Чеченков П.В. Крепостные сооружения Нижегородского края в контексте внешней политики Василия III и Елены Глинской

В эпоху противостояния Московского государства и Казанского ханства (середина XV – первая половина XVI в.) Нижний Новгород являлся одним из опорных пунктов реализации восточного направления внешней политики России[1]. Одновременно он был центром притяжения целого региона на стыке верхней и средней Волги, очертания которого, с некоторыми нюансами, восходят еще ко временам существования Нижегородского княжества[2]. Эпоха правления великого князя московского Василия Ивановича и его супруги Елены Васильевны, продолжавшей начинания мужа после его смерти, интересна для нижегородской округи тем, что длительное обострение отношений с Казанью, вызванное общими изменениями в сфере международных отношений на востоке Европы, сделало необходимым обновление оборонительных укреплений всего восточного рубежа. В результате в Нижнем Новгороде появился каменный кремль и обширные деревянные укрепления, заново возникла крепость Васильгород, собственные укрепления получило поселение, известное как Балахна. В настоящей работе обратим внимание на ряд военно-политических аспектов этого процесса. Некоторые положения были озвучены в ходе выступления на Всероссийском форме «Кремли России. История. Реставрация. Музеефикация» (Нижний Новгород, Нижегородский государственный историко-архитектурный музей-заповедник, 21 сентября 2022 г.).

Василий III. Французская гравюра Андре Теве. 1584

Что такое «кремль»?

Начнем с Нижегородского кремля, поскольку и по хронологии, и по значимости его возникновение, безусловно, необходимо поставить на первое место в череде интересующих нас событий. Для того, чтобы по достоинству оценить масштабы события, поставим данное сооружение в ряд аналогичных ему, то есть ответим на вопрос, что такое кремль в России XVI столетия.

Первоначальное значение понятия «кремль» обычно трактуют как внутреннюю городскую крепость, центральную укрепленную часть города, окруженную «окольными городами» и посадами. Отмечается, что до XIV века в том же значении использовался термин «детинец»[3].

В летописании «кремль» впервые появляется под 1317 годом применительно к Твери. Однако в дальнейшем (с 1331 г.) на протяжении XIV века и позднее это понятие использовалось почти исключительно в отношении Москвы. Изначально оно применялось в варианте «кремник» («заложи болшии градъ кремникъ», «погорѣ городъ Кремникъ на Москвѣ», «погорѣ городъ Москва и Кремникъ весь»). Под 1457 годом интересующее нас слово было применено к Мурому («погорѣ градъ Муромъ кремль весь»)[4]. Схожее обозначение, «Кром» («Крем»), с конца XIV века применялось, наряду со словом «детинец», в отношении Пскова.

Псковский кром. Перси

В отношении крепости Нижнего Новгорода, как и многих других городов, летописи слово «кремль» не используют, применяя слово «град». В том числе не знает его и местный «Нижегородский летописец», ряд списков которого доводят повествование до 80-х годов XVII века. При этом ни одному переписчику не пришло в голову заменять слово «град» на слово «кремль». Хотя, вторжение в текст в это время было уже обычным явлением (до эпохи Ивана Грозного ситуация была иная, об этом ниже). В писцовых описаниях Нижнего Новгорода XVII века находим словосочетание «каменный город», а не столь привычное для современных нижегородцев «кремль»[5]. По-видимому, интересующий нас термин на протяжении длительного времени не являлся всеобщим и стал применяться по аналогии с столицей по отношению ко всем аналогичным сооружениям достаточно поздно. Для Нижнего Новгорода он начал использоваться, по крайней мере на официальном уровне, с начала XVIII века. Так, в росписном списке городского имущества, составленным обер-комендантом И.И. Лонтьевым 5 января 1712 г., отмечено: «А в Нижнем Новегороде кремль город весь каменной…»[6].

Переславль-Залесский. Крепостной вал

В наши дни, наоборот, термин «кремль» используется очень широко. Часто кремлями называют те территории старинных городов, где в той или иной степени сохранились остатки валов и рвов, отмечающих контуры крепости, а также компактный комплекс каменных сооружений Средневековья и раннего Нового времени. Так, прекрасно сохранившиеся по всему периметру кольца валов имеют Переславль-Залесский и Юрьев-Польский. Суздальский кремль – комплекс построек XIII – XVIII веков, окруженных валом. В Угличе кремлем называют исторический центр города с постройками XV – XIX веков, где о крепости напоминают лишь остатки рва. В Рязани кремлевский холм также сохранил строения XV – XIX веков и фрагменты вала. За крепостные стены здесь часто принимают стены и башни Спасского монастыря середины XVIII века.

В некоторых городах кремлями называют аналогичные локации с незначительными сохранившимися фрагментами каменных крепостей (Можайск, Серпухов).

В Александрове, Вологде и Ростове под местными кремлями понимают церковно-монастырские сооружения со стенами и башнями, возникшие во второй половине XVII века на месте более ранних городских крепостей. В Александрове – это Успенский монастырь, сменивший великокняжескую, позднее царскую, резиденцию XVI века, но сохранивший храмы времен Василия III и его наследника. В Вологде – Архиерейский двор, занимающий лишь небольшую часть территории крепости Ивана Грозного, со стоящим рядом Софийским собором, возведенным по приказу царя. В Ростове также архиерейский двор с габаритными и эффектными стенами и башнями, которые уже в период своего возведения имели, прежде всего, декоративную функцию.

Юрьев-Польский. Крепостной вал и Георгиевский собор

С точки зрения сохранения городской топонимии, как части историко-культурной среды, оправданность использования понятия «кремль» в указанных случаях не вызывает сомнения. Однако нельзя не признать, что кремли в прямом смысле слова там не сохранились.

Древнейшие сохранившиеся каменные крепости России находятся на северо-западе. Их локализация не случайна. Об этом свидетельствуют данные об обороне своих рубежей Новгородской республикой. Каменные укрепления возводились в расчете на тяжеловооруженного противника, оснащенного сложной техникой и способного на длительные осады. Его ожидали из Ливонии и Швеции. Границы с русскими княжествами и, до второй половины XIV века, с Литвой оснащались деревоземляными сооружениями, поскольку отсюда ждали вторжения легких конных отрядов, часто не располагавших возможностями для штурма городов[7]. Это объясняет то обстоятельство, что в Северо-Восточной Руси вплоть до XVI века каменные крепости почти не строились. Исключением были лишь Москва и Нижний Новгород эпохи расцвета Нижегородского княжества.

Крепости северо-запада в том виде, в котором они до нас дошли, нельзя признать центрами крупных городских поселений с обширными посадами. Это небольшие по площади сооружения, возводившиеся для защиты рубежей.

Суздаль. Крепостной вал

Изборск – один из древнейших русских городов, но к тому времени, когда появилась сохранившаяся до наших дней крепость (30-е гг. XIV – нач. XV в.), он являлся «пригородом» Пскова (находился в административной зависимости) и защищал земли русских вечевых республик от Ливонского ордена. В результате постоянных столкновений с ливонскими войсками жизнь за пределами крепости была чрезвычайно осложнена. Другим «пригородом» Пскова, прикрывавшим его с юга и запада, также получившим каменные укрепления в середине XIV века был Остров (сохранились только фундаменты).

Порхов изначально был основан для защиты подступов к Новгороду Великому с юго-запада и запада. Каменная крепость была возведена в 1387 году и реконструирована в 1430-40-х годах.

В конце XV – начале XVI века, когда земли северо-запада Руси вошли в состав Московского государства, для защиты его рубежей был возведен Ивангород (от Ливонии) и полностью перестроен Орешек (от Швеции).  К той же эпохе относится находящаяся в руинированном состоянии крепость в Копорье. Издревле оно являлось центром охраны южного берега Финского залива, а с конца XIII века стало административным центром Водской пятины Великого Новгорода и тогда же получило каменную крепость. Однако в конце XIV века центр переместился в Ям. Здесь тоже была возведена каменная крепость, ставшая главной новгородской твердыней на западной границе, а Копорье потеряло былое значение. В первой трети XVI века в рамках обширной программы по усилению опорных пунктов северо-западного пограничья России крепость Копорье фактически была возведена заново с включением некоторых участков старой кладки.

Угличский кремль

К указанным крепостям примыкает крепость Старой Ладоги. Сам город является одним из старейших на Руси. Первая каменная крепость появилась еще на рубеже IX – X веков, но была разрушена норвежским ярлом Эйриком. Во втором десятилетии XII века, когда Ладога была под властью Новгорода в составе Древнерусского государства, возводится вторая крепость для защиты от шведов. В 1446 году она модернизируется в связи с распространением огнестрельного оружия. В конце XVI века, в дополнение к другим крепостям северо-запада, полностью перестраивается с включением фрагментов старых укреплений.

Все эти крепости привлекательны своей суровой красотой, но совсем невелики по площади. Лишь недошедшая до нас Ямгородская крепость являлась крупным административным и торгово-ремесленным центром с обширным посадом. Видимо, не случайно кремлями эти крепости ни сейчас, ни в прошлом не назывались[8].

Самым древним кремлем в полном смысле слова можно считать псковский (XIII – XVII вв.), сооружение которого началось в период раздробленности. Его площадь составляет 4,2 га, тогда как площади Изборской и Ямгородской, самых крупных из вышеуказанных крепостей северо-запада, лишь 2,4 и 2,5 га. Остальные восемь сохранившихся кремлей периода до Смуты возводились по распоряжению московских государей: Ивана III (московский и новгородский), Василия III (нижегородский, тульский, коломенский, зарайский), Ивана IV (астраханский, казанский). За исключением зарайского кремля, всех их отличает значительно большая площадь, а также то, что каждый из них возводился за единый строительный период по своему плану. Тогда как отдельные составляющие псковского крома сооружались в разное время, перестраивались, дополнялись, модернизировались. Тоже можно сказать и о более ранних крепостях. Время возведения и площадь этих кремлей указаны в таблице.

Сохранившиеся кремли досмутной эпохи

Соответственно, Нижегородский кремль является не просто памятником русского оборонительного зодчества, но вполне определенной эпохи с ее общими чертами и особенностями – это период образования и становления единого Российского государства. Но даже среди этих крепостей он выделяется своими размерами. По данному показателю он сопоставим лишь с московским и коломенским кремлями (последний дошел до нашего времени частично – 7 башен из 16).

Рязань. Крепостной вал

Назначение кремлей

Как видим, даже к концу XVI века каменный кремль в России не был распространенным явлением, а к началу столетия, если не брать во внимание недавно присоединенные северо-западные территории, подобным сооружением могла похвастаться только столица. Ясно, что возведение каменного кремля не было ответом на чаяния жителей города. Это было дело государево, реализующееся в интересах всего государства, а не только местного населения. Каждый кремль играл свою роль в жизни страны. Псков и Новгород Великий были не только узловыми пунктами обороны от соседей с севера и запада, но и опорными центрами власти Москвы над бывшими вечевыми республиками. Аналогичную роль в последствии стали играть Казань и Астрахань в отношении бывших ханств. Коломна – один из основных пунктов «береговой службы» на Окском рубеже от крымских набегов, ставших в начале XVI века главной головной болью московских правителей. Южнее Оки находилась Тула, которая стояла непосредственно на пути крымчаков к Москве. Она стала центром следующего рубежа. Во второй половине XVI века здесь базировались главные военные силы южного пограничья и руководство созданной в середине столетия Большой засечной черты, куда входил и Зарайск[10].

Наиболее близки по условиям и времени возникновения к Нижегородскому – кремли в Туле, Коломне и Зарайске. Постройке каждого из них предшествовали определенные обстоятельства, под влиянием которых, по-видимому, принималось соответствующее решение. 1512 год был отмечен целой серией нападений на южные области Российского государства, в результате которых пострадали Брянск, Белёв, Одоев, Воротынск, Алексин, Рязань и др. Именно с этого события крымские набеги стали регулярными. На этом фоне в 1514 году начинается строительство кремля в Туле.  В 1521 году состоялся один из крупнейших крымских походов («крымский смерч»), когда хан Мухаммед-Гирей осаждал Москву в отсутствии бежавшего из столицы Василия III. Обойдя Тулу с востока, крымчаки форсировали Оку в окрестностях Коломны, где их в тот момент не ожидали. Через четыре года начинается строительство кремля в Коломне. В 1527 году царевич Ислам-Гирей уже не смог переправиться через Оку и сжег погост с церковью Николая Чудотворца Заразского, где при отступлении его войска потерпели поражение от преследовавших русских отрядов. На следующий год здесь началось строительство крепости, которая стала Зарайском.

Рязанский кремль. Стены и башни Спасского монастыря

В результате всего вышеизложенного можно сделать два наблюдения. Во-первых, для московских правящих кругов решение о строительстве Нижегородского кремля имело беспрецедентный характер. Московский и новгородский кремли не в счет, так как первый защищал столицу, а второй возводился в регионе с давними традициями каменного крепостного зодчества. Во-вторых, это решение не могло носить случайный или рутинный характер. Для его принятия, с учетом масштабов сооружения, должны были существовать веские основания, а также предшествовать конкретные события, подтолкнувшие это решение.

Теперь обратимся к обстоятельствам возведения Нижегородского кремля. Ясно, что его строительство напрямую связано с казанской угрозой. Но почему именно Нижний Новгород был выбран для создания масштабной каменной крепости? На разных этапах существования Казанского ханства набегам подвергались русские окраины по широкому фронту от Устюга на севере до Мещеры (совр. Касимов) на юге, в том числе такие заметные города как Галич, Кострома и Муром. Однако никаких попыток строительства каменных крепостей там не предпринималось.

Александровский кремль. Распятская церковь-колокольня, Троицкий собор и Покровская церковь 

Как показали наши исследования в обороне казанского рубежа при Иване III и Василии III основную роль играли три города – Кострома, Нижний Новгород и Муром. Здесь сосредотачивались крупные военные силы, способные в случае необходимости выйти на перехват врагу. Самая важная роль была у Мурома, поскольку отсюда открывалась прямая дорога на Владимир и Москву[11]. Даже из Нижнего Новгорода предпочитали добираться до столицы, делая крюк через Муром, особенно крупные конные отряды. Это при том, что существовала и более короткая дорога по правому высокому берегу Оки до современного Горбатова (в XVI веке д. Мещерская Поросль), где располагался брод через Оку (известный как Лисёнковский брод – по названию деревни Лисёнки на противоположном берегу), и далее на Гороховец[12]. Но не в Муроме стали строить каменный кремль.

Нижний Новгород от других крепостей отличало то, что он ближе всех был к Казани. Играя важную роль центрального звена в обороне, он имел первостепенное значение в нападении[13]. Слияние Волги и Оки, служивших транспортными магистралями, позволяло концентрировать здесь большие воинские группировки. Соответственно, назначение нового кремля было не столько оборонное (ясно, что любая крепость нужна для обороны), сколько военно-логистическое.

Александровский кремль. Сретенская церковь и стены Успенского монастыря

Летописи

Чтобы продолжить рассуждение о конкретных событиях, вызвавших принятие решения о строительстве, необходимо понимать, когда оно началось. Перед тем как перейти к этому вопросу, следует оговориться о специфике материалов с которыми приходится работать для ответа. Основным и наиболее информативным историческим источником для конца XV – начала XVI века являются летописи. Общим вопросам их изучения и конкретным летописным памятникам посвящена масса трудов. Источниковедение летописания – отдельное крупное направление исторической и филологической наук. Позволим себе в настоящей работе обратить внимание на некоторые особенности, понятные специалистам, но не всегда ясные широкой публике. В любительских публикациях и СМИ часто можно встретить фразы типа «в летописях сказано». Между тем, летопись сама по себе не является концентрированной истиной. Принципиально важно то, о какой именно летописи идет речь.

Во-первых, созданный однажды летописный текст многократно в течении столетий переписывался. При этом переписчики вплоть до XVI века старались избегать вмешательств в структуру текста. Поэтому летописное произведение, возникшее, например, в XII веке могло в общем виде дойти до нас в списке XV столетия. То есть дата описываемого в летописи события, интересующего исследователя, дата составления летописного текста и дата самого сохранившегося памятника летописания – это, часто, три разные даты.

Ростовский кремль

Во-вторых, летопись по своему характеру компилятивна. На разных отрезках текст одной летописи может восходить к разным предыдущим летописным произведениям разного времени, которые сами по себе до нашего времени не сохранились. Текст, составленный в XV веке, может без всяких обозначений и переходов сменяться текстом XVII века. Только анализ множества дошедших летописных памятников позволяет прояснить ситуацию. Огрубляя процедуру, можно представить её в следующем виде. Разные летописи могут содержать на определенных отрезках очень похожие, порой почти идентичные, тексты. Это означает, что у них был один общий источник. Тот хронологический рубеж, с которого тексты начинают расходиться, можно считать концом недошедшего произведения. Оно, скорее всего, было составлено вскоре после того года, на котором оборвался общий текст в дошедших летописях. Эти искусственно реконструируемые произведения в науке обычно называют сводами, добавляя предполагаемый год составления. По отношению к сохранившимся летописям, передающим текст соответствующего свода, его называют протографом («Протографом таких-то летописей является свод такого-то года»). Ясно, что при выяснении тех или иных исторических событий, мы должны искать текст максимально близкий по времени составления, поскольку составитель обычно более осведомлен, а текст лишен позднейших наслоений и искажений. Разумеется, ограничиваться одной летописью нельзя, а следует стараться привлечь к исследованию их максимально возможное количество, стараясь найти объяснение разночтениям. Таким образом, не существует летописей априори достоверных и малодостоверных. Одна и та же летопись для изучения одних событий может оказаться первостепенной по своей важности, а для других – не имеющей принципиального значения.

Изборская крепость. Башня Темнушка

Дата основания Нижегородского кремля

Вернемся к вопросу о дате начала строительства. В историко-краеведческой среде Нижнего Новгорода долгое время велась дискуссия относительно двух возможных дат – 1500 и 1509 годов.[14] Вторая дата была подвергнута сомнению, поскольку содержится в поздних произведениях местного летописания середины – второй половины XVII века, сообщения которых для конца XV – начала XVI века носят вторичный характер, а разночтения с более ранним общерусским летописанием вызваны, как правило, искажениями и ошибками.

Первая из указанных дат (1500 год) некоторое время пользовалась большим признанием. Проверим, оправдано ли это. В сохранившихся летописных источниках она была обнаружена в «Кратком московском летописце» 1680-х годов (далее – КМЛ): «Лета 7009-го [1500] году сентября в 1 день заложили делать Нижний Новград, вначале Тверскую башню. И того же году бысть явления на небеси – звезда хвостовая была 33 дни»[15]. Текст по одному из списков был опубликован В.И. Бугановым в 1976 году и недавно с привлечением всех пяти известных на сегодняшний день списков – А.П. Богдановым[16]. Это памятник еще более поздний, чем летописцы нижегородского происхождения. Как показали исследования А.П. Богданова, он многократно переписывался и дополнялся. Состав его не вполне устойчив.  Опубликованные исследователем вторая и третья редакции, по сравнению с первой, изданной В.И. Бугановым, интересующего нас сообщения не содержат. Зато в ином варианте его содержит так называемый «Летописец выбором», ставший основой для КМЛ. Несколько его списков опубликовал тот же А.П. Богданов. В первоначальном виде памятник возник, видимо, еще в начале XVII века. Он, как и КМЛ, многократно переписывался и дополнялся. Самая ранняя сохранившаяся его редакция относится к 1640-м годам. В отразивших ее списках читаем: «Лета 7018-го [1509] сентября в 1 день заложиша делать Нижней Новград, башню Дмитровскю [курсив и выделение наши – ПЧ]. Того же году явилася звезда хвостатая на небеси, а была 33 дни, а ходила по полуношной стране на запад»[17]. Таким образом, в произведении, которое, по всей видимости, стало источником для КМЛ, мы видим практически тот же текст, но с датой, как в летописцах нижегородского происхождения и без загадочной Тверской башни, которую долго искали и находили нижегородские краеведы[18].

Порховская крепость. Средняя башня

Сравним теперь этот фрагмент с текстом Хронографа редакции 1617 года, сообщение которого (или его протографа), по мнению специалистов, стало источником соответствующих записей нижегородских летописных памятников[19]: «Въ лѣто 7018 сентября въ 1-й день заложиша Новъград Нижней каменной стрѣлницу Дмитреевскую»[20]. Мы видим почти такую же запись.

Таким образом, перед нами вариации одного сообщения, у всех них явно общий корень, а 1500 год и Тверская башня – случайные искажения первоначального варианта. Соответственно, версии КМЛ и летописцев нижегородского происхождения как альтернативные рассматривать вряд ли возможно. Проблема выбора между 1500 и 1509 годами теряет смысл. Это не две разные даты, дошедшие от независимых друг от друга источников, а искажение одной. Нужно отойти от этого выбора, который оказался не состоятельным, и обратиться к источникам более достоверным.

Как уже отмечалось в предыдущих публикациях, с нашей точки зрения большего доверия, чем поздние летописцы, заслуживает общерусское московское летописание XVI века[21]. Наиболее близким по времени возникновения к интересующим нас событиям является свод 1518 года, отразившийся в Софийской II и Львовской летописях XVI века, а также в окончании Уваровского вида т.н. «Летописца от 72-х язык», обрывающегося непосредственно 1518 годом. Далее по хронологии следует Иосафовская летопись, составленная в конце 1520-х годов при митрополичьей кафедре на основе великокняжеского свода конца XV века, дополненного известиями свода 1518 года и другими материалами. В свою очередь Иосафовская летопись относится к числу непосредственных источников одного из крупнейших памятников летописания XVI века – Никоновской летописи, первая редакция которой была создана также при митрополичьей кафедре в конце 1520-х годов. Свод 1518 года использовался при составлении свода 1526 года (изначально, по-видимому, дополненный в Москве свод общерусского характера, составленный в конце XV века при дворе архиепископа пермского). Его оригинальная часть сохранилась в окончании второй и третьей редакции Вологодско-Пермской летописи.

Староладожская крепость

Во всех этих летописях почти одинаково читается интересующее нас известие под 7016 (1508) годом: «Тоя же весны велѣлъ князь великий заложити градъ каменъ Новъгородъ Нижней; а мастеръ Петръ Френчюшко Фрязинъ»[22]. По всей видимости, оно восходит к своду 1518 года и по меркам летописания может считаться почти современным событию.

Также из важных информативных источников этого времени следует указать Воскресенскую летопись первой половины 1540-х годов, которая стала крупнейшим, после Никоновской, памятником московского летописания XVI века. Хотя она использовала многие источники указанных выше летописей, тем не менее содержит отличающееся, но под тем же годом, сообщение о кремле в Нижнем Новгороде: «Того же лѣта велѣлъ князь велики заложити Новъгород Нижней камень»[23].

Таким образом, ближайшие по времени составления летописи, в том числе официальные, в информированности которых о великокняжеских распоряжениях сомневаться не приходится, указывают на весну 1508 года. Этот момент и следует считать отправным в истории возведения каменного кремля. Также, как это делается для других подобных сооружений.  Соответственно, решение было принято Василием III, а не его отцом Иваном III, правившим в 1500 году.

Псковский кром. Плоская башня и Кутекрома

Попытки согласовать данные общерусского летописания с местным нижегородским с помощью рассуждений о том, что распоряжение великого князя могло начать выполняться не сразу, а реальные работы начались в сентябре 1509 года, вряд ли продуктивны. Во-первых, характер поздних источников таков, что нельзя быть уверенными в их точности. Во-вторых, само содержание сообщения выдает его вторичное происхождение с элементами интерпретации, что еще больше подрывает доверие к нему. Закладываемая башня в нем уже имеет название Дмитриевская, что вряд ли соответствует действительности. Кремль – сооружение утилитарное. Свои обозначения башни, скорее всего, получали после постройки, что называется, по ходу жизни. Не случайно, для многих башен известно по нескольку названий. Если бы названия присваивались изначально и официально, такого многообразия не существовало бы. В-третьих, во всех случаях началу непосредственных каменных работ должен предшествовать подготовительный этап, но он естественным образом входит в общий цикл строительства. Поэтому, во всех остальных случаях, когда мы имеем летописные сообщения о возведении монументальных строений (храмов, крепостей), мы принимаем их за отправную точку.

Новгородский кремль. Златоустовская башня

Исторические условия основания

Указанная дата вполне соответствует историческим условиям того времени. Восточную политику Ивана III можно назвать успешной. За вторую половину XV века нет сведений о казанских набегах на Нижний Новгород. В 1487 году русские войска вошли в Казань, над Казанским ханством был установлен протекторат Москвы. С этого момента в отношении восточного соседа Иван III вел себя довольно бесцеремонно. Так, в 1502 году по неизвестной причине впал в немилость хан Абд аль-Летиф, ранее с соизволения Ивана III посаженый в Казани на престол. Это обернулось тем, что представители великого князя прибыли в столицу ханства, арестовали неугодного правителя и вывезли в Москву. Соответственно, в 1500 году не было причин для начала столь масштабного строительного проекта в Нижнем Новгороде.

Однако подобные действия Москвы готовили почву для будущих проблем. Казанская элита не хотела мириться с таким положением вещей. Это выплеснулось наружу, как только Иван III стал слабеть. В 1503 году он тяжело заболел. Возведенный Москвой на престол Мухаммед-Эмин, по-видимому, также тяготился ее диктатом и решил, что пришло время избавится от него. Летом 1505 года он совершил поход на Нижний Новгород и подверг его трехдневной осаде. 26 октября 1505 года Иван III скончался, так и не успев разрешить конфликт с Казанью. Новый великий князь Василий III стал готовить большой поход на столицу ханства, который и состоялся в конце весны – начале лета 1506 года. Поход оказался неудачным. Дважды потерпев поражение под стенами Казани, брат Василия, удельный князь углический Дмитрий Жилка, спешно, опасаясь преследования, отступил к Нижнему Новгороду. С марта по сентябрь 1507 года шли дипломатические переговоры. Мир был заключен, но прежние отношения с Казанским ханством ушли в прошлое.

Новгородский кремль. Митрополичья и Федоровская башни

В этот момент в Москве осознали, что проблемы с Казанью сохранятся надолго и необходимо готовиться к длительному противостоянию. В таких условиях Василий III и принял решение о возведении Нижегородского кремля. Побудительным мотивом можно считать поход Мухаммед-Эмина. Отрезок времени (три года), в течение которого вызревало решение, соответствует случаям Тулы и Калуги, где он составил два и четыре года. Роль Нижнего Новгорода в обороне восточного рубежа и характер отношений с Казанью создавали особое положение новой крепости. Они объясняют ее назначение – опора для неизбежного нового наступления. Важная военная акция, судя по всему, имела еще и морально-политический характер. Василию III нужно было продемонстрировать свои намерения: курс Москвы в отношении восточного соседа неизменен.

Ситуация повторится через десять с лишним лет. За это время отношения с Казанью только ухудшались. Летом 1521 года, когда крымские войска ворвались в самый центр страны, а великий князь вынужден был бежать из своей столицы, казанцы совершили набег на муромские, мещерские и нижегородские земли, даже дошли до Владимира. В преддверии нового большого похода на Казань 23 августа 1523 года сам Василий III прибыл в Нижний Новгород. Значимость этого события ярко видна в свете того, что московские князья не баловали город своими визитами. После присоединения Нижегородского княжества к Москве здесь не появилось резиденции московских правителей, рядом не было почитаемых ими богомолий. Это был важный, но периферийный город в их обширных владениях. Василий I только для закрепления присоединения побывал здесь в 1392 году. Его сын Василий II дважды посещал Нижний Новгород, но оба раза вынужденно. В 1434 году он спасался бегством после поражения, которое он потерпел от дяди Юрия Дмитриевича Звенигородского и Галицкого, а в 1445 году, будучи в плену после поражения от татар хана Улуг-Мухаммеда, был привезен к их повелителю, который здесь обосновался. Сын Василия II Иван III мог побывать в городе на Волге в 1582 году, когда он готовил поход на Казань и собирал войска во Владимире, а передовые отряды уже выдвинулась в Нижний Новгород, но хан Ильхам («Алегам») запросил мира, и поход не состоялся.

В 1523 году Василия III окружали двенадцать воевод, командовавшие семью полками. Из Нижнего Новгорода он отправил их на устье Суры основывать новую крепость, получившую название Васильгород. Прибытие великого князя на восточный рубеж и название крепости были не случайны. Город был заложен на казанской стороне пограничной реки. В связи с этим Сигизмунд Герберштейн, посол Священной Римской империи, дважды побывавший в Московии, писал: «впоследствии эта крепость явилась источником многих бедствий»[24]. Следовательно, информаторы дипломата оценивали действия великого князя как провокационные, способствовавшие углублению конфликта. Именно так их воспринимали и в Казани. Как сообщал в Москву русский представитель в Крыму, казанский хан Сагиб-Гирей прислал своему брату крымскому хану Саадат-Гирею посла с богатыми подарками и просьбой в помощи против Москвы. Сагиб-Гирей жаловался, что поставил московский князь город на Суре, «достоваючи подо мною моего юрта Казани»[25]. Вряд ли Василий III не оценивал возможные риски. Однако, помимо того, что у этого шага были свои конкретно стратегические резоны, ему важно было показать, что как бы не складывалась сиюминутная военно-политическая конъюнктура, Волга все равно будет за Москвой.

Роль Нижегородского кремля

Нижегородский кремль строился как важнейший военно-логистический центр – база для экспансии. Он должен был содержать в безопасности необходимые для проведения военных акций значительные запасы продовольствия и вооружения. Иначе лихой набег казанцев ставил бы крест на подготовке любого похода. В Нижний Новгород прибывали колоссальные военные силы. Когда обстановка накалялась, сюда присылали дополнительные контингенты для обороны. Например, в 1521 году – семеро воевод, в 1528 году – пятеро[26]. При этом, исходя из имеющихся данных о действиях русских войск, понятно, что с каждым военачальником прибывало от нескольких сот до нескольких тысяч человек[27]. Еще большие воинские контингенты оказывались в городе во время походов. Так, в 1524 и 1530 годах из Нижнего Новгорода отправлялись по пять полков конной рати, пять полков судовой рати и артиллерия. Отсюда же шло снабжение – ушедшие войска обеспечивались провиантом и боеприпасами. Сигизмунд Герберштейн сообщает о походе 1524 года: «число этих судов [с орудиями и провиантом – ПЧ] было так велико, что река, пусть и широкая, повсюду казалась покрытой множеством кораблей». Позднее была организована дополнительная отправка продовольствия, в которой было задействовано 90 крупных судов[28]. Не случайно первое описание кремля 1620-х годов упомянет большой участок кремлевской территории у Тайницкой башни, который занимал «государев житничной двор, а в нем шесть житниц»[29]. Эта логистическая роль будет сохраняться и далее во время походов Ивана Грозного.

Нижегородский кремль. Тайницкая и Северная башни

Позднее свой вклад внес Нижний Новгород и в «казанское взятие» 1552 года. Хорошо известно, что после неудач двух первых походов на Казань с участием царя, которые традиционно начинались в Нижнем Новгороде, была изменена тактика боевых действий. Основное войско шло на этот раз сухим путем намного южнее и вышло к Свияжску. Однако подготовка к решающей схватке началась заранее. В мае 1551 года из Нижнего Новгорода отправился отряд князя П.С. Серебряного «изгоном на казанский посад». Справившись с этой задачей, князь отошел на свияжское устье ждать подхода второго войска. После их соединения была основана крепость Свияжск. Так возникла операционная база русской армии. Значительная часть ханства оказалась теперь под контролем Москвы. В свою очередь сообщение с новым городком велось через Нижний Новгород. Весной 1552 года, перед началом царского похода, из Нижнего Новгорода в Свияжск была послана «судовая» рать боярина князя А.Б. Горбатого с продуктами, боеприпасами, частью артиллерии. Другая часть огненного «наряда» отправилась одновременно с началом похода[30]. Все эти сообщения ярко демонстрируют назначение Нижегородского кремля.

Зодчий Нижегородского кремля

Несколько скептических замечаний относительно наших рассуждений о Нижегородском кремле попытался высказать Ф.А. Селезнев. Одна из наших работ, носящая научно-популярный характер, содержит ссылку на статью А.Ф. Бондаренко, полагающую, что под именем мастера Нижегородского кремля Перта Френчушки Фрязина скрывается «Петр пушечник», который в группе итальянских мастеров прибыл в 1494 году в Россию. По её мнению, это тот же Петр Фрязин, что известен отливкой колоколов в Москве в начале XVI века, а настоящее его имя Пьетро Франческо. Во-первых, Ф.А. Селезнев, всегда внимательный к текстам и идеям коллег, отметил досадную ошибку в дате: вместо 1494 в нашей публикации указан 1594. За это, разумеется, необходимо принести благодарность. Во-вторых, он справедливо указал, что источники не называют Петра Фрязина, который отливал колокола, Пьетро Франческо (по-видимому, имеется ввиду то, что не называют «Френчушко», т.к. «Пьетро Франческо» – уже интерпретация исследователей). Следовательно, это могли быть разные люди. В-третьих, наш критик настаивает на том, что пушечник не мог заниматься строительством крепостей. Предвидя возможные контраргументы, он отвергает пример Аристотеля Фиораванти как универсала (артиллериста и строителя), ссылаясь на работы других исследователей, которые считают сомнительным участие зодчего в создании Московского кремля[31].

Нижегородский кремль. Коромыслова и Тайницкая башни

Надо признать, что какая-либо почва для полемики в данном вопросе отсутствует. В нашей работе мы привели лишь мнение современного специалиста, автора более десятка работ о производстве пушек и колоколов, в том числе монографии «История колоколов в России XI – XVII веков» (М., 2012). Полагаем, что оно имеет право на существование. Никаких собственных построений на этой основе не делалось. Пример с Аристотелем Фиораванти, вопреки мнению Ф.А. Селезнева, всё же обладает достаточной долей убедительности. Тот факт, что зодчий возвел Успенский собор Московского кремля не вызывает ни у кого сомнения. При этом во время упомянутого выше неоконченного похода Ивана III 1482 года на Казань «Аристотель с пушками» в составе передового отряда был послан в Нижний Новгород[32]. Вряд ли можно найти тому факту, что строитель командовал артиллерией, какое-то иное объяснение, кроме как его участием в создании пушек. Следовательно, совмещение этих профессий было вполне возможно. В тоже время ясно, что источники, введенные к настоящему моменту в научный оборот, не позволяют однозначно идентифицировать мастера Нижегородского кремля.

Между тем, смысл упоминания об иностранном мастере в книге обобщающего характера, рассчитанной на широкие читательские круги, был не в его причастности пушечно-колокольному ремеслу, а в акцентировании внимания на его происхождении. Дело в том, что благодаря заслуженному авторитету исследователя и реставратора Нижегородского кремля С.Л. Агафонова с 1970-х годов и до сегодняшнего дня значительная часть нижегородской общественности усвоила мнение о начале строительства кремля в 1500 году[33]. Собственно, именно его исследования и актуализировали выбор даты между 1500 и 1509 годами. В трудах краеведов XIX – середины XX века этот вопрос не имел принципиального значения, поскольку считалось, что кремль начал взводиться еще в XIV веке, а потом достраивался в начале XVI столетия[34]. В книге 1956 года известный горьковский (нижегородский) историк И.А. Кирьянов писал: «Нижегородский кремль – сложное сооружение, отдельные части которого построены в разное время и при разных обстоятельствах. Строительство кремля было начато в XIV веке, во времена существования Нижегородского великого княжества. В самом начале XVI века оно было продолжено неизвестным русским зодчим и, после недолгого перерыва, завершено при участии иностранного мастера Петра Фрязина (Франческо)»[35]. Однако С.Л. Агафонов однозначно сформулировал итог своих многолетних кропотливых трудов: «исследование кремля при реставрации показало, что стены возводились одновременно по всему периметру, а башни были единообразными по планировке и внутреннему устройству…»[36]. Следовательно, к XIV веку никакого отношения они иметь не могут, и необходимо выбрать точную дату, относящуюся к началу XVI века.

Обложка книги С.Л. Агафонова “Нижегороский кремль” (Горький, 1976)

Выбор года, который сделал реставратор, позволял вывести важное положение: кремль «заложил в 1500 году талантливый зодчий и знающий инженер, имя которого, к сожалению, остается нам неизвестным… споры о Петре Фрязине не имеют большого значения, тем более что вряд ли можно считать его главным автором, создавшим это великолепное произведение искусства и инженерного дела… По своему происхождению он [основной зодчий – ПЧ] мог быть и русским, поскольку единый характер объединяет русское оборонительное зодчество конца XV – XVI века…»[37].

Однако этот вывод оформился задолго до окончания реставрационных работ. Он был обозначен ещё в публикации 1947 года[38], а реставрационные работы начались лишь в 1949 году. В это время, после окончания войны, С.Л. Агафонов вернулся в аспирантуру Академии архитектуры СССР, в 1946 году был назначен Академией руководителем научной экспедиции по исследованию деревянного зодчества Костромской области и только в 1951 году возглавил Республиканскую специальную научно-реставрационную производственную мастерскую в городе Горьком, начав восстановление ансамбля Нижегородского кремля[39]. Почему же уже на раннем этапе своей карьеры, еще не приступив к проекту реставрации, он пришел к интересующему нас заключению?

Не будем забывать, что в 1947 году в СССР началась кампания по борьбе с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом. Составной её частью стало утверждение всеми правдами и неправдами отечественных приоритетов в любых областях науки, техники и культуры на всех этапах истории.

С большим уважением относясь к наследию С.Л. Агафонова, мы далеки о мысли, что он подчинял свой творческий поиск сиюминутным решениям партии. Однако общественная среда влияет на любого исследователя независимо от его желания. Не было ли настойчивое стремление отодвинуть Фрязина на задний план вызвано патриотическими чувствами, порождёнными общей обстановкой поисков русских изобретателей, первооткрывателей и предшественников всего и вся?

Так или иначе, но современный анализ архитектуры российских крепостей эпохи Ивана III и Василия III, имеющих следы итальянского влияния, позволил К.С. Носову сделать важные для нас заключения. Целый ряд характерных признаков итальянского военного зодчества встречается только в кремлях Москвы и Нижнего Новгорода. В последнем случае рука итальянского мастера ощущается даже сильнее, чем в первом. Всё свидетельствует о том, что Нижегородский кремль с самого начала строился под руководством итальянского зодчего. Результаты наблюдений исследователя вполне согласуются с данными письменных источников, которые только для Москвы и Нижнего Новгорода впрямую называют итальянцев в качестве строителей кремлей[40].

Окончание строительства и строители Нижегородского кремля

Таким образом, анализ источников, исторической обстановки и архитектуры не оставляют сомнений в дате начала строительства Нижегородского кремля – это 1508 год, когда в Нижний Новгород был направлен итальянский специалист Петр Френчушко. Сложнее с датой окончания. Хотя в общем контексте данной статьи это и не принципиальный вопрос, тем не менее напомним, что никакие иные письменные данные о возведении кремля, кроме указанных выше летописных сообщений, на сегодняшний день науке не известны. Первые сообщения о нападениях на Нижний Новгород после начала работ относятся только к 1521 году, то есть спустя 13 лет. Они никак не помогают в определении их окончания. Отсюда разнообразие суждений исследователей. Авторы книг о Нижегородском кремле И.А. Кирьянов и С.Л. Агафонов в своих ранних работах, вслед за автором первой ещё дореволюционной истории Нижнего Новгорода Н.И. Храмцовским, указывали на 1511 год[41]. Позднее первый из исследователей писал о неких «серьезных основаниях» предполагать, что это произошло около 1517 г.^[42] Однако сами эти основания остались неизвестны. С.Л. Агафонов отмечал, что работы закончиться «должны были не позже 1515 года в соответствии со сроками того времени, обычными при постройке крупного объекта»[43]. В дальнейшем различные публикации лишь повторяли одну или несколько из этих дат.

Обложка книги И.А. Кирьянова “Нижегородский кремль” (Горький, 1956)

Стоит обратить внимание на то, что строительство ближайших по времени возведения кремлей в Туле и Коломне продолжалось по 6 лет. Особенно важен пример Коломенского кремля, поскольку он сопоставим по масштабам с нижегородским. Нельзя также забывать о финансовой стороне дела. Возведение этих сооружений требовало колоссальных затрат и значительного напряжения административных и организационных возможностей. Вряд ли власти готовы были к реализации двух таких проектов одновременно. Поэтому можно предположить, что в 1514 году, когда началось строительство в Туле, работы в Нижнем Новгороде закончились или подходили к концу.

Со времени, когда И.А. Кирьянов познакомился в Библиотеке Академии наук с рукописью, которую он принял за один из списков «Нижегородского летописца», а современные исследователи считают самостоятельным памятником – «Летописцем о Нижнем Новгороде», в нижегородском краеведении стойко бытует мнение, согласно которому непосредственные строительные работы выполняли псковские мастера[44]. Никто не пытался подвергнуть этот тезис критическому разбору. Между тем, составитель «Летописца о Нижнем Новгороде» скомпилировал заинтересовавшую исследователя статью из разных источников, пытаясь их осмыслить и дать читателю необходимые пояснения. Из своего основного источника, типа Хронографа 1617 года, он взял две идущие подряд статьи: «Въ лѣто 7017 послалъ князь великии Василеи Ивановичь Петра Фрязина въ Нижнеи Новъгородъ и повелѣ рвы копати, куды быти градскои стѣнѣ каменнои. Въ лѣто 7018 сентября въ 1-й день заложиша Новъград Нижней каменнои стрѣлницу Дмитровскую»[45]. Как видим, уже здесь, в Хронографе, появилась информация, которая не подтверждается летописанием XVI века. Это обороты про рвы и Дмитровскую стрельницу. Нижегородский любитель древностей объединил оба сообщения под последней датой, поменяв их местами. Вероятно, пытаясь согласовать получившуюся статью с данными общерусского летописания, он добавил, что присылка Петра Фрязина состоялась весной. Не иначе как для пущей важности добавил ему титул боярин (что, естественно, не может соответствовать действительности), «стрельницу» заменил более понятным – «башня», а после слова «стене», вместо «каменной» добавил «и обложи на 7 верстах». Кроме того, между двумя указанными сообщениями, он вклинил третье: «Того же лѣта князь великии Василии Иванович взялъ град великии Пъсковъ и перевод ученил изо Пскова в Нижънии Новъград». Конкретный источник его пока не ясен, но речь идет о широко известных событиях. Всё вместе получилось так: «Лѣта 7018 [1509/10] году. Сенътября въ 1 день заложил Новъгород Нижънеи Дмитриевъскую башню. Того же лѣта князь великии Василии Иванович взялъ град великии Пъсковъ и перевод ученил изо Пскова в Нижънии Новъград. Того же лѣта весною присла князь великии Василии Иванович боярина своего Петра Фрязина, повеле ему рвы копати в Новеграде Нижънем, куды быть городовои стене, и обложи на 7 верстах»[46].

Хронограф редакции 1617 г. (РГБ. Ф. 98. № 26). На л. 1030 запись о Нижегородском кремле

Эти манипуляции с текстом создали новую последовательность действий и новые обстоятельства. Однако это лишь интеллектуальный конструкт создателя «Летописца о Нижнем Новгороде». Он станет источником для целого ряда сомнительных выводов, которые сделали историки XX века. Во-первых, о том, что итальянец не имеет, по сути, отношения к проекту кремля, а прислан был всего лишь для земляных работ. Во-вторых, что эти работы связаны со строительством внешней городской линии деревоземляных укреплений (7 верст). В-третьих, что кремль строили псковичи.

Относительно роли Фрязина наши наблюдения были сформулированы выше. К острогу нижегородского посада еще предстоит вернуться. Теперь о псковичах.

Псковский «вывод», конечно, не выдуман. Речь идет о знаменитом событии, которое в 1510 году положило конец формально независимому существованию Псковской республики. В ином виде оно нашло отражение во множестве летописей. Общерусское летописание XVI века, памятники которого были разобраны выше, содержит обширный рассказ, завершающийся следующими словами: «и лутчимъ людемъ велѣл къ Москвѣ ѣхати жити, и колоколъ ихъ вѣчной къ Москвѣ же отослалъ; во Псковѣ оставилъ два намѣстника… и учини все какъ лѣпо быти государству его»[47].

Здесь мы имеем дело вовсе не с каменщиками и строителями. «Лучшие люди» – это политическая и экономическая элита Пскова, то есть боярство, вероятно, крупнейшее купечество. Василий III проделал тоже, что его отец с покоренным Новгородом – лишил его политически активной и влиятельной социальной верхушки. Новгородский «вывод» затронул Нижний Новгород. Целый ряд нижегородских дворянских фамилий XVII века имеют новгородские корни[48], а вот о псковичах такими сведениями мы не располагаем. В любом случае к строительству крепости эта акция отношения не имеет. С сожалением приходится признать: о самом строительстве мы знаем только то, что могут нам рассказать сохранившиеся стены и башни.

Основание Васильгорода

Как уже было отмечено, в 1523 году к востоку от Нижнего Новгорода появилась новая русская крепость. Из источников этой эпохи к этому моменту закончились свод 1518 года, Иосафовская летопись, первая редакция Никоновской летописи. Прочие из указанных выше летописей практически современны событию. Академический список Вологодско-Пермской летописи, отразивший её вторую редакцию, заканчивается 1527 годом. Львовская летопись заканчивается 1533 годом, Воскресенский список Софийской II и Синодальный список Типографской – 1534 годом, Воскресенская – 1541 годом. Во второй половине 1550-х годов сформировались древнейшие Оболенский и Патриарший списки Никоновской летописи. Соотношение их для начала 20-х годов XVI века следующее. Считается, что Вологодско-Пермская, Софийская II и Воскресенская по-разному отразили свод 1526 года. В свою очередь Воскресенская использовалась для продолжения Львовской и Никоновской. Несколько особняком стоит окончание Типографской. В ней расписан путь Василия III от Москвы до Нижнего Новгорода, чего нет в других летописях, а далее сообщается: «а из Новагорода воеводъ своихъ многихъ да и людей с ними послалъ и повелел имъ на Сурѣ рецѣ город срубити. Они же, шедша, городъ срубиша и даша ему имя, во имя великого князя, Василья-город и оставиша в немъ воеводъ многихъ да и людей с ними»[49]. Создается впечатление, что основание города было единственной целью экспедиции.

Вологодско-Пермская летопись сообщает, что поводом для выступления великого князя стало кровопролитие христианам, учинённое в Казани ханом Сагиб-Гиреем, а целью похода была Казань. Далее содержится пояснение, отсутствующее в других летописях, согласно которому Василий III, добравшись 23 августа до Нижнего Новгорода, отложил дальний поход «для осени, поздно». Действительно, поход на Казань следующего года продолжался с мая по август. Следовательно, выступать в конце августа было рисковано. Но возникает вопрос, почему же это соображение не пришло Василию Ивановичу еще в Москве, откуда, согласно Типографской летописи, он выступил 28 июля. Такие непродуманные прогулки сомнительны. Далее события излагаются следующим образом: «а отпустил по Волзѣ в судовой рати Шигалѣя царя, а с ним воевод своих со многими людьми, тако же и полем конную рать отпустил, и велѣ воевати и пленити Казанские мѣста по луговой сторонѣ и по горнѣи. А на усть Суры реки велѣлъ князь великыи град поставити древян, еже и бысть… И послании царя нашего воини благочестиваго Василиа ходиша, воююще и жгуще враговъ, страну Татаръ и Черемису, возратишася, плѣнъ много с собою имѣюще»[50]. Рассказ умалчивает о названии новой крепости, но дает дополнительные сведения: участвовали конное и судовое войска, последнее возглавлял служилый касимовский хан Шах-Али, они разорили окрестные марийские и чувашские земли.

Нижегородский кремль. Часовая башня

Воскресенская, Львовская и Никоновская содержат одинаковое друг с другом и схожее, но отличающиеся от Вологодско-Пермской, сообщение. Главные смысловые отличия – отсутствие пояснения об отмене похода на Казань и указание на название крепости: «отпустилъ подъ Казань царя Шигалѣа въ судовой рати по Волзѣ, а снимъ въеводъ своихъ, такоже и Полемъ конную съ многими людми, а велѣлъ плѣнити Казанские мѣста, а въ ту пору велѣлъ поставити на усть рѣки Суры градъ деревянъ и нарече его Василь градъ; и великого князя воеводы Казанские мѣста плѣниша, възвратишася здрави, многъ плѣнъ съ собою приведоша»[51].

Софийская II дает такое же как в Воскресенской и зависимых от нее текстах чтение, но с уникальной правкой. После слов «пленити Казанские места» удалено сообщение об основании города, и сразу следует завершающая фраза про окончание похода «и возвратишася здрави, много плен с собою черемиской приведоша». В результате перед нами предстает просто грабительский поход на Волгу с неопределенной целью. Известие о Васильгороде в ином виде вынесено в следующую за описанием похода годовую статью 7032 (1523/24) года (год начинался с 1 сентября): «Въ лѣто 7032, сентября въ 1, срубили на Сурѣ Василь городъ»[52]. Следовательно, составитель этой летописи обладал дополнительной информацией, которая отсутствовала в своде 1526 года. Знание точной даты закладки крепости позволило ему выделить сообщение в отдельную статью, поскольку 1 сентября начинался следующий год. Лишь сопоставление с другими летописями позволяет понять, что поход и закладка крепости связаны друг с другом. В тоже время благодаря этой коррективе мы знаем точную дату основания Васильсурска.

Дополнительные сведения дает так называемое Продолжение Хронографа редакции 1512 года, составленное в начале второй половины XVI века. По смыслу текст близок к Воскресенской, но обогащен рядом деталей. Названы воеводы возглавляющие судовую (В.В. Шуйский, А.В. Сабуров) и конную рати (Б.И. Горбатый). Уточнено место закладки крепости: «на устье Суры [у] [Волг]и на берегу, на Казанской стороне». Указаны границы вторжения в казанские земли: «до Цывили». Сообщается об оставленном в новой крепости гарнизоне: «осталися воеводы князь Александр Ивановичь Стригин, да Василей Салтыков, да Михайло Бокеев, а с ними многие люди»[53].

Источником не летописного, а документального характера, являются частные разрядные книги, фиксирующие служебные назначения воевод. Сохранился текст разряда 7031 года, в нем дана роспись воевод, среди них, однако, нет А.В. Сабурова и не упоминается Шах-Али: «В большом полку боярин и воевода князь Василей Васильевич Шуйской да боярин и воевода Михайло Юрьевич Захарьин. В передовом полку князь Семен Федорович Курбской да окольничей Михайло Ондреевич Плещеев. А берегом в конной рати воеводы были на Суру к Василю городу по полком: В большом полку боярин князь Иван Ивановичь Горбатой[54] да князь Иван Васильевич Немой Телепнев Оболенской. В передовом полку боярин Федор Юрьевич Щука Кутузов да окольничей Иван Васильевич Ляцкой. В правой руке князь Олександра Иванович Стригин Оболенской. В левой руке князь Петр Иванович Репнин. В сторожевом полку Василей Ондреевич Шереметев да князь Иван Михайлович Шамин. У норяду был Григорей Сабакин да Якуб Ивашенцов, да Михай[ло] Зверь. 3 большим норядом Степан Собакин да Исак Шенгурской, а надзирати над ними велено Михаилу Юрьевичю Захарьину»[55].

Таким образом, источники достаточно информативны, взаимно дополняют друг друга и позволяют ответить на ряд вопросов. Первый из них – какова всё же была цель Василия III? Вряд ли основание города стало спонтанным решением, побочным продуктом отмены казанского похода. Сравнение с обстоятельствами большого похода на Казань 1524 года показывает следующее. Во-первых, такой поход следовало начинать значительно раньше, а не в конце лета. Во-вторых, в нем участвовало гораздо больше войск: 10 полков во главе с 19 воеводами. В то время, как в 1523 году – 7 полков с 12 воеводами. С другой стороны, во главе обоих акций формально стоял «царь» Шах-Али. Это придавало им знаковый характер, поскольку вассал-чингизид был по своему статусу заведомо выше любого русского боярина. Кроме того, он являлся записным претендентом Москвы на казанский престол. Его участие не соответствовало мероприятию по основанию пограничной крепости. Наконец, в экспедиции 1523 года был задействован «наряд». Но для разорения марийских и чувашских земель вряд ли была нужна артиллерия. Она могла понадобиться для штурма крупного города.

Для объяснения противоречий можно выдвинуть следующее предположение. Весной 1523 года в Казани по приказу хана Сахиб-Гирея был убит посол Василий Поджогин и русские купцы. Василий III не мог не отреагировать на этот вызов, но и выступить сразу большим походом тоже был не готов. Поэтому он ответил демонстративной акцией по основанию новой крепости на сопредельной вражеской территории. Однако чтобы на ней обосноваться, нужно было подавить возможное сопротивление. Углубившись на территорию противника почти на 100 км (до реки Цивили) русские войска реализовывали месть за казанский инцидент. Собственно говоря, летописи, восходящие к своду 1526 года, четко формулируют поставленные великим князем задачи: казанские земли воевать, города на Суре поставить. Поскольку оперативная обстановка могла сложиться по-разному, нужно было быть готовыми ко всему. Соответственно, было решено, что присутствие Шах-Али и артиллерии лишним не будет.

Вряд ли в этом был какой-то символ, но во главе обоих отрядов (судового и конного) оказались потомки суверенных нижегородских владетелей – четвероюродные братья князья В.В. Шуйский и Б.И. Горбатый. Шуйские восходили к сыну великого князя нижегородского Дмитрия Константиновича Василию Кирдяпе, а Горбатые к его брату Семену.

Боярина князя Василия Васильевича Немого Шуйского, первого по статусу воеводу в войске, можно условно считать непосредственным основателем города. Для Шах-Али это была задача, не соответствующая его рангу. Шуйские и Горбатые занимали ведущее положение при дворе московских государей, уступая только Гедиминовичам – Бельским и Мстиславским. В.В. Шуйский – старший внук Федора Юрьевича Шуйского, одного из двух братьев последний раз в истории восстановивших Нижегородское княжество в 40-х годах XV века. Он был видным полководцем и дипломатом эпохи Василия III, занимал одно из первых мест в Думе, в дальнейшем стал крупным деятелем боярского правления[56].

Первым воеводой нового города после отхода войск стал Александр Иванович Стригин Оболенский – представитель сильно размножившегося рода князей Оболенских, младший сын видного сподвижника Василия II и Ивана III. Заметной роли он в истории не сыграл, до думных чинов не дослужился, наместничал в небольших городах Козельске и Стародубе, а также позднее в более важном Пскове. Его первый помощник Василий Михайлович Салтыков был опять же младшим сыном Михаила Игнатьевича Салтыка из московского боярского рода Морозовых. Ни сам Василий, ни его отец и дед своими службами почти не известны. Третий воевода Михаил Ильич Бородатый Бокеев был потомком князей Фоминских, которые уже давно утеряли свой титул. Его предки служили тверским князьям, а после падения независимости Твери оказались на московской службе[57]. Таким образом, становится ясно, что на воеводстве в новом городе были оставлены малозаметные представители низших страт государева двора.

Роль Васильгорода

Васильгород возник на кончике острия московско-казанских отношений. Само его появление было вызовом. Это принесло новой крепости известность не только в России, но и за ее пределами. Во всяком случае в регионе, где доминировал Нижний Новгород, он стал вторым городом по числу упоминаний в XVI веке. Как отмечалось выше, о нем писал Герберштейн. Но первое издание его книги вышло в 1549 году, а книга итальянца Павла Йовия (Паоло Джовио) увидела свет уже в 1525 году. Всего через два года после появления новой крепости. Описывая достопримечательности реки Волги, автор отметил следующее: «Сто пятьдесят миль выше Казани при впадении реки Суры царствующий ныне Василий основал город Сурицк, с той целью, чтобы устроить в этом пустынном месте надежное и безопасное пристанище с гостиницами и лавками для купцов и путников, которые ставят в известность ближайших порубежных начальников о татарских делах и движениях этого беспокойного племени»[58]. Иные населенные пункты в этой местности, помимо Нижнего Новгорода, Павлу Йовию не были известны.

Фиксируется Васильгород и картографическими материалами. Книгу Герберштейна сопровождала карта, где из ближайших к Нижнему Новгороду населенных пунктов находим только Муром, Кострому и Васильгород. Известна карта Московии Баттиста Аньезе 1525 года и схожая с ней безымянная карта того же времени (возможно, составленная Павлом Йовием)[59]. На интересующей нас территории обозначен только один город без подписи в устье реки Суры.

Среднее Поволжье на карте Сигизмунда Герберштейна, изданной в 1546 г.

В летописях Васильгород упоминается в связи с начавшимися после второго, и вновь неудачного, похода войск Василия III на Казань 1530 года. Казанским послам, находившимся в Москве, настойчиво предлагали сменить тогдашнего хана Сафа-Гирея на Шах-Али. В ответ послы выдвинули план, согласно которому они вместе с московским ставленником отправятся в Васильгород, а он оттуда разошлет грамоты горной и луговой черемисе и арским князьям с агитацией в пользу предложения Москвы. План начал реализовываться частично. Шах-Али и послов отправили в Нижний Новгород, а грамот им не дали. Их отправили отдельно, стоявшему там с войсками упомянутому выше В.В. Шуйскому, который сам должен был сноситься со сторонниками Москвы в Казани. В это время в столице ханства произошел переворот. Сафа-Гирей был свергнут. В Москву отправилось новое посольство. Оно просило дать им другого хана, а не Шах-Али, которого в Казани ненавидели.  Василий III указал отправить в Васильгород «царевича» Джан-Али (младшего брата Шах-Али), а к В.В. Шуйскому послал распоряжение привести царевича к присяге и отпустить в Казань[60].

После смерти Василия III город на Суре как бы уходит в тень. В разрядных книгах он появляется в 1536 году, когда восточная окраина максимально страдала от казанских набегов. Следующее назначение фиксируется в 1544 году, но с этого момента и до 1558/59 года, когда казанская проблема теряет актуальность, Васильгород каждый год значится в разрядных книгах. При этом статус назначаемых воевод постепенно повышался. Нет оснований думать, что в остальные годы здесь никого не было. Разрядные книги фиксировали лишь членов государева двора, имевших право местничать. Значит, в другие времена здесь дежурили совсем простые служилые люди[61].

Какова же была роль Васильгорода? И.А. Кирьянов писал: «к Васильсурску как бы переходят функции военно-административного центра Поволжья, которым до этого был Нижний Новгород»[62]. Безусловно, это не так. Деревянная крепость на Суре просто не могла выполнять всех тех функций, которые выполнял Нижний Новгород. Источники однозначно показывают, что контроль за происходящим по-прежнему осуществлялся из Нижнего Новгорода. Долгое время в Васильгороде распоряжались люди совершенно ничтожные с местнической точки зрения. В реалиях XVI столетия они не имели никакого веса и не могли чем-то руководить. Крепость не могла иметь большого значения в обороне, поскольку была заброшена далеко на восток от рубежа, выстроенного по Волге и Оке. Не случайно в источниках нет сообщений об осадах Васильгорода врагом. Это было слишком незначительно.

Можно назвать следующие функции, которые могла выполнять крепость на Суре. Во-первых, это контроль за её устьем. Вероятно, предотвращение мелких набегов. Но, главное, своевременное информирование о движении крупных сил. Мухаммед-Эмин в 1505 году форсировал Суру 30 августа, а в Москве об этом узнали 4 сентября, когда казанские войска уже стояли под стенами Нижнего Новгорода. Во время походов на Казань по ходу своего движения вниз по Волге, а также отступая назад в случае неудачи, русские рати постоянно подвергались мелким нападениям со стороны противника, растрачивая свои силы и ресурсы. Новая крепость давала им возможность чувствовать себе спокойно хотя бы от устья Оки до устья Суры. Во-вторых, отсюда осуществлялся сбор данных о том, что происходило на казанской стороне (о чем писал Павел Иовий, как полагают, со слов посла Дмитрия Герасимова). Ханство не было монолитным. Его населяли разные этнические группы со своими интересами. Казанская элита тоже никогда не была единой. Москва хотела держать руку на пульсе происходящего. В-третьих, крепость позволяла осуществлять политический и военный зондаж, контактировать с местным населением, вести промосковскую агитацию. Не случайно казанский хан писал, что московский князь строительством Васильгорода вынимает из-под него его владения. Так в последствии и вышло: Горная сторона перешла на строну Москвы добровольно в 1551 году.

Таким образом, Васильгород дополнял и усиливал позиции Нижнего Новгорода. Они оба были частью активной политики Москвы в Поволжье. Когда эта активность снижалась, падало и значение Васильгорода. Его ежегодное упоминание в разрядных книгах начинается тогда, когда при взрослеющем Иване IV Россия после длительного перерыва вновь перешла от обороны к нападению.

Казанская «украина»

Со смертью Василия III (1533 г.) и без того непростая ситуация в московско-казанских отношениях резко осложнилась. В Москве на престол взошел трехлетний мальчик Иван IV, от имени которого стала править его мать Елена Глинская. Она продолжила курс мужа во внутренней политике, но об активных военных действиях пришлось забыть. Кроме того, за год до этого бахчисарайский престол занял бывший казанский хан Сагиб-Гирей, считавший важнейшей задачей возвращение Казани под контроль Крыма. Через два года после ухода из жизни великого князя в Казани произошел переворот, и у власти вновь оказался Сафа-Гирей – племянник Сагиб-Гирея, рьяный противник Москвы.  Сразу же после этого начались набеги от Чухломы на севере до Мурома на юге. Время с конца 1535 по начало 1537 года стало настоящим пеклом для русских воевод, которые буквально разрывались в разные стороны, пытаясь отражать нападения, но не успевали. Трижды за это время подверглись нападениям Нижний Новгород и Балахна, а земли к востоку были вообще беззащитны.

Елена Глинская. Скульптурная реконструкция по черепу работы С. Никитина. 1999

В этих условиях началась перестройка службы на казанском рубеже.  Увеличилось число пунктов, куда направлялись войска, при снижении количества воевод в каждом из них по сравнению со временами Василия III. Повысилась мобильность. Крепости Чухломы, Галича, Костромы, Плеса, Унжи, Нижнего Новгорода, Гороховца, Мурома, Елатьмы, Касимова вытянулись в единую цепь с севера на юг в основном по Волге и Оке, образовав своеобразный клин, в вершине которого находился Нижний Новгород[63]. В тылу, во Владимире, дежурило войско пятиполкового состава, готовое выдвинуться к месту появления противника.

В тоже время активизировалось крепостное строительство. Был основан ряд новых городов: Буйгород к северо-востоку от Костромы (январь 1536 г.), Темников на реке Мокше, на восток от Касимова (весна 1536 г.), Любим на реке Обноре, к северу от Костромы (после августа 1538 года). Кроме того, деревянные крепости были возведены в Устюге (весна 1536) и Балахне (июль 1536). Восстановительные работы проведены во Владимире (лето-осень 1536).

Балахна к началу XVI века стала заметным населенным пунктом. Вероятно, к ней относятся упоминания начала XV века о поселении «Соль-на-Городце», поскольку иных мест добычи соли в окрестностях Нижнего Новгорода не известно. Однако далее целое столетие никаких известий об этом месте нет. Сигизмунд Герберштейн упоминает о выжженном татарами многолюдном селении «в двух милях от Нижнего Новгорода… где вываривалась соль»[64]. Последний раз он был в России в 1526 году. Следовательно, это событие может относиться к 1521 году, когда состоялся крымско-казанский поход на русские земли. Поселение уже было значимым, но не настолько, чтобы иностранец усвоил его название. Кроме того, поселение не относили к городским. Под своим названием («Балахна» и «Балахонская соль») впервые появляется в Сотной на Узольскую волость 1533 г.[65] 6 января 1536 года она вновь была сожжена. По указу великого князя и правительницы Елены Глинской 20 июля 1536 года здесь была заложена деревоземляная крепость, которая к октябрю уже была готова[66]. Первым воеводой стал, вероятно, уже престарелый Иван Васильевич Хабар Симский – боярин, талантливый полководец, герой обороны Нижнего Новгорода 1505 года от войск Мухаммед-Эмина и обороны Рязани 1521 года от Мухаммед-Гирея[67]. Так линия обороны «от казанские украины» пополнилась еще одной крепостью.

Деревоземляные укрепления Нижнего Новгорода XVI века

Полагаем, что работы производились и в Нижнем Новгороде. Известно, что каменный кремль был дополнен внешней линией деревоземляных укреплений. В описании 1620-х годов они фигурируют как «Старый острог». Периметр сооружения составил около 7,5 км, площадь порядка 315 га. Гигантская территория, охваченная укреплениями, включила значительные неосвоенные участки – внешние стены должны были защищать не только местное население, но и концентрировавшиеся здесь крупные военные силы. За границы стен XVI века город вышел только в XIX столетии. В наше время следы существования острога можно увидеть лишь в планировке центральной части города. Острог проходил вдоль волго-окского берега, защищая Нижний посад, за Благовещенским монастырем поднимался в гору, шел по направлению современной улицы Малой Покровской, далее по линии четной стороны домов улицы Звездинской (вплоть до конца XIX века на ее месте был глубокий овраг – продолжение Ковалихинского), вдоль улиц Володарского и Академика Блохиной. Затем спускался в Ковалихинский овраг и поднимался наверх. Между улицами Семашко и Нестерова он выходил на бровку откоса и спускался по косогору вниз к берегу Волги.

В трудах по местной истории утвердилась точка зрения, согласно которой эти укрепления возводились одновременно с кремлем. Как отмечалось выше, она основана лишь на довольно вольной интерпретации своего первоисточника составителем т.н. «Летописца о Нижнем Новгороде» 50-х годов XVII века. По всей видимости, это была попытка согласовать разнородный материал, сделать его более понятным для читателя. В его время существовал острог посада почти в 7 верст, но не было точных данных о времени его строительства. Вот он и предложил свою трактовку, согласно которой острог строил Петр Фрязин.

Однако, во-первых, невероятно, чтобы редкого иностранного специалиста отправили в город на восточной окраине возводить обычные деревянные стены. Во-вторых, создание кремля требовало гигантских средств и трудозатрат. Сомнительно, что одновременно развернулось не менее впечатляющее строительство деревянной крепости столь значительного размера.

В этой связи следует обратить внимание на известия о сожжении дворов на посаде, который должны были защищать стены острога, во время набегов 1521 и 1536/37 гг. Они читаются всё в тех же памятниках местного летописания и относятся к целой серии сообщений о пожарах. Некоторые из них подтверждаются данными общерусского летописания. Как правило, они отличаются полнотой изложения, детализацией событий: указываются год, месяц, число, а иногда и время суток, место, где распространился пожар, и какие постройки уничтожены. Все это позволяет сделать вывод, что эти известия носят не случайный характер и не являются результатом манипуляций с текстом, а восходят к какому-то неизвестному нам источнику, вероятно, местному.

«Летописец о Нижнем Новгороде» сообщает, что 21 августа 1521 г. татары появились в окрестностях города, воевали, жгли Березополье, взяли полон, а затем подошли к городу. Эта часть известия восходит к Хронографу редакции 1617 г.[68] Далее следует уникальное дополнение: пришли под город «того же мѣсяца 28 день на 10-мъ часу дни [десятый час от рассвета – П.Ч.], быша до вечера, и пошли прочь, и въ верхънем конце сожгли церковь Рожества пресвятыя богородицы да 40 дворовъ по Гремячеи ручеи, да Печеръскои монастырь выжгли же»[69]. Но церковь Рождества Богородицы и Гремячий ручей (совр. переулок Гремячий) располагались, судя по описанию 1620-х годов, внутри стен «Старого острога».

«Нижегородский летописец» под 1536/37 годом сообщает: «Приходил казанъской царевичь воиною под Муромъ и посадъ около града пожег. И к Нижнему приходил, и у города стоял 3 недѣли, и у нижегородцов с татары бои великъ был от третьяго часа до 9-го. А татары верхнеи посад выжгли, и згорѣло двѣсти дворов»[70].

Как мы видим, в обоих случаях посады Нижнего Новгорода крайне уязвимы. Татары выжигают их без труда. В то же время в сообщении Хронографа редакции 1617 года о подходе татар к городу в 1541 году разорение посада не упомянуто: «и убили подъ посадом нижегородскихъ бояръ 36 человѣкъ, а иныхъ живыхъ поплѣниша и отидоша паки в Казань»[71]. Видимо, здесь речь идет о результатах стычки за пределами посадской территории. Поэтому полагаем, что острог в Нижнем Новгороде мог быть возведен между 1537 и 1540 годами в рамках политики по крепостному строительству Елены Глинской. Поскольку 4 апреля 1538 года княгиня скончалась, то работы, скорее всего, начались в 1537 или 1538 годах.

Таким образом, в течении 1536 – 1538 годов были оперативно усилены крайне южный (Темников) и северный (Буй, Любим, Устюг) фланги казанского рубежа, а также его центр (Владимир, Балахна, Нижний Новгород).

*  *  *

Подведем общие итоги. Усилия Василия III, направленные на установление жёсткого контроля над Казанским ханством, превратили Нижний Новгород в оперативный центр наступательной политики. Могучая каменная твердыня должна была обеспечить доминирование Москвы на средней Волге. При этом московский князь явно не предполагал полной ликвидации независимости восточного соседа. Крепость строилась с расчетом на долгую перспективу отношений. Позднее она была дополнена передовой позицией в виде нового укрепления на стороне противника (Васильгород), которая расширяла возможности по оказанию военного и дипломатического давления.

В правление Елены Глинской, в силу изменившейся обстановки, пришлось отказаться от экспансионистских планов и перейти к политике глухой обороны. Это вызвало стремление усилить волго-окский рубеж, развернув дополнительное крепостное строительство. При Василии III средства вкладывались в усиление одной позиции на направлении главного удара. Московский правитель рассчитывал использовать её в течении десятилетий. Поэтому для постройки кремля был найден квалифицированный итальянский специалист, который помог выстроить наиболее передовое фортификационное сооружение страны. Даже столичный кремль для своего времени оказался довольно архаичным, но не нижегородский[72].

При Елене Глинской ставились иные задачи. Нужно было защитить значительный периметр восточной окраины Московского государства, постараться минимизировать возможности прорыва противника в центр страны. Это приводило к распылению средств и строительству недолговечных деревянных крепостей.

Нижегородский кремль. Ивановская и Белая башни

Фото Л.В. Кузнецовой, П.В. Чеченкова

[1] Этому вопросу был посвящен ряд наших работ: Чеченков П.В. Нижегородский край в ситуации московско-казанского противостояния // История и историки в Казанском университете: к 125-летию Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Сб. научных статей и сообщений международной научной конференции. Казань, 2005. Ч. 2. С. 240-248; он же. Казанское порубежье во внешней политике Русского государства первой трети XVI в. // Мининские чтения: Мат-лы научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (29 – 30 октября 2004 г.). Нижний Новгород, 2005. С. 150-165; он же. Иван III и укрепление власти Москвы в Поволжье // Труды кафедры истории России с древнейших времен до ХХ века. СПб., 2006. Т. I. С. 230-243; он же. Восточное порубежье Русского государства в московско-казанском противостоянии (власть и социальные структуры) // Сословия, институты и государственная власть в России (Средние века и раннее Новое время): Сб. ст. памяти акад. Л.В. Черепнина. М., 2010. С. 592-602; он же. Оборона казанского рубежа во второй половине 30-х – первой половине 40-х гг. XVI в. // Мининские чтения: Труды участников международной научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (24 – 25 октября 2008 г.). Нижний Новгород, 2010. С. 386-394; он же. Нижний Новгород в защите восточных рубежей Российского государства XV – XVI вв. // Роль Нижнего Новгорода в сохранении российской государственности: Мат-лы научной и методико-практической конференции. Нижегородский государственный педагогический университет (30 мая 2011 г.). Нижний Новгород, 2011. С. 122-131; он же. Военная служба на Казанском рубеже в середине XVI в. // Марийский археографический вестник. Научно-практический ежегодник. 2013. № 23. С. 7-20. В научно-популярном виде наши наблюдения были обобщены в книге «Восемь столетий нижегородской истории» (Нижний Новгород, 2021. Т. 1 / отв. ред. П.В. Чеченков. С. 147-218).

[2] Подробнее см.: Чеченков П.В. Нижегородский край в конце XIV – третьей четверти XVI в.: внутреннее устройство и система управления. Нижний Новгород, 2004.

[3] Бондаренко И.А. Кремль // Большая российская энциклопедия. М., 2010. Т. 15. С. 683; Словарь русского языка XI – XVII вв. М., 1981. Вып. 8. С. 29.

[4] Приселков М.Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.-Л., 1950. С. 361, 374, 381, 388, 434; Рогожский летописец // Полное собрание русских летописей (далее – ПСРЛ). М., 2000. Т. 15, вып. 1. Стб. 37, 46, 63-64, 80, 89, 157; Симеоновская летопись // ПСРЛ. М., 2007. Т. 18. С. 91, 99, 104, 108, 139, 212.

[5] Писцовая и переписная книги XVII века по Нижнему Новгороду // Русская историческая библиотека. СПб., 1898. Т. 17. Стб. 5, 11, 16.

[6] «От Петра губернии берем начало…» (становление Нижегородской губернии в документах первой четверти XVIII века): сборник документов. Нижний Новгород, 2014. С. 187.

[7] Кирпичников А.Н. Каменные крепости Новгородской земли. Л., 1984. С. 9-11, 265.

[8] См., например, описание Копорья, Ямы, Ладоги в писцовой книге Василия Китаева 1499/1500 г.: Новгородские писцовые книги, изданные Археографической комиссией. СПб., 1868. Т. 3.

[9] Приводим данные современного каталога объектов культурного наследия. См.: Нижний Новгород. Иллюстрированный каталог объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) федерального значения, расположенных на территории Нижнего Новгорода. Нижний Новгород, 2017. Кн. 1. С. 160. В литературе также распространена другая цифра – 22,7 га. См.: Нижегородский кремль. Справочно-информационное тематическое издание / И.С. Агафонова, А.И. Давыдов, И.О. Еремин, О.И. Наумова. Нижний Новгород, 2004; Всероссийский форум «Кремли России. История. Реставрация. Музеефикация». Нижний Новгород, 2023. С. 14.

Применение планиметра сервиса «Яндекс Карты» для вычисления площади внутри стен кремля дает значение 24,65 га, по внешней стороне стен без учета выступающих башен – 25,75 га, с их учетом – 26 га. Обратим внимание, что речь идет об измерении площади в плоскости карты, но Нижегородский кремль расположен на перепаде высот. Следовательно, реально площадь поверхности еще больше.

[10] Недоразумением следует считать утверждение, появившееся в современной краеведческой литературе, о том, что с возведением кремля Нижний Новгород вошел в систему крепостей Тульской засечной черты. См.: Нижний Новгород. Иллюстрированный каталог объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) федерального значения, расположенных на территории Нижнего Новгорода. Нижний Новгород, 2017. Кн. 1. С. 15. Во-первых, в начале XVI века Большой (она же Тульская) засечной черты еще не существовало. Во-вторых, она проходила намного южнее: основной участок от Козельска до Переславля Рязанского, восточный от Скопина до Шацка. Последний в 1570-е годы был продолжен через Темников и Алатырь до Тетюшей. См.: Волков В.А. Войны и войска Московского государства. М., 2004. С. 490; Бурцев И.Г., Конорев М.Б. Исследования Тульской засечной черты: История и перспективы // Город средневековья и раннего нового времени: Археология. История. Тула, 2013. С. 272–282.

[11] Чеченков П.В. Нижегородский край в ситуации московско-казанского противостояния // История и историки в Казанском университете: к 125-летию Общества археологии, истории и этнографии при Казанском университете. Сб. научных статей и сообщений международной научной конференции. Казань, 2005. Ч. 2. С. 240 -243; он же. Казанское порубежье во внешней политике Русского государства первой трети XVI в. // Мининские чтения: Мат-лы научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (29 – 30 октября 2004 г.). Нижний Новгород, 2005. С. 150-165; он же. Иван III и укрепление власти Москвы в Поволжье // Труды кафедры истории России с древнейших времен до ХХ века. СПб., 2006. Т. I. С. 234-235; он же. Оборона казанского рубежа во второй половине 30-х – первой половине 40-х гг. XVI в. // Мининские чтения: Труды участников международной научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (24 – 25 октября 2008 г.). Нижний Новгород, 2010. С. 386-388; он же. Военная служба на Казанском рубеже в середине XVI в. // Марийский археографический вестник. Научно-практический ежегодник. 2013. № 23. С. 7-20.

[12] В 1410 году нижегородско-татарская рать, посланная князем Даниилом Борисевичем для разграбления Владимира, возвращалась через Муром. Сыновья хана Улуг-Мухаммеда после «Суздальского побоища» 1445 года вместе с плененным князем Василием II шли к отцу, захватившему Нижний Новгород, через Муром. Затем Василий II, отпущенный ханом из Курмыша, двигался в столицу также через Муром. В это же время в противоположную сторону тем же маршрутом ехал от князя Дмитрия Шемяки, распоряжавшегося в Москве, посол хана Бигич. В 1505 году, во время похода казанского хана Мухаммеда-Эмина к Нижнему Новгороду, Иван III выслал войска не к осажденному городу, а к Мурому. Следовательно, его опасения заключались в том, что татары от Нижнего Новгорода двинутся дальше на Муром. Там он и пытался преградить им дорогу в центр.

[13] Существовало и второе направление ударов по Казанскому ханству – северное (через Галич и Устюг на Вятку). Однако, во-первых, до 1489 года Вятка являлась независимой вечевой республикой и отношения с Москвой складывалась по-разному. Во-вторых, это направление не подходило для крупных походов. Путь был долгим и трудным. Кроме того, с началом «пороховой революции» важнейшей составляющей военной логистики стала возможность доставки артиллерии. Такую возможность давала Волга.

[14] Чеченков П.В. Спорные вопросы истории Нижегородского кремля XIV – начала XVI в. // Материалы V Нижегородской межрегиональной архивоведческой конференции «Святыни земли Нижегородской. Нижегородский кремль». Нижний Новгород: Комитет по делам архивов Нижегородской области, 2010. С. 16-19; он же. Крепостные сооружения Нижнего Новгорода XIV – начала XVI века в летописании и историографической традиции // Открытый текст: Электронное периодическое издание. 2012, 22 марта. URL: https://opentextnn.ru/space/nn/kremlin/chechenkov-p-v-krepostnye- sooruzhenija-nizhnego-novgoroda-xiv-nachala-xvi-veka-v-letopisanii-i-istoriograficheskoj-tradicii/

[15] Богданов А.П. Редакции Краткого московского летописца // Novogardia. 2020. № 4. С. 241. В литературе также упоминается Соликамский летописец, содержащий тоже свидетельство. Однако такого летописного памятника по сути не существовало. Он был скомпилирован и издан в начале XIX века Василием Берхом на основе, как он сам писал, трех рукописей, доставшихся ему в Соликамске. Рукописи были очень позднего происхождения, поскольку доводили изложение до современных Берху времен, а их создатели, которых он поименно называет, сами предали свои творения автору. Ни сами рукописи, ни их источники науке неизвестны. Соответственно, сверить опубликованный текст не с чем. См.: Берх В. Путешествие в города Чердынь и Соликамск. Для изыскания исторических древностей. СПб., 1821. С. 202-203. Нижегородским краеведам книга Берха была известна еще в XIX веке.

[16] Там же. С. 239-255.

[17] Богданов А.П. «Летописец выбором» по Архивному и Благовещенскому спискам // Novogardia. 2020. № 2. С. 240.

[18] Нестеров И.В. Названия башен Нижегородского кремля (исторический аспект) // Россия и Нижегородский край: актуальные проблемы истории. Материалы чтений памяти Н.М. Добротвора. Нижний Новгород, 1998. С. 190-192.

[19] Шайдакова М.Я. Нижегородские летописные памятники XVII в. Нижний Новгород, 2006. С. 53, 66.

[20] Изборник славянских и русских сочинений, внесенных в Хронографы русской редакции. СПб., 1869. С. 180; Российская государственная библиотека. Ф. 98. № 26. Л. 1030; № 28. Л. 615 об.

[21] Чеченков П.В. Спорные вопросы истории Нижегородского кремля… С. 16-19; он же. Крепостные сооружения Нижнего Новгорода XIV – начала XVI века в летописании и историографической традиции...

К схожим выводам позднее пришел А.А. Пудеев. См.: Пудеев А. К вопросу о начальной дате строительства Нижегородского кремля // Альманах по истории Средних веков и раннего Нового времени. Нижний Новгород, 2013. Вып. 3-4. С. 175-184. Он же показал, что известие о комете нельзя привлекать для уточнения даты начала строительства кремля, так как оно не соответствует датам, под которыми приводится, а подходит под описание кометы 1533 года.

[22] Цитата приводится по Софийской II. В остальных летописях отличия сводятся к вариантам написания одних и тех же слов. В одном из списков Уваровского вида «Летописца от 72-х язык», изданного под названием «Летописный свод вод 1518 года (Уваровская летопись)», слова «Френчушко» и «Фрязин» переставлены местами.

Софийская вторя летопись // ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853. С. 247; Львовская летопись. Часть первая // ПСРЛ. Т. 20. 1-я пол. СПб., 1910. С. 380; Летописный свод 1518 г. (Уваровская летопись) // ПСРЛ. Т. 28. М.-Л., 1963. С. 342; Иоасафовская летопись. М., 1957. С. 153; Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никовновской летописью // ПСРЛ. Т. 13. М., 2000. С. 8; Вологодско-Пермская летопись // ПСРЛ. Т. 26. М.-Л., 1959. С. 299.

[23] Продолжение летописи по Воскресенскому списку // ПСРЛ. 8. СПб., 1859. С. 249.

[24] Герберштейн С. Записки о Московии. М., 2008. Т. 1. С. 303.

[25] Зайцев И.В. Между Москвой и Стамбулом. Джучидские государства, Москва и Османская империя (начало XV – первая половина XVI в.). М., 2004. С. 125.

[26] Разрядная книга 1475 – 1598 гг. М., 1966. С. 66, 71; Разрядная книга 1475 – 1605 гг. М., 1977. Т. 1, ч. 1. С. 179; Т. 1, ч. 2. С. 207.

[27] Кром М.М. О численности русского войска в первой половине XVI в. // Российское государство в XIV – XVII вв.: Сб. ст., посвящ. 75-летию со дня рождения Ю.Г. Алексеева. СПб., 2002. С. 67-82.

[28] Продолжение летописи по Воскресенскому списку // ПСРЛ. 8. СПб., 1859. С. 270-271, 273; Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никовновской летописью // ПСРЛ. Т. 13. М., 2000. С. 44-47; Львовская летопись. Часть первая // ПСРЛ. Т. 20. 1-я пол. СПб., 1910. С. 402-403; Разрядная книга 1475 – 1598 гг. М., 1966. С. 69-70; Герберштейн С. Записки о Московии. М., 2008. Т. 1. С. 427, 429, 431.

[29] Писцовая и переписная книги XVII века по Нижнему Новгороду // Русская историческая библиотека. СПб., 1898. Т. 17. Стб. 61.

[30] Разрядная книга 1475 – 1598 гг. М., 1966. С. 134; Разрядная книга 1475 – 1605 гг. М., 1977. Т. 1, ч. 1. С. 179; Т. 1, ч. 2. С. 398, 399, 404, 405; Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никовновской летописью // ПСРЛ. Т. 13. М., 2000. С. 178-179, 477-478; Львовская летопись. Часть вторая // ПСРЛ. Т. 20. 2-я пол. СПб., 1914. С. 494 – 495.

[31] Селезнев Ф.А. Строитель Нижегородского кремля Петр Фрязин: время приезда в Россию // Всероссийский форум «Кремли России. История. Реставрация. Музеефикация». Нижний Новгород, 2023. С. 102-106; Бондаренко А.Ф. Итальянские мастера пушечного и колокольного дела в Москве в конце XV – начале XVI в. // Россия – Италия: культурные и религиозные связи в XVIII – XX веках. 2-е изд., доп. СПб., 2014. С. 40–41.

[32] Типографская летопись // ПСРЛ. Т. 24. Пг.,1921. С. 202; Софийская вторя летопись // ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853. С. 234; Львовская летопись. Часть первая // ПСРЛ. Т. 20. 1-я пол. СПб., 1910. С. 349.

[33] В 1976 году вышла книга, подводящая итог многолетним исследованиям: Агафонов С.Л. Нижегородский кремль: Архитектура, история, реставрация. Горький, 1976. Ср. современное издание, которое по замыслу должно давать выверенные данные, соответствующие уровню современных исследований: Нижний Новгород. Иллюстрированный каталог объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) федерального значения, расположенных на территории Нижнего Новгорода. Нижний Новгород, 2017. Кн. 1. С. 14, 143; Нижний Новгород, 2018. Кн. 2. С. 170. Воздействие этих представлений отразилось и в наших ранних работах: Чеченков П.В. Казанское порубежье во внешней политике Русского государства первой трети XVI в. // Мининские чтения: Мат-лы научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (29 – 30 октября 2004 г.). Нижний Новгород, 2005. С. 152; Чеченков П.В. Иван III и укрепление власти Москвы в Поволжье // Труды кафедры истории России с древнейших времен до ХХ века. СПб., 2006. Т. I. С. 235-236.

[34] См. подробнее: Чеченков П.В. Спорные вопросы истории Нижегородского кремля… С. 16-19; он же. Крепостные сооружения Нижнего Новгорода XIV – начала XVI века в летописании и историографической традиции …

[35] Кирьянов И.А. Нижегородский кремль: очерк истории Кремля в городе Горьком. Горький, 1956. С. 14.

[36] Агафонов С.Л. Нижегородский кремль: Архитектура, история, реставрация. Горький, 1976. С. 19.

[37] Там же. С. 19-20.

[38] Агафонов С. Горький – Нижний Новгород. М., 1947. С. 12.

[39] Орельская О.В. Святослав Леонидович Агафонов // Открытый текст: Электронное периодическое издание. 2009, 9 сентября. URL: https://opentextnn.ru/space/agafonov/orelskaja-o-v-svjatoslav-leonidovich-agafonov/

[40] Носов К.С. Кремли России и проблема итальянского влияния // Всероссийский форум «Кремли России. История. Реставрация. Музеефикация». Нижний Новгород, 2023. С.37-46.

[41] Кирьянов И.А. Нижегородский кремль: очерк истории Кремля в городе Горьком. Горький, 1956. С. 19; Агафонов С. Горький – Нижний Новгород. М., 1947. С. 13-14. Ср.: Храмцовский НИ. Краткий очерк и описание Нижнего Новгорода. Нижний Новгород, 1857. Ч. 1. С. 47.

[42] Кирьянов И.А. Нижегородский кремль. 2-е изд., перераб. Горький, 1968. С. 30; История города Горького. Краткий очерк. Горький, 1971. С. 42 (текст И.А. Кирьянова).

[43] Агафонов С.Л. Нижегородский кремль: Архитектура, история, реставрация. Горький, 1976. С. 20.

[44] Кирьянов И.А. Старинные крепости Нижегородского Поволжья. Горький, 1961. С. 34-35; Кирьянов И.А. Нижегородский кремль. 2-е изд., перераб., Горький, 1968. С. 30-31; Филатов Н.Ф. Нижний Новгород. Архитектура XIV – начала ХХ в. Нижний Новгород, 1994. С. 9; Нижегородский кремль / Агафонова И.С., Давыдов А.И., Еремин И.О., Наумова О.И. 6-е изд., перераб. Нижний Новгород, 2017. С. 2; Нижний Новгород. Иллюстрированный каталог объектов культурного наследия (памятников истории и культуры) федерального значения, расположенных на территории Нижнего Новгорода. Нижний Новгород, 2017. Кн. 1. С. 143; Нижний Новгород, 2018. Кн. 2. С. 171.

К сожалению, ничего нового в изучение Нижегородского кремля и других крепостей региона не внесла книга И.А. Воротниковой и В.М. Неделина «Кремли, крепости и укрепленные монастыри Русского государства XV – XVII веков. Крепости центральной России» (М., 2013). Она является составной частью большого проекта этих авторов и Государственного историко-культурного музея-заповедника «Московский кремль», включающего обзор всех крепостных сооружений России соответствующего периода. В отношении Нижегородского края авторы без должной источниковедческой и историографической критики повторили все традиционные стереотипы и штампы, основываясь, прежде всего, на исследованиях И.А. Кирьянова 1950-60-х годов. Данный исследователь внес, безусловно, весомный вклад в изучение нижегородских древностей. Однако его работы написаны на той информационной базе и при помощи таких исследовательских приемов, котрые были доступны в городе Горьком середины XX века. Сейчас эти работы нуждаются в серьзном переосмыслении. По-видимому, подход И.А. Воротниковой и В.М. Неделина такого взгляда на свои источники не предполагает.

[45] Изборник славянских и русских сочинений, внесенных в Хронографы русской редакции. СПб., 1869. С. 180; Российская государственная библиотека. Ф. 98. № 26. Л. 1030; № 28. Л. 615 об.

[46] Летописец о Нижнем Новгороде // Шайдакова М.Я. Нижегородские летописные памятники XVII в. Нижний Новгород, 2006. С. 132.

[47] Софийская вторя летопись // ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853. С. 251; Львовская летопись. Часть первая // ПСРЛ. Т. 20. 1-я пол. СПб., 1910. С. 383; Летописный свод 1518 г. (Уваровская летопись) // ПСРЛ. Т. 28. М.-Л., 1963.С. 345; Иоасафовская летопись. М., 1957. С. 157; Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никовновской летописью // ПСРЛ. Т. 13. М., 2000. С. 13; Вологодско-Пермская летопись // ПСРЛ. Т. 26. М.-Л., 1959. С. 301; Продолжение летописи по Воскресенскому списку // ПСРЛ. 8. СПб., 1859. С. 251.

[48] Чеченков П.В. Формирование землевладения и фамильный состав нижегородской служилой корпорации первой половины – середины XVI в. // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2015. № 1. С. 60-75.

[49] Типографская летопись // ПСРЛ. Т. 24. Пг.,1921. С. 222.

[50] Вологодско-Пермская летопись // ПСРЛ. Т. 26. М.-Л., 1959. С. 312.

[51] Продолжение летописи по Воскресенскому списку // ПСРЛ. 8. СПб., 1859. С. 251; Львовская летопись. Часть первая // ПСРЛ. Т. 20. 1-я пол. СПб., 1910. С. 383; Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никовновской летописью // ПСРЛ. Т. 13. М., 2000. С. 13.

[52] Софийская вторя летопись // ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853. С. 264.

[53] Шмидт С.О. Продолжение Хронографа редакции 1512 г. // Исторический архив. М., 1951. Т. VII. С. 281-282.

[54] В разных списках отчество указано по-разному «Юрьевич» или «Иванович». Иванов Юрьевичей среди князей Горбатых не было. Иван Иванович – старший брат Б.И. Горбатого по служебной лестнице не продвинулся. В источниках упоминается редко. Поэтому его не могли назначить главным воеводой целой рати. Следовательно, имя «Иван» указано ошибочно вместо «Борис».

[55] Разрядная книга 1475 – 1605 гг. М., 1977. Т. 1, ч. 1. С. 187 – 188.

[56] Зимин А.А. Формирование боярской аристократии в России во второй половине XV- первой трети XVI в. М., 1988. С. 70-71.

[57] Там же. С. 49, 238, 264.

[58] Йовий П. Книга о посольстве Василия, великого князя Московского, к папе Клименту VII // Россия в первой половине XVI в.: взгляд из Европы. М., 1997. С. 273.

[59] Рыбаков Б.А. Русские карты Московии XV – начала XVI в. М., 1974. С. 70-79; Старков В.Ф. Описание карты 1525 г. // Отечественные архивы. 1994. № 4. С. 8 -15.

[60] Чеченков П.В. Казанское порубежье во внешней политике Русского государства первой трети XVI в. // Мининские чтения: Мат-лы научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (29 – 30 октября 2004 г.). Нижний Новгород, 2005. С. 158-159.

[61] Там же. С. 156; он же. Военная служба на Казанском рубеже в середине XVI в. // Марийский археографический вестник. Научно-практический ежегодник. 2013. № 23. С. 11-12.

[62] Кирьянов И.А. Старинные крепости Нижегородского Поволжья. Горький, 1961.

[63] Чеченков П.В. Оборона казанского рубежа во второй половине 30-х – первой половине 40-х гг. XVI в. // Мининские чтения: Труды участников международной научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н.И. Лобачевского (24 – 25 октября 2008 г.). Нижний Новгород, 2010. С. 386-394.

[64] Герберштейн С. Записки о Московии. М., 2008. Т. 1. С. 387.

[65] Сироткин С.В. Сотная 1533 г. на Узольскую волость Балахнинского уезда // Очерки феодальной России. М., 2002. Вып. 6. С. 153, 164; Чеченков П.В. Формирование Балахнинского уезда в XVI в. // Открытый текст: Электронное периодическое издание. 2013, 10 июля. URL: https://opentextnn.ru/history/istoricheskaja-geografija/chechenkov-p-v-formirovanie-balahninskogo-uezda-v-xvi-v/

[66] Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никовновской летописью // ПСРЛ. Т. 13. М., 2000. С. 106-107, 114; Львовская летопись. Часть вторая // ПСРЛ. Т. 20. 2-я пол. СПб., 1914. С. 436, 440.

[67] Разрядная книга 1475 – 1605 гг. М., 1977. Т. 1, ч. 2. С. 260.

[68] Шайдакова М.Я. Нижегородские летописные памятники… С. 53, 66.

[69] Нижегородский летописец // Шайдакова М.Я. Нижегородские летописные памятники… С. 133.

[70] Строгановская редакция Нижегородского летописца// Шайдакова М.Я. Нижегородские летописные памятники… С. 140; Титовская редакция Нижегородского летописца // Шайдакова М.Я. Нижегородские летописные памятники… С. 147.

[71] Изборник славянских и русских сочинений, внесенных в Хронографы русской редакции. СПб., 1869. С. 182; Российская государственная библиотека. Ф. 98. № 26. Л. 1033 об.; № 28. Л. 617-617 об.

[72] Носов К.С. Кремли России и проблема итальянского влияния // Всероссийский форум «Кремли России. История. Реставрация. Музеефикация». Нижний Новгород, 2023. С.43-44.

Публикуется впервые