Гусарова Т. Тема воинской службы в русской народной лирике конца XVIII – начала XX веков

Воинской тематике в народных песнях отведено довольно значительное место. Эпические жанры, такие, как историческая песня, баллада, разрабатывают по преимуществу героико-патриотическое направление, связанное с участием солдата, казака в сражениях, походах, оплакивают погибших воинов, воспевают подвиги известных полководцев, народных героев, призывают служить России, «белому царю»:

Не ясён сокол во поле возвивается,

Василий на коне величается.

Говорила ему родна матушка,

Родна матушка, всё Натальюшка:

«Уж ты сын, ты мой сын,

Сынок Васенька,

Ты не езди в Орду, не служи королю,

Поезжай в Москву,

Служи белому царю».

Описывая тяжкий ратный труд, лишения и потери, историческая песня утверждает необходимость преодоления всех трудностей во имя конечной цели – победы над врагом России.

Эмоциональный настрой лирической песни иной. Здесь на первый план выступают чувства и переживания человека, надолго, а то и навсегда, отторгнутого от родного, привычного и любимого мира, от сельской природы, крестьянского труда, нехитрых радостей семейной жизни, от близких людей.

Растоскуйся ты, моя сударушка, по мне возгорюйся!

Уж я сам-то, сам по себе, сударушка, сам я встосковался!

Нападают-то на меня, меня, сиротинушку, ах, да лихи люди;

Что хотят-то ли, хотят меня, сиротинушку, отдать во солдаты.

Что куют-то ли, куют меня, сиротинушку, куют во железа.

Что везут-то, везут меня, сиротинушку, меня ко приему.

Все приемщики на меня, меня сиротинушку, они вздивовались:

«Уж и где же ты, где ты, сиротинушка, где уродился?»

Породила-то меня, меня, сиротинушку, ох, да родна матушка,

Вспоил-то, вскормил меня православный мир;

Возлелеяла меня, сиротинушку, ох, да Волга-матушка,

Вскачала-то меня, меня, сиротинушку, ах да легка лодочка.

Подневольная жизнь, которая ждет его впереди, непонятна, неведома, а служба царская, по рассказам людей бывалых, страшна и опасна.

Прощай, девки, прощай, бабы,

Нам теперя не до вас!

Во солдаты гонят нас.

Во солдаты, во рекрутство,

Под невольное долго житьё,

Да под тяжёлое ружьё.

Слова «рекрут», «рекрутский набор» для крестьянской семьи XVIII – XIX века звучали почти как приговор, особенно если в семье был не один сын. Пришла очередь, вынулся жребий – прощайся с парнем надолго, быть может, навсегда. Особенно тяжко было тем, кто оставлял дома жену и малых детей – их доля была сродни вдовьей, сиротской.

Отдадут меня в солдаты,

А жену мою куда?

Посреди села колодец –

Головой ее туда.

Впервые эти понятия вошли в крестьянскую жизнь в начале XVIII века вместе с военными реформами Петра Великого, когда в России создавались регулярная армия и флот, которые и комплектовались на основе рекрутской повинности. Она заменила существовавшую до той поры форму ополчения, т.е. обязательной повинности в военное время. Первый рекрутский набор в России был объявлен в 1698 – 1699 годах.

Рекрутской повинности, обязанности граждан нести военную службу в вооруженных силах своей страны, был придан общинный характер: крестьянская община обязана была поставить по одному рекруту с определенного количества дворов (позднее – с количества «ревизских душ»). Решение принималось приговором схода, по его усмотрению. Могли «приговорить» и едиственного сына вдовы, и многодетного отца семейства, и нескольких братьев, не оставив в семье работника. Единственным условием был возраст рекрута: от 20 до 35 лет.

По закону община должна была собрать и выплатить рекруту 150-200 рублей, что составляло немалую сумму, кроме того, служба избавляла от крепостной зависимости. Впрочем, это нисколько не увеличивало ее привлекательности, поскольку характер воинской повинности был принудительным, и по закону она была пожизненной и постоянной.

Вся тяжесть рекрутчины легла на 10 великорусских губерний. К середине 20-х годов XVIII века  численность русской армии составляла 250 тысяч человек. Рекрута набирались без всякого осмотра, нередко бывало, что община таким способом избавлялась от больных, ленивых, неспособных к крестьянскому труду или неугодных, «смутьянов». Тяжесть службы, непривычные условия,  участие в военных действиях, болезни и эпидемии приводили к большим потерям: состав армии полностью сменялся за 10-12 лет. Немудрено, что проводы в армию уподоблялись похоронам, где причитали и голосили все женщины семьи, а сам рекрут ощущал себя «отрезанным ломтём», почти покойником, навсегда покидающим родную землю.

Уж как шли – прошли солдаты молодые,

А за ними идут матушки родные.

Они идут, слёзно плачут,

В огорченьице словечушка не молвят.

«Вы не плачьте, наши матушки родные,

Не тужите, наши жены молодые!

Не ходить вам по белу свету за нами,

Не топтать вам сыру землю ногами,

                         Не заполнить вам сине море слезами.

Нам дороженька указанная,

Вся березками усаженная.

Наше царство широкохонько,

Нас угонят далекохонько».

Первое смягчение личной рекрутской повинности относится к 1736 году: в царствование Анны Иоанновны единственный сын или один из братьев мог остаться на хозяйстве, «буде того пожелает», община не имела права принудить его к службе в армии.

В 1757 году, при Елизавете Петровне, была упорядочена система рекрутских наборов: вся Россия была разделена на 5 полос, из каждой брали рекрутов по очереди, т.е. один раз в пять лет.

В 70-е годы XVIII века, при Екатерине II, впервые срок службы был ограничен 25-ю годами вместо бессрочного, а при Николае I была добавлена льгота для идущих в армию «по охоте» – срок службы для них сокращался до 15 лет.

Рекрутским Уставом 1831 года Россия была разделена на две полосы, набор осуществлялся уже через год, общины должны были поставлять от 7 до 10 рекрутов на 1000 душ. В 1834 году срок службы сократился до 20 лет, а с 1839 – до 19.

В дальнейшем сроки службы продолжали сокращаться: с 1856 года – до 15, с 1859 – до 12 лет. К тому же возраст рекрутов не должен был превышать 30 лет.

Однако это мало сказалось как на самом обряде проводов в армию, так и на его фольклоре.

Эх, гулянье, гуляньце мое,

До чего меня гулянье довело!

Со полуночи до белой до зари

Нападают всё богаты мужики,

Всё богаты мужики, расстарые старики.

Всё хотят меня в солдатушки отдать;

Запрягают тройку вороных коней,

Подкатили ко широкому двору,

Подхватили меня, молодца, с собой,

Повезли меня во Нижний городок,

Повели меня в присутствие.

Как поставили под мерушку,

Закричали: «Лоб-таки, лоб!»

Подкосились мои ноженьки,

Покатилась с плеч головушка долой.

Уж и начали мне русы кудри сымать,

Уж и сняли мои русые кудри,

Опустились белы рученьки.

Вы подуйте, ветры буйные,

Ты раскройся, гробова доска,

Распахнись, бел-тонкий саван,

Ты восстань-ка, родна матушка,

Ты восстань-ка, родной батюшка!

Посмотри на мое горе великое,

Что оплакать-то меня некому.

Провожали меня чужи дядюшки,

Снаряжали красны девушки.

Введение в 1874 году всесословной воинской повинности, по которой военнообязанным становился каждый русскоподданный, достигший 21 года,  снижение срока строевой службы до 6 лет, с 1888 г. – до 4, а с 1906 – до 3, многочисленные льготы по семейному положению (для едиственных кормильцев, младших сыновей, многодетных отцов и др.) во многом изменило отношение молодого крестьянина к военной службе.

Значительное сокращение срока службы, реальная возможность возвращения в родную деревню привело к снижению эмоционального накала еще не полностью сформировавшегося обряда. К тому же в армии было введено обучение грамоте и началам арифметики, солдаты, побывавшие в разных местностях России, познакомившиеся с городской культурой, чувствовали себя выше простых деревенских парней. Армия давала крестьянину возможность обучиться какому-либо мастерству – при увольнении в запас учет велся по приобретенным профессиям: хлебопёк, кузнец, сапожник, слесарь, портной, плотник и др., всего 45 наименований. Нередко случалось, что они оседали в городах, поскольку были освобождены от уплаты налогов и власти общины. Всё это не могло не привести к утрате магической составляющей обряда, так же как и к утрате большинства рекрутских песен. Их постепенно заменяет частушка, в лаконичной форме сохраняющая основное содержание рекрутских песен:

Дай мне, мать, благословенье,

Я в солдаты с ним пойду.

Широка туда дорога,

Взад я, может, не приду.

У приемной за дверями

Стоит ящик с жеребьями.

Ой, царица белая,

Зачем жребьевку сделала?

Сормовска больша дорога

Вся слезами улита.

Вся слезами улита –

По ней ходят некрута.

Милый мой, хороший мой,

Гулять не линия с тобой:

Тебя в солдаты на пять лет,

А меня замуж на весь век.

Пожил, пожил я на волюшке,

Пришел и ей конец:

Не бывать четыре годика

На родительский крылец.

Милый в армию уехал,

Я сказала: «Точка.

Я ни с кем гулять не буду

Эти три годочка».

С другой стороны, возвращавшиеся в село солдаты приносили новые песни, сложенные и бытовавшие в их среде: исторические – о походах и сражениях, солдатские – о тяжкой службе и тоске по дому, казачьи… Особенно мощный поток этого фольклора хлынул в русские деревни около 1856 года, когда указом Александра II, впервые за всё время существования регулярной армии, около 70 000 солдат были уволены «вчистую», а ещё 421 000 – «в бессрочный отпуск». Среди последних немало было людей трудоспособного возраста, не утративших традиционных основ крестьянской культуры, вернувшихся в родные селения к земледельческому труду. Именно благодаря им вошли в репертуар русской деревни песни о турецкой и крымской войне, о Суворове, Платове, графе Паскевиче и других событиях и военачальниках. Нередко, в соответствии с фольклорной традицией, исторические события совмещались или переставлялись, описания сражений теряли историческую конкретность, участие в них тех или иных персонажей становилось произвольным…

Поле чистое, турецкое.

Девчонки, пойте!

Поле чистое, турецкое, турецкое, королецкое.

Турецкое, королецкое.

 Девчонки, пойте!

Турецкое королецкое.

Мы когда тебя, поле, пройдем.

Девчонки, пойте!

Когда, чистое, прокатимся?

Дунай-речку переправимся?

Мы сойдемся с неприятелем.

Девчонки, пойте!

Мы сойдемся с неприятелем,

Со такой ордой неверною.

Со такой ордой неверною,

Девчонки, пойте!

Со такой ордой неверною,

Со турецким славным корпусом.

Турки пьяны напивалися,

Девчонки, пойте!

Турки пьяны напивалися,

С похмелюшка выхвалялися:

Мы Россиюшку насквозь пройдем.

Девчонки, пойте!

Мы Россиюшку насквозь пройдем.

Граф Паскевича в полон возьмем.

Граф Паскевич ведь говаривал.

Граф Паскевич ведь говаривал.

 Девчонки, пойте!

Граф Паскевич ведь говаривал:

«Вы не бойтеся, ребятушки!

Вы не бойтеся, ребятушки!

Девчонки, пойте!

Вы не бойтеся, ребятушки,

Вы удалые солдатушки!»

Сохранялся самый дух этих песен, охватывавших весь спектр солдатской службы. Можно предположить, что именно это стало причиной включения их в ритуал проводов новобранцев: к концу XIX века рекрутские песни постепенно утратили актуальность, перешли в разряд бытовой лирики, причеты стали способом выражения индивидуальных чувств преимущественно старшего поколения деревенских женщин.

Значительные изменения происходят и в самом ритуале проводов: главное место в нем занимает уже не оплакивание, вечное прощание с новобранцем, что совершенно исключало какое бы то ни было веселье, а застолье и проводы, которые сродни уже не похоронному, а свадебному обрядовому циклу: праздничный стол, шумное веселье, нарядные кони или автомобили, на которых увозят призывников не сборный пункт, подарки от родных «на счастье», наконец, участие в ритуале проводов невесты или «ухажёрки», которая обещает ждать своего нареченного, писать ему письма. Основу песенного репертуара проводов составляют частушки, военная лирика; много исполняется плясовых песен и любовной лирики.

Процесс превращения рекрутского обряда в ритуал проводов в армию окончательно завершился в первой четверти XX века. За истекшие десятилетия он претерпевал значительные изменения, в период Великой Отечественной войны отмечался некоторый его подъем, возврат к причетам, однако к настоящему времени можно говорить лишь о существовании локальных вариантов ритуала, которые варьируются и меняются под влиянием самых разных факторов современной действительности.