ФЕДОТОВА М. Панк-культура – смеховой антагонист культуры

М. ФЕДОТОВА. Панк-культура – смеховой антагонист культуры (14.69 Kb)

[198]
Панк-рок— крайне любопытное и очень влиятельное, но почему-то пока мало изученное направление массовой молодежной культуры. Предметом обсуждения в настоящих заметках будет вторая волна панка, известная под названием хардкор и возникшая в середине восьмидеся­тых годов в результате слияния панк-рока с хеви метал. В своем класси­ческом виде хардкор сложился в творчестве известной американской группы Dead Kennedys, о которой здесь будет говориться неоднократно.
Однако каким образом рок соотносится со «смеховой» тематикой? В согласии с исследователями рок-культуры, мы склонны считать ее принципиальным андеграундом, имманентно стоящим в оппозиции соб­ственно культуре. Как нам представляется, рок-культура являет собой бытие альтернативное, не-обычное, исключительное, маргинальное, зазеркальное, перевернутое. Именно рок-культура, a priori живущая по «анти»-законам”, как ничто иное предрасположена к отражению «мира наизнанку», закономерности устройства которого были в свое время описаны М.Бахтиным.
Собственно панк-рок как музыкально-эстетическое направление на­чал зарождаться в Америке конца 60-х, но адекватно оценить его как явление тогда смогли лишь немногие из интеллектуальной богемы (на­пример, группу Velvet Underground на первых порах взял под свое по­кровительство Энди Уорхол). Возможно, артисты, литераторы и худож­ники оказались в состоянии первыми почувствовать то, что послужило предпосылками рождения панка: обострение застарелого кризиса в раз­витых странах мира — кризиса морали, человеческих взаимоотноше­ний, кризиса власти. Конкретизируя, исследователи говорят о захлест­нувшей Америку волне наркомании, об осознании полного провала вторжения во Вьетнам, о «холодной войне» и политическом противо­стоянии двух сверхдержав, СССР и США, о жестоком экономическом кризисе начала 70-х. Эти вехи разочарования молодежи в собственном обществе и в тех, кто им управляет, породили уникальное явление сере­дины семидесятых — панк.
Философия панков была философией «потерянного поколения», простой до предела: в свинарнике лучше и самим быть свиньями. Они

[199]

были убеждены, что изменить мир к лучшему невозможно… Удар ниги­листической иронии наносился не только и не столько по мишеням, знакомым предыдущим поколениям авангарда рок-молодежи (то есть по религии и так называемой буржуазной морали), но по основным социальным устоям вообще. Словом, «доставалось всем подряд». Ибо мир потерял смысл. Жизнь потеряла смысл. Будущего не стало. И точка от­счета оказалась принципиально иной, противоположной общепринято­му: все, что у «нормальных людей» считалось аморальным, у панков становилось внешним проявлением «нравственности».
Когда теряются смыслы, все становится с ног на голову и происходит инверсия ориентиров — на сцену выходит логика маргиналиев и наступают хорошие времена для «мира наоборот». Приходят плохие времена для здравого смысла, а демократия почивает. Классика американского панка второй волны (или хардкора), группа Dead Kennedys (название по смыслу аналогично русскому «Убиенные Романовы») предлагает нам записанный в 1987 году альбом «Bedtime For Demосrасу» («Почивающую демократию»), и это название рождено неcлучайной игрой слов (bed — плохой, bad — постель). Двадцать три атких композиции альбома, протяженностью в среднем от одной до трех минут, практически слились в дикий монолог, манифест, бредовую сорокаминутную речь на митинге. Как тут не вспомнить пламенных ораторов времен вьетнамской кампании, Чарли Чаплина в «Великом диктаторе»… Политик — или шоумен (профессиональный актер), диджей, с экрана управляющий массами? Попутно заметим, что «вьетнам­ский» содержательный аспект появляется не случайно: панк, естествен­но обращенный к годам молодости рока — шестидесятым годам, — оперирует и словарем той эпохи. Заодно вспомним, что восьмидесятые годы (подъем хардкора, второй панк-волны) в истории рока отмечены неебывалой политической активностью, обилием масштабных акций, пенных против социальных и политических реалий времени.
Итак, «в начале 1976 года настало время панка, и добропорядочным англичанам показалось, что молодежь сошла с ума. Улицы наводнили чпы отвратительного вида подростков. В кожаных куртках и нарочито анных джинсах на коленках, со шпильками в ушах и кольцами в носу, бритоголовые или ощетинившиеся разноцветными шевелюрами, с змалеванными краской лицами и унитазными цепочками, перекину­ли через плечо на манер шарфа… Они хулиганили в кинотеатрах, вызывающе вели себя по отношению к полицейским и задирали прохо-

[200]

жих…» Поначалу «большой мир» испугался панк-революции и всерь­ез боялся (как пишут исследователи) «ее политического итога». Стояла задача погасить в панке социальный (или, точнее, асоциальный) заряд, выпустив пар вхолостую, и с этой целью из новорожденного направле­ния сделали доходный бизнес, включив его в поп-индустрию. Под вы­ступления панк-групп предоставлялись лучшие концертные залы, круп­ные фирмы грамзаписи заключали с коллективами, играющими панк, выгодные контракты, а атрибутика и символика направления была мно­гократно растиражирована, обрела «модный» статус. Такова вкратце история начала панк-волны.
По ряду причин (анализ которых в настоящих заметках не представ­ляется возможным) мы считаем рок-культуру островком бесписьменно­сти в условиях современной письменной цивилизации со всеми выте­кающими последствиями. Консерватизм коллективной устной памяти, свойственный культуре бесписьменного типа, дает возможность более или менее плодотворного сопоставления и сравнительного анализа тех или иных явлений, хотя и разделенных толщей веков, но безусловно родственных типологически. Так, средневековая менестрельная культу­ра и рок, растущие от ствола так называемого «третьего пласта», имеют массу пересечений и параллелей разного рода. Не поддаваясь соблазну обзора концепций, существующих в исследовательской литературе, ог­раничимся приведением лишь некоторых очевидно «общих слов». Соз­нательно помещающие себя в условия социокультурного «антимира», шокирующие «добропорядочных граждан», панки, оказывается, не изо­брели ничего принципиально нового, но живут по правилам, уже когда-то сложенным их «предшественниками по цеху»; иконографические и культурологические параллели между панками и средневековым инсти­тутом менестрелей и придворных шутов бросаются в глаза. Впрочем, обратимся к источникам.
«Ошеломляющий внешний вид жонглера — это и знак его ремесла, и заявление всем окружающим о своем положении изгоя. Хотя единого облачения не было, существовал некий жонглерский стиль — всегда альтернативный по отношению к одежде прочих групп населения, часто кричащий, предупреждающий об отчужденном статусе его носителя»4. «Вечно меченые внешне, они в поведении и нравах высказывают враж­ду к обыденному жизненному укладу, к почитанию сословных барьеров и так далее, упорно сохраняя свою ироническую отстраненность по от­ношению к господствующим ценностям»5.

[201]

«Авторский образ» панка — однозначно дурацкая маска, утриро­ванный клоунский грим, выполняющий знаковую функцию. Клоун Амбозо-Рамбозо, герой одноименной композиции из «Почивающей демократии», — адская марионетка, расстреливающая забавных солдатиков, Вьетнама, играющая в «войнушку» (как тут не вспомнить средневеко­вый «театр казней»!). По ходу отметим особенную значимость в панк-культуре символики «клоунского» вообще и образа клоуна, который отнюдь не веселит, но по-настоящему страшен. Его рот до ушей, растя­нутый в вечной гримасе, порожден маской cheese и до странного напо­минает о принятой в средневековье известной пластической операции, превращающей обычного человека в Человека Смеющегося…
Жонглеры выбирали себе броские, вызывающие имена, побуждаю­щие публику к смеху. Длиннонос, Кривоглаз (приведенные в «Менест­релях» Сапоновым) удивительно коррелируют с панком Джонни-Гнилушкой (он же — Джонни Роттен, лидер знаменитой панк-группы Sex Pistols).
В качестве общего типологического признака бросается в глаза и на­личие шокирующей «спецодежды», выполняющей опознавательно-предупреждающую (и забавляющую) функцию с использованием ти­пично карнавальной, снижающе-инвертированной («клозетной») сим­волики плюс обязательная шутовская борода. Показателен фрагмент из «Поучения» Гираута де Калансо, цитируемый Сапоновым в книге «Ме­нестрели»; «Настоящему жонглеру следует завести себе приставную рыжую бороду и непременно вырядиться в костюм, пугающий дураков» (с.23). Отметим наличие длинной рыжей бороды (настоящей, не при­ставной) у Джелло Биафры, лидера Dead Kennedys. Сходство в динами­ке развития направления (быстрое «приручение» панков «ко двору» официальной властью) гармонично дополняет картину совпадений. Словом, в середине семидесятых на сцену вновь выходили шуты, кото­рым по роду их деятельности дозволено многое, в частности — гово­рить «правду»: нечто нелицеприятное, обличительное в адрес властей, общества, всех и каждого.
Выступление же собственно Dead Kennedys выглядит следующим: по сцене вихрем носится дурак с рыжей бородой — кстати, в полном соответствии с «шутовской иконографией», практически еще и карлик. Срывающимся, визгливым голосом он бессвязно вопит оскорб­ления в адрес всех и вся — чем не петрушечная комедия, герой которой побивает всех прочих персонажей специальной дубинкой. Публика в восторге от забавных хулиганов. Подобно ставшему легендой японскому

[202]

обычаю, здесь обыватель может «выпустить пар» относительно аме­риканской демократии, государственного порядка и жизни вообще…
Немного из этимологии названия направления. Собственно слово «панк» (рaпк) ведет свое происхождение не только от шекспировского «шлюха» («Мера за меру») — задолго до Шекспира так называли бри­танские племена, отказавшиеся во время оно от крещения и ввиду этого выселяемые на городские окраины (то есть маргиналии ab hoc). Имея в виду название, ориентирующее на маргиналыгость, «окраинность», «мусорность», вкупе со сказанным выше можно обозначить и ключевое понятие эстетики панка — помойку (мы не будем здесь описывать внешний вид и быт панк-общин – это многократно проделывалось в ряде периодических изданий). Колоритная деталь, кстати: у панков принято держать ручных крыс (животных, живущих на свалках), сво­бодно бегающих по телу хозяев, персонифицирующих собою «помой­ку».
Панк-культуру возможно рассматривать в качестве компонента, органично включенного в постмодерн, ибо музыкально-визу-альное тело панка в значительной степени составлено из «обрывков культуры», существующих в панк-контексте в условиях абсурдистского коллажа; собственно в музыке встречается немало искаженных музыкальных ци­тат из области неких символов общественного устройства. Аллюзия начальной фразы государственного гимна Соединенных Штатов Аме­рики в контексте общего звучания «Эдемской выгребной ямы» (цен­тральная композиция из рассматриваемого альбома) сравнима разве что с непочтительно разрисованным портретом президента (или символом американской демократии, статуей Свободы, на обложке альбома, снабженной «самолетиком в нос, ракетой в глаз, шприцем в вену»)…
Один из лозунгов панка — «бороться против всего» — живо вос­крешает в памяти «нигилистические гимназии» «новых левых»6, и кто же еще мог стать во главе панк-движения, как не Sex Pistols, не имевшие никакого отношения к музыке, фактически даже не владевшие своими инструментами, создавшие истинный образ звуковой помойки: хрипя­щего, фальшивого, откровенно шумного, «непричесанного» саунда! Словосочетание «грязный звук» стало устойчивым термином, характе­ризующим панк-рок. Какие же составляющие компоненты музыкой пан­ка можно назвать в качестве характерных, стилистически принципиаль­ных? Помимо уже отмеченного тембрового своеобразия, это обязатель­ная регулярная ритмичность, «ударность», скандированность партий

[203]

участников музыкального панк-действа, колошматящие по слушательским ушам, гармонично сочетающиеся с «одноуровневыми» выкриками так называемого вокалиста и подобного рода одноуровневым гитарным аккомпанементом. Типичны унисонные «соскальзывания» в диапазоне диссонантного интервала (часто — тритона). Тональный план отличается примечательной лаконичностью (скорее — убожеством); периодические «намеки» на модальность — натурально-ладовая перменность, обилие совершенных консонансов — естественно вызывают «средневековые» ассоциации. Типологическая черта собственно хардкора — это минимальная протяженность композиций, исполняемых в диком темпе. Саунд в целом рождает ассоциации с остервенело-развеселым отплясыванием (нигилистическое «пропадай все пропа­дом») на сваленных в кучу декорациях, до времени прикрывавших и фальшь общественного устройства, а если иметь в виду типологически родственный уличный фольклор — возникает устойчивая с некоей «частушечностыо». «Мусорная неокультуренность», первозданность, дикость и архаичность звучаний панка в целом казаться знакомыми еще по одной причине: уж не к этим ли внезапно обиажившимся глубинным корням культуры призывали вернуться «новые левые»?

Опубл.: Искусство XX века: парадоксы смеховой культуры. Сборник статей. Н.Новгород, 2001.

Материал размещен 21. 01. 2006

(0.4 печатных листов в этом тексте)

Размещено: 01.01.2000
Автор: Федотова М.
Размер: 14.69 Kb
© Федотова М.

© Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
Копирование материала – только с разрешения редакции