Ф.К. Ярмолич. “Жизнь” райлита в 1930-е гг. (на материалах Ленинграда, Карелии и Мурманска)

В физическом мире, по представлению современного естествознания, процессы протекают на двух уровнях в макро- и миркомасштабах. У каждого измерения свои законы и закономерности, свои правила и нормы, в целом, своя реальность. С определенной долей условности можно отметить, что подобная ситуация сложилась в цензурных органах в 1930-е гг. На уровне центрального аппарата, находившегося в Москве, и аппарата региональных Управлений, расположенных в центрах административно-территориальных образований, цензурная ситуация имела свой сценарий развития. В масштабах же райлита сложился свой своеобразный микромир, можно сказать, что здесь «жизнь» прокладывала собственную колею.

Два этих мира были связаны тонкой нитью, которая довольно часто обрывалась. Связующим звеном выступала информация, которая циркулировала между аппаратом Управления и райлитами. Особенность этого периода заключалась в том, что сведения низового уровня цензурной системы поступали в региональный центр или в Москву непостоянно. В “Бюллетене Главлита РСФСР №4 за 1933 г.” отмечалось, что Главное управление по делам литературы и издательств не располагало данными о работе 60% райлитов[1]. Недостаточно эффективная и не отлаженная система обмена информацией стала неотъемлемой частью жизни органов цензуры на всем протяжении 1930-х гг. Сложность ситуации состояла еще в том, что не только центр не получал необходимых сведений, но и районные отделения Главлита страдали от «тишины» и недостаточного внимания со стороны Москвы и аппарата Управлений региональных отделений.

Постоянным признаком районных отделений Главлита становится жизнь в определенном «бюрократическом одиночестве» – сотрудники райлитов привыкали к мысли, что про них никто не помнит и они, в свою очередь, вправе ни перед кем отчитываться.

В тоже время нельзя сказать, что обмена информацией между аппаратом и уполномоченными не существовало. Она была, причем внимание к району кореллировалось в зависимости от его экономической или военной значимости.

Из Ленинграда, начиная с 1933 г., количество писем в районы, где располагались промышленные предприятия, увеличивается. Но видимо и в этом случае не хватало финансовых и кадровых возможностей, поэтому в течение всех 1930-х гг. контроль Ленинграда над этой категорией районов можно охарактеризовать как точечный, непостоянный. Периоды подконтрольности районных цензоров сменялись временем, когда они выходили из орбиты влияния Леноблгорлита.

Недостаточный контроль над районными представителями цензурных органов имел место и в Карелии. Инспекция, проверяющая работу аппарата Управления Главлита КАССР, отмечала, что аппарат недостаточно внимания уделял контролю за работой райлитов: «были выезды в 2 района Кандопожский и Олонецкий, с 1 января по 1 октября было послано 4 инструктивных письма райлитчикам»[2].

Недостаточно эффективный контроль над районными сотрудниками цензуры усугублялся еще и тем, что сами представители райлита шли на заведомый обман. В 1934 г. цензоры Лоухского района, отчитываясь перед Петрозаводском, указывали, что «из проверенных моим заместителем тов. Семеновым, и выпущенных в свет пяти номеров газет “Лоухский Большевик” №№ 2991, 2401, 2402, 2403, 2404 за июль м-ц материала нарушающей правила военной цензуры не было, и вычерки не производились. Других печатных изданий, кроме газет не было»[3]. При всем желании невозможно согласиться с мнением лоухские цензоров, скорее всего, они поверхностно относились к работе и составляли отчетные документы, назовем условно, формально. Отсутствие работы выявило также инспектирование представителями аппарата Управления кандалакшского райлита: «в июле м-це при поездке в Кандалакшу было установлено, что т. Колабухов никакой работы по Райлиту не вел»[4]. Лукавить продолжали и в конце 1938 г.  Например, такая ситуация была характерна для Калевальского района[5].

Ситуация с нормализацией обмена информации как во времени, так и в пространстве менялась очень медленно. Например, 20 апреля 1935 г. аппарат Леноблгорлита запросил у районных уполномоченных данные по изъятию из библиотек запрещенной литературы. Информацию предоставили 64 района, а 10 районов оставили запрос Ленинграда без ответа[6].

Осложняло работу еще и то, что технический аппарат часто не справлялся со своими обязанностями – приказы вовремя не пересылались, высылка денег по приказам задерживалась[7].

Конец 1930-х гг. принес свои изменения. Органы цензуры были переведены на государственное финансирование, ранее они находились на балансе местных бюджетов. Но вопрос информационного обмена остался открытым. По утверждению и.о. зав. отделом печати и издательств Ленобкома ВКП(б) Мясникова, направленной в Отдел печати и издательств ЦК ВКП(б) тов. Эрлиху от 27 апреля 1938 г.: «Леноблгорлит очень слабо руководит работой райцензоров, до сих пор не имел точного их учета, не знал своих кадров на местах»[8]. Возможно, в записке сгущены краски: руководство ленинградской цензурой имело списки цензоров в районах, другое дело, что в Ленинграде имели только общие представления об общекультурном и профессиональном уровне цензоров.

