Глава 3. Цензура в Карелии

Представление об общественно-политическом и промышленно-экономическом развитии Карелии в XX веке можно рассмотреть на основе ряда работ[1].

Административный статус региона изменялся несколько раз. После Октябрьской революции из ряда уездов Олонецкой губернии была создана Карельская Трудовая Коммуна. А в сентябре 1922 г. Олонецкая губерния упраздняется, а ее территория входит в состав КТК. 23 июля 1923 г. коммуна была преобразована в Карельскую АССР. 13 апреля 1940 г. КАССР была переименована в КФССР. Карело-Финская ССР просуществовала до лета 1956 г., когда была преобразована в автономную республику. По партийной линии Карелия полностью подчинялась Ленинграду.

Поскольку республика была многонациональной, она не могла остаться в стороне от проводимой ВКП(б) национальной политики. С 1925 г. на территории АКССР начинается процесс карелизации, для этого государственные учреждения делопроизводство должны были вести на карельском и русском языках, употребляя финскую и русскую письменность. В 1933 г. процесс коренизации в национальных регионах прекращается, и Карелия не стала исключением.

Как и во всей стране в Карелии начиная с 1929 г., происходят регулярные “чистки” в управленческих и партийных органах. Один из пиков политического обострения приходится на 1933 г., когда 25 декабря Г.Г. Ягода доложил Сталину о раскрытии “заговора финского генштаба” и это послужило одним из поводов борьбы с местным национализмом.

Знаковым политическим событием в республики стала реабилитация. Первый этап реабилитации (с марта 1953 г. по февраль 1956 г., по предложенной С. Оппенхеймом периодизации) проходил в основном негласно. Постановлением бюро ЦК КП Карелии от 15 мая 1954 г. была создана республиканская комиссия по пересмотру уголовных дел.

В условиях “оттепели” Карелия и Финляндия стремятся активнее сотрудничать. Одним из проявления этого процесса явилось создание в конце 1962 г. Карельского отделения общества “СССР – Финляндия”, в 1963 г. по инициативе молодежных организаций началась дружба между столицей Карелии и финским городом Варкаусом.

Ведущее место в экономике Карелии в 1920-е г. занимала лесная промышленность, но в этом же десятилетие закладываются основы новой отрасли хозяйства – горной промышленности. С середины 1920-х гг. начинает развиваться в северных районах гидроэнергетика.

Достижением 1930-х гг. стал рост в два раза доли металлообрабатывающей промышленности, создании новых производств, общесоюзное значение приобретает добыча нерудных ископаемых и строительного камня, организация целлюлозно-бумажной промышленности, увеличивается число предприятий по обработке рыбы (с 39 до 333).

После войны (в 1946 г.) было восстановлено и пушено в эксплуатацию более 100 промышленных предприятий, а за годы первой послевоенной пятилетки – 208. Уже в 1949 г. промышленные предприятия республики в основном достигли довоенного уровня выпуска валовой продукции. За 1946 – 1950 гг. промышленное производство увеличилось в 4,7 раза. В послевоенные годы началось интенсивное освоение природных богатств северное и западной Карелии.

В 1950-е – первой половине 1960-х гг., наряду с развитием целлюлозно-бумажной отрасли хозяйства, тракторостроения, энергетики и т.д., сохранялась тенденция ориентации республики на преимущественное развитие лесопромышленного комплекса.

Печатной продукции в Карелии было больше, чем на Кольском полуострове и имелась литература (газета) на финском языке. Динамика роста была тоже значительнее, чем на Мурмане. Так, если в 1928 г. выпускалось 4 газеты и 3 журнала (бюллетеня), то в 1932 г. выходило 22 газеты и 5 журналов (бюллетеня)[2].

Правда, в первой половине 1930-х гг. с четырех до трех сократилось число областных газет, но количество остальной периодики сохранилось (например, циркулировало 11 журналов и бюллетеней)[3].

До периода “оттепели” картина в издательской деятельности не сильно отличалась от времени середины 1930-х гг. В 1956 г. издавалось 31 газета и 1 блокнот агитатора[4].

После 1956 г. общественная жизнь республики заметно оживилась, что привело к росту СМИ. Л.И. Вавулинская отмечает, что «в 1957 г. начала издаваться газета “Советская Карелия” на финском языке – орган Карельского обкома КПСС и Президиума Верховного Совета республики тиражом 5 тыс. экз. Появились новые многотиражные газеты – “За доблестный труд” (Надвоицкий алюминиевый завод). “Петрозаводский университет”, “За коммунистический труд” (Ляскельский ЦБК). В середине 1957 г. в республике издавались 32 газеты и журнала, разовый тираж которых составлял более 160 тыс. экз.»[5].

В середине 1920 – 30-х гг. в Карелии работала одна Центральная публичная библиотека в г. Петрозаводске с отделением в рабочем районе Голиковка, семь уездных библиотек, 71 изба-читальня и 212 красных уголков, а также 24 клуба[6].

В период Великой Отечественной войны произошло сокращение печатной продукции, однако в начале 1946 г. увеличивается объем издания газет, открываются новые библиотеки.

Помимо печатной продукции на территории Карелии в середине 30-х гг. активно развивается радиовещание. Несмотря на сокращение в 1956 г. объема местного радиовещания, велись ежедневные передачи на финском языке с обзором передовых статей газет “Правда” и “Советская Россия”, транслировались лучшие постановки национального театра, выступления ансамбля “Кантеле”, народных хоров и писателей республики. В апреле 1959 г. начал работу коллектив Петрозаводской телестудии[7].

К середине 50-х гг. поле деятельности цензурного ведомства выглядело вполне впечатляюще: «Управление радиоинформации Министерства культуры КА ССР – 1. Государственное издательство – 1. КарелТАГ (до сентября) – 1. Отделение Общества по распространению политических и научных знаний – 1. Карельский филиал Академии Наук СССР (издает научные труды через Госиздат КА ССР) – 1. Петрозаводский госуниверситет (издает ученые записки через Госиздат КА ССР) – 1. 12. Карельский пединститут (издает ученые записки через Госиздат КА ССР) – 1. Библиотек – 1161. Спецфондов библиотек – 3. Магазинов, киосков, складов и баз Книготорга и Союзпечати – 179. Книжных полок – 412. Букинистический отдел – 1. Музеев – 3. Мастерская худож. фонда СССР – 1. Типографий – 20»[8].

 Таким образом, с течением времени сфера ответственности цензурных органов постепенно возрастала, как в плане количества продукции, так и количества областей контроля. Принимая во внимание это и тот нюанс, что при организации Управления по делам литературы и издательств имелись изъяны, изучение вопроса о качестве выполнения поставленных директивными органами задач вполне актуален.

При организации Главлита РСФСР подразумевалось, что он объединит все виды цензуры, однако на территории Карелии этот процесс уже произошел под эгидой военно-цензурного отделения областного отдела ГПУ.

Еще до создания отделений Главлита на территории Карелии цензура уже была объединена, поэтому имело место лишь формальная передача цензурных обязанностей от одного органа другому. Официальная же передача обязанностей произошла 1 ноября 1922  г. С  юридической точки зрения время создания Гублит К.Т.К. произошло 22 декабря 1922 года, когда Гублит КТК был утвержден Петрообллитом[9].

Вопрос о причине создания Главлита может быть отчасти решен на материалах Карелии. Они отчасти позволяют ответить на этот вопрос: страна переходила от военного состояния к мирному строительству, и так или иначе должны были меняться методы управления, и цензура не была исключением.

Доказательством этого предположения может послужить статья редактора газеты “Трудовая молодежь” В. Клишко “Несколько слов о военной цензуре (дискуссионная)”. Она не была опубликована, но сохранилась в Национальном архиве республики Карелия, датируемая архивистами апрелем – октябрем 1922 г. В ней показано, что работники газеты недовольны методами работы военных цензоров[10].

Создание новой структуры требовало как денег, так и людей, могущих организовать и заставить работать новый орган, но в начале 1920-х гг. финансовые и кадровые возможности у властей Карельской Трудовой Коммуны были ограничены, и это оказало влияние на процесс организации нового органа.

На первый взгляд в этом рассуждении есть противоречие: если объединенные органы цензуры были уже созданы в виде местного отделения ГПУ, то имелись и сотрудники для нового ведомства. Но следует уточнить, что при создании “гражданского” цензурного органа, во-первых, контрольные функции ГПУ за СМИ не упразднялись и работники нужны были и там, во-вторых, новая организация создавалась в областном отделе народного образования и вполне возможно, что там не хватало ни кадров, ни финансов.

После изменений в административном устройстве республики цензурное ведомство 1 октября 1923 г. тоже было переименовано. Как отмечается в документе Карлит автоматически переобразовался в Главное Управление по делам литературы и издательств АКССР. В документе указывается, что «никаким внутренним изменениям, как в отношении своей структуры, так и ведения дела не подвергся…. Сохранил и по сейчас свое первоначальное построение, аппарата, структуру и порядок ведения дела, изменив только до некоторой степени свои права и взаимоотношения с Главлитом С.С.С.Р». В начале проанализируем последнюю часть документа. Она позволяет сделать два вывода: во-первых, после переименования Главлит АКССР перестал подчиняться Петрограду,  во-вторых, название главного органа страны, приводимое в документе (Главлит СССР) показывает, что чиновники, составляющие цитируемый доклад, слабо разбирались в структуре цензурных органов, поскольку союзного Главлита в 1923 г. не существовало, у каждой республики был свой Главлит, и, скорее всего, речь  идет  о Главлите РСФСР.

Анализ первой части документа заставляет усомниться в том, что изменений в структуре не произошло. Можно утверждать, что после образования Главлита АКССР органы цензуры стали централизованными, так как отдел по контролю за районами и отдел по контролю за г. Петрозаводском были включены в один орган: «между Главлитом СССР и Карлитом существовало промежуточное звено – Петрооблит, коему Карлит, на основании ст.2 Секретной инструкции Губполитредакторам от 20 декабря 1922 г. … был непосредственно до 1-го сентября 1923 года подчинен, являясь лишь его Отделом. С 1 сентября 1923 г. согласно отношению Петрооблита от 8 декабря 1923 г. … за реорганизацией последнего в Петрогублит, Карлит стал Областным Отделом с непосредственным подчинением Главлиту, что продолжалось до 1 октября 1923 г., когда Карлит преобразовался в Главлит А.К.С.С.Р» [11].

Рассматривая новый орган – Главлит АКССР, необходимо отметить, что в силу финансовой и кадровой ограниченности его структура претерпела определенные изменения. Во-первых, литературный отдел исполнял функции  петрозаводского уездного отделения управления по делам литературы и издательств (Улита). Во-вторых, не удалось создать  секретариат, поэтому «Карлит полностью пользуются техническим аппаратом Общей части Адоргупа Наркомпроса АКССР»[12].

В таком виде эта структура существовала с 1923 по 1926 гг. При этом грань, разделяющая два состояния Главлита КАССР: существует или нет – была весьма условной. Из трех работников Главного управления два работали по совместительству, и никто не вел учета времени, затраченного ими на цензурную работу. В этих условиях главным доказательством существования Главлита КАССР являлся его заведующий. Но с 1 октября 1926 года заведующий Карлитом был сокращен, хотя его функции и были переданы наркому просвещения, а в его отсутствие обязанности заведующего Главлита выполнял его заместитель, можно с уверенностью сказать, что фактически Управление по делам литературы и издательств было упразднено.

Ситуация осталась без изменений и в 1927 г., хотя «с 1-го июня 1927 года… на работу по Карлиту был назначен один сотрудник, в обязанности которого вошла работа по контролю за литературой и репертуаром, вся техническая работа по общему делопроизводству и по секретной части»[13]. Эффективность работы такого человека вызывает большие сомнения, более того, все три отдела (если их так можно назвать, поскольку количества работников в них с 1923 г. было в расчете: один человек – один отдел), были совмещены в одном сотрудники, что нарушало прямые указания Главлита РСФСР.

Какие меры были приняты для разрешения этой проблемы, как республиканской, так и центральной властью сказать невозможно, поскольку нет документального материала за период с 1927 по 1932 гг. Скорее всего, предпринимались попытки по нормализации ситуации.

В документах за 1932 г. отмечались определенные улучшения (возможно, они произошли раньше, но этого утверждать нельзя, так как нет документов). Назначен заведующий Карлитом Яккола. Вместе с этим в структуре центрального аппарата Главлита АКССР сохранялось наследие 1920-х гг.: во-первых, отсутствие административных работников (следовательно, и отдела), во-вторых, перегруженность Якколы: «до марта мес. 1932 г. работало в центральном аппарате Карлита два человека: заведующий и инспектор по контролю над репертуаром. С марта мес. я работаю один. Помимо заведывания Карлитом я работаю: 1) преподавателем диамата в Пед. Ин-те, 2) Председателем Оргком-та Кар. Союза Сов. писателей, 3) Ответ. редактором журнала “Иску” и 4) Руково[дителем] кружка диамата при ДПП»[14].

Тенденция к улучшению ситуации обозначилась в ноябре 1933 г., когда было утверждено “Положение об уполномоченном СНК СССР по охране военных тайн в печати и об отделах военной цензуры”[15].

Конечно, реализация решения о создании ОВЦ на территории Карелии затянулась, но именно новое подразделение стало тем “золотым кольцом”, которое потянуло за собой всю цепочку на новый уровень. Именно поэтому 1933 г. следует считать знаковым периодом в истории карельской цензуры и это осознавалось тогдашним руководством: «проведение этого мероприятия вызвало необходимость укрепить аппарат Главлит, состав которого до этого был из одного работника, лишенного технического обслуживания и средств для оперативной работы»[16].

В республике решение ЦК ВКП(б) начинает осуществляться на практике только с 16 апреля 1934 г.[17]. При организации ОВЦ предполагалась и смена начальника Главлита (на эту должность назначался И.С. Мякинен)[18].

Скорее всего, в 1934 г. специального отдела создано не было, а на начальника Главлита КАССР возложена обязанность, осуществлять военную цензуру (этот вывод следует из того, что в документах указывалась должность «Начальник ОВЦ и Главлита КАССР»). Следует предположить, что должность “военного цензора” была введена между мартом – июлем 1935 г. В приказе №8 от 3 марта 1935 г. обязанности заместителя начальника Главлита КАССР исполняет Евсеев[19], и эта же фамилия фигурирует в Отчёте о работе Отдела Военной Цензуры КАССР с 1-го января по 1-е июля 1935 г., но уже в должности “военного цензора”[20].

По-видимому, в 1935 г. намечается тенденция на создание ОВЦ, но здесь следует уточнить, что должность начальника (или зам. начальника) не была утверждена и исполнялась либо Евсеевым[21] (в качестве зам. начальника ОВЦ) или Мякиненым (в одном случае его фамилия фигурирует под должностью “Начальник ОВЦ АКССР”[22], в другом “Начальник Главлита и ОВЦ АКССР”[23]). Возможно, окончательно должность “зам. начальника ОВЦ КАССР” закрепилась за Евсеевым только в 1936 г[24]. Следовательно, ОВЦ при начальнике Главлита КАССР создаётся только в 1936 г.

 При обследовании карельской цензуры в 1934 г. отмечалось, что «карельский Главлит до 1-го апреля 1934 г. состоял из одного начальника Главлита, который в тоже время являлся и начальником ОВЦ и техническим работникам» – но этот факт не позволяет утверждать, что в 1934 г. был организован ОВЦ, поскольку его функции исполнял начальник Главлита, что противоречило указаниям директивным органам в Москве. А перегруженность сотрудника аппарата не позволяла качественно выполнять обязанности начальника Отдела военной цензуры.

Эта же проверка зафиксировала еще ряд существенных недостатков. Так на уровне центрального управления в силу кадрового дефицита отсутствовал последующий контроль.

На протяжении второй половины 1930-х гг. каких-либо структурных изменений в центральном аппарате Главлита КАССР не отмечается. Изменение положения карельской цензуры в системе советских учреждений произошло после 17 ноября 1939 г., когда на общесоюзном уровне были предприняты шаги по созданию общего для всей страны центрального цензурного органа и выведение его из подчинения Наркомпроса[25].

После этой общесоюзной реорганизации органов цензуры Главлит КАССР вышел из системы народного образования и стал подотчетен Совету Министров КАССР. Правда, эти изменения негативно отразились на работе органов цензуры: «в былые годы, когда Главлит был в системе НКПРоса, они часто созывали уполномоченных, а теперь их не созывают, за 40 год ни разу не созывали. Решили, что это такая тайна, что даже их нельзя созывать»[26].

Итак, после 1936 г. структура центрального аппарата Главлита КАССР была выведена из продолжительного кризиса, хотя в 1940 г. и были определенные осложнения, но их стоит относить в разряд конъюнктурных, они не носили системного характера.

Организация уездных отделов цензуры начинается с июля 1923 г., после прямого указания из Петрограда[27]. Однако реализация этих указаний растянулась на длительный срок.

Уже отмечалось, что для начала 1920-х гг. был характерен дефицит кадров, поэтому при воплощении указаний директивных органов приходилось назначать работников сразу на несколько должностей. На уездном уровне это практиковалось чаще, чем в крупных городах. При этом совмещении обязанностей негативно отражалось на цензорской работе, поскольку в такой ситуации чиновники не уделяли ей достаточного внимания. Хотя такое решение проблемы позволяло утверждать, что представители цензуры имеются в каждом районе.

Чаше всего уполномоченные в уездных центрах назначались, либо заведывающие УОНО, либо заведующие АПО Укомов ВКП(б). Власть понимала, что совместительство это не выход, а лишь способ отложить решение проблемы на время.

В уездах, где имелась возможность реализовать указания Петрограда, карельские власти стремились это сделать. Так уполномоченные были назначены в экономически и культурно более крупных селениях в Кондопожской, Кандалакшской, Шелтозерской волостях и в селениях Сороки, Ковде, Медвежьей-Горе, Суне, Соломенном, на Соловецких островах. Уполномоченными являлись рядовыми членами или кандидатами партии[28].

Но и уездные цензоры выполняли свои функции неудовлетворительно, ротация уполномоченных происходила быстро, при назначении нового человека на должность не составлялись необходимых бумаг, и часто об этом не информировался Карлит.

На уровне деревни, где назначение совместителей не принесло бы никаких результатов, а ввести должность штатного сотрудника Главлита КАССР не позволяло отсутствие более или менее подготовленных кадров, шли по пути передачи обязанности цензора организациям (например, сельсоветам), но об их работе Петрозаводск не информировался[29].

Национальный архив республика Карелия не располагает документами, показывающими ситуацию на уездном/районном уровне за период с 1927 по 1934 гг. Однако принимая во внимания то, что ситуация в 1934 г. (по этому году в архиве есть документы) принципиальным образом не изменилась, хотя и произошли определенные улучшения, позволяет предположить, что в указанный период в уездах/районах организация органов цензуры осуществлялась достаточно низкими темпами.

В 1934 г. цензоры Лоухского района, отчитываясь перед Петрозаводском, указывали, что «из проверенных моим заместителем тов. Семеновым, и выпущенных в свет пяти номеров газет “Лоухский Большевик” №№ 2991, 2401, 2402, 2403, 2404 за июль м-ц материала нарушающей правила военной цензуры не было, и вычерки не производились. Других печатных изданий, кроме газет не было»[30]. Следует обратить внимание, что в сводке указывался только военный аспект и не затрагивались другие. Объяснить такую ситуацию можно с двух позиций. Первая – в газетах действительно не публиковался политико-идеологический или экономический материал. Вторая – лоухские цензоры поверхностно относились к работе и составляли отчетные документы с формальной точки зрения.

 Между тем, информация по другим районам позволяет склониться ко второй версии.  Вот один из примеров функционирования цензуры в Кандалакше: «в июле м-це при поездке в Кандалакшу было установлено, что т. Колабухов никакой работы по Райлиту не вел»[31]. Можно сделать предположение, которое в большинстве случаев отражает действительное состояние дел на уровне района – говорить о цензуре, как о реально существующей структуре в середине 1930 г. не приходится. Скорее всего, имело место лишь формальное назначение на должность цензора для отчета перед Главлитом КАССР.

При рассмотрении организации Отдела военной цензуры высказывалась мысль, что он стал той основой, на которой стали выстраиваться центральные цензурные органы. На районном уровне ситуация складывалась аналогичным образом.

Один из вопросов, который стал активно решаться ОВЦ это борьба с совместительством, поскольку в реалиях Карелии середины 1930-х гг. такая форма работы для цензуры означала отсутствие работы или, в лучшем случае, выполнение ее на очень низком уровне. Например, в Кандалакшском район не могли подобрать штатного цензора. На эту должность предлагалось назначить совместителя, ранее исполнявшего функции цензора,  заведующего районным отделом образования Яковлева, причем местный Исполком и Райком дали согласие[32]. Но с этим вариантом не согласился ОВЦ АКССР[33].

Несмотря на усилия Петрозаводска изменить ситуацию в середине 1930-х гг. не удалось. Более того, проблема осложнилась двумя факторами: первый – совместители не были заинтересованы в качественном исполнении обязанностей цензора, поскольку работа в цензуре не оплачивалась; второй – не создавались традиции работы и резерва кадров, которые бы способствовали, как поднятию качественного уровня работы, так и возможности быстрой замены выбывшего работника без понижения уровня работы структуры[34].

Соотношения между штатными цензорами и совместителями в 1935 г. еще раз показывает, что меры предпринимаемые Петрозаводском, слабо изменяли существующее положение дел. В 17 районах только 2 являлись штатными цензорами, а остальные 15  работали по совместительству[35].

Интересными и знаковыми стали 1935 г. и 1936 г., потому что в этот период Главлит КАССР требовал и добивался от республиканских властей в стратегически важных районах введение должности цензора без совместительства, но местные власти не всегда могли реализовать решения Петрозаводска.

Ситуация начинает меняться в 1937 г. Этот год отмечен появлением цензоров в ряде районов, но пока организация их работы оставляла желать лучшего, например, в Кемском, Лоухском, Кондопожском и г. Петрозаводске[36].

Попытки Петрозаводска по нормализации ситуации в районах дают свои результаты к 1938 г., именно в этом году в каждом районе работал уполномоченный Главлита КАССР[37].

В начале 1920-х гг. в цензурном отношении Карелия подчинялась, как Москве, так и Петрограду. При этом последний более активно руководил карельской цензурой[38].

Определить точное время выхода Карлита из подчинения Петрограда не представляется возможным. Следует предположить, что, по крайней мере, до декабря 1924 г.[39]  Карельская республика подчинялась обеим столицам.

По большому счету, когда речь заходит о взаимоотношения Петрозаводска и уездов в 1920-е гг., употреблять понятие “обмен информации” не вполне правомерено, поскольку такового вообще не было. Так, с 1 октября 1926 г. по 1 октября 1927 г. в Петрозаводск предоставил краткий отчет только уполномоченный по Ухтинскому району.

Более того, даже в Петрозаводске, где «работа уполномоченных по городу протекает более нормально, хотя и не без нарушений об”ясняется это тем, что они находятся все время под неослабным (так в тексте.- Ф.Я.) контролем как Карлита так же и ГПУ»[40]– все же отмечены нарушения.

Первые признаки налаживания взаимодействия внутри Главлита КАССР относятся к 1934 г. Так представители аппарата осуществили 4 выезда, 8 районов предоставили месячные отчеты, всего же было 18 районов[41].

С аналогичной ситуацией столкнулась и проверяющая карельские цензурные органы инспекция, которая выявила, что Главлитом КАССР недостаточно внимания уделялось контролю Райлитов, поскольку «были выезды в 2 района Кандопожский и Олонецкий, с 1-го января по 1 октября было послано 4 инструктивных письма райлитчикам»[42].

Отмеченное позитивное влияние на работу органов цензуры организацией Отдела военной цензуры произошло не сразу. На первых этапах существовала слабая связь ОВЦ с районными цензорами[43]. В 1935 г. ситуация не изменилась[44].

Сложности в руководстве Управлением по делам литературы и издательств КАССР цензурой в районах, дополнялись еще и тем, что Главлит РСФСР не оперативно отвечал на запросы Мякинена, при чем это явление носило системный характер[45].

На данном этапе определить точную дату установления бесперебойной связь между различными уровнями не представляется возможным. Можно лишь указать приблизительное время – после 1937 г., но, скорее всего, определенные трудности возникали и позднее, но, если сравнивать 1920-е – первую половину 1930-х гг. со второй половиной 1930-х гг., то во втором периоде координация действий внутри структуры была намного эффективней.

В 1920-е гг., наряду с представителями Главлита КАССР, в работе Репертуарном комитете принимали участие члены ВКП(б). Однако в 1925 г. функции этого органа были переданы в Политпросвет. Эта перемена, как и большинство мероприятий 1920-х гг., оказалась формальной, поскольку «работоспособность и значение этого Комитета была одинаковой… как при Карлите, так же и при Карполитпросвете, так как люди были те же самые. Когда на таком Комитете утверждали репертуарный план, то все пьесы из этого плана знал только режиссер. Остальные же члены руководствовались только об”яснениями режиссера»[46] – то есть, партийные работники (как и представители цензуры) не проявляли особого рвения при исполнении цензорских функций, да и их знание цензорских документов, по-видимому, были весьма посредственны, что и объясняет их абсолютное доверие режиссеру.

Изучение взаимоотношения партийных структур и цензуры на территории Карелии показывает, что в ряде случаев Райкомы не выполняли приказа вышестоящих партийных и правительственных органов. Так, в 1934 г. в Медвежьегорске начальником Райлита был назначен Петров, что шло в разрез директивным письмам секретаря Обкома и председателя СНК, а его кандидатура не была утверждена в Главлите КАССР. Скорее всего, в небольших районах Карельской республики такая ситуация была распространена, но для крупных районов это было не характерно[47].

Вместе с этим, следует отметить, что в начале 1930-х гг. Областной комитет тоже не проявлял желания оказать помощь цензуре. Так вопрос о работе Главлита на заседании Обкома не ставился, за исключением одного письменного отчета, представленного в Областной комитет за четвертый квартал 1933 г.[48].

В середине 1930-х гг. партийные органы помогали Главному управлению по делам литературы и издательств. В ряде случаев Карельский Обком оказывал давление на правительственные органы с тем, чтобы последние исполняли его решения о выделении кадров для помощи цензурным работникам в проверке библиотечного фонда[49].

На районном уровне ситуация была неоднородной: в одном случае Райкомы подходили очень ответственно и подбирали компетентных работников, в другом случае партийные органы не утруждали себя поиском подготовленных работников и возлагали обязанности по проверке библиотек на совершенно случайных людей: «особенно хорошо было организовано из”ятие литературы в Кемском и Заонежском районах. … Отдельные РК ВКП(б) (Калевалы, ББК, М-горе, Олонец, г. Петрозаводск) возложили работу по из”ятию на наших уполномоченных без контроля и выделили недостаточно политически-развитых коммунистов»[50].

Значение ВКП(б) в цензурной системы было огромно: она помогала кадрами, стимулировала деятельность государственных органов и т.д., но главная функция партийных организаций, как это не раз отмечалось в литературе, идеологическая сторона цензурной деятельности, и здесь партийные структуры стремилась выполнять свою главную роль на достаточно высоком уровне.

Однако, ВКП(б) считала, что политико-идеологический уровень местных партийных структур не был достаточно высок, и поэтому им разрешалось утверждать выпуск только разовых газет, листовок, посвященных какому-либо определенному вопросу или кампании, а утверждение к публикации многотиражек, рассчитанных на регулярный выход, требовал помимо постановления местных партийных органов, обязательного разрешения центральных органов цензуры[51].

Партийные органы наказывали, по просьбе аппарата Главлита, цензоров.

В исторической литературе показано влияние ВКП(б) на цензурные органы, но вместе с тем имелась и обратная тенденция. Известно, что с начала 1930-х гг. практически все газеты от центральных до районных были партийными и издавались при партийных комитетах различного уровня (существовали и кооперативные издательства, но их было мало и в начале 1930-х гг., они прекращают циркулировать). В этих условиях Управление и его представители на местах следили за качеством политико-идеологического содержания продукции, а при обнаружении недостатков доводили об этих фактах до органов ВКП(б).

По идее властей местная печать должна была на конкретных примерах из жизни района пропагандировать успехи советской власти, но на территории Карелии (на Кольском полуострове такие случае тоже отмечены) в 1938 г. это условие практически не выполнялось и цензоры докладывали об этом в райкомы[52].

Скорее всего, низкий профессионализм, слабое культурное и политическое образование работников газет было характерно не только для 1938 г., правда, следует отметить, что имелись случаи, когда партийные руководители района следили за качеством местной газеты, но это было исключением[53].

Вторая задача цензуры состояла в контроле над точностью публикуемых в газетах партийных и правительственных документов[54].

Роль ОГПУ/НКВД в работе карельских органов цензуры была такой же, как и для Кольского полуострова. Так контролирующие органы следили, чтобы на работу в органы цензуры назначались подготовленные кадры, и имелись случаи, когда решения местных парткомов о назначении работников в районные цензурные органы отклонялись районным отделением НКВД[55]. Начиная с 1937 г. появляются документы, указывающие на более активную работу с этим ведомством[56].

