Глава 3. Письменные источники по истории Нижегородского края XVI – начала XVIII вв.

3.1. Административно-территориальное устройство и управление краем.

            В последней трети XV-XVI вв. на землях Нижегородского Поволжья, окончательно вошедших в состав Русского централизованного государства, складываются новые административно-территориальные образования, оформившиеся к XVII в. Высшей административно-территориальной единицей становится уезд, власти которого были подчинены непосредственно столичным властям. Территория края входила в состав Нижегородского, Арзамасского, Балахнинского (Балахонского) и частично Алатырского (Алаторского) уездов; отдельные земли были включены в Юрьевецкий, Курмышский, Галицкий и Муромский уезды. Уезд делился на волости (территории, выделенные в особое управление), а позднее – на станы. Например, в Нижегородском уезде в XVII в. существовало 3 стана – Стрелицкий (от «Стрелица», т.е. мыс Стрелка), Березопольский («Березополье» – историческое название земель к югу от Н.Новгорода) и Закудемский (за р.Кудьмой); в документах упоминаются Терюшевская (мордовская) и Лысковская волости. В Арзамасском уезде источники называют 7 станов – Залесский, Запьянский, Ирженский, Ичалковский, Подлесный, Тешский, Шатковский.[1] Границы административно-территориальных образований в ряде случаев известны лишь приблизительно, так как не были определены какими-либо официальными актами. Возможно, что в основу формирования уездов и станов был положен не столько экономический, сколько исторический принцип: отнесение населенного пункта к тому или иному уезду или стану решалось с учетом предшествующей традиции. Однако проблема эта требует дополнительного изучения.

            Для периода существования Русского централизованного государства характерна единая система столичных и местных органов государственной власти, выполнявших административные, военные, судебные, финансовые и другие функции. Вспомним основные звенья этой системы, именуемой в XVI-начале XVII вв. «приказной» (отсюда – название периода):

Боярская Дума – высший законодательный орган России, совещательный при царе; занималась рассмотрением вопросов внутренней и внешней политики государства во всем их многообразии. Для обсуждения и разрешения важнейших проблем жизни государства царь и Дума иногда созывали Земские соборы – совещания представителей от всех сословий и территорий (наиболее часто – в первой половине XVII в.).

Приказы – высшие органы исполнительной власти в государстве, управлявшие определенными отраслями правительственной деятельности. Название этих учреждений происходит от установившейся ко второй половине XVI в. практики царских поручений («приказов») боярам ведать ту или иную отрасль государственного хозяйства (отсюда, кстати, происходит традиция российских органов государственного управления работать только «по поручениям», «от сих до сих», с постоянной оглядкой на «центр»). Приказы заменили более ранние органы административно-дворцового управления – «пути»; принципиального различия в деятельности путей и приказов не было. Количество приказов менялось, достигая 50. Практика «поручений» и неупорядоченности управления по отраслям вела к тому, что иногда в рамках одного приказа сосредотачивались дела разных отраслей (так как руководители приказов – «приказные судьи»- получали столь разные «поручения» от царя). Важнейшие приказы и их функции: Посольский – внешняя политика; Разрядный – оборона страны и кадровые вопросы; Поместный – вопросы землевладения и описания земель и угодий; Большого дворца – внутренние дела и управление государственными имуществами; Большой казны – финансы. Известны приказы, управлявшие отдельными регионами (например, приказ Казанского дворца – землями Казанского и Астраханского ханств и прилегающими к ним), а также судопроизводством на определенной территории (Московский, Владимирский и другие судные приказы). Структурно приказы делились на столы и повытья, по функциональному или территориальному признаку. Кроме того, в каждом приказе существовал денежный стол, контролировавший расходы на содержание приказа.

            Приказы возглавлялись членами Боярской Думы: важнейшие – боярами и окольничими, второстепенные – думными дворянами. Делопроизводством в приказах ведали «приказные люди» – дьяки и их помощники, подьячие. Дьяки и подьячие – светские (не-духовные) лица (не путать с церковными дьячками!), происходившие, как правило, из мелкого дворянства, духовенства и даже посада, но благодаря службе в государственных учреждениях причисленные к верхам российского общества и освобожденные от уплаты податей. Роль «обслуги» (технического персонала) в приказах исполняли приставы и сторожа.

            В своей деятельности приказы опирались на местные административные органы власти, в результате чего на всей территории государства сложилась единая «властная вертикаль». В ходе губной реформы 1538-1541 гг. и земской реформы 1555-1556 гг. создаются местные выборные органы сословного управления – губные избы, подчиненные Разбойному приказу. Губная изба осуществляла административную, судебную, финансовую и отчасти военную власть на территории губы – округа, обычно совпадавшего территориально с уездом. В состав губной избы входили: ее руководитель – губной староста, избиравшийся, как правило, населением губы (кроме частновладельческих крестьян) из дворян и детей боярских данного уезда; его ближайший помощник – губной дьяк, а также губные целовальники (количество «целовальников» зависело от количества тяглого населения губы, которое их выбирало). Младшими служителями губной избы были сотские и десятские, сторожа, бирючи, палачи; губной избе подчинялась и местная тюрьма, которую обслуживали тюремные целовальники. Все младшие служители избирались из «лутших людей» (т.е. состоятельных посадских и крестьян), либо нанимались на средства жителей губы (уезда). После Смутного времени губные избы постепенно теряли свое значение, сохраняя лишь судебно-розыскные функции преимущественно по уголовным делам. В конце XVII в. этот орган действовал с перерывами (упразднялся в 1679-1684 гг.) и окончательно был ликвидирован в 1702 г. Поскольку на протяжении XVII в. губные избы не играли решающей роли в управлении уездом Нижегородского края, документы этих органов сохранились здесь в незначительном количестве.

            С 1620-ых годов главным органом управления уездом становится приказная изба (в небольших уездах съзжая изба), переименованная к концу XVII в. «для благозвучия» в «приказную палату». Приказная изба осуществляла административное, хозяйственное, финансовое управление и охрану правопорядка на территории уезда. Кроме того, приказные избы контролировали деятельность земских изб – существовавших в городах органов местного самоуправления, занимавшихся хозяйственными вопросами. Приказную избу возглавлял воевода, обладавший всей полнотой административной и военной власти в уезде. Обычно в особо значимые уезды (например, Нижегородский) воеводы назначались из числа придворной титулованной знати – князья-стольники, реже бояре и окольничие; в период военной угрозы нередко назначались двое воевод (к концу XVII в., как правило, отец и сын; см.приложение). В небольших уездах воеводы назначались из числа столичных дворян. В XVI в. иногда в уезд в дополнение к воеводе назначался наместник, статус которого был несколько выше, однако в XVII в. эта практика постепенно прекратилась.[2] В целом для управления уездом был характерен принцип строгого единоначалия.

            Ближайшим помощником воеводы, отвечавшим за управление уездом и делопроизводство в приказной избе, был дьяк, опиравшийся в своей деятельности на группу подьячих, делившихся по статусу (не по возрасту!) на «старых» (старших) и «молодых» (младших). Старые подьячие, возглавлявшие столы в приказной избе, вместе с дьяком руководили составлением документов; молодые подьячие исполняли техническую работу. Внизу «иерархической лестницы», как и в приказах, стояли приставы и сторожа; для исполнения правительственных распоряжений (сопровождение подьячих по уезду, доставка требуемых лиц в приказную избу и т.п.) привлекались стрельцы и пушкари.

            Следует отметить большое значение подьячих для местной администрации: воеводы, присланные из Москвы, менялись в среднем через 2-3 года; дьяки, также присланные из Москвы, оставались в уезде не намного дольше; лишь подьячие, как правило, были местными жителями и служили в приказной избе долгие годы. В небольших уездах они даже могли исполнять обязанности дьяков. Поэтому фактически именно подьячие становились основными исполнителями правительственных распоряжений в уездах (о службе одного из подьячих см. челобитную в приложении). Вместе с тем, не до конца выяснена роль столов в приказной избе: являлись ли они структурными подразделениями с закрепленными за ними функциями, либо это были «оперативные группы» (старый и 2-3 молодых подьячих), работавшие по поручениям. Дальнейшего изучения требует также управление станами в уездах.

            По образу и подобию государственных приказных учреждений организовывали свою управленческую деятельность крупные феодалы – как светские, так и духовные (архиереи и монастыри). Светские феодалы имели свои «приказчичьи избы» (позднее – вотчинные конторы), архиереи – архиерейские приказы (например, в документах митрополитов Нижегородских и Алатырских конца XVII в. упоминается «Казенный приказ»). В крупных монастырях (например, в Нижегородском Печерском и Макарьевском Желтоводском), управлявшихся монастырскими властями (архимандрит, келарь, казначей), также существовали «приказчичьи избы», обслуживаемые светскими приказчиками, стряпчими (поверенными в делах), писцами и слугами. В монастырских вотчинах им были подотчетны по административно-хозяйственным и финансовым делам посельские старцы, управлявшие этими вотчинами. Традиции государственных учреждений проявлялись не только в организационной вертикали всех этих органов управления, но и в их делопроизводстве.

3.2. Характеристика типов письменных источников приказного периода:

            В приказный период, по сравнению с предыдущей эпохой, значительно вырос документооборот. Причина увеличения количества документов очевидна: единое централизованное государство требовало все более оперативного обмена информацией между многочисленными регионами и центром. А возможности для этого обеспечивало удешевление материального носителя информации: ко второй половине XV в. бумага окончательно вытесняет дорогостоящий пергамен, производство ее постоянно растет. Происходят и качественные изменения: потребности управления (административного, налогового и финансового, военного, судебного) привели к появлению новых типов документов; постепенно вырабатывается единообразная форма их подготовки, написания, движения. Приблизительно со второй половины XVI в. актовый материал прочно занимает главенствующее положение среди письменных исторических источников и сохраняет его до конца изучаемого периода. Поэтому при характеристике типов письменных источников приказного периода основное внимание уделялось документам, а не летописям и литературным произведениям.

К началу XVII в. в государственных учреждениях постепенно устанавливаются обычаи организации делопроизводства, объем и характер приказной работы; возникают различные виды и разновидности актов и правила их оформления. Формуляру государственных документов старалось следовать и делопроизводство феодалов.

3.2.1.Формы делопроизводства и организация приказной работы.

            В приказный период в делопроизводстве преобладала столбцовая форма. Дело обычно представляло собой комплекс документов, написанных на длинных узких полосках бумаги и затем подклеенных друг к другу в последовательности делопроизводства (нижний край предыдущего документа – к верхнему краю последующего). Так получался бумажный свиток длиной иногда до нескольких десятков метров – «столбец» («столп», «столпик»), каждый подклеенный лист в котором именовался «склея», а места склейки листов – «сставы». Склеи писались лишь с одной стороны листа, что давало возможность хранить столбец в свернутом виде (текстом внутрь). Оборотная сторона склей служила для указания адресов получателей, а также для «рукоприкладства» (визирование, от слов «руку приложил») лиц, привлеченных к рассмотрению дела – приказных людей, свидетелей-«послухов». Пример столбца в ГАНО: «Отписи и памяти о взятых из вотчин Макарьевского м-ря беглых крестьянах», 10.01.1659-28.08.1665 (ф.998 оп.588 д.829а).

            Преимущество столбцовой формы делопроизводства – в удобстве хранения как самих столбцов, так и склей, объединенных по тематическому и хронологическому признакам. Недостаток же заключается в неудобстве разворачивания и сворачивания длинных столбцов при поиске нужного документа. Неудобство использования и побудило власти официально отменить столбцовую форму делопроизводства в центральных государственных учреждениях в 1700 г. (в приказных избах она продержалась приблизительно до 1705 г., а в вотчинных конторах и дольше).

            В приказный период реже встречались иные формы делопроизводства. Так, для оформления важнейших правительственных указов или пожалований применялась форма грамоты – большие широкие листы (иногда даже пергаменные), с вислыми печатями. Такие дела всегда состояли из одного листа. Пример формы грамоты в ГАНО – «Жалованная грамота стряпчему Мертваго О. на вотчину в Арзамасском у. (с.Новое)» 08.10.1643 г. (ф.2013 оп.602а д.172). Применялись также тетрадная и книжная формы. Тетрадь – объединение листов (обычно до 16) размером порядка 22х15 см или больше (так называемый формат in quarto, 4⁰, реже in folio, 1⁰: большие тетрадные листы, сложенные пополам и вложенные один в другой). Книга – несколько сшитых вместе тетрадей, как правило, без переплета. Книжно-тетрадная форма применялась обычно для документов многократного использования – справочных материалов, приходо-расходных записей. К началу XVIII в. она вытеснила столбцовую форму из делопроизводства государственных учреждений. Пример книжной формы в ГАНО – «Писцовая книга Толоконцевской волости» авг.1691 г. (ф.2013 оп.602а д.20).

            Процесс написания документов в приказный период выглядел следующим образом. Писали документы обычно не на столе, а на коленях, гусиными перьями; при этом металлическую чернильницу на шнурке вешали себе на шею. Переписка документов велась намного быстрее, чем богослужебных книг, поэтому тип письма, принятый в приказном делопроизводстве, получил название «скоропись». Для скорописных почерков характерны связанное начертание букв одним росчерком пера, обилие сокращений, свобода взмахов и нажимов пера, в силу чего увеличивалось количество выносных букв.[3] Вот как описывал процесс подготовки документа в приказе Г.Штаден – немец-опричник на службе у Ивана Грозного: подьячие «переписывали грамоту набело. Дьяк брал грамоту в левую руку и под числом писал свое имя мелким шрифтом. Потом он оборачивал грамоту и писал во всех местах, где приходились сставы, так что половинки букв бывали на обоих концах бумаги. Если даже клей держался недостаточно крепко, никто не мог подделать грамоты и не мог приписать к ней что-нибудь. Так скреплялась грамота. Потом наверху на оборотной стороне на первой склейке грамоты дьяк писал от себя титул великого князя крупными буквами так, чтобы каждый мог видеть…».[4] Обратим внимание: отличительная черта подлинного документа – дьяческая помета или рукоприкладства.

            Законченные делопроизводством документы хранились либо в самом учреждении, либо в каменных церковных зданиях (как менее пожароопасных). Судя по описям того времени, для хранения использовались «лари» (кстати, в Речи Посполитой архивист именовался «пан ларник») и «сундуки», внутри которых документы размещались в «ящиках», «коробьях», «мешочках». Разумеется, сохранность при этом не обеспечивалась, и дошедшие до нас приказные дела – лишь малая часть того, что когда-то реально существовало. Поэтому в соответствии с архивными правилами все письменные памятники до начала XVIII в. независимо от содержания отнесены к категории особо ценных дел (ОЦД): на них в первую очередь создаются микрофотокопии, которые и должны выдаваться исследователям. Оригиналы ОЦД выдаются в читальный зал только по специальному разрешению директора архива.

3.2.2.Формуляр, виды и разновидности приказной документации.

            Приказные дела, имевшие делопроизводственное наименование, составлялись по определенным образцам: соблюдалась последовательность в изложении вопроса, употреблялись устойчивые выражения. Сами образцы деловых бумаг приводились в «письмовниках» – учебных пособиях по делопроизводству.

            По целевому назначению и тематике в приказных избах уездов Нижегородского края можно выделить документы текущего делопроизводства, феодального землевладения, финансово-налоговой отчетности. Реже встречаются документы судебно-следственные, а также связанные с организацией военной и гражданской службы и внешних сношений. Во всех перечисленных тематических группах можно выделить три типа движения документов, и каждому из этих типов соответствуют свои виды и разновидности документов, со своим формуляром. Ниже приведены их краткие характеристики.

А. Документы от вышестоящего учреждения (лица) нижестоящему

(«движение сверху вниз»).

            Для этого типа документов наиболее характерны и чаще всего встречаются в архивных фондах грамоты – распоряжения верховной власти или центрального учреждения (приказа) местным учреждениям или должностным лицам.[5] В зависимости от предмета распоряжения различают не менее 100 разновидностей грамот. Важнейшие из них:

указная грамота – распоряжение законодательного характера;

жалованная грамота – распоряжение о пожаловании феодалу крестьян, земель и угодий в вотчину, а также льгот (в свою очередь, имеет до 10 разновидностей);

отказная грамота – распоряжение местной администрации о передаче (др.-русск. «отказ») во владение определенному лицу поместья;

сыскная грамота – распоряжение воеводе или губному старосте о проведении расследования («сыска») по какому-либо судебному делу.

            Для формуляра грамот характерно обращение от имени государя, поэтому они начинаются с царского титула, например: «От царя и великого князя Алексея Михайловича всея Великия и Малыя и Белыя Росии самодержца…». Далее в тексте указывался персонифицированный адресат, например: «… в Нижний Новгород стольнику и воеводе нашему… да дьяку…»; затем – событие с датой, вызвавшее появление грамоты: «В нынешнем в (таком-то) году (все даты от сотворения мира!) бил нам челом …», после чего кратко излагались предшествовавшие события и давалось распоряжение с уточнением, кому доложить об исполнении: «… А отписку подать на Москве в (таком-то) приказе…».[6] Дата обычно указывалась в конце грамоты; на обороте первого листа, под адресом, ставилась дата получения документа. На обороте последнего листа внизу помещалась «справа» (роспись) подьячего, писавшего документ; на оборотах по сставам ставилась «скрепа» дьяка. Форма большинства грамот была столбцовой, и лишь отдельные важнейшие документы выполнялись в форме больших широких листов с вислыми печатями (т.наз. «форма грамот»).

            Словесные обороты грамоты (как и других видов документов) ни в коем случае не надо понимать буквально! Царь лично не писал воеводе, а просивший о пожалованиях «холоп государев», «помирающий лютою и голодною смертию, скитаючись меж двор», на поверку мог оказаться состоятельным феодалом, не знавшим нужды. Таков был стиль приказного периода. Поэтому в архивных описях заголовки грамот обычно составляются без цитирования этих оборотов, например: «Грамота отказная из Поместного приказа в Нижегородскую приказную избу о передаче Иванову И.И. поместья Петрова П.П.»[7]

Б. Документы от нижестоящего учреждения (лица) вышестоящему

(«движение снизу вверх»)

            Среди документов этого типа чаще всего встречаются отписки и челобитные. Отписка – донесение (отчет) местной администрации в центральное учреждение об исполнении распоряжения. Челобитная (от слов «челом бить» – кланяться) – прошение, заявление, жалоба. В зависимости от содержания челобитные принято разделять на изветные (сообщения о противозаконном деянии), явочные (о происшествии), а также мировые (прошения о мирном завершении судного дела: пример – ГАНО, ф.998 оп.588 д.487), исковые и др. – всего до десятка разновидностей. Челобитные с подписями авторов («за руками») принято называть заручными.

            Отписки и челобитные, как правило, писались на имя государя, с уничижительным самонаименованием (для стиля характерно обилие уменьшительных суффиксов: «мы, холопи твои…», «…а женишка моя и детишки…»). Зачастую в отписках после титульного обращения кратко излагалось содержание ранее полученного распоряжения. Дата составления отписки или челобитной либо косвенно указывалась в тексте («…В нынешнем (таком-то) году по твоему великого государя указу мы, холопы твои,…»), либо указывалась на обороте первого листа («В книгу записано (такого-то числа)»). Установить реального адресата отписки и особенно челобитной нелегко. В отписках помогает пересказ распоряжения («…А отписку ты, великий государь, велел нам, холопам твоим, подать в Поместный приказ…»). В челобитных на адресата могут указывать последние фразы типа: «И ты б, великий государь, меня, холопа твоего, пожаловал, велел мою явку в приказной избе принять и в книгу записать…» (в этом случае ясно, что явочная челобитная подана в приказную избу).

В. Документы переписки неподчиненных друг другу учреждений (лиц)

(«движение вправо-влево, по горизонтали»)

            Для данного типа движения документов наиболее характерны памяти. Память – обобщенное название документа служебной переписки между учреждениями и лицами, не подчиненными друг другу. В зависимости от предмета переписки специалисты различают до полутора десятков разновидностей памятей. Формуляр памяти предусматривал обязательное указание точной даты документа в самом его начале, перед текстом, например: «Лета 7196 месяца септеврия в 7 день». Как правило, составители памятей вместо названия учреждения ограничивались наименованием его руководителя, что создает известные трудности при определении отправителя и адресата. Помогают «скрепы» и «приписи» дьяка и подьячего из учреждения-отправителя: по специальным справочникам можно установить ведомственную принадлежность документа.

            Термином «память» постепенно стали обозначать и документы внутриучрежденческой переписки. Так, письменная инструкция по выполнению отдельного поручения называлась «наказная память» («наказ»). Отчет должностного лица о выполнения поручения именовался «доездная (доезжая) память» («доезд»). При необходимости к доезду прилагались записи собранных сведений или показаний свидетелей – «сказки» и «речи».

3.2.3.Практика приказного делопроизводства.

            В реальной практике приказного делопроизводства дело, посвященное тому или иному вопросу, включало целый комплекс документов, как правило, всех трех типов. Для примера рассмотрим подробнее делопроизводственную «цепочку» по делу А.И.Гляткова (Глядкова), 1675 г. – весьма типичную для такого рода дел (см. текст в приложении), и посчитаем возможное количество документов. Андрей Иванович Глятков (кстати, родня Петра Глядкова – старца Павла, основателя Оранского монастыря в Нижегородском уезде), решив принять в собственность прожиточное поместье матери и сестер, подал в Поместном приказе челобитную (документ № 1) о закреплении этого поместья за ним. Челобитные о том же подали мать и сестры Гляткова (документ № 2). Из Поместного приказа в Нижегородскую приказную избу была отправлена отказная грамота (документ № 3), получив которую, местная администрация послала подьячего с наказной памятью (документ № 4) для проведения межевания и «отказа» (т.е. передачи во владение). Подьячий, выполнив распоряжение, подал доездную память (документ № 5) с приложением межевой записи (документ № 6) и сказок местных жителей о принадлежности и межах поместья (документ № 7), сказок матери, сестер и их доверенного лица («духовного отца» или родственника) о добровольности «поступки» поместья в пользу А.Гляткова (документ № 8). Нижегородская приказная изба на основании этих документов зарегистрировала переход поместья к новому владельцу и послала отписку (документ № 9) в Поместный приказ. Итого должен был существовать комплекс из 9 документов! К этому следует прибавить и те выписи, которые делались в приказах с документов предшествующих лет, чтобы выяснить, кому ранее принадлежало данное поместье. По просьбе челобитчика отдельные документы из дела (например, отказная грамота) для него копировались. Копии приказных документов, выполненные в это же время, именовались «списки» (перед текстом всегда обозначалось: «Список с грамоты слово в слово»). С учетом выписей и списков количество письменных источников по одному делу превышало десяток. До наших дней сохранилось в среднем лишь 2-3 документа из дела (в рассмотренном примере – только отказная грамота; текст которой приведен в приложении), но знание делопроизводственной «цепочки» позволяет восстановить ход событий и правильно атрибутировать тот или иной документ.

            Разнообразием документов отличались и судебно-следственные дела – судные списки (не путать со списками-копиями документов!). Обычно судный список включал речи (записи показаний свидетелей) и доклад (отчет о проведенном дознании). Различают речи сыскные (показания во время следствия), допросные (запись показаний допрашиваемого), пыточные (запись показаний во время пытки). Показания обвиняемых всегда старались записывать дословно (хотя устойчивые формулы все же заметны и здесь). Поэтому судные списки интересны не только как исторический источник, но и как памятники разговорного языка, элементы которого проникали в менее формализованные тексты допросных и пыточных речей.

            В значительном количестве сохранились в архивных фондах приказного периода материалы о финансово-хозяйственной деятельности и налогообложении. Документы этой группы особенно часто велись в книжно-тетрадной форме, причем это указывалось даже в названии документов:

приходо-расходные тетради (книги) – документы финансовой отчетности учреждений;

писцовые, переписные, дозорные книги – документы переписи населения, с описанием населенных пунктов, земель и угодий (в целях организации налогообложения);

межевые книги (от слова «межа») – документы с описанием границ владений;

отказные, отводные книги – сборники записей о передаче во владение («отказ», «отвод») земель, угодий и крестьянских дворов;

кабальные книги – сборники копий актов о поступлении в крепостную зависимость («кабальное холопство»).

            Среди документации монастырей, которые, как и светские феодалы, брали за образец делопроизводство приказных учреждений, следует отметить вкладные книги – сборники записей имущества и денег, пожертвованных частными лицами в монастырь. Такие документы велись во всех крупных монастырях, в том числе в Нижегородских Благовещенском, Макарьевском и Печерском. Для истории Нижегородского края весьма интересны таможенные книги, содержащие записи о собранных пошлинах с торговых сделок. По этим ценным историческим источникам можно представить объемы торгов в Нижнем Новгороде и на Макарьевской ярмарке, проследить источники поступления и виды товаров, цены на них.

            Впрочем, часть финансовой документации составлялась в форме не книжно-тетрадной, а обычной столбцовой. В большом количестве сохранились отписи платежные (или просто отписи, не путать с отписками!) – расписки в приеме налогов и сборов, выдававшиеся соответствующими учреждениями (приказы Бльшой казны, Стрелецкий и др.). Отпись, как и память, начиналась с точной даты; указывалось ведомство, собиравшее налог, затем плательщик (поместье или вотчина), количество податных единиц (дворов), размер подати с двора, общая сумма, имя непосредственного плательщика, скрепа дьяка, на обороте – справа подьячего.

            Из материалов о военной и гражданской службе чинов уездной администрации наиболее интересны десятни – именные военно-учетные списки городовых и уездных дворян и детей боярских. Десятня составлялась регулярно для каждого уезда при разборе (смотр с целью определения пригодности к службе), верстании (назначение денежного и поместного оклада при поступлении на службу) и раздаче (выплата денежного жалованья). При этом в текст документа включались не только состоявшие на службе, но и «недоросли», благодаря чему государственные органы имели представление о резервах. В десятнях перечислялся состав семьи служилого человека, размеры его владения («оклад»), вооружение, количество боевых холопов, сведения о предыдущих службах – своего рода «личное дело» государственного служащего XVI-XVII вв. Прообразом распоряжений по личному составу государственных служащих были разрядные книги – сборники записей о ежегодных назначениях служилых людей на военную, гражданскую и придворную службу. Так как разрядные книги были документом центральной власти, то в делопроизводстве приказных изб по уездам использовались выписи с них. В нижегородских архивах не только разрядные книги, но и десятни сохранились лишь в поздних выписках. Интерес могут представлять дела о высылке служилых людей на государеву службу. (Пример – дело о высылке на государеву службу в Белгород в полк боярина Шереметева Б.П. нижегородских дворян, 1696 г.: ГАНО, ф.1402 оп.1 д.671). Основой таких дел становилась высыльная грамота – распоряжение из столичного приказа об отправлении помещиков и вотчинников из уездов на службу, во исполнение чего подьячий (с наказной памятью) проводил «высылку» и подавал в приказную избу доездную память о результатах (см. пример в приложении), как правило, с росписями – перечневыми ведомостями (кто отправился на службу, кто «сказался в нетях», кто «в службу не поспел» и т.п.); иногда встречается в таких делах и переписка между приказными избами разных уездов в связи с розыском «нетчиков».

            Приказные избы Нижегородского, Арзамасского, Балахнинского и других уездов региона не касались вопросов внешних сношений, поэтому дипломатические документы («посольские книги», «статейные списки») здесь не велись. Известны, впрочем, единичные случаи прохождения через Нижний Новгород иностранных посольств – например, грузинского царевича Николая Давыдовича в 1660 г. В такой ситуации местные власти получали проезжую грамоту (распоряжение из Посольского приказа об обеспечении следования посольства на данном отрезке пути) и на ее основе вели соответствующую переписку о снабжении (росписи о выданных припасах и кормах, итоговую отписку и др.). Иностранные же купцы – «гости заморские» из Бухары, Персии и др., торговавшие в Нижнем и Макарьеве, подпадали под общую юрисдикцию, и делопроизводство по их челобитным формально не отличалось от аналогичных дел о русских купцах.

3.2.4. Основные трудности в работе с актовыми источниками приказного периода

            Можно выделить три основных проблемы, возникающие при работе с документами XVI – начала XVIII вв.: понимание текста, атрибуция и датировка памятника. Проблема правильного понимания текста древнерусского источника напрямую связана, во-первых, с трудностями прочтения скорописи (попадаются иногда отвратительные почерки!), а во-вторых, с разницей в значении одного и того же слова в старом и современном русском языке.[8] Следовательно, специалист, приступающий к работе с подлинными приказными документами, должен обладать солидной филологической подготовкой. Недооценка этого обстоятельства может привести к серьезным ошибкам. Вот два примера таковых:

1). Напечатано в исследовании: «От того каменного дела 170 рублев да запасу: 10 четвертей ржаного солоду, 20 пудов соли, 2 пуда круп овсяных, 2 пуда гороху, 100 голов бычат, кроме кожи, покаместа каменное дело делать, шти варить – монастырское.»[9]

Написано в оригинале (ГАНО, ф.998 оп.588 д.271, л.2; все числительные приведены словами, как в оригинале; правильные чтения нами подчеркнуты – для сравнения с ошибочными в исследовании): «От того каменного дела сто семьдесят рублев да запасу: десеть четвертей ржаного солоду, двадцать пуд соли, два пуда круп овсяных, два пуда гороху, стегн бычей, кроме кожи; котел, покесть каменное дело делаем, шти варить – монастырской.»

(Грубая ошибка исследователя! Слово «бычата» в делопроизводственном языке XVII в. не существовало; несуразность такого прочтения должна была заставить работающего с текстом внимательно прочитать его еще раз или проконсультироваться с палеографом.)

2). В исследовании: «…работали мы, сироты ваши, делали у вас, властей, каменное дело – архимандричьи кельи – четыре годы и нам, сиротам, у тово каменново дела всякие нужды учинились, а все за вашею неисправою. А ныне мы ж, сироты ваши, делали у вас же, властей, кельи на чашниковых кельях, верхние кельи, и тово нашева подрядного дела издержали денег на старое дело 200 рублев.»[10]

В оригинале (ГАНО, ф.998 оп.588 д.814, л.1): «…работали мы, сироты ваши, делали у вас, властей, каменное дело – архимандричьи кельи – четыре годы и нам, сиротам, у тово каменнова дела великие на…[срезано. – Б.П.] учинились [это слово дописано слева. Б.П.], а все за вашею неисправою. А ныне мы ж, сироты ваши, делали у вас же, властей, кельи на чашниковых кельях, верхние кельи, и тово нашева рядного дела издержали денег на старое дело десеть рублев».

(Еще одна грубая ошибка исследователя: за 200 рублев в те времена целый монастырь можно было выстроить, не то что какие-то кельи отремонтировать. К тому же в оригинале количество затрат указано словами совершенно отчетливо, и заменять слова цифрами в документе недопустимо. Обрати исследователь внимание на несуразность прочитанной им стоимости работ, возможно, он внимательнее отнесся бы к тексту или, при отсутствии навыков чтения, проконсультировался бы со специалистами.)

            Приведенные примеры показывают, сколь осторожен должен быть историк, работающий с подлинным древнерусским документом. Но еще большую осторожность следует проявлять к трудам «титулованных» авторов, особенно претендующих на монопольное обладание истиной и избегающих точных отсылок к источникам.

            Не легче обстоит дело с атрибуцией и датировкой приказных документов. Формуляр акта далеко не всегда предусматривал обозначение даты и почти никогда – точное указание отправителя и получателя. Разумеется, палеографические методы имеют большое значение для датировки источника (и, кстати, для установления его подлинности), но анализ типа письма не всегда обеспечивает необходимую точность, а водяные знаки в небольших по размеру актах зачастую отсутствуют. Наблюдения показывают, что чаще всего документация приказных изб, помещиков и вотчинников в нашем крае велась на бумаге с водяным знаком «кувшин» до перв.пол.XVII в. включительно, затем преобладает знак «шут» (втор.треть-втор.пол.XVII в.), а с последней трети-конца XVII в. – «герб Амстердама». Однако точная датировка этих филиграней, имевших массу разновидностей, очень затруднительна без целого комплекса специальных альбомов, а по фрагментам знака почти невозможна. Поэтому самый надежный метод датировки – по именам и историческим реалиям, упомянутым в тексте. Для атрибуции этот метод оказывается по сути единственным.

            Следует помнить, что по правилам составления приказной документации в тексте грамот боярин и воевода именовались по имени, отчеству (с «-вичем») и фамилии; дьяк – только по имени и фамилии (или отчеству в роли фамилии, типа «Семенов», «Васильев»); подьячий – по имени с уничижительным суффиксом и фамилии (например: «Мишка Нестеров»). В монастырских документах указывались имена «властей» монастыря – игумена (архимандрита), келаря и казначея (двое последних иногда с мирскими фамилиями или прозвищами). Обращаясь к специальным справочникам Барсукова, Богоявленского, Веселовского и Строева (см.список литературы), можно определить учреждение или монастырь, где находилось упомянутое в документе лицо, и таким образом установить отправителя, адресата и дату акта. Разумеется, в ряде случаев атрибуция и датировка неизбежно останутся гипотетическими.

3.3. Обзор документальных комплексов по истории края приказного периода.

            Вхождение земель Нижегородского края в состав единого централизованного Русского государства определило состав и содержание письменных источников по истории края. Объединение русских земель привело к ослаблению местной тематики в нарративных источниках и вытеснению областного летописания общерусским. Анализ состава нижегородских четьих рукописей XVI-XVII вв. – агиографических (сборники житий), учительных (сборники поучений) – свидетельствует, что нижегородские книжники переписывают исключительно общерусские тексты. Характерные примеры – четья Минея (с прибавлениями служб) XVII в. (ГАНО. Ф.2636 Оп.2 № 31) и Сборник уставных чтений нач.XVI в. (т.наз. «Нижегородский сборник» – ГАНО. Ф.2636. Оп.2. № 52) – нижегородское происхождение этих рукописей несомненно (из библиотеки Печерского монастыря), но собственно нижегородских текстов в них нет. Практика церковных служб также уподобляется общерусской, избегая местных особенностей – об этом свидетельствуют минеи служебные из нижегородских монастырей. Областное летописание в XVI веке угасает: отдельные записи еще ведутся, но они включаются в общерусские летописи, из которых иногда составляют выборки местных известий.

            В соответствии с этим обзор документальных источников периода приказного делопроизводства предшествует обзору летописных и нарративных источников XVI-нач.XVIII вв. по истории Нижегородского края.

            В соответствии с этим обзор документальных источников периода приказного делопроизводства предшествует обзору летописных и нарративных источников XVI-нач.XVIII вв. по истории Нижегородского края. Общее количество документальных источников за рассматриваемый период оценивается приблизительно в 10 тыс.ед.хр. Из-за большого количества дел нет возможности подробно рассказать об их содержании. Здесь приведены лишь общие сведения о местах хранения и составе архивных фондов и коллекций.

А. Государственный архив Нижегородской области (ГАНО):

Основной фонд, содержащий документальные и нарративные источники XVI-начала XVIII вв. – коллекция Нижегородской губернской ученой архивной комиссии (НГУАК; Ф. 2013. 2988 ед. хр. за 1588 – 1913 гг., 4 описи; из общего количества дел к рассматриваемому периоду относится порядка 1,5 тыс.ед.хр.). Коллекция, созданная в конце XIX начале XX вв., содержит наиболее интересные (с точки зрения формировавших ее членов НГУАК) документы приказных изб и вотчинных контор уездов Нижегородского края. Среди актового материала коллекции:

документы о вотчинном и поместном землевладении (грамоты жалованные и отказные, списки и выписи с книг писцовых, переписных, отказных, раздельных и межевых);

            документы о тяглом населении (записи кабальные, выводные и отпускные; дела о сыске беглых);

            судные списки и допросные речи по делам о кражах, разбое, фальшивомонетчиках;.

Кроме того, здесь же хранятся и нарративные источники: списки «Нижегородского летописца», Хронографа редакции 1617 г., монастырских синодиков (см.ниже, п.3.4).

Алатырская (Ф. 1404. 29 ед. хр. за 1646 – 1735 гг., 1 опись);

Арзамасская (Ф. 1403. 322 ед. хр. за 1608 – 1706 гг., 1 опись);

Балахнинская (Ф. 1406. 31 ед. хр. за 1646 – 1699 гг., 1 опись);

Нижегородская (Ф. 1402. 795 ед. хр. за 1605 – 1704 гг., 1 опись).

            Эти фонды были сформированы и предварительно описаны членами НГУАК в начале XX в. из документации приказных изб, не включенной в коллекцию НГУАК (видимо, эти материалы в тот период показались менее значимыми). Среди документов приказных изб:

            дела об отказе, разделе и промене поместий (грамоты, челобитные, сказки, отписи о платежах с вотчин и поместий);

            заемные кабалы;

            дела об отправке на государеву службу;

дела о побеге и сыске крестьян;

дела о разбое, убийствах, краже, о преследовании раскольников, о моровом поветрии и др.

Нижегородский Печерский Вознесенский мужской монастырь (Ф. 579. 1207 ед. хр. за 1511 – 1923 гг., 4 описи);

Макарьевский Желтоводский мужской монастырь (Ф. 998. 808 ед. хр. за 1614 – 1737 гг., 1 опись);

Николаевская Кажирова пустынь в Ветлужской волости Галичского уезда Костромской губернии (Ф. 2244. 118 ед. хр. за 1679 – 1790 гг., 1 опись)

            Эти фонды также были разобраны членами НГУАК в начале XX в., а научное описание их было завершено в ГАНО к началу 1990-ых годов. Большая часть документов фондов – материалы о землевладении и экономической деятельности монастырей: жалованные и несудимые грамоты на вотчины (в том числе в списках), выписи с писцовых, переписных, межевых и приходо-расходных книг, челобитные по земельным спорам, отписки посельских старцев, отписи о платежах с вотчин в казну и т.п. Кроме того, в фондах имеются памяти из приказных изб монастырским властям о присылке «под начал» преступников и раскольников. Свидетельств о духовной жизни монахов в рассматриваемый период здесь практически нет.

Ветлужская вотчина Таракановых в с.Егорьевское и д.Булдышиха Ветлужской волости Галичского уезда Костромской губернии. (Ф. 2019. 11 ед. хр. за 1679 – 1746 гг., 1 оп.);

Имение Зубатовых в с.Выползово Нижегородского уезда. (Ф. 989. 80 ед. хр. за 1666 – 1815 гг., 1 оп.).

Кочуковы – помещики Варнавинского уезда Костромской губернии (Ф. 2037. 36 ед. хр. за 1667 – 1909 гг., 1 оп.);

Ниротморцевы – нижегородские помещики (Ф. 979. 42 ед. хр. за 1708 – 1820 гг., 1 оп.);

Осоргины – муромские помещики (Ф. 983. 18 ед. хр. за 1627 – 1773 гг., 1 оп.);

            Эти фонды содержат сравнительно небольшое количество актовых источников приказного периода почти исключительно по истории землевладения.

Здесь же, в обзоре фондов ГАНО, следует указать коллекцию рукописных и старопечатных книг (Ф. 2636. 682 ед. хр. XVI-нач.XX вв., 2 описи), содержащую нарративные источники (о них см.ниже, п.3.4). Коллекция была сформирована членами НГУАК из библиотек и книжных собраний монастырей и церквей Нижегородской епархии, а в 1990-е годы прошла обработку и научное описание в ГАНО. Среди рукописных книг научный интерес для изучения истории края представляют «Сборник уставных чтений» нач.XVI в. (содержит большое количество поучений и житий, в том числе общерусского происхождения), синодики-«помянники», минеи и другие четьи книги из Благовещенского и Печерского монастырей, а также некоторые старообрядческие рукописи. В старопечатных изданиях исследователей истории Нижегородского края заинтересуют в первую очередь записи владельцев и читателей книг, несущие дополнительную информацию «о времени и о себе».

Арзамасская (Ф. 1103 и фондовые включения. 2947 ед. хр. за кон.XVII-нач.XVIII вв.);

Балахнинская (Ф. 832. 4 ед. хр. за 1707 – 1713 гг.);

Нижегородская (Ф. 1143 и фондовые включения. 1489 ед. хр. за 1608 – 1714 гг.).

Здесь же хранятся фонды Нижегородской и Макарьевской таможен, Нижегородского кружечного двора.

            Состав актовых источников РГАДА традиционен для делопроизводства приказных учреждений. Некоторые из этих документов  дублируют материалы, хранящиеся в ГАНО. При этом в РГАДА хранятся копии (списки) с актов, отправленных в Нижний из столичных приказов, и подлинники документов, поступивших из Нижнего; в ГАНО, напротив, хранятся подлинники столичных грамот и списки (либо черновики) отписок в Москву.

            Кроме этих основных хранилищ, нижегородские акты XVI-нач.XVIII вв. находятся также в Отделе письменных источников ГИМ, Нижегородском государственном историко-архитектурном музее-заповеднике (НГИАМЗ), в отделе рукописей Библиотеки Казанского государственного университета; в других собраниях их количество не столь значительно.

3.4. Обзор нижегородских летописных и нарративных источники XVI-начала XVIII вв.

            Летописные известия о Нижегородской земле в XVI веке содержатся, как правило, в общерусском летописании и по объему не столь значительны, как в предшествующие века. Причиной, видимо, стал прерыв областной летописи со второй трети XV в., да и общее затухание жанра летописания в эпоху правления Ивана Грозного (1533-1584 гг.).

            Начальное известие о закладке Нижегородского кремля (1 сентября 1500 г.) содержится в «Летописце Московском кратком» – общерусском летописном памятнике конца XVII в., содержавшем краткие записи о событиях на Руси от Рюрика до последней четверти XVII в.[11] Впоследствии общерусские летописи XVI в. (например, «Летописец начала царства» – официальная летопись, излагавшая события 1533-1552 гг., «Летопись Никоновская» по Патриаршему списку – крупнейший свод XVI в., и др.)[12] упоминают Нижегородский край преимущественно в связи с взаимоотношениями Русского государства с Казанским ханством. Нижний Новгород был опорным пунктом  и местом сбора войск во время походов русских царей на Казань и, в свою очередь, становился объектом набегов казанцев и их союзников. После падения Казани (1552 г.) восточная граница России была отодвинута от Нижнего Новгорода, и край постепенно исчезает со страниц общерусского летописания.

            В середине-второй половине XVII в. в Нижнем Новгороде создаются местные летописные памятники. Важнейший из них, «Нижегородский летописец», сохранившийся во многих списках кон.XVII-XIX вв. – памятник, повествующий о событиях в крае со времени основания Нижнего Новгорода до XVII в. По мнению исследователей, «Нижегородский летописец» был составлен около середины XVII в. в кругах, близких к причту Михайло-Архангельского собора, и затем не раз дополнялся. Текст памятника отчетливо делится на две части. Первая часть – известия «шестыя тысящи лет», то есть от основания Н.Новгорода до 1422 г. – представляет собой небольшую выборку записей о Нижегородском крае из общерусских летописных сводов XV-XVI вв. (наиболее вероятные источники – летописи Никоновская, Типографская, Воскресенская, а также Степенная книга). Выборка эта сделана с ошибками в хронологии событий, с отклонением от истинных дат (как правило, в сторону удревнения) в пределах от нескольких лет до столетия. Вторая часть «Летописца» – известия «седьмыя тысящи», то есть с 1509 г. до конца (период между 1422-1509 гг. отсутствует) – поначалу также представляет собой выборку из летописного источника, но затем (примерно с середины XVI в.) – местную летопись, где кратко сообщается о назначениях наместников, воевод, дьяков, духовенства, о межевании земель в уезде, о строительстве (преимущественно церковном), о стихийных бедствиях.

            К «Нижегородскому летописцу» близок «Летописец о Нижнем Новгороде» – известная в трех списках подборка известий из общерусского летописания за XIII, XIV и XVI вв., относящихся к истории Нижнего Новгорода и его земель. Подборка составлена также в середине XVII в. в кругах нижегородского духовенства; не исключено, что памятник был одним из источников «Нижегородского летописца». Для него тоже характерны ошибки в датировке событий XIII-XIV вв. (хотя и иные, чем в «Нижегородском летописце»), что сильно снижает ценность обоих памятников как исторических источников. Поэтому совершенно справедлива оценка «Нижегородского летописца» и «Летописца о Нижнем Новгороде» скорее как произведений провинциальной историографии (хотя и облеченных в летописную форму), чем как летописных памятников. Историческая ценность даже самостоятельной части «Нижегородского летописца» (известий второй половины XVI-XVII вв.) сравнительно невелика, так как о назначениях и перемещениях должностных лиц и событиях в крае сохранились более точные и подробные свидетельства документов.[13]

            Из состава «Нижегородского летописца» источниковедческую ценность представляет «Сказание о посещении Господни в Нижнем Новеграде в Печерьском монастыре» – повесть об оползне 18 июня 1597 г., разрушившем и повредившем монастырские строения. Повесть, написанная в начале XVII в. очевидцем событий, встречалась и в составе рукописных сборников (например, ГАНО, ф.2636, оп.2, № 57, л.209-210об.; РНБ, собр.Софийское, № 1521, л.258-264), что позволяет рассматривать ее как нарративный источник. Интерес представляет перечень строений Печерского монастыря, а также описание обстоятельств обнаружения гроба схимника Иоасафа и освидетельствования его мощей.[14]

            Для изучения истории Нижегородского края в период Смуты, кроме документальных источников, традиционно также привлекаются и источники повествовательные. Важнейший из них – «Хронограф Столяров», большой по объему исторический сборник, единственный сохранившийся список которого (РНБ, F.IV.595) был составлен не ранее второй половины XVII в. (условное название – «Столяров» – дал памятнику Н.М.Карамзин, купивший его у столяра.) Рукопись включает несколько произведений: 1) статьи так называемого «Хронографа Русского»; 2) «Сказание о родословии великих русских государей…»; 3) исторические сочинения о событиях 1604-1644 гг.; 4) выписки из «Степенной книги» и заметки о событиях периода царствования Алексея Михайловича. Составлен сборник, вероятнее всего, в Нижегородском крае, на что указывает, в частности, владельческая запись по листам рукописи: «Сия книга глаголемая Хранограф Спаскаго игумена Корнилия, что в Арзамасе, а подписал я, игумен, своею рукою». Наибольший интерес в сборнике представляет самостоятельное сочинение о событиях 1604-1644 гг., напоминающее по жанру летописные записи или частную разрядную книгу-хронику. Произведение, содержащее ряд примечательных подробностей, наиболее детально рассказывает о событиях, связанных с Арзамасом, Нижним Новгородом и Саранском. Анализ текста позволил С.Ф.Платонову обосновать атрибуцию памятника арзамасскому служилому землевладельцу Б.Ф.Болтину.[15] Боим Федорович Болтин (варианты имени – Баим, Обоим; молитвенное имя – Сидор) был воеводой и участником многих походов 1613-1655 гг., служил в Казани, Москве (1624-1652 гг.) и Сибири (1652-1654 гг.), ездил послом в Литву (1634-1635 гг.) и Данию (1647-1648 гг.); последний раз упоминался среди участников Смоленского похода 1655 г. и, видимо, вскоре после этого умер. Кроме «Столярова хронографа», сочинение Болтина известно в составе разрядной книги (РГБ, собр.ОИДР, № 183); читалось оно и в так называемом «Лобковском хронографе», которым пользовался П.И.Мельников-Печерский, но нынешнее местонахождение этой рукописи неизвестно. Актуальной задачей остается научное издание текста памятника по сохранившимся спискам.[16]

            Среди нарративных источников по истории Нижегородского края следует отметить «Сказание об иконе Богоматери Оранской». Сказание было написано неизвестным автором в 1662 г., возможно, в Москве и впоследствии редактировалось и дополнялось. Всего известно 6 списков памятника, датируемых втор.пол.XVII-серед.XVIII вв. (полное название в рукописях: «Повесть о новоявленных чюдесех от образа Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы Приснодевы Марии, нарицаемого Владимирския, содеянных в пределах во едином Великия Росии от градов, нарицаемаго Нижнева Новаграда в пустыни близ Оранаго поля на Словенской горе»).[17] В тексте повествуется, однако, не только о чудесных исцелениях от Оранской иконы, но и об основании монастыря «на Ораном поле» нижегородским дворянином Петром Андреевичем Глядковым (в рукописях и документах он именуется также «Глятков», «Гладков» и др.), о помещении туда списанного в Москве образа Богоматери Владимирской, о конфликтах монастырской братии с местным населением – языческой мордвой, о мученической кончине Глядкова (в постриге «Павел»), о последующих исцелениях от чудотворного образа и об освидетельствовании чудес. Сказание основано на подлинных исторических фактах; местами текст нарочито документален, а большинство персонажей – известные исторические лица (патриарх Иоасаф, дьяк И.Т.Грамотин, воевода В.П.Шереметев, архимандрит Печерского монастыря Рафаил и, разумеется, сам П.А.Глядков). Памятник интересен, прежде всего, для изучения монастырской колонизации в Нижегородском уезде в XVII в., поземельных споров с мордвой, а также генеалогии дворян Глядковых. Сохранившийся актовый материал этого периода позволяет проводить широкие сопоставления с нарративным источником для более глубокого понимания событий и интересов конкретных лиц.

            Такие сопоставления позволяет делать автобиографическое «Житие протопопа Аввакума», которому посвящена обширная исследовательская литература.[18] Произведение, писавшееся в Пустозерске в 1672-1673 гг., содержит немало нижегородских реалий, относящихся к первому периоду жизни и деятельности Аввакума – с рождения в семье священника с.Григорово Закудемского стана Нижегородского уезда в 1620 г. до отъезда в Москву в 1652 г. Черты быта сельского духовенства, нравы паствы, борьба «ревнителей благочестия» за исправление пороков, конфликты с «начальниками», – все это, изложенное прямо и бесхитростно, живым разговорным языком, зачастую в исповедальной манере, помогает понять психологию людей «бунташного века», увидеть скрытое за условной формой актов приказного делопроизводства. Возможность взгляда «изнутри» на поведенческие мотивы и определяет значение повествовательных произведений в общем ряду письменных источников по истории Нижегородского Поволжья XVI-нач.XVIII вв.