Несмотря на определенные позитивные изменения, нормализация коммуникации в массовом масштабе была далека от завершения. Например, органы цензуры на территории Мурманской области испытывали определенные трудности в этом вопросе. Главлит акцентировал внимание, что предоставление отчетов районов в Обллит остается нерегулярным[9]. Надо полагать, указания центра имели недостаточный эффект и через три месяца ситуация складывалась следующим образом: от цензора Куранова Мурманск не получал сводки вычерков по нескольку месяцев; Мончегорск и Кола, делая необходимые вмешательства в печатный материал, не информировали о результатах своей деятельности Обллит, а цензор Лучин (Кандалакша) не вовремя присылал сделанные им вычерки[10].

Отсутствие регулярной и бесперебойной связи с центром было не единственным атрибутом жизни цензора райлита. «Властитель ножниц» постоянно находился в ожидании перевода на другое место работы. Перманентная сменяемость кадрового состава в 1930-е гг. на районном уровне становилась постоянным явлением повседневности цензоров. Безусловно, подобная ситуация не могла никого устроить – ни власть, поскольку эта ситуация сказывалась на качестве работы; ни самих цензоров, так как привыкнув к новому месту работы, их сразу же могли перевести на новое, а это не создавало условий для понимания специфики цензурного ремесла.

В силу этих обстоятельств, власть стремилась решить вопрос текучести кадров. Районные партийные органы выделяли работников для осуществления цензуры, но при выяснении некомпетентности сотрудника его невозможно было быстро заменить (подобная ситуация описывается в переписки, имевшая место в августе 1935 г., между Ленинградом и Тосненским районом[11]). Вместе с этим существовала и другая трудность – ограниченность кадровых резервов не позволяла создать заместителей цензора при выезде уполномоченного из района (эта особенность указывается в переписке между начальником Леноблгорлита Кочергиным и Секретарем Оредежского РК ВКП(б) от 15 декабря 1935 г.[12]).

Но не везде районные партийные организации добросовестно помогали райлитам в подборе кадров. Например, Мурманск систематически напоминали Ленинграду о проблемах с кадрами. Подчеркивалось, что Райкомы не желают помогать им в этом вопросе[13].

Подобные сигналы возымели действие. В 1935 г. начинают выделяться работники для работы в цензуре. Однако в этом году, как и в 1928 г., общий дефицит кадров на Мурмане не позволил создать постоянного резерва, поскольку партийные органы вынуждены были переводить работников на другие направления работы. Например, это имело место в Кировском районе: «с уходом тов. Васильева на учебу в ИКП и перевод тов. Гурина на работу врид редактора газеты, участок цензурной работы в Кировске совершенно не обеспечен. Еще раз напоминаем, что Вами решение Бюро Обкома от 4/IV об укреплении цензуры в районах не выполнено»[14].

Ситуация с кадровым составом конца 1930-х гг. в Карелии позволяет утверждать, что вплоть до конца указанного десятилетия так и не сложилось отлаженной системы подбора сотрудников цензуры на районном уровне. Назначение на должность районного уполномоченного целиком зависело от личности работников районных партийных структур. В одном случае районные комитеты Карельской республики подходили очень ответственно и назначали компетентных работников, в другом случае партийные органы не утруждали себя поиском подготовленных людей и возлагали обязанности по проверке библиотек на совершенно случайных сотрудников:  «особенно хорошо было организовано из”ятие литературы в Кемском и Заонежском районах. … Отдельные РК ВКП(б) (Калевалы, ББК, М-горе, Олонец, г. Петрозаводск) возложили работу по из”ятию на наших уполномоченных без контроля и выделили недостаточно политически-развитых коммунистов»[15].

Активность в решении кадровых вопросов имела место и на более высоком уровне – Бюро ленинградского Обкома ВКП(б) предпринимало усилия по созданию резерва для районных отделений органов цензуры, но решение этой задачи осложнялось как уже традиционным дефицитом сотрудников и финансов, так и новым фактором, появившимся в середине 1930-х гг. – влияние политики на подбор цензоров.

В 1935 г. в Псковском районе был снят освобожденный уполномоченный, состоящий в номенклатуре работников Обкома, Синельников[16]. Об этом начальник Леноблгорлита Кочергин сообщил в Обком ВКП(б). В тот же день (17 декабря 1935 г.) пришло объяснение от псковского Горрайкома, что снятие этого цензора было связано с тем, что «в 1931 г. т. Синельников на собрании парт”актива выступил в защиту троцкистской контрбанды, ставя под сомнения правильность письма т. Сталина в журнале “Пролетарская революция” “О некоторых вопросах истории большевизма” и призывал не верить авторитетам»[17]. В 1931 г. он получил строгий выговор. В 1935 г. после проверки документов его решили перевести с идеологической работы.

Вполне закономерным следствием текучести кадрового состава стал формализм в подборе работников и формализм в выполнении служебных обязанностей цензоров. В “Докладной записке”, датируемой архивистами 1937 г., указывалось, что назначаемые сотрудники либо не имели достаточного образования для ведения цензурной деятельности (в Ковженском районе цензором была назначена машинистка), либо они были перегружены на своей основной работе (в Борисовосудском районе обязанности уполномоченного выполнял зав. РОНО)[18].

Невозможность создать необходимый кадровый резерв из постоянных работников стало причиной появления другой проблемы – совместительства. Понятно, что о качестве и заинтересованности в работе выделенных сотрудников говорить не приходилось. Вообще, совместительство стало одной из характерных черт жизни районных цензоров.

Низкое качество исполнения цензоров-совместителей своих обязанностей вызывало недовольство, как аппаратов Управления региональных отделений Главлита, так и Москвы, поэтому одним из главных задач стало решением именно этой проблемы.

В середине 1930-х гг. во всех региональных отделениях создаются Отделы военной цензуры (ОВЦ) и одной из главной задач ОВЦ стало именно борьба  с совместительством. Например, в Кандалакшском район не могли подобрать штатного цензора, поэтому райком и исполком предложил на эту должность совместителя, ранее исполнявшего функции цензора, заведующего районным отделом образования Яковлева[19]. Но с этим вариантом не согласился ОВЦ АКССР[20].

Несмотря на усилия Петрозаводска изменить ситуацию в середине 1930-х гг. не удалось. Более того, проблема осложнилась двумя факторами: первый – совместители не были заинтересованы в качественном исполнении обязанностей цензора, поскольку работа в цензуре не оплачивалась; второй – не создавались традиции работы и резерва кадров, которые бы способствовали, как поднятию качественного уровня работы, так и возможности быстрой замены выбывшего работника без понижения уровня работы структуры[21].

Соотношения между штатными цензорами и совместителями в 1935 г. еще раз показывает, что меры предпринимаемые Петрозаводском, слабо изменяли существующее положение дел. В 17 районах только 2 являлись штатными цензорами, а остальные 15  работали по совместительству[22].

В середине 1930-х гг. Главлит КАССР требовал и добивался от республиканских властей в стратегически важных районах введение должности цензора без совместительства, но местные власти не всегда могли реализовать решения Петрозаводска. Однако аппарат Управления не опускал руки. Подобная настойчивость принесла результат – в документах за 1938 г. указывалось, в каждом районе работал уполномоченный Главлита КАССР[23].

В документах 1930-х гг. часто отмечается крайне недобросовестное отношение к своим обязанностям районных цензоров. Такое явление не удивительно. Как можно выполнять свои обязанности, если невозможно связаться с центром, если завтра или послезавтра произойдет перевод на другую работу и, наконец, если вместе с обязанностями цензора еще необходимо выполнять другую работу.

Все это обострялось и крайне плохим финансовым положением работников цензуры (например, в 1937 г. несмотря на протесты, Леноблисполком сократил смету Леноблгорлита, в результате этого 20 уполномоченных и заместителей пришлось оставить без зарплаты, а оставшимся 71 уполномоченному выплачивать заработную плату в размере от 50 до 200 рублей[24]), неуважение к работе цензоров со стороны других работников (ряд документов позволяет утверждать, что авторитет цензора по сравнению с началом 1930-х гг. возрос, но все же отмечались факты пренебрежительного отношения к работникам Райлитов[25]). Объективные условия для решения проблем, как низкие зарплаты (или их отсутствием) и недостаточно высокой авторитет сотрудника Главлита, появились только после окончания Великой Отечественной войны.

Имеющиеся в распоряжении аппаратов Управлений финансовые и кадровые ресурсы могли частично решить только одну проблему – повышение профессионального уровня районных цензоров – и то до войны качество цензорского состава оставляло желать лучшего.

Во второй половине 1930-х гг. выделяются средства для проведения занятий с районными цензорами. Например, в Ленинграде в марте 1935 г. были проведены десятидневные курсы, которые посетило 59 человек[26]. А 28 апреля 1937 г. в Ленинград на повышение квалификации приехало 22 цензора[27]. Конечно, подобные мероприятия проводились только в Ленинграде, аппараты Управления в Карелии и Мурманске не могли себе этого позволить. Поэтому они ограничивались только организацией самостоятельного обучения своих районных уполномоченных, индивидуальным инструктированием при назначении новых цензоров.

Между тем, нельзя сказать, что некомпетентность районных цензоров была всеобщей. Имело место и добросовестное отношение работников к цензорским обязанностям[28].

Районный аспект цензурной реальности, начиная с 2000-х годов, привлекает к себе внимание исследователей. Именно этот уровень цензурной системы позволил отойти от понимания советской цензуры, как тоталитарной. Стремление контролировать полностью информационное пространство страны, исходящее из Москвы, разбивался о «районную реальность», в которой жили цензоры – в большинстве своем не имеющие необходимой информации, постоянно переводимые на другие работы и т.д. Объективные условия не позволяли районным уполномоченным аппаратов региональных Управлений Главлита реализовать замысел политической элиты.

к.и.н., научный сотрудник

Санкт-Петербургского института истории РАН

Ярмолич Ф.К.

• Размещено: 29.08.2016
• Автор: Ярмолич Ф.К.
• Размер: 24.26 Kb
• © Ярмолич Ф.К.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции