ОТКРЫТЫЙ ТЕКСТ > news > Цензура и текст > Цензура в России после 1917 г. > Библиотека > Исследования > Ярмолич Ф.К. > Ярмолич Ф.К. Цензура на Северо-Западе СССР. 1922-1964 гг. > Глава 1. Цензура в Ленинграде и Ленинградской области

Глава 1. Цензура в Ленинграде и Ленинградской области

23 октября, 2019
Глава 1. Цензура в Ленинграде и Ленинградской области (199.98 Kb)

ГЛАВА ПЕРВАЯ. ЦЕНЗУРА В ЛЕНИНГРАДЕ И ЛЕНИГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ
1.1.  Структура ленинградского отделения Главлита и взаимодействие с ОГПУ/НКВД/МГБ/КГБ и ВКП(б)/КПСС в 1922 – 1964 гг.
I. Создание и развитие ленинградских органов цензуры (1922 – 1941 гг.)
6 июня 1922 г. было организовано Главное управление по делам литературы и издательств[1]. В литературе указывается, что периферийные подразделения представляли собой уменьшенный вариант Главлита[2]. Это утверждение требует корректировки, поскольку финансовая ограниченность и кадровый дефицит, особенно, в 1920 – 1930-е гг., вносили существенные изменения в структуру.
Процесс создание региональных подразделений шел медленно. В Петрограде реализация политики Москвы начинается только с 1 октября 1922 г.[3]. История петроградского отделения Главного управления весьма интересна, поскольку оно не просто было организовано на базе Политотдела Госиздата Петроградского округа, а, как указывается в документе, переименовано в Петроградский окружной отдел Главлита при НКП.
В литературе Главное управление по делам литературы и издательств характеризуется как новое учреждение[4]. Это утверждение правомерно для центрального аппарата в Москве и не применимо к региональным подразделениям. Периферийные отделения создавались не просто на основе старых цензурных органов, а последние составляли их значительную часть.
А.В. Блюм отмечает, что «сразу же после основания Главлита стали возникать противоречия и даже трения и конфликты между ним и Госиздатом РСФСР»[5]. Скорее всего, это было характерно для высшего руководства двух ведомств (борьба за финансовые потоки, властные полномочия), на региональном уровне и, в частности, в Петрограде этого не наблюдалось. Конечно, нельзя отрицать определенных трений в работе двух ведомств, но они были вызваны совершенно иными причинами (рабочий момент) и не носили острого характера (по крайней мере, в источниках нет таких данных).
Если создание “нового цензурного органа” произошло без каких-либо осложнений, то дальнейшая работа по его структурированию осуществлялась значительно труднее и растянулась на довольно длительный срок.
Одна из проблем, возникшая у петроградского/ленинградского отделения Главлита с момента создания и просуществовавшая до конца 1920-х гг. – отсутствие военно-экономического отдела: «ограниченность штатов Областлита не позволяла не только организовать Военно-Экономический Отдел, но даже специализировать несколько редакторов на военно-экономический просмотр литературы»[6].
Наряду со структурными изъянами отмечаются трудности в подборе и закреплении сотрудников, финансировании. Решение этих вопросов осложнялось, если так можно сказать, бюрократической изолированностью региональных отделений Главлита – органы цензуры воспринимались местными управленцами как ненужный элемент.
В этой обстановке важным условием выхода из кризисной ситуации стало донесение до чиновничества и партийных функционеров необходимости существования органов цензуры. И перманентные структурные преобразования служили своеобразным напоминанием имеющихся проблем.
В июне 1926 г. обсуждается проект резолюции по докладу о работе ленинградского Гублита (в документе не проставлена дата, но он расположен архивистами в документации за июнь 1926 г.). В нем отмечается необходимость «придания Гублиту функции Областного органа и расширение его деятельности на всю Северо-Западную Область»[7].
Но проект остался на бумаге. Сам факт его возникновения, показывает отсутствие четкой стратегии у Гублита в развитии цензурных органов в губернии, поскольку предлагалось провести структурные изменения, не располагая надежными данными, даже в прилегающих к Ленинграду уездах[8].
Предпосылки к его реализации были заложены после создания 1 августа 1927 г. Ленинградской области. А реорганизация Гублита в Областлит[9] началась не позднее 27 августа 1927 г. Предполагалось упорядочить работу трех отделов: 1) русской и иностранной литературы, 2) зрелищь и 3) контрольно-инструкторского, а также секретариата[10].
Анализ протокола №1 производственного совещания позволяет утверждать, что к 1929 г. из первого отдела выделился иностранный отдел. Правда, функции секретаря выполнял нештатный сотрудник[11].
В ходе преобразований обозначилась непредусмотренная тенденция – попытка Леноблгорлита выйти из состава органов народного образования. Такое развитие событий Главлит решительно пресек еще на стадии проектирования, указав на недопустимость выхода из-под контроля Отдела народного образования[12].
В марте 1932 г. вновь последовала реорганизация аппарата ленинградской цензуры: произошло объединение Горлита и Областлита в ленинградский Облгорлит, в компетенцию которого входило и руководство районными отделениями цензуры[13].
Структурные изменения происходили не только на региональном уровне, но и в самом аппарате Главлита РСФСР на протяжении всех 1930-х гг.[14]. Одним из этапов этого процесса стало выделение в ноябре 1933 г. должности Уполномоченного СНК СССР по охране государственных тайн. Теперь ему подчинялся Главлит, а группа Главлита по военной цензуре была выделена в самостоятельный отдел, находившийся непосредственно в подчинении  уполномоченного СНК СССР[15].
В Ленинграде эта реформа тоже была проведена. Отдел военной цензуры (ОВЦ) создается на основе группы охраны государственных тайн при Леноблгорлите, при этом в него входит и Первый сектор ленинградского отделения Главлита[16].
 Обязанности начальника Леноблгорлита и ОВЦ исполняла М.А. Орлова, а заместителем начальника ОВЦ был назначен Г.А. Гофберг[17]. Старшим военным цензором по печати назначается Г. Куон, старшим военным цензором по радио – В.Д. Данкова и военные цензоры П.И. Севастьянов, А.П. Эргардт, Ферапонтова[18]. Все работники имели стаж работы не менее 1 года[19].
Организацию Отдела военной цензуры можно рассмотреть как способ  активизации деятельности цензурных органов на периферии (это особенно четко видно на примере Карелии), так и канал связи между Москвой и регионами.
Для этих же целей была организована и Краевая инспекция в 1934 г[20]. Изучение Положения о Краевой инспекции Главлита РСФСР позволяет утверждать, что главная ее функция заключалась в анализе ситуации на периферии и дифференцированном руководстве региональных отделений.
К 1937 г. аппарат Леноблгорлита состоял из начальника (и.о. Чекавый Ипполит Иванович), заместителя начальника (и.о. Севастьянов Петр Иванович), Отдела иностранной литературы (начальник Хорти Эмиль Антонович), Сектора технической литературы (начальник Бирюков Василий Кузьмич, он же являлся врид начальника ОВЦ), Сектор художественной литературы и искусства (начальник Кролик Самуил Рувимович), Сектор социально-политической литературы (начальник Перминов Сергей Васильевич), Областной сектор (начальник Милович Василий Александрович), Сектор фабрично-заводских газет (начальник Долматов Андрей Сергеевич), Оперативный сектор (и.о. начальника Молодцов Алексей Иванович), Радио-группа (начальник Творогов Михаил Никитич), Группа Букинистической литературы (начальник Эргардт Александр Павлович)[21].
Отмеченные выше структурные изменения Главлита сопровождались поиском оптимального расположения цензурных органов в номенклатуре советских учреждений. Как отмечает Т.М. Горяева, в 1939 – 1940 гг. Главное управление фактически выходит из состава Наркомпроса и с этого момента подчиняется СНК СССР[22].
Вся сложность ситуации вокруг создание единого органа цензуры для всей территории СССР, подчиненного определенному ведомству отразилась в “Записке Главлита в управление агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) о создании единого цензурного органа при СНК СССР” от 17 ноября 1939 г.[23].
Данные преобразования не могли не отразиться и на органах ленинградской цензуры. Так, с 1939 г. Управление по охране военных и государственных тайн в печати подчиняется Ленинградскому городскому и областному Советам депутатов трудящихся (с 1942 г. Исполнительному комитету ленинградского областного совета депутатов трудящихся).
Безусловно, структурные преобразования для региональных отделений Главлита были важны, но вряд ли имели принципиальное значение, в частности, для Леноблгорлита, поскольку не решали их кадровых, финансовых проблем, а они для периферийных звеньев были более значимы[24].
31 июля (3 августа) 1937 г. Правительство СССР приняло решение о переводе оплаты сотрудников на госбюджет (до этого зарплату цензоры получали из местного бюджета) и увеличении ставок работникам цензуры[25]. А с 1 января 1938 г. финансирование Главлита полностью осуществляется из союзного бюджета[26].
5 сентября 1937 г. обсуждается уже сугубо Ленинградский проект “О цензорах областных, окружных и районных”. Его главная идея – появление номенклатуры работников цензуры, утвержденных партийными структурами[27].
После организации Главлита процесс определения его компетенции не был завершен, одним из этапов стало создание Главрепеткома[28]. Структура, созданная под эгидой Главного управления по делам литературы и издательств, но имевшая автономию.
Т.М. Горяева отмечает, что при создании Комитета по контролю за репертуаром преследовалась цель сделать работу Главлита более эффективной[29]. Скорее всего, это утверждение правомерно только для центральных структур, развитие событий на региональном уровне привело к противоположенному результату.
 Автономность предполагает определенную финансовую, кадровую и бюрократическую независимость. В реалиях первой половины 1920-х гг. это было невозможно (скудность финансирования, нехватка кадров)[30].
Второй аспект – улучшение эффективности работы цензурных органов – тоже на практике не был достигнут. Вместо оптимизации цензурной деятельности, организация отдела репертуарного комитета вызвала сумятицу в работе. Более того, в первой половине 1920-х гг. поле деятельности Губрепеткома ограничивалось только Петроградом и не распространялось на периферию, что вызывало жалобы со стороны Гублитов[31].
Скорее всего, репертуарному комитету не удалось наладить представительства в уездах. Так, например, в 1927 г. в Троцком уезде эти функции выполнял цензор Денисов, а к уполномоченному Гублита в Кингисеппском уезде Кузману эти функции отошли от работника Политконтроля только накануне совещания[32]. Весьма показательно, что в 1930 г. аббревиатура ленинградского Областлита расшифровывалась как Областное отделение по делам литературы, издательств и зрелищ.
Такая ситуация была характерна не только для Ленинградской губернии, а как следует из “Проекта инструкции по работе по контролю за репертуаром в деревне” от 12 февраля 1926 г. и “Отчета Главреперткома о своей деятельности за три года” от 29 августа 1926 г.[33] для всей страны в целом.
Организация структуры Петроградского/Ленинградского отделения Главлита и ее работа на уездном/районном уровне происходила тоже не всегда успешно.
В отчете за 1923 – 1924 гг. отмечалась хаотичность в принадлежности местных отделений цензуры: «одни филиалы были подчинены непосредственным местным Губоно на правах самостоятельного Отдела, другие какому-либо П/Отделу Губоно, чаще Политпросвету и, наконец, третьи никому (возглавлялись непосредственно Зав. Губоно)»[34].
Несмотря на такую бессистемность, все же ситуацию нельзя оценить, как это делается в документе – “полную неразбериху”, поскольку так или иначе, но цензура была введении отделов народного образования, а это полностью соответствовало политики ВКП(б), отклонения начинаются в степени подконтрольности цензуры отделениям ОНО. Во-вторых, в документе употребляется глагол (“творилась”) в прошедшем времени, скорее всего, к началу 1924 г. обозначились незначительные позитивные изменения, что и дало основания составителям отчета употребить глагол в прошедшем времени.
Попытки решить проблему цензурного представительства в уездах в 1920-е гг. затруднялись громадностью территории подотчетной Ленинграду. Так, в 1924 г. в состав области входили Псковская, Архангельская, Комобласть, Новгородская, Северо-Двинская, Вологодская, Карельская Трудовая Коммуна, Мурманская губерния и Череповецкая[35], а в 1928 г. – Ленинградский, Лужский, Лодейнопольский, Мурманский, Череповецкий, Боровический, Псковский, Великолуцкий, Новгородский округа[36], в 1929 г. из этого списка выбыл великолуцкий Обллит[37].
Своеобразный итог структурного развития органов Главлита на территории Ленинградской области в 1920-е гг. был подведен на областном совещании инспекторов Окрлитов, которое состоялось 22 – 23 марта 1929 года. Вопросы, поднятые представителями окружных подразделений, отразили все имеющиеся сложности, существующие в конце 1920-х гг., конечно, наряду с ними отмечались и имевшие место достижения.
У всех Окрлитов возникали проблемы с закреплением назначенных работников на цензорских должностях, не был отрегулирован и внутриструктурный обмен информацией. Наряду с общими проблемами отмечались и сугубо локальные трудности. Например, в Ленинградском округе партийные органы всех звеньев крайне слабо руководили работой отделов цензуры и т.д.[38].
В 1930 г. вновь происходит административная реформа: упраздняются округа – это вызвало изменения и в структуре органов цензуры. Правда, скорее всего, сказался дефицит кадров и цензоры были оставлены только в наиболее значимых районах[39].
Безусловно, ситуация на районном уровне в 1930-е гг. была лучше, чем в 1920-х гг., однако, говорить о том, что она полностью отвечала желаниям Москвы не приходится[40].
Конечно, местные партийные органы стремились выделить работников для осуществления цензуры, но при выяснении некомпетентности выделенного сотрудника его невозможно было быстро заменить (одним из примеров является переписка, имевшая место в августе 1935 г., между Ленинградом и Тосненским районом[41]). Также ограниченность кадровых резервов не позволяла создать заместителей цензора при выезде уполномоченного из района (эта особенность указывается в переписке между начальником Леноблгорлита Кочергиным и Секретарем Оредежского РК ВКП(б) от 15 декабря 1935 г.[42]).
Бюро ленинградского Обкома ВКП(б) предпринимало усилия по созданию кадрового резерва для районных отделений органов цензуры, но решение этой задачи осложнялось как уже традиционным дефицитом сотрудников и финансов, так и новым фактором, появившимся в середине 1930-х гг. – влияние политики при подборе цензоров.
Это явление имело место в 1935 г. в Псковском районе, когда был снят освобожденный уполномоченный, состоящий в номенклатуре работников Обкома, Синельников[43].
Об этом начальник Леноблгорлита Кочергин сообщил в Обком ВКП(б). В тот же день (17 декабря 1935 г.) пришло объяснение от псковского Горрайкома, что снятие этого цензора было связано с тем, что «в 1931 г. т. Синельников на собрании парт”актива выступил в защиту троцкистской контрбанды, ставя под сомнения правильность письма т. Сталина в журнале “Пролетарская революция” “О некоторых вопросах истории большевизма” и призывал не верить авторитетам»[44]. В 1931 г. он получил строгий выговор. В 1935 г. после проверки документов его решили перевести с идеологической работы.
Помимо этого, можно отметить и формализм в подборе работников. Так в “Докладной записке”, датируемой архивистами 1937 г., указывалось, что назначаемые сотрудники либо не имели достаточного образования для ведения цензурной деятельности (в Ковженском районе цензором была назначена машинистка), либо они были перегружены на своей основной работе (в Борисовосудском районе обязанности уполномоченного выполнял зав. РОНО)[45].
Необходимо отметить, что в первой половине 1930-х гг. процесс смены районных уполномоченных Леноблгорлит не мог контролировать и влиять на него, но уже во второй половине 1930-х гг., как правило, он был поставлен под контроль.
Несмотря на активные попытки власти в 1937 – 1938 гг. решить структурные проблемы органов цензуры, все же полностью снять этот вопрос с повестки дня она не смогла. Не удалось завершить создания эффективных механизмов управления районными представительствами Леноблгорлита, авторитет цензора по сравнению с началом 1930-х гг. возрос, но все же отмечались факты пренебрежительного отношения к работникам Райлитов[46].
В тоже время сам факт существование структурных звеньев не дает основания считать, что сложилась как таковая организация. Говорить о некой общности элементов можно только в том случае, если между ними происходит обмен данными. Более того, по мнению Н. Лумана, «система не есть просто отношения между элементами. Связь отношений друг с другом должна быть как-то отрегулирована»[47].
На обмен данными между двумя столицами в середине 1920-х гг. влиял как политический фактор, так и сугубо технические проблемы.
В обозначенный период Ленинград стремился претендовать на особое положение в структуре Главлита РСФСР. Скорее всего, это явление обусловлено тем, что Главное управление в Москве не обладало еще достаточным авторитетом и влиянием.
Одним из эпизодов этого противостояния стала претензия Гублита к Главлиту, что последний не прислушивается к мнению ленинградских цензоров по ряду вопросов и не информирует их о причинах запрета или разрешения публиковать печатную продукцию[48].
С другой стороны, имели место и сугубо технические проблемы, например, не существовало секретариата, а люди, выполняющие эти функции, работали в других органах.
Одними из способов улучшить руководство петроградской цензурой со стороны Москвы, стало предложение Петроглавлита в 1922 г. отправлять документацию, минуя органы губернского отдела народного образования[49].
Вопрос существования надежных и отрегулированных каналов связи между “двумя столицами” оставался актуальным на протяжении всех 1920-х гг. И отчасти это не позволяло исправить изъяны в структуре, так как задерживались или вообще не поступали не только директивные документы, но и материал, содержащий информацию организационного плана, регламентирующий деятельность структуры и взаимодействие с другими учреждениями[50]. В тоже время, не располагая достоверными данными о ситуации в Петрограде/Ленинграде, Главлит не мог своевременно принимать директивные решения.
В 1929 г. Главное управление по делам литературы и издательств уже не желал мериться с этим: «вопрос об отношении Ленобластлита к распоряжениям и запросам Главлита будет поставлен на очередном заседании Коллегии Главлита»[51].
Для объективности необходимо отметить, что в определенных случаях и Главное управление не могло дать ответа на тот или иной запрос в силу того, что не знал, как на него реагировать, это свидетельствует об отсутствии у центрального цензурного органа детально разработанной программы цензурирования[52].
Проблемы взаимосвязи Петрограда/Ленинграда с уездными/районными отделениями связаны как с дефектами в организации структуры, обширностью территории Петроградской области, так и не имением надежных средств коммуникации[53].
Отсутствие отлаженных каналов связи с периферией было характерно в целом для 1920-х гг. Например, в 1928 г. Ленинград не располагал точными данными о процессе организации и функционирования цензурных органов в уездах Ленинградской губернии. Скорее всего, начиная с 1924 г. ситуация еще ухудшилась и поступление информации с периферии практически прекратилось[54].
Проблема обмена данными между аппаратом и местами отделениями была характерна не только для Петрограда/Ленинграда в конце 1920-х – начале 1930-х гг., но и для всей страны в целом.
Эта сложная ситуации нашла отражение в “Бюллетене Главлита РСФСР №4 за 1933 г.”. Отмечалось, что Главное управление по делам литературы и издательств не располагало данными о работе 60% Райлитов[55].
В силу этих обстоятельств говорить о том, что в исследуемом регионе обстановка принципиально отличалась утверждать не стоит. Территориально регион был огромен, в самом Ленинграде располагалось много издательств, которые необходимо было контролировать и поэтому у цензоров не хватало времени и сил для нормализации связи с периферией.
Но следует иметь в виду, что, начиная с 1933 г. количество писем в районы и обратно увеличивается. Ленинград контролировал те районы, где находились промышленные предприятия.
В течение всех 1930-х гг. контроль Ленинграда над районами можно охарактеризовать как точечный, непостоянный. Периоды подконтрольности районных цензоров сменялись временем, когда они выходили из орбиты влияния Леноблгорлита.
Например, 20 апреля 1935 г. аппарат Леноблгорлита запросил у районных уполномоченных данные по изъятию из библиотек запрещенной литературы. Информацию предоставили 64 района, а 10 районов оставили запрос Ленинграда без ответа[56].
К концу 1930-х гг. в основном удалось создать каналы связи между аппаратом и районными представителями. Не представляется возможным согласиться с утверждением и.о. зав. отделом печати и издательств Ленобкома ВКП(б) Мясникова, направленной в Отдел печати и издательств ЦК ВКП(б) тов. Эрлиху от 27 апреля 1938 г.: «Леноблгорлит очень слабо руководит работой райцензоров, до сих пор не имел точного их учета, не знал своих кадров на местах»[57]. В записке сгущены краски: руководство ленинградской цензурой имело списки цензоров в районах (т.е. учет имел место), другое дело, что в Ленинграде имели только общие представления об общекультурном и профессиональном уровне цензоров.
В литературе вполне правомерно утверждается, что цензура в СССР выполнялась несколькими ведомствами[58]. Более того, Т.М. Горяева считает, что секрет ее неуязвимости заключался в тесной связи с партией. Этот вывод несколько скорректировал М.В. Зеленов, указав, что при рассмотрении взаимоотношений между партийными структурами и Главлитом следует учитывать время, поскольку в разные периоды отношения между ними были различны[59].
Надо полагать, что такое понимание взаимоотношения ВКП(б)/КПСС и Главного управления по делам литературы и издательств сложилось у Т.М. Горяевой в силу той теоретической основы, которую она выбрала (концепция тоталитаризма). Но более продуктивной методологической основой при исследовании взаимоотношения двух структур представляется системная теория. Так Н. Луман считает, что «могут ли и насколько далеко могут развиваться отношения, в которых одна система доминирует над другой, не в последнюю очередь зависит от того, как обе системы и система их отношений зависят от окружающего мира. … Ни одна система не может полностью распоряжаться чужими отношениями система/окружающий мир, разве лишь путем деструкции»[60].
Попытаться отчасти разобраться в историографической и теоретической проблемах можно на примере Ленинграда.
Как бы парадоксально это не звучало, определить степень как влияния, так и в целом участия в работе Управления таких значимых элементов цензурной системы как ОГПУ – НКВД – КГБ и РКП(б) – ВКП(б) – КПСС задача весьма непростая (и особенно, это относится к 1920-м – 1930-м гг.).
Как показывает пример Ленинграда и других административно-территориальных образований, отношения в этом треугольнике были сложнее и изменялись с течением времени, а также в силу отдаленности от центра административно-территориального образования (своего рода влияние административно-пространственного фактора).
Несмотря на то, что в “Докладе ленинградского губернского отдела по делам литературы и издательств за время с 1-го июня 1924 г. по 1-ое июня 1925 г.” отмечалось, что представители как ВКП(б), так и ГПУ работают совместно с цензорами Ленгублита простое перечисление функций, которые осуществлял сотрудник последнего ведомства были значительнее, чем у представителя первого[61].
В указанный период ГПУ теснее контактировало с Ленгублитом, чем с партийными органами. Это следует из того, что, во-первых, в документе сведения о взаимоотношениях с ГПУ выделены в отдельный пункт, а информация о сотрудничестве с ВКП(б) помещена в раздел “О взаимоотношении Гублита с различными учреждениями”, а, во-вторых, более существенная деталь, характер работы и сфера деятельности ГПУ выделяется четко, в то время как роль Губкома в деятельности Гублита охарактеризована в общих фразах, что вызывает определенное сомнение в действительной работе партийных структур. Но все же эти факты могут служить только косвенным доказательством.
Прямые данные более тесного сотрудничества с Политконтролем ГПУ относятся к 1927 г. Они же показывают и пассивную роль губернского комитета в работе Гублита и решении его насущных проблем. «Как внутренний орган Гублита, созданный для согласования различных между организационных вопросов – существует – Репертком-коллегия состоящая из представителей П.К. ГПУ, Сорабиса, к/о ЛГС ПО, Агитотдела Губкома и ГПП (последние 3 представителя в работе Коллегии до сих пор участия не принимают, несмотря на неоднократные предложения со стороны Гублита)»[62].
Уточнение и разграничение полномочий между ленинградским Обллитом и политконтролем ГПУ осуществлялось на протяжении всех 1920-х годов. В этот период контроль печатной продукции в ряде случаев осуществлялся двумя структурами параллельно. Для устранения параллелизм в работе предлагалось: «упорядочить взаимоотношения Ленобллита с Ленингр. Отд. ГПУ, сосредоточив весь предварительный и последующий просмотр, а также выпуск в свет в Леноблите»[63].
Скорее всего, к началу 1930-х гг. в Ленинграде эта проблема была успешно решена, но сотрудничество двух ведомств на этом не было закончено. Так после того как в 1931 г. в Москве в кооперации Главлита и ОГПУ были разработаны приблизительные списки авторов, которым не разрешалось печататься или же их произведения требовали повышенного внимания, в Ленинграде органы цензуры совместно с ПП ОГПУ в ЛВО составили аналогичные списки[64].
В первой половине 1930-х гг. интенсивность взаимоотношений между партийными структурами и органами цензуры возрастает, особенно, в Ленинграде и других крупных города. Но несколько иная ситуация складывалась на районном уровне.
Во второй половине 1930-х гг. районные комитеты не всегда могли подобрать соответствующий кадровый состав, переводили цензоров на другую работу. Это побуждало начальников ленинградской цензуры Кочергина, а потом И.И. Чекавого обращаться в ленинградский Обком ВКП(б) с просьбой оказать помощь в решении этих вопросов. И партийные структуры, как правило, оказывали содействие.
Помимо помощи в решении различного рода рабочих вопросов, Отдел печати и издательств Ленинградского обкома ВКП(б) информировал ЦК ВКП(б) о качестве работы Леноблгорлита, при необходимости указывал на недочеты ленинградских цензоров и приказывал их исправить.
ВКП(б) и ГПУ/ОГПУ были не единственными инстанциями принимающие участие в цензурной деятельности.
К числу структур, взаимодействующих с органами цензуры в середине 1920-х, относился Революционный Военный Совет (в Коллегию Гублита от него входил представитель), с которым согласовывались мероприятия в области военной цензуры; поддерживалась связь с губернским комитетом комсомола, с ним осуществлялись совместные мероприятия по контролю юношеской и пионерской литературы; а также с ленинградским губернским отделом работниц и крестьянок[65]. В случае предоставления в органы цензуры материала носящего узко специальный характер, осуществлялись консультации с соответствующими органами[66].
В “Перечне вопросов, составляющих тайну и не подлежащих оглашению в целях охранения политико-экономических интересов СССР” (1927 г.) отмечается тенденция инкорпорации ряда ведомств и иных правительственных организаций к цензурной деятельности. Причем в этот период следует говорить только о попытки привлечения хозяйственных структур к цензурной деятельности, более того, сама возможность цензурирования у привлекаемых организаций была весьма ограниченной (Перечень и примечание к нему см. в приложении №1)
Скорее всего, более активное привлечение различных учреждений к цензурированию начинается с апреля 1931 г.
5 апреля 1931 г. было принято постановление ЦК ВКП(б), по которому сфера деятельности цензуры расширялась, а количество организаций вовлеченных, так или иначе, в цензурирование увеличивалось. Так, «руководители ведомств должны представлять в Главлит ежемесячно перечень тех сведений, которые являются государственной тайной, в особенности вопросы обороны, экспорта и импорта, и транспорта, а также и перечень такого рода сведений, публикация которых в данный момент может быть использована за границей во вред Советского Союза». Следует отметить, что контроль над политико-идеологической информацией не был приоритетной задачей и касался только сферы внешней политики, основное внимание акцентировалось на военно-экономическом аспекте.
Постановление ЦК интересно еще и тем, что с этого времени функции непосредственно цензурирования наряду с Главлитом и его отделениями выполняют и иные хозяйственные организации, имеющие издательства: «все перечисленные материалы могут быть приняты к изданию при наличии виз руководителя данного хозучреждения и визы Главлита»[67].
Надо полагать, круг организаций и учреждений, участвующих в формировании цензурной политики, был значителен, но документальная база не позволяет полностью восстановить этот список.
Можно с уверенностью сказать, что в 1930-е гг. существовали запреты на распространение определенного рода информации Академии наук[68], РВС СССР[69], VII Отделения штаба ЛВО[70] и т.д.
Таким образом, в 1920-е – 1930-е гг. структура и система цензуры прошла ряд стадий в своем развитии, определив дальнейшие линии эволюции. Утверждать, что к концу 1930-х гг. процесс организации цензурных звеньев завершился невозможно. Можно лишь отметить, что структура сложилась в основных чертах и определилась дальнейшая общая тенденция развития.
II. Децентрализация Леноблгорлита в период войны
После начала Великой Отечественной войны центральный аппарат Главлита был разделен на три группы. Одна осталась в Москве, а две другие были эвакуированы в Куйбышев и Чкаловск. (О разделение функций Главлита см. в приложении №3).
Децентрализация структуры произошла и у ленинградской цензуры. Аппарат остался в Ленинграде, а руководство не оккупированными районами было перенесено в г. Тихвин. К сожалению, нет данных, где находился Областной сектор в период временной оккупации города.
Блокада Ленинграда, разделение аппарата и Областного сектора обусловили кризис структуры цензурных органов (нарушена связь с Москвой, районами и т.д.) и явились причиной сбоев во взаимоотношении с партийными организациями[71].
Несмотря на все трудности и нарушение правил назначения цензоров в районах, сам факт того, что в довольно тяжелых условиях кадры для работы в цензурном органе выделялись, говорит о том, что данная структура рассматривалась чиновниками и партийными работниками, как необходимый элемент системы. Можно утверждать, что бюрократическая изолированность ленинградского отделения Главлита, характерная для 1930-х гг., в военный период начинает преодолеваться[72].
Структурные проблемы усугубились снижением качества учебы цензоров. В “Протоколе общего партийного собрания Леноблгорлита от 10 июня 1942 г” отмечается, что в течение зимы сотрудники мало времени уделяли изучению Перечня и повышению своего идейно-теоретического уровня[73].
Желая решить проблему децентрализации и помочь районным цензорам в декабре 1941 г. в районы направляется начальник Областного сектора К.И. Загарова[74]. И это решение оказалось абсолютно верным, поскольку полностью отсутствовала связь с Ленинградом, в районах отсутствовали директивные документы, а цензурирование средств массовой информации было запущено[75].
Если в 1941 г. всего лишь один К.И. Загаров в принципе мог справиться с работой, то в 1942 г. это стало уже проблематично, так как начали издаваться новые газеты (в том числе четыре в частично освобожденных районах)[76].
Ситуация улучшается в 1943 г.[77], хотя и в этот период имелись определенные изъяны. Так связь с городским комитетом ВКП(б) не была отлажена, более того, как отмечает цензор О.И. Дейнека, Горком партии руководит фабрично-заводскими газетами в обход Горлита[78].
В “Протоколе общего собрания парторганизации Леноблгорлита от 26 февраля 1943 г.” этот сюжет получил дальнейшее развитие. Выяснилось, что связь цензуры с Горлитом осуществлялась, но только благодаря личным контактам начальника Леноблгорлита Артамонова[79].
В тоже время имеются примеры, когда благодаря поддержке партийных организаций цензурные органы смогли подобрать сотрудников, например, это произошло в Молвотицком и Киришском районах[80].
Начиная с 1943 г. улучшается и руководство районами. Так, с 1 июня 1943 г. в районы стали отправляться информационные письма[81], а «с 15 сентября по 1 декабря 1943 г. проведено обследование работы цензоров и типографий в 7 районах Ленобласти, а именно: Боровичском, Окуловском, Любытинском, Дрегельском, Хвойнинском, Тихвинском и Пестовском»[82].
Закрепление достигнутых результатов и дальнейшее улучшение работы стало возможным в марте 1943 г., когда Обком ВКП(б) принял решение об улучшении работы цензуры. Но и после этого все же проблема “текучести” кадров осталась[83], да и проблемы в информирование Ленинграда о ситуации в районах не были решены полностью[84].
Принимая во внимания все отклонения в устройстве цензурного органа, можно с уверенностью сказать, что ленинградская цензура смогла решить проблему децентрализации и подготовить основу для дальнейшего улучшения структуры.
В 1944 г. на первый план выходит вопрос повышения качественных характеристик цензоров. В принципе, все цензоры, так или иначе, отклонялись от определенных правил работы, но имелись случаи, которые выходили за пределы допустимой степени погрешности, однако необходимо отметить, что они были единичны.
  К наиболее ярким примерам можно отнести ситуацию с районным уполномоченным по Волховскому району С.В. Шкулевым, который нарушал инструкции и допустил публикацию газеты “Сталинская правда” без цензорского разрешения, и даже после замечаний и наложенного выговора не пересмотрел своего отношения к работе. В силу этих обстоятельств он 20 ноября 1944 г. был уволен[85].
Работа с сотрудниками по повышению качества их знаний не была  эпизодической и спонтанной, а реализовывалась на основе утвержденного плана. Так, с января по июль 1943 г. было проведено 13 производственных совещаний, 4 контрольные работы, индивидуальная учеба, цензоры посещали лекции, доклады по политическим и военным вопросам в Лектории и Доме Партактива  ВКП(б) (9 цензоров посетили 81 лекцию)[86].
 В тоже время в полной мере охарактеризовать качество цензорского состава весьма не просто, в ряде документов говориться о том, что цензоры удовлетворительно выполняют свои обязанности, в других же указывается, что количество и качество проводимых занятий недостаточно, но сам цензорский состав вполне готов выполнять свои обязанности[87].
Таким образом, в период Великой Отечественной войны ленинградские органы цензуры, да и всей страны, испытали, особенно, в первый период войны структурный кризис, но благодаря сокращению количества печатной продукции и сужению ее тематики, он не привел к коллапсу структуры. В тоже время следует отметить, что основа, созданная в 1930-е гг., позволила достаточно быстро восстановить работоспособность цензуры и после увеличения объема печатной продукции, Леноблгорлит в основном смог взять  ситуацию под контроль.
III. Послевоенные годы и дальнейшее развитие Ленинградского отделения цензуры (1944 – 1964 гг.)
После снятия блокады перед органами цензуры обозначилась проблема перехода из военного состояния работы на условия мирного функционирования, более того, это осложнялось еще и кризисом, который последовал сразу же после изгнания немецко-фашистских войск.
В этот период Ленинград оказался своего рода кадровым резервом, для соседних административно-территориальных образований, и при недостатке сотрудников для собственных учреждений, он вынужден был командировать работников в соседние регионы. Это было характерно и для Леноблгорлита, который направил наиболее подготовленных работников аппарата в образованные в 1944 г. Новгородскую и Псковскую области для организации цензурной деятельности. При этом для работы в собственном аппарате Леноблгорлит выбывшим цензорам соответствующей замены не смог найти.
Однако в Областном секторе в 1944 г. такой проблемы не возникло. Там продолжали работать два опытных сотрудника Карасев и Гирская, а контроль за библиотечной и книготорговой сетью осуществляли пять человек, которые по утверждению начальника были вполне квалифицированны и работоспособны[88].
В 1945 г. у Леноблгорлита в силу значительного увеличения печатной продукции нагрузка на цензоров возросла, это обострило проблему дефицита сотрудников, так как штат остался на уровне 1942 – 1944 гг.[89].
Более того, в силу того, что Ленинград был ведущим политическим, культурным и идеологическим центром страны Москва начиная с 1944 г. возлагала на него контроль над отдельными изданиями московских издательств[90]. В 1945 г. тенденция усилилась и эта ситуация четче показала изъяны в кадровом обеспечении Леноблгорлита.
Однако такое развитие событий не заставило власти увеличить количество цензоров. Кадровый вопрос осложняло еще и неудовлетворительным состоянием здоровья работников Леноблгорлита «сотрудники преклонного возраста – свыше 50 лет (26%) и люди пережившие блокаду и расстроившие свое здоровье от голода, болезней, обстрелов и напряженного труда в годы блокады (75%). Отсюда исключительно большой процент больных сотрудников, которые выбывают по болезни с работы на длительный срок от 1 до 2-х месяцев» [91].
Изучая органы цензуры нельзя обойти вниманием и ситуацию вокруг Карельского перешейка. Известно, что он в ноябре 1944 г. был включен в состав КФССР, а 21 августа 1946 г. был передан под управление Ленинграда. Но в плане цензурного контроля ситуация обстояла несколько иначе. По-видимому, в силу определенных сложностей, которые возникли у Главлита КФССР, он не смог организовать цензорских структур в указанном районе и поэтому уже в начале 1945 г. создание этих органов было поручено Ленинграду.
Сразу организовать представительство Леноблгорлита в 7 районах в силу отсутствия средств на зарплату уполномоченным Ленинград не смог[92]. Только во втором квартале 1945 г. в этих районах появились цензорские работники[93].
Ограниченность бюджета ленинградского отделения Главлита сказалась и на зарплате работников цензуры, она была невысока – 150 рублей, в силу этого практически невозможно было привлечь высоко квалифицированных работников[94].
Анализ деятельности Леноблгорлита, позволяет оценить ее достаточно высоко. Так в “Отчете за первый квартал 1945 г.” отмечалось, что «ленинградская цензура, несмотря на трудности, вызванные увеличением об”ема литературы, в основном справилась со своими задачами в первом квартале 1945 года»[95]. Это утверждение находит свое подтверждение в менее формализованном документе в “Докладной записке в отдел агитации и пропаганды Ленинградского Обкома ВКП(б) от 26 июля 1945 г”[96]. Следует отметить, что улучшение в работе характерно как для Ленинграда, так и области в целом.
Такая относительно стабильная ситуация продолжалась не долго. В 1946 г. вышло постановление ЦК по журналам “Ленинград” и “Звезда”. Казалось бы, цензурные органы должны были стать непосредственным эпицентром и виновником этого политического процесса, но анализ архивных данных в очередной раз доказывает, что выше указанное дело было чисто политическим, вернее сказать, одним из эпизодов послевоенной борьбы “ленинградской” и “московской” групп за доминирование в определении политического курса страны.
В тезисах В.А.Стриженого, охватывающих длительный период 1946 – 1953 гг., отмечаются серьезные события в жизни ленинградской цензуры: реорганизаций, увольнение А.Г. Чахирева и 25 сотрудников – и  это все преподносится в контексте Постановления ЦК ВКП(б) по журналам “Звезда” и “Ленинград” и “Ленинградского дела” 1949 г.[97].
Да, действительно, реорганизация аппарата Управления Леноблгорлита произошла. Но была ли она обусловлена только событиями 1946 или 1949 гг.? Скорее всего, нет. Изменения в структуре произошли в конце 1948 г. и анализ документов не показывает какой-либо связи между двумя этими событиями.
Более того, по такому нашумевшему делу цензоры Троицкий и Азбель, допустившие публикацию произведений Ахматовой и Зощенко, получили первый строгий выговор, второй отстранен от предварительного чтения художественной литературы.
Для сравнения необходимо отметить, что в документе, в котором указывалась мера наказания Троицкого и Азбель, цензор Е.А. Долматова получила административное взыскание только за пропуск сведений о дислокации воинских частей[98].
Далее начальник Леноблгорлита А.Г. Чахирев был смещен после 13 июля 1949 г.[99]. И эта отставка, скорее всего, была обусловлена вторым витком «ленинградского дела».
Приведенные факты показывают, что изменения, произошедшие между 1946 и 1949 гг., могут быть лишь частично объяснены политическим процессом, происходящим в этот период. Скорее всего, он выступал неким фоном, тенденцией.
Отходя от политических перипетий советской истории необходимо рассмотреть, как собственно развивалась структура ленинградских органов в послевоенный период, а она в большей степени зависела от повседневности[100].
1946 – 1949 гг. время восстановление мирной жизни как Ленинграда, так и всей страны (реконструкция промышленности, восстановление разрушенных зданий и т.д.). Такие грандиозные строительные проекты не могли не отвлекать внимание региональных властей и поэтому непроизводственные вопросы решались по остаточному принципу.
Одна из проблем, с которой столкнулась цензура в послевоенный период, отсутствие четкого разделения обязанностей между начальником и его заместителем, помимо этого оба выполняли функции начальников книжно-журнального, радио-газетного секторов, так как не удалось на эти должности подобрать сотрудников; штат цензоров библиотечной и книготорговой сети, по заверениям начальника Леноблгорлита А.Г. Чахирева, не мог обеспечить оперативного контроля библиотек, которых в городе было около двух тысяч; существовала “текучесть” районных уполномоченных. В общем, А.Г. Чахирев утверждал, что организация работы еще не отвечает требованиям[101].
Трудности с обучением и качественной работой цензоров, скорее всего, были характерны для всей страны. Для решения этой проблемы Главлитом приказом №15/151-с от 6 февраля 1947 г. вновь вводиться должность старшего цензора (она существовала еще в довоенный период, по крайней мере, в Ленинграде). Реализация этого приказа в Ленинграде началась сразу же и в течение февраля – марта старшие цензоры уже занимались контролем социально-политической, художественной и научно-технической литературой и мелкопечатной продукцией.
Леноблгорлит грамотно подобрал работников на эти должности. Старшим цензором социально-политической и художественной литературы был назначен В.А. Андреев, окончивший два факультета Ленинградского Восточного института. Цензурировал социально-политическую и иностранную литературу с 1938 по 1941 гг. и после демобилизации с 1946 по 1947 гг. За научно-техническую литературу отвечал И.В. Барковский, окончивший физический факультет Минского государственного университета и аспирантуру АН СССР в 1935 г., работал цензором научно-технической литературы с 1935 по 1941 гг. и после демобилизации с 1946 по 1947 гг. Контроль мелко-печатной продукцией осуществлял старший цензор М.Е. Богданов, имевший среднее образование и работавший в Леноблгорлита с 1922 г.
Круг обязанностей старших цензоров заключался в первичной консультации сотрудников ленинградского отделения Главлита; разрешении вопросов, возникающих при чтении материала; распределении поступающей на предварительный контроль литературы; разделении между работниками материала, подлежащего последующему контролю; мероприятия организационного плана (учет читаемой литературы, предоставление двухнедельных сводок, наблюдение за дисциплиной и организацией труда)[102].
К 1947 г. партийные структуры так и не смогли решить проблему дефицита кадров в аппарате ленинградского Управления, в силу этих обстоятельств Леноблгорлит сам нашел пути выхода из этой ситуации – сократив представителей в районах и переведя их в Ленинград[103].
Было бы неверно думать, что власть не стремилась решить проблемы органов цензуры. Иллюстрацией желания помочь является приказ №411 от 25 апреля 1947 г., в котором утверждалась номенклатура должностей и запрещалось назначение и освобождение цензоров без приказов Уполномоченного СМ СССР и заместителя Уполномоченного по кадрам[104].
В работе последующей цензуры имелись недостатки. Так в отчете за 1947 г. указывалось, что фактически она была организована в декабре 1947 г. До этого этот вид контроля осуществляли (кроме районных газет) цензоры предварительного контроля и охватывали лишь часть газет, книг и журналов[105].
В конце 1948 г. в аппарате Леноблгорлита произошла реорганизация. 11 декабря последовало объединение отдела по контролю за иностранной  литературой с сектором по контролю библиотек и книготорговой сети.
В этот же период ленинградскими цензорами высказывалась неудовлетворенность структурной организацией аппарата по образцу Главлита (отделы предварительной, последующей цензуры и иностранной литературы). В результате последовали изменения в аппарате Леноблгорлита. Было организовано три отдела: книжно-журнальный (он же осуществлял и последующий контроль); радио-газетный; по контролю иностранной литературы, библиотечной и книготорговой сети[106].
Определенные изъяны такого структурного деления дали о себе знать через год: последующая цензура, сосредоточенная в книжно-журнальном отделе, не распространялась на радиовещание фабрично-заводских, вузовских и других радиоузлов[107]. Однако в целом, надо полагать, такое деление оказалось эффективным и в дальнейшем не вызывало каких-либо возражений.
К 1950 г. аппарат Леноблгорлита состоял из книжно-журнального отдела, радио-газетного отдела по г. Ленинграду и радио-газетного сектора по Ленинградской области, отдела по контролю музеев и выставок, отдела контроля русской и иностранной книги библиотек общественного пользования и книготорговой сети[108].
С 1 ноября 1951 г. в соответствии с приказом Главлита СССР в Ленинграде организуется Отдел по контролю за произведениями искусств. Он контролировал работу всех театров, концертных организаций, цирковых объединений, ансамблей, обществ, художественных мастерских[109].
Определенный дестабилизирующий фактор в работу структуры внес 1953 г. Известно, что после смерти И.В. Сталина цензура была передана в ведение МВД[110]. Теперь это ведомство, в частности, в Ленинграде называлось “11 Отдел Управления МВД по городу Ленинграду и Ленинградской Области”.
Изменение в принадлежности органов цензуры привело к череде увольнений сотрудников как аппарата, так и районных представителей цензуры[111]. Правда, часть цензоров была вновь принята обратно, но это не могло не оказать влияния на работу.
К тому же пребывание в МВД оказалось не долгим, 8 октября 1953 г. Главлит и его региональные подразделения были выведены из системы министерства внутренних дел[112]. И вновь возвращены в систему исполнительных комитетов.
Структура, предложенная ленинградским Управлением в 1948 г., продолжала существовать на протяжении 1950-х гг. И на ее устройство ни какие политические изменения в стране не повлияли, катализатором каких-либо структурных изменений аппарата ленинградской цензуры стала эволюция советского общества, можно даже сказать, усложняющееся общество требовало усложнение структуры.
Так, например, в апреле 1954 г. был организован пункт цензуры на таможне г. Ленинграда: «1. В Ленинградской портовой таможне; 2. в отделении Ленинградской таможни на ст. Витебская-Товарная; 3. в отделении Ленинградской таможни в Аэропорту; 4. в отделении Ленинградской таможни на Главном почтамте»[113]. А в 1960 г. в отделе предварительного контроля создаются три группы: техническая, гуманитарно-политическая, радио-газетная[114]. Конечно, нельзя отрицать влияния и политической системы, но, скорее всего, она создавала некий фон, задавала определенные общие рамки развития.
Организацией цензурной деятельности в районах как и в предыдущие годы, занимался Областной отдел. С точки зрения структуры серьезных осложнений на районном уровне не возникло, в каждом районе имелись цензоры. Проблемы возникали с качеством выполнения отправляемых из Ленинграда директив.
В первом квартале 1945 г всего было 33 райцензора из них 23 совместителя. Связь с районами была удовлетворительной, цензоры проходили инструктаж[115], в 1950 г. штатных цензоров – 17 человек, совместителей 25[116].
В документах за 1946 г. отмечается, что в Яскинском, Раутовском, Райволовском районах, Карельском перешейке и гор. Петродворце работали совместители[117]. Конечно, это снижало качество работы, но в тех условиях, возможно, это был единственный способ организовать представительство в районах.
 Более того, последующий контроль в них осуществлялся по правилам, за исключением времени, когда работники Леноблгорлита покидали районы области[118].
После войны ситуация на районном уровне была приемлемой. Имели место определенные шероховатости, но они не являлись массовыми и не могли принципиально повлиять на работу всей структуры. Более того, Ленинград контролировал ситуацию и при серьезных проблемах мог быстро принять меры к их устранению. Но вот проблема постоянной сменяемости районных цензоров и совместительства не была решена.
В соответствие с распоряжением №6181 от 18 августа 1955 г. СМ СССР в 23 районах представительство Леноблгорлита упразднялось[119]. И это было только начало ликвидации отделений органов цензуры и передачи контролирующих функций редакторам районных газет.
В послевоенный период в документах все реже упоминается участия МГБ/КГБ в работе Леноблгорлита. Но этот факт не позволяет сделать обоснованных выводов, необходимо изучить этот аспект более подробно, привлекая при этом документальную базу органов государственной безопасности и только тогда можно что-то утверждать конкретно.
В отличие от 1920 – 1930-х гг. взаимодействие с партийными структурами становятся более тесным. Однако ситуация была не столь идеальной, как это представляется в отчетах Леноблгорлита[120]. Если принимать во внимание только информацию, находящуюся в этом виде документа, то картина представляется “идеально застывшей” с 1946 по 1964 гг.
Подобный взгляд на развитие событий корректируется благодаря менее официальному виду источника – протоколам партийных собраний.
Так, в 1957 г. представителей цензуры не приглашали в Горком на совещание с редакторами: «письмо ЦК КПСС уже давно обсуждают во всех организациях, и наша организация должна была в числе первых проработать его, а мы в числе последних»[121].
В 1958 г. эта тенденция не была устранена[122]. Более того, отмечались трудности в работе партийной ячейки ленинградских цензоров – Куйбышевским районным комитетом. На собрании отмечалось, что секретарь райкома на Пленуме РК отметил ошибки в работе сотрудников цензуры, которых они не совершали[123].
Такое развитие событий объясняется множеством факторов и одним из них – пассивность самих цензурных органов. Если верить протокольным записям, то Обком КПСС предпринимал шаги по стимулированию активности руководства Леноблгорлита в предоставлении партийным структурам информации о проделанной работе[124].
В документах нет указаний на причины, породившие эту ситуацию. Можно предположить, что определенное влияние оказал XX съезд КПСС, но наряду с этим, скорее всего, имели место и другие причины.
В историографическом обзоре отмечалась полемика о роли и значении партийных организаций и органов Главлита в цензурной политике. Безусловно, выдвинутое положение Т.М. Горяевой о ключевой роли ВКП(б)/КПСС верно, но вместе с этим ее утверждение несколько схематично. Факты показывают, что значение Главлита было несколько шире, чем простое техническое исполнение поручений партийных структур.
Можно с уверенностью утверждать, что одна из главных функций Главлита сводилась к роли внутрисистемного аналитического агента, который выявлял и транслировал в руководящие инстанции возникающие проблемы в системе. И в этом случае переданная информация, разумеется, влияла на принятие решения.
 Своеобразными информационными каналами выступали докладные записки, направляемые в Областной и Городской комитеты ВКП(б). Результатом поступившей информации становились действия партии по устранению обозначенных изъянов[125].
В этом контексте взгляд на ВКП(б)/КПСС как монополиста в руководстве политико-идеологической работой можно скорректировать. Подаваемая ленинградским отделением Главлита информация указывала на определенные отклонения в идеологическом содержании. Например, «были поданы докладные записки в Горком ВКП(б) об идеологическом браке в работе Лениздата, Городского лекционного бюро и докладная записка в Куйбышевский РК ВКП(б) о серьезных политических ошибках в работе ленинградского отделения Медгиза, об аполитичности и преклонении перед буржуазной медицинской наукой в литературе, выпускаемой Л.О. Медгиза»[126].
Разумеется, осуществлялся анализ деятельности и органов Главлита со стороны КПСС. Например, в вину работников Леноблгорлита ставилось то, что они «много разъясняли и уговаривали работников СМИ и мало применяли решительных действий»[127].
Как правило, после утверждения редактора или директора типографии партийными органами они направлялись для инструктажа в ленинградский Обллит[128].
Если по каким-либо причинам работники СМИ не проводили консультаций с ленинградским отделом Главлита, то со стороны партийных организаций следовали настоятельные указания наладить соответствующее взаимоотношение[129].
В литературе отмечалось, что решения о публикации политико-идеологического материала органы Главлита самостоятельно не принимали. Аналогичная ситуация складывалась и в Ленинграде. Например, публикацию работы Трифонова Т. «“Илья Эренбург” (Критико-библиографический очерк)» необходимо было согласовать с директивными органами, поскольку в монографии содержались новые сведения о В.И. Ленине[130].
В свете новых архивных данных представляется возможным несколько  скорректировать оценки А.В. Блюма. Исследователь отмечает, что, во-первых, создание  идеологической комиссии  8 января 1958 г. показало неуверенность ЦК в способности Главлита эффективно осуществлять политико-идеологический контроль. Во-вторых, указывается, что в начале 1960-х гг. из компетенции Главлита изымается ведение политико-идеологической цензуры, а его внимание концентрируется на охране военных и экономических тайн[131].
 Действительно, приостановка политико-идеологической цензуры органами Главлит имела место быть, но этот временной промежуток был не значителен. Письмом Главлита СССР №1881 от 4 апреля 1956 г. сфера политико-идеологического контроля изымалась из компетенции Главного управления[132]. А в январь 1957 г. этот вид цензуры стал вновь обязанностью Главлита СССР[133].
Характеристика А.В. Блюмом начала 1960-х гг. как периода изъятия функций политико-идеологической цензуры из ведения Главлита представляется неправомерной. Имеется документальный материал, который показывает, что в 1960, 1961, 1963 гг. Ленобллит оценивал содержание литературы и с политико-идеологических позиций[134].
В послевоенный период активизируется взаимоотношения органов цензуры с различного рода учреждениями, произошло своего рода взаимопроникновение. Эта теория разрабатывается в социологии, но она весьма продуктивно может быть применена и в исторической науке.
Согласно концепции взаимопроникновения «между системами существуют отношения, основанные на частичном пересечении, на внедрении комплексных результатов деятельности других подсистем в подсистему, выступающую в данном случае в качестве реципиента»[135].
Эта теория объясняет факты, когда цензоры выполняли не свойственные им функции научного редактора. Работники Леноблгорлита требовали от издательств проверять источники, различного рода сведения, поступающий к ним материал и не доверять в этом случае авторитету автора труда. Цензоры указывали на запрет участия в экспертных комиссиях заинтересованных в публикации лиц[136].
В какой-то степени стараниями работников Леноблгорлита стимулировалось повышение научной критики исследования. Например, «“Роль русского народа в формировании многонационального русского государства” автор Конопелько. Книга принята Лениздатом и получена нами. Книга не апробирована специалистами, кроме одной единственной рецензии (рецензент даже не историк), да и та указывает, что в книге собран сырой материал и ее необходимо доработать»[137].
В тоже время все активнее, в отличие от довоенного периода, функции цензуры выполняют редакторы. Конечно, они не всегда исполняли возложенные на них функции точно, имели место определенные девиации[138]. В этом случае и КПСС и органы цензуры прилагали усилия по исправлению недочетов и повышению качества выполнения редакторами правил и норм цензурирования. В послевоенный период органы Главлита оставляют за собой стратегическое руководство и инструктаж, а всю техническую работу выполняют работники СМИ[139].
Надо полагать, что изменение парадигмы взаимоотношений оказалось неизбежным, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, например, в Ленинграде уже в 1944 г. отмечается желание многочисленных научно-исследовательских, культурно-просветительских учреждений, а также предприятий и хозяйственных организаций издавать свои материалы самостоятельно[140]. С течением времени количество желающих издавать свои материалы увеличивалось. В этих условиях власти должны были либо увеличивать штат цензоров, что в принципе было невозможно, либо техническую сторону вопроса передать в ведение издающих организаций.
Во-вторых, за двадцать лет существования цензурного органа большинство редакторов привыкло к системе контроля и именно это позволило передать им в итоге часть функций цензора.
В силу выше указанных обстоятельств возникает другой интересный вопрос – степень интеграции органов цензуры и учреждений, деятельностью которых они руководили. Этот вопрос требует дальнейшего изучения, сейчас можно только утверждать, что со второй половины 1940-х гг. по 1964 г. взаимопроникновение имело более интенсивный характер, чем в довоенный период.
Совместная цензурная работа продолжалась с Генеральным Штабом РККА[141]. В Ленинграде работало много организаций, издающих необходимый для работы материал (госты; техническое описание и инструкции по уходу и эксплуатации приборов, машин и станков; рабочие бланковые карты; ведомственные приказы и постановления и т.д.). Количество этой продукции было велико уже в 1948 г. и цензоры Леноблгорлита ставили перед Главлитом СССР вопрос об освобождении подобного рода материала от контроля цензоров, доверив ответственность за публикацию ведомственной литературы соответствующим министерствам. Цензорами отмечалось, что вопрос об открытой публикации все равно разрешает ведомство[142].
Пожелание Ленинграда не было услышано директивными органами. Более того, в 1949 г. Главлитом СССР указывалось, что при работе с материалом экономического, научного и технического характера, необходимо проводить консультации с соответствующими министерствами, главками и научными учреждениями[143].
К 1957 г. сотрудничество между ведомствами, министерствами и Главлитом СССР стало более тесным. Доказательством этого является тот факт, что Постановлением ЦК КПСС от 3 апреля 1957 г., утвержденного СМ СССР от 24 февраля 1958 г., ответственность за сохранение сведений, неподлежащих опубликованию, была совместной. А в изданиях, выпускаемых без предварительного контроля Главлита СССР, ответственность полностью ложилась на организацию, которой принадлежало это печатное издание[144].
Необходимо отметить, что сохранение контроля Главлита СССР и его региональных подразделений за информацией публикуемой различного рода организациями был оправдан, поскольку отмечались случаи, когда издающие органы допускали в печать секретные сведения[145].
Таким образом, в развитие структуры цензурных органов можно выделить два главных этапа. Первый (1920-е – 1930-е гг.), когда структура была рыхлой, испытывала трудности в подборе образованных кадров, недостаточно эффективно работала связь между различными звеньями. И второй (1950-е – 1964 гг.), когда по всем выше перечисленным пунктам не возникало никаких серьезных осложнений.
С течением времени изменяется и парадигма в устройстве системы цензуры: если в 1930-е гг. вмешательство в работу цензуры определенных ведомств было незначительным, то в 1950-е гг. активную часть работы по цензурированию должны были выполнять именно они, а Леноблгорлит только контролировал качество их исполнения.
Таким образом, тенденцией в истории послевоенного устройства цензуры стало ее структурное упрощение – ликвидация районных звеньев и интеграция с учреждениями, выпускающими печатную продукцию. Это позволяет утверждать об определенном развитии органов Главлита. Необходимо отметить, что само понятие развитие до сих пор четко не определено. Долгое время под ним понимался процесс усложнения изначально простой реальности от простого к сложному. Но под влиянием физики, сложилось представление о том, что мир (для диссертации система управления)  изменяется в противоположенном направлении: от сложного к простому[146].
Почему же произошло это упрощение структуры? Скорее всего, это связано с изменениями в обществе. Оно, как известно, стало более устойчивым, стабильным. Исследователи систем отмечают, что «система сложна настолько, насколько сложна та системная модель, которой могут быть достаточно адекватно выражены ее поведение и устройство»[147].
1.2.  Кадровый состав 1922 – 1964 гг.
I. Характеристика сотрудников ленинградского отделения Главлита (1922 – 1941 гг.)
При рассмотрении организации петроградского отделения Главлита отмечалось, что произошло лишь переименование отделения ОГИЗа в Петроградский окружной отдел Главлита, по этой причине, скорее всего, большинство сотрудников было переведено из одного ведомства в другой, правда, руководство петроградского отделения Главлита стремилось увеличить штат. Из “Протокола политредактора Госиздата Петроградского округа 3 октября 1922 года”[148] следует, что штат “нового органа” увеличится на три человека и высказывается просьба, чтобы эти люди владели иностранными языками[149].
Сложности начинались через год, в 1923 г., когда произошла реорганизация Обллита в Гублит. По-видимому, до этого момента количество работников устраивало руководителей петроградской цензуры (по крайней мере, нет документов, указывающих на обратное), после же структурных изменений произошло сокращение штата до 15 человек, правда, после ряда жалоб количество сотрудников было увеличено до 18, но и это количество не удовлетворило руководство петроградской цензуры.
Руководство обращалось в директивные органы и доказывало, что количество цензоров не достаточно для нормального функционирования, в итоге их просьбы были услышаны и в январе 1925 г. штат Гублита увеличилось до 21 человека, а с учетом перешедшего в подчинение Гублита репертуарного комитета штат составил 25 человек[150].
Выделенные сотрудники были направлены в литературный отдел, а состав технического персонала в 1925 г. остался без изменений. Это привело к перегрузке канцелярских работников, более того, дополнительная работа не оплачивалась.
До утверждения штата работников Гублита в количестве 25 человек этот орган не имел финансовой сметы,  экономические вопросы находились в ведение финансового отдела ГУБФО. Но после увеличения сотрудников до 25 человек финансовая документация в Гублите появилась[151].
В 1925 год обостряется кадровый вопрос. В письме заместителя заведующего Гублитом Быстровой в губернский комитет РКП(б) от 9 октября 1925 г. ситуация характеризуется как крайне неудовлетворительная: «”разгром” Гублита грозит остановкой работы, т.к. подобрать новых работников чрезвычайно трудно…. Массовый отзыв политредакторов отразился на работе Гублита тем болезненнее, что он совпал с обычным для осенних месяцев, усилением издательской деятельности»[152].
Такое развитие событий стало возможным в силу того, что ленинградские власти не придавали губернскому Управлению по делам литературы и издательств существенного значение, его рассматривали как второстепенный орган и при необходимости могли переводить его сотрудников на более значимые посты.
К 1927 году ситуация несколько нормализовалась и в аппарате Гублита работало 29 человек, были укомплектованы административный и рабочий сектора[153]. Но уровень подготовки уездных цензоров в конце 1920-х гг. оставался весьма низким. Более того, частая сменяемость уполномоченных не позволяла хотя бы отчасти компенсировать этот недостаток[154]. В 1928 г. появилось указание сократить уполномоченных Обллита[155], почему это решение было принято не понятно.
При анализе структуры отмечались проблемы в организации военно-экономического сектора. В конце 1920-х гг. проблемы существовали и у иностранного отдела: в 1929 г. обязанности технического работника выполнял один нештатный сотрудник, а набрать персонал, владеющий иностранными языками, было затруднительно, поскольку в других организациях они получали более высокую зарплату[156].
Год спустя эта задача так и не была решена. Заведующий Областлитом Вальяно ходатайствовал перед начальником Военно-технической школы военно-воздушных сил РККА о предоставлении М.М. Урбану двух дней в месяц (15-го и 30-го) для просмотра литературы на языке эсперанто, поступающей из-за границы[157].
Произошедшая в 1928 г. реорганизация ленинградских органов цензуры выявила ряд изъянов: в одних округах работали штатные цензоры, но они не были проконсультированы Ленинградом, а в других были назначены совместители[158].
Вообще проблема совместительства была весьма актуальной и нашла свое отражение в “Докладной записке” заведующего Областлитом Энгеля заведующему ленинградским областным Отделом народного образования от 2 января 1929 года. В ней отмечалось, что совмещение функций работника Леноблгорлита с обязанностями сотрудника Политпросвета равносильно отказу работы по первому направлению, поскольку «на практике… работники Политпросвета хозяйственно заинтересованные в театрально-зрелищном деле будут стремиться к большему охвату населения в ущерб идеологическим требованиям». Понимая, что кадров не хватает, недостаточно финансов руководство ленинградского Областлита предлагало допускать совместительство только в «наименее значительных округах» (скорее всего, сельскохозяйственных и не приграничных), но только не с политпросветской работой. В свою очередь, в Псковском, Череповецком, Новгородском, Лодейнопольском и Великолуцком округах выделить штатных цензоров (т.к. они целиком входят в военно-стратегическую зону и граничат с Эстонией, Латвией и Финляндией)[159].
Деление районов на военно-стратегические и менее значимые было характерно и для регионов, находящихся в глубине страны. Это показывается М. Фэйнсод на примере Московской области[160]. Необходимо уточнить, что подобное деление в Мособлите вводится только в 1934 г.[161]
Скорее всего, такой способ решения существующих проблем был распространен. Так, в 1934 г. горьковским Краевым управление по делам литературы и издательств отмечалось, что они постоянно контролируют издания только в районах, имеющих промышленно-стратегическое значение, а другие районные газеты предварительной цензурой Управлением не обеспечиваются, контроль за ними осуществляют редакторы[162].
Не возможно точно указать время решения кадровой проблемы в аппарате и районах ленинградской цензуры. С уверенностью можно утверждать лишь одно: в г. Ленинграде кадровая проблема была решена быстрее и к началу 1930-х гг. аппарат был укомплектован полностью. Хотя к 1935 г. оставался не решенным вопрос малочисленности канцелярии. Это, как и раньше, осложняло и замедляло работу всей структуры в целом: «наш технический аппарат часто не справляется со своими задачами, приказы задерживаются и высылка денег по приказам проходит, следовательно, через месяц после того, как их следовало выслать»[163]). На районном уровне трудности с набором персонала решались несколько медленнее и, скорее всего, в основных чертах нашли свое разрешение к середине 1930-х гг. Иллюстрацией относительной подконтрольности и руководства районными цензорами со стороны Ленинграда служит “Список Райлитов, вызванных на 10-ти дневные курсы-совещания”. Они проходили 25 марта 1935 г. и в этом мероприятии приняло участие 59 человек[164].
В 1933 г. назначается новый начальник ленинградского Облгорлита Орлов, а общее количество работников на 25 марта 1933 г. составляло 64 человека. Бюджет цензурного ведомства составлял 353.528 рублей, при этом 100.000 рублей должны были выделить ленинградские власти, а фонд заработной платы составил 229.700 рублей[165].
Во второй половине 1930-х гг. директивные органы стремятся повысить качество работников цензуры, для этого выделяются деньги на проведение занятий. Но в источниках упоминается только об одном занятие проведенном 28 апреля 1937 г. в составе 22 цензоров[166].
Низкая оплата труда являлась одной из главных причин нежелания идти работать в органы цензуры. Так, в 1937 г. несмотря на протесты, Леноблисполком сократил смету Леноблгорлита, в результате этого 20 уполномоченных и заместителей пришлось снять с зарплаты, а оставшихся 71 уполномоченного оставить на зарплате от 50 до 200 рублей[167].
Ограниченность финансов, дефицит кадров и их низкая профессиональная подготовка осложнились с 1937 г. еще и репрессиями против руководителей и рядовых работников ленинградской цензуры.
Четыре сотрудника были исключены из партии партийной организацией Леноблгорлита (двое за принадлежность к оппозиции 1925 – 1926 гг.: Гофберг – зам. нач. Отдела Военной цензуры и Пархомов – цензор Газетного сектора).
Помимо них органами НКВД было арестовано девять человек: Кочергин – нач. Леноблгорлита; Горбунов – нач. ИЗО сектора; Браухштейн – военный цензор; Папаян, Скляров, Калласс, Боровинский – работники иностранной цензуры; Федоров – цензор сектора механической литературы; Паперников – цензор газетного сектора[168].
Отчасти компенсировать падение количественного, профессионального и культурного уровня цензоров, надо полагать, удалось за счет перевода финансирования местных органов Главлита из местного бюджета на государственный, принятием целого ряда документов об укреплении кадрового состава и созданием условия для его закрепления в структуре Леноблгорлита[169].
Но все равно стаж работы в органах цензуры вновь набранных сотрудников был незначителен, а занятия по изучению документов цензуры проводились не систематически и не охватывали всех цензоров.
Среднестатистический образ цензора 1920-х – 1930-х гг. нельзя свести к единому знаменателю. Перечисление таких данных как образование, партийный стаж, предыдущие место работы и т. д. позволяет отчасти составить качественные характеристики работника, но и в этом случае присутствует определенный схематизм, не представляется возможным понять, что это были за люди.
Например, сохранился анкетный лист от 4 марта 1934 г. Бродского (Краснова) Михаила Эдуардовича, который родился в г. Ташкенте в 1904 г. Отец, представитель рабочего класса, а мать – мещанка. Михаил Эдуардович был образованным человеком: закончил Свердловский Комвуз, I-й МГУ, аспирантура Академии ГАИС, имел звание доцента по литературоведению, знал таджикский и узбекский языки. Написал книгу “Краткие очерки русской литературы XIX – XX в.”. Скорее всего, в своей монографии он написал нечто, что не понравилось власти и получил выговор Нижневолжской контрольной комиссии. Его послужной список впечатляет: с 1919 – 1922 работал в Ташкенте Тур. ЧК в должности СОЧ, с 1922 – 1924 занимал должность политруквоенкома красной армии, с 1924 – 1925 ответственный секретарь ЦК комсомола в Бухаре, с 1925 – 1927 нарком труда в Таджикистане, с 1927 – 1931 обучается в Москве, с 1931 – 1932 зав. Сектором печати в крайкоме ВКП(б) на Нижней Волги, с 1932 – 1933 зав. Сектором печати в Обкоме ВКП(б) на Урале[170].
Эта информация позволяет утверждать, что Михаил Эдуардович имел весьма обширный жизненный опыт, был образованным человеком, в какой-то степени пострадал за свою научную деятельность.
К сожалению, данных, в которых бы отражалась характеристика личности, в архивах практически нет. К сожалению, отсутствуют такие развернутые анкеты как у Михаила Эдуардовича.
В силу этих обстоятельств невозможно реконструировать личностно-психологические характеристики цензорского состава, но источниковая база позволяет воссоздать общие психологические рамки, в которых оказались сотрудники Леноблгорлита.
Цензоры, разумеется, должны были руководить периодической печатью, но это осложнялось отсутствием авторитета у работников цензоры (на районном уровне, скорее всего, это проявлялось в большей степени, чем в Ленинграде)[171]. Неуверенность в собственных силах приводила к определенным  комплексам, которые, так или иначе, влияли на работу.
Например, редактор газеты “Выдувальщик” Оредежского района Метанский отказывался принимать поправки цензора, последний вынужден был задерживать газету. Начальник Леноблгорлита Кочергин просил Обком ВКП(б) воздействовать на редактора ибо он игнорировал требования цензора[172].
Этот пример показывает, что, несмотря на имеющуюся у цензора власть (задержание газеты), главная задача цензурирования не выполнялась. Поэтому проблема авторитета цензоров и цензурных органов в глазах редакции являлась довольно актуальной, поскольку он был главным залогом качественного исполнения цензурных правил.
Эффективность работы любой организации зависит не только от качественных характеристик работников, финансирования и т.д., но и от атмосферы, царящей в коллективе.
Условия 1920-х – 1930-х гг., не способствовали выработки корпоративного духа, традиций работы: отсутствовала трудовая дисциплина[173]; не было коллективности в работе (не осуществлялся обмен мнениями)[174]; руководство Леноблгорлита не стремилось решить бытовых трудностей цензоров, создать оптимальных условий работы; не проводилась учебная работы с молодыми сотрудниками; задерживалась зарплата[175].
В период войны осложняется продовольственное обеспечение работников Леноблгорлита. Так, с октября 1941 г. по январь 1942 г. ленинградские цензоры снабжались по категории “служащих”, но продуктов питания не хватало и руководство поставило перед директивными органами вопрос об изменении категории цензоров, и снабжение их по группе “рабочие”. Эти требования были услышаны и с января 1942 г сотрудники Леноблгорлита переводятся на снабжение по категории “рабочие”[176].
Но и этого оказалось недостаточно. Работники цензуры переходили на работу в другие учреждения. В документах отмечалось, что количество цензоров в Горлите приблизилось к критической черте, переход которой грозил остановить работу цензурного органа[177].
Помимо “утечки” кадров в другие структуры, органы цензуры потеряли ряд сотрудников из-за смерти и по причине болезни. Так, в январе – феврале 1942 года из 18 человек умерло двое, остальные были больны дистрофией и цингой, а из 12 человек канцелярско-технического персонала умерло 3 человека[178].
Несмотря на то, что у цензоров была бронь[179], это не помешало им принимать участие в обороне Ленинграда, в борьбе с немецко-фашистскими войсками на фронте и в партизанских отрядах: «в первые мес. войны с фашистами свыше 50% цензорского состава было призвано в Красную Армию, при чем 25 чел. ушли в Народное Ополчение добровольно. В дальнейшем состав цензоров еще уменьшился в связи с партийной мобилизацией, эвакуацией женщин с детьми и некоторых мужчин по состоянию здоровья. При этом нужно отметить, что выбыла наиболее опытная и квалифицированная часть цензорского состава»[180].
Дефицит сотрудников привел к неконтролируемому Ленинградом процессу совмещения должностей на районном уровне. Отмечались случаи, когда цензором являлся заведующий издательством[181].
Количественные характеристики выглядели вполне внушительно, но вот качественный показатели были достаточно скромны: «из 23 райуполномоченных Леноблгорлита только 5 человек старых работников, а в 18 районах уполномоченные сменились по несколько раз…. Из 23 уполномоченных освобожденными работают 8 человек, а 15 совместителями, из них трое Секретари Райкомов ВКП(б). Материалы по конкретным вычеркам не сохранились, так как уполномоченные уничтожали их из-за отсутствия места для хранения и по причине близости фронта. Телефонная связь с уполномоченными совершенно отсутствует, связь почтой также почти исключается, так как цензор наши распоряжения получает, как правило, через два-три месяца»[182].
В 1941 г. произошла точно такая же ситуация с цензорским составам, что и в 1920-е гг. – органы цензуры служили своеобразным кадровым резервом. Но судя по документам к 1 ноября 1942 г. эта ситуация изменилась: «на 1 ноября 1942 года уполномоченных Леноблгорлита в северо-восточных районах Ленинградской области числится 23 человека. Благодаря принятым мерам по закреплению кадров, текучесть цензоров совершенно прекратилась, за исключением смены одного уполномоченного в Тихвинском районе»[183]. Более того, назначались новые кадры[184].
Проблема кадрового состава затрагивается в работе А.В. Блюма. Он абсолютно верно указывает тенденцию, что в послевоенный период набирались люди с высшим образованием, а для работы с технической, естественной и иностранной литературой люди с соответствующими специальностями[185].
Однако хотелось бы отметить ряд трудностей, которые возникали при подборе квалифицированного персонала.
В документах отмечается, что люди с высшим образованием не стремятся идти на цензорскую работу в силу низких зарплат, более того, людей с высшим техническим образованием направляли на производство. Леноблгорлит просил директивные органы выделить им работников, закончивших ВТУЗы. К тому же престижность работы в цензуре была не высока.
В отличие от 1930-х гг. значительно улучшается система повышения квалификации цензоров: разрабатываются задачи; расширяется количество вспомогательной литературы; проводятся лекции, тематика которых весьма широка (внешняя и внутренняя политики СССР, развитие техники и т.д.); регулярно проводятся экскурсии на заводы города и области, например, в 1960 г. цензоры посетили заводы Электрик (экскурсия посвящалась плазменной резки металлов), Адмиралтейский и Пулковскую обсерваторию, где сотрудников ленинградского отделения Главлита познакомили с новыми астрономическими приборами[186]; цензоры пишут на разные темы рефераты, проводят консультации с экспертами и рецензентами институтов Академии наук СССР, ЛГУ и научно-исследовательских институтов[187].Более того, на партийных собраниях обсуждалось возможность помочь работникам цензуры в написании диссертаций. Помимо этого, обучение проводилось и с работниками СМИ.
Повышение качественного уровня цензоров и стремление аппарата ленинградской цензуры усилить образовательный и общекультурный уровень в определенной степени были не случайны. Поскольку в отличие от 1930-х гг., когда руководство указывало цензорам на их широкие директивные права в работе с издательствами и средствами массовой информации, в послевоенное время акцентируется внимание на том, что цензор должен влиять на работу редакторов именно своим авторитетом, знаниями. То есть, произошло изменение в подходе к работе от неаргументированного запрета до попыток завоевания авторитета, и это отражает общекультурный подъем общества.
Несмотря на достигнутый достаточно высокий образовательный, культурный уровень и профессионализм цензоров, существовали и негативные явления в организации и содержании учебного процесса. Так «недостаточно высокий общекультурный и политический уровень у ряда цензоров, а также мало самостоятельности в принятии решений по тому или иному вопросу. Есть и такие, которые не хотят и не умеют самостоятельно работать, мало пользуются справочным материалом, не изучают глубоко каждый пункт “Перечня”. Чаще всего, как раз те, кому нужно больше учиться, меньше всего это сознают»[188].
У ряда работников отмечался формализм в написании рефератов, решении задач. Контроль за самостоятельно занимающимися цензорами был организован плохо; ряд сотрудников не посещали лекций по экономике ленинградского экономического района, правда, уровень лекционного материала был низок[189]. Недостаточно полно составлялся справочный материал и отсутствовал ответственный работник в этой области[190]. Примеры можно продолжать, но, конечно, возникающие проблемы решались.
1949 г. оказал пагубное влияние на отношение в коллективе и взаимоотношения с Главлитом. После него, как указывал старый сотрудник в конце 1950 г., была подавлена инициатива, появился страх перед Главным управлением. И это утверждение вполне обоснованно, поскольку при снятии начальника в 1949 г., никто не спросил о причинах отстранения его от должности, но все поддержали решение Главлита[191].
Как показывают протоколы партийных собраний у некоторых работников не складывались отношения с руководством, эта ситуация обострилась к концу 1950-х гг., когда часть сотрудников ушла на другую менее оплачиваемую работу.
Неоднократно в 1930-е гг. и последующие десятилетия директивные органы отмечали, что цензоры обладают большой властью (без их разрешения материал нельзя было публиковать), но как уже отмечалось, это не всегда помогало предотвратить публикацию материала. Несмотря на запрет цензора, редакторы печатали статьи, книги и т.д.
Эта ситуация возникла в результате низкой социальной престижности работы. По сути дела, цензоры были лишены одной из главных составляющих власти – авторитета, у них остался только один ее элемент – репрессии. В силу этих обстоятельств невозможно было рассчитывать на качество исполнения цензурных функций редакторами, если они не уважали цензора.
Надо полагать, власти осознали эту проблему, и после войны прилагали усилия для поднятия престижа должности цензора. Механизмом решения этого вопроса стало ужесточение дисциплины цензоров, повышение их культурно-бытового уровня и всевозможные материальные поощрения: выделение путевок в дома отдыха, ордеров на предметы широкого потребления, прикрепление к лучшим столовым, организация коллективного огорода и т.п.[192].
 Реорганизация ленинградской цензуры в 1944 г. прошла не так гладко, как это было показано выше при анализе структуры. Ситуация осложнилась человеческим фактором: Петр Васильевич Домрачев, который должен был ехать в Новгород для организации Обллита, отказался. Свое решение он мотивировал болезнью, но не смог подтвердить это документально. На партийном собрании так и не удалось убедить его изменить свое решение. В виду этих обстоятельств партийное бюро постановило 15 августа 1944 г. исключить его из членов ВКП(б)[193].
Несмотря на этот инцидент все же удалось найти кандидатов на руководство Новгородским и Псковским Обллитами, ими стали соответственно Загаров и Кулеша[194].
Психологический климат, сложившийся в коллективе ленинградский цензоров, оставлял желать лучшего. В протоколе №9 закрытого партийного собрания партийной организации Леноблгорлита от 2 января 1948 г. отмечалось, что стремление работников уйти связано не только с желанием улучшить материальное положение, но и «неблагоприятными условиями, которые создаются… в Леноблгорлите»[195]. Под термином “неблагоприятные условия”, надо полагать, скрывается морально-психологический климат.
Это привело к тому, что в 1959 г., как отмечает, на заседании расширенного заседания партбюро Ленобллита, Хожулин «за короткое время у нас ушло 5 человек. Некоторые ушли на меньшую заработную плату»[196]. Причины такого развития событий выступающий видел как в работе отдела последующего контроля Главлита СССР, так и собственного руководства.
Весьма показателен случай, когда в 1949 г. сняли Чахирева, а 30 ноября 1949 г. на общем собрании парторганизации произошло обсуждение этого события. Наряду с полагающейся критикой в адрес отставного начальника, ни кто не спросил представителя Главлита, присутствующего на собрании, о причинах увольнения Чахирева, что вызвало удивление у представителя Главлита[197].
Работа цензорами не всегда выполнялась качественно, но имели место случаи, когда свои обязанности работник Леноблгорлита вообще не выполнял, но скрывал это. Такая ситуация порождала атмосферу недоверия к нему: «тов. Соколова занималась обманом своего учреждения. Так т. Соколова уходила по заданию в Музей, там не бывала, а на др. день писала акты с потолка. Только в Обл. ком. ВЛКСМ при разборе ее дела стала признавать свою фальшь и ложь»[198].
Помимо скрытия факта невыполнения работы, имелись и более серьезные вещи – коррупция. Документы позволяет предположить, что это явление в среде ленинградских цензоров было.
Оставляя проблемы рабочей обстановке в коллективе, хотелось бы указать на то, что человеческий фактор влиял на реализацию функций цензора. Представитель Главлита СССР Н.П. Зорин отмечал, что «у начальника нет твердости в проведение принятых решений. Цензор согласует вопрос с начальником Управления. Приходит редактор и решение меняется, а цензор не знает об этом»[199].
Таким образом, с 1922 г. по 1964 г. видна не просто тенденция увеличения количества сотрудников, но и рост их качественных показателей (образование, профессионализма). Более того, после войны более системнее и детальнее становится работа по повышению профессионального уровня работников Леноблгорлита.
1.3. Сфера деятельности ленинградских цензоров 1922 – 1964 гг.
I. Роль петроградского/ленинградского отделения Главлита в вытеснении частных издательств
Деятельность органов цензуры в Петрограде/Ленинграде, в отличие от Карелии и Кольского полуострова, имела отличительные черты. Во-первых, издавалась весьма обширная небольшевистская печать (правда, в уездах Петроградской губернии к концу 1922 г. не было частных издательств[200]). Во-вторых, количество партийных изданий превышало тираж аналогичной печатной продукции в двух регионах вмести взятых.
Вопрос вытеснения небольшевистской печати из информационного пространства исследован достаточно подробно[201]. Вместе с тем следует более конкретно показать роль органов цензуры в этом процессе.
В литературе указан только один метод борьбы ВКП(б) с оппозиционной прессой – закрытие печатного органа. Однако существовал и другой способ устранения печати политических оппонентов.
В 1920-е гг. бумага относилась к дефицитным товарам, поэтому в целях ее экономии предлагалось закрывать параллельные издания: «изжитие параллелизма в работе как между двух групп издательств: Гос. и частными, так и параллелизма внутри группового. По группе частных изд-в внутри группового параллелизма почти не существует…. Поэтому по группе частных изд-в работа свелась главным образом к из”ятию из производственных планов книг намеченных к изданию Гос. изд-вами»[202] – то есть, дублирующих изданий в небольшевистской печати к 1928 г. уже практически не существовало, с этого периода начался второй этап вытеснения оппозиционной прессы.
Конечно, политика устранения небольшевистской прессы и литературы проходила на фоне явного и скрытого сопротивления со стороны оппонентов большевистской власти. С течением времени открытого протеста становилось все меньше, печатные органы в определенной степени приняли правила работы в информационной сфере, предложенные большевиками, и в них стали искать возможность донести свое мнение общественности.
Одним из механизмов контроля печати выступали производственные планы, они предоставлялись зарегистрированными в цензурных органах издательствами. Этот способ контроля уже исследован в литературе. Но, несмотря на это, новый архивный материал позволяет дополнить существующую картину.
В конце 1920-х гг. в Ленинграде только незначительная группа издательств не предоставляла производственных планов. Скорее всего, в начале и середине 20-х гг. таких случаев было больше, но с течением времени власти смогли создать условия, при которых альтернативная пресса стала подчиняться правилам[203].
Количество издательств, не предоставивших производственных планов, было не значительным – всего два из 18 или из 13 (общее количество частных издательств в документах приводится разное, но более вероятна первая цифра)[204].
С течением времени цензоры сужали проблематику частных издательств: изымали социальные, политические и экономические темы, тем самым создавали условия, при которых печатное издание становилось не интересным для определенной группы общества и со временем они сами без давления власти уходили из информационного пространства[205].
Изучение структуры и системы цензуры в Петрограде/Ленинграде в 1920-е гг. показало, что имелись существенные недостатки в организационной части, разумеется, это сказалось и на деятельности цензуры.
В первые годы существования петроградского Обллита отмечались факты выхода в свет печатный продукции без санкции контролирующих органов[206], при этом издание книг без разрешения цензоров в 1923 г. было частым[207].
Появление различного рода запрещенной печатной продукции объясняется не только сопротивлением со стороны издательств, но и некомпетентностью самих цензоров, разрешающих публикацию материала.
Работу сотрудников петроградского Обллита контролировал политконтроль ГПУ. И в случае, если работники цензуры допускали ошибки, то политконтроль применял санкции. Чтобы не получать взысканий иногда цензоры уверяли представителей ГПУ, что их вины в публикации не разрешенного материала нет, но этот обман обнаруживался и виновные получали соответствующие предупреждения[208].
Наряду с производственными планами, цензурные органы можно рассмотреть как один из пунктов таблицы правил. Для выполнения нового правила необходимо было любыми средствами заставить участников информационного поля воспринять его всерьез и на пути к цели власти использовали малейшую возможность заставить его выполнять. Например, «по вине графических мастерских Академического издательства сборник “Город” был отпечатан без цензорских правок. Обллит просит привлечь названные мастерские к ответственности за несоблюдение цензорских норм, но в то же время, не желая вовлекать их в расходы – разрешает выпустить сборник в том виде, в каком он уже отпечатан»[209]– то есть, необходимо было показать важность соблюдения процедуры, пусти даже и в том случае, если издаваемый материал полностью соответствовал цензурной норме.
В 1923 г. Главное управление по делам литературы и издательств направило в Областлиты и Гублиты письмо, в котором отмечалась необходимость, разрешая то или иное издание, руководствоваться не только политическими соображениями, но принимать в расчет и экономические и педагогические цели. Далее указывалась необходимость создания условий, при которых частные книжные издательства выполняли бы  культурные функции, которые не может выполнить Госиздат и другие партийные и советские издательства[210].
Интересная информация по проблеме взаимоотношения частных издательств и власти содержится в “Протоколе №2 заседания Коллегии Областлита от 28-го января 1928 г.”[211]. В частности, в нем указывается, что Главлит (под ним стоит подразумевать власть в целом) в 1927/1928 гг. окончательно взял курс на вытеснение частных издательств. Однако, несмотря на сокращение производственных планов, в Ленинграде по сравнению со вторым полугодием 1927 г. в первом полугодии 1928 г. частные издательства увеличили свою печатную продукцию на 57%.
Вопрос о закрытии ленинградских частных изданий решался в Главлите, но ленинградский Областлит ходатайствовал перед Москвой о сохранении ряда частных издательств. Причины этого различны от высокого уровня профессионализма работы издательств до социального аспекта (закрытие издательств повлекло бы за собой сокращение работников, а поскольку государственные издательства не в состоянии были предоставить работу, это привело бы к социальной напряженности). И, возможно, работники Главлита прислушивались к аргументам своих коллег, поскольку издательства продолжали работу[212].
Необходимо отметить, что в деятельности цензуры чувствуется неуверенность. Так в Протоколе №5 заседания Коллегии ленинградского Областлита от 9-го марта 1929 г. по ряду вопросов о регистрации и увеличении тиража дан положительный ответ, а потом карандашом (ручкой) подписан отказ. Например, “О регистрации Бюллетеня Гипромеза”, сначала одобрен, а потом на полях написан отказ[213].
Помимо частных изданий органы Главлита должны были наблюдать за кооперативными, профсоюзными, ведомственными издательствами. Наряду с чисто технической информацией, они должны были иметь данные о личном составе правления, связи издательств с общественными и политическими группами как в Советской России, так и за границей[214].
Таким образом, органы цензуры явились одним из механизмов вытеснения небольшевистской прессы и издательств, но в ряде случаев объективные факторы сдерживали этот процесс. На определенном этапе сам Леноблгорлит вынужден был ходатайствовать перед Главлитом о временном приостановлении этого процесса.
II. Печатная продукция
Обязанность органов цензуры заключалась не только в контроле над периодической и непериодической печатью, в их компетенцию входил и просмотр мелкопечатной продукции (бланки, этикетки, афиши и т.д.). Через семь месяцев после создания Главлита принимается решение о контроле за распространением официальных документов.
Скорее всего, на данном этапе политической составляющей здесь не было, просто необходимо было упорядочить механизм публикации официальных документов, поскольку уже отмечались недоразумения в этом серьезном деле[215]. С течением времени в обязанности цензоров входит контроль и за документами с грифами различной категории секретности[216].
В первой половине 1920-х гг. партийная печать не была под контролем цензурных структур. В июне 1926 г. в ленинградском Гублите предпринимается попытка распространить свое влияние на партийно-советские издания, правда, для этого требовалось согласование с центральными учреждениями[217].
Отмеченные выше дефекты в структуре, отразились на работе органов цензуры. Имелись случаи, когда цензоры в аппарате запрещали издание, а уполномоченный при типографии его разрешал. Например, Областлит запретил печатать книгу Карлова “Кому поклоняется”, а уполномоченный в издательстве “Молодая гвардия” разрешил[218].
Проблемы в межрегиональном обмене информацией оказывали влияние на качество цензурирования. Так в одном отделении Главлита запрещают публикацию, а в другом дают разрешение ее печатать.  Например, просьба Рудь опубликовать его книгу “Кондитер” была отклонена ленинградским Областлитом, тогда автор направил ее в Карлит, где получил разрешение на ее издание. И это был не единственный случай[219].
В конце 1920-х гг. не были отрегулированы и взаимоотношения между Москвой и Ленинградом. Цензоры Ленобллита разрешили печатать журнал “Суд идет”, запрещенный Главлитом[220].
Одна из задач органов цензуры при контроле за художественной литературой, искусством, театрами, музыкой заключается в ограничении «потока бульварщины и макулатуры», однако появление такого рода изданий допускалось, при условии, что они не являются оппонентами советской власти[221].
В конце 1920-х – начале 1930-х гг. внешнеполитическая ситуация была достаточно сложной и это отразилось на работе цензоров. В периоды так называемой “декады обороны” отмечается стремление усилить наблюдение за печатью. С одной стороны, появляется указания строгого соблюдения требований Военного перечня и других циркуляров Главлита и Областлита, с другой, отмечается стремление недопустить в СМИ “бряцанием оружия”. А в политических вопросах призывается ориентироваться на московскую “Правду”[222].
С течением времени запреты изменялись и увеличивались (поскольку изменялась политика власти, росла и усложнялась экономика). Справедливо, правда, несколько эмоционально, на это обратила внимание А.Ю. Горчева: «Перечень сведений, составлявших тайну, рос не по дням, а по часам. В 1936 г. он включал 372 циркуляра, через год – еще 300»[223]. Следует иметь в виду, что большинство запретов посвящалось военно-экономическим вопросам (и, особенно, в регионах), конечно, имелись и политические, но они на порядок уступали первому аспекту.
В обязанности органов цензуры входил контроль и за поступающей иностранной литературой и прессой. В ЦГАИПД СПб имеются документы, в которых отмечено количество и перечень поступивших книг, брошюр, журналов и газет за 1926 г. из-за границы. Так, из 138 книг и брошюр  – 91 беллетристика и искусство, 16 музыка (ноты), 15 политика и история. Из общего числа поступившей литературы: 51 книга на французском, 47 – на немецком, 24 – на английском языках[224], а так же 5 – на испанском, 3 – на финском и 3 – на итальянском, 2 – на польском и 2 – на шведском и одна на русском[225].
За этот же период имеется информация по поступлению газет и журналов. Более того, есть данные о допущенной и запрещенной к ввозу в СССР периодической иностранной печати. Из 1.922 просмотренных номеров, разрешено к ввозу 1.701, а запрещено 221 название[226].
Архивные данные за 1932 г. позволяют утверждать, что спектр ввозимых заграничных изданий был также широк, как и в 1920-е гг. В него входили французские, немецкие и итальянские журналы и газеты. Они издавались как буржуазными, так и социал-демократическими партиям. Информация, опубликованная в них, носила технический, экономический, социальный, философский, коммерческий, педагогический и, конечно, политический характер[227].
Безусловно, контроль иностранной литературы осуществлялся, но цензоры подходили к выполнению этих обязанностей не совсем ответственно: «такие солидные журналы и газеты, как “Revue des Deux Mondes”, “Mercure de France”, “Jempl”, поступают по телеграммам Главлита и мною просматриваются не систематически, а лишь от случая к случаю, когда своевременно не получается телеграмм Главлита»[228]– правда, надо полагать, если бы имелась какая-либо информация, выходящая за рамки дозволенного, Главлит изъял бы ее, но факт недостаточно эффективной работы имел место.
Более того, руководящие материалы по цензурной деятельности составлялись, основываясь на реалиях советской действительности, и не ориентировались на материал, поступающий из-за границы, поэтому могли возникнуть определенные нюансы, которые выходили за рамки директивных указаний и, принимая во внимание качественные характеристика цензоров начала 1930-х гг., следует сделать вполне обоснованное предположение, что они не были готовы принимать решения по тем вопросам, которые выходили за рамки прописанных норм.
Вместе с тем, необходимо учитывать, что количество поступающей литературы было ограниченным и даже, если в иностранной периодике имелась какая-то запрещенная информация, пропущенная цензурой, она не имела широкого распространения.
В целом по РСФСР в 1932 г. цензурный контроль характеризуется довольно неровными показателями, периоды относительного спокойствия сменялись временем массового появления на страницах газет запрещенной военно-экономической информации, при этом большинство нарушений обнаруживалось в московской центральной прессе[229].
В 1933 г. по РСФСР, как отмечается в статье Г. Аркадьева “Организация и методы работы предварительного контроля” опубликованной в Бюллетени Главлита РСФСР № 4 1933 г., последующий контроль в основном контролировал политико-идеологическую и военно-экономическую информацию, а с точки зрения структуры и кадрового состава не имел проблем. А вот система предварительного контроля имела недостатки. В статье отмечалось, что, если в центре и наиболее крупных краях и областях последующий контроль строго отделен от предварительного, то в ряде мест и, особенно, в национальных республиках этого достигнуть не удалось. Акцентируется внимание на факте полной изоляции уполномоченных предварительного контроля от руководящих групп центра[230].
В Ленинграде и области к 1933 г. в работе предварительного и последующего контроля отмечаются улучшения. Но имелись и проблемы: не была отрегулирована связь с рядом крупных типографий и издательств; уполномоченные не проводили систематических совещаний с редакторами; по причине слабой подготовки цензоры допускали ошибки при работе с печатной продукцией. В статье Иванова “Предварительный контроль в Леноблите. (По материалам обследования бригады)” в дополнение к имеющимся проблемам у предварительного контроля относиться и плохая связь с последующим контролем[231].
В современной литературе, посвященной советской цензуре, довольно часто акцентируется внимание на ее карательном аспекте (применение к авторам и редакторам уголовной и иной ответственности).
В указанной статье Иванова карательный аспект советской цензуры в Ленинграде характеризуется следующим образом: «плохо поставлено дело с привлечением к партответсвенности допустивших нарушения…. В практике предварительного контроля Ленобллита не было случаев, когда бы Обллит поставил на партячейке Издательства вопрос о том или ином конкретном прорыве, еще существует полная безответственность, расхлябанность в привлечении к партийной ответственности, виновных в нарушении»[232]– при этом речь идет только о партийной ответственности, а об уголовной и не упоминается.
На страницах газет и во второй половине 1930-х гг. продолжают появляться информация, отклоняющаяся от политико-идеологических норм, и запрещенные военно-экономические сведения[233]. Политико-идеологическая невыдержанность в районной периодической печати дополнялась аналогичными проблемами и в книжной продукции[234].
Более того, в 1937 г. в Ленинграде была напечатана книга участника революции и гражданской войны А. Шотмана “Как из искры возгорелось пламя”, в ней не только указывались имена репрессированных руководителей партии (Троцкого, Зиновьева и т.д.), но и отмечалась их роль в революции. Конечно, книга последующим контролем была изъята, а цензор Гренлунд, допустивший ее издание, привлечен к административной ответственности[235]. Этот факт заставляет задуматься об утверждении ряда авторов о самоцензуре[236]. Конечно, такого рода события были единичны, но они были.
На данный момент в историографии одним из дискуссионных моментов является роль Главлита в формировании идеологии. Например, Т.М. Горяева считает, что Главлит был всего лишь исполнителем воли партии, ее мнение не разделяет М.В. Зеленов[237].
Точка зрения последнего на примере Ленинграда подтверждается. Так, скорее всего, в 1926 (менее вероятно, что в 1928) гг. произошло разделение функций Гублита и Комитета по делам печати. Первый должен был руководить печатью с позиций административно-политических, второй – организационной и финансово-хозяйственной[238].
Более того, 21 апреля 1937 г. цензор Копылев направил записку начальнику Леноблгорлита, в которой отмечалось, что при составлении брошюры “Два очага войны” ответственным редактором Грамматиковым не отмечена интервенции германского и итальянского фашизма в Испанию и шпионско-диверсантская деятельность японо-немецких троцкистских агентов. Отмечалось, что без доработки эту брошюру не целесообразно подписывать к печати[239].
Подводя итоги, деятельности органов цензуры в 1920-х – первой 1930-х гг. необходимо обратить внимание на то, что структурные изъяны повлияли на работу и привели к определенной волнообразности в контроле: периоды относительно нормального функционирования соседствуют с моментами появления в СМИ не разрешенной информации.
С началом Великой Отечественной войны, несмотря на децентрализацию цензурных органов и кадровые проблемы, работать Леноблгорлиту стало намного проще, поскольку, во-первых, уменьшилось количество объектов цензурной деятельности (на 1 января 1942 г. ряд районов были оккупированы, все многотиражные газеты перестали издаваться, но не сократился объем мелкопечатной продукции[240]); во-вторых, контролируемая информация в большинстве своем стала однонаправленной (военная тематика)[241].
Конечно, полностью контролировать и руководить ситуацией на районном уровне Тихвину (Областной сектор) и Ленинграду не представлялось возможным. Например, в Пестовском районе в типографии отдельные заказы печатались без визы цензора, не вся мелкопечатная продукция контролировалась, отмечен слабый контроль за книжными магазинами, типография печатала хлебные карточки бесконтроля и цензоры отмечают, что возможно было злоупотребление[242]. И это был не единичный случай.
В период Великой Отечественной войны обострилась негативная тенденция во взаимоотношении предварительного и последующего контроля. Отмечается желание работников последующей цензуры поймать своих коллег по предварительному контролю и «перечень толкуется сугубо формально»[243].
В 1943 г. на партийном собрании отмечались проблемы последующего контроля. Из протокола партсобрания следует, что трудности в осуществлении этого вида контроля обуславливались как плохой работой отдельных цензоров (например, Бернштейна), так и невозможностью охватить всю печатную продукцию[244]. Осложняло работу и падение уровень определенной части редакторского состава, в этих условиях цензоры взяли на себя их функции[245].
После снятия блокады номенклатура печатных изданий стала усложняться, цензоры опасались, что в течение войны появились организации, которые издают печатную продукцию без разрешения Горлита, поэтому Чахирев предложил «свериться с I-м Отделом Милиции, чтобы привести в соответствие наши сведения о наличии полиграфических предприятий с зарегистрированными в милиции»[246].
Переход на мирное положение сопровождался рядом трудностей. Если военные вопросы в период войны решались оперативно военными цензорами, то в мирное время необходимо было подходить к этой категории более взвешенно, чтобы не допустить перегибов. Отмечались дефекты в формулировках нового “Перечня”. Имело место и отсутствие контроля за фабрично-заводскими радио-узлами, невыполнение последующего контроля в радио-комитете и т.д.[247].
Располагая документами, в которых прописывалось какой материал необходимо запрещать, цензурирование все равно оставалось подвержено субъективной оценки цензора. Например, цензор Азбель отмечал «я разрешил к печати одно стихотворение Вл. Лившица. Говорят, что оно помещено ошибочно, так как оно якобы идеологически невыдержанное. Я же считаю, что в нем ничего нет предосудительного и его разрешение к печати я не считал ошибкой»[248].
Стремление руководящего состава избежать ненужных запретов объяснялось не только желанием поднять авторитет цензоров, но и избежать жалоб, несогласия авторов с запретом его произведения, поскольку иногда авторы произведений жаловались не в Облгорлита, а в Главлит СССР[249].
Из протоколов партийных собраний можно сделать вывод, что в 1946 г. наряду с опечатками, имеющих политико-идеологический характер, снимались и рассказы, главы и газеты из-за значительных политических ошибок или низкого качества произведения. Примером первой группы служит рассказ М. Казакова “Дзержинский”, вторая группа – газета дома культуры им. М. Горького “Наш бал”[250].
Акцентирование внимания на политико-идеологических ошибках началось еще до Постановления ЦК ВКП(б) по журналам “Звезда” и “Ленинград” (14 августа 1946 г.).
После появления данного документа начинается усиление нажима со стороны власти на интеллигенцию, наряду с этим шла “борьба” и внутри структуры Главлита СССР.
Однако выпады Главлита в адрес ленинградской организации по делу о журналах “Звезда” и “Ленинград” не оставались без ответа (См. приложения №5 и №6). Но, разумеется, их мнение, как и мнение руководства Главлита СССР, имело малый вес, а все решения принимались на совершенно других уровнях власти.
На закрытом партийном совещании постановление ЦК ВКП(б) также обсуждалось, здесь тоже указывалось, что ленинградские цензоры несколько раз сигнализировали о “низком качестве” произведений Зощенко, но в месте с этим и фигурируют новые факты не вошедшие в официальные документы. Бернштейн отмечала, что «Я несколько рассказов Зощенко предлагала снять с печати, но тов. Саянов противился этому, так как не хотел обижать Зощенко»[251].
Конечно, в работе цензоров как г. Ленинграда, так и области имелись ошибки. Например, в информационном письме № 1, адресованном районным уполномоченным Леноблгорлита отмечается, что в отдельных газетах разглашаются военно-экономические сведения[252].
В то же время это письмо показывает, что руководство ленинградской цензуры владело информацией, поэтому при возникновении чрезвычайной ситуации могло, потратив определенные ресурсы, организовать цензурную деятельность в нужном направлении.
Более того, представленные выше сведения не дают оснований считать, что руководство ленинградской цензуры плохо справлялось со своими обязанностями, и назрела необходимость его смещать. Более того, в 1947 г.  в информационном письме №1 отмечалось улучшение работы районных уполномоченных[253].
Во второй половине 1950-х гг. посещение СССР иностранными туристами и выезд советских граждан в капиталистические страны возрастает.
Такая ситуация поставила перед органами цензуры весьма непростую задачу – контроль за литературой привозимой из-за рубежа туристами. «Отмечены факты, когда иностранные туристы, уезжая, дарят обслуживавшим их переводчикам “Института” (ленинградское отделение в/о “Институт” руководитель И.А. Степанский. – Ф.Я.) всевозможные иностранные издания (книги, журналы, газеты), которые остаются у них на руках и могут распространяться среди широкого круга лиц. Руководство “Института” своим работникам не запрещает принимать такие подарки, но в то же время не предъявляет на контроль Ленобллиту иностранные издания для их проверки по содержанию»[254].
Правда, в этом же письме приводится пример, когда прибывшие туристы, передавали литературу советским гражданам, а после проверки цензорами выяснилось, что в ней содержится много информации, которая по цензурным правилам является политико-идеологически не приемлемой[255].
Вместе с этим, проверка этой литературы стала возможной только «благодаря личному вмешательству начальника Ленинградской Таможни т. Дмитриева С.С.»[256], то есть определенная часть (и, возможно, даже весьма существенная) литературы поступала в СССР минуя цензорский контроль. К тому же сами цензоры отмечали, что работники таможни не стремятся помогать в контроле прибывающих туристов и граждан СССР, возвращающихся из-за границы, на предмет ввоза в Советский Союз иностранной печатной продукции. Более того, сотрудниками цензуры ставилось под сомнение качество таможенного досмотра. Отмечалось, что он весьма низок, поскольку просматривалась только незначительная часть багажа[257].
В военных учреждениях Ленинграда проходили обучение представители иностранных государств. Имеются документы, в которых указывалось, что ряд иностранных студентов пересылали литературу с ограничительными грифами в иностранные государства, также отмечены случаи, когда эту категорию печатной продукции пересылали своим коллегам советские преподаватели. Имеется письмо Секретарю Ленинградского Областного Комитета КПСС тов. Попову А.И. от начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме Н. Соколова, в котором эта ситуация описана.
Так, в КНДР отмечено 4 случая отправки литературы корейскими учащимися; в КНР – 1 случай, отправитель китаец и в Китай же отправил военнослужащий Опарин А.Г. “Руководство для лабораторных работ по курсу “Электроприводы”” и брошюру А.В. Фатеева отправил в г. Харбин Гусарову Д.В.; в ГДР – 1 случай, отправитель немец и в ГДР профессор Чистович А.С. “Труды ВМА” отправил проф. А. Мете; в Болгарию – 2 случая отправления болгарами; в Польшу – 1 поляк отправил; в Чехословакию – 2 чехословаки и серб отправили; в Венгрию – 1 случай венгры отправили[258]. Эта ситуация в военных учебных заведениях к 1958 г. так окончательно и не была решена[259].
В сфере передовой военно-научной технологии органы цензуры, наряду с негативным влиянием, выполняли и вполне созидательную роль – не позволяли передовым научно-техническим достижениям советской науки преждевременно распространяться на Западе. Например, с сентября 1955 г. «категорически запрещается опубликовывать в открытой печати и радио какие-либо материалы и информации по реактивной технике, касающиеся межпланетных сообщений и спутников Земли, без разрешения Академии наук СССР (Келдыш и Никитин)»[260].
С течением времени и при удалении от крупных городов степень контроля цензуры изменялась. В этом случае можно наблюдать явление, связывающее степень влияния цензуры на средства массовой информации со временем и “административно-территориальным” пространством.
Эта особенность наиболее четко обозначилась в Ленинграде: организации могли, несмотря на запрет контролирующих органов,  напечатать материал, при этом преодолев сопротивление цензоров.
Если рассматривать работу цензурных органов с чисто формальных позиций, то при сравнении разрешенной к печати литературы с количеством цензорских вмешательств, следует отметить, что они несопоставимы: «в течение отчетного года (с 1 января по 31 декабря 1954 г.) отделом оформлено разрешений к печати и в свет 370.969 наименований… и разрешено радиопередач 6.656…. Произведено вычерков 1.281 из них: а) политико-идеологического характера – 43, б) по “Перечню сведений, составляющих военную и государственную тайну в печати” – 1238»[261].
Можно ли объяснить такое соотношение политико-идеологических и военно-экономических вмешательств самоцензурой авторов? Скорее всего, нет. Возможно, что такого жесткого противостояния между властью и обществом, как это описывается в некоторой современной литературе, не было, скорее всего, следует более детально проанализировать эту проблему, но это уже тема других исследований.
В середине 1950-х гг. отмечается, что «издательства стали проявлять большую требовательность при подготовке к производству произведений печати, более серьезно относиться к редактированию материалов в рукописях»[262]. Эти данные показывают, что определенная часть общества приняла правила, которые в течение нескольких десятков лет навязывала им власть. В свою очередь, стремясь закрепить и унифицировать обязанности издательств по контролю над рукописным материалом, директивные органы создают нормативно-правовую базу. Так, «в соответствии с требованиями “Инструкции” издательства проводят экспертизу еще до представления рукописи на контроль в Леноблгорлит»[263].
Эта тенденция довольно быстро приникла и на районный уровень и, в принципе, редакторы стремились при публикации материала не допускать нарушений “Перечня” и иных цензорских документов, но имели место отдельные случаи, когда редакторы недобросовестно выполняли свои цензорские функции[264].
Еще одним доказательством отрегулированности системы контроля  органами цензуры явилось то, что большинство вмешательств (1154 случая из 1933) осуществлялось в материалы, подготовленные к печати, организациями, занимающиеся издательской деятельностью не систематически. Как правило, разглашаемая информация относилась к военно-экономическим запретам[265].
В тоже время отмечены факты, когда издательства публиковали работы, нарушающие идеологические нормы. Так, 1960 – 1961 гг. ленинградское отделение Учпедгиза издало книгу  Плотника “Партия и литература”, вслед за ней вышла книга Е. Наумова “Сергей Есенин. Жизнь и творчество”. В 1961 г. увидела свет книга Беляевой и Потаповой “Английский язык за пределами Англии” (как указывается в документе «объективно оправдывающая английский колониализм»)[266].
В этом случаи нет прямых указаний на то, что издательство сознательно пошло на нарушение цензурных норм, но имелись случаи, когда редколлегия целенаправленно издавала литературу, даже имея на это цензурный запрет.
Власть своевременно отвечала на запросы определенных групп общества. При этом ее ответ был дифференцированным и для одних представителей СМИ разрабатывались одни документы, для других другие. Так, для  районных редакторов был разработан специальный “Перечень сведений, запрещенных к опубликованию в районных, городских, многотиражных газетах и передачах по радио”.
Такой способ позволял решить сразу как минимум две задачи: во-первых, ограничить круг лиц по допуску к секретным военно-экономических сведений; во-вторых, эти документы позволяли редакторам оперативнее ориентироваться в цензорских запретах и тем самым качественнее выполнять свои контролирующие функции.
Определить время начала процесса слияния цензора и редактора, (Главлита и издательств) задача довольно сложная. Принимая во внимание отдельные факты и примеры из повседневной практики работы СМИ и контролирующих их органов можно считать, что этот процесс начался приблизительно с начала 1930-х гг. Однако можно ли в этом случае говорить о некой закономерности? Ответить на это вопрос сейчас не представляется возможным. Необходимо дальнейшее изучение структуру как органов цензуры, так и средств массовой информации, поскольку, как считает, Н. Луман «о взаимопроникновении речь должна идти лишь тогда, когда системы, предоставляющие свою комплексность, также являются аутопойетическими. Поэтому взаимопроникновение есть взаимоотношение аутопойетических систем»[267].
Но точно можно сказать, что ко второй половине 1950-х это довольно противоречивое движение стало унифицированным и массовым, что побудило власти пойти на шаги, которые были описаны выше. Логическим завершением этого процесса стало постановление ЦК КПСС от 13 сентября 1958 г.: «сами работники редакций должны заниматься охраной военных и государственных тайн. К этому их обязывает постановление ЦК КПСС от 13 сентября 1958 года. Цензор, таким образом, контролирует не только материал, но и работников редакций, как они выполняют решения ЦК»[268]. Следует обратить внимание на то, что ни тем, ни другим не вменялось в обязанности выполнения политико-идеологических функций.
В 1950-е – 1960-е гг. часть печатной продукции выходит из-под предварительного контроля, правда, приведенный пример относится к узкоспециализированной литературе, но он тоже весьма показателен: «просьба об издании без предъявления на предварительный контроль в органы цензуры некоторых видов медицинской литературы и ряда журналов удовлетворить. Впредь могут печататься и выпускаться в свет под ответственность руководителей издательства и редактором журналов…. Следует иметь в виду, что труды конференций и съездов… подлежат предварительному цензорскому контролю»[269].
Это показывает, что идея подчинения определенным цензурным правилам была настолько внедрена в сознание, что власть могла позволить себе напрямую больше не контролировать определенную часть информационного поля и быть уверена, что в этом сегменте не появиться ни чего крамольного.
Таким образом, тенденция заключалась в том, что с течением времени находясь под постоянным давлением власти, СМИ выработали привычку подчиняться правилам.
Начиная с конца 1940-х гг. структура Леноблгорлита становится целостной, ее работа более эффективна, нежели в 1930-е гг. Все это свидетельствует о полном контроле информационного пространства властью. Однако эта монополия в какой-то степени иллюзорна, поскольку именно в это период в обществе начинает формироваться альтернативное информационное пространство – самиздат, тамиздат, распространение всевозможных листовок[270].
Необходимо отметить, что органы Главлита практически не имели влияния в новой “информационной сфере”. Да, КГБ изымал циркулирующую в обществе подпольную литературу, но по большому счету это уже не являлось цензурой, это было нечто другое.
Безусловно, существование цензуры в СССР являлось негативным моментом, но прежде чем давать окончательную оценку этому феномену советской действительности необходимо иметь в виду, что она несла в себе и позитивные черты – поддержание достаточно высокого культурно-образовательного уровня СМИ и защиту научно-технического и военно-промышленного потенциала страны. Доказательством необходимости защиты научного потенциала страны является тот факт, что в 1958 г. «в США создан специальный департамент для изучения печати СССР. По заявлению одного из представителей государственного департамента, 2/3 сведений они получают не от своей агентуры, а в результате тщательного изучения печати СССР»[271].
Анализ функционирования цензурных органов показал, что с 1922 по 1964 гг. органы цензуры не могли полностью контролировать информационное пространство. Конечно, в 1950-е – 1960-е гг. степень подконтрольности информационных каналов становиться выше, чем в 1920-е – 1930-е гг. Одной из причин невозможности наладить абсолютный контроль, являлся достаточно большой объем работы Леноблгорлита. В тоже время значительно упростило работу в послевоенный период выполнение цензурных правил работниками издательств.
***
Развитие цензурных органов в Ленинграде и области можно охарактеризовать как эволюционное без каких-либо рывков. Оценить качество структуры, созданной к концу 1930-х гг., можно по ее функционированию, но это недостаточно объективный показатель. Более обоснованная оценка может быть дана, основываясь на системной теории. В этом случае можно утверждать, что к концу указанного десятилетия структура не была окончательно создана, поскольку не были отрегулированы каналы связи между аппаратом и районными представителями, более того, можно утверждать, что цензурная структура сложилась на уровне высших звеньев (Москва – Ленинград).
Структурные проблемы на районном уровне осложнялись постоянным перемещением работников Райлитов. Конечно, в аппарате Леноблгорлита таких проблем не было, но серьезные потери цензура понесла после чистки 1937 г., и, надо полагать, несмотря на все усилия власти, качественные показатели к началу войны так и не были восстановлены.
Безусловно, существовала связь между структурой и функционированием. Так неустойчивость структурных звеньев в первой половине 1930-х гг. приводила к тому, что периоды относительной безошибочности работы цензоров сменялись массовым появлением запрещенных сведений в СМИ.
Несмотря на все дефекты, существовавшие в организации Леноблгорлита, он все же смог решить задачи, поставленные перед ним в период войны. Более того, возможно, именно в этот период органы цензуры стали восприниматься региональной бюрократией как необходимый элемент. Тем самым была снята проблема изолированности органов цензуры, которая существовала в 1930-е гг.
После войны структура испытала на себе кризисные явления, но они были не столь существенны. В 1950-е – 1960-е гг. оценивая органы цензуры с точки зрения системной теории, можно сказать, что сложилась структура. Более того, руководству ленинградской цензуры удалось решить проблему текучести кадров, наладить систему повышения квалификации цензоров. Все это привело к более эффективной работе Леноблгорлита и значительного снижения попадания в СМИ неразрешенной информации. Но добиться безошибочности в работе не удалось, поскольку усложнялась экономика и общество. А как известно контролировать сложные явления и структуры очень не просто, что и продемонстрировал пример Леноблгорлита.
© Открытый текст
размещено 3.06.2011

[1] Положение о Главном Управлении по делам литературы и издательств (Главлит) от 6 июня 1922 г. // История советской политической цензуры: Документы и комментарии // Под ред. Т. Горяевой. М., 1997.  с.35 – 36
[2] Блюм А. За кулисами “Министерства правды”. Тайная история советской цензуры (1917 – 1929). СПб., 1994. с.90
[3] Протокол заседания Политотдела Госиздата Петроградского округа 3 октября 1922 г. // Центральный государственный архив литературы и искусства Санкт-Петербурга (далее ЦГАЛИ СПб). Ф.31. Оп.2. Д.1. Л.94
[4] Жирков Г.В. История цензуры в России XIX – XX вв. М., 2001. с.246 – 247
[5] Блюм А. За кулисами “Министерства правды”. Тайная история советской цензуры (1917 – 1929). СПб., 1994. с.88
[6] В Облфо от зав. Областлитом Энгелем от июля 1928 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.2. Д.7. Л.21
[7] ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.48. Л.124
[8] План работы инспектора Ленинградского Областлита по обследованию и инструктированию Окрлитов, уполномоченных при периодических изданиях и типографиях гор. Ленинграда на I-ое полугодие 1928 г. (январь – июнь включительно) // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.22. Л.10
[9] По сравнению с Губернским отделением, в функции Областного отделения должно было входить руководство цензорской работой как в г. Ленинграде, так и в округе. Но, скорее всего, этого добиться не удалось.
[10] В Главлит от зав. Гублитом Энгелем не ранее 24 августа 1927 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.55. Л.27
[11] Протокол №1 производственного совещания работников ИНО Областлита от 4-го января 1929 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.18. Л.8
[12] В Ленгублит от начальника Главлита Лебедева-Полянского от 3 октября 1927 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.55. Л.134
[13] Всем райлитам Ленинградской области от п.п. начальника Облгорлита Турока от 22 марта 1932 г. // Государственный архив Мурманской области (далее ГАМО). Ф.р-278. Оп.1. Д.7. Л.1
[14] Блюм А.В. Советская цензура в эпоху тотального террора 1929 – 1953. СПб., 2000. с.30 – 33; Горяева Т.М. Политическая цензура в СССР. 1917 – 1991 гг. М., 2009. с.206
[15] Горяева Т.М. Политическая цензура в СССР. 1917 – 1991 гг. 2-е изд., испр. М., 2009. с.211 – 212
[16] В мобсекретариат Ленсовета от зам. начальника Главлита РСФСР начальника ОВЦ Орлова от 25 апреля 1934 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.2. Д.27. Л.106
[17] Правда, в одних документах эта фамилия указывается в должности начальника ОВЦ, а в других – зам. начальника ОВЦ.
[18] В мобсекретариат Ленсовета от зам. начальника Главлита РСФСР начальника ОВЦ Орлова от 25 апреля 1934 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.2. Д.27. Л.106
[19] Начальнику 4-го отделения Штаба ЛВО тов. Гродис от зам. Начальника ОВЦ Гофберг от 11 мая 1934 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.2. Д.27. Л.125
[20] Положение о Краевой инспекции см. в приложении №2
[21] Сведения, направленные заведующему Отделом Печати Обкома ВКП(б) тов. Фокину от 21 февраля 1937 г. // Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга (далее ЦГАИПД СПб).Ф.24. Оп.9. Д.181. Л.15
[22] Горяева Т.М. Указ. соч. с.223
[23] История советской политической цензуры: Документы и комментарии // Под ред. Т. Горяевой. М., 1997. с.316 – 318
[24] Представляется вполне правомерным утверждение Д.Г. Тортева, что «уже к концу 30-х годов Обллит перестал зависеть от органов Наркомпроса. Это было связано с тем, что к 1938 г. цензура перешла на прямое финансирование из государственного бюджета» // Тортев Д.Г. Цензура в Горьковской области (1938 – 1953) / Цензура и доступ к информации: история и современность. Тезисы докладов международной научной конференции Санкт-Петербург, 16 – 18 марта 2005 г. // Отв. ред. М.Б. Конашев. СПб., 2005. с.82
[25] Заведующему отделом печати и издательств Ленинградского Обкома ВКП(б) тов. Ильеву от зав. Отделом печати и издательств ЦК ВКП(б) Б.Таль // ЦГАИПД СПб. Ф. 24. Оп.9. Д.181. Л.75
[26] История советской политической цензуры: Документы и комментарии // Под ред. Т. Горяевой. М., 1997. с.317
[27] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.9. Д.198. Л.28
[28] Орган, осуществляющий контроль за театрально-зрелищными мероприятиями.
[29] Горяева Т.М. Указ. соч. с.184
[30] Доклад ленинградского губернского отделения по делам литературы и издательств за время с 1-го июня 1924 г. по 1-ое 1925 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.42. Л.л. 33,34
[31] Завед. Петрооблитом докладная записка, датируемая архивистами с 1 октября 1923 г.  по 31 декабря 1924 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.14. Л.1-обр.
[32] Протокол № 370/с совещания уездных Уполномоченных Гублита от 2-го апреля 1927 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.58. Л.л.1, 2
[33] История советской политической цензуры: Документы и комментарии // Под ред. Т. Горяевой. М., 1997. с.277 – 281
[34] Отчет ленинградского Гублита за время с 1 февраля 1923 г. по 1 февраля 1924 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.14. Л.40-обр.
[35] ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.14. Л.10
[36] ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.15. Л.159
[37] Там же. Д.26. Л.207
[38] Протокол Областного совещания Инспекторов Окрлитов от 22 – 23 марта 1929 года. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.18. Л.л.31 – 40
[39] Районному комитету ВКП(б) // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.2. Д.11. Л.2
[40] В “Записке Главлита в Политбюро ЦК ВКП(б) о работе и новых задачах органов цензуры” от 9 апреля 1933 г. отмечалось, что «даже в Московской и Ленинградской областях очень неблагополучно с районной цензурой» // История советской политической цензуры: Документы и комментарии / Под ред. Т. Горяевой. М., 1997. с.297
[41] ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.90. Л.л.16,18
[42] ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.99. Л.109
[43] В Обком ВКП(б) тов. Фокину от начальника Леноблгорлита Кочергина от 17 декабря 1935 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.9. Д.53. Л.28
[44] В Облгорлит от секретаря Псковского Горрайкома ВКП(б) Чибисова от 17 декабря 1935 г. // Там же. Л.29
[45] Там же. Д.181. Л.л.69, 70
[46] Протокол Областного совещания работников Леноблгорлита 10 и 11 июля 1938 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.9. Св.2655. Д.198. Л.л. 129 – 138
[47] Луман Н. Социальные системы: очерк общей теории / Пер. с нем. И.Д. Газиева. СПб., 2007. с.50
[48] Докладная записка Ленинградского Гублита в Агитотдел Губкома от 29 августа 1925 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.42. Л.32
[49] В Главлит от зав. Петроглавлитом от 21 ноября 1922 г. (год датирован архивистами) // Там же. Д.4. Л.132
[50] «Почти все запросы Ленинградского Гублита в Главлит находят крайне медленное разрешение. Это обстоятельство задерживает проведение в жизнь подавляющего большинства постановлений Коллегии Гублита и вообще задерживает работу Гублита» // В Главлит от зав. Гублитом Энгеля от 19 августа 1927 г. // Там же. Д.51. Л.627
[51] В Ленобллит от нач. Главлита Лебедева-Полянского от 5 марта 1929 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.26. Л.121
[52] Отсутствие детального плана подтвердил в 1927 г. П.И. Лебедев-Полянский см. Жирков Г.В. История цензуры в России XIX – XX вв. М., 2001. с.257
[53] ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.14. Л.3
[54] «Со времени своего возникновения Ленинградский Гублит никогда не имел полного представления о работе, даже в подведомственных ему уездах и в течение последних 4-х лет работал фактически в городском масштабе; т.к. те немногие, далеко не полные и не регулярные сведения получаемые с мест от уполномоченных… не могли дать правильной картины работы органов ЛИТ”о в уездах» // План работы инспектора Ленинградского Областлита по обследованию и инструктированию Окрлитов, уполномоченных при периодических изданиях и типографиях гор. Ленинграда на I-ое полугодие 1928 г. (январь – июнь включительно) / ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.22. Л.10
[55] Там же. Д.43. Л.118-обр.
[56] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.9. Д.53. Л.л.5 – 5-обр
[57] Там же. Д.198. Л.95
[58] Горяева Т.М. Указ. соч. с. 400 и др.
[59] Зеленов М.В. Аппарат ЦК РКП (б) – ВКП(б), цензура и историческая наука в 1920-е годы. Нижний Новгород, 2000. с.37
[60] Луман Н. Социальные системы: очерк общей теории. СПб., 2007. с.43 – 44
[61] ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.42. Л.л. 34-35; Г.В. Жирков в работе История цензуры в России XIX – XX вв., М., 2001. с.259, основываясь на “Отчете Петрогублита за 1923 – 1924 гг.”, отмечает достаточно тесное сотрудничество ГПУ и Гублита.
[62] Доклад о работе Гублита по контролю над зрелищами датируемый архивистами 3 января 1927 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.54. Л. 21
[63] Резолюция по докладу о работе Леноблита, датируемая архивистами 1928 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.15. Л.33
[64] В Главлит от заведующего Областлитом Вальяно от 25 февраля 1931 г. // Там же. Д.39. Л.15
[65] «Просмотрев (по поручению Ленингр. Губ. Отдела Рабониц и Крестьянок), присланную Вами брошюру Н.Н. Ариян, “Что дала женщинам револ.”, считаю недопустимым печатать ее» / В ленинградский Гублит от инструктора губ. отдела работниц Б. Катлун от 6 ноября 1925 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.36. Л.29
[66] Доклад Ленинградского губернского отдела по делам литературы и издательств за время с 1-го июня 1924 г. по 1-ое июня 1925 г. // Там же. Д.42. Л.35
[67] От Зав. Главлитом Лебедева-Полянского от 1931 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.37. Л.6, 7
[68] «Предлагается не допускать в печать никаких сведений о переименовании земли Франца Иосифа… как это постановила Академия Наук СССР в июне с.г.» // Уполномоченным Областлита при редакции газет от зав. Областлитом Вальяно от 22 ноября 1930 г. / ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.29. Л.11
[69] «Согласно перечня ст.34 лит. “А” сведения о маневрах могут быть опубликованы только с разрешения РВС СССР» // Уполномоченному Леноблгорлита по Тосненскому району тов. Орлову от зам. Начальника ОВЦ Гофберга от 11 октября 1935 г. / Там же. Д.90. Л.21
[70] Там же. Д.27. Л.18
[71] ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1. Д.1. Л.7 (Правда, по вопросу связи с партией на совещании было сделано уточнение, что «связи с Горкомом у нас достаточно, может быть, мы недостаточно информировали Городской комитет о качестве фабрично-заводской печати» / Там же. Л.8)
[72] Уполномоченному Леноблгорлита по……… району от начальника Областного Сектора Леноблгорлита Загарова от 19июня (26 апреля) 1942 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.3. Л.3
[73] ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1. Св.1. Д.3. Л.8
[74]Уполномоченному СНК СССР по охране военных тайн в печати и начальнику Главлита РСФСР тов. Садчикову  от начальника Леноблгорлита Артамонова от 8 апреля 1942 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.4. Л.2-обр.
[75] Протокол общего собрания членов ВКП(б) Леноблгорлита от 4 декабря 1942 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1. Д.3. Л.15
[76] Отчет о работе Леноблгорлита за период январь – март 1942 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.2. Л.л.11, 12
[77] Следует отметить, что восстановление обмена информации с Москвой произошло в 1942 г.: «вследствие блокады города и плохой связи с Москвой, декадные сводки вычерков и задержаний в Главлит не высылались с момента блокады. Поэтому, в отчете дается характеристика и цифры за период с 1/X-41 г. по 1/IV-42 г.» // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.2. Л.л.11 – 13 (Отчет о работе Леноблгорлита за период январь – март 1942 г.)
[78] Протокол партсобрания от 13 января 1943 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1. Д.5. Л.1
[79] Там же. Л.6-обр.
[80] Краткий отчет начальнику Леноблгорлита тов. Артамонову от начальника областной цензуры Леноблгорлита К. Загарова // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.6. Л.4
[81] Информационное письмо №1 О состоянии и задачах районной цензуры Ленинградской области от 1 июля 1943 г. // Там же. Л.1
[82] Краткий отчет начальнику Леноблгорлита тов. Артамонову от начальника областной цензуры Леноблгорлита К. Загарова // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.6. Л.5
[83] Протокол общего собрания членов ВКП(б) Леноблгорлита от 20 мая 1943 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1. Д.5. Л.9
[84]Протокол общего собрания членов ВКП(б) Леноблгорлита от 20 мая 1943 г. // Там же. Л.9-обр.
[85] Информационное письмо №2 начальника Леноблгорлита Артамонова от 7 декабря 1944 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.9. Л.4
[86] Отчет о работе Леноблгорлита за первое полугодие января – июля 1943 г. // Там же. Д.7. Л.5
[87] Отчет о работе с кадрами Ленинградского Облгорлита за 1943 год // Там же.  Л.23
[88]Отчетный доклад о работе и состоянии Ленинградского Облгорлита за период с 1 июля по 1 октября 1944 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.10. Л.л. 45 – 47
[89] Отчет о работе Ленинградского Облгорлита за первый квартал (январь-март) 1945 г. // Там же. Д.12. Л.л. 1, 6-обр., 7
[90] Отчетный доклад о работе и состоянии Ленинградского Облгорлита за период с 1 июля по 1 октября 1944 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.10. Л.50
[91] Отчет о работе Ленинградского Облгорлита за первый квартал (январь-март) 1945 г. // Там же. Д.12. Л.л. 1, 6-обр., 7
[92] Отчет о работе Ленинградского Облгорлита за первый квартал (январь-март) 1945 г. // Там же
[93] Отчет о работе Леноблгорлита за первое полугодие 1945 г. // Там же. Л.18-обр.
[94] Отчетный доклад о работе и состоянии Ленинградского Облгорлита за период с 1 июля по 1 октября 1944 г. // Там же. Д.10. Л.47
[95] Отчет о работе Ленинградского Облгорлита за первый квартал (январь-март) 1945 г. // Там же. Д.12. Л.л. 1, 6-обр., 7
[96] ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.12. Л.24
[97] Стриженый В.А. СМИ и цензура послевоенного Ленинграда (1946 – 1953 гг.) / Цензурный режим переходных эпох. Матер. Всерос. науч. конф // Под ред. Г.В. Жиркова. СПб., 2004. с.102. В статье автор отмечает, что цензоры состояли в партийной номенклатуре. Следует отметить, что в 1948 г. в нее входили только начальник Леноблгорлита (номенклатура ЦК ВКП(б) и его заместитель (номенклатура Обкома ВКП(б)). / Отчет о работе с кадрами за 1948 год по Ленинградскому Управлению по делам литературы и издательств // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.22. Л.л.34,37
[98] О выполнении решения ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам в работе Ленинградского Облгорлита  за период август 1946 г. по январь 1947 г. // Там же. Д.14. Л.71
[99] В информационном письме всем райцензорам Леноблгорлита стоит его фамилия (это последний документ, где фигурирует его фамилия) // Там же. Д.24. Л.9
[100] Влияние политики в послевоенном СССР на структуру цензурных органов не отрицается, но в большей степени она влияет на ее функционирование.
[101] О выполнении решений ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам в работе Ленинградского Облгорлита за период август 1946 г. по январь 1947 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.40. Л.л.76,77
[102] Докладная записка о выполнении приказа Уполномоченного Совета Министров СССР по охране военных и государственных тайн в печати от 6 февраля 1947 г. за №15/151-с // ЦГАЛИ СПб. Ф. 359. Оп.1. Д.19. Л.л. 2,3
[103] Отчет о работе Ленинградского Управления по делам литературы и издательств за 1947 г. // Там же. Д.18. Л.4
[104] Приказ №411 Уполномоченного Совета Министров СССР по охране военных и государственных тайн в печати от 25 апреля 1947 г. // ГАМО. Ф.р-573. Оп.1. Д.22. Л.14
[105] Отчет о работе Ленинградского Управления по делам литературы и издательств за 1947 год // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.18. Л.25
[106] Отчет о работе Ленинградского Управления по делам литературы и издательств за 1948 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.22. Л.л.92,101,102
[107] Отчет о работе Ленинградского Управления по делам литературы и издательств за 1949 г. // Там же. Д.25. Л.64
[108] Отчет о работе Управления по делам литературы и издательств по городу Ленинграду и Ленинградской области за 1950 год // Там же. Д.29. Л.3
[109] Отчет о работе Управления по делам литературы и издательств по городу Ленинграду и Ленинградской области за 1951 год // Там же. Д.33. Л.74
[110] Постановление Совета Министров СССР от 15 марта 1953 г. №769 // Там же. Д.37. Л.1
[111] Там же. Л. л.10, 12 – 34, 36 – 71
[112] Постановление Совета Министров СССР от 8 октября 1953 г. № 2632 “О выделении из системы МВД СССР органов по охране военных и государственных тайн в печати (Главлит)” // Там же. Л.72
[113] Отчет о работе Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме за 1954 год // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.43. Л.37
[114] Начальнику Главлита СССР тов. Романову П.К. от начальника Ленобллита Арсеньева Ю. от 3 октября 1960 г. // Там же. Д.71. Л.3
[115] Отчет о работе Ленинградского Облгорлита за первый квартал (январь – март) 1945 г. // Там же. Д.12. Л.л.2,6-обр.
[116] Отчет о работе Управления по делам литературы и издательств по городу Ленинграду и Ленинградской области за 1950 г. // Там же. Д.29. Л.43
[117] Отчет о работе Леноблгорлита за I квартал 1946 г. // Там же. Д.14. Л.22
[118] Отчет о работе Ленинградского Управления по делам литературы и издательств за 1947 год // Там же. Д.18. Л.25
[119] См. приложение №7
[120] Например, отчет о работе Леноблгорлита за I квартал 1946 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.14. Л.24
[121] Протокол №7 закрытого партийного собрания парторганизации Ленобллита от 8 января 1957 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Св.8. Д.4. Л.3
[122] Протокол №7 закрытого партийного собрания Ленобллита от 13 – 14 октября 1958 г. // Там же. Д.7. Л.л.52 – 59. В этом же году была организована комсомольская организация. / Протокол №1 отчетно-выборного партийного собрания парторганизации Ленобллита от 20 мая 1958 г. // Там же. Л.л.31, 33
[123] Протокол №1 отчетно-выборного партийного собрания парторганизации Ленобллита от 20 мая 1958 г. // Там же
[124] Протокол №5 заседания партийного бюро партийной организации Ленобллита 29 сентября 1959 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Д.11. Л.47
[125] Например, отчет о работе Ленинградского Управления по делам литературы и издательств за 1948 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.22. Л.105
[126] Отчет о работе Ленинградского Управления по делам литературы и издательств за 1949 год // Там же. Д.25. Л.83
[127] Протокол №1 отчетно-выборного партийного собрания парторганизации Ленобллита от 20 мая 1958 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Св.8. Д.7. Л.л.31, 33
[128] Протокол №4 заседания партийного бюро парторганизации Ленобллита от 26 октября 1956 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Св.7. Д.2. Л.27
[129] Протокол №1 отчетно-выборного партийного собрания парторганизации Ленобллита от 20 мая 1958 г. // Там же. Св.8. Д.7. Л.л.31, 33
[130] Отчет о работе Управления по делам литературы и издательств по городу Ленинграду и Ленинградской области за 1952 год // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.36. Л.15
[131] Блюм А.В. Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки. 1953 – 1991. СПб. 2005. С.17
[132] Подробнее  см. в приложении №7.
[133] Протокол №7 закрытого партийного собрания парторганизации Ленобллита 8 января 1957 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Св.8. Д.4. Л.3
[134] Отчет о выполнении плана работы Управления за II квартал 1961 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.75. Л.7а; Докладная от старшего цензора В.Ф. Липатова на имя начальника ленинградской цензурой Ю.М. Арсеньева (25 декабря 1963 г.) // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.2. Д.84. Л.12 – 14
[135] Луман Н. Введение в системную теорию / Пер. с нем. К. Тимофеева. М., 2007. с.40
[136] Отчет о работе Управления по делам литературы и издательств по городу Ленинграду и Ленинградской области за 1952 год // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.36. Л.л.20, 22
[137] Протокол №2 закрытого партийного собрания парторганизации Леноблгорлита от 14 июля 1948 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.2. Св.3. Д.1. Л.30
[138] Протокол №7 закрытого партийного собрания Ленобллита от 13 – 14 октября 1958 г. // Там же. Оп.6. Св.8. Д.7. Л.л.52 – 59
[139] Приказ № 2-с начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме Н. Соколова от 21 мая 1959 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.63. Л.2
[140] Отчетный доклад о работе и состоянии Ленинградского Облгорлита за период с 1 июля по 1 октября 1944 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.10. Л.45
[141] «Организовать изучение нового Перечня-инструкции, утвержденного Генеральным Штабом РККА» / План мероприятий по улучшению качества цензорского контроля в Леноблгорлите в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и “Ленинград” на период сентябрь – декабрь 1946 г. // Там же. Д.14. Л.40
[142] Отчет о работе Ленинградского Управления по делам литературы и издательств за 1948 г. // Там же. Д.22. Л.111
[143] Начальнику Леноблгорлита А.Г. Чахиреву от зам. уполномоченного СМ СССР по охране военных и государственных тайн в печати И. Исаченко от 20 апреля 1949 г. // Там же. Л.128
[144] ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.59. Л.1
[145] Начальнику УКГБ при СМ СССР по Ленинградской области генерал-майору Н.Р. Миронову от начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме Н. Соколова от 20 февраля 1958 г. // Там же. Д.62. Л.л. 1 – 3
[146] Методология исследования сложных развивающихся систем / под ред. проф. Б.В. Ахлибининского. СПб., 2003. С.16
[147] Там же. С.73
[148] Документ, в котором и зафиксирована передача полномочий от Политотдела Госиздата к петроградскому отделу Главлита.
[149] ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.1. Л.94
[150] Доклад ленинградского губернского отдела по делам литературы и издательств за время с 1-го июня 1924 г. по 1-ое июня 1925 г. // Там же. Д.42. Л.33
[151] Доклад ленинградского губернского отдела по делам литературы и издательств за время с 1-го июня 1924 г. по 1-ое июня 1925 г. // Там же. Л.34
[152] ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.36. Л.9
[153] Отчет Ленинградского Гублита за апрель 1927 года // Там же. Д.51. Л. 447
[154] Докладная записка о работе уездных уполномоченных ленинградского Гублита, датируемая архивистами 1927 г. // Там же. Д.54. Л.24-обр.
[155] Резолюция по докладу о работе Ленобллита, датируемая архивистами 1928 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.15. Л.33
[156] Протокол №1 производственного совещания работников ИНО Областлита от 4-го января 1929 г. // Там же. Д.18. Л.8
[157] Там же. Д.30. Л.43
[158] Там же. Д.22. Л.10
[159] ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.26. Л.л.74 – 74-обр.
[160] Фэйнсод М. Указ. соч. с.391-392
[161] Бюллетень Главлита РСФСР и ОВЦ (для районов) №8 1934 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.2. Д.27. Л.л.264 – 278
[162] О работе советской цензуры (сборник материалов). Выпуск II. Горький, 1934 г. // Там же. Л.370
[163] Докладная записка начальнику Леноблгорлита тов. Кочергину от начальника областного сектора Перминова от 21 декабря 1935 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.71.  Л.158-обр.
[164] ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.96. Л.л. 17, 18
[165] Итоги работы Облгорлита за март месяц 1933 г. // Там же. Д.43. Л.80
[166] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.9. Д.181. Л.л.29, 30
[167] Докладная записка зам. нач. Областным сектором Забралова в Ленинградский Обком ВКП(б) (датируется архивистами 1937 г.) // Там же. Л.69
[168] Там же. Д.215. Л.л.5, 6
[169] Запрет на перевод работников цензуры в другие организации без санкции на это региональных отделений Отдела народного образования был реализован не во всех административно-территориальных образованиях РСФСР. Это стало причиной вторичного указания на нарушение имеющихся правил заместителя Наркомпроса Эпштейн и заведующего Главлитом Лебедева-Полянского от 4 мая 1931 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.39. Л.29
[170] ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.2. Д.27. Л.л.36-37
[171] Одной из причин негативного отношения работников СМИ к цензорам заключалась в институциональной принадлежности структуры Главлита к системе Отелов народного образования. Начальник Горьковского краевого отделения военной цензуры В. Бабкин отмечает, что «подчас редакторы р.г. просто не хотят признавать политконтроля (охранного) со стороны райлитов, считая ниже своего “достоинства” подвергаться предварительной цензуре со стороны райлитов (какого то работника РОНО)». О работе советской цензуры (сборник материалов). Выпуск II. Горький, 1934 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.2. Д.27. Л.368
[172] Письмо в Обком ВКП(б) от начальника Леноблгорлита от 20 ноября 1935 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.9. Д.53. Л.л.20 – 20-обр
[173] Протокол совещания редакторов от 24-го апреля 1929 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.18. Л.41
[174] Протокол №1 совещания политредакторов от 7-го марта 1928 г. // Там же. Д.17. Л.10-обр.
[175] Протокол областного совещания работников Леноблгорлита 10 и 11 июля 1938 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.9. Св.2655. Д.198. Л.л. 130 – 132
[176] Отчет о работе Леноблгорлита за период январь – март 1942 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.2. Л.4
[177] Протокол Общего собрания членов ВКП(б) от 25 марта 1942 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1. Д.3. Л.3
[178] Отчет о работе Леноблгорлита за период январь – март 1942 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.2. Л.4
[179] Горчева А.Ю. Главлит: становление советской тотальной цензуры / Вестник Московского университета. Серия 10. Журналистика. 1992. №2. С.35
[180] Уполномоченному СНК СССР по охране военных тайн в печати и начальнику Главлита РСФСР тов. Садчикову  от начальника Леноблгорлита Артамонова от 8 апреля 1942 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.4. Л.2
[181] Уполномоченному Леноблгорлита по……… району от начальника Областного Сектора Леноблгорлита Загарова от 19июня (26 апреля) 1942 г. // Там же. Д.3. Л.2
[182] Отчет о работе Леноблгорлита за период январь – март 1942 г. // Там же. Д.2. Л.л. 10, 11
[183] Докладная записка начальнику Леноблгорлита тов. Артамонову от начальника Областной цензуры Леноблгорлита К.И. Загарова от 12 декабря 1942 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.3. Л.23
[184] Докладная записка начальнику Леноблгорлита тов. Артамонову от начальника Областной цензуры Леноблгорлита К.И. Загарова от 12 декабря 1942 г. // Там же
[185] Блюм А.В. Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки. 1953 – 1991. СПб., с.25,26 (несколько, эмоциональным кажется утверждение автора, что цензоры рекрутировались из среды журналистов неудачников).
[186] Начальнику Главлита СССР тов. Романову П.К. от начальника Ленобллита Арсеньева Ю. от 3 октября 1960 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.71. Л.3
[187] Начальнику Главлита СССР тов. Романову П.К. от начальника Ленобллита Арсеньева Ю. от 3 октября 1960 г. // Там же. Л.4
[188] Протокол №12 открытого партийного собрания Леноблгорлита от 24 января 1946 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1. Св.2. Д.28. Л.л.1-обр. – 2
[189] Протокол №11 закрытого партийного собрания парторганизации Ленобллита от 29 апреля 1958 г // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Д.7. Л.23
[190] Протокол №1 отчетно-выборного партийного собрания парторганизации Леноблгорлита от 20 мая 1958 г. // Там же. Л.28
[191] ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.2. Св.3. Д.6. Л.л. 95 – 102
[192] Протокол №18 заседания Партбюро Леноблгорлита от 22 февраля 1947 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1.Св.2. Д.35. Л.13
[193] Протокол №8 общего закрытого партийного собрания Леноблгорлита от 16 августа 1944 г. // Там же. Св.1. Д.17. Л.л.18 – 19-обр.
[194] Протокол №11 заседания партийного бюро Леноблгорлита от 30 августа 1944 г. // Там же. Д.18. Л.10-обр.
[195] ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.2. Св.3. Д.1. Л.2
[196] Протокол №10 расширенного заседания партбюро Ленобллита от 19 декабря 1959 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Д.11. Л.73. Подобного рода мнения высказал и другой участник заседания Н.П. Зорин.
[197] Протокол №6 общего собрания парторганизации Леноблгорлита от 30 ноября 1949 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.2. Св.3. Д.6. Л.л. 95 – 104
[198] Протокол №9 открытого партийного собрания п/о Леноблгорлита от 30 января 1952 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.3. Св.4. Д.5. Л.л. 4, 7
[199] Протокол №10 расширенного заседания партбюро Ленобллита от 19 декабря 1959 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Д.11. Л.70
[200] В Петроградский Обллит от 29 декабря 1922 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.3.  Л.9
[201] История партийной и советской печати / Выпуск I (1917 – 1945 гг.) // Авт. коллектив: Белков А.К., Веревкин Б.П., Кононыхин Н.М. М., 1975. с.208; Ученова В.В. Партийно-советская печать восстановительного периода (1921 – 1925 гг.). Краткий очерк. М., 1964. с.36; Гимпельсон Е.Г. Формирование советской политической системы 1917 – 1923 гг. М., 1995 и др.
[202] Письмо Гублита в Главлит от 9 июня 1928 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.1. Л.68
[203] В письме ленинградского Гублита в Главлит от 9 июня 1928 г., в котором отмечается, что «несмотря на принятые меры вплоть до применения репрессий некоторые из зарегистрированных в Гублите издательств по настоящее время не предоставили производственных планов». Следует уточнить, что в документе под словом “репрессии” не подразумевается уголовный или иной вид ответственности. Под “репрессиями” подразумевалось то, что «книги, сдающиеся в просмотр, не принимались контрольным столом» // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.1.  Л.66
[204] ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.1.  Л.66
[205] Резолюция по докладу о работе Ленобллита (датируемая архивистами 1928 г.) // Там же. Д. 15. Л.33
[206] Начальнику Политконтроля ГПУ от секретаря Петрообллита Борисова от 9 января 1923 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.3. Л.13
[207] В Политконтроль ГПУ от заведующей Петрообллитом Быстровой от 30 июля 1923 г. // Там же.  Л.130
[208] В Петроградский Обллит тов. Харечко от нач. политконтроля Новик от 17 февраля 1923 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.3. Л.42
[209] В Политконтроль ГПУ от зав. Петрообллитом Харченко от 24 февраля 1923 г. // Там же. Л.44
[210] Письмо Главлита от 17 августа 1923 г. всем Обллитам и Гублитам // Там же. Д.1. Л.2
[211] ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.17. Л.2
[212] Протокол №6 заседания Коллегии Областлита от 26-го марта 1928 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.17. Л.л.9 – 9-обр.; Протокол №3 заседания Коллегии Областлита от 30-го ноября 1928 г. // Там же. Д.18. Л.5
[213] Там же. Л.л. 20 – 22
[214] Циркулярное письма. Областным отделениям Главлита и Политредакторам. Секретарь Петроглавлита Т. Борисова // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.1. Л.87-обр.
[215] Цензорам при типографиях и уполномоченным политредакторам при ведомствах и отдельных изданиях от заведующего Главлита Лебедева-Полянского от 15 декабря 1922 г. // Там же. Л.96
[216] Приказ №145 от 7 марта 1941 г. Уполномоченного СНК СССР по охране военных тайн в печати и Начальника Главлита включал в обязанность органов цензуры осуществление контроля над документами с грифом “Для служебного пользования” // ГАМО. Ф.р-573. Оп.1. Д.11. Л.22
[217] Резолюция по докладу о работе Ленинградского Гублита (проект) (датируется архивистами июнем 1926 г.) // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.48.  Л.125
[218] В Главлит от завед. Областлитом Энгеля от 16 января 1928 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.15. Л.18
[219] В Главлит от зав. Областлитом Энгельса от 6 февраля 1928 г. // Там же. Л.17
[220] От помощника зав. Главлитом Самохвалова в Ленобллит тов. Энгелю от 27 марта 1929 г. // Там же. Д.26. Л.139
[221] Зам. зав. админ. инстр. п/отд. Петрооблита Петров от 17 августа 1923 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.1. Л.2
[222] Уполномоченным Областлита при редакциях газет от завед. Областлитом Вальяно от 22 ноября 1930 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.29. Л.11
[223] Горчева А.Ю. Главлит: становление советской тотальной цензуры // Вестник московского университета. Серия 10. Журналистика. 1992. № 2. с. 37
[224]Отчет ленинградского Гублита за май 1926 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.9. Оп.1. Св.218. Д.2603. Л.39
[225] Справка ленинградского Гублит по книгам и брошюрам за май 1926 г. // Там же. Л.42
[226] Справка ленинградского Гублита по газетам, журналам за май 1926 г. // Там же.  Л.43
[227] Отчет цензора Якаб от 5 февраля 1932 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.42. Л.22 и Отчет о проделанной работе за январь С. Калецкого от 7 февраля 1932 г. // Там же. Л.23
[228] Отчет о проделанной работе за январь С. Калецкого от 7 февраля 1932 г. // Там же
[229] Бюллетень Главлита РСФСР № 4 1933 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.43. Л.113-обр.; В Бюллетене дана характеристика и работе районных отделов Главлита в целом. «Республиканское совещание Крайоблитов и Главлитов Автономных Республик с очевидностью установило крайне неблагополучное состояние работы низового звена политконтроля – Райлита. Прежде всего, Райлиты (кроме немногочисленных исключений) не обеспечивают сохранности гостайн в печати. Можно утверждать, что основная масса нарушений перечней проходит главным образом по районной печати и особенно многотиражкам. Характерно, что содержание разглашаемых тайн почти одно и то же по всем районам и идет по линии наиболее важных, наиболее острых запретительных статей перечней. … Районная пресса подчас дает и крайне отрицательные примеры прорывов политико-идеологического характера» / Бюллетень Главлита РСФСР № 4 1933 г. // Там же. Л.л. 118 – 118-обр
[230] Бюллетень Главлита РСФСР № 4 1933 г. // Там же. Л.115-обр.
[231] Бюллетень Главлита РСФСР № 4 1933 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.281. Оп.1. Д.43. Л.л.116 – 116-обр.
[232] Бюллетень Главлита РСФСР № 4 1933 г. // Там же. Л.116-обр.
[233] Сводка важнейших задержаний и вычерков в районной  печати с 1 по 10 января 1937 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.9. Д.181. Л.1; Дополнительная декадная сводка важнейших вычерков предварительной цензуры районных газет Ленинградской области с 20 декабря по 1 января 1937 г. // Там же. Л.2
[234] Обзор задержаний и вычерков по книжно-журнальной литературе Ленинградского Областного Издательства за 1936 год и 1-й квартал 1937 г. // Там же. Л.л. 20 – 28-обр.
[235] Там же. Л.л.34 – 39
[236] Например, Горяева Т.М. Радио России. Политический контроль радиовещания в 1920-х – 1930-х годах. Документальная история. М., 2009
[237] Зеленов М.В. Указ. соч.
[238] Положение о формах взаимоотношений отдела печати орг. и предприятиями печати и сов. органами, регулирующими работу печати // ЦГАЛИ СПб. Ф.31. Оп.2. Д.48. Л.9
[239] ЦГАИПД СПб. Ф.24. Оп.9. Д.181. Л.18
[240] Отчет о работе Леноблгорлита за период январь – март 1942 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.2. Л.9
[241] Например, см. Всем уполномоченным Леноблгорлита районов Ленинградской области от 3 января 1942 г. // Там же. Д.1. Л.л. 1 – 5
[242] Докладная записка начальника областного сектора Леноблгорлита Загарова К.И. начальнику Леноблгорлита, датированная архивистами июнем – декабрем 1942 г. // Там же. Д.3. Л.6
[243] Протокол общего партийного собрания Леноблгорлита от 10 июня 1942 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1. Св.1. Д.3. Л.8
[244] Протокол партсобрания от 13 января 1943 г. // Там же. Д.5. Л.л.1 – 1-обр.
[245] Протокол общего собрания парторганизации Леноблгорлита от 26 февраля 1943 г. // Там же. Л.л.4 – 6-обр.
[246] Протокол №14 заседания партийного бюро Леноблгорлита от 25 декабря 1944 г. // Там же. Д.18. Л.14-обр.
[247] Протокол №12 открытого партийного собрания Леноблгорлита от 24 января 1946 г. // Там же. Д.28. Л.3
[248] Протокол №1 партийного собрания парторганизации Леноблгорлита от 11 июня 1946 г. // Там же. Л.17
[249] Протокол №1 партийного собрания парторганизации Леноблгорлита от 11 июня 1946 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.1. Д.28. Л.17
[250] Протокол №1 партийного собрания парторганизации Леноблгорлита от 11 июня 1946 г. // Там же. Л.18
[251] Протокол №9 закрытого партийного собрания парторганизации Леноблгорлита от 26 августа 1946 г. // Там же. Л.45
[252] Информационное письмо №1 всем райуполномоченным Леноблгорлита от 20 февраля 1947 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.17. Л.1
[253] Информационное письмо №1 всем райцензорам Леноблгорлита от 19 февраля 1948 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.21. Л.1
[254] Секретарю Ленинградского Обкома КПСС тов. Попову А.И. от начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме Н. Соколова от 4 августа 1956 г. // Там же. Д.50. Л.8
[255] Секретарю Ленинградского Обкома КПСС тов. Попову А.И. от начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме Н. Соколова от 4 августа 1956 г. // Там же. Л.л.8,9
[256] Секретарю Ленинградского Обкома КПСС тов. Попову А.И. от начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме Н. Соколова от 4 августа 1956 г. // Там же. Л.8
[257] Протокол №7 закрытого партийного собрания Ленобллита от 13 – 14 октября 1958 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Св.8. Д.7. Л.л.52 – 59
[258] ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.61. Л.л. 2 – 4
[259] Протокол №7 закрытого партийного собрания Ленобллита от 13 – 14 октября 1958 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Св.8. Д.7. Л.л.52 – 59; Органы цензуры предлагали также контролировать и конспекты иностранных студентов, но это осуществлялось с определенными трудностями: «Ленобллитом неоднократно ставился вопрос о порядке контроля конспектов лекций студентов и аспирантов – иностранных граждан, обучающихся в советских ВТУЗах, при выезде их за границу. Указание Главлитом СССР о том, что проверка конспектов входит в компетенцию КПП погранвойск, практически не осуществляется. Органы КПП погранвойск в Ленинграде самоустранились от этой работы. Представляется целесообразным установить такой порядок вывоза конспектов, при котором ВТУЗ, где учиться иноподданный, после проверки конспектов, выдавал бы ему справку для таможни на право вывоза их за границу. … Ленобллит ликвидировал цензорский пункт в Аэропорту, но до настоящего времени часто встречается необходимость выезда туда цензоров для контроля ввозимой в СССР советскими гражданами инолитературы, так как представители таможни и КПП, из-за незнания иностранных языков, не всегда в состоянии разобраться в характере изданий» / Отчет о работе управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме за 1959 год // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.65. Л.л.43, 44
[260] Распоряжение №23 с/с начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме Н. Соколова от 16 сентября 1955 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.45. Л.8. Весьма симптоматичный факт отмечен в записке Главлита СССР в ЦК КПСС от 10 июня 1958 г., что ведомства выписывают из-за рубежа вместо научно-технической литературы общественно-политическую, развлекательную, беллетристику и т.д. (Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958 – 1965: Документы. М., 2000. с.65)
[261] Отчет о работе Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме за 1954 год // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.43. Л.9
[262] Отчет о работе Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме за 1954 год // Там же. Л.14
[263] Отчет о работе Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме за 1954 год // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.43. Л.14
[264] Информационное письмо всем редакторам районных и многотиражных газет Леноблгорлита от начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме Н. Соколове от 29 апреля 1958 г. // Там же. Д.59. Л.л.1,2
[265] Начальнику Управления Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР по Ленинградской области генерал-майору Миронову Н.Р. от начальника Управления по охране военных и государственных тайн в печати при Леноблисполкоме Н. Соколова от 20 февраля 1958 г. // Там же. Д.62. Л.л. 1,3
[266] Начальнику Главлита СССР тов. П.К. Романову от начальника Леноблгорлитом Ю. Арсеньева от 19 апреля 1961 г. // Там же. Д.75. Л.19
[267] Луман Н. Социальные системы: очерк общей теории // Пер. с нем. И.Д. Газиева. СПб., 2007, С.291
[268] Протокол №1 совещания районных цензоров 30-31 марта 1960 года // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.1. Д.70. Л.2
[269] Директору издательства “Медицина” тов. В.И. Маевскому от п.п. и.о. начальнику Главлита СССР А. Охотникова от 4 марта 1964 г. // ЦГАЛИ СПб. Ф.359. Оп.2. Д.82. Л.26
[270] Ваксер А.З. Ленинград послевоенный. 1945 – 1982 гг. СПб., 2005. С.435; Скарлыгина Е.Ю. Неподцензурная культура 1960 – 1980-х годов и “третья волна” русской эмиграции. М., 2002. С.93
[271] Протокол №7 закрытого партийного собрания Ленобллита от 13 – 14 октября 1958 г. // ЦГАИПД СПб. Ф.1669. Оп.6. Св.8. Д.7. Л.л.52 – 59
(4.2 печатных листов в этом тексте)
  • Размещено: 01.01.2000
  • Автор: Ярмолич Ф.К.
  • Размер: 199.98 Kb
  • © Ярмолич Ф.К.
  • © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
    Копирование материала – только с разрешения редакции
© Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов). Копирование материала – только с разрешения редакции