  сиюминутно. Сегодня хорошо – ты радуешься, плохо – огорчаешься, но вдаль не заглядываешь.

Жили мы недалеко от железнодорожной станции, где проходили поезда из Москвы, наверное, на Казань, с фронта, особенно с подбитой техникой, в т.ч. и с самолетами, идущими на ремонт в Петровск. Вечерами мы часто с Федей и Васей (сыновьями тети Маруси) ходили на станцию, чтобы выстоять очередь и попросить налить в котелок галушки. Это раскатанное в виде соломки тесто, нарезанное и кусочками варящееся в кипятке. Как бы то ни было, но это помогало. Поесть горяченькие галушки, да плюс паек – это уже кое-что. Организм для своего развития и роста требовал несколько больше пищи. А где ее взять? Голова все время думала об этом. И вот как-то группа учеников в т.ч. и я решила изучить нельзя ли чем-либо поживиться за счет местного хлебозавода. А на хлебозаводе через забор выбрасывали перегорелые корочки, непропеченное тесто и некоторые другие отходы (весьма и весьма малые). Мы объявили себя монополистами этой кучи отходов и мусора и чтобы исключить чье либо посягательство на эту кучу, мы часто вместо уроков шли туда. Как ни странно, желудок за счет этой кучи, то горелыми корочками, то непропеченным тестом, как-то подкреплялся. Но это вместо уроков. Мы даже зашифровали эту кучу и когда шел разговор, то мы называли это место “купцом Калашниковым”. Группируясь около школы с утра я приглашал известных мне ребят, не допуская новичков и неизвестных нам прогуляться к “купцу Калашникову” за счет прогула уроков. Особых замечаний за  прогулы нам не делали и на качество учебы мы не обращали внимания.

Как ни тяжело в войну было взрослым мы, дети, оставались детьми. Зимой катались с гор на ледянках. Это негодные к использованию в быту круглые железные тазы, дно которых выложено политым водой и замороженным навозом. В таких ледянках мы, вращаясь с гиком, неслись вниз с горок.  Коньков тоже не было, и мы приспосабливали деревянные колодки, обитые снизу толстой проволокой. Закручивали их на  ноги и катались где попало на ледяных площадках. Несмотря на мрачную кругом обстановку, недоедание, мы находили возможность порадоваться,  повеселиться. Житуха у родственников усложнялась. Мы ведь были обузой. За проживание не платили, а неудобства создавали. Если с точки зрения бытовой мы как-то начали приспосабливаться, то взаимоотношения усложнялись.

Мать все чаще и чаще стала поговаривать о возврате в Горький. Становилось ясно (к лету 1942 г.), что немцам в Горьком не бывать. И вот в июне-июле 1942 г. мы с матерью вернулись в Горький, и сразу возникла уйма проблем. Надо было решать с продовольственными карточками, с работой матери и она вскоре устроилась на станкозавод  стрелочницей. Постепенно все отлаживалось. Весной 1943 г. посадили картошку. Свободную землю разрешали использовать под посадки картофеля, овощей, а таких земель было не мало. Мы подобрали два небольших участка. Один рядом с бараком, другой поодаль. Случалось, картофель и выкапывали, но это  редко. Осенью 1942 г. я пошел в школу в 6-ой класс, но летом 1942 г.  немцы яростно бомбили Автозавод, наш барак  находился не более чем в 500 м. от Завода и тут случалось все. Под окна залетали бомбочки от 200 до 500 кг. У нас не раз вылетали стекла от их разрыва. Один раз прямо  напротив наших окон на  шоссейную дорогу упала бомба (это не более 20-30 м. от окон). А один раз на углу барака упала бомба в 500 кг., образовав глубокую яму, но не разорвалась. Если бы разорвалась, то барак бы разнесло. Утром нас всех быстренько вымели из барака, саперы стали обезвреживать бомбу, а говорят, что вместо взрывчатки был песок и записка “чем можем, тем поможем”. Упала бомба и на посадке нашей картошки – это тоже в метрах 200, и тоже не разорвалась. Мать очень беспокоилась, как я выдержу бомбежку и готовила к этому меня. А как готовить? И вот первый  налет на Горький в моем присутствии. Вдруг ночью тревожно заговорило радио. Объявляется воздушная тревога. Минут через  15 начинают работать зенитки. Мать, сама напуганная, успокаивала меня, а меня разбирает любопытство. Выстрелы зениток очень напоминали, если бы над твоим ухом кто-то бьет по листу фанеры чем-то   тяжелым, а потом минут через 15  начинают ухать бомбы. Представление такое, что стены барака разваливаются, а мы мальчишки скапливаемся в  коридоре и обсуждаем  события – куда летит  бомба, через сколько  начнут снова   бомбить и др. Немецкие авиаторы, как и во всем, и тут были методичны  и пунктуальны.  Прилетают, сбрасывают осветительные ракеты и на улице светло, как днем (а нас  спецслужбы замучили со светомаскировкой), а уже за тем минут через 15 начинается бомбежка и главным образом Автозавода, и длится эта заваруха  час-полтора, затем бомбежка прекращается,  минут через 15 улетают, а еще минут через  15 по радио объявляется отбой.

После отбоя ребятишки, как горох, из бараков высыпали на улицу. Время еще ночное, но от осветительных ракет, пожарищ на улице светло, как днем. Не сговариваясь, мы рассыпаемся по поселку и обзаводимся трофеями – гильзами от снарядов, осколками авиабомб, фиксируем  зрительно разрушенные объекты, подслушиваем разговоры взрослых о  последствиях налета и все это доставляется на сборище мальчишек  около наших бараков. Взрослые беспокоятся, пытаются укорить, урезонить нас, но куда там. Нам надо знать обо всем происшедшем первыми. Народ мы юркий и бесстрашный и только мы вправе первыми выносить суждения. Однако трус не бегает ночью по поселку, где все еще тревожно, а он сидит у мамкиной юбки. Такими уж мы были…

Другие районы города и предприятия бомбили реже и значительно слабее. Другие предприятия тоже постоянно были в зоне бомбежки. Но автозаводу уделялось особое внимание. Оно и понятно. Ведь Автозавод давал фронту танки, самоходные артиллерийские установки, снаряды. И многое, многое другое. Позднее в силу должностного положения был знаком с директором Автозавода  в первые послевоенные годы, с Веденяпиным. Особенно близко был знаком с Ефимом Эммануиловичем Рубинчиком – директором в годы войны завода “Красное Сормово”.  Многое из прошлых секретов узнал я из их уст. Так Е.Э.Рубинчик рассказал о секрете производства самого грозного оружия в войну “Катюша”. Оказывается его производство было расчленено по предприятиям города как  цепочка и заключительная фаза производства – сборка оружия производилась на совершенно отдельной предприятии, вот почему немцы не могли вывести из строя эту цепочку, несмотря на всю ярость и старание.

Главный конвейер автозавода, бывало, начисто выводился из строя, но благодаря  стойкому,  самоотверженному труду автозаводцев, а то и людей с других предприятий он через 2-3 дня снова был в работе.

Как вынесли люди эти бомбежки, эту нагрузку? Ведь завод даже в моменты бомбежек не прекращал работ. Чтобы закончить фронтовой период хочу рассказать о последней бомбежке, по моему в августе 1943 г. Это был самый могучий, самый интенсивный налет. Самолеты шли группами. Первая группа отбомбится, тут же заходила вторая и так 1,5-2 часа. Люди в этот момент находились в коридоре. Барак ходил ходуном, а радио то и дело призывало людей уйти  в щели (траншеи), но мы  не уходили и только лишь когда  кряду стало взрываться одна за другой 20-25 бомб (мы ребятишки считали), а барак, казалось, вот-вот рушится, мы, наконец-то в один из промежутков бомбежки ушли в траншею. Там было поспокойнее и безопаснее. Ты уже знаешь,  в какой момент  бросается бомба, – самолет пошел в пике,  по свисту бомбы примерно определяешь место  ее падения, народ в траншеях успокаивался. Причем бомбы падали  на землю с душераздирающим звуком, и как только кончали бомбить мы, ребятишки, выскакивали из барака или траншей и видели кругом пожарища.

На автозаводе работали узбеки. В период налетов немецкой авиации на Автозавод они уходили в дубовый бор на берегу р.Оки. Около поселка Американский. На этот раз они ушли большой группой, да еще говорят, что они развели там костер. Видимо туда сбросили несколько бомб. Были и жертвы. Мы только  видели как в сторону р.Оки шли одна за другой машины скорой помощи.

Видимо это была последняя  гастроль немецкой авиации на Горький. На этом бомбежки Горького кончились.

Когда из деревни вернулись в Горький, я пошел в школу в шестой класс неполно-средней школы № 11 Автозаводского района (школа на Американском поселке). Из иностранных здесь  изучали английский язык. Ребята уже относительно неплохо читали и переводили английский на русский, а я  день ото дня  отставал да и не проявлял желания быстрее наверстать упущенное, больше того, у меня появилось какое-то внутреннее  сопротивление им заниматься, да и с педагогом не нашли взаимопонимания, но однако к концу года она сумела вытянуть меня  на троечку, хотя по остальным предметам были четверки и пятерки. Паренек я был физически крепким. Труд на жиркомбинате  укрепил мои мышцы, волю. Историю этого немного расскажу.

Вернувшись в  Горький надо было налаживать быт. Надо было покупать продукты для питания, одежду, особенно для школы, а денег было слишком мало. Мать получала мизерную зарплату, а цеты по тем деньгам были огромными. Так буханка хлеба ржаного стоила 400 руб., картошка – 200 руб., сапоги – 2000-2500 руб., а мать получала  что-то 800-1000 руб. в месяц. Дорого стоила одежда. В войну по отношению к зарплате все было дорого. Но все равно и продукты и одежду, несмотря на дороговизну надо было покупать. Но вот проблема – где взять деньги? Частная торговля тогда не  поощрялась, больше того преследовалась. А дети, как известно, растут, и помимо того, что одежда изнашивалась, она становилась и мала. И вот однажды мать  разговорилась со мной, что она подрабатывает на жирокомбинате, и если я бы смог в летние каникулы 1943 г. вместе с ней, сколько смогу поработать, то положение  дел с одеждой, продуктами можно поправить. Поинтересовавшись характером труда, дал согласие. В отделе по вольнонаемной рабочей силе комбината нас направили  в помощь дорожному мастеру, на строительство автомобильной  шоссейной дороги –  подъезда к комбинату. И мы стали  помогать мастеру строить дорогу. Надо было колоть бутовый камень из глыб на куски, удобные для укладки дорожного полотна, подвозить его на тачке к руке мастера, на носилках подвозить с обочины дороги песок, а за тем выложенное полотно надо было засыпать шлаком, чтобы он заполнял пустоты между, казалось бы, плотно уложенным камнем, а затем уже трамбовать  дорогу вручную деревянной трамбовкой. Техники дорожного строительства  никакой не было, а протяженность грунтовых дорог в России общеизвестна и потому их состояние получило нарицательное значение.

В результате этого труда  у меня в руках накапливалась сила, расширялась грудная клетка, тело наливалось силой и энергией, а на будущее лето мы уже были известны в отделе, ведующем вольнонаемными рабочими. Мине предложили войти в состав бригады по загрузке вагонов хозяйственным мылом. Труд оплачивался  натурой – 2 куска мыла за рабочий день. У тебя тут же вечером после работы покупали мыло по 400 рублей за кусок и домой я приносил 800  руб.  ежедневно. Но труд был очень  тяжелым. Подавали вагон. На тебе ярмо, подходишь к укладчикам и подставляешь спину с ярмом. На ярмо укладывается 6-7 брусков мыла. В каждом бруске 22 куска, а в куске, помнится, было 400 гр. Бригада есть бригада, все таскали  одинаково и платили одинаково, и вот ты как челнок с грузом в 40-50 кг., а в вагоне тоже укладчики, и они штабелями укладывали бруски мыла в вагон до  нормы. Одно чрезвычайно утомляло – в 6 часов утра надо было быть на месте, готовым к работе, а когда не было мыла или вагонов нас направляли на строительство дороги. А там  дело знакомое.

В чем заключалась моя работа в качестве помощника мастера при строительстве автодороги на жирокомбинат от сада им. 1 мая к  комбинату.  На вырытое бульдозером углубление, глубиной 30-40 см. На дно высыпается песок – “подушка” – и на этот песок камень к камню в притирку мастер укладывает крупный булыжник, а чаще бутовый камень, а в образовавшиеся  щели сыпет песок, обтесывая камень, прикладывает то одной стороной, то другой, выбирая из кучи камня, наиболее подходящий, наиболее плотно прилегающие друг к другу и не выпирающие на поверхности, образуя ровное полотно, а в образующиеся щели сыпет толи песок, толи шлак. Чаще песок. Моя задача обеспечить фронт работ мастера. И доведение их до нужного качества. Сначала привезенный и сваленный в кучи песок разравнивали по всему дну корыта – углубления, подносили или подвозили крупный бутовый камень, разбивал его кувалдой на  нужную величину, и подавал его к руке мастера и так по всему периметру полотна, а мастер, стоя на песке на коленях, одной рукой беря камень, если крупный, то двумя, аккуратно прикладывал к другим камням и подбивал его  молотком, находящимся в другой руке, сверху или сбоку, продвигался на коленях и в сторону и вперед метр, за метром выкладывая дорогу, после чего  тщательно осматривал дорогу, показывая мне, где подсыпать сверху, примерно, сколько песку, или шлака,  основательно протрамбовать. Затем на несколько дней эту часть полотна дороги оставляли  в покое, разумеется, не допуская никакого движения и после этого мы снова осматривали вновь выстроенную часть полотна, обращая мое внимание на некоторые участки полотна и ее недостатки,   которые устраняли  опять при  сплошном трамбовании специальной деревянной трамбовкой – эта работа должна выполняться особенно тщательно. Я, как трамбовщик должен был обеспечить ровную по всему полотну поверхность, без выступов, плотное соприкосновение по наиболее  широкой части расколотого камня, а если щели плотно не заполнялись, то эти щели уплотнялись щебенкой, тоже подбивая их специальным деревянным молотком. Мой требовательный мастер опять  внимательно осматривал  полотно (поверхность) дороги, и опять указывал на недостатки, которые я должен был своими усилиями устранять, после чего десятки, иногда сотни метров  вновь выстроенной дороги закрывались для проезда. Затем спустя неделю-другую дорогу открывали для более легкого транспорта, наблюдая за дорогой, чтобы не образовывались колеи, а затем уже пускался более тяжелый транспорт. Мастер очень требовательно относился к своей и нашей работе по строительству дороги. В случае, каких  провалов на полотне мы тщательно заделывали их щебенкой. Переделывать отдельные участки практически не приходилось. За  хорошее качество нам хорошо платили, причем кусками хозяйственного мыла, которое мы тут же реализовывали в деньги.  В нашем распоряжении были шофер с тягачом (автомашиной) и тележкой, бригада грузчиц (мужчины в основном  были на фронте) которые регулярно подвозили нам к кромке дороги бутовый камень, шлак, песок. Я не собирался быть  дорожным мастером. Но все работы, кроме укладки камня (здесь нужно  особое  мастерство, навыки, уверенность – в общем,  профессионализм) выполнял я или вместе со мной другие люди. Видимо мастер хотел иметь во мне надежного помощника. Но… не получилось. У меня были другие планы. Да и был я вольнонаемным, временным рабочим и где мне работать  определял начальник одного из цехов комбината  по фамилии Немцов. Я еще не имел профессии и работал то грузчиком по погрузке хозяйственного  мыла в вагоны, то разнорабочим по строительству дороги и только в летние дни. Я ведь был школьником 6-7 классов. Но работал старательно, добросовестно. Мне было 14-15 лет и чтобы попасть на рабочее место к 8 часам утра надобно было вставать в 5.00-5.30 утра, позавтракать и на 2-х трамваях (двенадцатом и четвертом) добираться до работы. Мы очень дорожили этой работой, и опаздывать было нельзя, т.к. на протяжении 1943-1944 гг. это было  источником жизни. Я уже писал, что сильно уставал, недосыпал. Это изматывало, но сознание того, что тебя могут в любой момент при плохой характеристике “выбросить за ворота”, подхлестывало и всякая лень, недомогание отбрасывались, прочь и ты работаешь  настолько, насколько хватает сил, терпения. Но откуда-то они у мальчугана брались и, несмотря на мою молодость, я был на хорошем счету.

Идет жесточайшая война и все, без физических изъянов мужчины, на фронте. Правда, некоторые мужчины на особо важном производстве и редкой специальности при высокой квалификации имели “броню” от мобилизации в Армию. Но не мастер же дорожного строительства и начальник какого-то мыльного производства. Правда, были возрастные рамки, то ли 55, то ли 60 лет, после которых даже в войну, в армию не призывали. Война не по их силам. Для понимания следует уточнить одну деталь. Мой мастер был инвалидом. У него левая рука была значительно короче правой и полу иссохшая. Но он так искусно работал левой рукой, что этот недостаток в работе как-то не замечался. Да и дробил я камни удобной для его  левой руки формы и величины, а песок всегда под рукой. Он знал, что любую его просьбу, замечание я исправно выполню и это никак не отразится на моем рабочем настроении. Разумеется, я уставал, да и домой после работы добирался на двух переполненных трамваях и домой  добирался никак не раньше семи часов вечера. А вечером надо было с ребятами пообщаться, побравировать нарастающими мускулами в духе “мы непобедимы” сходить на культбазу на берегу р. Оки в дубовой роще или поглазеть на танцы под радиолу на обгороженной круглой танцплощадке с высокорослым развесистым дубом по центру. Танцевать я пока не умел, да и было еще рановато. Домой  возвращался около двенадцати ночи. Естественно не высыпался, а около пяти утра надо было без лени вставать и настраиваться на рабочий лад. Будила  всегда мать, и я просил ее не обращать внимания на мое утреннее ворчание. Не знаю когда отсыпался, скорее всего, в выходные дни и  осенне-зимнее время. Особой, накопившейся усталости я не ощущал.

С каким-то  недугом был и начальник цеха  Немцов. Это был не высокого роста, осанистый со степенной походкой, среднего телосложения, малоразговорчивый, даже скупой на слова человек. Наше общение с ним сводилось к следующему: около 8.00 утра  на разнарядке он, смотря в бумаги произносил: “Хрусталев здесь?”. Я отвечал: “Здесь он”,- тут же добавлял, – “Ты сегодня идешь …(туда-то…)”, или  “ты эту неделю работаешь … (там-то…)”, и все наше общение. Он  составлял по нарядам ведомости по оплате труда. Больше мы, вольнонаемные с ним не общались. У него кроме нас был еще и цех, которому он уделял основное рабочее время. Одет он был довольно просто. Поношенный костюм, даже в жару, рубашка с галстуком. поношенные черные ботинки, обыкновенная  фуражка. Лишь однажды за два лета в невыносимую жару  я видел его без пиджака, галстука и фуражки. Был он в белой  в полоску с короткими рукавами рубашке. Еще проще и практичнее одевался мой мастер по дорожному строительству. Он практически всегда был в одной и той же робе. Его рабочее положение – это стойка на коленях, полусогнувшись. На нем были парусиновый пиджак, парусиновые или брезентовые штаны. Ведь он в любую погоду ползал на коленях по песку,  брезентовые рукавицы, на голове видавшая виды фуражка. На теле, чаще, безрукавная майка, в руке то молоток, то мастерок. Обветренное, худощаво-удлиненное лицо и тоже малоразговорчивый. От него только слышал: “подсыпь песку…, наноси или подай вон тот камень…” Впрочем, не так уж часто мне приходилось слушать эти слова, указания. Я уже сам кое-что начал понимать и видел где надо подсыпать, когда колоть камень, куда его поднести, где сверху подсыпать. Но мастер есть мастер, и он отвечает за качество, количество.

Редко, редко меня посылали в цех кому-то на помощь. Иногда мне в этом случае приходилось слоняться по цеху, но человеку, решившему подзаработать, это не по душе. Помню только, что в цеху стояли огромные, чем-то горячим наполненные резервуары, по бокам  которых стекала и остывала желтовато-белая, то серая масса, которую мы называли саломас, по видимому это было сырье для варки мыла или уже первичный продукт варки мыла, но нас, вольнонаемных , дальше этого помещения не пускали, т.к. там находилось или производилось близкая к реализации продукция.

В сентябре трудовые каникулы кончались, и начиналась учеба уже в 7-ом классе. К этому времени физически настолько окреп, что уже  претендовал на лидера в школе. Я уже говорил, что школа у нас была  неполно-средней, но ее в период нашей учебы стали переводить в среднюю и уже старшим классом стал восьмой, а я учился в седьмом. Мое тело было, как железным и у меня в начале было прозвище “Хрусталик”, затем “Мраморный”, затем “Железный”. Наш класс, а там было 30-35 ребят, разделялись на группы летчиков и моряков. Мой друг – Костя Черкасов возглавлял летчиков, а я – моряков. На  мне всегда (в 7 классе) была тельняшка. В перерыве между занятиями при закрытых дверях в классе мы устраивали такие схватки, что выкладывались до конца, чаще все же побеждала группа моряков, но ни у кого никаких обид  друг на друга не было. Но в 8 классе ребята были покрупнее, ну а меня побаивались. Особенно силен был Мишка Насонов. Ему ведь тоже хотелось, знать сильнее он меня или нет. Решили сначала испытать, чьи руки сильнее. Это занятие сейчас называется армресслингом. Правда, раньше  правила были чуть другие, например при  перегибании руки другой рукой  запрещалось держаться  за край стола или за что либо иное. У меня ладонь небольшая, короткие руки, но в целом была очень сильная хватка, а у того ручища была пудовой, но привычка  рук к большим нагрузкам позволяли мне справляться с ним. А однажды … однажды решили прямо в коридоре школы устроить борьбу и в очной  силовой борьбе выяснить кто же из нас двоих сильнее. И вот в большую  перемену  выстроились по одну сторону ребята 8 класса, а напротив ребята из 7 класса. Правил борьбы не  существовало. Кто сильней припечатает к полу другого тот и победитель.  Тишина, и вот выходим друг навстречу другу начинается схватка на деревянном полу за захват, кто кого удобнее захватит, а там уже  применять силу,  ломай его. Выхожу расслабленным и вдруг он опережает  меня  удобно захватывает и,  падая на спину, ногу упер мне в живот  и питался сбросить вниз, быстро вскочить мне на спину или живот и мертвой хваткой сдавить меня до слова “сдаюсь”.

Но мне удалось соскочить с его ноги и со злой решимостью стал закручивать ему руки под  спину (чтобы избежать неожиданностей) и прижать  его  туловище к полу. Коридор ревет, меня подбадривают, его тоже  подбадривают призывают напрячь силы. Наверное, многие ребятишки это состояние испытывали. Казалось дело шло к концу и дело в шляпе. Однако…  никто не обратил внимание как к нам вплотную к борющимся  подошла директор школы  Мария Ивановна  Молчанова, и как топнет ногой у моей головы – мы лежали на полу, а я в верхнем положении и поэтому, по видимому, она строго обратилась ко мне: “Хрусталев! Сейчас же прекращайте это безобразие и зайдите ко мне в кабинет”. На этом  кончилось наше соревнование кто более сильный, кончилась и наша физическая борьба. Самым сильным с тех пор в школе считался я и от моего поведения , моего слова стало многое зависеть. И вот иду понуро в кабинет директора, до сих пор такой чести не удостаивался.

Мария Ивановна, женщина среднего роста, черная, как смоль, волосы черные, черные глаза и строгая по  внешнему виду, другого  сказать ничего не могу, встречает хмуро, с вопросам: “Что это Вы устроили Хрусталев?”. Я молчу. Она начинает  повышать голос и вдруг резко заключает: “Сейчас же  уходите из школы и завтра без родителей не являйтесь”. Делать в кабинете директора больше нечего, и я ухожу в класс. Идет урок физики. Ведет его Людмила Тимофеевна Коротаева – заочница, недавно пришедшая в школу. У меня с ней сложились особые отношения, а так вообще это было первое такое наказание для меня. До этого меня хвалили на классных, общешкольных собраниях. Отца у меня не было. Он еще до войны ушел от нас. Хвалили  за то, что учился я хорошо, да, в общем, и по дисциплине ко мне особых замечаний не было  и вдруг на тебе: “без родителей в школу не являйтесь”. Прихожу в класс, демонстративно открыв крышку парты, начинаю собирать школьные принадлежности. Слышу: “Куда это, Леня ты собираешься?”. Рассказал кратко о разговоре с директором. Она выслушала и говорит: “Ты на моем уроке присутствуй до конца, а там можешь идти”. Она  по видимому  говорила обо мне с директором, потому что на следующий день пришел в школу один и на этом эпизод закончился. Это не  значит, что я стал тихоней. Схватки в классе продолжались. У  мальчишек в возрасте 14-15 лет роль лидера очень многое значит. К тому же я был заместителем секретаря комсомольской организации школы. По видимому это обстоятельство, какие-нибудь  ходатайства помогли директору забыть этот эпизод.  К тому же у меня складывались  довольно странные  отношения. С  преподавателем физики, математики Л.Т.Коротаевой. Она заочно кончала пединститут. И по моему, нашла правильный ключ к нашему поведению. Она особое внимание обращала на меня, стоит мне отвлечься от хода урока, переспросить кого-либо, что  не расслышишь в объяснении, а не дай бог  заговоришь с кем либо в  ходе урока, как тут же на весь класс в мой адрес замечание: “Леня! (никогда по фамилии) не отвлекайся, не разговаривай, не отвлекай других.”. До нее физику преподавал  Федор Побрович. Мы прозвали его “фюзис-горшок”. У него была лысая голова и по форме очень напоминала горшок, и как он не старался  навести порядок в классе всегда был шум, хихиканья, а главное, нам казалось он малопонятно объясняет. Чтобы кого-то успокоить, он мог резко, ударить, по, парте, длинной, линейкой, перед, тем, кто расшалился, но это  мало влияло. Мы чувствовали, как он раздражается и еще больше распалялись. Л.Т. линейкой не орудовала, как-то шел  урок  геометрии. Я, на мой взгляд,  хорошо разобравшись в теореме, ответив у доски, официально заявил о своем не довольствие оценкой. Она поставила мне в дневник оценку +4,5.  И я спросил, какие замечания есть к моему ответу. Как нужно ответить, чтобы получить оценку 5. Ответила она довольно странно. Я не могу тебе поставить 5 потому, что я сама не знаю материал на 5.

Вообще странным образом складывались отношения с Лидой Тимофеевной. Она жила на том же  Ново-Выточном поселке, что   она  нередко обращалась ко мне: “Леня, ты не торопишься? Подожди меня немного и проводи меня домой”. Я ждал и провожал ее домой. По дороге разговоры были на отвлеченные темы. Ей было лет 20, а мне 14-15. Помню, как-то готовили школьный вечер и меня  упросили  спеть, чтобы расширить программу, но я не соглашался, поскольку ни музыкального слуха, ни голосовых данных у меня, на мой взгляд, не было. И все таки я спел “О чем ты тоскуешь, товарищ  моряк, гармонь твоя стонет и плачет, и  ленты повисли как траурный флаг, скажи нам, что все это значит?”. Зал мне аплодировал – были ребята из нашей школы, ребята пригласили девчонок, учителей и др. и мне было стыдно за мое выступление. Баянист надрывался,  подыгрывая мне, а я надрывался, исполняя, и больше ни разу в жизни на сцену с песнями не лез, хотя позднее в институте руководитель хора  агитировал меня в хор и к  сольному выступлению. Но убедить меня не удалось. Другое дело я  сам брался за организацию вечеров, как в школе, так и в институте, и мы нередко проводили школьные вечера, а подчас удавалось приглашать  художественную самодеятельность военных, – они шефствовали над нашей школой. Помню однажды проводили вечер, посвященный дню Советской Армии и один молоденький лейтенант читал стихи К.Симонова, в них такие, запомнившиеся мне слова: “Ничто,  Ленька, не вышибет нас из седла,… Такая поговорка у майора была”. Вечер прошел нормально, были и танцы под духовой оркестр с воинской части. А молоденький лейтенант  целый вечер танцевал с учительницей русского языка и литературы Клавдией Петровной. А на следующий день  мы на уроке довели ее до слез. У нее была привычка во время объяснения урока   упираться животом на свой классный стол и надо же на  следующий день на уроке литературы она  видимо сильно упиралась животом  о стол, и он  выпукло обозначился над столом. Кто-то  первый обратил на это внимание, затем уже по классу пошел гул: “У Клавдии Петровны растет живот от лейтенанта”. Этот гул дошел до К.П., поскольку он мешал ей объяснять урок и стала обращаться к нам, чтобы мы успокоились. Да какое уж там успокоиться. В общем, она в слезах ушла с урока. Но как-то обошлось все без последствий. Ну а во мне силушка все  копилась, без нужды я ее не применял, но если надо было применять ее, я применял. В нашем бараке жил молодой парень лет 18-20 – Володя Краснов. Работал  он на “Эмке” и когда он приезжал на машине  домой обедать мы упрашивали его прокатить нас. И вот однажды он насадил нас сзади человек 5 мальчишек, лет по 8-10, и рядом с шофером сел я. Эмка была без крыши. Радости сколько было, шума, гама и вот отвез нас на км. 2-3 в сторону Канавино  высадил нас: “У меня нет больше времени, слезайте ребята”. Мы довольные, как горох, повыскакивали из машины, направились домой. С главной дороги  нам надо было повернуть в поселок, пройти через небольшой деревянный мост через реку Ржавку – это текли  сточные с Автозавода воды и они прямо не очищенными шли в р. Оку. У моста по концам были выбоины и автомашины, подъезжая к мосту, замедляли ход, а до поселка оставалось всего с полкилометра, не больше. А тут шла полуторка, и мы одновременно оказались у конца моста. Машина в виду выбоин пошла тихим ходом. Ребятишки через задний борт повскакивали на автомашину и повисли на борту. И надобно было, случится такому, что в это же время кто-то видимо из рогатки выстрелили по машине и  попал по кабине, а шофер подумал, что  это сделали наши ребята. Доехав до другого конца деревянного моста, шофер резко тормозит машину. Ребята, почуяв неладное, выскочили из машины и поразбежались в разные стороны, в кабине находилось 2 мужчин и они резко выскочили из кабины и  поймали двух мальчишек и стали их избивать. Особенно зверствовал шофер. Он повалил одного из них (Вовку Югушова) и начал избивать его ногами нанося удары в живот, бока. Не знаю чем бы  кончилось, но вижу, что Вовке очень больно и подхожу со словами укора: “Ну что Вы делаете, изуродуете мальчишку, прекратите избивание”, а он со словами: “А, и ты заодно с ними” и пошел на меня, уже почти озверевший человек, решил меня тоже проучить. Ну, я не сдвинулся с места, зная, что их двое и мне придется иметь дело с двумя мужчинами. Они выше меня, а силу их я не знал. Но я не мог допустить расправы над малышами и потому решил вступить  с ними в мужскую борьбу. В это время я был  низкого роста (мой предельный рост 164 см.) и имел длинные по тем временам волосы. Нет, нет, не до плеч, но до шеи и волосы густые. Он попробовал меня ударить, но я увернулся, и сам его ударил. Он почувствовал силу удара и, поняв, что ему меня не победить схватил меня за волосы и сразу мое положение стало скованным. Я потерял свободу   движения. Тогда обеими руками разжал его руку и освободил волосы, но, только разжал ему руки, он опять хватал мои волосы. Тогда я его приподнимаю, и роняю на булыжную мостовую, под него попала моя левая рука и сломал себе мизинец, но в этой схватке не сразу  почувствовал боль, да ему тоже досталось – ударится спиной о булыжник – это больно. Почувствовав, что ему меня не одолеть, он стал звать на помощь своего напарника. Смотрю, тот двинулся на меня от автомашины с  заводным ключом в руках. Ну, думаю, что дело  слишком серьезно, и может плохо кончится, обращаюсь к напарнику  положить на место этот  заводной ключ. Раньше “Газики” заводили только вручную – заводным ключом – это металлический прут толщиной не менее 1,5-2 см.  в диаметре, представляет из себя одно колено  коленчатого вала автомашины. Но он не отреагировал  на мое обращение, говорят же, что против лома нет приема. Надо защищаться, а чем? Озираюсь вокруг. Ребята уже успели сбежать и я был уверен, что скоро подоспеет помощь, т.к. бараки находились не далее, чем 400-500 м. и вдруг вижу на обочине дороги лежит целый силикатный кирпич. Беру его и уже  строже предупреждаю шофера и его напарника, чтобы они остановились пока дело не зашло слишком далеко. Не реагируют. Тогда, что есть мочи, пускаю кирпич в напарника, но попал в автомашину в  радиатор и здорово помял его. Но так-то оно так, но положение  мое аховое. Опять смотрю по сторонам,  вокруг  что либо найти в помощь при защите. Ничего не вижу. Призываю их в открытую, но без ключа, продолжить схватку. Они разгорячены, не внемлют, а может быть были чуть выпивши. Иначе чем объяснить  простую ситуацию таким остервенением. Мне ни на минуту расслабляться нельзя, поскольку приближаются они с разных сторон. Колени не дрожат, слабости нет. Наоборот весь сгруппировался, мышцы напряжены и я готов к любой схватке, удаляясь от одного, приближаясь к другому, и вдруг слышу со стороны поселка неясный шум. Вижу со стороны поселка бежит группа ребят моих сверстников на  выручку. Заметили ребят и мои оппоненты  и тут оба сразу побежали к машине  сумели ее быстро завести  и удрать. Хорошо, что они это сделали. Иначе могла быть  неприятная заваруха.  А сработали здесь ребятишки. Когда я отстаивал свою честь и  веру в свои силы, в себя (я ведь тоже мог удрать), они побежали в поселок и бросили клич идти мне на выручку и братва – мои ровесники быстро  сгруппировались и с ходу побежали ко мне на выручку. Шофер  сориентировался и дал полный газ. С того момента еще больше  повысился мой  престиж в поселке. Правда, у меня какое-то время было не в порядке с глазами, но потом прошло. Лет через 17-18 Вовка Югушов принародно, в т.ч. в присутствии моей супруги Галины Ивановны благодарил меня, что я спас его от смерти. Может быть здесь он преувеличивал, но изуродовать его тогда могли.

В  летнее время ходил я в хромовых сапогах  с напущенными брюками в  вышитой белой косоворотке, перепоясанный белым плетеным с кистями пояском, жилетке.

В кино  мы ходили в  летний кинотеатр на  культбазе (левый берег р.Оки) в дубраве. На поселке культурного учреждения не было. Я обычно ходил в кино один, покупал билет и шел на 2-3 ряд (дальше не садился, т.к. к тому времени зрение начинало уже портиться, а очки не носил) и вот идешь  по залу к своему ряду и  чувствуешь, что на тебя многие смотрят, а ты как говорят, под собой не  чуешь ног, особенно  смущали взоры и  шепот  девчонок, хотя я  индивидуально был безразличен (до определенного времени) к девчонкам, но массовый взгляд, прикованный ко мне влиял на мое поведение и мне казалось вечностью пока не дойду до места в зале. После  кино шел домой  практически один, но все равно обрастал компанией ребят, моих сверстников. Но обратил внимание , что в нашу компанию нередко присоединялись и ребята постарше, хотя мне было 14-15 лет, девчонки на меня иногда заглядывались, а мне все это казалось, и очень долго до 22-23 лет , все это ни к чему. Да так оно и легче было. Я много читал. Однажды дали мне  ненадолго почитать “Спартак” и всего ночь читал, а к утру прочитал и отдал книгу хозяину. Как и обещал. С детства ценю обязательность и если ты сказал, что сделаешь, что либо пообещаешь, то выполни обязательно. С неуважением относился к тем, кто не был верен своему слову, обещаниям. Я им говорил, что они шушера, а не мужчины. Для меня, подростка, честь мужчины очень многое значила, хотя усы еще не пробивались. Видимо в этом возрасте я начал закалять свою волю, характер, и это проявилось несколько позднее, о чем буду писать немного  ниже. Водились мы компанией самой “разношерстной”, но было непременное негласное условие: честность. Взрослые парни часто таскали меня  с собой, и я недоумевал, зачем им нужен, а оказывается, я был  нечто вроде охранника. И когда в  этом разобрался, то я тут же отошел от этих ребят и больше стал вращаться среди ровесников. Но мог ли я сидеть паинькой, когда  энергия из меня била ключом и мне надо было куда-то ее выплеснуть. Играли в футбол, лапту. Как-то однажды мы чего-то не поделили с парнями с Северного поселка. Назначив день, время, человек сто, не меньше с Ново-Восточного и столько же с Северного поселков  вооружившись фанерными  щитами, одеваемые на левую руку, в правую брали металлические трости – чаще рукоять коробки передач автомашины ГАЗ. Рядом была свалка автозавода, там такого барахла было полно и мы вооружались. В одной из схваток мне ударили тростью по мизинцу правой руки, ну и конечно открытый перелом. К врачу не пошел и  палец долго, долго заживал. Но как боец отряда поселка надолго выбывал из строя. Нас в схватке иногда разгоняла милиция, и мы мирно расходились, не говоря о каком-то мщении, друг другу, но подходило время окончания 7 класса и надо было определяться на будущее. 7 класс окончил с одной тройкой – по английскому. Из-за него и впоследствии были неприятные моменты. Идти учиться в ПТУ – товарищи отговорили, и решил пойти  учиться в  морское училище, но в Горьком его не было. Тогда подал документы в речное училище, но не прошел медицинскую  комиссию по зрению. Тогда попробовал сдать документы в авиационное училище), это было в июле-августе 1945 г.). Война кончилась, но бытовые трудности сохранились. Этот момент приходилось учитывать и  я не мог поехать в какой-то другой город – просто не было денег. Вот тут-то немножко заволновался что делать? Со школой было покончено и возвращаться в 8 кл. не было желания. Это надо было бы плюхать еще 3 года, а там думать об институте. Меня убедили, что все-таки лучше кончать техникум – скорее получишь материальную независимость и какое-то благополучие. А в какой техникум мне говорили, что моему характеру лучше всего соответствует строительный техникум, но, предварительно посоветовавшись, меня убедили, что в этом техникуме в период учебы,  да и в дальнейшем надо много заниматься чертежной работой и могу совершенно испортить зрение и тут кто-то мне подсказал, что лучше всего мне  попытаться поступить в сельскохозяйственный техникум (а уж заканчивался август месяц и надо было поторапливаться). Мать тоже уговаривала меня  поступить в сельскохозяйственных техникум. Решено. Немедля отвез документы в Работкинский сельхозтехникум, а там был недобор и меня быстро провели через приемную комиссию и с сентября 1945 г. я студент этого  техникума. Срок учебы – 3 года. Находится техникум на правом крутом берегу р. Волги в каком-то приспособленном старинном здании , в 3 км. от с. Работки. Дали место в общежитии, прямо в помещении техникума, среди учебных аудиторий выделили огромную комнату, в которой размещались не менее 30 человек. Был  выделен ряд комнат под общежития в т.ч. женского и мы  вечерами навещали друг друга. У техникума была своя электростанция и довольно часто вечерами мы были без электросвета, а это мешало регулярным занятиям т.к. ряд преподавателей первого курса приходили из Работок и занятия  нередко проходили при керосиновых лампах. Но до занятий мы приняли участие в уборке картофеля. В эту осень морозы  пришли рано, и земля  сверху была мерзлой, да и картошку прихватило, и мучений нам досталось. Урожай картошки был низкий и, тем не менее, ее надо было убирать. В общежитии было холодно, да и сложно когда в одной комнате 30 коек. Впоследствии ее передали под учебную аудиторию. Простужались, условия  учебы были ненормальными, а ведь это было в 1945 г., в год окончания войны, мы ждали улучшения бытовых условий, а они не наступали. В голову лезли разные сомнения: а стоит ли учиться в этом техникуме, а ответ не находился до конца учебного года. Многие стали уходить на частные квартиры, и я с Мишей Анохиным (из Балахны)  нашли квартиру в д. Верхние работки. Пустили нас к себе учительница химии работкинской ср. школы Елена Михайловна Лифанова, и здесь мы еще больше распустились. Утром первые часы занятий просыпали, а вечерние занятия (до техникума от деревни было не менее 1,5-2 км.) тоже пропускали. Занятий было пропущено много. Но техникум по тем временам отличался от института тем, что там   система занятий была школьной, перед разъяснением  нового  материала проводился опрос учащихся с оценкой твоего ответа. Память у меня была чуть выше средней, но иногда она меня выручала , особенно  впоследствии в институте. А вот был у нас в группе детдомовец Сережа Косых, который мог после разъяснения материала преподавателем, почти слово в слово  повторить этот материал. Был он маленький  щупленький, но вообще башковитый. Впоследствии он работал в  Никитинском ботаническом  саду в Ялте, защитил кандидатскую, а за тем и докторскую диссертацию. Был в  нашей группе и Ваня Уточкин тоже  из Балахны. В техникуме училась и его сестра Маша. Ванюша был  отличный баянист и в клубном зале техникума он один играл танцевальные мелодии (вальс, танго, фокстрот). Некоторым учащимся  было по 18-20 лет и больше. Были и участники ВОв. Народ взрослый и бывалый. Не удивительно, что многие дружили. Моя пора еще не наступила, мне в эти годы учебы было 16-19 лет, и девочки меня не волновали, хотя в это время я был приметным пареньком, по видимому имел не плохие портретные данные, активен. Девчонки сами признавались мне в любви, но меня это не волновало, и им разъяснял о моем полном безразличии к женскому полу. А какие  девчонки были неравнодушны ко мне?  К примеру “Люда Б., Люба А.  я не хочу называть их  фамилии, хотя и помню. Люда Б. была  белокурой очень симпатичной девчонкой Люба  А. наоборот была  жгуче черноволоса и обе говорили мне, что любят меня, я же глуповато объяснял им, что мне это совершенно не нужно и наша дружба ничего им не принесет, кроме разочарования. Однако продолжим дальше об учебе. В техникуме математику давали по 10 летней школьной программе, а освоена мною она была в объеме семилетки. Математику вел Николай Михеевич из Работок, и он мог вести уроки  только в вечернее время, а мы с Мишей почти прекратили посещать вечерние занятия. Но у нас были контрольные, на них приходилось ходить. Бывало проходили они с керосиновыми лампами, и я откровенно списывал  математику у Клавы Петровой или у Лены Воробьевой (из Дзержинска) они поступили в техникум после окончания 9 классов и писали контрольные без напряжения, давали мне списывать. Конечно, преподаватель это знал, но ему было безразлично, лишь бы не было двоек в группе. Приближались годовые экзамены. Я раздваивался в своем решении продолжать учебу. Но однажды состоялся разговор с хозяйкой квартиры, учителем химии работкинской средней школы Еленой Михайловной Лифановой. Завели разговор: “Алеша, Миша, вы хорошие ребята, да и способные, но развинченные и безвольные. Вам надо взять себя в руки и всерьез  заниматься. Но пожалуй,  вы не сможете этого сделать. Уж слишком  вы разленились”. Мое самолюбие было задето, можно было оскорбиться, если бы это не было правдой. Тогда я не вытерпел и взял на себя не простую задачу и заявил: “Елена Михайловна! Если я окончу год с одними отличными оценками Вы согласитесь со мной, что у меня есть сила воли?”. Она  выслушала и с улыбкой сказала: “Да, соглашусь!” На этом ее воспитательная работа закончилась. Но во мне завелась пружина, которая, раскрутившись должна сделать меня совершенно иным. И начал работать как черт. Спал 4-5 часов и стал усиленно готовиться к экзаменам. А они были уже на носу. Меня начинал волновать  вопрос сдачи экзаменов по математике. Вот тут-то я удивил всех, в т.ч. и самого себя. Когда я ответил на билет , Николай Михеевич только развел руками. Он подозрительно оглядывал меня и  удовлетворенно отходил: “Ну и Хрусталев”, – потом заключил: “Ты, Хрусталев ответил на пять, но поскольку четвертные у тебя тройки, то я поставил тебе за ответ 4, годовую оценку тоже выведу 4”. В том момент меня это вполне устраивало, ибо остальные предметы были сданы на отлично. Когда были сданы все экзамены 1 курса, дома я подошел к Елене Михайловне и спросил: “Я доказал, что не совсем безвольный, и могу при любых обстоятельствах обуздать себя?”, она ответила, что это лишь первый шаг, надо все 3 курса закончить на отлично, ты это можешь.

Вот здесь закончились мои колебания относительно дальнейшей учебы, и я дал слово учиться в дальнейшем только на пятерки. Больше к этому разговору мы не возвращались. Прошли каникулы и в сентябре вновь начался учебный процесс. К этому времени я втянулся в общественную работу. Но сначала расскажу, как добирались на каникулы из Работок в Горький.

На летние каникулы  по Волге на пароходе. От Горького до Работок ходил небольшой двухпалубный лопастной пароход “Эрнест Кренкель”. Мы обычно брали билет 4 класса и забирались с  салон второго класса  на 2 палубе. Это был очень уютный круглый салон с глубокими удобными креслами, в которых дремали всю ночь. Так медленно шел пароход эти 60 км. (от Работок до Горького по шоссейной дороге  считалось 60 км.) и  по воде не меньше, ибо Волга в этих местах  петляет, часто попадались и отмели, но пароход приходил в пятом часу утра, а уходил около девяти вечера. Конечно, нас шугали из салона, но через 15-20 мин.  после проверки билетов мы вновь  просачивались в салон, а иногда и не прогоняли. Контролеры знали, что мы все равно с билетами 4 класса проникали  в салон 2 класса. Но значительно труднее приходилось добираться домой на зимние каникулы. Набрав в санки не стираное белье и возможно конспекты, мы выходили на трассу Казань-Горький и “голосовали”. Часами мерзли на дороге, пока не пройдет свободная машина, идущая на Горький и  изредка сажали, все равно шоферу приходилось помогать в пути. Машина часто застревала, т.к. в те годы  почти не было снегоочистительных  машин и чем больше набиралось людей, тем легче пробивались через  снежные сугробы, надуваемые на дорогу, а нередко приходилось брать санки в руки и пешочком двое суток  добираться до города, ночуя в пути в домах, где пустят ночевать, разные эти были дома, разбираться, не приходилось. Иногда приходилось идти в город к родителям, когда нижнее белье накапливалось или надо было менять верхнюю одежду. Ходил я в серенькой ремесленной гимнастерке, подпоясанный немецким ремнем с надписью “гот митунс” – говорят что это “бог с нами”. Для меня это ровным счетом ничего не значило, а так же ходил в широченных моряцких клешах – вот и вся одежда. На ногах, какие придутся ботинки, и тем не менее, шли в Горький – а что делать? Голод не тетка. Мать, выбиваясь из последних сил, чего-то из питания мне понемногу набирала. И так все 3 года учебы в техникуме. Когда я начал учиться на 2 курсе меня выбрали  членом комитета комсомола – ответственным за бытовой сектор. Профком тогда только, только формировался и на меня возложили ответственность за организацию работы столовой обеспечение и распределение хлеба, хотя его и выдавали по карточкам, но некоторые студенты  пытались получить хлеб за несколько дней вперед. А дальше что? Голод – одна пустая похлебка – если самим не принять меры. Неблагодарная это  обязанность – регулировать отоваривание хлебных карточек, а иногда в техникум (особенно в половодье) не подвозили хлеб,  отсутствовали крупы, картофель и др.  И мне приходилось формировать бригаду из ребят и на плечах доставлять хлеб из Работок в техникум – по раскисшему снегу, по лужам. Приходилось отбирать более крепких ребят – ну как  отбирать – велико удовольствие не таким уж физически крепким ребятам тащить на плечах заманчивый хлеб – отломить горбушку и по дороге незаметно съесть. Что ни говори, приходилось за один раз килограммов 300-400 тащить бригадой. В пути всякое бывало, но нельзя было ребят оставлять голодными. Собирали бригаду и для закупки картофеля  из колхозов, совхозов с участием представителя дирекции. А однажды в половодье в столовой кончились  продукты, и  вся дирекция договорилась с заготзерном об отпуске нам гороха, но его надо же за 3 км. доставить в столовую. Не всякий раз соглашались ребята на мою  агитацию, другой соглашался, но не подходила обувь для данного времени. Хотя ребята были и молодыми, но простудится можно  было запросто. По этому, кто слаб, был здоровьем, но имел резиновые или  кожаные сапоги приходилось его уговаривать, давать на несколько часов их другому товарищу. Так вот бригадой , человек в 15-20, идем   по этой слякоти в заготзерно. Я как старший оформляю все необходимые документы, даю расписку на мешки, и несем горох. Когда явились  в столовую сдать горох, оказывается гороха не хватает 7-10 кг. – растащили по карманам. Ванька Морозов – бывший детдомовец – признался мне, что недостающий горох они поделили между собой и его уже нет. Иду к директору техникума, докладываю о недостаче. Ну, конечно же, он все правильно понял. В это время директором был со странной фамилией Молдован, позднее работал  Лукин. Так вот Молдован меня успокоил, составили акт. На этом этот инцидент закончился. А  сколько их мелких, но неприятных было. Я отказывался от этого комсомольского поручения, но со мной не соглашались. Наоборот поручения увеличивали. У  техникума был плодоносящий сад в великолепных  кленовых аллеях. Ну и, конечно же, было не мало  было не мал любителей поживиться плодами этого сада. Тащили  мешками и от  большого урожая сада в столовую студенчества, кассу техникума от сада  ничего не попадало. Вот тогда-то и поручили мне организацию охраны сада. И я решил набрать ребят в помощь из любителей танцевать пообещав за счет яблок купить новые  музыкальные инструменты. Безусловно, все это было обговорено с дирекцией, и вот выделяют автомашину, набираем ее полную завидными яблоками прекрасного вкуса, беру представителя профкома, Ивана Уточкина, его сестру Машу  и кого-то из бухгалтерии, и едем в Горький, где эти яблоки быстро продаем (часть дешевле, чем другие) покупаем, баян и  другие музыкальные инструменты, что позволило Ивану Уточкину в короткий срок  организовать оркестр. – (баян, барабан, мандолины, балалайка, гитары). Мы прозвали его “джаз-банда”. Стала развиваться и художественная самодеятельность. Жизнь коллектива начала  оживать. На у что сад?  Благодаря охране сада он дал ощутимый доход, и дирекция  могла часть этой суммы направить на улучшения общественного питания учащихся. Жизнь улучшалась, к тому же, в декабре 1947 г. отметили карточки, и хлеб уже начали продавать в магазине, к тому же ориентировочно числа 25-27 декабря этого года провели  денежную реформу. Это были Суббота и воскресенье. Я как раз на саночках  укатил пешком к родителям. Накануне мы получили стипендию и деньги, чтобы  их не брать в дорогу, я оставил своему товарищу – Николаю Кожевников. Они откуда-то узнали, что на  следующий день будет денежная реформа и  ночью пошли  в Работки, и на все деньги, что у них были, купили одеколон, больше в магазине уже ничего не было, все расхватали.  Возвратившись спрашиваю, куда мне столько одеколона, тем более тогда я им не пользовался, а они мне в ответ: “Пригодится”. Потом смотрю на окне в комнате, которой  мы жили (уже на 2-ом курсе я снова переселился в общежитие, на этот раз нашли комнату на 5 человек в здании, где жили преподаватели), а там полно пустых флаконов. Спрашиваю, куда делось столько одеколона, а мне, усмехаясь, ответили: “Израсходовали”. Пожав плечами я  удивился, а мне говорят: “Не удивляйся, скоро  сам увидишь, уда он девается”. Было это, кажется в декабре, и вот Николай Кожевников,  он постарше меня года на 3, говорит: “Алешка, сегодня праздник Николы, сегодня мой праздник” – “Ну и что” – “А вот что, давай по бутылочке трахнем” – “Как так трахнем” – “А очень просто, разведем водой одеколон, и трахнем”. Вижу одеколон разводят водой, и  получалась белая водица. Николай, кряхтя, выпил первым. Я поднес ко рту эту жидкость и чуть меня не вырвало, я брыкаюсь, отказываюсь пить, ибо никогда до этого, никогда после этого, одеколон не пил. Но в этот раз меня доконали и сообща меня заставили выпить. Ну и ощущения после этого. Идет отрыжка и во рту противно. Запах одеколона. Ребята помогли мне избавиться от “батареи” не нужного одеколона. В  общежитии у нас установился дух доверия, дух уважения, порядочности. Вели мы себя скромно, финансовые возможности были слишком ограниченными, все были в этой комнате общественниками, занятыми людьми. Я как-то быстро взрослел. Поскольку был самым молодым в комнате. Были в комнате фронтовик – капитан, бывшие рабочие с горьковских заводов. Возможно, эта атмосфера повлияла на формирование моего мировоззрения. Но годы никуда не денешь, и дух необузданной юности нет, нет, да и прорывался. В эту пору на автозаводе редко кто из ребят не отбивал чечетку (цыганочку) а я  делал это чуть лучше других. И вот бывало идут танцы, наступает  перерыв и вдруг баянист Иван Уточкин прикрикивает: “А ну Алеша оторви цыганочку”. Меня упрашивать не надо. Он дает вступительную и я с выходом работаю руками и ногами. Как только баянист начинал у цыганочку, так сразу моя серьезность исчезала, меня словно кто-то заводил и спускал пружину, и я, улыбаясь во весь рот, под удары ладошами в зале в ритм музыки пускался  в пляс”Та-та-та-та”. Становился воздушным, мог попросить сыграть и русского и  вприсядку пройтись по кругу. Кончив плясать, удалялся в толпу ребят и  томимый сладостными ощущениями, чего-то ожидал, а баянист тем временем уже выводил мелодии вальса. А чего ожидал?  Что кто-то из девчат подойдет ко мне  тепло отзовется, а кто мог подойти – такую  не видел.  Кончались танцы, и мы гурьбой шли гулять в садовые аллеи (это летом). Но в груди что-то теплое стало появляться, что-то назревать. Но так и не назрело.

За садом улучшился уход. Плодоводство преподавал очень уважаемый нами Серафим Федорович Помаранов – один из авторитетов в области по плодоводству.

А вот к другим преподавателям отношение было  иным. Жена зам.директора по учебной части Г.И.Мельник вела у нас овощеводство и мы  вопросами часто ставили ее в тупик. На одном из классных собраний я заявил о плохом качестве ее уроков (лекций), после чего она полгода  не преподавала. Нередко сам себя ругал за резкость, за прямоту,  учил себя, так называемой дипломатии, мягкости, но от природных качеств легко и скоро не избавишься. Много лет спустя, находясь на  руководящей работе из меня прорывало резкость, чрезмерная требовательность, недостаточная продуманность, но с годами приходила зрелость и стали более обдуманными поручения, решения, стал более сдержанным и вообще неторопливым. Но это потом, а пока во мне бурлила неуемная энергия, сразу  добиваться  ощутимых результатов, т.е. максимализм, а известно, что без труда не вынешь и рыбку из пруда, т.е. нужен был упорный труд, терпение.

Я взрослел и был не по годам серьезен. Так у нас в  группе воспитателем был Г.И.Прокин, вел  он предмет «организация труда в сельскохозяйственных предприятиях». В нашей группе учился и его сын. Геннадий. Парень вроде бы видный и девчонкам кружил голову и нередко заставлял их плакать. Он пользовался их доверчивостью. Был он болтун из болтунов. В общем, вертопрах. И как-то, его отец уговорил меня совместно с ним у них дома готовиться к экзаменам. А вообще-то мы звали его Генка-свист.  Бывало, как входил он в класс, так кто-нибудь  из ребят кричал: «Пригните головы, свист появился. Он знал, да и слышал не один раз эти выражения, но не обижался, да и куда денешься, если ему  непременно хотелось соврать что-нибудь, наговорить маловероятное, что просто поверить в это надо было быть простачком. А ребята в 16-17 лет  это уже не простачки, а каждый сам себе герой и умница. Другие оценки их просто обижали. Но, тем не менее, я согласился вместе с ним готовиться к экзаменам на квартире у Прокиных. Это был уже третий курс, и сдавали специальные предметы, напрямую по специальности. Надо было готовиться серьезно, но долго я этого вертопраха терпеть не смог и за тем отказался от совместной подготовки и хотя мне  было страшно неудобно перед его родителями, но, тем не менее, отказался от совместной подготовки к экзаменам. Не всегда выдерживал его хвастовство, особенно о его  флирте и победах над женским полом. Появилось серьезное желание овладеть профессией специалиста  сельского хозяйства. Но самонадеянность, вера в свои силы и знания иногда подводили меня. Закончил  третий курс все на отлично, и началась производственная практика. Нас разослали  по колхозам в помощь по составлению годовых производственно-финансовых планов, и самим подучиться на практике, и называлось это производственная практика. Спокойно участвую в составлении годового производственного плана и вот я впервые приглашен на заседание правления  колхоза. Впервые присутствую на подобном заседании. Обсуждался вопрос, по  моему, о ходе подготовки к весеннему севу. Я  – мальчишка- горожанин да уже, какой там мальчишка. Мне  17 – восемнадцатый, уже пробивались усы – претензии и апломб  на взрослость. Сельское хозяйство практически не знаю, но пробую себя и … неудачно. Кто-то из колхозников  задает вопрос: «Скажите мне, почему у нас горькая рожь, уж не  опылилась ли она полынью?» Все смотрят на меня. Знают, что без 5 минут я специалист сельского хозяйства, чувствую, что молчание затянулось и мне надо что-то отвечать, размышляю. Рожь – культура перекрестно опыляющаяся, да и полынь цветет примерно в  это время, а почему они не могут опылиться? Мне бы помолчать, а я стал убеждать правленцев, что такое может случиться, приведя доводы, роем  пронесшиеся в голове. Это вызвало оживление, разговоры, которые мигом донеслись до дирекции техникума и когда я вернулся  с производственной практики, меня встретили как автора ржано-полынного гибрида. Этому посвятили целую стенгазету, где Гриша, наш музыкант на мандолине и художник, разрисовал меня: «стою я в очках с длинными по плечи волосами и, закинув голову, рассуждаю о ржано-полынном гибриде». Я стою у газеты и покрасневший, как рак, (сам осуждаю свое состояние) читаю  эту статью, а вокруг в коридоре стайками проходят ребята, девушки и спиной ощущаю, что разговор идет обо мне. Мне было очень неприятно, и решил объясниться с Григорием Ивановичем – классным руководителем, а он до преподавания работал главным агрономом  одного из совхозов области. Он как мог, успокоил меня и на этом вроде бы и закончилось. Но в моей памяти этот эпизод надолго запомнился – не такой уж ты знаток сельского хозяйства, чтобы  пытаться объяснить такие сложные вопросы. Как говориться, зарубка на всю жизнь. Этот номер стенгазеты  хранили долго, лет примерно через двадцать я был  приглашен в техникум на один из выпускных вечеров и мне показали этот номер стенгазеты, а технички еще помнили меня, группа у нас была сильной – четыре или пять отличников. Вообще наш курс был сильным, и он надолго остался в памяти преподавателей, в памяти обслуживающего персонала и приводили в качестве примера новым поколениям студенчества.

Вскоре состоялась длительная производственная практика. Я ее проходил  в Богородском районе в маленьком колхозе «Красное Знамя» – куда направил меня начальник  Богородского райзо Афраймович АА. В качестве колхозного агронома. Вот здесь впервые я познал разные приемы сельскохозяйственного  производства – организация весеннего сева, протравливание сельскохозяйственных культур, приемы выращивания рассады овощных культур, их высадку, приемы ухода за овощными культурами, установку сеялок на нормы высева, внесение органических и минеральных  удобрений, обработку почвы и многое другое.

Вернувшись с практики, мы практически завершили учебу  и стали готовиться к выпускному вечеру. Мне поручили готовить  этот вечер, хотя дело, казалось бы, несложное, но оказывалось, что у каждого свои вкусы, свои пожелания и каждый вносил деньги, отрывая их из собственного кармана, готовил вечер вместе с молодой преподавательницей техникума.

Когда на вечере  мне вручили диплом, то  вдруг обнаружил, что по математике у меня тройка. Это сильно испортило настроение, ибо это лишало мнения пятипроцентного  права вступить в сельскохозяйственных институт без вступительных экзаменов, а такое настроение у меня появилось, а это тройка заставляла меня  три года отрабатывать в сельскохозяйственном производстве, а уже затем, если будут возможности,  поступать в институт. Мне в это время шел девятнадцатый год, и еще не хотелось  вступать в самостоятельную жизнь. И вот тут я кинулся в работкинскую среднюю школу искать Николая  Михеевича – нашего преподавателя по  математике, а он оказывается, уже в школе не работает, и пришлось идти к нему на дом, он  оказался дома. Я  ему рассказал причины, которые понудили меня разыскивать  его даже на квартире. Рассказал ему как я ему сдал на отлично,  и он обещал мне годовую поставить четверку, несмотря на четвертные тройки. Он выслушал меня и говорит, что он не помнит, ведь прошло более 2-х лет, что он на днях будет в техникуме и там разберемся. Действительно через несколько дней он пришел в техникум, и я его разыскал. Поднял он все документы и по математике, убедился, что  по оценкам все обстояло так, как я рассказал. Он только повздыхал (а мне-то каково,  рушились надежды на поступление сразу после техникума в институт). А я убедился в силе документов, а влияние эмоций  – преходяще. Пришлось мне в экзаменационной комиссии просить направление на работу, и получил таки направление в Чернухинский район (позднее он влился в состав Арзамасского района). Так закончился мой первый студенческий период.

Нам дали месячный отпуск, и я с троюродной сестрой Лидой Дружаевой поехал навестить родных по отцу в с. Старое Славкино  Пензенской области. Встретили нас там хорошо, после  войны прошло три года, и  деревня стала обновляться. Крыши домов вместо соломенных перекрывались железом, шифером, в домах настилались полы, в доме стал появляться достаток. Правда  деревня еще медленно обновлялась, но это уже была не та деревня, в которую я приезжал  в начале войны. Мы решили  хотя бы навестить  основных родных – мы были в деревне не больше двух недель. Одни из родственников угостили нас вдоволь  медом. До этого, кажется, я и не ел мед. Подали нам большую деревянную плошку полную меда, дали  деревянные ложки, немного хлеба, и со словами: «Ешьте, угощайтесь», нас пригласили к еде. Я  попробовал, мне понравилось и начал большой ложкой есть мед. Накинулся и съел почти всю плошку меда и только потом почувствовал последствия обильной еды меда. В животе все стало подпирать, стало необыкновенно горячо и мне стало плохо, и так было плохо до утра и только после похода  в туалет, мне стало легче. После мне приходилось бывать  на  пасеках пчельниках, но излишества в употреблении меда никогда больше не позволял. Мед коварен, он лечит некоторые болезни, полезен при довольно многих заболеваниях, но может быть и причиной болезни. Ешь впрок медок, но не переусердствуй. В деревне подружился с местными ребятами. Здесь мы тоже устраивали борцовские схватки, но сила покинула меня, а признавать это не хотел, позволяя выходить на меня двоим-троим ребятам. Все думали, что я знаю какие-то борцовские приемы, и  ожидали их. Боремся, и слышишь: «это он нарочно расслабляется, смотрите, смотрите…, он  сейчас бросит через спину…» Все в  ожидании, а я и знать не знаю, как это делается. Весь в пыли, потный приходил к родным, но весьма удовлетворенный дружбой в  новой компании. Примерно через две недели мы выехали из деревни.

Поехали мы не через Пензу, а через Саратов по воде, по Волге. Расстояние до Пензы и Саратова от Ст.Славкино примерно одинаково. Наверное, причиной послужил какой-нибудь случайный попутный транспорт. В Саратове свободно сели  на пароход.  Взяли билет, скорее всего 4 класса. Помню, спал на деревянных скамейках со спинками, днем служивших для сидения пассажиров. У нас благо были  нижние сидения. Родственники нас одарили ведром топленого масла, и пока плюхали вверх по течению, а шел пароход 6 дней, то питался, в основном  хлебом с маслом и кипятком. За эту поездку я вволю наелся топленого масла, и  оно мне осточертело. Долго  и смотреть даже на  топленое масло не мог. Но это 6 суток движения вверх по Волге надо было как-то коротать, читать может быть, и хотелось, но не было книги, это, во-первых, а во-вторых, было довольно темно, так что поднимался на верхнюю палубу и днями в основном находился там. Рядом со мной находилась миловидная девушка, едущая в Кинешму на учебу. Чувствую, что ей было приятно находиться со мной, да и я как-то немножко привязался к ней, и когда мы почти подъезжали к Горькому она стала со слезами упрашивать меня проводить ее до Кинешмы и погостить у нее. Я представил себе последствия такого поступка и не сделал этого шага. Были слезы. Это было  первое, но не глубокое  движение души, хотя расставаться было как-то тяжело. Всю свою жизнь тяжело переносил женские слезы. Подчас они заставляли меня изменять решения, прощать то, на что дулся. В общем, женские слезы глубоко проникали ко мне в душу, подчас травмировали и мне думалось, что я не имею права травмировать душу другого человека и когда видел чистые женские слезы, то несказанно переживал, но, тем не менее, до поры до времени ни чьи слезы  глубоко не затрагивали мое сердце. Оно до 23 лет не знало любви и до этого времени не одна из девушек не заставила его волноваться, но какие-то  подвижки чувствую начинаются. Отпуск или каникулы пролетели быстро и надо было готовиться к новой и ответственной для молодого специалиста работе в Чернухинском районе. Немного волновался, что меня ожидает, каковы условия и прочее.  Впереди новые условия жизни, новая производственная сфера, новые люди. Хотя теоретически был не плохо подготовлен, но каково будет на практике? Где буду жить? Как справлюсь с работой? И множество других вопросов, которые задает себе молодой 19 летний специалист, когда ему впереди предстоит огромное поле деятельности, когда многое зависит от тебя, от твоего умения приспосабливаться к новым  условиям жизни, от твоих возможностей применить на практике твои теоретические познания. Если ты молодой специалист, то помни, что ты получил только основу знаний и тебя впереди поджидают такие вопросы, на которые  нигде в  литературе нет ответов. Это не должно быть  неожиданностью. Каждый  из специалистов должен через это пройти. Это познается  опытом и дается лишь практикой. Наши новые условия – условия реформирования всей экономики страны в т.ч. и сельского хозяйства выдвигают такие вопросы, на которые нет ответов ни у кого.  Будучи уже в глубоко зрелом возрасте, находясь в командировке в Б.Болдине Нижегородской области, я как-то вечером в холле гостиницы разговорился с одним мужчиной, оказался он  фермером, возвращался с какого-то совещания из Горького. Я спросил о совещании, о его житие-бытие, и у него оказалось ворох вопросов, на которых у него не найдено решения, не дало ответа на эти вопросы и областное совещание.

Я совершенно ясно понял, что ему нужна квалифицированная помощь, иначе он пролетит в трубу. Я его удивил своими суждениями, критикой его подходов к  фермерской деятельности, ибо находился я в Б.Болдино с вопросами, далекими от сельского хозяйства.

Знакомился с состоянием развития фермерства в Княгининском районе.

Присутствовал на совещании журналистов области – призванных освещать развитие  фермерства в области и фермеров района. Беседовал со многими фермерами, выезжали к ним в хозяйство, и то, что увидел там мне очень напомнило освоение  целины во времена А.С.Хрущева. Тяжелый осадок в душе остался после ознакомления с их работой, жизнью и поэтому не удивительно, что ряд фермерских хозяйств и довольно много распадается. Ряд фермеров приобрели дома в деревнях и их бытовые условия на первых порах более или менее терпимы. Другие приобретали вагончики, клали там  печки и осваивали это жилье. Воды в вагончике и тепла не было. Это было в середине октября. На улице уже холод. Люди в вагончиках были в валенках, кругом грязь, в т.ч. и в вагончиках. Надо  полагать, что со временем с такими вагончиками, типа длинных цистерн. Люди расстались, но впечатления после посещения, остались тягостными. Чувствую, что экономику страны трясет, а пружин, уравновешивающих эту тряску, не найдено. Но они должны быть найдены.

К этому времени я работал  Председателем комитета по делам архивов областной администрации, где так же не мало было дел и проблем, за которые я лично отвечал и потому мое внимание было направлено на другие проблемы, которые расскажу, когда опишу предшествующий период моей жизни.

Фермеров тоже надо готовить. Фермерское движение в области, да  пожалуй и в стране, не получило достаточного развития, внимания, да и промышленность не готова удовлетворять  его запросы. Диспаритет  цен на сх-ую и  промышленную продукцию, грабительские условия выдачи ссуд, психология коллективизма и ориентация на более дешовую продукцию запада и многое другое  угнетает развитие  фермерства и получение отечественной сельскохозяйственной продукции. День ото дня мы убеждаемся в лучшем качестве нашей сельскохозпродукции. Нужен поворот политики, правительства, государственных органов, да и местных органов власти к устранению этих противоречий, которые не дают стимула  для успешного развития фермерства в нашей стране.

Итак, я готовлюсь в  неизведанный мною путь. Как говориться пакую чемоданы. Да и в самом деле набрался целый чемодан различных надобностей в новой, неизведанной жизни.

Я пускался в неизведанное путешествие. Заканчивался период юности, и наступала пора более зрелого отношения к жизни.

Работа в Чернухинском районе.

Итак, пакую чемодан. Навожу справки о районе. Узнаю, что  район по областным меркам ниже средних. Внутри района относительное разнообразие. Впоследствии узнаю, что после войны все хозяйства – экономически слабые не считая маленького  колхоза «Доброволец».

Ну, вот настал и день когда надо было ехать. Поехал на  арзамасском поезде. Надо было ехать до остановки «Чернуха», а  станция называлась мужским именем «Сережа». Видимо по имени небольшой речки  «Сережа», протекающей от станции  не далее чем в 300-500 м. Когда едешь по трассе  Горький-Арзамас, то, около села Криуша, пересекает речку Сережа, вот это и есть та речка, в честь которой названа станция. Мне нужно найти районный отдел земледелия. Туда у меня направление. На мои вопросы мне  отвечают: «Райзо находится в райисполкоме и, показывая рукой направление, показывают, где  есть райисполком, это двухэтажное деревянное здание, покрупнее  других домов. Наверху здания (2-х этажное) располагался райком  партии, внизу – райисполком. С  фанерным чемоданом в руке разыскиваю райзо. Вижу табличка  «Зав. Райзо – Мельников». (инициалы, как многих других уже не помню). Торкаюсь. Закрыто. Расспрашиваю прохожих по коридору – никто не знает когда он будет. Я просидел на чемодане в коридоре напротив кабинета несколько часов. Мимо меня проходили туда-сюда сотрудники райисполкома, посетители. Потом мимо меня  проходит в кожаном пальто среднего роста плотный человек – немножко  бледное лицо, походка размашистая, вразвалочку. Я как-то сразу предположил, что это хозяин учреждения. Он первый  раз прошел, скосив глаза, но не проронил ни слова, второй раз, проходя, он, остановился и спросил: «Вы кого ждете?» – «Мельникова», – ответил я и рассказал суть дела, он внимательно выслушал меня, и поручил одному из работников райзо найти и  вызвать в райисполком Мельникова. На самом деле так и оказалось, что это был хозяин учреждения – председатель райисполкома Алексей Павлович Шулаев-Черноволосый,  широкоплечий мужчина с властными  нотками в разговоре, уверенной манерой держаться. Действительно по телефону разыскали  Мельникова и  минут через 30 у него в кабинете у  нас шел разговор о моем будущем. Решили, что меня оставят в аппарате райзо с окладом 480 руб. Это была самая низкая ставка в аппарате. Поручили сотрудникам помочь мне устроиться на квартиру в частном доме. Нашли дом хозяева Болтуновы, которые согласились пустить меня жить с  определенной оплатой. Дом был 2-х комнатный. Большая кухня с печью и большая  передняя, в которой уже проживали квартиранты – муж с женой, откуда-то эвакуированные, и по каким-то причинам уехать не могли, и работал он в с. Чернуха шофером в автохозяйстве. В передней комнате была дощатая перегородка, за которой стояли две кровати, на одной из которых  размещался их сын – восьмиклассник Витя. Поставили и для меня солдатского типа кровать. Мы с Витей Сошлись характерами, и перед сном подолгу разговаривали, видимо мешая другим. Но шофер настолько уставал, что ему наш разговор не мешал. В общем, он претензий не имел.

На следующий день я пошел на работу. Аппарат отдела был  для райзо небольшим – 9 человек:  три  агронома, три зоотехника,  землеустроитель, техник-пчеловод и заведующий. В агрономической группе было три человека: главный агроном, старший агроном и младший агроном – по картофелю, овощам и травам Вот на эту должность меня и  определили. Так начиналась моя самостоятельная трудовая деятельность. На первых порах мне давали кабинетные поручения, присматривались и вот мне поручили написать в районную газету статью «хранение картофеля в буртах». В районе было мало специально построенных  картофелехранилищ, и колхозы вынуждены были хранить картофель на семена в буртах. Впоследствии, уже в шестидесятые годы с этим способом хранения картофеля  я встретился в Семеновском районе. Там широко  практиковали этот способ хранения. Правда, во второй половине шестидесятых, особенно в семидесятых в Семеновском районе  начали сроить наземные углубления в землю  типовые картофелехранилища, крупные – от 400 до 1000 тонн картофеля, с принудительной вентиляцией, с подачей вместе с воздухом в массу картофеля микроорганизмов (фунгисидов), угнетающих развитие болезнетворных бактерий. Но вернемся опять в пятидесятые, даже конец сороковых годов.

Долго мучился, прочитал немало литературы, побывал в лучших хозяйствах, порасспрашивал пожилых картофелеводов и наконец-то написал статью «Хранение картофеля в буртах». Надо было написать доступную для колхозников,  понятную им статью. Первый опыт  дался с трудом. Потом на совещании аппарата гл. агроном Поляков Ф. Похвалил статью, это меня немножко подбодрило. Вообще гл. агроном относился ко мне по отечески, иногда приглашал в баню  и учил париться. Потом в бане с парной я тоже стал находить  удовольствие, и сам иногда напрашивался в компанию. Замыкаться мне было не по душе, но и не одобрял беззаботность. Дружил с молодыми специалистами отдела. Был среди них Чесноков Гриша – зоотехник-пчеловод. Иногда он угощал медом, а однажды пригласил к себе, он провожал своего товарища, зоотехника райзо, в армию, а и я его знал. Среди приглашенных был только один я. На троих,  периодически подходил четвертый), был на кухне, а мы в передней комнате), мы одолели часа за четыре, – а дело было в воскресенье –т две бутылки водки вместе с медом. Тогда пили из стаканов. Наливали четверть  стакана меда, другую четверть – водки и выпивали, шло хорошо. Так мы и одолели две бутылки, но хорошо, то, что на следующий день ни грамма не болела голова. Наверное, молодость причина того, что такая смесь шла хорошо, и закусывать не хотелось. Впоследствии, спустя много лет, работая уже в Семенове, пробовал выпивать так приготовленную смесь спиртного со сладким, не шло, хотя тоже был относительно  молод – только что перевалило за тридцать два года. По прежнему женский вопрос  меня  не интересовал, хотя было мне девятнадцать годиков. Внешностью был видимо, не дурен и девушек моя  персона интересовала. Мне говорили об этом ребята. Ну просто не находилось такой, которая бы заставила заволноваться мое сердце. Ходил в кино. На различные концерты в местном Доме культуры. Спиртным так же не увлекался. Да  какое уж там увлекаться, когда зарплата была 480 руб., по тем временам это была мизерная оплата труда, надо было отдать за квартиру. Мне  становилось туго, приобрести разве что одну книгу в месяц, больше ничего не мог. Из дома мать тоже ничего помочь не  могла, да и обязан был помогать я, а не мне. В райцентре находилась чернухинская МТС (машинотракторная станция), где ставки специалистов были несколько выше, чем в  райзо. Главный агроном Власов Н.Ф. пригласил меня на должность участкового агронома со ставкой 640 рублей в месяц. Согласовав этот вопрос  с руководством райзо и директором МТС  Шашунькиным М.И. Они дали согласи. Ну а я уже практически  дал согласие. Поднабрался кое-какого опыта, особенно в работе с документами. Это была как бы начальная школа.

Опять приглашает меня гл. агроном Поляков  Ф. И дает задание подготовить проект решения  райисполкома «О ходе подготовки семян к весеннему севу в колхозах и совхозах района». Конечно, не мне надо было поручать готовить это решение, поскольку я не владел материалом, а надо было поручать  старшему агроному. В целом  он отвечал  за семеноводство района. Это сейчас так считаю, когда через мои руки прошли сотни решений по различным вопросам и различного уровня учреждений, организаций. Но тогда было задание и его надо было выполнять, а я не знал, как это делать, как готовить решения в частности райисполкома. Затратил уйму бумаги, много времени, а готовый документ никак не получался. Кстати это не так уж и просто. Потом для ориентира мне дали почитать принятые в прошлом по данному вопросу решения. Это составило какую-то канву. Но без  помощи Полякова решения у меня так и не  получилось. Немножко было досадно, но этому нигде не учили, и встречаться с решениями до этого времени не приходилось. В общем, на корзину изрядно  поработал. Вскоре меня пригласил к себе Мельников, что я  переведен на  работу в качестве участкового агронома чернухинской МТС. Новое место работы, но в той же системе. Здесь я начал знакомиться с новым коллективом. Гл. агроном был уже пожилым человеком. Власов Н.Ф. ( инициалы подробнее не помню). Среднего роста человек, с  большими залысинами, очки, вечно поднятые на лоб, добродушный  видавший виды человек. Был он человеком спокойного характера,  целыми днями сидевший с бумагами, да и не удивительно, надо было  спланировать работу  имевшейся в МТС техники. Директор  Шашунькин М.И. был замкнутым, но более требовательным человеком и он нередко «строгал» нас, специалистов МТС. Хорошо знал технику. Был он уравновешенным, неторопливым человеком выше среднего роста, постоянно стригшийся под «Котовского». Мне постоянно внушали, что я должен и чего не должен делать. Мой участок работы был определен Волчихинским  сельсоветом. Куда входили – центр С.Волчиха, затем д. Криуша, с. Рож.Майдан и Волмайдан и д. Малиновка. В каждом селе, деревне был свой колхоз, примерно от 1000 га пашни, до 2,2 тыс. га пашни. Самый крупный был Волчихинский колхоз.  У колхозов было двойное наименование по названию деревни, как это было  и до последнего времени и чьего-то имени: имени Буденного, им. Ворошилова, им. Сталина, им. Ленина» и других деятелей советской эпохи. Или, например Криушинский колхоз «Ударник» и т.д. Звучало это привычно и никто-то на это  не обращал внимания. Такой подход к наименованию колхозов был не только  в Чернухинском районе, и во всей горьковской области и куда  шире. Позднее я  бывал почти во всех районах области (по роду своих занятий) во многих других областях и республиках и  всюду одинаковый подход. Наименования колхозу давалось на общем собрании колхозников, чаще по рекомендации из района.

Я стал готовиться к переезду на новое местожительство, ибо все эти деревни располагались от райцентра в 10-20 км. Учитывая, что транспорт кроме попутных лошадей отсутствовал, то единственный вариант проживания – надо жить в одной из деревень участка. Иного не дано. Мне посоветовали жить в Волчихе – там был сельсовет и это было  наиболее крупное и наименее отдаленное от райцентра  село. В селе имелась неполно-средняя школа, клуб. Волчиха так  Волчиха. Пакую свои скромные  вещички в фанерный чемодан, и я готов в путь. До Волчихи  километров 10-12. Позвонили в сельсовет и попросили помочь подыскать мне квартиру. И вот в один из ближайших дней, на  бортовой машине «походке» меня подбрасывают до Волчихи. Подъезжаю  к сельсовету – первичный орган или низовой  орган советской власти. Новый пятиэтажный дом. Навстречу выходит бравый, еще  относительно молодой человек, не больше 30 лет, с явно военной  выправкой и действительно в войну он был офицером-летчиком и приветливо встречает меня. Вероятно Рогожин (такая фамилия председателя сельского совета) понял мое внутреннее состояние и доброжелательно меня встретил. Худощавый, высокого роста с вытянутым и строгими чертами лица, подхватил мой незамысловатый скарб и втащил в сельсовет. Поговорив  о том, о сем мы  определились с моим жильем. На постой меня  определили к Чистяковым (так уж предварительно определили) и рассыльная отвела меня к Чистяковым. Большинство домов в деревне начинают с прихожей, там же и кухня, там русская  печь и большая чистая  передняя с половиками на полу и перегороженная дощатой перегородкой, моя комната примерно кв.метров  8-10 – вполне достаточно для  малоопытного молодого человека. Хозяйке было лет 50, жила с ней и ее мать – старушка, за 70 лет, собачка Найда, вот и вся семья. Поставили мне железную односпальную кровать, стол  на  четырех длинных ножках без выдвижных  ящиков и  трубочек, керосиновую лампу (электричества на селе еще не было) и на окно горшок с цветами. Определились  с питанием. Питался вместе с хозяевами, стоимость которого входила в квартплату. Зарплату мне определили в 640 руб. плюс питание  несколько дешевле, чем в Чернухе и немного  полегчало. В сельсовете мне поставили незамысловатый стол, и это стало моим   центральным рабочим местом, хотя я больше находился  на  участке, но иногда надо было позвонить, куда-то должна приходить рабочая почта, где самому иногда надо было собраться с мыслями, сочинить какую-нибудь бумагу, разработать какие-то планы, готовиться к занятиям в кружках. В круг  моих обязанностей  входило: организация разработки производственно-финансовых планов колхозов участка, производственных бригад, организация и ведение  агроучебы, накопление и вывозка органических и минеральных удобрений, подготовка семян к  весеннему севу, контроль работы машинотракторного парка в этих хозяйствах, обеспечение качества всех полевых работ. В ряде колхозов как рождественский майдан, у которого был свой лес выделялись газогенераторные гусеничные тракторы, на которых по договору с МТС надо было заготавливать чурку  с определенными кондициями на топливо, и я обязан был обеспечить надлежащее качество чурки.

Работа на участке строилась по плану, который я  представлял в МТС и в сельсовет  в любой день знали, где нахожусь я и по какому вопросу. Главным рабочим местом была работа  на участке. Бывало утром уходил и вечером приходил на квартиру. Обедал где как придется. Тогда столовых в населенных пунктах не было. Надо иметь в виду, что  это  кончался 1948 г. и начинался 1949 г. Так что не до столовых еще было. Всюду чувствовались следы послевоенной разрухи, производственные постройки были плохими, коровники, конюшни стояли на подпорках,  крытые соломой, которую рано весной  раскрывали и отдавали скоту на корм, скот был тощий, малопродуктивный. Коровы давали не более 1000 кт. надоя в год, лошади тоже тощие. Часто весной их приходилось на веревках поднимать. Урожаи крайне низкие, который подчистую выгребался со складов  колхоза в госпоставки. Техника в МТС, а, следовательно, и в колхозах была старая, изношенная и ожидать хорошего качества работ, хотя мы и требовали, не приходилось. Оплата туда людей была  мизерная, народ жил и одевался плохо. Но люди жили надеждами на лучшее будущее. В с. Волчиха мы организовали  агроучебу, которую посещали механизаторы, бригадиры  полеводческих бригад. Занятия проходили в вечернее время  в помещении правления колхоза. Занятия вел я. Надо было к нм готовиться и излагать материал просто, доходчиво, интересно, а занятия посещали не менее 25 человек и вопросы задавались всякие, а не только  агротехнические, подчас ставящие меня в тупик. Но занятия будут  неинтересными, если ты не будешь находить ответы на поставленные вопросы. Может быть, ответы были не всегда самые правильные, но ответы были. Приходилось думать, размышлять. Я и сам мог задать не мало вопросов, но кому их задавать? Но по общей оценке занятия проходили интересно. Позднее райком партии  поручил мне, как молодому коммунисту вести кружок по «истории партии». Если в агрокружке  теоретически  я был подготовлен и в основном подготовка к занятиям заключалась в  разработке плана занятий, беглом  ознакомлении с более глубокой теорией вопроса, то подготовка к занятиям по «истории партии», требовала  изучения литературы, подготовку конспекта и плана изложения материала.  Слушателями кружка были коммунисты, и актив села, а это и мне надобно было основательно готовиться к занятиям. На это  затрачивалась уйма времени. Вопрос не в том, кто тебе поручил занятия, а в том, что люди затрачивают на это свое свободное время, а мужчине в деревне ох как нужно свободное время. Поскольку оплата труда была мизерной, каждый держал корову, чтобы иметь свое, а не покупное  (денег все равно не было) молоко, масло одного – двух телят, чтобы откормить и одного  в виде мяса продать толи на рынке, то ли  в селе и иметь возможность купить одежду, обувь, расплатиться с налогами, а  на питание, держали свиней, овец, кур, а это  требовало мужских рук. Конечно,   все это я хорошо знал и очень старался излагать материал интересно. Вот и здесь задавалось множество вопросов и отнюдь не только по «истории партии! И говорил или  отвечал на вопросы в силу своего  понимания. И это как-то привлекало людей на занятия. Да и им-то тоже нужно было  между собой общение. С занятий уходили в разговорах, как бы продолжая обсуждать изложенный материал или ответы на вопросы. Главное люди  были довольны занятиями, удовлетворены общением друг с другом. До райкома партии тоже  дошло, что Хрусталев интересно проводит занятия. А мне и самому было интересно. Я как бы пробовал себя,  становился мужчиной. Молодые учителя школы  пытались вовлечь меня в свой круг, то вместе пойти в кино, то приглашали на школьный вечер или групповую вечеринку, но мне было это не интересно. Нет, нет, я не был отшельником, но у меня не было свободного времени. Мои занятия мне были интересны. Да и никто из девушек или молодых  женщин, меня не интересовали, иногда они приходили ко мне на квартиру, беседовали  о разном, но меня это не затрагивало. Никого не хотел обидеть и был радушен

Я не спешил знакомиться поближе. Верил, надеялся, ждал. Да и вкус вначале был каким-то странным. Как и все обращал внимание на женские фигуры, женские ножки, необыкновенно интересовали глаза, то какое-то время обращал внимание на женские губы, то лоб, то брови, а в целом все это отходило как-то в сторону. Был как-то краткий миг, который серьезно меня взволновал.

Однажды  в Горьком я ехал на трамвае и вдруг меня как громом поразило – я  оцепенел. Предо мной стояла девушка в сером костюме с изумительной фигурой и  огромными серыми глазами. Меня поразили ее глаза – я впервые увидел, что такое  лучистые глаза – они источали лучи и как бы просвечивали тебя. Я оцепенел, а она тем временем прошла  к дверям и вышла на своей остановке. Не успел даже слова сказать, как говориться завязать разговор. Пришел в себя, когда уже трамвай поехал и набрал скорость и поздно было что либо предпринимать. Позднее сколько себя корил, находил для себя самые неприличные и критические слова, но исправить положение уже было нельзя. Из этого случая понял, что не такой уж я  неуязвимый, что мой герой еще впереди только не надо подталкивать себя к  дружбе с девушками. После этого у меня  в душе еще долго было томительно-тепло, состояние  ожидания чего-то светлого, радостного. Ну а я живу и работаю в Волчихе.

Мне уже 19 лет, идет двадцатый. Много времени уделяю подготовке к  кружковым занятиям. Все коммунисты изучали «Историю партии» и понятно, что там был раздел «Исторический и диалектический материализм», а в нем пресловутая 4-ая глава, параграф второй, особенно сложный для познания. Вот тут пришлось покорпеть. Надо было самому разобраться, а уж потом другим внятно рассказать. Вроде бы получилось. Время идет. Я обязан был бывать во всех пяти колхозах. Так рожмайданский колхоз был от Волчихи в 8-10 км. На таком же расстоянии был и малиновский колхоз и в неделю раз там надо было побывать. Люди меня уже знали. Как то раз в Рожмайдане знакомые пригласили меня на свадьбу. Дело было зимой Все приглашенные на свадьбу были в одной большой комнате. Закуска была овощная – соленая капуста. Огурцы, помидоры, мне налили целый стакан мутной жидкости. Пили только стаканами, рюмок не было. Поднес стакан  ко рту и чуть не вырвало –т такой был неприятный запах  самогона. Все таки стакан этот пришлось собраться и выпить. Много, много позднее народ научится готовить самогон чистый, мало в чем уступающий водке, а  другие делали «под коньяк». Мне рассказывал мой товарищ, Знаток спиртного, что он был в гостях и не смог отличить самогон от коньяка не по внешнему виду, не по вкусовым качествам. Я же больше никогда самогона не употреблял. Как осталось отвращение со дня свадьбы, так и осталось  оно на всю жизнь. Я не скажу, что не приходилось употреблять спиртное. Приходилось, но в умеренных дозах.  Однажды пришлось выпить не разведенный спирт. Оказывается его надо выпивать   умеючи. Как то раз из Чернухи делегация зимой поехал в Арзамас на грузовой автомашине, крытой брезентом. Дорогу передувало. Выполнив свои обязанности мы вечером возвращались в Чернуху. Дорогу местами замело и довольно часто всем приходилось слазить с машины и работать плечом, лопатой и так мы добирались до дому. С нами был директор Ломовского спиртзавода, это по пути на Арзамас. Он пригласил всех к нему домой «согреться». Все дружно  согласились. Сели за большой стол, хозяйка подала незамысловатую закуску, и налили по полстакана спиртного. Я думал, что это водка и выпил, как обычную водку, а не разведенный спирт, крепостью до 96 градусов. Оказывается, как потом мне сказали, его выпивают по другому. Я «хватил» эти  полстакана и чуть было не задохнулся. Надо  мной посмеялись, а потом стали объяснять что,  как и почему? Не разведенный спирт мне так же больше употреблять не приходилось.

Приближалась весна. Скоту скормили все соломенные крыши, местами начинался падеж скота от недокорма и, тем не менее, до весны было рукой подать. Завершалась агоручеба и учеба в системе политзанятий. Как-то раз на занятиях по политучебе увидел, что присутствует незнакомый мне человек невысокого роста, среднего телосложения, лет 35 с лукавой улыбкой. Я не стал обращать внимание на него, а начал занятия. В перерыв он подошел ко мне и представился. Это был зав. Отделом пропаганды и агитации райкома КПСС Коноплев Н.М.  впоследствии у нас установились с ним приятельские отношения «на равных». Он тепло отозвался о занятиях и тут же предложил мне работу в качестве  инструктора РК КПСС  отдела агитации пропаганды (Видимо это было обговорено с секретарями РК КПС). Я стал  решительно отказываться т.к. только осваивал новую для меня работу – участкового агронома и не хотелось менять место жительства и профессию . Он убедил меня, что мне молодому человеку в райцентре будет интереснее жить, будет выше зарплата – 890 руб. в месяц и другие прелести. Несмотря на мой отказ, он пообещал  в самом скором времени вызвать меня в райком КПСС для  беседы  с руководством.  Я не считал себя готовым к новой работе, хотя в мой адрес были сказаны  самые лестные слова и действительно  примерно через неделю меня вызвали в РК КПСС, но не в отдел пропаганды и агитации, а в сельхозотдел и представили секретарю райкома по сельскому хозяйству Васину В.М., который после небольшой беседы предложил мне работу в сельхозотделе райкома  инструктором. Дал мне для размышления, сдачи дел и оформления документов неделю. Ну что  оставалось мне делать? Упрямствовать, – бесполезно. Зашел к Николаю Михайловичу,. Он  выразил  сожаление, что не смог  убедить  руководство в моем переводе в его отдел, но высказал хорошие напутственные слова, высказал убеждение, что с новой должностью, безусловно, справлюсь,  хотя мне было в 1949 г. 20 лет, и обещал всякую  поддержку. Так меня сосватали на новую, незнакомую работу, но  материальные блага, плюс перспективы,  плюс давление сверху сыграли свою роль и вскоре вновь  возвратился в Чернуху. Руководство МТС  тоже  не могло отстоять меня.  В ту пору райком партии был всесильным. (среди слабых) Первым секретарем Райкома КПСС был  Смотрицкий, вторым Коровкин Б.В., бывший фронтовик с протезом на ноге, он отнесся ко мне тепло, как к младшему брату. Впоследствии мне не раз приходилось встречаться с ним на различных участках работы, и он эту  теплоту сохранил до конца моей и его работы. Это был смуглый,  с крупным лбом, среднего роста  мужчина, с хорошей манерой разговора. Он очень интересно читал лекции по  международному положению. Вообще эта лекция в пятидесятые – семидесятые годы была выигрышной. Народ на лекции валом валил, а если у тебя хорошая дикция и не плохое знание предмета выступления, то  ожидай массу вопросов, благодарность за выступление. В общем,  он умел  выступать и пользовался хорошей репутацией, а мне он покровительствовал. У меня, видимо, проявлялись какие-то задатки и мне льстило явное внимание руководства. Еще  бы, всего не больше одного года в партии, от роду нет еще и 20-ти, а я инструктор РК КПСС. Голова у меня не кружилась, ибо время было трудное, народ в деревне жил очень плохо и не до головокружения. Как-то раз аппарат райкома разослали по району для  организованного проведения подписки на государственный  заем. Муторное было это дело. Входишь в дом крестьянина и видишь голь и нищету, а ты должен убеждать людей подписаться на заём в размере условной месячной зарплаты, да при этом часть суммы внести наличными. Душа болит, но задание надо было выполнять. Такое положение было по всей стране. За  мной закрепили Ковакинский сельский Совет. Это не менее 20 км. От Чернухи. Транспорт в ту сторону ходил очень плохо. И вот Коровкин предложил подбросить меня до Коваксы. Ему  надобно  было  в ту сторону. Был ему благодарен за услугу. В дороге всякое  бывало. Как-то раз возвращался в Волчиху с какого-то совещания пешком. Дело было зимой и к вечеру. Дошел  до с. Мотовилова и осталось почти столько до  Волчихи. Пройдя по околице деревни, наметил себе ориентир и решил испрямить  дорогу. Вышел на скирду  соломы и дорога  закончилась. Возвращаться не захотелось, видел как в метрах двухстах от меня идет полукольцом  дорога и вижу, что  до исправления выхода на прямую не более 1 км. Уверенно пошел напрямую по нетронутому  снегу. Вечерело. Иду, иду и чувствую, что прошел уже много, а дороги нет, как и нет. Чувствую, что сбился с пути, но надо идти , забирая вправо и тогда можно будет выйти на дорогу. Опять забираю вправо, а дорога словно уходит от меня. Никакого беспокойства, а лишь легкая  усталость. Упрямо иду,  иду и лишь  часа через полтора вижу, выхожу  на какую-то деревню. Непонятно. Это не Волчиха, а что же ? Захожу в деревню, спрашиваю, что это за деревня… Мотовилово… Совсем непонятно. Я давно уже прошел Мотовилово, а теперь вновь  оно. Но теперь уже исправлять дорогу не стал, а пошел по наторенной дороге и примерно через час был в Волчихе. Изрядно устал, дошел затемно, но благополучно. Нередко приходилось пешком ходить из Волчихи в Чернуху или наоборот и отрезок пути Мотовилово – Волчиха врезался в память. Опять таки как-то возвращался  уже затемно из Чернухи в Волчиху. Прошел Мотовилово, начался небольшой подъем на Волчиху. Иду, иду, а в голове шурум-бурум – мысли витают в облаках. Случайно обернулся вправо и вижу. На меня неподвижно смотрят два горящих глаза, два уголька. Я иду прямо по дороге параллельно движутся и эти огоньки. До сих пор с таким явлением не встречался. Останавливаюсь я и они останавливаются и когда до меня дошло, что это волк, волосы на голове стали подниматься. Просто чувствуешь, как они упираются в шапку. На всякий случай стал продумывать самозащиту. И ничего придумать не могу. Нападения волков на людей в той округе никто не помнил, но на самом деле находиться в поле в соседстве с ним  явление крайне неприятное, что делать, если он начнет приближаться. Кричать вовсю мочь? Внимательно осматриваюсь дорогу и вдруг на обочине вижу  толстую палку. Это меня  обрадовало и немного успокоило. Я ее взял в руки и более уверенно пошел на подъемчик  на Волчиху. Постоянно  оглядывался на своего спутника, наблюдал за его движением. С его стороны никакой агрессивности не  наблюдалось. И когда до Волчихи оставалось 150-200 м. Он пошел прочь в сторону. Я облегченно вздохнул. После этого скучая в одиночку в вечернее время в дорогу не пускался. Уж очень неприятное самочувствие. Состояние легкой дрожи. Слабость в ногах и неуверенность в себе. Разные разности случались со мной по дороге, ибо  в основном исхожены они пешком. Так вот едем с Коровкиным на американском виллисе (послевоенные трофеи), ведем разговор о жизни и вдруг он меня спрашивает: «Леша, а у тебя девушка есть?», – я ответил, что нет. Он не преминул дать совет: «Ты Алеша не спеши. Парень ты видный и девчонками бог тебя не обидит. А ты не торопись. Вот когда найдете общую идейную основу, тогда  и знакомься поближе…». Какую такую  идейную основу… Я не понимал, но расспрашивать об этом не стал. В дороге часто завязываются разговоры даже с малознакомыми людьми.

Так не заметно подъехали к с. Ковакса – центру сельского Совета. Дороги были ухабистыми и пока добрались, потрясло изрядно. Меня в сс. ждал его председатель. Обговорили вопросы по совместной деятельности по проведению кампании по займу. Мы на каждый населенный пункт совета определяли рабочую группу. В Коваксе наиболее крупном и сложном для проведения займа создали группу, куда вошли председатель сельсовета, я и бригадир полеводческой бригады. Меня определили  на постой в один из домов, куда обычно они устраивали командированных из райцентра и где я пробыл не менее полутора недель. До сих пор удивляюсь, как нам удавалось убедить колхозников подписаться на заем. Давления допустить не могли на угрозах не выедешь. Люди наслышались всякого и тут действовали лишь убеждения, что государство без такой помощи не обойдется, что это не очень накладно для колхозников и другое. Мне как представителю райкома каждый вечер докладывали с других населенных пунктов о ходе подписки, а я каждый вечер докладывал в райком партии о положении с подпиской  по сельскому Совету, его населенным пунктам. Нас ободряли. С распространением займа (а потом выдавали облигации) мы шли по району впереди. Но на душе было противно. Видели  своими глазами всю убогость домашнего быта колхозников, а мы отрываем большой кусок  из его годового  бюджета. Мало кто знал, что по натуре я впечатлителен. Это я запрятывал и скрывал маской спокойствия. Время было такое и как не было больно старался путем убеждения конкретно в каждой семье добиться  согласия.  Сумма их согласия на заем заносилась в ведомость, колхозник расписывался за эту сумму и потом в течении года вносил эти деньги, иногда сразу при подписке  вносил определенную сумму наличными. Даже и тогда не все жили одинаково за счет труда в личном хозяйстве. Держа побольше скота во дворе, работая от зори до зори. Это хозяйство было более состоятельным, чем соседи, но таких было мало. Они имели свободную денежную наличность. Так жили деревня неодинаково, но время было очень трудное. Чтобы показать свою в прошлом  впечатлительность приведу лишь один  небольшой факт. В конце 1949 года или начале 1950 г.  в кинотеатрах шел фильм: «Суд чести». Говориться в нем об ученых. Видимо один ученый отдал (или продал) свою  теоретическую разработку на Запад и вот на  собрании ученых института  его за это проработали довольно усердно. Меня этот фильм потряс, и я с неделю ходил сам не свой. И все разбирался, в чем ученый прав, в чем не прав. Меня не трудно было обидеть, оскорбить. Но я подавлял в себе гнев и не показывал виду о своем взволнованном состоянии. Мне очень хотелось быть крепким, надежным мужчиной. Видимо это в какой-то мере удалось, и товарищи, девушки считали меня надежным товарищем. Таковым  остался на всю жизнь. Черты характера, безусловно, даны природой, но на их развитие или устранение влияет сам человек. Характер – явление совокупное. Это и природные данные, и воля  человека и его сознание. Я  вовсе  не думаю о научном определении характера, его развития, оно, наверное, уже давно дано, но я исхожу из жизненного опыта. Теория и жизненный опыт не одно и тоже. Это, пожалуй, каждый  образованный человек знает. И мне нет необходимости больше на этом останавливаться. Так вот проживаю и работаю в Коваксе.  Однажды вечером – звонок из райкома. Меня  вызывают на вечернее заседание бюро райкома КПСС. Зачем, для чего? Вопросы, вопросы… Можно было предположить  с отчетом о ходе… На мой вопрос по какому вопросу вызывают или отзывают? Мне ответили повестку дня узнаете на месте. Ну что ж на месте, так на месте.

К вечеру приезжаю в райцентр и иду в райком. Как обычно в дни заседания бюро в райкоме толпиться народ. Спрашиваем, друг друга, с каким вопросом вызвали. Время летнее и вызовы были по разным вопросам. Ждем, томимся. Дошла очередь до меня. Вхожу в кабинет  первого секретаря райкома. Там обычно проходили заседания бюро. Вхожу, оглядываюсь. Вроде все знакомые. Но нет. Почти рядом с первым секретарем сидит незнакомый худощавый человек. Любопытничаю, кто? – представитель обкома КПСС,  что то  в душе моей насторожилось. Первый оглашает вопрос. Вопрос о тов. Хрусталеве. У меня екнуло сердце. Что за мой вопрос?  Вмешивается представитель. Вы следите за прессой? Обратили внимание на курс ЦК КПСС. На кадровую политику в деревне. Я в ответ, что то мычу, но смутная догадка промелькнула в голове. Ну, думаю, влип со своим старанием. Но делать нечего. Слушаю. Вы молодой специалист сельского хозяйства и т.д. в этом роде. Мы хотели рекомендовать Вас на должность председателя Волчихинского колхоза. Внутри все восстает. Ну, куда меня молокососа в эту кашу. Возражаю, что у меня мал жизненный опыт, никакого опыта хозяйственного руководства и вообще я слишком молод для такой деятельности. Опять вмешивается представитель: Нас учит С.П.Киреев), первый секретарь обкома КПСС) – не бойтесь молодости, бойтесь старости. Верно, то оно верно, но если это касается не меня. А тут такое предложили, что согласиться не мог. Дают мне время минут 15-20 подумать. Выхожу  в приемную. Замкнутый, молчаливый. Спрашивают, ну что… чего?… Отмалчиваюсь, только махнул рукой. Брожу по приемной сам не свой. Отказаться. Живо представил себе последствия. Снова приглашают. Захожу мрачный. Снова вопрос. Ну что будем рекомендовать? Снова даю отрицательный ответ.  Мотивирую тем же, молодостью, мало опытностью. Никто не прислушивается к отчаянному крику моей души. Снова следует предложение идти в приемную и хорошенько подумать. Иду.  Хорошенько думаю. Неужели не понимают, что не по  плечу мне эта должность. Что ничего хорошо эта  затея не  даст. Но понимаю, формально они от меня не откажутся. Не отстают, тем более что в работе  бюро участвует представитель  обкома КПСС. Ну, ко хочет подставлять свою голову. Пусть  катится голова другого.

Опять говорю о том, что моих  плечь не хватит. Тут же подхватили мою промашку. Члены бюро будут тебя поддерживать, помогать. Иначе исключим из партии. Мысленно  я себе представил, что это такое. Для меня совершенно  неприемлемое. Пришлось соглашаться. Если  бы кто в этот момент меня спросил, о чем думаю, о моем самочувствии. Но это уже из области запретных тем. А на дворе уже темно. Устал.  Измотан. Скорее бы уйти из этого круга людей. Остаться наедине, Сколько  пережил в эти часы минуты Они проявили настойчивость,  озабоченность состоянием дел в Волчихе,  в районе. Так ли на самом деле? Мой отказ означал остаться без работы, без помощи, а у меня в кармане, наверное, и сотни в запасе. Сберкнижки тоже  не было. В случае отказа, на что буду жить и где буду жить? А может быть в чет-то они  правы. Мысли начинают перестраиваться. Утро вечера мудренее. Ухожу из райкома. Предварительно обговорив дальнейшее поведение и действия с секретарем РК КПСС по  сельскому хозяйству Васиным В.М. Настолько был взволнован и малоопытен в житейских вопросах, что даже не обговорил  и вопросы оплаты труда и только  спустя месяцы убедился насколько важен этот вопрос и для меня. На следующий день в кабинете  Васина мы обговорили с членом бюро РК КПСС, руководителем отделения КГБ по Чернухинскому району (ему поручили от имени РК КПСС рекомендовать общему собранию  колхозников Волчихи избрать меня председателем колхоза т.к. бывший председатель колхоза серьезно заболел и один из крупных колхозов района остался без руководителя). Титовым В.С. Он созвонился с правлением колхоза и обговорил дату и время проведения собрания, обговорил другие детали, и я стал оформляться с документами получил зарплату и подъемные. С одеждой у меня было плоховато. И в первую  очередь сшил френч (китель) с откладным воротником,  галифе,  фуражку со стоящим верхом, как у военных, но все матерчатое, в. ч. и козырек, купил  кожаные сапоги и таким образом экипировку готовил к новой деятельности. В то время большинство руководителей райкомов, райисполкомов  хозяйственников ходили в таких кителях. Первый секретарь Смотрицкий ходил в зеленом кителе, председатель  райисполкома Шулаев А.П. – в синем кителе. И я сшил себе китель и галифе из синего диагоналя. Уж  больно удобно. Рубашек и стирки не надобно, меняй только подворотнички. Их научился подшивать быстро. Немного успокоился и стал ждать (дня два –три) намеченного собрание ни с кем не встречался, т.к.  можно было не в свою пользу под настроение наговорить.

Назначенный день пришел, и мы с Титовым В.С. на райкомовском транспорте едем на собрание. Оно собиралось в местном клубе в бывшей церкви. Народу битком клуб – человек  на двести. Избирают президиум собрания, в т.ч. меня и Титова. В повестке дня отчет правления колхоза и выборы нового  правления в т.ч. и председателя правления колхоза. Старый председатель отчитался. Ответив на вопросы он с виду спокойный, сел на свое место в президиуме. После выступления колхозников слово взял Титов В.С. охарактеризовав положение дел в колхозе он внес предложение об освобождении от обязанностей старого председателя и рекомендовал меня на эту должность. Как мне хотелось, чтобы не избрали меня, конечно, если не избрали бы это затронуло бы мое самолюбие, а оно иногда бывает не к месту. Но до сих пор уверен, что это было ошибка райкома, что в сложных условиях юнца  рекомендовали на этот пост. Я просто еще не был подготовлен к этой роли. Но  идет собрание, голосовали за меня, но к моему изумлению  против никто не голосовал.

Потом слово дали мне. Я, как принято, поблагодарил за доверие и обещал  честность в работе и самоотверженный труд. Отдать делу всего себя. Но позднее понял, что я лишь  частица коллектива  более чем в 300-400 человек. Надо  чтобы и члены коллектива трудились достойно, но для этого  минимум нужна соответствующая  оплата труда, которая бы стимулировала труд, а вот этого главного  тогда и в помине не было.

Определили меня жить на частную квартиру. Оплату труда установили в трудоднях, на что я скачала, не обратил внимания. Но потом понял роковую ошибку. Если колхозники жили за счет приусадебного хозяйства и индивидуального скота, то я ничем этим заниматься не мог и не имел дополнительных доходов и в материальном отношении оказался в сложном положении. У меня не было ни картошки, ни капусты, ни масла, ни молока. Да ничего личного у  меня не было, да и в колхозе  ничего этого не было. Картошка и капуста была еще на полях и урожай еще не созрел. В кассе  колхозной  денег не было ни копейки. Старый председатель сдал мне по акту  печать, ввел в курс дела  и на этом мы расстались.

Начал с того, что  собрал расширенное заседание правления колхоза и обсудили вопросы, что и как делать. На носу была уборочная, а  колхозная техника к работе не готова. Колхозная кузница стояла из-за отсутствия угля. Да много чего было не в порядке, запущено. Ознакомился  работой фермы. Решили посылать людейи лошадей  на заработки.  Отобрали человек 5 ездовых и послали в  Сосновский р-н на подвозку заготовленного угля. Себе привезли уголь  и заработали немного денег. Знакомился с людьми, текущими делами. Правление колхоза состояло человек из девяти – бригадиров и опытных колхозников. Раза два, а то и три в месяц мы собирались на заседание правления.  Утром я давал наряд бригадирам. Какие работы должны быть первоочередными, куда направлять людей на работу. А уж бригадиры ходили по домам и говорили, кому куда идти и на какую работу. Людей было много, но на работу выходило мало. Как влиять на дисциплину труда. Кому-то пообещаешь выделить подводу, кому-то даешь немного соломы, приходилось как-то выкручиваться. Вот здесь-то опыт работы, жизни очень и очень мог пригодиться, а у меня с этим делом было на нуле. Потихонечку, понемногу стал его набираться. Приближалась уборочная. Колхоз был по тем временам довольно крупным 2,4-2,5 тыс. га. Пашни,  ферма крупного рогатого скота, овцеферма, конеферма. Лошадь в те времена – основная тягловая сила, автомашин не было ни одной. Для более  оперативной работы и передвижения мне  выделили лошадь с седлом, и бывало днями не вылезал из седла.  Надо было помимо  отчетов бригадиров самому увидеть состояние дел. С кем-то встретиться, обговорить, посоветоваться, а сделать это мог только в поле, на ферме. Разработали планы  уборки урожая, сдачи хлеба государству и другие мероприятия. Как говориться гладко было на бумаге, да забыли про овраги. Погода внесла свои коррективы в наши планы, при чем существенные. МТС, несмотря не договор с колхозом почти, что не помогала в уборке зерновых и потому пришлось рассчитывать только  на свои силы, на ручную уборку. Наступила пора уборки урожая зерновых, но заладили дожди. Это конец июля – август 1949 г. В шесть утра мне надо было идти на разнарядку. Я просыпался часа в четыре  и с болью в сердце видел, что на улице пасмурно, идет дождь и все мои планы летели кувырком. И так почти  каждый день и когда был погожий день, то упрашивали  людей, особенно косцов, женщин с серпами, на подборку скошенного и увязки в снопы выйти как можно больше. Вот тут-то сказывалось умение бригадиров, звеньевых  убеждать людей как можно быстрее убрать урожай и быть более сдержанными в оплате труда. Тогда существовал жесткий порядок пока не рассчитаешься с государством (т.е. не выполнишь план госпоставок, натуроплаты за работы МТС, ты не имеешь права выдавать зерно на трудодни, и потому  они часто назывались пустыми палочками, ибо зерна в складах после выполнения госпоставок, не оставалось ничего, а некоторым приходилось сдавать  и часть семфонда. Как в этих условиях  сделать так, чтобы люди без принуждения, без нажима дружно выходили на работу. Ответа не находилось. Колхозники тоже хорошо понимали необходимость уборки выращенного, и тут заладили  дожди. Особенно тяжело руководителю. Сердце кровью обливается. Время идет, урожай остается на корню, урожай начинает осыпаться и рушатся надежды хоть на какую-то оплату труда. Чтобы это хорошо освоить, это надо пережить. Мне еще двадцать лет. Мне бы сходить в кино, почитать интересную книгу, да просто побывать в обществе молодых людей, да уж куда там такие мысли в голову не приходят. Ты руководитель, твоя голова полна радужных намерений. Но ничего не получается. От бессилия в голову лезут разные мысли. Погода немного налаживается. С мольбою обращаюсь к директору МТС, главному агроному выделить на время комбайн, чтобы помочь в уборке урожая. Был услышан. Присылают старенький комбайн «Сталинец-:». Его обычно  тянул гусеничный трактор. Но пошел … пошел, родимый. Рожь в основном была убрана, а яровые культуры  он убрал без особого напряжения. Немного помычал, немного вздохнул, но урожай убирается уже  не тот, который выращен. Он частично осыпался.

Как-то однажды райком объявил ударный субботник по продаже хлеба (зерна) государству. Члены бюро райкома разъезжаются по колхозам, видимо с целью организованного проведения субботника  мобилизовали на вывозку хлеба автотранспорт. Уполномоченным ко мне приезжает председатель райисполкома А.П.Шулаев к которому я очень хорошо относился. Дали на этот день бортовую автомашину. Организовали бригаду мужчин, часть из них провеявало зерно, другие затаривали и взвешивали его, третьи носили до автомашины мешки, а там его  принимали и укладывали, таскал мешки и я вместе с  Шулаевым. Я то вроде раньше к этому был привычным, а тут отвык, а как Алексей Павлович? Он сам проявил инициативу и только тихонько покряхтывал, когда на него взваливали мешок. Они были  крупными и весили около 60 кг. В  этот день нам досталось. С нами работали колхозники и отдыхать или уходить в сторону нельзя было. Мужики таскали мешки с завидной легкостью. Подобрался крепкий состав, но и мы с Алексеем Павловичем не подкачали. В этот день по тем временам много вывезли хлеба. Конечно, лучше бы его оставить, а не вывозить. Но такое не укладывалось в уме. В общем, и мы изрядно физически поработали и устали. К вечеру я поблагодарил мужиков за дружный труд. Зашел в магазин и купил бутылку водки. В этот день мы были  без обеда.

С Алексеем Павловичем зашли ко мне и не торопясь ее употребили. Закуска была что ни на есть огородная. Усталость, плюс не малая доза спиртного повлияли на мое состояние, язык развязался. Высказал свою досаду на бюро райкома. На котором он тоже присутствовал. И когда он узнал, что мне только 20 лет, что я моложе его сына он страшно удивился. «А сколько Вашему сыну?», – спрашиваю – «Двадцать три…». М…да. Он обещал мне любую поддержку. Не зря говорят, что благими намерениями дорога  в ад вымощена. Ну а чем особенным мог он помочь? Например, в укреплении дисциплины труда. У него в руках, да и у меня тоже, не было материальных стимулов. Для меня становилось ясным, что этот вопрос  надо решать по всей стране. Трудно было помочь и в укреплении материально-технической базы колхоза, ибо техника находилась в руках МТС, кроме конных сеялок, жнеек, веялок ничего не было  и т.п. Высказал ему свои мысли , он к ним отнесся одобрительно и только. И, тем не менее, наш совместный труд в качестве грузчиков, беседа по душам в дальнейшем сблизили нас и это было уже  плюсом в работе, в настроении, ибо было кому высказать накопившееся,  поговорить по душам. Искать решение вопроса, но как говорят китайцы, трудно искать черную кошку в темной комнате и особенно если ее там нет. Решения вопроса  на данный момент не было. Уже  во второй половине  шестидесятых годов (1967 г.) находился около месяца в краснодарском крае и я увидел, что значат крепкие колхозы. Зажиточные колхозники, высокие урожаи, когда  пшеница действительно стоит стеной (есть  фотографии) и там высокая оплата труда  и высокоприоизводительный и качественный труд. Когда колхозы имели свои розарии, свои зоопарки, футбольные команды, свои рестораны, фирменные блюда в них. Например, в Тимашевском районе  видели казачий праздник – местный праздник. Видели по настоящему  Дома культуры, а не названию. Больше такого уровня развития сельского хозяйства, такого высокого благосостояния в целом по краю больше нигде не видел, а наш Чернухинский район, Горьковская область таких урожаев не видывал. Стали появляться в  шестидесятых годах  отдельные колхозы и в нашей области, как, например  колхоз им. «Куйбышева», «Красный Маяк», «Им.Емельянова» в Городецком районе, «Гигант» в Шатковском, «Верный путь» в Семеновском, «Прожектор» в Уренском, «Искра» в Богородском  и другие, но это добротные колхозы, где во главе колхозов оказались опытные руководители, стоявшие у руля не менее десятка лет, опытные хозяйственники. Да и к этому времени изменилась политика государства, политика экономического укрепления колхозов и совхозов, а пока на дворе  была осень 1950 г. со всеми сложностями в развитии экономики страны и низкого материального благосостояния в целом населения страны. И надо было жить и работать в тех условиях –  неимоверно трудных . Когда урожай составляли в 7 цга. Надои молока не больше 1000 л. На фуражную корову (такая условная единица измерения).

Я видимо должен вернуться к мысли о футбольной команде колхоза. Мы задали вопрос «На сколько рентабельна  футбольная команда для колхоза». Не  рентабельно – ответили нам. Тогда зачем же нужна эта команда? «Для того, чтобы молодые люди не уходили из колхоза. Они имеют семьи и все они находятся на территории колхоза и мы совершенно не испытываем нужды в рабочей силе». Там мы увидели поля действительно высокой культуры  земледелия. Все обработано ровно, без  каких либо «балалаек» – огрехов. Земли там – черноземные. В шутку  поговаривали: «в эту землю воткни оглоблю, вырастет тарантас». А восемь, десять лет тому назад и там, видимо дела были не сладкими. Но там большую роль, говорят, сыграл Золотухин – бывший первый секретарь краснодарского обкома КПСС. У которого были хорошие отношения с Н.С.Хрущевым. Но это увидел и узнал  значительно позднее, когда я учился в ВПШ при ЦК КПСС – эта своеобразная, элитная школа, где по мысли должны были готовиться руководящие партийно-советские кадры. Так оно и было на самом деле. Кстати Золотухин кончал эту самую ВПШ (Высшая партийная школа на базе высшего образования и  определенного опыта руководящей партийной или советской работы).

Краснодарский край на всю жизнь запал мне в душу (но об этом по порядку, немного позднее).

Много думал, как помочь людям в их трудной жизни, но, увы…, когда в колхозной кассе нет денег, когда скот нечем кормить, когда зерносклады пустые и еле-еле хватает семян, когда тебе устанавливают не только план сдачи хлеба государству, но и устанавливают план сева по культурам в га. Ибо у тебя связана не только инициатива, но ты лишен самостоятельности колхоз как форма организации сельхозпредприятий при тех условиях, становился тормозом отсутствие надлежащего порядка, средств, его зависимость  от технической базы МТС говорило о том, что сельское хозяйство требует перемен. Надо было обеспечить свободу крестьянства, а для этого надо было вносить изменения в устав колхозов, за произведенный труд независимо от урожая обеспечить оплату труда, т.е. сделать оплату труда гарантированной, т.е. на затраченный труд обеспечить не зависимо от выпавших дождей или засухи определенный уровень оплаты труда. А некоторые слабые колхозы требовали изменения самой формы организации производства (такие мысли приходили в голову после мучительных раздумий о дальнейшей судьбе  колхозного крестьянства ибо другие формы воздействия на экономические   слабые  колхозы, а их было чуть ли не половина колхозов области, не давали ожидаемого результата). Укрупнения колхозов сильных с экономически слабыми истощали нередко и экономически сильные колхозы, они в силу своей величины и разбросанности  становились неуправляемыми и уже значительно позднее в  восьмидесятые – девяностые годы они вновь разукрупнялись и т.д. т.е. уже в пятидесятые годы было ясно, что сельское хозяйство требует  дотаций со стороны государства, требует многих изменений, в т.ч. изменения отношения к крестьянству со стороны руководящих органов страны. Ну, это проблемы глобальные, а  мне надо было решать вопросы местного значения. Надо было готовить животноводческие помещения к зиме. Завершать уборку, хоть что-то, но выделить на оплату труда колхозников, завершать  осенний сев и другое. В то время большинство животноводческих  помещений были деревянными  и они требовали значительного ремонта к зиме. Сумели создать ремонтную бригаду из 7-8 человек, найти строительные материалы. Не так-то просто если в колхозе леса нет. Ну а о чем думал молодой председатель на досуге, если он выдавался? Мне становилось ясно, что длительное пребывание в этой должности для меня невозможно по двум причинам: это, во-первых: я быстро изношусь и скоро сойду со сцены, ибо слишком близко воспринимаю происходящее и мои мысли не совпадали с возможностями, и, во-вторых, чтобы как-то по человечески жить надо обзаводиться семьей, ибо мне физически не на что было существовать, ибо у меня не было приусадебного участка и не было никакого скота и др. Но семьей-то я как раз и не собирался обзаводиться. У меня стала появляться мысль уйти с этой должности на учебу в  сельхозинститут. А до этого мечтал, чтобы люди в колхозе стали прилично одеваться и питаться. Мне хотелось прийти однажды на заседание правления колхоза и увидеть членов правления одетых в приличные костюмы с галстуком, аккуратно причесанных стриженных. Но не дождался этого дня.  Мысль о возможном уходе не давала спокойно работать, перспектива становилась все заманчивее и заманчивее. Но как-то уж случилось, что эта идея для меня становилась реальной. Как-то эту идею высказал на встрече с представителем райисполкома  Шулаевым А.П. Он ничего не ответил, а только хитро посмотрел мне в глаза. Понял, что при определенных обстоятельствах он поддержит меня, стал обрабатывать уполномоченного КГБ по Чернухинскому району В.С.Титова. Тот стал склонять меня к мысли, что учиться надо заочно, как это делал он. Он учился заочно в пединституте. Для меня такой вариант был не приемлем. Но при всякой встрече с ним свои мысли развивал дальше,  опираясь на факты моего жития. От него, как мне стало известно, многое зависело, т.к. он рекомендовал  меня собранию и видимо райком партии сделал его шефом  колхоза и мне очень важна была его поддержка. Заходил и в райком со своими мыслями. Конечно, такому  гостю райком не радовался, но постепенно доказывал первому секретарю  Смотрицкому, что он пошел на поводу у представителя обкома партии. Видимо у Шулаева А.П. не раз был разговор с секретарями райкома обо мне. Резкости в разговоре уже не было, но и не было сказано «да». Случаев не мало бывало всяких. Как-то однажды приходит повестка из военкомата, что через  7 дней я должен явиться в военкомат и должен призываться в  армию, ибо до этого в армии не служил. Сообщил об этом в райком. Мне «намылили» голову, заодно  военкому и больше вопрос об армии не стоял. Дня на 2 ушел от дел и мне эти два дня показались раем. А время  неуклонно  приближалось к зиме, к отчетно-выборной кампании в колхозах. Вновь активно стал убеждать Титова о моей замене, т.к. мне стало известно на отчетно-выборном собрании в Волчихе представителем райкома запланирован Титов В.С.  «Ну вот», – говорил сам себе, – от тебя зависит, где тебе быть после собрания. Мои выходы в райком, доказательства уже никого не интересовали. По неопределенности, которая наполняла коридоры райкома становилось ясным: что-то происходит. А что? И вдруг где-то, просочилось снимают с поста первого секретаря райкома. Вроде бы  передо мной раскрываются двери и нельзя ошибаться в движениях, шагах. Изредка стал заходить ко второму секретарю Б.В.Коровкину. Вроде бы какое-то  дипломатическое понимание, но еще никто не может сказать «да». «Нет» – пожалуйста, но лед уже неустойчив и смутная догадка, что он может тронуться но не  пережимать. Прошу принять меня председателя райисполкома. Мне понравился его взгляд, его рассуждения. По сути, выражена поддержка. Это уже многое значит. Ура! Я воодушевлен  и небо не кажется с овчинку, как оно мне казалось в смутное время дождей в уборочный период. Но в то же время понимал, что никто не сказал мне  «да» и любые, не предвиденные обстоятельства могут  все круто  изменить. И, прежде всего  кадровый вопрос. Кем заменить, кто  согласится и т.д. Словом  для надежд время еще не пришло. Но и не угасло. Мне пришла идея рекомендовать на свое место Егорова П.И., бывшего председателя Волчихинского сельсовета, его выдвинули на повышение – директором Заготконторы Чернухинского райпотребсоюза. Это была среднего роста, кряжистая фигура с властным характером, крупным ртом, полными губами, грубоватыми чертами лица, чем-то отдаленно напоминавшим В.П. Чкалова. Это был физически сильный человек, умевший подчинять своей воле других. Не плохо знал сельское хозяйство Волчихинский народ его знал. Но его работа в о заготконторе чем-то не устраивала. Его знал относительно давно. Он работал здесь председателем сельсовета в пору, когда я здесь занимался агрономической работой. Мы с ним бывали в других населенных пунктах совета и у нас были хорошие отношения. Как-то при встрече с ним в райцентре в осторожной форме рассказал, что я ставлю в верхах вопрос о моем освобождении, у него загорелись глаза и добавил «А что, я бы, пожалуй, пошел» и все…, разговор дальше не двигался, не было оснований, но слово вылетело… Оно не воробей. Этот  довод в дальнейшем мне очень пригодился. И вот на середину февраля назначается отчетно-выборное собрание  колхоза. Со мной ничего не ясно. Но почему отчетно-выборное. Согласно уставу колхозов  отчетно и отчетно-выборные собрания проходили через 2 года и наступало время отчетно-выборного собрания. Не увязанная с личностью председателя. Просто наступал срок. Готовлю доклад, обсуждаем его на заседании правления колхоза, ревизионная комиссия провела ревизию всей деятельности правления и его председателя. Окончательно узнаю, что на собрании представителем райкома будет В.С. Титов. Немного успокаиваюсь. Используя  любой повод встречаюсь с ним и пытаясь  обговорить наболевший вопрос. Принимаю на организм неимоверные психологические нагрузки. Организм крепкий, ему уже 21 год и никаких срывов. Не говорю о том, что провел не одну бессонную ночь, были и  минуты отчаяния. Отчетливо вижу судно лопастями работает, но оно не двигается. Все в холостую  Так и со мной Видимо время, таких как я еще не пришло.  Настал и день собрания. Опять таки клуб битком набит. О том, что я хочу поднять вопрос об освобождении с должности неведомо как, но в народ просочился. Я встретил Титова В.С. и вошли в зал клуба. Открываю собрание избираем президиум собрания. При встрече с Титовым решительно поставил вопрос о моем освобождении с должности, что я буду ставить вопрос об этом. Он  надолго задумался…»Ну а ты с секретарями райкома и, прежде всего с первым  вопрос обсуждал?». Рассказал ему о беседах в райкоме, райисполкоме, опять развил свои доводы. Опять он задумался. Понимаю его. Он уже не говорит «нет» и вдруг…. «Ну хорошо, а кого рекомендовать  вместо тебя?» Чувствую, что вопрос организационно не проработан, не подготовлен, но настал тот момент, где я должен быть и хладнокровным и решительно настойчивым, т.к. более подходящего момента мне больше не представиться. Вижу мысли качаются и еще усилия и они склоняться в одну сторону. Сам себя  подогреваю… Действуй, убеждай! Уже избран президиум. А вопрос обо мне еще не решен. И опять следуют вопросы уже в президиуме. Укоры самому себе: «Слабо работаешь, медленно соображаешь». Начинаю спешить. Надо было немного задержаться с началом собрания. Но ведь народ собрался и уже терпение кончалось,  собрание обращалось ко мне об открытии  собрания. Уговариваю Титова пока идет собрание, пока я докладываю  позвонить Егорову, рассказать ему о цели разговора и послать  за ним транспорт. Зная решительный характер Егорова, о его возможном  отношении к предложению, высказал мнение, что он приедет на  собрание, тем более если за ним поедет сам Титов. Титову это предложение на очень понравилось, но он согласился. Во  мне растет убеждение, что моя просьба будет удовлетворена. Становлюсь более убедительным и лучше  удается аргументировать свои предложения и выводы. Не так все просто, иду по лезвию ножа. Надо еще народ убедить в неизбежности своей просьбы.  Высказываю Титову свое мнение, что просьбу свою об освобождении  выскажу лишь в заключении доклада, когда прибудет Егоров, и чтобы не смять обсуждение моего доклада. Он согласился. После телефонного разговора с Егоровым он уехал. На мою долю тяжкое испытание – приедет , не приедет? Говорю сам себе: «Терпи друг. Не отвлекайся, не позволяй себе раскиснуть или быть нетерпеливым» Видимо этот день научил меня многому, впоследствии  нетерпение и скрепя зубы терпеть и незаслуженные обиды (а они были и ниже об  этом расскажу) и ждать приговора судьбы, в общем, быть достойным человека с хорошей  волей и умения добиваться своей цели. В жизни это очень важно. Ибо по дороге жизни  нередко возникали препятствия, на преодоление которых  мобилизовал всю его себя.

Доложил собранию о результатах  работы, ответил на вопросы. Заслушали председателя ревкомиссии об итогах  ревизии за отчетный период. Начались выступления. Кто бывал на колхозных собраниях в пятидесятые годы знает  как они идут. Друг друга перебивают, хотят разом все высказаться, а председательствующий увещевает: «Ну не все вместе., а давайте выступать по одному». Но мало кто прислушивается. Собрание активно, собрание бурлит. Все хотят лучшей жизни, лучшей оплаты труда, но никто не знает как это сделать. В т.ч. и я. Веду собрание, а сам все поглядываю на дверь». Когда же покажутся в дверях ожидаемые лица. По моими прикидкам нужно было не более 1,5 часов для их прибытия, а прошло уже более 2-х часов и во время выступления одного из колхозников вижу: ну, слава богу. Они приехали вместе. Радость тепло прошлась по груди. Голос стал тверже, манеры, жестикуляция более уверенные, они сели в одном из рядов. Титов подходит ко мне, уходим из президиума. Обсуждаем ситуацию и вновь выдвигаю предложение, что я свое заявление сделаю после завершения выступлений, после оценки работы правления колхоза. Он согласился. Жду когда выступят все. Здесь надо давать выговориться, иначе неудовлетворенность собранием и когда начнут выкрикивать «заканчивайте собрание.» Тогда можно вносить вопрос и ставить на голосование прекращения выступлений. Эта технология  собраний сохранилась и в шестидесятые и семидесятые годы. Ставится вопрос о прекращении прений, утверждается акт ревизионной комиссии и слово представляется для заключения мне. Благодарю колхозников за терпение, проявленное ко мне, благодарю актив за поддержку и помощь в работе, высказываю свои мысли о недалеком будущем колхоза и высказываю свою просьбу, об освобождении с должности (сразу взрыв шума, непонимание, досаду,  некоторые злые. Призываю к спокойствию, выкладываю  обоснованные и продуманные аргументы и представляю слово Титову. Все происходящее он понимает, понимает и свою ответственность за происходящее и убедительно поддерживает меня, признает  свою неправоту и райкома когда  меня рекомендовали на пост председателя, но жизнь это не прямая проторенная дорога, в  ней есть  и не видимые изгибы и ухабы, потому он поддерживает мою просьбу и вносит предложение об избрании председателем  колхоза П.И. Егорова. Маленький шок. Успокаиваются, другие наоборот разговариваются. В конце концов, выступаю с попыткой  убедить людей в моей правоте, чувствую, что многих убедил, но перевес пока не на моей стороне. Ищу глазами колхозников  кого убедил и представляю им слово. Потихоньку собрание раскачал и слышу возглас: «А кого председателем выберем?». Представляю слово снова Титову. Он вновь  признает  убедительными мои мотивы, призывает поддержать мою просьбу и вторично  выдвигает предложение об избрании председателем П.И. Егорова, характеризует его.  В зале Тишина. Переваривается. Теперь на трибуну приглашается Егоров. В зале настороженность. Еще бы. Он благодарит за предложенный ему  пост, высказывает заверения, что он приложит все силы и знания, чтобы оправдать их доверие, но забегая вперед скажу, что у него тоже что-то не получилось, хотя его  кандидатура мне казалась наилучшей из возможного.

Наконец-то ставлю вопрос на голосование о моем  освобождении. Освобождают. Ставлю вопрос об  избрании председателем Егорова. Избрали. Облегченно вздохнул. Теперь можно без изнуряющих  мыслей поспать.

На следующий день сдаю Егорову дела и, прежде всего печать – символ власти и в те времена председатель печать никому не доверял, а носил всегда с собой или хранил в металлическом ящичке. Знаю, так в колхозах, например, делали все мои коллеги Чернухинского района. После завершения собрания организовал обед   для членов правления, бригадиров. Там еще раз поблагодарил за совместную работу и пожелал им успехов в дальнейшей работе. На этом закончился кратковременный период моей работы в должности председателя Волчихинского колхоза. Моя  дальнейшая судьба, ход развития  общества,  подтвердили правильность моих мыслей  о будущем  сельского хозяйства, крестьянства, страны, которые у меня назрели в Волчихинский период моей жизни, а так же подтвердила правильность моих выводов и решения о дальнейшей учебе, а что касается связей с крестьянством, сельским хозяйством, это осталось во мне до конца жизни, независимо от того, в какой должности находился. Если тебя волнуют вопросы сельского хозяйства, то это, как мне кажется, пожизненно и это не забыть, не уйти  от этого. В дальнейшем мне пришлось работать на разных  должностях, но сельское хозяйство всегда интересовало. Придя домой ощутил, что мне не чем занять себя. Вспомнил, что учитель школы как-то предлагал мне почитать «Граф Монте-Кристо». Тогда отказался, некогда было читать, а  теперь пошел и сам попросил книгу. Это двухтомник, примерно около тысячи  страниц. Мне надо было отвлечься  от неприятных для меня мыслей. Все-таки насколько сложен человек. Долгое время выстраивал свою логику, свои доводы о необходимости завершения председательской работы и  дальнейшей учебе. Уж начал  грезить учебной, а вот тебе и на.  Удовлетворили  мою просьбу. Освободили. А у меня внутри какой-то протест, что может быть  не надо было быть таким настойчивым в своей просьбе. Что я в чем-то не прав, раз согласились с моей  просьбой об освобождении с должности. В общем, началось самоедство и от этих навязчивых  мыслей. Надо было уходить. Можно было уйти от этих мыслей, но один никогда не унывал, и не испытывал потребности выжить, а можно было почитать увлекательную книгу. Это обычно уводило  меня от реального. Читать я вообще  любил еще в детстве и до сих пор  мне  нравиться читать  исторические книги, про странствия и путешествия, а в последнее время писатели пишут мало, видимо пока еще не  нашлись темы для книг, а торгуют, в основном, детективами и это чтиво в сегодняшние дни тоже читаю. В общем, пошел за книгой. Постучал, Вошел. От приглашения пройти в  переднюю комнату отказался, т.к. на столе непременно оказалось бы спиртное, но я его категорически не хотел. Напомнил о его обещании и цели визита. Оказывается он эту книгу кому-то уже обещал, но на 2 дня книгу мне даст. Поблагодарил, взял оба тома и тотчас ушел. Пришел домой, пролистал оба тома и принялся читать. Ночь читал, читал и день, даже  ел не отрываясь от чтения. Следующую ночь тоже читал. Не спал уже две ночи ни грамма, а закончил читать только первый том, на второй день тоже читал не вылезая из-за стола, разве что по естественным надобностям. Наступила третья ночь. Все читаю и около 4-х утра я вдруг потерял ориентир, где я, что делаю? Настолько ушел в мир представлений что совершенно перестал понимать реальный мир, откинулся на стуле и стал обозревать. Ага, я сижу за столом, передо мной книга. На подоконнике цветы, рядом керосиновая лампа. Ах, вон оно что… Я дома, я свободен от дел, я читаю. Потеря ориентира говорила мне о том, что переутомился. Но мне хотелось дочитать книгу, узнать чем все завершится. Тем более оставалось дочитать немного… Примерно чрез час чтения я снова потерял ориентиры реального и был поглощен действиями Дантеса. У меня из носа пошла кровь, началось легкое головокружение, что указывало  на переутомление. Вынужден был отвлечься от книги и прилечь отдохнуть. Спал спокойно, а потом дочитал, отнес книгу. Радость радостью, а надо был жить  покупать продукты, платить за  квартиру. И хотя мне выдали из кассы определенную сумму, но нужно перевести все мои трудодни в пересчете на  деньги, а мне надобно было до поступления в институт жить еще не менее 4-5 месяцев. Накоплений у меня ничего ровным счетом не было и мне надо было подыскивать на это время  работу. Снова обратился в райзо, объяснив причины обращения.  Нашел понимание. Зав. Райзо  Мельников подписывает  приказ о моем назначении  агрономом – семеноводом в райсемхоз. Это примерно в 2-х км. От Чернухи с. Верижки. Райсемхоз должен обеспечивать лучшими сортовыми  семенами. Семенные участки колхозов, совхозов. Согласился, хотя и  оплата труда – зарплата была не больше 600 руб. в месяц. А что делать? Взял приказ, поблагодарил и ушел. Вдаваться в воспоминания, встречаться с бывшими коллегами не хотелось. А через дня два был уже в Верижках. Оставаться дольше в Волчихе не было никакой надобности да и мне не хотелось. Собрав свою  небольшую поклажу двинулась в путь. Мне выделили лошадь с ездовым. В пути мы были не более 1,5 часа  езды. Председателем семеноводческого колхоза были женщина. Она  меня  знала. Прочитав приказ доброжелательно улыбнулась, разъяснила по своему мои обязанности, помогла устроиться с квартирой, обговорили взаимодействие и порядок, а точнее распорядок  работы, а вечером за разнарядкой  представила меня бригадиру тракторной бригады и  полеводческим бригадирам,  ознакомили меня со всеми документами моего  предшественника. Председателю колхоза я сказал о примерной длительности моей работы, но  заверил о  надежности работы. Мне  поверили и доверили. Я, как и  всегда был честен и добросовестен в труде, да пожалуй, и во всем, что отличало меня в дальнейшей жизни. Понимал, что меня, по сути, приютили и в ответ мог лишь  предложить добросовестный труд. Иного не дано. Если  пьешь из родника, то заботься  об этом источнике. А он отблагодарит тебя своей, прохладной чистой родниковой, а под час и целебной водой.

Итак, живу в с.Вережки. Обязанности агронома довольно обширные  на весеннем севе они расширяются. Главное – качество сева, особенный контроль и ответственность за нормой высева, чистотой сортовых посевов нет нужды все  перечислять. Не путать сорта, не допускать примесей, особое внимание семенным участкам самого колхоза. Состояние семеноводства в районе было еще неудовлетворительным и райсемхоз был  организован с единственной целью – обеспечить колхозы высококачественными семенами. Ходил я в синем кителе с галифе в сапогах и потому мне не страшно было бороздить по полям. Только тогда, когда исходишь все поля легче ориентироваться в делах и  скорее находить общий язык с бригадирами да и с другими колхозниками. В МТС стала поступать новая техника, которая в райсемхоз  направлялась в первую очередь. Агроном несет персональную ответственность за качество работы сх техники в т.ч. за точную установку сеялки на норму высева. А они на каждой культуре, даже на семенных участках, разные. Как-то легче стало дышаться. По делам съездил в Горький и узнал порядок поступления в сельхозинститут, дисциплины по которым предстоит сдавать экзамены, срок подачи заявлений и пр. Мать несказанно обрадовалась, что я ушел с председательской должности. Уж она то знала как мне было трудно. Обговорили когда вернусь в Горький для сдачи экзаменов.  Узнаю, что предстоит  сдавать экзамены по русскому и литературе – устно  и письменно, физику, химию. Ну, слава богу, нет математики. Знания по математике были не прочные, и потому был рад отсутствию на экзаменах математики. Но была физика. В техникуме  физику не изучали и знания мои  шестилетней давности были в объеме  семилетки. По этому надо было заблаговременно садиться и штудировать капитально физику, надо было начинать подготовку и по другим экзаменам. Надо было себя заставить и регулярно заниматься подготовкой к экзаменам. Опять себе надо было отказывать, выбросить из головы все и углубиться в подготовку. С химией вроде проще, русский и литература  меня не страшили, но надо было время на восстановление в памяти правил, продумать тексты сочинений, ознакомиться с писателями и их творчеством – все это требует лишь прилежности, сосредоточенности и памяти. Ну что ж, это преодолимо, а вот физика… Здесь надо корпеть. Регулярно  восполнять проблемы,  осваивать ранее неведомое. Волков бояться … в лес не ходить.  Так-то оно так… Но раз имеешь  цель поступить в институт,   то наберись воли и принудь себя вечерами регулярно заниматься  ежедневно без поблажек. Приобрел  необходимые учебники, литературу и пытаюсь быть прилежным учеником. Надо мной нет никакого контроля. Ты сам себе контролер. Где-то в  апреле 1951 г. я сел  на подготовительный стул. Потихоньку, потихоньку, поехал. Весна, отсеялись, а на меня, отшельника местные девчата стали обращать внимание. Что это за затворник такой? В поле, конторе, клубе чувствовал их внимательные и пристальные взгляды, а мне уже двадцать второй год. Говорят же сердце не камень. Пытаются растопить мой холод. Но я и не вижу, кто мог бы заполонить мое сердце. И вот однажды по деревенским меркам симпатичная девушка – довольно высокая, выше меня, полная,  высокогрудая девушка в обеденный перерыв приглашает меня попить топленого молока. Согласился. Тем более молоко у меня было покупное и не  каждый день, а топленое молоко  нравилось. Проходим в переднюю комнату, усаживаюсь на лавку и жду молоко. С удовольствием пью топленое молоко прямо из печи, благодарю и хочу уходить. Но не отпускают. Девушка была белокурой, физически крепкой. Берет  мою голову руками и крепко в засос целует. Целует так страстно и сильно, что с моими губами что-то  происходит, мне их больно,  мотаю головой, но она в девичьих тисках. Терплю… ну не драться же. После этого случая поцелуи стал ненавидеть и для меня было удовольствием, если меня целовали нежно в щечку или сам целовал в щечку. Иного не признавал и не умел. Итак, на всю жизнь.

А весна, и время катит. Прошел май, прошел июнь. Завершив работы по уходу за посевами, стал настраиваться на завершение Чернухинского периода моей работы. Пришло тепло, пришло лето и пора было вплотную садиться за подготовку к сдаче вступительных  экзаменов в сельхоз институт. Тем более практически объем моих знаний по общим дисциплинам был в объеме семилетки, а экзамены в институт были в объеме десятилетки. И мне было довольно трудно  готовиться к ним. Но это не было  непосильной задачей.

Учеба в институте

В июне, специально еду в сельскохозяйственный институт. На агрономический  факультет, а были так же факультеты: механизации сельского хозяйства, зоотехнии, позднее появился факультет экономики сельского хозяйства, но я выбрал агрономический факультет, база для учебы у меня была, но теория относительно  быстро улетучивается из памяти, да и расширить познания было не грех. Все подробно узнав, познакомился с проектом расписания экзаменов, поехал на Автозавод к матери. Она по прежнему  жила в бараке, в той же комнате, в которой жил и я до учебы в техникуме. Через 6 лет мне предстоит вновь вернуться на Автозавод к матери. Побывал у матери, обговорили мои планы, финансовые дела и др. Ну какая же мать не согласиться с сыном, если он говорит разумное и  дельное. Условились, что жить буду у нее. Хотя это было и не совсем удобно,  каждый день ездить на двух трамваях в институт, затрачивая в день на дорогу до трех часов, но иного не дано. Поселяться в институтском общежитии не хотелось. Однако надо сначала сдать экзамены, но обдумать все, обговорить с матерью  было не лишнее. Сдал необходимые документы в деканат, (приемную комиссию) хотя еще продолжал работать. Надо было дождаться вызова на сдачу экзаменов. Да и вообще не надо было  увольняться. Надо было не  только сдать экзамены, но и пройти по конкурсу. Ну что ж, цель ясна, пути достижения ее тоже ясны. Все зависит главным образом от меня. Ну, это уже легче. Все таки три года работы в  юности в Чернухинском районе на серьезных должностях многому научили, дали закалку, появилась небольшая школа  достижения намеченных задач. Все замечали, да и сам  ощущал, что в свои двадцать один год не по годам стал серьезным. Юность прошла в мужании, в становлении характера  и в выработке  определенных черт, коими характеризуется каждый гражданин. Но я так и не испытал чувства любви к противоположному полу. Говорил сам себе  не гони. Твой черед придет. Так оно и было.

Вернулся в Верешки. Жду  вызова. Вызов пришел в июле. С каждым днем все больше и больше утверждался во мнении, что экзамены мне под силу, тем более подготовке к ним приступил загодя. Ну, вот и долгожданный вызов. Оформляю административный отпуск и еду в Горький к матери. Чтобы июль,  начало августа полностью посвятить подготовке к экзаменам, тем более, что у матери не надо заботиться о питании, белье, да и никто не отвлекает.

Мать все еще не верила, что я вернулся и возможно 5 лет буду жить у нее. У нее кроме меня никого не было. Были сестры, но у них были свои семьи и жили отдельно. Да и я немного  уставал от трехлетнего полного одиночества. Здесь еще проживали друзья детства. Они с восторгом встретили мой возврат. Ну, вот знакомые ребята, девушки. Для них я необычный прошедший не простой для юных путь, а они десятиклассники тоже готовящиеся к поступлению в институты, кто в медицинский, кто в политехнический и др. Каждый избирает свою дорогу. Я тоже  выбрал, и окончательно. Мне бы  просить у кого-либо помощи, но понадеялся на свои силы. Особенно беспокоила меня  физика. А вот и вывесили  перечень экзаменов, даты, потоки абитуриентов. Определили на второй поток – где то в двадцатых числах августа, в основном вторая  декада августа и сдаем первый экзамен по русскому. Это неамою руку. Сдал устный на пятерку, письменный экзамен на четверку. Для меня это были приличные оценки. Тем более, что в деканате со стороны декана Максимовича встретил  небольшое покровительство. Ему понравилось мое прошлое. Это покровительство, а под час и снисхождение встречал в дальнейшем на разных уровнях: дирекция,  партбюро. Им нравилась деловитость и моя хорошая учеба. Ну, это потом. А пока впереди физика. Колени хотя и не дрожат, но волнуюсь. Экзамены принимает профессор, а мои знания  зыбкие. Скажу честно, очень волновался  и как сумел сдать на троечку, до сих пор не представляю. Тройка по  физике для меня это достижение. Теперь надо браться за химию. К ней готовлюсь уже с пониманием предмета,  хотя  химия  сплошь на формулах. Но они мне понятны. Сдаю на четверку. Набираю 16 баллов, а проходной  выше. Теперь все внимание на доску объявлений. Вывешивают списки. С тревогой пробегаюсь по спискам.  Радостно вздохнул.  Смотрю списки  в алфавитном порядке и вижу… Хрусталев А.Г. Это то, чего добивался почти год. Радостно возбужденный еду домой. Надо успокаиваться, рассчитаться с работы и готовить все необходимое для учебы. О это уже детали  другого и  приятного плана. Иду в деканат, беру документ, что я принят на учебу в сх институт. И еду в Чернуху для окончательного расчета. Но едет уже другой человек – студент, не остывший от контактов с друзьями,  новоиспеченными студентами, от того, что я вновь дома. При увольнении мне высказали хорошие, добрые  напутствия и на этом   прощай Чернуха. Ничего плохого не осталось в памяти о тебе, а если что и было, то это сгладилось от радужных надежд.

Так я студент, автозаводец. Прошли собрания, сформировали  группу. У нас была мужская 81  группа факультета. Впереди почти пять лет студенчества. Наша  группа считалась зрелой. Поступили  на учебу и зачислены в нашу группу фронтовики Зотов Иван, Лохин Николай, Юдин, трудившийся на автозаводе и другие. А на факультете поток  1 курса составлял около 100 человек. Начались регулярные занятия. Разумеется, были в группе и школяры, еще не изведавшие жизнь, но все ребята, причем большинство из села,  добросовестно учились. Ну а мы бывалые нет, нет да и удирали с занятий. Очень быстро вписался в  студенческую жизнь. Мне было  радостно  вписываться в коллектив сверстников, я максимум на 3-4  года старше других, ну а в эту пору это много. Девушки группы  меня почему-то побаивались, за глаза называя «стариком». Не обижался. И впрямь не мог вести себя легкомысленно, хохотать без особых причин, но к концу студенчества отличия в поведении стали исчезать.

Избрали на профсоюзном собрании студентов института членом профкома, а потом  определили ответственным за культмассовый сектор. Среди студенчества это ответственное поручение. Партбюро поручило мне редактировать (быть редактором) факультетской  стенгазеты «Колос», и весь период учебы был редактором. Ну а когда было заниматься общественными поручениями… Только  в перерывах между лекциями, особенно в большой перерыв. В этот период студенчество  обычно обедает в столовой, буфете. Мне мать давала 1 руб. и этого вполне хватало чтобы в перерыв купить в буфете коврижку и стакан кофе на молоке. Ну а с поручениями далеко не всегда удавалось перехватить.

Первый семестр прошел быстро, а тут еще не поладил с преподавателем по английскому языку. Иностранный язык мне никогда не нравился, но посещал занятия и готовился к ним усердно. Сначала  педагог  Карпова хвалила меня, а потом стала резко критиковать за отсутствие  мягкости в произношении английского зыка. Я прекратил посещения английского. Хорошо хоть он был только в первые два года обучения. Экзамены были после 1-ого и 2-ого курсов, а потом в семестрах экзаменов по английскому не было.

Наступает новый 1952 г. Начинается  сессия. Сдаем первым химию.  Сессия началась 1 января. Ночь на 1-ое января был в Балахнинском районе на Чернораменке в компании. Там был и Н.Кожевников товарищ по техникуму, он учился на факультете механизации. Ночь на первое января  бродили по улицам а днем вернулись в Горький и отсыпались у Кожеаникова Он жил в районе Молитовки. Отоспались. К вечеру у Николая собирается еще компания.  Опять веселье. Не до экзаменов. Второго января опять отсыпаемся. А время экзаменационное. На подготовку к экзамену по химии оставалось 2 дня. Оставшееся время  пришлось  капитально засесть. Экзамен. Сдаю на четверку. Остальные экзамены сдаю на пятерки. И вот 22 января после сдачи последнего экзамена  подходит ко мне комсорг группы Виктор Хорошев и говорит: «Алешка, я разговаривал с деканом и тебе разрешено пересдать химию», – «А зачем это нужно?«, – «Чтобы в группе был второй отличник»  (первым был И.Макаренко). -!А мне то зачем это нужно» – «Как? Ты будешь получать повышенную на 25 % стипендию»  Это уже кое-что. Деньгами не избалован. У меня могут появиться карманные деньги. Перспективно. Спрашиваю, – «А когда пересдавать?» – «Завтра». Да… времени на размышление нет, да и на подготовку тоже. С Хорошевым идем на кафедру и обговариваем порядок пересдачи. Поскольку экзаменационная  сессия  заканчивалась 23 января. Никакой даты кроме завтра назначить не могли. Однако за сессию  устал, но времени на раскачку нет.  Приезжаю домой и в общих чертах, рассказываю о переэкзаменовке и чтобы взбодрить себя, прогнать немного усталость 2-3 ч. отдыхаю. Трудное дело пересдача  в особенности если у тебя практически нет времени на подготовку. Но попробовать надо. Не получится – никто не осудит. Сажусь и всю ночь «долбаю» химию. Это не чтение «Граф Монте-Кристо». Но сумел себя заставить  и вопрос за вопросом или повторяю, или бегло посматриваю. Удалось бегло дополнительно проштудировать все билеты, а их около 30. Утром просыпается мать и спрашивает: «Леня, ты не спал». Ответил отрицательно и к назначенному времени еду в институт. Сначала на двенадцатом трамвае до конца, а потом в  Канавине на первом или десятке  тоже до конца  маршрута. Вагоны особенно 12 трамвая забиты до отказа – совпадало со временем конца смены на автозаводе. Обычно полными были и трамваи и 1-ый и 10-ый.  Береги только  карманы. А у меня они были пусты. Но, тем не менее, однажды мне порезали пальто. Неприятно. Да и ущербно. Еду на пересдачу. На кафедре экзаменатора нет.  Ждать пришлось около двух часов. Явился. Извинился. Разложил на столе билеты и ушел со словами бери билет и готовься. Меня оставили одного. Вытащил билет, и смотрю вопросы вроде все знакомые, а теперь надо успокоиться, сосредоточиться и готовиться к ответу. Набросал кратко текст ответа и жду. Приходит, смотрит мой билет и спрашивает: «Готов к ответу?» – «Да, готов». Опять смотрит билет «Давайте лучше побеседуем по курсу!» Беседуем по курсу. Куда деваться, раз пришел пересдавать, то терпи. Погонял он меня по курсу и говорит. «Ну что ж, ответами удовлетворен. Ставлю пять. Отдыхайте. « Фу… гора с плеч. А комсорг ждет в коридоре.

Виктор Хорошев, Виктор Хоршев. Мне то вроде бы не мешают  дополнительные  деньги к стипендии даже очень… А ему хотелось помочь своему товарищу. Да видимо и престижно, что в группе два отличника. Он пошел провожать меня  до трамвая. Тогда на каждом углу стояли чапки по продаже в разлив спиртного.  Я еще не знал, насколько оно коварно. Мы купили по стакану красного вина и выпили прямо у чапка. Не знаю чем уж закусывали. Сел сначала на первый трамвай. В дороге немного развезло.  А уж когда пересел на двенадцатый, то там совсем развезло. Слава богу, народу в трамвае было мало и было свободное место, сошел на остановке Ново-Восточный поселок. До барака  от остановки метров 500-700. Прошел метров триста и чувствую дальше идти не могу – подкашиваются ноги, видимо стал уже покачиваться. Ну, хватит, дальше идти  нельзя.  Присаживаюсь на край  канавы на какой-то  пенек, и отдыхаю. Идут знакомые ребята. Останавливаются. Спрашивают в чем дело. Объясняю, как могу. Берут под руки и провожают до квартиры. Впоследствии  случались случаи, когда  после  большого  переутомления бывал пьян с одной рюмки. Ну, об этом потом, в свое время… Перед каникулами вызывает директор института Капацинская А. Присутствует секретарь Парткома Панников В.Д., председатель профкома Игнатенко – герой Советского союза, фронтовик. Смуглый парень, очень спокойный и мне он нравился. Что это за  компания, зачем вызывали? Жду… Мне предлагают создать институтскую агитбригаду, обещают выделить автотранспорт, определенную сумму денег. Я же как руководитель  агитбригады должен сформировать эту агитбригаду и в зимние каникулы поехать в близлежащие районы, где сам должен выступить с лекцией от имени, по моему, общества «Знание». Такую лекцию подготовил, она касалась освоения  целинные земель. В то время эта тема была весьма актуальной у нас тогда были большие иллюзии относительно влияния целины  на  улучшение материального благосостояния населения страны. Агитирую рубят поехать с агитбригадой. В общем, около тридцати человек согласились  войти в состав агитбригады. Я еще толком и сам не знал условий пребывания в районах. Моя задача была определять и готовить маршрут поездки, обговаривать вопросы питания, ночлега и вообще был ответственен за товарищескую  атмосферу. Состав был примерно половина ребят, половина девчат. Двое вели конферанс, были певцы, танцоры, чтецы, особенно хорош был баян, ну а открывал концерт хор. Пели все, кроме меня. Народ очень тепло встречали нас. Открывалась наша встреча моей лекцией.  Зал обычно был полон, были вопросы… Как мог, так и отвечал. Никто мне  консультаций не давал, а выступал  минут  40-50 в обычной манере, говорить увлекаясь сам и втягивать в этот рассказ присутствующих. Мне за каждую лекцию общество платило по 75 руб. В день мы обычно давали по 2 концерта я тоже выступал 2 раза. И за каникулы прилично зарабатывал. Надеяться на мать особенно не  приходилось и все заработанные  деньги отдавал ей на питание, на одежду и другое.

В то же время во время  нашего выступления рассказывали об институтской жизни, агитировали молодежь поступать учиться в сельскохозяйственный институт, ответственным за художественно-музыкальную программу был баянист Станислав Юрлов. И так мы больше  недели разъезжали по району. Первая поездка была в  Кстовский район. Были в  Афонино, Большой Ельне, Ново-Ликеевском колхозе, и многих других. Если вопросы питания заранее обговаривались, то  с ночлегом было сложнее. Ночевали в клубах, конторах колхозов. Так в Ново-Ликеевском колхозе ночевали в кабинете председателя колхоза Глебова и бухгалтерии. Удобства какие-либо отсутствовали, чаще нас размещали ночевать у колхозников. Тем  не менее духом никто не падал, никто не ныл. Все четыре года учебы мне поручали  организовать и возглавить агитбригаду и в основном набирал постоянный состав. Особенно мы любили Леню Бляхера. У него был чудный тенор. Его исполнение было гвоздем программы и люди  слушали его с большим удовольствием.

Большим вниманием пользовались басни, да и сам  конферанс., который  вели О.Бабич и В.Усанов. Концерты всегда проходили с большим успехом. Наши выступления  пользовались доброй славой и к чести  ребят никто не  отлынивал. А когда завершали маршрут все подуставали и по возвращению в Горький для участников поездки организовывался банкет у кого либо на квартире. Поездкой практически все были довольны и в  следующую поездку мне довольно просто было сагитировать их поехать  со мной на  полторы-две недели. Я же отчитывался перед дирекцией и бухгалтерией об итогах поездки.  Каких либо происшествий в поездке не происходило, разве что кто-то кем-то увлекался, разочаровывался, но это общей атмосферы не затрагивало, она была товарищеской, доброжелательной. Были  трудности с передвижением. У нас была грузовая автомашина с лавками и крытая  фанерой, а дело было зимой, и нередко было прохладно. Ведь дело то обычно было в январе, а подчас  и задувало дороги и приходилось работать и плечом и лопатой.

Попадали и в такие сугробы, что без помощи трактора не обходились. Ездили мы в валенках, а на сцену все выходили в ботинках, туфельках.  После меня агитбригада, к сожалению, распалась: кто закончил институт, кто изменил  семейное положение. А я  на пятом курсе уже не поехал, т.к. в марте  предстояли выпускные экзамены. Но я забежал вперед и рассказал об институтской агитбригаде. Много  времени занимала редакторская работ. Не часто, но регулярно, раз в месяц,  выпускали  стенгазету и мало ко с охотой давал заметки, в основном  приходилось агитировать написать заметку, обговаривать тему. Художник стенгазеты вместе со мной оформлял ее и вроде получалось не плохо. Давали мне и другие поручения. Кто везет, тому и подкладывали. Говорить, что я не могу – это было бы неправдой.

У меня стали появляться  неприятности  с иностранным языком. Предстояли экзамены по английскому, а я на занятия не ходил. И очень сильно запустил иностранный язык. Как обычно мы в ходе занятий сдавали так называемые «тысячи». Методу сдачи освоили быстро. Обычно давали для перевода текст из газеты «Нью-Таймс» Мы находили текст на русском и  переписывали его, а за тем зачитывали этот текст как переведенный. Педагоги, конечно, догадывались, но соглашались с нашей методой.

На кафедре иностранного языка было известно, что я не посещаю занятия и меня известили о том, что не допустят до экзаменов. Неприятнейший звоночек, но отступать было  поздно.  Продолжаю не посещать занятия. Понимал, конечно, что иностранный  штурмом не возьмешь, но времени для планомерных  занятий не осталось к тому же  мешало и упрямство. Совсем не нужное, но оно было. Кафедра  извещает дирекцию, что я до экзаменов допущен не буду. Вопрос обсуждается на заседании партбюро института. Вот здесь и отличился. Когда меня подняли для объяснения, я с пафосом заметил: «Не вижу необходимости изучать иностранный. С коровами не собираюсь изъясняться на английском», – чем вызвал  оживление и к удивлению даже понимание. Буквально на следующий день эта фраза разнеслась по институту. На следующий день спускаюсь с третьего этажа по лестнице на второй, навстречу поднимается профессор по  земледелию В.П. Нарциссов: «Так ты что Хрусталев, с коровами на английском не собираешься разговаривать?» – «Нет, Вадим Петрович. Не собираюсь». Он покачал головой, рассмеялся и пошел.

Авторство этих слов сделало меня в институте известным. Я уже и сам раскаивался в этих  словах. Но на заседании партбюро новому молодому секретарю партбюро А.И. Баранову – будущему директору института надо было как-то аргументировать свою позицию, говорить о том, что это мое упрямство – неудобно. Но как бы то ни было до экзаменов меня допустили. Это уже летняя годовая сессия. Пять  предметов сдаю на отлично, а шестой – английский. Дирекция пошла мне на встречу:  создала комиссию для приема экзамена от меня. У меня напряженные отношения с кафедрой, но от этого проку мало. Понимаю, что английский завалил. Но сдаваться,  сидеть сложа руки, не собираюсь. И за упрямство был вознагражден. Экзамены от меня принимала зав. Кафедрой. Толи кто с ней разговаривал, то ли были  иные причины. Но троечку она мне ставит. И на этом большое  спасибо. Переведен на  второй курс , но лишен повышенной стипендии. Дали общую стипендию. Каникулы пролетели как-то быстро. Читал, загорал на р.Оке и др. когда должна была начаться учеба  факультет и в целом наш курс послали на уборку картофеля в Богородский район. Меня назначили руководителем одной из групп. Разместились в одном из колхозов. Но колхоз быстро убрал с картофель, что делать с моей группой? Отпускать студентов домой, немного рискованно т.к. в других хозяйствах района уборка продолжалась. Обратился в райцентр о дальнейшей работе группы. Почему-то  никому не захотелось  хлопотать с нашей группой и мне предложили всех отпустить домой. Вооружившись всеми  справками группу отпускаю по домам, а сам являюсь в дирекцию с докладом. К моему удивлению моему появлению даже обрадовались. Одна из групп по болезни педагога осталась без руководителя, а на уборке картофеля руководитель очень нужен. Нужно обеспечить студентов питанием, входить в контакты с руководством колхоза относительно характера, места и времени работы  как-то влиять на поведение  однокурсников. Для меня, тоже студента, даже младшекурснику, довольно трудно было влиять на их поведение, на их отношение к уборочным работам. Но жизнью был еще мало научен и брался за то, за что не следовало браться. Однако  атмосфера в группе была доверительной, они понимали мое положение и редко перечили. Тем более я все рассказал о работе с предыдущей группой. Не видел  косых или злых взглядов, а для девушек я был интересным партнером, хотя по-прежнему женский пол меня не интересовал.

Вечерами приходил к ним шутили. Спиртным никто не увлекался. Конечно, уставали. Картошки было вволю,  выписывали мясо, молоко. Впалые щеки студентов выпрямились. Свежий воздух, физический труд, достаточное питание, разрумянила их лица. Конечно, копать картошку – это не орехи щелкать. Но  никакого  нытья, недовольства не было. А я такой же студент, как и они и  волей случая стал руководителем группы. Воспринималось спокойно. С ребятами этой группы впоследствии дружил. Убрали мы ту площадь, которую нам отводили, колхоз тоже заканчивал в целом уборку картофеля и на этот раз уже с  сознанием выполненного долга распускаю студентов по домам. Сам тоже еду домой. Через 2-3 дня начнутся занятия. Занятия начались как обычно. Знакомимся с расписанием лекций, семинаров, начались различные собрания: комсомольские, профсоюзные, партийные и вот один из воскресных дней началось институтское профсоюзное собрание. С докладом выступил Кондратенко. Как обычно ровно, спокойно с анализом работы, о работе  к3ультмссового сектора профкома  отдельный раздел не раз упоминалась моя  фамилия, критики вроде бы не было. Не в докладе не в выступлениях. Сидел я в зале и слушал доклад и выступления объявляют большой  перерыв, чтобы кто хотел, перехватил кофе,  винегрет, а кто и горячее блюдо. Я что-то есть не хотел и пошел в вестибюль института, где играл духовой оркестр и решил поглазеть на танцующих да и самому потанцевать. Тогда танцевали  вальсы, танго, фокстроты. Прислонился к стенке и наблюдаю за танцующими. И вдруг…  и вдруг увидел девушку и меня словно током ударило. Не могу  не двигаться, не разговаривать. Сам себе внушаю: «Ну иди же, приглашай на танец, иначе позеваешь».  Ну, как идти, когда вдоль стен сотни глаз и все на тебя, идущего приглашать будут глазеть. Наконец-то смущение преодолел и пошел ее приглашать. И вовремя. Когда  ее приглашал  танцевать заметил, что в нашу сторону движутся еще парни. Но она уже приглашена. Это была первокурсница Галя Бубнова.  Первая девушка с которой стал дружить, а через три года она стала моей женой. Все мужчины  Хрусталевы однолюбы. Так мои сыновья Андрей и Павел дружили тоже  только  с одной девушкой, которая становилась их женой. Размениваться чувствами налево и  направо  нам было чуждо… Идут танцы, вальсирую и не так уж плохо так как Галя, а я ее звал впоследствии Галинка, несколько раз говорила, что я неплохо танцую, хотя танцевать приходилось не часто. Разве что в  техникуме танцевали часто и мне было свойственно  чувство ритма да и умение в свое время исполнять чечетку или  лирический вальс позволяли мне во время танца чувствовать себя и  двигаться свободно. После собрания пошел ее провожать. Жила она недалеко от института, в Почаинском овраге. И мы больше вечерами не расставались, кроме одного  досадного и короткого периода. Когда мы вынуждены были расстаться я три ночи к  ряду не спал. Только ночью  подходила ко мне мать и спрашивала: «Ну что ты, Леня, не спишь?»  Ну что мог сказать ей и отвечал молчанием. Меня снова избрали в профком и опять таки поручили культсектор. Драм кружки  в институте вел артист Драматического театра Яков Абрамович Дольский. На первых порах у нас были разногласия, а потом они сгладились и мы даже подружились на долгие годы. Так уже после окончания института, когда я работал в Балахне несколько раз мы встречались с ним. Ходили в ресторан «Москва», что был  напротив драмтеатра и он заказывал его фирменное блюдо «монастырка по Горьковски» – это  на небольшой сковородочке в сметане тушится осетровая рыба, а сверху тоже в сметане нарезанная  кружками картошка. Блюдо было великолепным. Особенно хорошо шла она под водочку. Он все пытался познакомить меня с молодой актрисой, приехавшей из  Магадана, но не судьба. А вот руководитель институтского студенческого хора, членом которого была Галинка, все  пытался сделать из меня солиста, хотя в хоре не я участвовал, но на репетициях иногда бывал. Ему доказывал, что медведь  лишил меня музыкального слуха, наступив мне на уши. Он доказывал  обратное, что надо лишь развить свои данные. Я их не видел и не  дал себя уговорить. Иногда мелодии слышу, но  воспроизвести  вслух не могу. Вероятно, многие знают это состояние, когда звуки ты ощущаешь, слышишь  мысленно  дальше представляешь себе звуки, а вот вслух повторить не можешь и все тут. Иногда даже под нос мурлычешь себе, а  громко, не дано.  Опять на мне агитбригада, факультетская стенгазета «Колос» и другие разовые поручения.

Предмет почвоведение у нас вел  доцент Филипович. Был он уже в годах, а вот предметом владел слабо, на лекциях очень слабо излагал материал, потешая всех байками. На одном из  факультетских собраний я резко высказался против подобного изложения материала. Дошло  до директора. Он как-то вызывает меня, а к этому времени директором института уже был В.Д. Панников и он спрашивает меня, каково качество лекций Филиповича (на мой взгляд) что он о нашем разговоре никому не скажет. Я ответил, что об этом я высказывался публично и мое мнение известно и повторил ему наши оценки этих лекций. К сожалению, Филипович уже исправиться не мог. И его потом заменили другим ученым по почвоведении. Фатьянов  А.М. Но одно выступление на институтском партсобрании  сделала мою фамилию известной  в институте. Пожалуй, в 1952 г. прошел Х1Х  партсъезд и его итоги обсуждались во всех  крупных организациях. У нас с докладом выступал бывший в то время председателем облисполкома Саланов. Я тоже выступал в порядке обсуждения доклада. Вот тут-то и выплеснул все, что накопилось у меня в Чернухинском районе. О положении  в сх области и мерах его подъема. Это было обычное выступление 15 мин. Говорил о том, что сх зависит от стихии, а от этого незаслуженно страдают люди и вносил предложение выйти ученым  с ходатайством и разработанными мероприятиями в правительство, ЦК КПСС по внедрению в сх военное производство  гарантированной оплаты труда. Что определенным тормозом в развитии колхозного производства стал «Устав сельхозартели» Хотя он и именовался примерным Уставом. Но действовал он не как примерный, ориентировочный, а строго  ограничивал рамки жизни колхозников. Ограничения были и в землепользовании, и в содержании скота и в обязательности выполнения минимума трудодней, и привязанности к территории и многие другие ограничения. Выступление произвело  впечатление. Некоторые ученые выступили против моих предложений. Некоторые горячо поздравляли меня за новизну подхода  к вопросам  развития сх-ва. Однако странно ученые не очень поддержали меня (ну вот нашелся деятель, который учит нас что делать и т.д.). Но горячо поддержал прагматик Саланов. Правда, его объяснение было философским, но отнюдь не положением дел. Я понимал, что осуществление высказанных предложений требовали огромных вложений в сх-во, а экономика страны была еще  неустойчивой и слабой. И только спустя 13 лет на мартовском пленуме ЦК КПСС (тогда такие вопросы решались, прежде всего, в ЦК КПСС) была решена гарантированная оплата труда в сх-ве. В то же время меня неотвязно мучили вопросы организационных форм сх-венного производства. Для меня было ясно, что в ряде случаев колхозы, как форме сельскохозяйственных  предприятий себя  изжили, но эту мысль я высказал несколько лет спустя профессору кафедры  организации сельскохозяйственных  предприятий Н.Д.Лаыгину. Ему эта мысль понравилась и он очень настойчиво  с долей личного интереса звал меня в науку, на свою кафедру. Но я знал несвоевременность мысли и не видел, своего места, своей задачи в науке. И не принимал его предложения. Даже когда закончил институт, уехал по распределению на работу он продолжал  приглашать меня на работу или учебу на его кафедру. Нужно было учиться 2-3 года в аспирантуре, защитить кандидатскую. Он говорил, что для меня подготовить и защитить кандидатскую не представит затруднений, но тогда стипендия в аспирантуре был 100-120 руб. в месяц, а у меня уже была семья. Даже потом, когда я уехал в Москву на учебу в ВПШ при ЦК КПСС. (высшая партийная школа при ЦК КПСС) он приезжал в Москву и делал последнюю попытку уговорить меня учиться в аспирантуре в Горьком. Категорически отказался. Опять  идет учеба. Один семестр отличник и получаю повышенную стипендию, другой семестр из-за иностранного языка получаю обыкновенную стипендию. Для меня теперь это болезненно. У меня есть девушка и надо один два раза в месяц сходить вместе в  кино, а для этого нужно деньги на билеты. Не ахти какие деньги, но мать не могла мне их дать. Для меня очень чувствительно понижение  размера стипендии. А что делать? Выбора не было. Приходилось экономить на обедах и изредка ходить в кино. Правда, когда поздно вечером приходил домой, то на ночь глядя утолял голод. Молодой желудок переваривал все. Аппетит был  отменным. Правда, аппетитом не страдал никогда. А что можно было поесть дома. Свеже сваренная картошка, и постные щи. Питанием не избалован и этого хватало.  Ложился спать с полным желудком и спал хорошо. Молодость, молодость. Не зря говорят: если б молодость умела, если бы старость могла. Эту фразу сполна познал на себе. А пока студент второго курса агрофака. На третьем курсе уже нет иностранного. Мне легче. Меня все время угнетал иностранный язык. Система обучения иностранному не способствовала его лучшему освоения. В самом деле, учим его в школе, учим его в институте, а толком даже азы  не знаем, с трудом  переводим со словарем. Видимо сейчас этому придается значение и иностранный более необходим, чем в пору моей молодости. У некоторых профессий существует  доплата за знание иностранного. Сейчас и зарубежные связи более обширные, чем в мою молодость. Моя самонадеянная уверенность в ненужности иностранного теряет свою почву. Вообще  становлюсь более осмотрительным и сдержанным. Оценки более взвешенные, поступки более продуманные. Не зря же в народе говориться: «Старого воробья на мякине не проведешь». Это же конечно образное  сравнение, обращенное к людям.

Я по-прежнему отличник. К экзаменам готовимся вместе с Вячеславом  Клушиным. К одному предмету готовимся у него дома, к другому у меня. Я его старше на три года и на меня  ложится ответственность за качество подготовки, это порождает мою личную ответственность за товарища, и эта двойная ответственность заставляет более серьезно относиться к экзаменационной поре. Толи у него, то ли у меня нам создают условия для подготовки. Делали таким образом. Один читал ответ на вопрос, а вопросы, как видимо и сейчас были заранее известны, другой с ручкой и бумагой делал пометки на бумаге. Затем зачитывающий кратко повторял ответ на вопрос, другой дополнял. Такая практика оправдывала себя и вместе мы готовились к экзаменам со второго курса и до конца учебы. Сестра Вячеслава Эля дружила с Галинкой, они учились в одной группе, и иногда  Галинка посещала меня. Качество подготовки у нас было высокое, иногда ходил на экзамены  и не брал время на подготовку к ответу, а за тем ожидал ответа Славы. Он учился, в основном, на 4 и 5 без троек. Но мне очень не нравилось торчать в коридоре,  переживать, волноваться пока черед не дойдет до тебя. А моя фамилия начинается на «Х» и меня вызывали в самом конце экзамена. По договоренности со Славой иногда приезжал отвечать последним и иногда опаздывал на экзамены. Преподаватели  снижали мне оценки, а то и  назначали другой день – что еще хуже. Испытал их гнев на себе, но так уж получалось. Бывало, особенно когда готовились у меня, в летнее время мы уходили вроде бы готовиться на природу, а сами загорали на р.Оке, но опять таки рассчитывали время и силы, чтобы полностью проработать все экзаменационные вопросы. На этот  раз мы ехали на экзамены последними т.к. уже не хватало времени  все проработать. Иногда к экзаменам готовились ночами, особенно когда подготовка шла у нас. Наша знакомая из барака уходила работать в ночную смену и ей было спокойно, если в квартире находились  надежные люди. Днем мы отсыпались, а ночью занимались. Что ни говори, а днем в коридоре барака все-таки шумно и если готовишься вдвоем этот шум отвлекает, не дает сосредоточиться. А ночью – спокойно, тишина. Мне нравилось готовиться ночью. Привык к такому распорядку и Слава.  Занятия ночью шли продуктивно. На экзаменах очень важна сосредоточенность. Помню случай. Сдавали мы физиологию растений. Взял билет. Бегло пробегаю  вопросы.  Первый, второй, третий.  Что-то  первый  вопрос мало знакомый. На  второй, третий вопросы ответы знаю. Набрасываю краткий конспект  ответа. Продумываю  ответы. Но вот беда не могу найти ответ на первый вопрос. Экзаменующий обычно подробно ждет ответ на первый вопрос и если ты  дельно излагаешь первый вопрос, то он иногда не дослушав до конца говорит переходи ко второму вопросу, переходи к третьему, особенно если у тебя в зачетке устойчивые пятерки. А тут не знаешь ответ на первый вопрос и никак не могу вспомнить ответ. В этот момент время идет быстро. Отвечает последний  передо мной студент. Начинаю волноваться. Ну, никак ни за что не  зацеплюсь. Взял себя в руки. Мы читали этот вопрос.  Вспомни… вспомни. И вдруг отвечающий дает мне наводящую мысль. Слушаю его ответ сосредоточенно. И вдруг  зацепился. Думай друг, думай. Ты должен вспомнить. И тут озарило. Сработала зрительная память. Вспомнил где в учебнике находится этот текст, какая страница, местоположение  ответа в учебнике. Облегчило то, что при подготовке к экзаменам этот текст читал я . Облегчало. Коротко на бумаге  излагаю основные положения ответа. Успел вспомнить. Иду отвечать. Уже спокойный и уверенный отвечаю. Твердая пятерка обеспечена. Стоило расслабиться. Разволноваться не взять себя в руки. Не знаю… была бы, наверное, тройка. Не зря же говорят, что экзамены – это лотерея. И оценки  не всегда говорят о глубине знаний. Тем не менее, получил урок, что в ответственные моменты не следует расслабляться, а тем более впадать в панику. Много в жизни  впоследствии было  осложнений, но умел «держать удар». Но об этом расскажу немного позднее. Жизнь прожить, не поле перейти. Сельскохозяйственники знают, даже поле, если оно свежевспаханное, особенно если ты в ботиночках, а не сапогах, перейти трудно.

Сдача экзаменов в техникуме, сдача экзаменов в институте, ВПШ дают пищу для размышлений.  Некоторые и не плохо иногда знают предмет, но неумение логично, в убедительной и твердой манере излагать ответ  приводило к значительному снижению оценки. Надо не только знать, но научиться убедительно излагать. Это весьма полезно и в жизни если ты не технарь, где формулы или чертежи придут тебе на помощь, и особенно если ты руководитель, имеешь дело с людьми, то ты просто обязан уметь объяснять свои замыслы, действия, приказы, простым, доступным для большинства твоих подчиненных языком. Если ты умеешь четко формулировать цель, доступные пути ее достижения, их реальность, то считай, что приобрел единомышленников и значительно облегчил и упростил цель достижения. Нельзя агитировать людей на языке, только тебе одному понятным. Недаром все прославленные ораторы могли говорить убедительно, зажигательно. В одно время слово  «краснобай»  получило оттенок поверхностного  пренебрежительного, неубедительного. И это во многом потому, что некоторые люди особо не утруждали себя подготовкой  к публичному выступлению, а обычно читали заготовленный и отпечатанный их помощниками текст весьма серый, сочиненный  посредственными людьми, текст не понятный слушателям. Здесь надежда на свое высокое чиновническое положение. Помню выступления бывшего первого секретаря обкома КПСС Масленникова Н.И. Текст его выступления обычно скучен, выступал он как пономарь: сухо, монотонно. Зачем утруждать себя, все равно выполнят то, что он скажет. Во время его выступления просто хотелось спать, кое-кто это и делал. Помню выступления другого первого секретаря обкома партии Л.Н. Ефремова. Этот выступал убедительно, но уж слишком их затягивал. У меня с ним  были неоднократные личные встречи в поле, в кабинетах председателей колхозов или директоров совхозов, на фермах и у меня сохранились добрые воспоминания. Об этом ниже.

Итак, идет учеба. Я студент третьего, четвертого курсов агрофака. У нас много практики. На первом и втором курсах была месячная учебная практика в учхозе «Красная звезда» Бутурлинского района, а производственная практика в период  учебы на 4 курсе была длительной месяца 3-4 в Дальнеконстантиновском районе наименование колхоза не помню. Но это с.Сарлей. Довольно крупное село, расположенное по дороге Н.Новгород-Арзамас примерно в 65 км. от Н.Новгорода и 7 км. от Д.Констанстиново. На 3-4 курсах учиться мне было уже легче т.к. шли дисциплины по специальности и в основном знакомые мне, хотя и подзабылись, но легче восстановить, чем изучать заново. Мне хотелось предметы познать глубже и кажется, это удалось, т.к. оценки были только отличные, кроме досадных случаев, когда из-за своей привычки являться на экзамены первым или последним, то и были случаи  когда явился на экзамен, а он уже закончился и приходилось на кафедре  просить принять от меня экзамен в другое время. Свою вину признавал и когда мне за это понижали открыто оценку, то принимал как должное. Итак, производственная практика в Сарлеях. В МТС меня временно оформляют на должность агронома, благо была свободная должность, по этому надо было отрабатывать  зарплату. В материальном плане мне значительно легче, кое-что купил из одежды. Здесь уже полностью отвечал за весенний сев, не как студент а как должностное лицо. В то время  в сельскохозяйственное производство внедряли кукурузу и ее квадратно-гнездовой способ сева. Ужасно сколько было мороки с этим способом сева. Были  специальные сеялки, специально проволочные установки и все мы: трактористы, агрономы, колхозники учились этому способу сева. Позднее этот способ забросили и стали сеять ее обычными рядовыми сеялками. И надо сказать, что со временем мы научились возделывать кукурузу. Беда была в том, что колхозам навязывали большие площади под кукурузу, а она требовала большие  дозы удобрений, а их то не хватало (до 100 тонн на 1 га. органических и до 1 тонны/га минеральных удобрений) то их просто было мало.  Со временем колхозы без заданий, без планов по доброй воле сеяли такие площади  на сколько хватало удобрений и сил, но колхозы, совхозы освоили эту мощную культуру и не мыслили себе развивать животноводство без кукурузы. Насажденная сверху в нашу зону, так же как и картофель да и др. культуры привезенные с чужбины прочно завоевала себе место среди основных сельскохозяйственных культур. Сейчас редко какое хозяйство обходится без кукурузы. Она  скотом охотнее поедается, чем  силос из подсолнечника, да и экономически она становится более выгодной. Словом учились возделывать культуру Учились этому огромные территории. Здесь у меня сложились очень хорошие отношения с членами тракторной бригады. Председателем колхоза был уже пожилой человек, бывший до этого в одном из районов председателем райисполкома, а вот с тракторной бригадой, с механизаторами у него не сложились отношения. Бригадир тракторной бригады настойчиво уговаривал меня дать согласие на избрание  председателем колхоза. А  главный агроном МТС приглашал стать его заместителем. Ну а мне это зачем? Мне нужно было  кончать институт, а должности будут. По этому я спокойно проходил  практику. Возраст ведь никуда не денешь. Иногда с местными ребятами гоняли футбол. Село  Сарлей  прорезает  огромный овраг, а по дну – поляна.  Большое поле. Однажды весной без какой либо предварительной подготовки начали играть в футбол и бегали не менее 2-х часов и, видимо, надорвались . Более того потные, усталые мы пошли к родничку и с жадностью пили холодную воду. Не знаю почему, но ночью у меня впервые в жизни было плохо с сердцем. В деревне (кроме конторы, а она была закрытая) телефона не было и ко мне позвали медработников, бывших в селе на сельхозработах. Они сказали мне, что у меня отравление и заставляли меня пить воду при чем много, а этого делать, по-видимому, не надо было. С тех пор сердце временами  шалит. Потом мне делали разные уколы. Посещала меня в этот период и Галинка. Практика прошла прилично, даже и материально подкрепился. Сильно похудел. Впоследствии профессор Ладыгин успокаивал меня, что это пройдет. Но болезнь сердца это навсегда, к этому привыкаешь, приспосабливаешься, но она в сердце есть.

Хотел бы еще немного  сказать о  кукурузе. Она способна с  единицы  площади дать большую кормовую массу. Но имеет и недостатки. Кукуруза является теплолюбивой культурой и она хорошо удается в жаркие летние месяцы, но ранние заморозки осенью губят зеленую массу, губят урожай, а уборочной техники еще  недостаточно или несовершенна. Вообще наша область входит в  нечерноземную зону РСФСР и является зоной рискованного земледелия и здесь культуры с длинным вегетационным периодом вызревают не всегда. В этой зоне  нередки засухи,  нередки дожди, а естественное плодородие земель низкое. И, тем не менее, урожаи в последние годы хотя и медленно, но росли. Росло применение органических и  минеральных удобрений росло техническое оснащение сельского хозяйства сейчас идет реформирование сельского хозяйства.  Процесс болезненный, но необходимый, он должен быть глубоко продуманным и осознанным, а не с плеча., без соревновательного процесса. А в пятидесятые годы шел еще  восстановительный процесс. Страна возрождалась из руин, медленно, но неуклонно шло в гору сельское хозяйство. В институте шло изучение знакомых мне основ сх-ого производства, основ растеньеводства, животноводства, овощеводства, садоводства, много и других дисциплин, входящих в курс обучения.

На пятом курсе обзавелся семьей, и жили мы с Галинкой то у ее родителей, то у моих. Как говориться  в тесноте, но не в обиде. С родителями Галинки у меня были очень хорошие отношения. Пока была жива моя тещя я ни разу не повысил голос против нее, не говорил на повышенных тонах. В семье всякое  бывает и при разногласиях с женой теща обычно была на моей стороне. У них была однокомнатная квартира в двухэтажном доме с коридорной системой общей площадью 12-15кв.м.  стояли две кровати, стол, четыре стула, комод, шифоньер и этажерка. Кухня и туалеты были общими. Лучших условий мы не знали, т.к. у моей матери условия были не лучшими. Я уже старшекурсник, выпускник. В марте 1956 г. были выпускные экзамены. Представлялась возможность или выбирать тему и писать диплом, либо сдавать государственные экзамены. Предпочел последнее.

Состоялись госэкзамены и я сдал их (четыре предмета) на отлично. Но эти оценки никого и никогда больше не интересовали. Теперь в повестку дня включены твои деловые качества. Твое продвижение по служебной лестнице, а, следовательно, и твое благосостояние, зависело от тебя.  Мне никто помочь не мог и сою судьбу устраивал сам.  Институт заканчиваю.  Впереди работа. При распределении мне как отличнику и  семейному человеку, предоставляется выбор, ибо к этому  времени Галина была беременна и к сентябрю месяцу ожидал увеличение семейства, но она студентка. При распределении выбираю Балахнинский район. В  левобережной части района находилось с. Зиняково, там же находилось  и МТС и меня назначают главным агрономом Зиняковской МТС. Впоследствии ее именовали Балахнинской МТС. В марте 1956 г. состоялись выпускные экзамены. Небольшой отпуск и в середине апреля еду в Зиняковскую МТС на работу на должность главного агронома.

Профессор Николай Дмитриевич Ладыгин, читавший на старших курсах «организация производства сельскохозяйственных предприятий», мне казалось, благоволил ко мне, даже опекал в чем то меня. Так в начале 1954 г. он настойчив рекомендовал мне попасть на прием к Н.Г.Игнатову в то время  первому секретарю Горьковского обкома КПСС, якобы очень влиятельному в «верхах» человеку, выходцу из простого люда и будто бы находящемуся в родственных отношениях с самим Н.С.Хрущевым. Действительно экономика сельского хозяйства области в период работы  у нас Н.Г.Игнатова заметно улучшилась. Стала расти урожайность, особенно заметно росла продуктивность животноводства (надои, привесы скота). Он много и с пользой  уделял внимания животноводам, часто собирал областные совещания животноводов с участием руководителей хозяйств районов. Носили они полезный характер. Совещания  широко рекламировались, приглашались оркестры, красочно  оформлялись. Участники совещания размещались в лучших гостиницах города, хорошо организовывалось их питание, транспорт,  передовикам выделялись хорошие премии, приглашались лучшие артисты страны и обязательно выступал на нем в заключение с доходчивой и большой речью Н.Г.Игнатов. И эта речь вызывала интерес у присутствующих. Если до выступления Н.Г.Игнатова в зале можно было видеть кое-где пустующие места, то перед его выступлением зал заполнялся до отказа. Даже на балконах было переполнено даже технические работники клубов, дворцов – где  проходили эти совещания, стремились послушать его выступление. Он действительно говорил  просто, доходчиво, образно.  Требовал устранения недостатков, которых особенно в ту пору и в сельском хозяйстве было хоть отбавляй. Больше других доставалось волокитчикам, формалистам. Не любил он пропагандистов, прокурорских работников,  волокитчиков, чинуш. Не мало голов пол полетело среди руководящего состава в Нижнем Новгороде в то время г. Горьком. Наверное, старшее поколение помнит, как ходил по городу рассказ о том, как Н.Г.Игнатов стоял в очереди за макаронами и как у продавца не нашлось бумаги завернуть макароны и он попросил насыпать макароны в его шляпу, и как с этой шляпой он пошел к  завмагу. Или рассказ о том, что он выстоял длинную очередь в баню, но так и не попав  он принародно пообещал послать в баню председателя горисполкома (ныне  нечто вроде мэра города) А.Д.Проскурина, или рассказы о том, что бывая в районах, а он часто бывал в районах, летом в 6-ть часов утра он обязательно шел на рынок,  интересовался ценами и как мог во время своего визита влиял на величину цен рыночных продуктов. А влиять он мог на многое. Работники сельского хозяйства  наверное помнят, что область в период его работы несмотря на низкую урожайность зерновых культур, не испытывала недостатка в концентрированных кормах (наиболее ценных). Концентрированные корма составами шли в Горький, а говорят  был случай когда концкорма, идущие в другие города, попросту оседали здесь. В этот период был подъем  и в делах области (особенно в сх-ве) и в настроении людей. Но в 1957 г. его отозвали в Москву на пост секретаря ЦК КПСС, и  первым секретарем обкома КПСС был избран Л.Н.Ефремов с которым судьба свела меня довольно близко. О чем буду писать несколько позднее.

Однако я не внял уговорам Н.Д.Ладыгина и не стал проситься на прием А.Г.Игнатова. Чего это мне студенту 4 курса сельскохозяйственного института проситься на прием к первому должностному лицу области по вопросам, от которых я уже отошел, да и кроме меня найдутся желающие излить свою душу по подъему сх-ва области, а может быть и шире. Наверняка были специалисты, которые по этому поводу написали не одну записку в ЦК КПСС, лично Н.С.Хрущеву, наверное, даже по этому вопросу написаны книги и чего это  мне  студенту, без достаточных оснований вторгаться в эту область. Одно дело выступить по этим вопросам молодому человеку на партийном собрании института, членом организации, которой он  и состоит, еще не остывшему от  производства, другое дело выйти  со своими предложениями на всесоюзную или областную арену. Не один раз  поразмыслив об этом, я не стал обращаться к Н.Д.Ладыгину  организовать мне визит к Н.Г.Игнатову.

Хочу рассказать еще об одном случае  неприятной для меня встречи с Н.Д.Ладыгиным. Дело было зимой 1955-1956 гг. оставалось 2-3 дня до Нового 1956 года, и вот мы парни пятого курса агрономического факультета решили первый раз в жизни отметить приближение Нового года в  ресторане «Дружба» это находится на   улице им. Свердлова (ныне Б.Покровка) у Зеленского съезда. Нас собралось человек 8-10 за двумя столами  неподалеку от входа. Пока рассаживались за столами ожидали закуску и спиртное, а к тому времени пока подали заказ мы вполне освоились с ресторанной обстановкой, а  может быть слишком быстро освоились,  и вели себя довольно шумно. Все мы были молодыми, крепкими парнями, большинство деревенских, с крепкими кулаками. Ребята с соседних столов сделали нам замечание за шумное поведение, но мы не обратили на это внимание и когда выпили еще по рюмочке-другой, очевидно, стали еще более шумными и нам снова, более в обидной форме,  сделали замечание. По возрасту в нашей компании я был старшим, и с согласия своих товарищей я взял на себя «дипломатическую миссию» по переговорам с нашими соседями. Но переговоры не остывали, а наоборот делались горячее. Сказывалось действие спиртного и отсутствие опыта в переговорном процессе. Терпение лопнуло и то ли я, то ли мои молодые (на 3-4 года моложе) друзья позвали их на улицу «качать права» сейчас говорят: «идет разборка», а мы тогда не «разбирались» , а «качали права» с одним существенным отличием – в этих «сходках» не применялось ни холодное, ни деревянное» оружие и в ход шли кулаки. У кого они были покрепче, сильнее накачены мышцы, кто был попроворнее, за тем и был «верх». В своих парнях я был уверен, синяки или боль нас не пугали и мы были настроены решительно. Тем более спиртное подогревало. Нас почему то потянуло на «Свердловку», а не на «Зеленский съезд», где  менее людно, от кучки наших противников и нашей выделилось по одному человеку и встретились на равном удалении от групп.  И снова повели разговор, но уже в более резкой форме, чем в помещении и более громко, и естественно обратили внимание прохожих на нас. Разгоряченные мы мало обращаем внимание на прохожих  их замечания, но однако внимательно (и быстро) осматривал проходящих . Кому хотелось в канун Нового года попадать в милицию и там коротать Новогодние праздники. Мой взгляд мгновенно уловил, что с противоположной стороны улицы к нам приближается мужчина средних лет, среднего роста и по тем временам шикарно одетый. Улица была хорошо освещена и я быстро разглядел на нем хорошее, даже добротное зимнее пальто на светлом и пышном меху, на голове высокая шапка пирожком из  пышного, неизвестного мне меха, н ногах бурки из белой шерсти. Дорогая по тем временам обувь «бурки» – эта теплая зимняя обувь из хорошо покатанной шерсти, белые голенища напоминают белый фетр, обшитые по краям мягкой  цветной кожей, колодки и запятки так же обшиты кожей. И в то время такая обувь хорошо смотрелась на ноге. Брюки заправлялись в голенища и такая обувь  была верхом изыска, но мало доступная, по тому времени, для большинства населения. Но профессура в то время жила хорошо, материально обеспечена и могла позволить себе отличаться в одежде. Я тут же узнал Н.Д.Ладыгина. Николай Дмитриевич  вообще был человеком деликатным с мягкими манерами, неторопливыми движениями, которого, казалось, ничем нельзя вывести из равновесия. И вот этот спокойный, уравновешенный человек, решительно приближается к нам и властным голосом обращается ко мне: «Хрусталев, прекрати!» резким движением хватает мою руку, поднятую к собеседнику, и почти силой отводит  меня в сторону. Я повинуюсь, не сопротивляюсь. И уже другим голосом обращается ко мне: «Проводи меня». Жил он от этого места невдалеке у площади Минина на территории сельскохозяйственного института. Инцидент на этом был исчерпан. Противная сторона  быстро все поняла и ушла в ресторан. Мы так же  оделись расплатились и  гурьбой пошли провожать Николая Дмитриевича. По дороге ни слова об инциденте. И никогда он нам не напоминал об этом.

Я привел отдельные, но запоминающиеся, на мой взгляд, факты. На самом же деле он довольно часто видел меня, общался со мной. Так в перерыве лекции, которую читал он, я подходил к нему или он сам подзывал меня к себе и мы в перерыве вели отвлеченные разговоры о том, о сем, но, в конце концов, они свелись к предложению продолжить учебу в аспирантуре  у него на кафедре. Я категорически отказывался от его предложения т.к. не видел своего места, своей темы в науке, которая меня целиком бы поглотила. Иначе себе науку и себя в ней не представлял. Как сегодня говорят не видел своей ниши в  сельскохозяйственной науке. Он считал наоборот. Но к концу учебы  я был семейным человеком и это обстоятельство так же влияло на мое отношение к предложению о дальнейшем обучении уже в аспирантуре. Он раскрывал предо мной хорошие перспективы,  спокойную жизнь  и материальное благополучие.

Особое внимание он проявил ко мне когда после длительной производственной практики вернувшись в ВУЗ я серьезно заболел сердечным заболеванием (об этом написано в разделе «Учеба в ВУЗе») не знал истинных  причин, возможных последствий, но болезнь терзала меня, стал быстро худеть, стал мрачноватым, малоразговорчивым и он заметил мое  необычное состояние и в перерывах лекций приглашал прогуливаться по коридору третьего этажа института, где находилась аудитория лекционного зала, задавал вопросы, касающиеся моего состояния, как мог успокаивал, подбадривал, а после лекций нередко приглашал на кафедру если у нас больше не было занятий) и мы вели отвлеченные беседы. Видимо он хорошо понимал мое состояние и давал мне нужные советы, рекомендации.  Для меня это было очень важно, т.к.  я не понимал, что со мной происходит, минимальный курс лечения прошел, рекомендации врачей по дальнейшему лечению получил, но больше обращаться к врачам не хотелось. От этого глупого упрямства по отношению к медикам я в дальнейшем сильно страдал. По этому общение с А.Д.Ладыгиным и, особенно в период скрытой болезни, меня морально поддерживало. Он же повидавший жизнь, умный и тактичный по природе, знал как на меня воздействовать, поддержать меня. Впоследствии меня особенно поразил  тот факт, когда осенью  1965 г. после 10 лет окончания  института. Когда я уже учился в Москве в ВПШ при ЦК КПСС (одном из самых элитных учебных заведений  страны)  в одну из своих поездок в Москву очевидно по делам  института, он разыскал меня и за бутылкой водки, которую мы с ним распили на двоих, он вновь повторил предложение вернуться в Горький и пока не поздно поступить в аспирантуру на его кафедру. Впоследствии, через годы  мы с ним встречались мимолетно и никогда не возвращались к этой теме. Но я никогда не забуду  образ корректного, мягкого, насквозь интеллигентного человека – ученого, с  симпатичным  лицом,  умными, всепонимающими глазами. У меня были хорошие, я бы сказал добрые, отношения с заведующим кафедрой  земледелия  В.П.Нарцисовым, молодым начинающим ученым А.И.Барановым, впоследствии длительное время более десятка лет, ректорах сельхозинститута, крупного ученого по физиологии сельхозживотных и авторах многочисленных работ по экологии. Для нас, выпускников сельхоз ВУЗа  того времени понятие «экология» было заоблачно далеким. Помню  так на одной из сессий областного совета народных депутатов, депутатами которого были и А.И.Баранов и я, мы сидели рядом, он терпеливо разъяснял мне, что такое экология. Спустя три десятка лет понятие экология окружает нас повсюду, ибо это касается и воздуха, и воды и пищи. Словом это становится всеобъемлющей наукой, понятием.

На первом и втором курсах института сложились на сколько возможное добрые отношения с заведующим военной кафедрой полковником Батьяновым. Он звал меня  сугубо гражданским человеком и позволял мне недопустимые  для студента вольности, хотя я и понимал, что надо дозировано пользоваться этими привилегиями.

Дело в том, что большинство ВУЗов города того времени  имели военные кафедры, и ребята, поступившие в ВУЗ, освобождались от призыва в армию, но обучались военному делу на военной кафедре ВУЗа в объеме знаний командира взвода стрелковой части, как  правило, по окончанию института получали звание младшего  лейтенанта или лейтенанта.  Преподавали опытные офицеры, обладающие необходимыми практическими и теоретическими знаниями. Я  тоже  проходил обучение  на военной кафедре т.к до ВУЗа в армию меня не призывали (причины этого  описывал выше). Занятия проходили согласно общего расписания занятий и я нередко с разрешения зав. кафедрой пропускал занятия. Два раза за период обучения в ВУЗе в летний период (после второго  и четвертого курсов) нас вызывали на месячные сборы в Гороховецекие военные лагеря (в районе поселка Мулино) размещали в военных палатках, давали военное обмундирование, обеспечивали трехразовое питание через  столовую рядовых военнослужащих и детально выполняли полную программу месячной военно-полевой выучки. Эта выучка проходила через пот и за месяц наши гимнастерки и пилотки не только линяли, но и основательно просаливались. Мы разбивались по-ротно, повзводно и основным нашим подразделением было отделение, которыми командовали сержанты. Они командовали строевыми занятиями и вот тут-то они выжимали из нас пот. Довольно часто они заставляли (учили) нас ползать по-пластунски с полной выкладкой на солнцепеке, или бегом бегать туда сюда.  Мне почему-то  труднее давалась эта выучка и это заметил полковник Батьянов и вскоре он перевел меня на службу в штаб  (вероятно батальона). Отслужив три-четыре для в штабе я стал просить перевести меня в строевую часть к своим ребятам.  Мне стало стыдно перед ребятами. Бывшие фронтовики, прошедшие чуть ли не всю Европу, терпеливо  переносят эти невзгоды, а я стал размазней и пристроился в штаб. Через  3-4 дня я снова шагал по пескам лагерей под палящим солнцем, и потом зарабатывал военную кашу. Занятия по теории с нами проводили или командир взвода или ротный командир на улице, где ни будь в тенечке. Второй сбор, после окончания четвертого  курса, проходил  там же, но меньше было строевых занятий, было больше упора на  подготовку знаний и действий командира взвода стрелковой части. Не скажу, что было уже просто, но пот ручьями из нас не лил. После завершения учебы в ВУЗе нас представили (спи сочно) в Мин.обороны на присвоение звания. Меня представили на  «лейтенанта», но присвоили звание младшего лейтенанта. Лейтенанта присвоили лишь тем,  кто до учебы отслужил в армии.  Таким образом, мне присвоили звание младшего лейтенанта запаса и в запасе дослужился до капитана, а с течением  времени по возрасту, снят с учета.

В период обучения в ВУЗе в течение пяти лет, мне приходилось иметь дело со всеми ректорами ВУЗа. Так в  период моего обучения на младших курсах ректором была доктор сх наук, профессор  Капацинская (инициалы, к сожалению не помню). Она читала курс лекций по  видимому по частной зоотехнике. На наших курсах этого предмета еще не было. Но знал, что она долгие годы  с коллективом специалистов работала над выведением новой породы овец «Горьковская», которая была распространена в нашей области и в целом Волго-Вятском регионе, но сейчас уже никто не скажет где эта овца, в чем ее достоинства, она растворилась в других породах, не были закреплены ее породные качества в потомстве. Недостаточно прочно были закреплены в генах, передаваемые породные качества. Она стала лауреатом ленинской премии.

Так вот, пред завершением первого семестра первого курса, меня вызывает ректор Капацинская и предлагает  создать институтскую агитбригаду в количестве 25-30 человек на период зимних каникул возглавить ее и выехать  в ближайший район области, для пропаганды сх знаний и агитации молодежи к поступлению в вуз. Для этого нам выделились определенные средства, грузовой автомобиль, крытый фанерой, художественным руководителем подобрал студента мехфака С.Юрлова, он же отличный баянист и имел авторитет  среди участников худ. самодеятельности. На мне остановились потому, что в профкоме общеинститутском, членом которого меня избрали на первом же отчетно-выборном профсоюзном собрании я отвечал за культмассовую работу в институте, а так же в силу того это имел некоторый опыт организаторской работы. Первая поездка агитбригады в конце января – начале февраля в колхозы и совхозы области оказалась  удачной и все четыре года я организовывал подобную агитбригаду. Лишь на пятом курсе отказался от этого поручения, т.к. этот курс был выпускным, вышел так же из состава профкома, отказался от редактирования студенческой стенгазеты «Колос», редактором которой был первых четыре курса и сосредоточился на предстоящих госэкзаменах.

После Капацинской ректором института был назначен Виктор Дмитриевич Панников. В теоретическом плане Виктор Дмитриевич был блестящим ученым, не плохой организатор, но мне он казался человеком далеким от сельского хозяйства и плохо его знавшим. Одно дело знать какую-то теорию относительно строения  земли ее структуры,  почвообразующих факторов и что-то еще в этом роде (не зря же он доктор сельхознаук). Другое дело люди, живущие на селе, их отношения в процессе производства, их труд  направленный на выращивание оптимальных урожаев, продуктивности скота, их быт и др. В нем я видел ученого-формалиста, но видимо я ошибался  т.к. года через два-три после назначения ректором его избрали секретарем областного комитета КПСС по сельскому хозяйству, т.е. должностным лицом, отвечающим за состояние сельского хозяйства области, а еще позднее его утвердили в аппарате ЦК КПСС в должности первого заместителя заведующего селхозотделом ЦК КПСС, т.е. он стал отвечать за состояние сельского хозяйства уже в целом по стране. В 1966 г. будучи слушателем  элитной  Высшей партийной школы, при ЦК КПСС в г. Москве, где он читал слушателям обзорную лекцию о состоянии сх-ва страны в перерыве я подошел к нему. Он меня узнал, любезно отвечал на мои вопросы и на вопрос:  «Знаете ли Вы  в ЦК КПСС как плохо живут люди на селе? – ответил: «Знаем, и сейчас разрабатываем меры по резкому улучшению материального благосостояния  сельчан. Этот вопрос  ближайшего будущего». Я наивно в это поверил. Эта наивная вера о серьезных намерениях и политической воли ЦК КПСС в части подъема сельского хозяйства жила во мне долгие годы. Встречу с В.Д.Панниковым в Москве я  описал в разделе «Учеба в Москве». У В.Д.  была одна особенность, он мог вызвать на откровенность собеседника. Помню как после одного из моего острого выступления на одном из студенческих собраний «О не качественности лекций зав. Кафедрой почвоведения, доцента Филипповича (инициалы не помню) Виктор Дмитриевич вызвал меня к себе в кабинет и попросил откровенно изложить мою критику в адрес Филипповича. Просил меня не смущаться и быть с ним откровенным. Я вновь изложил претензии к качеству лекций. С тех пор я довольно часто встречался с ним, особенно когда работал главным агрономом и председателем Балахнинского райисполкома. Но в душе у меня все время оставалась какая-то к нему настороженность, усилившаяся после моего вызова Панниковым в обком КПСС по вопросу: «Зимний сев яровых зерновых культур». Я опять наивно поверил, ибо теоретически тут много плюсов, но в первом же публичном выступлении по этому вопросу, сел в лужу. Кажется изрядно подмочив свою только-только появившейся из земли репутацию. Убедился, нельзя быть легковерным даже  на слово маститым ученым.

После В.Д.Панникова ректором был назначен Н.Д.Ладыгин о своих особых отношениях еще до его ректорства уже писал. Не могу писать, что ректоры крупные ученые как-то формировали мое мировоззрение, я, как говориться, был сам по себе, но они непроизвольно, независимо от  моей воли и сознания, воздействовали на меня. Особенно обращал  на меня внимание будущий долгие годы ректором  института, молодой, активный ученый, не  на много старше меня  по возрасту  кандидат биологических наук, физиолог животных Александр Иванович Баранов. В ту пору секретарь парткома института. Это он вытащил меня из позорной ямы в которой я оказался – студент  первого курса агрофака, который  летнюю сессию сдал первые пять предметов на отлично, но  не был допущен до сдачи шестого предмета – английского. Об этом тоже уже  писалось. Мой  афоризм «С коровами не собираюсь разговаривать  на английском» хотя и сделал меня популярным в студенческой среде. Но мне до сих пор самому перед собой стыдно за  нелепую браваду и тупое упрямство. Знание иностранного никогда и никого не унижало, более того это становится жизненно необходимым в современных условиях развития общества.

Но надо отдать должное Александру Ивановичу, который понял мое психологическое состояние и без ненужной накачки, вопреки некоторым членам парткома  сумел убедить меня и зав. Кафедрой иностранного языка одному сдать, а другой принять от меня английский, что я и смог сделать с грехом пополам. С Александром Ивановичем у меня долгие годы сохранялись дружественные, очень теплые отношения. Мы с ним встречались и два и три десятилетия, после завершения моей учебы, но он никогда не забывал моего имени, отчества, фамилии.

Во время летних каникул никуда не уезжал – неуда было, никаким постоянным делом не занимался. Группа ребят – студентов с  Ново-Восточного поселка каникулы время летом проводили в основном вместе. Мы ходили купаться, загорать на р.Ока. Там подготовленного пляжа с грибками, навесами не было. Но там был бугристый песок, река, и мы всегда находили там подходящее место. Всегда под  руками был волейбольный мяч  или просто резиновый мяч, который мы гоняли как  футбол, а к вечеру, возвращались домой, подкрепившись едой мы гурьбой в том же составе шли на танцы под радиолу на  танцплощадку на культбазе под огромным раскидистым дубом по центру. Денег у нас  не было и мы попадали на площадку  перемахнув через забор или просочиться мимо контролерш (билетеров), а уж домой шли поодиночке т.к. нередко девушки, с которыми приходилось танцевать, просим нас проводить их до доку.  Танцы заканчивались в 23.15 – 23.20 ч. Летом же  не так темно. Исполняешь роль рыцаря. Девушка одна идти домой с танцев боится, а от подружек отстала. Вот и хочешь или не хочешь, но если ты с ней танцевал, то обязан проводить ее до доку. Помню как-то раз малознакомая мне девушка попросила  проводить ее домой. Последние, завершающие вечер танцы определяли кто кого должен провожать. Таков мы сами установили порядок. С танцплощадки в дубраве, именуемой культбазой, до американского поселка примерно километр, а оттуда до наших бараков, еще минимум два километра. Но разве это расстояние для молодых, крепких людей, хотя это расстояние ты преодолеваешь или в темноте или сумраке. Время было беспокойное и могло случиться все что угодно, да и с нашим братом случалось. Поэтому я всегда  носил в правом кармане брюк или спортивной (из фланели) куртки  гирьку весом 250-300 гр. На цепочке длинной до 1,5 м.  И мне никакая агрессия была не страшна. Мог  парализовать любого забияку или хулигана с холодным оружием, а огнестрельного в то время ни у кого не было. Мне никогда не приходилось применять это оружие, но это придавало уверенность и мужество.

На поселке и в окружающих поселках я не был новичком и там меня знали как говориться своих не трогали. Разве что какой-то разгулявшийся чужак посмеет поднять руку. Чужак он и есть чужак и его не так уж трудно утихомирить. Иду, провожаю девушку по поселку Карповка. Это длинная  улица одноэтажных  деревянных домов. Провожаю до карповской церкви и не задерживаясь иду домой. Мне идти домой в ночной темноте не менее 4 км. Лучше бы идти по  шосейной дороге. Так безопаснее. Но она выбита и приходится все время по карповке двигаться вдоль высокого забора по тратурару. Заборы в плотную примыкают  к пешеходной дорожке и мне все время кажется, что по ту сторону забора кто-то  параллельно мне двигается. Остановлюсь и там спокойно, разве что шелестят листья садово-огородных  культур, картофеля. А картофель надежное укрытие для недруга. Но идти то надо. Иду. Теперь уже отчетливо слышу, что сзади меня идут. Резко останавливаюсь и поворачиваюсь. Каково же мое удивление. Сзади на тротуаре стоит огромный темный пес, начинаю с ним разговаривать, он начинает громко лаять. Знаю в этом случае не надо с ними разговаривать резко, не подставлять им спину и ни в коем случае не драпать от них. Встречай  опасность лицом к лицу. Успокаиваюсь. Собака тоже успокаивается, перестает злобно лаять  и быстро исчезает куда-то  в лаз под забором. Собака очень крупная – сторожевая и мне не хотелось вступать с ней в единоборство тем более ночью. Больше по этой улице я никого и никогда не провожал.

Мы группа студентов постоянно придумывали себе развлечения, забавы. Однажды мы – это ф, Женька Потапов  – студент политеха, спортсмен-лодочник, Алексей Анисимов – студент  педагогического института, факультета физического воспитания – будущий профессиональный тренер, Сергей Дыдыкин  – – медик, спортсмен-велогонщик, Виктор Пыхонин, студент сельхозник факультета механизации , самый старший по возрасту среди нас и Николай Кузнецов – медик, будущий крупный ученый. Собрались покататься на лодке по Оке, тем более, что Женька Потапов на лодочной станции Автозавода занимался греблей, имел членский билет и мог беспрепятственно брать со станции лодку и на любое время. Мы в то время еще не знали, что Николай Кузнецов не умеет плавать и он это скрывал.

Мы с собой ничего, кроме плавок и волейбола не взяли. На лодочную станцию шли с хорошим настроением и всю дорогу балагурили. Из имеющихся лодок выбрали четырехвесельную и четверо сели на весла, двое  отдыхали. Поехали в сторону канавинского моста. Там людно и хорошие пляжи. Лодка шла ходко т.к. мы работали вниз по течению реки Оки. Ребята в основном были спортсменами, крепкими парнями с хорошими мускулами или как сейчас говорят накаченными. К тому  же у нас был  хороший инструктор. Ж.Потапов. От Автозавода до канавинского моста по воде по видимому  километров 15-17. И мы довольно быстро преодолели этот путь. Достигнув моста мы  повернули влево и вытащили лодку на канавинском пляже напротив горсовета (ныне ярморочный Дом). Пляж пологий, обширный, но не благоустроенный. Не так людно. Нас это устраивает. Был обычный будничный день. Вели себя шумно, но никому не мешали. Алексей Анисимов все подбивал меня бороться. К тому времени я  уже подрастерял свою былую силу. Мы с ним были одноклассники. Он о прошлом моем знал все в т.ч. и мою былую силу и ему очень хотелось намять мне бока. К этому времени он был выше меня почти на голову,  ежедневно занимался  специальными физическими упражнениями и вряд ли  я мог стать ему достойным соперником. Все это я понимал, но ведь хочется же ему потягаться с тем, кого  он когда-то считал сильнее себя, а сейчас подходящий момент реабилитировать себя в собственных глазах и глазах друзей. К тому же он видел, что я далеко не тот как 7-10 лет тому назад. Ну а я что терял. Былую славу? Да она уже ушла.  Уже 8-10 лет я не занимался напряженным физическим трудом. Как говориться  я  явно был не в форме и мы были в разных весовых категориях. Ну и отступать нельзя. Я ведь не трус. Борьба, начинается. Встаем в стойку. Начинается борьба за захват. У моего партнера помимо всего прочее явное преимущество – у него длинные руки с крепкими мускулами  и он легко выигрывает этот вид схватки. Я  пытаюсь выскользнуть из захвата. Боремся, пыхтим, потеем. Я, вероятно, больше затрачиваю  усилий. Измученного он бросает меня на песок. Благо песок мягкий и чистый. Но я не положен на лопатки. Вскакиваю. Борьба продолжается. Я вхожу в азарт, хотя сил  почти не осталось. А он еще крепок. И так еще  несколько схваток, бросков. На песке постоянно оказываюсь я. Ребята подбадривают. Но я измотан  и нет сил больше сопротивляться  и вдруг Алексей предлагает мне ничью. Он очевидно понял мое состояние и я без слов опустил руки. И ничком бросился на песок.  Он ехидней уколол меня: «А ты еще ничего.». Промолчал. Силы восстанавливаются быстро. Искупались. Был вероятно август. Вода еще теплая и не так жарко, как в июле. Подсохнув, погоняли волейбольный мяч руками и ногами. Снова искупались и вдруг почувствовали, что мы голодны. Из карманов все до копейки выгребли и направили своих гонцов за продуктами на ту сторону реки. Денег хватило на две буханки черного хлеба и  килограмм кильки. Тогда буханки хлеба были немного больше чем сейчас. Мы  Быстро расправились с едой и съели все до последней кильки. Без воды, без какого либо напитка. Немного отдохнув мы сели за весла т.к. надо было добраться до Автозавода еще засветло , а для этого надо не менее двух часов. Лодка  должна идти против течения.  Отдохнувшие мы усердно работали на веслах и лодка споро шла против течения. Но какой же отдых без приключения. Приключение ожидало нас совсем рядом. Кто-то  из нас обратил внимание, что параллельно по нашему курсу движется лодка. На веслах  девушка, притом очень симпатичная. Наши лодки сблизились до расстояния вытянутой руки. Слово за слово и мы узнали, что она студентка  университета, что на правом берегу р.Ока в парке  Швейцария  (парк им. Ленинского Комсомола) ее ожидает молодой человек. Девушка понравилась нам очень и нам не захотелось с ней  быстро расставаться. Мы представились  и кто-то из нас высказал предложение – разделить с нами нашу компанию, пойти с нами на танцы на нашу культбазу. Танцевать она будет с кем захочет, а все мы вместе обеспечиваем ей безопасность в т.ч. и после танцев  вплоть до дома. Лодку разместить на лодочной станции с последующей ее доставкой к месту назначения. Наше предложение не принимается. После  тщетных уговоров и уверений мы делегировали на ее лодку Сергея Дыдыкина – студента – медика, пожалуй самого  интересного среди нас. Сергей спортсмен – велосипедист среднего роста имел хороший торс, крепкие ноги и руки, красивую голову с высоким благородным лбом, хотя и не густыми черными волнистыми волосами, большие глаза и белые красивые зубы. Словом нам казалось, что он способен растопить лед недоверия нашей незнакомки. Но не тут-то было. Когда Сергей пересел к ней лодка потеряла скорость. Оказывается один гребет, другая табнит и лодка движется по кругу практически вертится на месте Вновь совместные дипломатические усилия и внос  отказ. Находим другой путь решения задачи. Сергей пересаживается снова к нам  и мы берем лодку вместе с пассажиркой на буксир. Несмотря на наши  усилия скорость  резко сбавляется, а наша замечательная  студентка уговаривает нас не применять силу и отпустить ее на свидание с ее молодым человеком. Упоминание о молодом человеке на нас действует как на быка красная тряпка. Вместо того, чтобы прислушаться к голосу разума наше задетое самолюбие не позволяет нам прислушаться к голосу рассудка, а возможно и лукавства. В это время на Оке было не мало прогуливающихся на лодках людей. Вероятно кто-то обратил внимание, а возможно  из числа ее знакомых на  необычную сцену на двух лодках. Одна лодка сопротивляется, другая ее тащит. Как бы то ни было, но силы уже тают, тем более, что мы движемся против течения. Кто-то из  нас заметил, что нас  стремительно  нагоняет парусная яхта, а  люди на ней что то кричат, размахивают рукаами. Девушка на лодке (мы так и не узнали как ее зовут) упокаивается, просветлела лицом и заявляет: «это за мной». Мы все еще не верим и когда до яхты осталось 20-30 м. Заметили, что яхта носом идет прямо к центру нашей лодки. Буксирный трос мы отпустили. И  это была ошибка. Это позволило яхте на скорости резаться в середину борта нашей лодки. Мы дали яхтсменам возможность хулиганского маневра (очевидно и наш поступок, поведение был хулиганским). Я сидел по центру лодки и видел, что сейчас нос яхты вышвырнет меня с лодки в воду. Раздумывать некогда и мгновенная реакция какой-то отчаянный прыжок и я на носу яхты и держусь за  металлическое кольцо. Прошло  почти пятьдесят лет как это было, но я до сих пор не могу понять какая сила с такой быстротой вышвырнула меня на борт яхты. Но когда я понял, что я на борту яхты стал озираться кругом, а где же наши? Отплыли мы от места происшествия 50-70 м. Вижу четверо моих друзей находятся на небольшом кружке воды и что-то громко кричат. Невдалеке полузатопленная лодка и в ней кто-то сидит. Пригляделся. Ба… да это же Коля Кузнецов. Кричу ему: «Прыгай в воду, иначе лодка затонет», а он в ответ:  «а я, Леша, плавать не умею». Это уже совсем плохо. Не разбираясь кто из них старший практически приказываю: «Немедленно к лодке. Надо спасать». Парни посерьезнели и сразу курс на лодку. Но что же мои парни не плывут к лодке, а ныряют в  воду и что-то возмущенно кричат. Прислушиваюсь. Тем временем Николая снимем с лодки. И вдруг Витя Пыхонин, самый старший из нас полуматом: «Мы Вас  (таких-сяких) с того света вытащим и отомстим.  У нас один затонул». И продолжают нырять. Я тоже вскочил на ноги зацепился за какую-то  тол мачту, толи еще за что тоже командую: «Немедленно спасать» Парни явно струхнули и уже никакой бравады и  безусловное выполнение наших команд. Внимательно присматриваюсь на воду, пытаясь  определить кого же из наших постигла беда и ничего не пойму. Четверо плавают в воде и ныряют, я и Николай на яхте, так кого же не хватает. Справшиваю, когда уже приблизились к ним на 10-15 м. С кем же случилась беда?  … Немая сцена и вдруг почти радостное «Лешка, паразит, где ты был? А ты тебя ищем». Крик радости, торжества.  Потом разобрались. Оказывается не так уж сложно понять.  Когда яхта врезалась в середину нашей лодки четверо начиная с носа лодки были сброшены  в воду. Николай, сидевший на самой корме и державшийся к этому  моменту  за борта остался в лодке, а я, сидевший в середине и по борту   к яхте и чтобы быть не травмированным видимо сумел перемахнуть в яхту. Но этого никто не заметил  т.к. было не до этого и они в мгновение ока оказались в воде.

Наступило облегчение. Лодку полузатонувшую взяла на буксир яхта, четверо ребят  в плавь пошил к берегу , благо берег был совсем  рядом. Лодка видимых повреждений не получила. Перевернул в лодку и вылив из нее воду на дне ее мы обнаружили наши ботинки, брюки и др. которые лежали на дне лодки в носовой ее части. Но больше всех как потом выяснилось, пострадал я. У меня были наручные часы «Победа» кировского производства почти новенькие и когда на пляже мы начинали бороться часы отдал на хранение Сережке Д.  И он вернул мне их после затяжного  ныряние, когда оба вспомнили об этом. В носовой части лодки был и  мои почти новые туфли т.к. с утра были  мысли сразу после  лодочной прогулки пойти на танцы. Они так же как и часы стали непригодными для носки. Потом поясню. Происшествие утихомирило нас и мы решили сыграть мировую, но у нас ровным счетом не было ничего. Зато у них был хороший провиант. Подмели все подчистую. Никакого озлобления. Виноваты обе стороны. Мы на полпути, темнеет, поднимается ветер. Наша девушка – незнакомка, наверное уже на свидании со своим парнем. И нам пора поспешать. Помогли яхтсменам отчалить от берега яхту троим им не сдвинуть, а девять крепких парней играючи выталкивают ее на глубину. И пошла она  яхта-матушка своим ходом  полоща нам парусами, как  памятный случай на всю жизнь. Мы усаживаемся на весла и снова в путь. Четверо на веслах, один отдыхает, шестой на корме. Н.Кузнецов ни плавать, ни толком грести не умеет.  Но ему, тем не менее, хватило работы до самой станции. Поднимается ветер, поднимается  крутая с барашками  волна и лодку то и дело захлестывает, откуда-то нашел  черпак и Николай всю дорогу вычерпывал из лодки воду, но тем не менее на дне лодки все время была вода и мои новенькие ботинки, брюки, а также одежда других были в воде. Гребли дружно на быстро темнеет, а навстречу то и дело идут то  пароходы, то баржи-самоходки, то на буксире. И нам постоянно приходится лавировать. Они нас не видят. Темно. Мы их движение, огни барж, пароходов видим, крутая волна, ветер их неугаданные движения держат нас в напряжение, мешают маневренности. Никто не паникует, но все в напряжении. Особенно плохо то, что один из нас не плавает. И никого и ничто не спасает если на лодку наедет движущееся судно.  Пытаемся держаться ближе к берегу, но все время оказываемся ближе к середине реки. Т.е. прямо по курсу движения судов. Итак в таком напряжении шли около десятка километров. Пришли на причал около двенадцати ночи. Когда привязали лодку работники станции  высказали нам нелицеприятные слова.  Молчим. Заслужили. Пытались оправдаться. Наплели три короба  отговорок. Но главное мы целы и лодка цела. Но  вот наши ботинки, брюки, рубашки ужен несколько часов  полощатся в воде. Мои ботинки  настолько размокли, что больше их  обуть уже не мог. Не знаю на что похожими стали наши брюки. Но домой шли ночью и нас никто не видел. Так я лишился почти  новеньких наручных часов «Победа» и тоже почти новеньких ботинок. Для студента это весьма ощутимая и весьма поучительная потеря.

На поселке, кроме перечисленной компании, студентами были Гена Кузнецов, брат Николая, но он был старше нас, был  выходцем с Автозавода и дружил с парнями с Автозавода и Славка Месников, также мой одноклассник и мы сидели с ним на одной парте, будущий профессор медицины, работал он с космонавтами и жил впоследствии в Москве. Но в годы студенчества он дружил с девушкой из центра города, говоря с дочкой профессора и свое свободное время в  каникулы он проводил в другой компании. В поселке было 24 барака и в наше время студентов больше не было. Закончив институты мы разъехались по разным городам и весям и мы в последствии редко, а то и случайно встречались друг с другом. Но больше такой  кагорты  студентов вплоть до ликвидации поселка не было.

(Продолжение следует).

Опубликовано 28 сентября 2011 г.

• Размещено: 01.01.2000