От редактора ЭПИ “Открытый текст”: Предлагаем вашему вниманию главу из книги Юрия Арбатского (русского музыканта, композитора, теоретика первой половины XX века, иммигрировавшего в Прагу в 1924 году и посвятившего значительную часть жизни исследованиям истории русской музыки). Юрий Иванович высказывает в ней возможно неоднозначные, но интересные предположения о разнородных влияниях на музыкальную культуру. В качестве примера, материал проиллюстрирован кантом «Мире лукавый» украинского композитора XVI столетия Стефана Яворского, исполненным ансамблем «Хорея Козацька» Тарас Компаниченко (вокал/кобза/бандура/уд). Состав инструментов, кстати тоже говорит в пользу теории Арбатского, о восточном влиянии на украинскую музыку (уд – музыкальный. инструмент Ближнего и Среднего Востока).
[177]
В начале II главы было отмечено почему и каким образом музыке присуща необычайная спокойность, превращающая ее в один из наиболее постоянных элементов культуры человечества, вне зависимости от цивилизации общества.
Заметим однако, что только модели музыки остаются малоизменнеными, стиль же ее всегда подвержен влияниям извне и это обусловливается не только сношениями с другими культурами, но и этнографическим составом общества, его социальной структурой и даже интеллигентностью творца-исполнителя.
Вспомним, что антропологическое различие между «простонародьем» и «власть имущими» существовало в той или иной форме на всем протяжении истории России; этот факт может быть прослежен, начиная со времен пра-славян в южной России и даже во время Скифской эры. Присовокупим, что принадлежность к разным расам еще не доказывает разницы ни в религии, ни в языке, ни в цивилизации, однако же принадлежность к различным культурам, при условии беспрестанного соприкосновения, неизбежно ведет к обоюдному заимствованию, плодотворность которого может быть положительной и отрицательной в зависимости от степени сходства данных культур.
Таким образом, по меньшей мере, нельзя не допустить некоторого влияния скандинавских музыкаль-
[178]
ных культур древности — а весьма возможно, и обратно, — считаясь и с фактами, что некоторое сходство может быть обнаружено в народной музыке современных украинцев — в гораздо большей степени у поляков — и что великий торговый путь пересекал территорию России с севера на юг.
Однако же влияние Византии кажется более чем проблематичным. В прошлой главе мы отметили, что ее наследие осталось исключительным достоянием церкви в России и что оно даже не было в состоянии оказать влияние на духовный стих. Изучая приведенное в V главе демественное пение, а именно его многоголосные разновидности, все больше склоняешься к мысли, что если влияние в этой области и существовало, то оно сказывалось в гораздо большей степени в заимствовании мертвым уже византийским наследием элементов живых народных музыкальных культур. Правда, можно предположить, что во время крещения Руси и до татарского нашествия, придворный обиход византинизированных князей нуждался в непрестанном исполнении заимствованных песнопений, которые таким образом впоследствии могли перекочевать в народ, но для этого нет подтверждений. Сравнивая же продукты современных музыкальных народных культур с элементами византийской традиции, ставших известными современной науке путем сложной реконструкции, нет никаких серьезных оснований на этом настаивать.
Не следует упускать из виду, что и до крещения Руси, и после, славяне находились в непрестанном сношении с урало-алтайцами — монгольскими, тюркскими и финскими народами, — однако же говорить о музыкальном взаимовлиянии пока что не приходится из-за малоисследованности этого вопроса, а еще больше из-за ненадежности материалов, собранных до сих пор.
[179]
Точно также совершенно не разработан вопрос о музыкальных влияниях во время татарского ига. Судя же по тому, что и политическая и военная организация монголов были переняты Москвой, учитывая слова татарского происхождения, сохранившиеся в обиходе русского языка до сих пор, и принимая во внимание заимствования из психики завоевателей, следовало бы предполагать, что и музыкальное влияние было значительно. Не следует забывать, что Золотая орда была государством очень мощным, поддерживавшим непосредственные дипломатические сношения и с Византией и с Египтом. В то же время Орда была в тесной связи с Китаем и находилась в оживленных торговых сношениях с западной Европой. Будучи крупнейшим торговым центром того времени, она не могла не привлекать представителей разнообразнейших культур и должна была служить центром взаимообмена идей. Персидские элементы, до сих пор обнаруживаемые в народных музыкальных культурах Украины, при сопоставлении их с трудами музыкальных теоретиков ближнего Востока, относящихся к периоду как предшествовавшему завоеванию Руси татарами, так и позднейшему, могли бы быть объяснены именно влияниями этого времени. Особенно интересно присутствие «вводного тона» в украинском народном многоголосьи, о чем писалось достаточно, и в наличии которого украинские ученые видели непреложное доказательство влияния Запада. Они тем самым старались доказать разницу происхождения народных музыкальных культур великороссов и малороссов. Сравнивая функции вводного тона Запада с «вводным тоном» украинских народных музыкальных культур, невозможно не отметить сразу же бросающегося в глаза факта, что они не тождественны и даже не схожи. Первый — непременный фактор функциональной гармонии Запада, второй есть
[180]
атрибут расцвечивания, свойственного персидской музыке, фактор эпического возбуждения, экстаза.
Уже Сокальский отмечает наличие украинского «вводного тона» в народных культурах XIV-XV веков, и таким образом утверждение украинских ученых об его западном происхождении, лишается исторического основания. Вводный тон получил права гражданства в западной Европе значительно позже. Происхождение элементов Востока в народных музыкальных культурах Украины, а также и у казаков до сих пор не выяснено, а манера ученых, касавшихся этой проблемы, создает впечатление, что они были бы склонны вообще умолчать об этом в силу предрассудков «господства низшей расы и культуры» и «эпохи упадка и всеобщего угнетения». Историческая перспектива и ложно понятый патриотизм лишают многих ученых возможности осознать события в освещении их современности. Таким образом они упускают из виду, что самодовлеющая религия татар, принесенная ими из Азии, шаманизм, а также переход Золотой орды в мусульманство, происшедший во время первой половины XIV века, являются косвенным указанием на присутствие более древних и более высоких музыкальных культур. Религиозная свобода населения не только допускалась татарами, но они даже благосклонно поддерживали каждую религиозную организацию. Православная же церковь находилась под специальным покровительством хана. Сарай, столица Золотой орды, стала центром новой русской епархии, а епископ Сарайский пользовался правом миссионерства. И несмотря на это преимущество русской церкви, татар не удалось обратить в христианство.
В этом можно видеть косвенное указание на то, что их государственность, наука и искусство стояли в то время выше, нежели у русских. Их орды в Китае и в Персии — странах с высшей культурой —
[181]
перешли, в первом случае в буддизм, а во втором в магометанство, ставшим религией широких слоев населения того времени — и были ими ассимилированы.
Вопрос татарского влияния можно было бы еще установить. Для этого было бы необходимо кропотливым псевдо-филологическим способом сравнить музыкальные культуры всех народов территории Росcии, а полученные результаты сравнить с музыкально-теоретическими трудами культурных центров и Востока и Запада, созданных незадолго и во время татарского ига. Задача эта чудовищна по своей громоздкости и не одному поколению ученых пришлось бы над ней потрудиться. Немудрено, что никто и не занялся этим делом до сих пор и вряд ли займется.
Часто приходится слышать мнение, что борьба за существование, а также и род занятий оказывают влияние на характер музыки. Во II главе было уже выяснено, что борьба за существование имеет очень мало общего с музыкой, а следовательно, и говорить о влиянии такого рода даже и не приходится. Что многие ученые пошли на такую приманку, станет понятным, если мы примем во внимание все увеличивающуюся моду на материализм и вызванную им тенденцию рассматривать и культуру и цивилизацию как явления однородные. Повторяю еще раз мысль, высказанную уже в III главе: и в современном мире мы можем наблюдать достаточно примеров, где малоцивилизованные народы обладают культурой, созданной на протяжении столетий и обусловленной глубокой традицией, в то время как существуют примеры и того, что цивилизация становится явлением самодовлеющим, при котором культура предается забвению. И культура и цивилизация суть явления непараллельные и судить об одной по проявлениям другой немыслимо. Что же касается влияния рода занятий на характер музыки, то приводятся неоднократ-
[182]
ные примеры, только на первый взгляд кажущиеся весьма правдоподобными. Возьмем пример земледельца: его созерцательный, казалось бы, спокойный род занятия, простор обрабатываемой им земли и его равномерные движения должны были бы породить песню спокойную, протяжную. Именно этот момент приводится многими как объяснение характера одного из видов русских песен. Однако земледельцы существовали и существуют не только на территории России и свойства песни «унылой созерцательности» русского пахаря не присущи ни одному из них в других народах. Наблюдая гребущего самоеда или поднимающих тяжести албанцев, которые «облегчают» себе работу пением, невольно заметишь, что они делают это не в такт работе, они затрудняют ее. Таким образом рушится материалистический миф не только зависимости музыки от рода занятий, но и ее происхождения из ритма работы. Не тяжелые условия жизни русского пахаря обусловливают широкую его песню и не отдых накладывает печать буйной, несколько истерической, угарной радости его плясовым. Влияния такого рода относятся к области психологии, но наука их еще не исследовала.
Существует еще немало разнородных влияний, однако они могут быть опущены, как не относящиеся непосредственно к цели этой книги. Подводя итог, отметим, что из всех влияний поддаются уразумению только два: влияние языческого прошлого и влияние западноевропейской художественной музыки. Все это в большей или меньшей степени уже разбиралось в предыдущих главах.
Опубл.: Арбатский Ю. Этюды по истории русской музыки. Нью-Йорк: Изд. им. Чехова, 1956. С. 177-182.
Аудиофайл:
Стефан Яворский “Мире лукавый” (исполняет ансамбль «Хорея Козацька») (MP3; 13,8 Мб)