В этот период предпринимаются попытки, как ликвидировать слабые элементы в структуре контролирующих органов[57], так и создать кадровый резерв для нужд военного времени[58].

В отличие от Кольского полуострова, где не было создано Отдела военной цензуры, Карелия располагала таковым и это позволяет увидеть разграничение сфер деятельности ОВЦ и армейской цензуры.

Отдел военной цензуры должен был: «а) осуществлять последующий контроль за сохранностью военных тайн во всей печати АКССР, в том числе и Красно-Армейских радиопередач, при организации выставок и т.д., с правом конфискации или запрещения всего материала, признанного разглашающим военные тайны. б) руководство работой начальников Райлитов, которые лично осуществляют предварительный военно-экономический и политико-идеологический контроль в районах на основе имеющейся “Памятки работника Райлита”»[59].

В этой ситуации возникла путаница в сферах ответственности двух параллельных структур: нового Отдела и армейских цензурных органов. Это противоречие было решено, концентрацией предварительной цензуры в отношении печати РККА у начальника разведки штабов войсковых частей[60].

Но разграничение сфер ответственности было понято не всеми и на районном уровне происходили трения. Уполномоченному СНК СССР по охране военных тайн в печати пришлось еще раз напомнить компетенцию райцензоров: «ОВЦ на местах должны заниматься исключительно вопросами охраны военно-экономических тайн государства в гражданской печати»[61].

Поверхностное отношение к нуждам и просьбам цензуры в первой половине 1930-х гг. было не только у ВКП(б), но и у ведомств. В частности, милиция игнорировала просьбы цензуры о наложении административного взыскания. Например,  14 мая 1934 г. Главлит АКССР просил начальника петрозаводской милиции наложить административное взыскание на заведующего кинотеатром “Красная Звездочка” Неволина за организацию выступления гипнотизера Гутмана без предоставления тезисов лекции на предварительный просмотр, но органы милиции никак на эту просьбу не прореагировали[62].

Принижать значение Главлита и его местных подразделений не корректно и не правильно. Органы Главного управления по делам литературы и издательств реализовывали принятые ВКП(б) решения и от качества их исполнения зависело многое. Также органы цензуры выполняли своеобразную функцию рефлексии системы, доводя до партийный органов обнаруженный недочеты и изъяны.

При характеристике роли партийных структур в цензурной деятельности было показано, что они не всегда и не везде могла выполнять функции идеологического надзирателя на высоком уровне.

Анализ структуры органов Управления показал, что 1920 – 1930-е гг. стали периодом становления Главлита КАССР. В эти два десятилетия в основном были решены проблемы, связанные с дефектами в организации как аппарата, так представительств в районах, правда, недостаточно отрегулированным оставался обмен информацией между разными уровнями структуры. К концу рассматриваемого периода более четко начинает работать система цензуры, но следует отметить, что сбои в работе происходили и во второй половине 1930-х гг., правда, они не были столь существенны и многочисленны, как в 1920-е – первой половине 1930-х гг.

Период войны стал испытанием для цензурной системы Карелии. Положение для всех без исключения административно-хозяйственных органов КФССР осложнилось тем, что как г. Петрозаводск, так и большая часть районов была занята финскими войсками, а органы управления были эвакуированы в Беломорск.

К сожалению, в архиве практически отсутствуют материалы за период Великой Отечественной войны. Следует предположить, что структурных изменений не произошло, а имеющиеся перебои в работе в связи с эвакуацией были решены в короткий срок.

Если сравнивать работу карельских цензоров в 1943 г. с ленинградскими и мурманскими, то первые уступили своим соседям[63]. Надо полагать, что к 1944 г. карельские цензоры смогли выполнить все стоящие перед ними задачи и тем самым заслужили высокую оценку со стороны Главлита СССР и, по-видимому, качество их работы было таким же,  как и у Леноблгорлита и мурманского Обллита[64].

Время оккупации Карело-Финской республики не следует рассматривать как отдельный период, он органично связан с довоенным временем, поскольку никаких структурных изменений не произошло. Конечно, эвакуация из Петрозаводска Главлита КФССР, оккупация ряда районов республики внесли как временную неразбериху в работу цензуры, так и уменьшили территорию подконтрольную цензуре, но все это не стало причиной изменения структуры органов. Это время было испытанием на прочность созданной структуры, которое она прошла достойно.

Осенью 1944 г. территория Карело-Финской ССР была полностью освобождена от оккупантов и органы управления цензурой начинают возвращаться из г. Беломорска, где они находились после начала войны, в столицу Карело-Финской ССР.

Петрозаводск в 1944 г. находился в руинах, вследствие этого как помещений для размещения управленческих органов, так и жилых площадей для работников этих ведомств не хватало. И органы цензуры в полной мере ощутили на себе этот дефицит, более того, эта проблема осталась нерешенной и к весне 1945 г.[65].

Конечно, при размещении управленческих структур, приоритет отдавался тем органам, работа которых способствовала восстановлению хозяйства республики и перевода ее жизни на мирные рельсы. И в этом случае органы цензуры не рассматривались властями Карело-Финской ССР, как инструмент решающий эти задачи. Доказательством этого служит тот факт, что правительство республики несколько раз отдавало помещение Управления иным ведомствам. Эта проблема усугублялась еще и тем, что отсутствовали квартиры для проживания цензоров и их семей[66]. Все это поставило под сомнение существование органов цензуры[67]. Более того, у Главлита КФССР возникали затруднения при оплате труда работников цензуры.

Однако, несмотря на проблемы с финансированием и жилищно-бытовыми условиями, все же в 1945 г. удалось подобрать сотрудников для работы в цензурном управлении, но проблема с выплатой зарплаты оставалась нерешенной[68].

Под давлением финансовых затруднений и проблем с помещениями руководство Главлита КФССР вынуждено было пойти на сокращение двух цензоров. И еще одного готово было направить на педагогическую работу, если для него не найдется жилого помещения[69].

Более того, руководство Главного управления осознавало, что в ближайшее время рассчитывать на помощь местной власти нет оснований: «т.к. рассмотрение положения о Главлите КФССР в Совнаркоме затягивается до сих пор, Ваши письма о продовольственном снабжении оставлены без внимания»[70]. Крайне сложная ситуация вынудила карельские власти все же утвердить в сентябре 1945 г. Положение о Главлите[71].

Ситуация на районном уровне, с одной стороны, складывалась неплохо: в 21 районе работали цензоры, но только в Кемском и Беломорском районах были уполномоченные Главлита КФССР (Огарков А. Д. и Горлова К.А.), с другой стороны, функции цензора осуществлялись совместителями[72]. Практика показала, что совместительство являлось неэффективным способом решения проблемы, так как занятость на основной работе ухудшала качество исполнения указаний Главлита КФССР.

Сложная ситуация вокруг карельских органов цензуры, и не возможность найти помощь у высших партийных и правительственных структур КФССР, вынудили начальника Главлита КФССР Е.Ф. Емельянова подать прошение об отставки в силу плохого здоровья[73]. Эта причина была условной, поскольку после его увольнения с работы он перешел в иностранный отдел.

Проблемы с финансированием и кадровым обеспечением карельских органов цензуры усугублялись еще и тем, что по сравнению с периодом Великой Отечественной войны в 1946 г. увеличилось количество печатной продукции, расширилась сеть радиовещания, библиотек и т.д.

В этих условиях начальник Главлита КФССР предлагал  увеличить штат работников управления, поднять престиж работников цензуры при помощи повышения зарплаты[74].

Послевоенный период отмечается тенденцией передачи части цензорских функций работникам газеты. Следует отметить, что последнии изъявляли желание к цензурированию еще до войны, но объективно редакторский состав в тот период еще не был готов выполнять функции цензоров, а вот после войны ситуация изменилась: в некоторых районах сотрудники газеты лучше знали цензурные документы, чем сами цензоры. Принимая во внимание все эти факторы, власти делегировали сотрудникам СМИ часть цензорских функция.

В мае 1946 г., несмотря на увеличение штатного расписания, все же в аппарате Главлит не хватало двух работников, не смогли подобрать цензора в Медвежьегорском[75] и Кемском районах[76].

В 1952 г. вследствие административно-территориальных преобразований в КФССР (создание округов), происходят соответствующие изменения и в структуре Главлита республики – создается Сегежское окружное Управление по делам литературы и издательств (сегежский Окрлит) и петрозаводский Окрлит.

Начальником сегежского окружного отделения была назначена Крючкова Парасковья Федоровна. В состав сегежского Окрлита входили Сегежский, Сегозерский, Медвежегорский, Заонежский, Тунгудский, Беломорский, Кемский, Калевальский, Кестеньгский, Лоухский и Ругозерский районы. В свою очередь, районные цензоры петрозаводского округа напрямую подчинялись Главлиту КФССР[77]. Скорее всего, сегежский Окрлит существовал до марта 1953 г.[78].

В 1953 г. органы цензуры переходят в структуру МГБ, но, как и по всей территории СССР, в ее составе они находились не долго. После выхода Главлита КФССР из состава министерства государственной безопасности, он возвращается в подчинение Совету Министров КФССР.

Две первые реорганизации, по мнению карельских цензоров, не явились стимулами для улучшения работы, наоборот, череда структурных преобразований только мешала нормальной работе сотрудников Главлита КФССР.

Во второй половине 1950-х гг. на территории Карелии имелось всего три районных цензора в Сортавальском, Сегежском и Кондопожском районах[79]. 8 сентябрю 1960 г. должность цензора Главлита КАССР в Кондопожского района была  упразднена[80].

После этих сокращений на районном уровне функции цензуры выполняли редакторы, сотрудники библиотек и так далее. Качество их цензурной деятельности контролировали сотрудники аппарата Главлита[81]. Правда, исполнение этих обязанностей представителями Главлита КАССР не всегда проходили на высоком уровне, причина этого состоит в недостаточно отработанном механизме. Но эти недочеты устранялись оперативно, в буквальном смысле, решения по этим проблемам принимались в этот же день[82].

Пятидесятые годы отмечены не только сокращением представителей цензуры в районах, но и созданием новых подразделений для улучшения качества работы. Одним из таких нововведений стала справочная служба[83]. Конечно, на первых этапах она не всегда могла предоставить необходимую информацию, но с течением времени имеющиеся недочеты исправлялись, и к концу изучаемого периода качество сведения, предоставляемые этой службой, заметно возросло.

Другое нововведение (в Карелии) – “старшие цензоры”, но, как и в Мурманске, не удалось подобрать высококвалифицированных работников на эту должность. Поэтому не всегда старшие цензоры могли проконсультировать своих коллег, выступить своего рода эксперты[84].

В 1950-е гг. заметно активизировалась работа по повышению квалификации цензоров и, если сравнивать с 1930-ми гг., то формы и методы в 1950-е гг. были на порядок шире.

Наряду с этим можно отметить, что недостаточно уделялось внимание вопросам повышения общеобразовательного уровня работников цензуры. В документах указывается, что некоторые цензоры не имеют необходимой образовательной подготовки и не учатся в вечерних или заочных учебных заведениях[85].

Обмен информацией внутри структуры осуществлялся без сбоев (переписка, подача отчетов карельскими цензорами в Главлит СССР и получение от него заключения по отчету). Представители карельского Управления по охране военных и государственных тайн принимали участие в совещаниях цензоров в Москве и Ленинграде, в свою очередь, Петрозаводск посещали с проверкой цензоры из Москвы.

По большому счету работа с КПСС, силовыми структурами и другими органами осуществлялась без каких-либо сбоев. Конечно, на первом этапе, когда поменялась парадигма контроля, отмечались недочеты: «Тов. Канноев: У нас много сделано контрольных проверок в библиотеках, даны предложения, но нет контроля с нашей стороны, как Министерства и Ведомства занимаются этим делом»[86]– но они весьма оперативно решались.

Смена парадигмы цензурного контроля не зависела от политических изменений в стране, скорее всего, главную роль сыграла готовность работников СМИ выполнять функции цензоров.

Вместе с тем, можно с уверенностью сказать, что в 1956 – 1964 гг. основное внимание начальника Главлита и власти концентрируется на качестве работника, создаются условия для повышения уровня его работы.

Таким образом, главная тенденция в послевоенный период была идентична той, которая имела место на Кольском полуострове. Отличие лишь в том, что в Карелии решили усложнить структуру и создали окружные отделы, но их создание было искусственно, оно противоречило общей тенденции, поэтому это нововведение не прижилось.

В первое время после организации Главлита на территории Карелии в нем работало всего два человека, при этом обязанности цензоров они совмещали с работой в ином ведомстве: Хохлов Александр Андреевич – заместитель заведующего отделом народного образования, контролировал печатную продукцию, выходящую на русском языке; и Форстен Вернер К. – заведующий финской секцией КОНО, осуществлял контроль за фино- и карелоязычными изданиями. Оба были членами партии. При этом у представителей карельской власти было желание лишить денежного вознаграждения перечисленных работников цензуры, но все же был найден компромисс, и в распоряжении цензоров осталась одна ставка[87].

При организации аппарата Карлита была предпринята попытка назначить освобожденного работника, выполняющего техническую сторону работы, но и он в силу жесточайшего дефицита кадров вынужден был исполнять свои обязанности в аппарате по совместительству. Секретарем стал Солнышко Анатолий Георгиевич, беспартийный. Несколько месяцев с 23 июня 1923 г. по 9 сентября 1923 г. он работал только секретарем в органах цензуры, но потом был переведен на должность управляющего делами, после чего в Карлите стал работать по совместительству.

Способ комплектования цензурных органов по совместительству остался и при назначении уполномоченных в две газеты, выходящие в Петрозаводске. Один уполномоченный был русский и поэтому работал с русскоязычными изданиями – Георгиевский М.М. при газете “Карельская Коммуна”; а второй финн и соответственно цензурировал газеты, выходящие на карельском языке – Туоми О.А. “Карьялан Коммууни”. Оба были членами партии, решение по их назначению было принято 21 июня 1923 г.

Сравнение начального периода цензуры в Карелии с аналогичным периодом мурманской цензуры, показывает, что по количеству работников, пусть даже и совместителей, и времени их работы в органах контроля Карельская Трудовая Коммуна находилась в лучшем положении. Всего в 1923 г. работников было 11, из них непосредственно цензурой занимались 10, и один выполнял технические функции (при этом совместителей 10, штатных работников 1).

В Управлении по делам литературы и издательств работали люди с 1917 г., так 6 лет – четыре человека, 5 лет – один человек, 4 года – четыре человека, 3 года – один человек. Эти данные показывают, что девять человек занимались цензурированием еще до создания Управления. Это они делали либо в силовых органах, либо в структуре ГИЗа. Таким образом, и в организационном отношении, и в плане кадрового состава вполне очевидна преемственность. Из 11 человек 10 состояло в партии.

По национальному составу: русских – восемь человек, финов – три человека. Русский язык знали семь человек, финский – два, двумя языками владело двое сотрудников[88].

Приведенная характеристика работников цензуры показывает, что при тех условиях, которые были характерны для Карелии начала 1920-х г., кадровый вопрос был решен на вполне достойном уровне. Эта идеальная модель нарушалось всего лишь одним, но весьма существенным обстоятельством: перманентная смена цензоров. Перемещения могли происходить как в рамках одного ведомства, так и перевод работников на совершенно другие должности. Это практически сводило к нулю все достижения, которые смогли добиться местные власти при организации Управления по делам литературы и издательств[89].

В очерке по истории Карелии отмечалось, что политики коренизации завершилась в 1933 г., однако эта тенденция не прослеживается в цензурном ведомстве. Так, в 1935 г. русских было девять человек, финов и карелов – семь и один латыш. Общая характеристика состава работников цензуры в середине 1930-х гг. выглядела следующим образом: «по партстажу: с 1917-18 г. – 3 чел., с 1920-27 г. – 9 чел., с 1928-31 г. – 5 человек. По социальному происхождению: рабочих – 3, крестьян – 12, батраков – 1 и служащих – 1. … По теоретической подготовке: окончивших комвуз – 5, техникумы – 2, СПШ Пст. – 4, нормальную военную пехотную школу – 2, краткосрочные курсы – 4. … По стажу цензурной работы: с 1934 г. – 12, с 1935 г. – 5. … Как по военной, так и по теоретической подготовке, уполномоченные в основном обеспечивают предварительный контроль печатной продукции»[90] – эти данные показывают, что к середине 1930-х гг. не осталось людей, которые работали в Управлении в 1920-е гг., более того, основная масса проработала не более 2-х лет, а это значит, что начальнику Главлита АКССР не удалось создать преемственности в работе структуры.

В статье Яна Плампера (Jan Plamper) “Уничтожение двусмысленности: советская цензурная практика в 30-е гг.” (Abolishing Ambiguity: Soviet Censorship Practices in the 1930s) смена начальников карельской цензуры объясняется изменениями в национальной политики советского государства[91]. Безусловно, прав исследователь в том, что национальная политика Москвы не могла не затронуть и Карелию, а в частности органы цензуры. Но, вместе с тем, полностью объяснить смену руководящих кадров только национальным фактором, значит упростить проблему.

Политика коренизации началась с 1925 г. и объяснение Я. Плампера смены начальников цензуры в этом случае выглядят вполне убедительно и не требует дальнейшего уточнения. Впрочем, это и не возможно, поскольку, источниковая база для начала 1920-х г. весьма скудна и не указывает причину смены начальников, в виду этого, выдвижение любой гипотезы не имело бы доказательной базы. Наряду с этим, для предположения исследователя тоже характерен этот недостаток, но здесь вполне правомерным доказательством служит общий контекст истории СССР в начале 1920-х гг.

Смена руководства Главлита АКССР, произошедшая в 1938 г., может быть объяснена не только изменениями национальной политики. Так, в мае 1938 г. был освобожден от занимаемой должности заместителя начальника Главлита и военного цензора КАССР В.И. Евсеев.

Отставка мотивировалась тем, что его родственники были арестованы НКВД[92]. В принципе, этот факт ничего не показывает и ничего не объясняет, он лишь констатирует событие.

Для того чтобы ответить на вопрос: “Почему был смещен зам. начальника?”, необходимо отойти от национально-политической окраски и посмотреть качественные характеристики этого сотрудника. Архивные данные позволяют сделать вполне обоснованный вывод о качестве работы В.И.Евсеева.

Попытки перевести зам. начальника Главлита на другую работу предпринимались Мякиненым на протяжении 1935 г. Это мотивировалось тем, что «тов. Евсеев неполностью справляется со своей работой и не проявлял достаточной оперативности и что работа его затруднялась недостаточным знанием русского языка»[93]. Но на этот раз центральные власти решили не переводить военного цензора на другую работу.

Этот факт позволяет взглянуть на картину смены военного цензора под следующим углом: человек, плохо знающий русский язык, не во всем отвечает требованиям, предъявляемым к его должности, не мог находиться на руководящем посту в приграничном, национальном регионе в достаточно сложное время (имеется в ввиду внешнеполитический контекст), и арест членов семьи Евсеева послужил не причиной его ухода, а поводом. Более того, документы позволяют сделать предположение, что, по крайней мере, до октября 1938 г. он не был арестован, а работал цензором в Пудожском районе[94].

Смена начальника Главлита КАССР И.С. Мякинена на Г.И. Свиридова в январе 1938 г. объясняется Я. Плампером тоже в русле концепции национальной политики.

Во-первых, Г.И. Свиридов находился в должности начальника Главлита КАССР до 1940 г. В этом году его сменил Емельянов Евдоким Федорович (первые документы, где фигурирует его фамилия, датируются серединой декабря 1940 г.)[95] карел по национальности, который оставался на этом посту весь период Великой Отечественной войны.

Во-вторых, из 20 цензоров в 1945 г. 12 были русские, 5 карел, 2 финна и один вепс[96] и это неединственные данные по национальному составу, которые показывают, что кадровый состав был многонационален.

И, наконец, политика коренизации в основном была завершена к 1933 г., а И.С. Мякинен был отстранен от должности только через пять лет.

Таким образом, проведенный анализ не позволяет утверждать, что только национальные причины лежали в основе кадровой политики цензурных органов Карелии, здесь произошло сочетание нескольких факторов и критерий национальности не был на первом месте.

В Карелии политико-национальный аспект в 1930-е гг. играл весомую роль в жизни республики, поэтому ЦК ВКП(б) необходимо было иметь в данном регионе кадры, способные проводить и политическую цензуру. Вследствие этого идеологическая литература имелась в распоряжении цензоров.

Анализ кадрового состава позволяет утверждать, во-первых, что критерий национальности не может объяснить смены кадрового состава, во-вторых, в отличие от Мурмана, в Карелии цензоры имели в распоряжении политико-идеологическую литературу.

Ситуация, которая сложилась вокруг органов цензуры после окончания войны, конечно, повлияла на их профессионально-деловые качества. Надо полагать, нерешенность проблем с жильем и задержка зарплаты оказали влияние на морально-психологическое состояние работников. В этих достаточно трудных условиях говорить о высоко профессиональном выполнении своих обязанностей цензорами вряд ли приходиться.

Руководство стремилось изменить эту сложную ситуацию. М.М. Хилтунен отправил 3 письма, в которых указывал, что до войны цензоры центрального аппарата были приравнены к зав. отделами редакций республиканских газет, но во время войны зарплата редакционных работников повысилась, они получали продуктовые карточки 1 категории  и промтоварные лимиты. А у цензоров центрального аппарата зарплата не изменилась, и снабжались они по продкарточкам II категории[97].

Усилия по улучшению материального положения предпринимали и сами цензоры. Уполномоченный по Кемскому району А.Д. Огарков направил в прокуратуру республики жалобу, в которой отмечал, что зарплату с сентября по декабрь он не получил, а за неиспользованный в период войны отпуск он не получил компенсации[98].

Несмотря на достаточно тяжелые условия такие формальные показатели, как образование и стаж работы в органах цензуры, выглядят вполне удовлетворительно. Из пяти штатных работников Главлита КФССР на 1 апреля 1945 г. начальник Е.Ф. Емельянов (карел) имел незаконченное высшее образование и работал в Главлита с 8 августа 1940 г., уполномоченные при республиканских газетах А.Э. Мантере (финка) и А.А. Мартин (финн) имели среднее образование и стаж работы с 14 декабря 1942 и 1 января 1940 г. соответственно. Уполномоченные А.Д. Огарков (русский) и К.А. Горлова (русский) имели среднее образование и стаж работы с 1 апреля 1941 г. и с 1 сентября 1944 г. соответственно[99].

По мере того как материальные проблемы Главлита КФССР начинают решаться, директивные органы в Москве стимулируют руководство карельского отделения Главлита СССР повышать образовательный уровень своих подчиненных. Для этого начальник Главлита КФССР В.И. Хилиль предлагается помочь поступить в учебные заведения на вечерние и заочные формы обучения ряду сотрудников[100].

К 1948 г. количество людей с высшим образованием значительно выросло, но их стаж работы в органах цензуры был не велик. Начальник Главлита КФССР В.И. Хилиль (русский) окончил Институт Красной профессуры (2 курса историко-партийного отделения) по специальности преподаватель, начал работать с 1 января 1948 г. Начальник отдела предварительной цензуры С.А. Мявря (финка) закончила Педагогический институт им. Герцена (3 курса факультет языка и литературы) по специальности “преподаватель”, начала работать с 1 декабря 1947 г. Начальник спец. части З.М. Нефедова (русская) закончила двух годичный Учительский институт (факультет языка и литературы) по специальности “преподаватель”, начала работать с 20 августа 1948 г. Цензор Ф.И. Михельсон (финн) окончил Педагогический институт (историческое отделение) по специальности “преподаватель”, начал работать  с 7 сентября 1947 г.[101].

Процесс получения образования и повышения идейно-политического уровня цензоров с каждым годом становился все более массовым. Эта ситуация породила формализм в процессе обучения, на которую обратила внимание цензор Канноев на одном из производственных совещаний в 1957 г. [102].

Несмотря на определенную долю формального отношения к повышению образования культурный, общеобразовательный и политико-идеологический уровень работников цензуры, по сравнению с 1930-ми г., заметно вырос.

Создавались условия, способствующие поддержанию и повышению достигнутых результатов. Организовывались семинары при партийных школах, на которых освещались политические и экономические вопросы, организовывались экскурсии на заводы и т.д. Местные культурно-образовательные мероприятия сочетались с проведением региональных конференций и стажировкой в Главлите СССР.

Оставляя в стороне количественные показатели (количество работников, образование, стаж работы), поскольку они в принципе были вполне удовлетворительны, хотелось бы остановиться на менее формальных аспектах.

Ситуация социально-психологической напряженности, которая была характерна для послевоенного времени, постепенно теряет свою остроту, в коллективе атмосфера становится более располагающей к продуктивной работе. Этот вывод следует из общего анализа протоколов производственных совещаний. Более того, в 1962 г. на одном из подобных совещаний цензор Пархачёв прямо на это и указал. В свою очередь, негативное влияние на работу цензоров оказывало большое количество собраний, совещаний, заседаний, и работники цензуры просили сократить их количество.

Переложение части цензорских функций на редакторов привело к тому, что они давали крайне сухой материал (лес и сельское хозяйство). Это снижало уровень пропаганды, эту тенденцию цензоры стремились исправить[103]. Тесные контакты цензоров и работников СМИ приводили к появлению определенных связей, которые выходили за рамки официально установленных правил. Так, например, на очередном производственном совещании в вину цензору Канноеву были поставлены неформальные отношения с работниками телевидения[104]. И это показательный пример, поскольку взаимопроникновение структур, влечет за собой и более тесное взаимоотношение людей[105].

Наряду с налаженным сотрудничеством встречалось и неприятие отдельными редакторами поправок вносимых цензорами[106]. Более того, выбранная модель сотрудничества (отказ от силового руководства) с работниками СМИ в период “оттепели” показала свои изъяны. Например, «тов. Киуру. … Работать нам, безусловно, сейчас трудно, ибо идет борьба с проявлением культа личности Сталина. Приходится часто по этому вопросу вести беседу с работниками редакций, которые настаивают, что о Сталинграде в историческом плане можно писать в любом варианте»[107].

Деятельность цензурных органов в начале 1920-х гг. была не столь значительной, как это ей приписывалось по инструкции. В этот период цензоры еще только выясняют поле своей работы, собирают необходимую документальную базу. Поэтому невозможно согласиться с утверждением, которое имело место в отчете за 1923 г., что работа Карлита вошла в “нормальное русло”[108]. Первые два года практическая деятельность Управления была незначительной и осуществлялась только в крупных городах.

Более того, даже в конце 1920-х гг. цензурные органы не могли оценить работу районных цензоров, а располагали информацией только из городов.

Но даже в тех случаях, где цензурные органы могли провести контроль, предоставление материала (программы, пьесы, стихи, ноты и пр.), соответствующими организациями предоставлялись слишком поздно (за 3 дня до мероприятия), а иногда и вообще он не попадал к цензорам.

Однако с таким развитием событий цензоры не мирились и предпринимали меры для исправления этой ситуации. Между тем, недочеты оставались, и указывалась причина этого явления: «об”ясняют это виновные в нарушении незнанием законоположений по Карлиту»[109].

Особенно актуальным в 1920-е гг. для карельских властей и цензоров являлся вопрос контроля поступающей в республику литературы из Финляндии. Но эта проблема, скорее всего, карельскими цензорами не была решена: «Карлитом давались разрешения на выписку литературы из Финляндии, но никаких копий этой литературы в делах Карлита не оставалось по[это]му нельзя дать об этой работе никаких цифр»[110]– этот факт указывает на непрофессионализм работников контроля, показывает, что сотрудники Управления лишали возможности контролировать их работу партийными структурами и органами ОГПУ.

На районном уровне проблемы функционирования цензурной системы существовали на всем протяжении 1930-х гг., правда, имеются документы, в которых ситуация оценивается по другому.

Например, цензор газеты “Лоухский большевик” уверял, что никаких недочетов в цензурируемом материале он не встречал, при этом такой результат он подтверждал дважды[111].

Но это не свидетельствует о безупречной работе цензора, скорее всего, здесь имело место как раз ее полное отсутствие. Поскольку проверка сотрудниками аппарата местных Райлитов показала, что районные представители Главлита лукавили при предоставлении информации о проделанной работе. Например, такая ситуация была характерна для Калевальского района[112].

Между тем, нельзя сказать, что некомпетентность районных цензоров была всеобщей. Имело место и добросовестное отношение работников к цензорским обязанностям[113].

Работа карельских цензоров первой половины 1930-х гг. может быть представлена в виде синусоида: периоды подъема сменялись периода спада. Так, в июле 1932 г. отмечалось более 30 нарушений “Перечня” и неверных вычерков политического характера совершенных цензорами[114].

Однако уже в докладной записке, которая была составлена в конце 1932 г., отмечается улучшение в работе, по-видимому, в течение пяти месяцев Главлит КАССР смог относительно наладить работу центральных органов цензоры[115].

К середине 1930-х гг. волнообразность в работе Управления по делам литературы и издательств осталась. Наряду с достаточно эффективной работой, встречаются и довольно часто “необоснованные вмешательства цензоров” или пропуск цензором в газете запрещенных к публикации данных[116].

Вместе с этим в отношении книг, брошюр предварительная цензура работала на вполне удовлетворительном уровне, поскольку последующий контроль не выявлял ошибок. Конечно, имелись единичные случаи нарушений цензурных норм, но они вовремя исправлялись. Например, книга “Рыбаки” Гамалейна, с замечаниями политредактора была возвращена автору для исправлений тех мест, в которых автор допустил примиренческое отношение к фактам допущения кулаков в колхоз. После исправления книга была допущена к печати[117].

Для поднятия уровня цензурного контроля власти избрали два пути: первый – проведение занятий; второй – наказание цензоров, совершивших серьезные ошибки. Но эти меры не способствовали повышению результатов. Причина заключалась не только в плохой работе сотрудников цензуры, а имел место системный кризис органов цензуры, и пока он не был решен, меры предпринимаемые властью в отношении цензоров вряд ли смогли исправить создавшуюся ситуацию.

Доказывают выдвинутую гипотезу следующие факты. Во-первых, работники, назначенные в органы цензуры, не могли качественно выполнять свою работу, поскольку не обладали необходимыми базовыми знаниями (например, в военном деле), а информация, предоставляемая Управлением, не могла компенсировать этот существенный недостаток[118].

Во-вторых, в какой-то мере компенсировать неподготовленность цензоров, как в Петрозаводске, так и в районах могло более активное руководство аппарата Главлита АКССР, но этого Управление не могло сделать.

В силу этого, вызывает сомнение утверждение начальника Главлита АКССР, что цензоры в 1935 г. готовы выполнять поставленные перед ними задачи: «работники предварительного и последующего контроля, не считая отдельных исключений, по своей подготовке, в основном, могут обеспечить контроль над печатью»[119]– и необходимо было только усилить подготовку цензоров: «требуется более самоотверженная работа каждого над собой для изучения и грамотного понимания директив ОВЦ. Со стороны нашего аппарата требуется более быстрая и оперативная дача инструктивных указаний по запросам и материалам районных работников»[120]. Это же утверждение заставляет задуматься, а понимало ли руководство всю сложность проблемы, поскольку без ее осознания говорить о решении проблем не приходится.

Понимание того, что республиканские, областные, а в частности, органы цензуры АКССР не готовы к серьезной работе у центральных органов в Москве было, поэтому они запретили перепроверку уже разрешенных материалов (рукописей), поступающих из Москвы и Ленинграда. В свою очередь, районные уполномоченные не должны были цензурировать материал, поступающий из Главлита АКССР[121].

С точки зрения организационного устройства карельские органы цензуры были отделены от Ленинграда, но большая часть печатной продукции, издаваемой издательством “Кирья”, проходила контроль в Леноблгорлите. Так, из 568 печатных листов в Карелии просматривалось только 236, а все остальные проверялись в Ленинграде[122]. В силу этого обстоятельства от работы ленинградских цензоров зависело качество петрозаводской цензуры.

Стремление нормализовать функционирование районных уполномоченных у Петрозаводска присутствовало, он раз за разом отправлял указания в районы, правда, результаты оказывались не такими, на которые рассчитывал Главлит КАССР.

В спектр ошибок, допускаемых районными цензорами, входили как военно-экономические, так и политико-идеологические вопросы[123]. Имело место и публикация районными типографиями материала без  визы Райлита. Например, в Пудожской типографии отпечатали без утверждения цензором “Программы для политшкол”, в которой потом обнаружили “политические ошибки”[124].

Активность политико-идеологической цензуры в 1930-е гг. в Карелии была интенсивней, чем на Кольском полуострове. Сохранившаяся документальная база этого спектра цензурной деятельности, позволяет реконструировать механизм принятия решения по политико-идеологическим вопросам.

Снять газетную статью даже с верно найденной “политической ошибкой” цензор не мог. Для этого необходимо было согласие партийных структур, но запрос о снятии материала должен был отправлять редактор, если последний по каким-либо причинам отказывался это делать, только тогда цензор мог напрямую обратиться в органы ВКП(б)[125].

Нормализация работы районных цензоров происходит в 1936 – 1938 гг. Для этого периода характерны сообщения о вполне удовлетворительной работе уполномоченных и появляются первые сведения, что цензоры в районах стали проводить беседы с редакторами. Вместе с этим, отмечались случаи, когда цензоры не качественно выполняли свои задачи (это происходило из-за того, что помимо, цензурной деятельности, в обязанности работника партийные структуры включали и другие функции)[126].

В 1930-е гг. на территории Карелии строился и функционировал стратегически важный Беломоро-Балтийский канал, вся появляющаяся в газетах и бюллетенях информация о нем разрешалась только ЦК ВКП(б)[127].

Информация о столь грандиозной стройке была дозированной, категорически запрещалось опубликовывать качественные характеристики канала[128].

Перед началом Великой Отечественной войны наибольшая концентрация внимания цензоров происходила в период выхода в свет книг, брошюр лидеров Советского государства; накануне юбилея и других событий, связанных с высшими эшелонами власти. Например, «в ближайшее время областные, краевые радиокомитеты получают отпечатанные копии с записи на пленку доклада т. Сталина на VIII Всесоюзном Чрезвычайном с”езде советов. Точность копий с негатива и качество перепечатки будет проверено в Москве, но это не освобождает В/радиоцензуру от дополнительного контрольного прослушивания копии указанного тонфильма перед воспроизводством его в эфир»[129]– в этом случае Главлит РСФСР отходил от своего требования не перепроверять материал, поступающий из Москвы и Ленинграда. В тоже время это пример показывает, что уровень региональных цензоров возрос и центр доверил им проверку политически важных материалов.

 В продолжение темы контроля над материалом, имеющим отношения к высшей власти, следует привести еще один пример. В статье Я. Плампера приводится пример, когда цензоры заметили на пуговице И.В. Сталин фашистский символ, и статья была снята. Исследователь приходит к выводу, что цензоры начинали искать ошибки там, где их не было. Хотелось бы несколько скорректировать это утверждение. Возможно, карельские цензоры иногда несколько и сгущали краски, но, скорее всего, эти случаи были редки, поскольку подобного рода материал проверялся на более высоком уровне и при необходимости московские цензоры могли всегда исправить недочеты своих коллег: «при этом направляю Вам брошюру т. Сталина “О проекте конституции Союза ССР” – доклад на Чрезвычайном VIII Всесоюзном с”езде Советов. На 2-й странице помещен портрет т. Сталина. При просмотре портрета обнаруживается явная контрреволюция. На рукаве отчетливо видно изображение Муссолини. На груди отчетливо видна буква, составляющие слово Гитлер»[130]. На что представители Главлита в Москве ответили: «категорически запрещаются всякие попытки к задержанию брошюры т. Сталина “О проекте конституции Союза ССР – доклад на Чрезвычайном VIII Всесоюзном С”езде Советов 25/XI-36 г. Не поддавайтесь на очевидную провокацию. Попытка найти на портрете т. Сталина особые знаки, по нашему мнению, была попыткой врагов лишить страну этой брошюры во время избирательной кампании»[131].

Великая Отечественная война внесла свои коррективы в работу цензуры. Во-первых, были сняты все ограничения на распространения антифашистской литературы[132].

Во-вторых, запрещалось издавать литературу, которая каким-либо образом представляла Красную Армию в не выгодном свете, правда, следует отметить, что не запрещалось подымать на страницах печати негативных моментов в воинской службе[133].

В первом параграфе было отмечено, что после войны карельская цензура испытывала серьезные трудности как в финансовом, кадровом, так и социально-бытовом плане, но, чтобы контроль над печатью продолжался, цензоры передавали свои функции редакторам[134].

Изучение деятельности цензурных органов в 1922 – 1946 гг. показало, что дефекты в структуре отражались на качестве работы, и в отличие от Кольского полуострова, где практически не было политико-идеологического материала, а, следовательно, и нагрузка на контролирующие органы была значительно ниже, карельские органы цензуры вынуждены были проводить и политико-идеологический контроль. Это на порядок повышало нагрузку на Управление и до второй половины 1930-х гг. рассматриваемый орган не всегда справлялся с поставленной задачей.

И.В. Адамович, изучая взаимоотношения власти, художественной интеллигенции и органа, являющегося выразителем политики первой – Главное управление по делам искусств  в 1950-е – первой половине 1960-х гг. пришла к выводу, что «с 1957 – 1958 гг. начал возрождаться идеологический пресс в руководстве литературой и искусством, а в 1962 – 1963 гг. он стал определяющим в отношениях с художественной интеллигенцией»[135]. В какой степени это правомерно для цензуры печати?

В 1950-е гг. таких впечатляющие количеств “вычерков”, “прорывов”, как в довоенный период уже не встречалось, как правило, вполне традиционным в документах становится следующая формулировка: «при последующем контроле районных газет нарушений перечневых ограничений не обнаружено»[136].

Какие-либо недочеты предварительной цензуры, если и имелись, то были единичными. Например, в 1956 г. отмечено 3 нарушения и 10 необоснованных вмешательств цензоров[137].

При изучении структуры цензурных органов было отмечено, что в середине 50-х гг. районные цензоры остались только в некоторых районах. Анализ их деятельности показал, что ситуация в этой области была аналогичной центральным карельским органом цензуры «райцензорами за год произведено 34 вычерка, из них необоснованных 2»[138], при  этом их работа, в отличие от 30-х гг. проверялась в течение года неоднократно[139].

В районах, где не было цензоров, возникающие трудности решались весьма оперативно. И вообще при работе с документами складывается впечатление, что все было доведено до автоматизма[140].

Все выше приведенные цитаты из одного документа и за один 1956 год. Можно процитировать документы и за 1957, 1958, 1959 гг. и так вплоть до 1964 г., но все данные (количество нарушений, сведения, пропущенные цензорами в печать и так далее) будут в принципе одинаковы. Да, имелись колебания статистики, но они были в пределах нескольких единиц и принципиально картины не изменяли. Хотя в отчетах, заключениях на них Главлита СССР и производственных совещаниях циркулируют такие характеристики работы карельских цензоров: «в связи с рассмотрением Вашего годового отчета считаем необходимым отметить…: В истекшем году состояние цензорского контроля несколько улучшилось. Сократилось число нарушений, как в районной, так и республиканской печати. Однако еще часты случаи, когда цензоры неправильно вмешиваются в контрольные материалы»[141] или «из представленного отчета и других документов видно, что заметного улучшения в работе Управления еще не произошло, хотя и был проведен ряд полезных мероприятий. В 1957 году по сравнению с предыдущим годом увеличилось число нарушений ограничений Перечня (в 1956 году их было обнаружено три, в 1957 году – 8)»[142]. Но указанные ошибки и недочеты практически ни о чем не говорит. Да, существовали определенные шероховатости в работе, но здесь следует увидеть главное – к середине 1950-х гг. цензурные органы наладили работу.

В период “оттепели” органы цензуры выполняли и еще одну достаточно необычную для них функцию – реабилитация писателей и их произведений. Совершенно понятно, что этот процесс был инициирован сверху «в соответствии с указанием Главлита СССР нами через обком КПСС была установлена связь с органами прокуратуры и КГБ, откуда мы получали необходимую информацию для проводимой нами работы по восстановлению местных авторов» [143].

Следует отметить, что реабилитация не была формальной и разовой акцией, эта проблема подымалась в течение нескольких лет и чувствуется, что цензоры стремились, как можно больше авторов вернуть из забвения.

Итак, в 1956 г. из 35 авторов реабилитировано 11[144], в 1957 г. еще 4 писателя (Виртанен Эмиль Иванович, Летонмяки Лаури, Саволайнен Юрье, Паррас Эмиль).

«На начало 1957 года числилось не восстановленными 35 книг местных изданий. В течение года была восстановлена одна книга: “1905 год в Карелии”, Петрозаводск, 1926 г., под редакцией П.И. Буткевича, Я.Э. Виртанен и М.А. Гудошникова. Остальные 34 книги остались не восстановленными, так как не представляют какой-либо исторической и научной ценности или содержат материалы не реабилитированных авторов. В числе этих книг альманахи “Весенний поток” – ежегодные весенние издания финских советских писателей. Издательство “Кирья”, Ленинград-Петрозаводск. За 1929-35 гг., “Социалистический календарь” за 1934 год. Государственное издательство “Кирья”, Ленинград. 160 с. 12.000 экз.; “Сборник лесоруба” издательство “Кирья” 1932 год и другие книги»[145].

И в 1961 г., который некоторые историки оценивают как конец “оттепели”, выше обозначенные процессы продолжались: «о списках, изданных в 1938 году тов. Михельсон сказал, что некоторые авторы должны быть восстановлены, так как они умерли еще до 1938 года, были коммунистами. Многие в список попали после их смерти, как Висанен, Косонен, Пеллинен. Их лично знали известные наши писатели, как Викстрем. Ради истории литературы нашей республики, нам надо через Обком партии добиться их реабилитации»[146].

К 1960 г. вполне нормальным стало явление, когда в документах отмечается, что «существенных вмешательств политико-идеологического характера в контролируемые материалы не было»[147]. Приведенная цитата наглядно показывает, уровень контроля власти. Так, если в 1920 – середине 1930 гг. цензоры активнейшим образом устраняли из содержания печатной продукции сведения, запрещенные к публикации, то в 1950 – 1960 гг. уже сами редакторы, журналисты понимали, что можно, а чего нельзя печатать, и уже без указаний контролирующих органов предоставляли отфильтрованную информацию читателю.

Не следует думать, что документы цензуры распространялись, если так можно выразиться, внутри “печатного мира” (цензор – редактор), они циркулировали и в иных управлениях, ведомствах не связанных напрямую с печатью: «с Советом народного хозяйства Карельского экономического административного района установлен деловой контакт. В соответствии с указанием Главлита СССР нами передан Совнархозу один экземпляр “Перечня сведений, запрещенных к опубликованию в открытой печати, передачах по радио и телевидению”, издания 1957 года»[148].

Нельзя утверждать, что система работала идеально, в ней были погрешности: «увеличилось по сравнению с 1960 годом количество нарушений ограничений Перечня с 4-х до 6-ти…. Имели место упущения и серьезные ошибки в работе райцензоров»[149]. Но следует обратить внимание, что речь идет не о политических ошибках, а о перечневых (пропущенный в печать номер завода или воинской части).

 Документ заостряет внимание на работе райцензоров, а они имелись только в трех районах республики, в остальных же не было представителей Главлита КАССР, и контролирующие функции выполняли редакторы. В свою очередь, их инструктаж был поставлен на весьма высокий уровень.

К такому положительному результату работы цензоры шли не один год, на определенных этапах удалось добиваться того, что: «в печать стало меньше проникать запрещенных к опубликованию сведений, уменьшилось количество необоснованных вмешательств. Вместе с тем в отчетном году имели место серьезные недостатки и упущения в нашей работе, в т.ч. нарушения Перечня и необоснованные вмешательства в контролируемые материалы»[150].

Вместе с тем, сотрудников цензуры не устраивало качество инструктажа районных редакторов и работников, отвечающих за организацию и проведение выставок[151].

Вообще, необходимо отметить, что работники Главлита следили, чтобы не снижался уровень подаваемого идеологического материала: «Тов. Крючкова – отметила, что многие произведения, выпускаемые Госиздатом КАССР, являются идейно слабыми произведениями. (Стихи Гиппиева и Руденко, пьеса Гультяя). О таких произведениях следует в каждом отдельном случае информировать партийные органы. Тов. Михельсон – говорил о том, что когда пьеса Гультяя печаталась в журнале “На рубеже”, она просматривалась в отделе пропаганды и агитации Карельского Обкома КПСС, и никто не возражал против печатания этой пьесы. Художественным Советом зачастую принимаются портреты низкого качества»[152].

В период “оттепели” последующей контроль начинает играть более существенную роль, чем в 1930-х гг., поскольку ряд изданий были выведены из-под контроля предварительной цензуры. И хотя нагрузка возрастает, как отмечают работники Главлита КАССР, сотрудники последующего контроля справляются со своей задачей[153]. Но власть все же стремилась усилить этот вид цензуры, особенно акцентировалось внимание на внутриведомственной печатной продукции министерств, совнархозов не подконтрольной предварительной цензуре[154].

Вообще, необходимо отметить, что деление на предварительный и последующий контроль это все же наследие 1930-х гг., в период “оттепели” проявлялась тенденция к объединению двух видов цензуры[155].

1956 – 1964 гг. показали, что, несмотря на рост СМИ и реабилитацию авторов, цензоры, как в центре, так и в районах справились со всеми задачами на весьма высоком уровне. Да, имелись определенные недочеты в работе, но они были не существенны.

Изучение деятельности Главлита КАССР показало, что контроль над средствами массовой информации был достаточно эффективен, и это позволяет дополнить работу И.В. Адамович и создать тем самым целостную картину по надзору власти за информационным пространством.

Цензоры должны были изымать литературу, неудовлетворяющую интересам власти. Это четко прописывалось на бумаге, но не так эффективно выполнялось в действительности. И один из примеров этого – работа цензоров в Карелии: «из”ятие троцкистско-зиновьевской литературы по Карельской АССР идет неудовлетворительно. Большинство районов работу по из”ятию начали только 27 – 30 октября, а некоторые (Пудож – Заонежье – Ведлозеро) – 5 ноября. Более удовлетворительно развернуто дело в Кандалакшском и Кемском районах. Уполномоченные по Тунгудскому и Кестеньгскому районам, т.т. Григорьев и Антипин, не представили даже никаких сведений о ходе работы. Установлены случаи допуска к из”ятию литературы политически-малограмотных членов партии, а также имеются случаи* (*попытки) допуска к этой работе лиц, не допущенных к секретной работе (Прионежский район). Уполномоченные плохо информируют Главлит о ходе работы по из”ятию литературы и не сразу представляют акты из”ятия с тем, чтобы своевременно исправить допущенные ошибки»[156]. Эта ситуация была характерна вплоть до конца 1930-х гг.

Конечно, по сравнению с 1930-ми годами уровень контроля в 1950-х в районах был выше, даже там, где представительство цензоры было упразднено. Но имелись и исключения.

В своей статье Л.И. Вавулинская отмечает, что «органы цензуры осуществляли строгий контроль над комплектованием фондов библиотек и содержанием книг, поступавших в книготорговую сеть»[157]. В принципе, это утверждение верно, но необходимо для полноты картины добавить, что изъяны в контроле над библиотеками были на всех уровнях. И здесь сказалось несколько факторов: кадровый, пространственный, определенная неотрегулированность внутри системы: «тов. Крючкова –…В сельских библиотеках малоквалифицированные кадры…. Разбросанность населенных пунктов в районах затрудняет работу. Нам необходимо требовать от  министерств и ведомств, чтобы они организовали работу по очищению книжных фондов на местах»[158].

На проверке библиотечного фонда отразился и политический фактор. Так, после смерти И.В. Сталина отношения с Югославией стали нормализовываться, а это, в свою очередь, вызвало необходимость перестроить на идеологическом уровне внутри страны отношение к ней. И один из способов реализации этого была библиотека: «Тов. