Батулин П.В. Советские военные цензоры Гражданской войны: попытка портрета

Личный состав сотрудников спецслужб и органов цензуры в последнее время является актуальной темой [1]. В ней тесно переплетаются важнейшие проблемы отношений государственной власти и общества: технологии власти, формирования бюрократии, механизмов идеологического воздействия. В нижеследующих тезисах попытаемся раскрыть социальное лицо военных цензоров периода Гражданской войны: источники не позволяют провести полный статистический анализ данных о социальном составе цензоров, но позволяют дать приблизительную оценку составу служащих военной цензуры, способу ее комплектования и идеологическим воззрениям цензоров (используя имеющиеся данные для суждений по аналогии)[2].

Складывание и изменение состава цензоров проходило в несколько этапов, соответствующих следующим периодам развития советской военной цензуры:

– борьба военно-цензурных учреждений старого режима за самосохранение (аппарат сократился в течение года после Октября с 4271 чел. до приблизительно 350, причем только в Москве и Петрограде, а местная сеть исчезла);

– создание Военно-цензурного отделения Оперода Наркомвоена – нового центрального органа цензуры печати – в мае-июне 1918 г. и формирование им сети местных военных цензоров в августе-сентябре 1918 г. (с ростом численности с 3 чел. в мае до 35-40 чел. сотрудников ВЦО после его сформирования в конце июня, еще 22  в Петрограде с июля, и еще 14 губернских военных цензоров печати к октябрю);

– подчинение оставшихся двух старых органов почтово-телеграфного контроля ведению «Бюро печати» Отдела военного контроля Регистрационного управления Полевого штаба РВСР в ноябре-декабре 1918 г., создание на его базе Отдела военной цензуры (с численностью, возросшей с 14 чел. при создании до 83 чел. в сентябре 1919 г.) для развертывания сети местных учреждений;

– создание ОВЦ сети местных учреждений почтово-телеграфной цензуры в течение 1919 г., выделение его в самостоятельный орган Полевого Штаба РВСР (точная численность сотрудников и даже количество учреждений неизвестны, поскольку некоторые Особотделы и ЧК тоже пытались создавать такие органы);

– передача военной цензуры почт и телеграфа в ВЧК в августе – ноябре 1920 г. (из-за частичной переориентации ВЧК на борьбу с «технической контрреволюцией» и на использование скрытных методов наблюдения), с разделением учреждений между ВЧК и военным ведомством, и оставлением к февралю 1921 г. в военном ведомстве 944 сотрудников, в том числе в Управлении военной цензуры 88 чел.

– передача, с началом демобилизации  армии, военной цензуры печати в ВЧК в августе 1921 г., передача ее функций Главлиту в июне 1922 г. при сохранении перлюстрации в политконтроле ГПУ[3]. Последний период выходит за рамки нашего сообщения, но следует отметить, что Главлит формировался на основе Политотдела Госиздата, а не органов ГПУ,  в составе которого остался аппарат перлюстрации. Таким образом, социальный опыт и состав военных цензоров периода Гражданской войны непосредственно повлиял только на дальнейшее функционирование перлюстрации ГПУ. Однако, и в органы Главлита транслировался этот опыт – через нормативные документы, разработанные с участием военных цензоров.

Наиболее действенным способом формирования сети местных учреждений были командировки сотрудников центрального органа – в противном случае, при «телеграфном создании их по приказу» не было гарантии, что учреждения будут подчиняться ОВЦ и выполнять его требования, и что вообще будут созданы [4]. Так, на Восточном фронте его ВЦО в Симбирске только в июне 1919 г. было снабжено инструкциями и переводилось на финансирование из центра, хотя продолжило числиться при Особом отделе, где оно было ранее создано слиянием почтово-телеграфных цензур Разведывательного отделения РВС и ГубЧК, занимавшихся перлюстрацией гражданской корреспонденции, а не цензурой военной  корреспонденции [5]. При этом подбор кадров, вероятно, сильно зависел от личности уполномоченного: обычно, видимо, он вступал в контакт с местными представителями военной администрации и при возможности получал рекомендации (на разных лиц – в военные цензоры), исходя из своих личных критериев. Так, в августе – сентябре 1918 г. цензор Л.Д.Кампанари добивался назначения цензорами печати военнослужащих (по рекомендации не только военкомов, но и военрука – в Курске), а Е.Р.Фричинский – совместителей-коммунистов по рекомендации исключительно военкомов [6].

Источники позволяют на примере центрального органа (ВЦО/ОВЦ середины 1918 – начала 1920 г.)  рассмотреть профессиональные качества, а также способ и мотивы прихода на службу сотрудников военной цензуры[7]. При сформировании ВЦО не испытывало дефицита кадров (37 чел. к июлю 1918 г. были назначены в несколько приемов, исходя из запросов начальника ВЦО, среди их было много совместителей, работавших в ГУВУЗе и др. военных учреждениях), но в долговременной перспективе, с мобилизацией офицеров с одной стороны, и с необходимостью развивать местную сеть – с другой,  оно столкнулось с их недостатком. В ноябре 1918 г. в ВЦО было по списку 33 чел. (при штате 41 чел.), штат ОВЦ от 23.12.1918 г. (32 чел.) был заполнен почти полностью лишь к февралю 1919 г. (причем сначала было назначено лишь 14 чел.,  а должность помощника начальника ОВЦ по почтово-телеграфному контролю так и оставалась вакантной). В апреле предполагалось увеличить его до 86 чел. – и фактически утвержденный 12.07.1919 штат в 107 чел. так и не был заполнен (в июле – 56 чел., начале сентября – 83 чел. и в конце января 1920 г. – 87 чел.[8]).  Текучесть л/с характеризуется таблицей (в скобах указано число служащих, непосредственно занятых цензурой):

Добавим, что ранее из 37 лиц, принятых к июлю, в ноябре 1918 г. осталось 24 (и из них из 24 цензоров осталось 15), в дальнейшем при разделении кадров между ОВЦ и окружным отделением часть ушла туда, но к сентябрю из служивших ранее в ВЦО 7 чел. в ОВЦ вернулись.  Данные о текучести говорят, что в ВЦО/ОВЦ образовалось ядро из долго служивших руководящих и технических работников и цензоров прежнего ВЦО,  а цензоры, не входившие в ядро, менялись даже чаще, чем не входившие в ядро технические сотрудники. В целом же следует сделать вывод о том, что неукомплектованность ОВЦ была вызвана невозможностью подобрать нужных сотрудников (а не тем, что наличные справлялись) и что профессионализм был одним из критериев их подбора. Об этом критерии также говорят данные о прежнем месте службы и занятии (данные табл. – на январь 1920 г.) – военнослужащие составляли 34 из 87 сотрудников, причем из цензоров-военнослужащих было 18 из 34 военнослужащих (а цензоров-штатских – 19 из 53 штатских), цензуру печати как более ответственную осуществляли наиболее опытные сотрудники (из 19 – 2 ранее работали в области печати, 5 – из ядра ВЦО 1918-го г., 2 – из учреждений прежнего режима, 4 – бывшие руководящие работники), они же – более старшие по возрасту:

Данные июня 1918 г. еще ярче: из 18 кандидатов в сотрудники ВЦО только 1 не был связан с армией.

Все же военнослужащие составили только 10 из 18 контролеров почты и телеграфа и 8 из 19 – цензоров печати, т.е. хотя военнослужащих стремились использовать в цензуре, профессионализм не был единственным критерием подбора. Видимо, важную роль в подборе кадров играли также личные связи что видно из диспропорции: 6 из 15 сотрудников, работавших ранее в наркоматах и главках, ранее работали в Центротекстиле (1 – условно, но весьма красноречиво: монтер для налаживания связи с ним из Сокольнического райсовета!), 4 – из театра (2 – точно из Латышского) и др. Что касается мотивов прихода в цензуру самих сотрудников (в противоположность подбору их руководством), то как раз заработок и паек были, видимо, существенными мотивами (в 1918 г. были выданы одежда, обувь и продукты – последние, считая и членов семей, на 177 чел.). Таким образом, экономические мотивы кандидатов и наличие могущих дать рекомендацию знакомых среди уже устроившихся на службу, видимо, были поддерживающими друг друга факторами формирования личного состава военной цензуры.

Еще одним критерием была лояльность, собственный критерий которой изменился. В 1918 г. ВЦО было задумано не только как орган цензуры, но и информационный орган разведки и контрразведки, поэтому военная подготовка кандидатов и связь их с руководством Оперода и ВЦО была ее главным критерием. Но первый начальник ВЦО Н.В.Мустафин был левым эсером, и, хотя он публично осудил июльское восстание, в конце августа он был арестован ВЧК (примерно в одно время с ним были уволены его жена или сестра и рекомендованное им лицо – Н.К.Гартунг), также был арестован С.Д.Михно (но позже выпущен)[9]. Однако, далее последовал еще один удар: цензор-совместитель (из ГУВУЗа) Е.М.Голицын оказался агентом американского шпиона К.Каламатиано ![10] После этого критерии лояльности изменились – ВЦО стало усиливаться коммунистами (в том числе будущим первым начальником ОВЦ Я.А.Грейером, молодым человеком 1894 г.р. без определенной профессии и партстажем с 1917 г. без указания месяца). Приток коммунистов усилился с введением увеличенных штатов 12.07.1919 г., совпавшим с арестами в среде военных консультантов и сотрудников Региструпра, с которым был тесно связан ОВЦ, являясь его частью. К февралю 1920 г. число коммунистов достигло 16 чел. – главным образом на почтово-телеграфном контроле (10, из них 5  были с довоенным партстажем) и руководителей (включая нового начальника ОВЦ – известного историка партии Н.Н.Батурина); коммунистов было мало только среди цензоров печати (собственно цензор – 1). Коммунистов (кроме начальника ОВЦ) отличал не очень высокий уровень образования: если среди беспартийных цензоров печати некоторое время был бывший консул в Дамаске Б.Н.Шаховской (специалист по восточным языкам) и лица, окончившие академию Генштаба, то среди коммунистов был и сапожник, и актер, и народный учитель (хотя, возможно, они знали иностранные языки, т.к. принадлежали к национальным меньшинствам, доля которых была значительной, судя по фамилиям[11]). В целом, представляется, в начале 1920 г., несмотря на указание собственного начальника на неудовлетворительный состав[12], ОВЦ стал лояльным советским учреждением (хотя далеким от идеального, желаемого).

Исходя из выявленных критериев подбора кадров в ОВЦ (профессионализм, лояльность, но и личные связи) и сказанного выше об особенностях формирования местной сети (о большом значении в нем личного фактора), можно предположить, что и местная сеть была заполнена лицами сходного облика и со сходными мотивами. Косвенным подтверждением является постоянная потребность в чистке (отмеченная в упомянутом рапорте Н.Н.Батурина). Характерной особенностью местных органов было большое число женщин на цензорских должностях (например, в ВЦО при РВС 7А из 22 цензоров  – 9 женщин[13]), тогда как в ОВЦ женщин – цензоров печати не было вообще, а почтель контролеров – 3 из 18 (и еще начальник отделения, О.М.Зустер, единственная в ОВЦ женщина-руководитель).

Что касается идеологических воззрений сотрудников, то из скудных источников некоторое о них представление дают протоколы комячейки ВЦО РВС Западного фронта и общих собраний его сотрудников (январь – сентябрь 1920 г.) [14]. Ячейка активно занималась образованием своих членов, постоянно назначая докладчиков по текущему положению и разным темам (наиболее интересно заседание 07.02.1920 г.: члены компартии очень бурно обсуждали вопросы религии, причем прозвучало заявление представителя нацменьшинства, что в лютеранской церкви нет таких «упущений» как в православной…), а также командировками своих членов в отряды ЧОН, агитацией в рядах беспартийных и др. партработой. Интересно также позиция сотрудников военной цензуры (не только ячейки) по вопросу об отчислении однодневного заработка в пользу Красной Армии в январе 1920 г.: военцензоры выступили за, тогда как собрание комячеек Штаба Запфронта выступило против (так беспартийные на 3/4 состава цензоры оказались более самоотверженными сторонниками советской власти, чем коммунисты). В целом же можно предположить, что в среду достаточно грамотных цензоров быстро проникали и делались популярными революционные идеи, и цензоры (по меньшей мере их часть) становились на своем посту инициативными работниками, а не просто чиновниками, только буквалистски исполняющими инструкции. Возможно, эта быстрая индоктринация объясняется тем, что сотрудники были молоды (по аналогии с ОВЦ, где на январь 1920 г. 47 из 87 чел. – молодые люди до 30 лет, в том числе 5 из 7 руководителей, 6 из 8 уполномоченных, 12 из 18 почтель контролеров), или же тем, что новые идеи были символом женской эмансипации сотрудниц:

Или же – социальной мимикрией примкнувших к революции обывателей: лишь 4 сотрудников ОВЦ – бывшие рабочие, тогда как 21 ранее работал по делопроизводству, 11 – по финансам и бухгалтерии, а еще 25 либо были профессиональными военными, либо до армии не имели профессии.

Расширенный автором вариант статьи ранее опубликованной в издании: Государственная власть и общество России в XX в.: Материалы межв. науч. конф., Москва, 15 мая 2004 г. / РГГУ, Ист.-архив. ин-т, Каф. ист.гос. учр. и обществ. орг.  М.: РГГУ, 2004 С.216-223 (добавлены таблицы прежних мест службы и половозрастного состава сотрудников ОВЦ, не вошедшие в печ. публ. из-за ограничений объема).

• Размещено: 02.06.2014
• Автор: Батулин П.В.
• Размер: 52.35 Kb
• © Батулин П.В.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции