Юрий Владимирович Сементовский (1913–2003),
доктор геолого-минералогических наук, заслуженный деятель науки ТАССР
Фронтовой дневник Ю.В. Сементовского был обнаружен в семейном архиве уже после того, как были опубликованы его воспоминания «Незабываемые дни» (см. рубрику «Воспоминания ветеранов» – http://opentextnn.ru/history/semejnye-arhivy/veteran/sementovskij-ju-v-nezabyvaemye-dni/).
В отличие от воспоминаний, записанных в 1979 году, фронтовой дневник велся в перерывах между боями и изобилует мелкими деталями, вплоть до диалогов. В документе идет речь о Ржевско-Вяземской стратегической операции на Калининском фронте (8 января – 20 апреля 1942 года) и выходе 373-й стрелковой дивизии из окружения летом 1942 года.
Пояснения к тексту приведены в квадратных скобках. В качестве приложения дана подборка писем Ю.В. Сементовского 1942 года к родным, дополняющая описанные события. В качестве иллюстраций использованы фотографии и документы из семейного архива и открытых интернет-ресурсов.
Т.В. Кучерова,
внучка Ю.В. Сементовского
***
«16.04.42.
Скоро исполнится 10 месяцев со дня начала Отечественной войны и 4 месяца боев нашей части. Много битв уже осталось позади и еще больше будет впереди.
Разрывы первых мин, полет их осколков, свист пуль услышал я впервые 22 декабря [1941 года] в Ново-Петровске. Через несколько дней – бой под Нивами. На открытой огневой позиции – 6 полковых и наших пушек. При каждом их выстреле я вздрагиваю, подпрыгиваю или наоборот пригибаю голову. Для корректировки огня отправляюсь с л-том Ильченко на передовую линию. За снежным полем в 300-400 м – деревушка, оттуда изредка раздаются очереди пулеметов и автоматов, временами видны перебегающие между домами немцы. Вместе с другими стреляю по ним из карабина, но результаты этой стрельбы остаются неизвестными. Наконец, совершенно оглушенный своими и чужими винтовочными выстрелами, орудийными залпами, оправляюсь назад – «домой», в деревню, несколько часов назад бывшую еще у немцев. Здесь внезапно налетает стая «стервятников», кружатся над деревней и лесом, обстреливая их из пулеметов. Забегаю с дороги в лес, падаю на снег, стараясь прижаться к нему возможно плотнее, если возможно – уйти в землю.
Первая страница блокнота, в котором велись дневниковые записи
с 16 апреля 1942 по 1 января 1943 года
На другой день заезжаю в тыл в поисках своего командира. Слегка туманный зимний день, начинает смеркаться. Вдруг вдали возникает гул самолета, он быстро нарастает, раздается частая дробь пулеметной очереди. Озираюсь во все стороны, но самолета не вижу, усиленная резонансом дробь его пулемета кажется частыми взрывами бомб, выбрасываемых из кассет пачками. Охваченный страхом, несусь галопом к ближайшему сараю, но еще раньше гул самолета затихает. Продолжаю свой путь по тракту, но заслышав вновь гул самолета, сворачиваю на боковую дорогу. Вновь раздается пулеметная грохочущая очередь, и вновь скачу к ближайшему укрытию… Но еще раньше громадный силуэт самолета проносится в сумерках слева – над трактом, поливая его огнем, гремят взрывы бомб. Кажется, что все живое на тракте уничтожено…
Это впечатления первых дней боев. С тех пор фашистские самолеты преследовали нас почти каждый день, двигаться приходилось ночами. Не раз при их налетах появлялось с трудом преодолимое, инстинктивное желание куда-то бежать, спрятаться…
8 января – налет самолетов на Агарьково. Они осыпают деревню градом пуль, бросают бомбы. Вначале делаю попытки бить по самолетам из карабина. Но всякий раз при приближении пикирующего самолета голова наклоняется и невольно тянет к земле, а когда вблизи начинают щелкать пули, прижимаешься к снегу как можно плотнее, прячешь голову, закрываешь глаза. Затем ищу убежища в штабе, здесь набилось полно командиров и бойцов, многие лезут в подполье. Сажусь писать боевое донесение, невдалеке рвутся бомбы, в окнах вылетают все стекла. Вдруг сильный удар потрясает весь дом, за ним другой, бревна двигаются с места. Это над головой рвутся две бомбы, но потолка не пробивают (какое счастье, что они не были на несколько десятков килограммов тяжелее). Пулями в подвале и сарае ранено несколько бойцов, бомбой убивает лошадь… До конца налета пережидаю на улице. Укрываясь под стенами домов и сараев. Здесь спокойнее.
С течением времени страх перед самолетами постепенно проходит. Их появление уже не заставляет прижиматься к земле где попало. При пулеметных очередях уже укрываемся, сообразуясь с направлением огня, а при бомбежке – следишь за полетом бомб.
Перейдя Волгу – долгими ночами, много дней подряд пробиваемся со своей артиллерией по узким дорогам сквозь снега. Заходим в глубокий тыл врага… Бои под Сычёвкой.
21 января – памятное Муковесово, когда я получаю настоящее боевое крещение. Накануне и всю ночь я дежурил со старшим лейтенантом Милюхиным в Берёзовке, где было неспокойно. Наутро пытаюсь проверить по телефону обеспеченность наших орудий в Муковесово боеприпасами (я – в должности ПНШ-1 [помощника начальника штаба]). Не добившись связи по телефону, отправляюсь сначала в штаб, а затем и в Муковесово. С утра над этой деревней вьются самолеты, непрерывно ее бомбя. Еще при подходе к штабу встречаю сани командира полка, узнаю, что его ранило (накануне там же, в Муковесово, убило его адъютанта – разведчика Фирсова).
В перерыв между налетами самолетов, когда они улетают на заправку, вхожу в деревню. Половина домов ее разрушена, в одном из уцелевших домов расположился наш КП, на чердаке – наблюдательный пункт. Вскоре приходится укрыться в блиндаж и повторить это несколько раз в течение часа. Иногда в нем не хватает места на всех, и тогда приходится ложиться рядом.
Около 13 часов на шоссе, идущем из города, показывается воинская колонна силой до роты. Вследствие отсутствия разведданных долгое время остается неясным, чьи это части. Наконец выясняется – немцы. Впереди колонны движется три танка. В это время становится известным, что на наших огневых большие потери, ранено несколько командиров.
Выхожу на улицу и с удивлением вижу на ней оживленное (чтобы не сказать больше) и поспешное движение в сторону от противника. Некоторые бойцы бегут, на ходу сбрасывая с себя вещевые сумки и противогазы. Нет времени разбираться во всем этом, быстро прохожу к орудиям.
На огневой. Она расположена в С-В [северо-восточном] конце деревни на огородах почти без всякого эшелонирования и рассредоточения орудий. У большинства из них сохранилось лишь по 2-3 чел. расчёта.
В пологой низине перед деревней метрах в 800 от нее немцы развертываются в цепи и, предводительствуемые танками, медленно движутся на нас. Тем временем самолеты непрерывно носятся над деревней, пикируют, с ревом выходят из пике, бросая бомбы, строчат из пулеметов. Зажигательными пулями они поджигают несколько крайних домов впереди орудий.
Навстречу мне подбегает наводчик одного из орудий:
– Что делать – людей никого не осталось?
– А снаряды есть?
– Есть!
– Будем бить вдвоем!
Артиллеристы принимают бой одни. Приходится потратить несколько минут на ознакомление со сложными механизмами орудий. Они получены недавно, совершенно новой системы, а на ознакомление с ней не было времени.
В бинокль выбираю цель, открываю огонь по наступающим цепям. Вскоре подходит несколько человек из других расчетов, комиссар батареи Неклюдов.
Пожар в деревне разгорается, ветер дует слева и заволакивает дымом все поле зрения, затрудняя наблюдение. По батарее начинают бить вражеские минометы, кругом свистят и щелкают об щит пули. Перекрестные пулеметные очереди несутся с самолетов, кругом падают авиабомбы. Одна из них – в нескольких метрах от орудия, но не разрывается. В расчете появляются раненые, их уводят.
Впереди у сарая остановился вражеский танк. Даю один выстрел, корректирую, второй снаряд разорвался рядом станком, осыпая его осколками. Закладываю последний снаряд, но результатов выстрела за дымом пожара уже совершенно не видно. С наводчиком снимаем панораму и уходим от орудия. Еще не верится, что придется бросить орудие совсем, поэтому не хватает решимости испортить его. Только лишь обойдя деревню, побывав на КП, уясняю обстановку, затем быстро возвращаюсь к орудию. Прикладом сбиваю прицельные приспособления, затвор не удается ни вынуть, ни открыть – заело. Выпускаю в канал ствола из карабина одну обойму и оставляю орудие окончательно.
В улицу уже вступили немцы. Они появляются цепью сквозь дым пожара. Укрывшись за углом дома, даю по ним несколько выстрелов. Пройдя по улице дальше, встречаю товарища – л-та Шляхту. Он в каком-то странном состоянии – вяло двигается, неохотно отвечает, укрываясь под сброшенной на бок крышей дома. Думаю – ранен, отвечает – нет. Пришлось самому прилечь рядом с ним, пока пролетел самолет, затем встаю, зову его с собой, он ничего не отвечает, а оставаться дольше было нельзя (тогда я не обратил особого внимания на его состояние). Больше я т. Шляхту не видел.
Вышел из деревни в поле, на время укрываюсь в отдельной бане и встречаю там своих командиров – Яновского и Щербака. В воздухе все время не перестают свирепствовать самолеты, но они, видимо, израсходовали большую часть боеприпасов и стреляли лишь изредка. Несмотря на это, один вид пикирующего на тебя самолета невольно прижимает к земле.
Через несколько минут выходим из бани, условившись идти врассыпную. Двое идут вдоль дороги, а я принимаю левее – по целине, рассчитывая, что здесь безопаснее. На самолеты я уже махнул рукой, иду во весь рост, но здесь выходят из деревни два танка, строчат из пулеметов, приходится ложиться несколько раз. Но долго лежать нельзя – могут настигнуть танки. Выбирая меньшее зло, иду дальше уже без особых предосторожностей (бежать нельзя – мешает глубокий снег), сзади ранило в обе руки бойца, перевязываю его, иду дальше…
В штабе полка встречаю Милюхина, с ним иду в штадив [штаб дивизии] – д. Леошкино. Здесь приходится вновь залечь. Первая бомба рвется в 50 метрах от нас, другие две падают ближе, но не разрываются. В перерывы между разрывами пробираемся на зады деревни, где и отлеживаемся.
Капитан Ювенал Викторович Яновский (1905–1943),
заместитель командира 931-го артиллерийского полка 373-й стрелковой дивизии
(позже командир полка, погиб в ноябре 1943 г. в звании подполковника, Герой Советского Союза).
Фото с сайта «Бессмертный полк»
Ищу везде Яновского и Щербака. Уже в сумерках приходит Яновский, он был ранен (с танка) в бедро и лежал в снегу до темноты. Щербака с тех пор больше никто не видел.
С тех пор прошло много времени в сравнительно покойных условиях. Горло, через которое мы прошли, замкнулось: не один месяц сидели в окружении на сокращенном пайке, используя местные продовольственные ресурсы. Затем пробили лазейку в другом месте, обеспечившую доставку боеприпасов и продовольствия.
В последнее время почти ежедневно на севере отчетливо слышится орудийная канонада. Все мы с надеждой прислушиваемся к ней, т. к. она приближает наше освобождение из полуокружения.
17 апреля.
Уже с неделю как наступила весенняя погода, снег быстро тает, и речки сильно разлились. Активные военные действия прекратились, и уже несколько дней мы находимся на отдыхе – официальном отдыхе. Совершенно тихо, лишь изредка прострочит пулемет, да немец бросит несколько мин. Лишь на севере по-прежнему погромыхивает канонада, то усиливаясь, то затихая. Сегодня поздно вечером вблизи дома внезапно раздался гром нескольких разрывов. С потолка посыпалась земля, несколько осколков ударились в стену дома. Обстрел продолжался 15-20 минут, не дождавшись его окончания, я заснул (центр разрывов находился в другом конце деревни). Несколько человек, не обязанных находиться на КП, сочли за благо ночевать в лесу и ушли на ОП. Я хорошо выспался и здесь, и был разбужен как раз вовремя – в 7 ч. утренней побудкой – осколки долетали до дома.
25 апреля.
Стоят хорошие, теплые весенние дни. Снег быстро тает, и скоро остаются лишь редкие пятна его кое-где. На днях прогремел первый гром, и нас окропил весенний дождь. Постепенно просыхает земля. На фронте затишье, и временами не верится, что он всего лишь в 2-3 км.
В такие весенние дни особенно тянет в поле – на свою работу. Невольно вспоминаешь прошлое лето, приволжские обрывы и овраги. Мысли о них не покидали меня в течение всей прошедшей зимы. С болью в сердце возвращаешься к действительности, под разрывами бомб. Еще не скоро удастся вернуться к мирному труду. Может быть, и не придется дожить до этого. Сейчас же остается только одно – война. Только она, только окончательная и полная победа обеспечит вновь мирный труд в нашей стране. Пусть это будет не скоро, но это будет!
30 апреля.
Вчера нашу дивизию перебросили на правый фланг участка, где противник имел частный успех, заняв три деревни. Сегодня с утра абсолютная тишина. За окном бело – ночью выпал снег, из-под него торчит сухая трава, деревья стоят голые, холодно. Все это напоминает скорее осень, Чебаркульские лагеря… [В Чебаркуле Челябинской области формировалась 373-я стрелковая дивизия].
Получили газеты за 10, 11 апреля с постановлением о присуждении Сталинских премий. Прочел интересную статью Ферсмана о неметаллических ископаемых («Известия» 10 или 11 (12) апр.). Впервые узнал из нее о применении бентонитовых глин для производства миканита при воздействии электромагнитного поля. А ведь татарские глины по своему составу близки к этим глинам, к тому же они хорошо раскристаллизованы, нередко имеют параллельную ориентировку. Стоит подумать об использовании их для производства миканитов. Может помешать только высокое содержание Ге2О3. Неплохо будет заняться разработкой большой темы примерно такого характера: «Седиментация и тектоника осадочных толщ, связь их генезиса с минералогией, нефтеносностью и другими полезными ископаемыми». Работы здесь – непочатый край.
Вчера получили письмо от жены одного из наших бойцов: «Один пишет, что убит, второй – ранен, третий – в плен попал, а я так ничего точно и не знаю о его судьбе. Прошу Вас сообщить истинную правду, хотя бы она для меня и была горькой» (это не первое такое письмо). Не желал бы я оставить свою семью в подобном неведении!
1 мая 1942 г.
На фронте с обеих сторон было полное спокойствие. На огневых провели торжественное собрание, вручили премиальный патефон I дивизиону.
2 мая.
С утра в расположении пр-ка [противника] заметно было оживление. Около 10 часов в воздухе послышался нарастающий гул, показалось три звена бомбардировщиков. Вот они вытянулись в цепочку, легли на боевой курс и начали свою бешеную карусель. Они пикировали на деревню, сбросив бомбы, поднимались кверху и, возвращаясь вновь на боевой курс, носились по кругу. В бинокль можно было ясно видеть бомбы, отделяющиеся от самолета при выходе из пикирования – одна большая из-под фюзеляжа и по одной или две – из-под крыльев. Они быстро приближались к земле, и в момент прикосновения к ней там блестел огонь и к нему вздымался столб земли, обломков и дыма. Вскоре вся деревня окуталась дымом, появилось пламя пожара.
Вдруг в воздухе раздался дикий вой сирены, и самолеты начали носиться над нашими частями. Бомб у них уже не было, из пулеметов они стреляли лишь изредка, и вся эта шумиха имела целью лишь напугать нас. Только вдоволь натешась, самолеты ушли на заправку. Тогда стали слышны другие звуки – выстрелы орудий с обеих сторон, разрывы снарядов, звук их полета. Пушки дают резкий отрывистый звук при выстреле, слабо слышный и быстро исчезающий высокий визг при полете. Выстрел гаубиц более глухой и раскатистый, отчетливо слышно мягкое шуршание снаряда в полете. У немецких тяжелых гаубиц шорох более резкий. Если снаряд проходит далеко в стороне, то тон этого остается почти без изменения, лишь постепенно повышаясь (по мере замедления скорости полета снаряда). Если снаряд рвется сравнительно близко где-нибудь в стороне или впереди, то слышен быстро нарастающий визг его, а непосредственно перед падением на землю тон его резко понижается, обрывается, и сразу же следует взрыв. Часто к этому присоединяется треск винтовочных выстрелов, дробь пулеметов.
Наша деревня расположена на пригорке, слегка прикрытом лесом со стороны противника, отсюда открывается широкая перспектива на поле боя. Повсюду пылающие хутора и деревни, повсюду возникают фонтаны земли от разрывов, а после у воронок долго стелется белый дым. Выстрелы орудий противника звучат и впереди, и справа, и даже временами сзади – мы находимся в полукольце. Нашу деревню пока не трогают ни самолеты, ни артиллерия, но все же готовимся переходить в лес.
С перерывами в 1,5-2 часа периодически появлялись самолеты, повторяя все вышеописанное. Время приближалось к вечеру, с северо-востока появилась очередная партия самолетов в 9 штук. Они уже составили свою карусель. К ним присоединилось еще 7 самолетов, сбросили первые бомбы. Внезапно их строй нарушился, колесо распалось, и стервятники бросились врассыпную, как спугнутые воробьи. Прижимаясь к земле, они удирали, а виновники всей этой суматохи – наши два маленьких ястребка – носились во всех направлениях. Замечательная картина: двое против шестнадцати!
Не предполагая, что его самолеты решатся сегодня прилететь, решаем с майором провести в деревне последнюю ночь. Только было мы с ним собрались обедать, как слышен нарастающий визг снаряда, он летит прямо на нас, вот он уже над головой, его визг резко понижается (как перед падением на землю) – все невольно пригибаются к земле – и, пролетев дальше, снаряд разрывается в дальнем конце деревни. Следующие снаряды ложатся все ближе и ближе к нам. Лезем в блиндаж. Стало ясно, что деревня пристреляна. После некоторого колебания садимся все же обедать, а затем уходим в лес. Сидеть в пристрелянной деревне не очень приятно – каждую секунду можно ждать снаряда. Это, оказывается, даже более неприятная вещь, чем авиабомбежка, т. к. здесь видишь и самолеты, и падающие бомбы, здесь определенно знаешь, летит эта бомба в тебя или ляжет рядом. [Приписка карандашом]: На следующий день наш дом сгорел.
3 мая.
С утра на левом фланге начался сильный артиллерийский огонь со стороны противника. Несколько раз мычала «корова» – новая секретная немецкая пушка. Говорят, что в целях сохранения ее тайны разрешают применять ее огонь только по войскам, находящимся в окружении… и обреченным, стало быть, на уничтожение.
10 мая.
Уже неделю находимся в некотором удалении от переднего края (3-4 км) в ожидании тракторов для переброски на другой участок фронта. Погода стоит не лучше осенней: снег, иногда дождь, сырость, грязь, свежей травы нет, деревья стоят голые. В связи с этим большой проблемой является доставка лошадей на новое место. Все транспортные работы (подноска боеприпасов, продовольствия) уже давно производятся исключительно людьми. Лошади сильно истощали и при отсутствии летних кормов ежедневно падают.
Непросохшие грязные дороги сильно затрудняют всякое передвижение. Особенно сказывается затрудненность доставки продовольствия из «внешнего мира» по единственной, ведущей к нам дороге. Много в этом деле помогают самолеты, посещающие нас каждую ночь.
И сегодня ночью на севере, рядом с заревом пожара, поднялись кверху переливающиеся разными цветами ленты трассирующих пуль. На далеком расстоянии они кажутся летящими очень медленно, долго я не мог поверить, что это пули, считав их прежде ракетами. Через некоторое время послышался глухой редкий стук зенитного пулемета. Затем стал слышен и шум самолета, и высоко в небе повисла наша красная ракета (немцы всегда – и днем и ночью – употребляют только белые ракеты). В ответ ей в нескольких местах поднялись в воздух красные ракеты с земли, затем зеленые, осветительные. За первым самолетом послышался второй. Они долго кружили в небе движущимися звездочками…
14 мая.
Несколько дней назад получили приказ о перемещении за 50 км, к югу. Передвижение на лошадях совершенно исключено, т. к. они не могут везти не только пушки, но даже собственную упряжь. Несколько лошадей не могут сдвинуться с места и оставлены там. Автомашины двигаться по дорогам могут с трудом, а местами то, что называется дорогой, для них совершенно непроходимо. Остается единственный способ передвижения тракторами, которые приходится «нанимать» у более состоятельных соседей (лишь вчера сообщили, что нашли два трактора и для нас). Последние три дня «нанятые» трактора постепенно забирают орудия и автомашины. Сегодня утром выехали и мы с командиром полка.
Хмурое прохладное утро, моросит мелкий дождь. Лошади – две лошади в полку, которые еще могут носить ноги и седоков – с трудом пробираются по грязи среди деревьев. Вскоре обгоняем последний эшелон. Гусеницы трактора до половины в грязи, колеса автомашины не вертятся, а она идет волоком («юзом») по грязи. За лесозаводом дорога значительно лучше. В поле она уже подсохла, а в лесу сделан сплошной настил из бревен, по которому можно двигаться хотя и медленно, но верно.
Командир полка майор Роман Моисеевич Певзнер.
Фото М.И. Гильфмана, июнь 1942 года
У Елизарово подъезжаем к укрепленной линии. Глубокий противотанковый ров, усиленный местами надолбами, окружен двойным рядом проволочных заграждений в пять кольев. Позади идет линия дзотов, которые возвышаются крутыми холмами посреди поля и в лесу. Часть из них усилена камнем и бетоном. Между дзотами и проволокой расстилаются минные поля, стрелковые окопы с легкими перекрытиями. Перед дзотами расположены (в шахматном порядке) противотанковые «волчьи ямы», перекрытие которых большей частью уже обрушилось. Участки леса и кустарника, мешающие обстрелу, снесены.
В сумерках въезжаем в д. Аксенино. Обстановка совершенно мирная (10-12 км от линии фронта). Здесь, оказывается, ложась спать, можно снять не только снаряжение, но и сапоги и рубашку, а под голову положить не противогаз, а мягкую вещь, которая называется подушкой.
К югу от деревни располагается широкая котловинная низменность, занятая болотом с перелесками. Она называется Аксенинский мох, и из него берет начало Днепр. (Никогда и в мыслях не имел, что придется побывать у истоков Днепра!).
16 мая.
Два дня назад натер лошади спину, велосипеда под рукой нет (да и дорога неважная), поэтому иду пешком. Предстоит пройти 15-18 км. В первом же лесу такая грязь, что ноги вязнут местами почти до колен, с трудом вытаскиваешь ноги. Но в общем не отстаю от конных. Дорога все время идет вдоль Днепра. Вскоре пересекает его. Здесь, в 10 км от истока, он имеет уже ширину до 10-20 м. Дальше Днепр все время расширяется. Во второй половине пути проезжаем мимо села Днепрово, раскинувшегося на левом берегу, – хорошие, чистые дома, белая церковь, какой-то пустующий заводик, направо – совершенно новое двухэтажное здание школы, даже еще без стекол в окнах.
Смеркается. Вновь лес, в нем по колено грязь. Чувствуются пройденные 15 километров. Под конец сажусь на лошадь, немного еду на ней, но в одном месте она увязает в грязи и падает. Приходится руками откапывать ее ноги, вытаскивать их на поверхность и только тогда поднимать лошадь. Через полчаса едем дальше. Уже полностью стемнело, сворачиваем влево по болотистому полю напрямик к деревне. Однако перед самым концом, метров за 300 до цели, путь преграждает глубокая речка. Переправу найти не удается, ехать в объезд через мост нужно не меньше 6 км. Поэтому расседлываем лошадей и останавливаемся ночевать на берегу речки.
Ночь довольно прохладная, приходится греться у костра. Только лишь достаточно рассвело, трогаемся дальше, через несколько минут находим переправу через речку, а через 15-20 мин. входим и в деревню.
Последняя представляет резкое отличие от всех деревень, в которые приходилось входить раньше. Прежде всего, здесь целы все заборы и сараи, нет ни одного разрушенного дома. Уже издали можно было слышать пение петухов, мычание коров и другие звуки. Словом: вполне мирная картина (немцы в этой деревне не бывали).
20 мая.
С большим удовольствием просмотрел свои записи по геологии. К сожалению, приходится их ликвидировать для облегчения своей полевой сумки. Все они уже пересланы домой. Отмечу лишь для памяти некоторые даты: первая статья о тектонике заканчивается пометкой «19 декабря 41 г., Ярославль – Бологое» (написана в эшелоне). Вторая, о корреляции: «Калининский фронт (район Сычёвки). Декабрь – февраль, 7.2.42». Дополнение к статье о тектонике написано 8 апреля 42 г., кажется, домой не отправлено, поэтому переписываю его здесь.<…> [На полстраницы – текст о дислокациях пород].
29 мая.
В течение 4-х дней непрерывно идет дождь, по дорогам не проехать, реки разлились, снесли повсюду мосты. Прекратились всякие активные действия. Сегодня немного подсохло, и с утра поехали с майором на НП. С земли видно очень мало, лезем на елку. Оттуда видимость приличная. Перед нами зеленое поле, с мелким кустарником местами, дальше – деревня, перелески. В деревне видны только крыши, в середине ее стоит церковь – превосходный наблюдательный пункт для противника. Подаем команду: «Алмаз! Малой палкой… по цели девятнадцать… огурцом… огонь!» Выстрел! – фонтан земли поднимается правее церкви. – «Вправо шестнадцать плюс. Алмаз! Левее ноль-двадцать… прицел сто двадцать… Огонь! Выстрел! – Минус… Алмаз… Спичкой…. Прицел сто десять… трубка девять-ноль… Огонь… Выстрел!».
Сзади доносится звук выстрела, через несколько секунд слева впереди, высоко в небе раздается звонкий воздушный разрыв. Затем на деревню сыпется огненный дождь. Горящие сегменты зажигательных снарядов подобно падающим звездам падают с неба. После нескольких батарейных залпов в деревне появляется дымок, он все разрастается, видно уже пламя. До нас доносится треск патронов и взрывы гранат, рвущихся в пламени пожара.
Затем начали бить по церкви из гаубицы. «Исток… Исток… Гранит, дайте Скалу…. Скала…Большая палка к бою… Цель девятнадцать… Огурцом… Взрыватель фугасный. Левее ноль-пятнадцать… Прицел двести… Первому, один снаряд…Огонь! Выстрел». Через несколько секунд доносится глухой удар, и вслед за ним шорох летящего снаряда. Пять… десять… двадцать секунд… снаряд проходит где-то в вышине справа от нас, затем долго еще летит, приближаясь к цели. Наконец невдалеке от церкви возникает мощный столб земли. – «Вправо двадцать, минус. Скала! Прицел двести четыре… Огонь!» Вновь выстрел, шорох летящего снаряда, ожидание взрыва. Столб земли слева от церкви. Цель взята в вилку, половиним ее, третий снаряд рвется у самой церкви, в бинокль видно даже как глыбы земли падают на крышу церкви…
Около пяти часов просидели мы на елке, увлеченные работой, не замечая времени.
30 мая.
Пошел второй год со дня моего отъезда из Казани. Год назад в Горьком я заканчивал формирование геологической партии [с 15 мая по 11 сентября 1941 года Ю.В. Сементовский являлся начальником Чебоксарской геологической партии № 11 Горьковского геологического управления], сегодня… Сегодня утром привели «языка». Он бодро входит в комнату, разговаривает охотно, по всему видно, что весьма доволен своей судьбой. Наш комиссар допрашивает его, я – записываю. Позже все его показания полностью подтвердились.
Немцы предприняли наступление с довольно крупными силами. В самом же начале был ранен командир дивизиона Милюхин. Удивительно ему везет! В наш полк он пришел из госпиталя, уже побывав на фронте. Зимой рядом с ним разорвалась мина, ранила в спину. Через неделю Милюхин опять встал в строй. Сегодня получил две раны – в спину и в ногу, через месяц надеется опять вернуться в полк.
Дивизионом остался командовать начальник штаба его – лейтенант Кончуков. Выполняя приказ майора (умело предвидевшего обстановку), он быстро вышел на передовой пункт и в течение всего боя руководил огнем. Несколько раз под минометным огнем ему приходилось менять место своего НП. Не один человек из бывших с ним был ранен. Несмотря на все это Кончуков точно и хладнокровно вел огонь. Рассеял несколько колонн пехоты, поджег автомашину, подавил батарею, разбил орудие. До самого вечера он оставался на передовой, в двухстах метрах от занятой немцами деревни, ведя по ней огонь.
4 июня.
Вновь с командиром прибыли на НП. Внизу столько комаров, что с трудом заканчиваю расчеты для открытого огня и лезу скорее на елку, где можно передохнуть. Вновь бьем зажигательными, но на этот раз неудачно: не удалось ничего поджечь. Наступившие сумерки заставляют закончить работу.
Назад возвращаемся разными дорогами. Командир со своим ординарцем – оба на белых конях – через тонкий лес, но скрытным путем, мы с начальником штаба – майором Билиенко – на велосипедах едем по открытому, просматриваемому противником месту, но по хорошей дороге. Легко и быстро идет моя машина, Билиенко отстает – у него что-то не ладится. Вдруг впереди, в выжженной деревне, гремят разрывы немецких мин. Это их ответ на нашу работу. Когда въехали в деревню, немцы огонь перенесли далеко вглубь, в район наших ОП. Затем, при въезде в следующую деревню, вновь слышим визг мин, они рвутся невдалеке от нас, слышно вблизи падение осколков и комьев земли. Кажется, что противник выслеживает нас, что, однако, едва ли возможно, т. к. уже почти стемнело. Все мины рвутся точно в одном месте, ясно, что они бьют по заранее пристрелянной цели с намерением лишь морального воздействия. Пока мы подвинчивали машину майора, обстрел прекратился. Выходим из деревни. Невдалеке белеет лошадь командира, который с беспокойством ожидал нас. Домой прибыли в первом часу.
Майор Игнатий Никифорович Билиенко, начальник штаба
931-го артиллерийского полка 373-й стрелковой дивизии.
Фото из архива Министерства обороны РФ с сайта «Память народа»
8 июня.
Приятно встречаться с боевыми товарищами. Сегодня с командиром были во втором дивизионе. Нас встретил и сопровождает дежурный по дивизиону – ст. сержант Коркин. Подходим к орудию.
– Товарищ лейтенант! Мы с Вами из такой же пушки били в Муковесово! – Это говорит дежурный – ст. сержант Коркин. – Я Вас так с тех пор и не видел – думал, ранены или убиты.
Я сам только сейчас рассмотрел его хорошенько, узнал его фамилию, тогда было некогда.
12 июня.
Выезжаем на показательную стрельбу на рикошетах. Приближаемся к передовой линии. Гаубица, ночью подтянутая вперед, уже стоит на огневой, скрытно проходим на НП. Всего собирается до 15 чел. «курсантов», выходим на опушку леса, надеясь на листву и защитный цвет костюмов, стоим во весь рост. Раздается команда, выстрел, мощно свистит снаряд. Разрыв несколько необычного вида (рикошет), звонкий звук разрыва. Корректура, огонь! Отчетливо видна пыль, вздымаемая снарядом при падении, затем, спустя долю секунды – яркое пламя разрыва на высоте 5 метров, клубы дыма. Отчетливо видны крупные осколки, летящие вверх.
Переносим огонь по церкви с. Андреевское, которая белеет вдали. Дней 10 назад до нее пытались достать и дальних позиций, но к величайшему огорчению немного не дотянули. Зато теперь всыпали полновесными двадцати трех килограммовыми снарядами. Теперь, наверно, фрицы будут остерегаться играть там в волейбол… Вдруг слева раздается нарастающий визг мины, разрыв в лесу, затем метрах в 40 рвется другая, осколки шуршат по листьям. Быстро даем по церкви несколько очередей беглого огня и уходим. Мины рвутся сзади и слева – в деревне, сплошь изрешеченной пулями. Над головой свистят снаряды и рвутся где-то в глубине. Немцы ищут нас и нашу батарею, но все безрезультатно…
16 июня.
Сегодня, совершенно не ожидая того, научился ездить на мотоцикле. Мы с майором долго бились над мотоциклом начштаба дивизии, не осилили. Я поставил было его уже на место, но решил попробовать еще раз. Переключил зажигание, дал газ, нажал на пусковую педаль и… после второго раза он заработал. После некоторого колебания выкатил его на дорогу, включил скорость, прибавил газ и, включив сцепление – тронулся вперед. Прибавляю газ, и скорость все возрастает без малейшего усилия с моей стороны.
Автофотопортрет лейтенанта Михаила Исааковича Гильфмана. Июнь 1942 года
Дарственная надпись на обороте фотографии:
«В память о совместной борьбе с фашизмом. Сементовскому от Гильфман. 20 июня 42 г.»
29 июня.
Все настолько спокойно, что не о чем было писать. Едва только начинают подсыхать дороги, собирается дождь и льет два-три дня, как и сейчас. Вновь в перспективе – задержка почты, снижение и без того неполных норм снабжения.
Если от Москвы провести прямую линию на запад, то она пересечет линию фронта по крайней мере в пяти местах. Не сразу поймешь, кто находится в полуокружении: немцы или мы. На нашем участке, по крайней мере, они находятся в лучших условиях, т. к. базируются вдоль железной дороги, от нас же она отстоит километров на 200. В последние дни на его стороне заметно оживление, стягивание сил. Если он соберет значительно превосходящие нас силы и ударит, то может смять нашу оборону. В таком случае останется единственный выход: отправиться на огневые и биться до последнего снаряда и патрона.
Лейтенант Ю.В. Сементовский, адъютант командира 931-го артиллерийского полка. Фото М.И. Гильфмана. На обороте дарственная надпись: «Товарищу майору от его адъютанта. В память о тяжелой године. 6 июля 1942 г.»
12 июля.
Полуокружение превратилось в окружение. Последние дни события развиваются настолько быстро, что, казалось, прошло очень много времени.
В начале месяца немцы произвели прорыв на нашем левом фланге и в ряде других мест. В ночь на 6-е июля полк получил приказ оставить оборону и выступить по направлению к выходу из нашего «мешка». 7-го с утра встали на позиции, готовясь обеспечивать огнем переправу стрелковых частей. Последние пошли на «ту сторону». Большую часть дня я находился на вершине полуразрушенной церкви, откуда хорошо было видно все поле, где происходили последующие события. Вскоре после начала переправы стала заметна концентрация танков на правом фланге, которые повели наступление на деревню, командующую над переправой. Немного позже на тракте слева длинной колонной появились автомашины и танки. Мы точно накрыли тракт (видимость против солнца была паршивая) и открыли беглый огонь, но они шли не переставая. Быстро было занято село слева от переправы.
После этого танки двинулись по тракту наперерез нашим частям, быстро отрезали их и начали уничтожать окруженные. Тем самым окончательно замкнулось кольцо и вокруг нас.
Весь день я просидел на церкви, наблюдая и корректируя огонь. Вдруг в крышу рядом плюхнулась пуля. Предполагая, что это случайная, продолжаю наблюдение. Слышу в воздухе троекратный нежный свист, затем снова – хлоп! Ясно, что по мне бьет какой-то немец, приходится уходить. Через 10-20 минут получаем приказ явиться к командованию, а позже узнаю, что немецкий снаряд угодил прямо в церковь и разнес ее верх.
Ночью готовится прорыв. Все части собраны в колонну, которая расположилась на дороге в несколько рядов. Предстояло ночью, в темноте, пройти по дороге среди занятых противником деревень, под обстрелом, затем по лесу с его автоматчиками, пересечь тракт, занятый его танками и пробиваться дальше еще с десяток километров. Неизвестны детали этого дела, но ясно одно, что потери будут немалые. Даже небольшая рана может привести к гибели, лишив возможности двигаться вперед. И в сознании зреет твердая решимость двигаться вперед, только вперед, несмотря ни на что, а если выпадет участь остаться на переправе, то не сдаваться в плен ни в коем случае.
Около полуночи вся масса людей, лошадей, техники двинулась вперед. Стоило посмотреть на этот поток! Дорога пересекала глубокий овражек. Казалось немыслимым, что повозки, автомашины, трактора могли его пересечь. А между тем этот поток двигался без задержки. Люди, лошади, повозки, машины обгоняли друг друга, дороги не хватало – двигались прямо по склону. Громадные машины, как диковинные звери, ползли вверх и скатывались назад, но опять лезли вперед. Трактора прицеплялись по два, но вытаскивали свои орудия. Не один час двигался этот поток, и странно: здесь не было еще ни одной поломанной повозки или машины.
Найдя свое место, вливаемся в поток. Приближается поворот к переправе, но колонна минует его, распадается на несколько ручьев, вливается в большой лес и там оседает. Как оказалось, направляющие части, бывшие уже раньше под обстрелом, не решились испытать судьбу еще раз и отвернули от переправы. Последующие части, ни о чем не зная, следовали за ними.
К исходу текущего дня – 8 июля – даем мощный артиллерийский огонь, последними снарядами подрываем орудия, собираемся все в лесу и в абсолютной темноте движемся на юг, руководствуясь только светящейся стрелкой компаса.
На рассвете проходим две деревни, не занятые еще немцами, водной из них, впрочем, они были накануне. На земле видны следы танков. Движемся по узкой лесной тропинке, затем сворачиваем прямиком по лесу. Через несколько километров впереди слышна автоматная стрельба, сворачиваем влево, встречаем и обгоняем целый ряд групп, подобных нам. Через несколько километров, при подходе к деревне, – автоматные очереди. Сворачиваем вправо, укрываясь в высоком лесу. Сзади гремят орудийные разрывы.
Затаив дыхание, движемся гуськом на юг. Слева близко на опушке слышны разрывы автоматных пуль, справа по лесу бьет станковый пулемет. Спускаясь далее к югу, неосторожно выходим на опушку леса в виду деревни – очередь пуль из автоматов проносится над головой, сбивая ветки. У одного сержанта сбило пилотку, но все невредимы. Укрываемся в лесу, затем через километр останавливаемся на привал.
После обеда неожиданно рядом раздаются выстрелы, ответные и все удаляющиеся выстрелы в лесу. Это наш секрет обстрелял двух немцев, которые, к сожалению, убежали, потеряв даже ручную гранату. Быстро снимаемся, идем дальше, никак не удается точно восстановить ориентировку. В новом месте ожидаем вечера и в сумерках выступаем.
10-го июля. Ночь. Справа-впереди временами взлетают осветительные ракеты немцев, часто раздаются автоматные очереди, выпускаемые в пространство. Мы движемся цепочкой, боясь лишнего хруста, то по вырубке, то по густому кустарнику, то по более крупному лесу. Ракеты немцев помогают нам не наткнуться на их посты. Неожиданно выходим на деревянную лесовозную дорогу, невдалеке чувствуется деревня. И сразу все становится на свое место – ориентировка получена! Пересекая дорогу, идем дальше, в мелком кустарнике на вырубке под ногами немилосердно хрустят ветки, в деревне ясно слышны голоса немцев. Проходим метрах в 300 от деревни, углубляемся в кустарник еще на столько же и останавливаемся дожидаться утра.
Утром разбужены хрустом веток под ногами множества людей. Они идут со стороны деревни. Усиливаем дозоры, переживая напряженные минуты. Идет время, а треск не приближается. Осторожно влезаю на дерево, оказалось, что это был треск пожара – немцы жгли деревню.
3 сентября.
Уже более месяца прошло с момента «выхода». Тогда было некогда, а тем более некогда сейчас писать. Привожу лишь краткие выписки из «путевого журнала».
От деревни Тупик (Никитинка) углубляемся в крупный лес. На другой день: «11 июля – выступили колонной в составе 4-х групп. Вскоре при пересечении дороги П. – Б. столкнулись с немецким отрядом. Не желая вступать в бой, 3 группы остались по зап. [западную] сторону дороги, 1-я группа проскочила вперед, потеряв лишь несколько лошадей (в том числе осталась и моя с шинелью, плащ-палаткой и 10 банками консервов). Немедленно сюда были подведены танки, которые начали обстрел леса из орудий. Затем, при попытке форсировать болото, в нем было оставлено еще несколько лошадей. С оставшимися тремя, в составе 37 чел. обошли болото с севера, перешли р. Немощёнка и двинулись на Ю-В. На ночевку остановились в 2 км С-З [северо-западнее] д. Мичурино (по пути неожиданно нашел брошенную хорошую шинель). Пройдено 10 км (всего 45 км).
12 июля. Продвинулись на Ю-В и Юг на 8 км, миновав Мичурино. Послали разведку на переход через дорогу у МТС [машинно-тракторной станции]. Противник из этого района длительное время вел артиллерийский обстрел леса (несколько снарядов разорвались вблизи от нас). Ночью обстрел продолжался.
13 июля. После полудня двинулись на юг. Пытаясь прорваться к большим лесам. Однако у д. Л. обнаружили засаду, повернули опять на север (пройд. 10 км).
14 июля. Около 10-00 в лесу невдалеке (в р-не Мичурино) внезапно поднялась перестрелка. Мы быстро снялись и двинулись на север. Пройдя д. О. остановились в 3 км от нее. (Послали фуражиров в деревню. Они оставили там трофейного коня. Взяли мешок картошки, начали собирать хлеб, но неожиданно в деревню вкатили немцы. Пришлось уносить ноги). Пройд. 9 км. Ночью пропали последние две лошади.
15 июля. Весь день непрерывно шел дождь. Вероятно благодаря этому беспрепятственно удалось перейти дорогу Васильево – Варварино, бывшую совершенно пустынной. (Остановились в высоком лесу, промокли до нитки, развели большие костры и сушились часа два). Пройд. 9 км.
16 июля. Спустились на юг к д. С. для фуражировки (- 4 км).
17 июля. Занимались заготовкой продуктов. (Иными словами, свежевали, варили и коптили весь день одну корову). (- 4 км).
18 июля. Продвинулись на С-В к опушке у д. Заболотное, здесь были обнаружены (неосторожно выскочили на опушку) карательным отрядом, который, обстреляв нас, завязал перестрелку со следующей сзади группой. Мы углубились в лес, затем прошли на север, пересеча 4 совершенно пустынных дороги, далее на С-З. Форсировали р. Обша у Дурнево и углубились в лес. (Пройд. 22 км).
19 июля. Продвинулись до клх. [колхоза] Кр. Лес, где присоединились к общей группе прорыва. В 23-00 в составе этой группы форсировали без единого выстрела шоссе Оленино – Белый, углубившись в лес западнее его (пройд. 17 км).
20 июля. Продвинулись лесом на Ю-З, остановившись на дневку в верховьях рч. [ручья] Ст. (-9 км).
21 июля. С утра продвигались на запад, в район сосредоточения для прорыва из окружения у д. Иванково. К 21-00 части всей группы сосредоточились вблизи опушки леса и под сильным автоматно-пулеметным огнем смяли оборону противника, на узком участке фронта прорвавшись к свои частям.
С 21 по 27 июля шагали пешим маршем все дальше и дальше от фронта. Прошли до 170 км. 6-го переехали из Селижарово в В. Волочек, где и проходили формирование».
Много было передумано за прошедшие дни, но тяжелее всего было от сознания, что ни единым словом нельзя было известить домой. Не раз собирался написать последнее письмо домой, но каждый раз всякие дела мешали сделать это. Тяжелее всего было оставлять близких в неизвестности, но всякий раз, как опасность была наиболее близка, с новой силой крепла решимость биться до конца.
Выписка из приказа № 8378 войскам Калининского фронта от 23 сентября 1942 г.
о награждении лейтенанта Ю.В. Сементовского медалью «За отвагу»
(командир полка ходатайствовал о представлении к ордену Красной Звезды)
24 октября 42 г.
Удивительно, что иногда в голову лезут мысли совершенно не созвучные моменту. Недавно появилась мысль написать сценарий для постановки на тему о работе геолога. Во всех картинах, имеющих хоть какое-то отношение к этому вопросу, специальные вопросы затрагиваются лишь вскользь, нередко неправильно. Между тем правильно разработанный сценарий дал бы возможность не только осветить эту отрасль науки, но (и это главное) дать массам более или менее полное представление о геологии вообще, позволил бы популяризовать ее. А ведь не везде и не всегда найдется человек, знающий хотя бы «что такое геология». Этот сценарий можно мыслить хотя бы в виде популярного повествования с постоянным освещением всех специальных вопросов и деталей работы геолога.
10.1.43
Уже 1943 год! Удивительно быстро стало идти время. Уже далеко позади остался период формирования, марши к фронту долгими бессонными ночами. Полуторамесячная подготовка к прорыву. Десятидневные бои. Вновь спокойное сидение в блиндажах. Беспокойные дни, когда решалась моя участь. Наконец неожиданно – направление на курсы, 5 дней пути и – г. Семёнов в далеком тылу, где удивляет все, начиная с того, что люди здесь работают только днем и только в строго отведенные для этого часы.
Я – курсант Артиллерийских Краснознаменных Курсов Командного состава».
[АККУКС базировались в г. Семенове Горьковской области до ноября 1944 года].
***
Приложение
Письма с фронта, 1942 год
1 июня 42.
Начинается лето, которое многое должно решить. Хваленое «весеннее наступление» не состоялось, на очереди подобное же «летнее».
Последнюю неделю все время очень занят. То приходится сидеть весь день на елке, наблюдая за разрывами, то сидеть у телефона, наблюдая за ходом боя или контролируя пристрелку. Иногда днями разъезжаем по своему району. В остальное время занят текущими делами (журнал боевых действий и др.) или срочными. Сейчас занят составлением истории полка и разработкой способа звукозасечки батарей противника.
Все время здесь шли сильные дожди, временами разливались реки, снося мосты, вообще погода мало походила на майскую. Лишь за последнюю неделю распустились деревья. Ю. С.
Открытое письмо Ю.В. Сементовского родным в Казань от 25 июля 1942 года
25 июля [1942].
Около месяца, по причинам, совершенно от меня не зависящим, не имел возможности отправить письма. Да и писать их не располагала обстановка.
В дальнейшем напишу подробно, пока же сообщаю, что вполне жив и совершенно здоров.
За прошедший месяц, в силу определенных обстоятельств, пришлось остаться в немецком тылу. Укрываясь от всякого нескромного глаза в составе небольшого отряда прошли мы около 200 км по глухим лесным тропинкам или без них – по компасу. Неоднократно попадали под огонь автоматчиков, но каждый раз благополучно ускользали от них, скрываясь в лесу. Неоднократно пересекали тракты и реки, но большей частью уходили незамеченными. Наконец, два дня назад, завершили свой поход прорывом обороны противника. Пройдя под его огнем около двух километров, вырвались вновь к своим.
Радость освобождения омрачается одним: потерей нашего командира [речь идет о майоре Р.М. Певзнере, который погиб в июле 1942 года под деревней Иванково]. О нем я писал однажды, и его трудно забыть.
Впереди – 1–1,5 месяца в тылу. По старому адресу пока не [зачеркнуто] пишите. Ю.С.
Командир полка майор Роман Моисеевич Певзнер. Фото М.И. Гильфмана
На обороте надпись: «Боевому товарищу по совместной борьбе с заклятым врагом народов
в годовщину войны. Юре Владимировичу Сементовскому от Романа Моисеевича Певзнер.
Аносиха, 22 июня 42 г.»
2.08.1942
Сразу навалилось столько дел, что едва нашел время написать открытку. По прибытии на место, довольно удаленное от фронта, меня сразу назначили начальником штаба полка. Моего предшественника – раненного майора [Билиенко] – я сам вывел с поля боя, там же приняв от него дела. Одновременно получил очередное звание – «старшего лейтенанта» – три кубика.
Просиживаю все дни в штабе, низко над головой проносятся самолеты. Близко аэродром – наши идут на работу или возвращаются с нее. От тебя писем пока не получил, хотя почту тащат мешками».
3 августа 42 г.
Выдалось, наконец, несколько свободных минут, чтобы написать более пространное письмо.
Почти месяц назад пришлось и мне испытать то, о чем раньше лишь слышал, то, что называется «окружение». Глухой ночью, в абсолютной темноте, руководясь лишь компасом, продирались мы в глухом лесу сквозь сквозь кусты, стремясь возможно дальше уйти от исходного места. Рассветало, стало легче идти, использовали местами случайные тропы. Идем по намеченному маршруту, стремясь избежать опушек, полян, дорог – всяких открытых мест – не говоря уже о деревнях.
В полдень впереди, на опушке леса послышалась характерная стрельба немецких автоматов: близкий резкий хлопок – разрыв пули и вслед за ним более удаленный выстрел. Резко изменили направление движения. Через несколько километров вновь наткнулись на автоматчиков – свернули опять. По узкой полоске леса, под обстрелом с обеих сторон, затаив дыхание, проникли в другой участок леса. Веер пуль свистящими косами прошелся над головой. Вновь углубились в лес, остановились на отдых. К концу его неожиданно возникла короткая перестрелка – два немца набрели на нас (один из них при бегстве потерял ручную гранату). Быстро снимаемся, идем в другое место. Вновь останавливаемся, выжидая ночи.
Стемнело. Вновь в абсолютной тишине движемся цепочкой. Где-то невдалеке находятся вражеские дозоры. Временами они пускают ракеты. Нередко какой-нибудь фриц для успокоения своей души пускает очередь из автомата. Нас пока никто не замечает. Незамеченными переходим шоссе, проходим в 3000-х метрах от деревни Т. – ясно слышен разговор немцев, несколько удаляемся от нее и потеряв ориентировку останавливаемся в полукилометре от этой деревни в мелкой заросли на вырубке. (Немалое нужно иметь нахальство, чтобы ночевать под носом у немцев). Утром обстановка выясняется и мы (позавтракав) перебираемся в крупный лес. С каким облегчением мы вздохнули, войдя в него! Там почувствовали себя как дома.
На другой день, когда пересекали дорогу, хвост нашего отряда обстрелял разъезд немцев. Быстро ушли вглубь леса. Два или три дня шли без выстрела. Затем наткнулись на засаду, вновь изменили маршрут, стремясь пробиться к большим лесам.
Лошадь, которой мы питались, подошла к концу, и для фуражировки пришлось обратиться в деревню. Выбрали наиболее глухую, но не успели наши фуражиры набрать мешок картошки, как в деревню вкатили немцы. Пришлось задами пробираться в лес. В другой деревне посчастливилось достать даже корову и целый день мы варили в котелках мясо и сушили его на огне. Питались в дальнейшем одним этим мясом, не имея, конечно, ни крошки хлеба, не говоря о сахаре и прочем. Голодать, впрочем, не приходилось.
На нашем пути лежало несколько опасных переправ: тракт, тракт и речка, тракт, речка и целый ряд параллельных дорог. Одну из таких дорог прошли благополучно благодаря лившему весь день дождю. На первом же километре, продираясь сквозь кусты, промокли до нитки и шли в таком состоянии весь день, пока не получили возможность обсушиться у костров. Другую переправу посчастливилось перейти среди белого дня. Третью перешли глубокой ночью, минуя расставленные на дороге посты.
Для меня ходьба по азимуту, в сплошном лесу, не являлась новостью. Поэтому я негласно считался «штурманом» отряда, шествуя во главе его. В лесу мы чувствовали себя сравнительно спокойно, т.к. говорят, «немцы в лес не ходят» (не знаю, перефразируя, кажется, Амундсена, знают ли об этом сами немцы). Во всяком случае, фрицы нарушаю это правило довольно редко. На захваченной немцами территории в лесу существовал свой обособленный мир, живущий нашей, советской жизнью. Не удивляешься теперь тому, что например, партизаны могут свободно передвигаться и действовать в немецком тылу.
Со временем мы начали слышать артиллерийскую канонаду на фронте, затем – временами – и пулеметную стрельбу. Впереди оставалось наиболее трудное и опасное препятствие – линия фронта.
8 авг. 42 г.
Письма приносят пачками, мешками, но от тебя среди нет ни одного. Около месяца назад оказались мы в лесу с небольшим запасом пищи, а кругом леса были немцы. Это и называется окружением. Из окружения люди выходят, и мы шли лесом, шли днем, продираясь сквозь кусты, руководствуясь исключительно компасом и картой. Шли ночью, когда в абсолютной темноте светится лишь стрелка компаса. Шли в сухую погоду и шли в дождь, когда каждый куст обдает с головы до ног потоком воды.
Немцы боятся русских лесов и без особой необходимости туда не заходят. Поэтому мы чувствовали себя сравнительно спокойно в лесу. В первые дни однако нередко приходилось уходить от обстрела немцев вглубь леса или идти по полоске леса, обе опушки которой обстреливаются из пулемётов и автоматов. Однажды неосторожно вышли на опушку в виду деревни, результат – очередь из автомата – веер пуль проносится над головой, сбивая ветки.
В другой раз темной ночью по густому кустарнику прошли мимо занятой немцами деревни, отчетливо слышали их голоса. Невдалеке были немецкие посты, временами они пускали ракеты или строчили в пространство из автоматов. Досыпать ночь остановились невдалеке от этой деревни. Утром пережили немало неприятных минут. В направлении деревни услышали хруст сухих веток, которых было много здесь на вырубке, под ногами многих людей. Могло быть только одно – облава. Однако шло время, а этот хруст не приближался. С дерева я увидел, что деревня горит, и мы слышим шум пожара. Спокойно позавтракали и поспешили добраться до большого леса. Здесь уж мы почувствовали себя как дома!
Много пришлось исходить лесов. Я обычно шел направляющим с компасом на руке и наганом за поясом. Шел и считал шаги, как когда-то в прошлом.
Питание у нас было неплохое: ни крошки хлебного и достаточно мяса. Вначале съели вороную лошадь, а затем целый день варили и коптили породистую корову. Разнообразили пищу и подножным кормом – заячьим щавелем (получается превосходный борщ), грибами, ягодами.
Нужно сказать, что удача неизменно сопутствовала нам, и весь путь мы проделали без единого выстрела с нашей стороны – не было особой необходимости в этом. Лишь при прорыве фронта – крепкое было дело. Предстояло под огнём противника перебежать поляну, пересечь тракт, пройти ржаное поле, миновать деревню, затем болото, подняться на холм, укрепленный блиндажами, пересечь второй тракт и вновь идти полем. Очереди трассирующих пуль неслись в ночной темноте над землей, кругом трещали выстрелы, вблизи рвались мины, а мы шли вперед, все вперед. Назад возвратиться означало погибнуть, и мы шли вперед – напролом. Шли и – вышли.
В этом бою потерял я своего командира, о котором писал тебе однажды. Тщетно ждал я его целый день, но он так и не вышел – погиб.
После этого прошагали мы еще километров 200 и сейчас уже не слышим разрывов снарядов.
Я получил очередное звание – «старший лейтенант», назначен начальником штаба полка. Должность высокая, не знаю, останусь ли на ней или спущусь пониже – на ПНШ. Ю.С.
9 августа 1942 г.
Линия фронта пролегала по открытой местности вдоль двух трактов и речки, между ними находилась деревня. В сумерках подходим к опушке леса, справа и слева на опушке гремят разрывы снарядов – немцы не знают, где нас ждать, нервничают и обстреливают весь лес. Впереди всюду возникают короткие очереди автоматов.
Стемнело. Приближается опушка леса. Приближается решительная минута. 15-20 минут должны решить все. Все охвачены единым порывом – только вперед, во что бы то ни стало, только вперед, ибо возвращаться назад в лес – рано или поздно верная гибель или плен (что то же самое).
Неожиданно над головой светлеет – выбегаем на полянку, окруженную кустами. Справа и слева, пересекаясь в воздухе, несутся над землей огненные стрелы трассирующих пуль. А сколько их еще, обыкновенных, невидимых. Раздумывать некогда и пригибаясь к земле бегу вперед. Запутываюсь в шнурке своего нагана, падаю, затем вновь бегу. Залегаю на несколько секунд в канаве перед трактом, перескакиваю его и вновь залегаю с другой стороны, ожидая своего командира. Затем теряю его в группе бегущих, бросаюсь вдогонку, но найти не могу. Бегу дальше один через ржаное поле. Огонь здесь слабее, но выстрелы гремят отовсюду. Лощинкой миную деревню. За ней встречаю нашего раненного командира, помогаю ему идти. Невдалеке рвутся мины. Несколько раз залегаем, второй тракт переползаем и наконец попадаем к своим!
Довожу товарища до перевязочного пункта и отправляюсь дальше искать своих, искать командира, но тщетно. На поле боя его видели несколько раз, но затем он исчез. С трудом примиряешься с мыслью, что он погиб. Все время мучает мысль о глупой случайности, разделившей нас там, на поле боя. Думается, что если бы шли вместе, то он остался бы жив (а может быть, и я разделил его судьбу). Все это дело простой случайности, шальной пули. Ю.С.
23.12.42
Ровно год назад я впервые оказался на фронте, услышал первые свист и разрывы мин, щелканье пуль, увидел зарево пожаров, первые немецкие самолеты. Вспоминаю, как в первую фронтовую ночь я ползал на коленях по снегу, пряча голову за угол дома. Или удирал в сумерках во всю прыть своей лошаденки от немецкого бомбардировщика, которому до меня мало было дела. А затем, в какой-нибудь месяц все стало знакомым и привычным, и беспокоила скорее уже тишина.
Приближается (или уже наступил) Новый Год – 1943, в котором должно, наконец, все это кончиться. Порукой этому и наши недавние операции, и последнее многообещающее наступление, о котором услышал сегодня, и расшевелившиеся, наконец, союзники и многие другие соображения.
Получил сегодня сообщение о присвоении мне очередного звания – капитана – приходится расставаться с кубиками. Одновременно с этим ожидаю в ближайшие дни и некоторого перемещения по службе. А именно: вместо Начальника становлюсь его помощником. Работы будет больше, ответственности немного меньше, а воевать можно везде.
Я уже писал раньше, что посылку высылать не нужно. Я имею здесь и валенки, и шапку, и рукавицы, и фуфайку, вообще все, что положено зимой и не нуждаюсь ни в чем подобном, а вам теплые вещи могут пригодиться.
Остается поздравить вас всех с Новым Годом и пожелать в нем встречи, поскольку последняя в истекшем году не состоялась.
P.S. Прошу прислать поскорее таблицы логарифмов (Пржевальского) – есть в моих книгах. Ю. С.
Выписка из приказа № 98 по 931-му артиллерийскому полку 373-й стрелковой дивизии
о присвоении старшему лейтенанту Ю.В. Сементовскому воинского звания «капитан».
Малые Бредники, 24 декабря 1942 года
Публикуется впервые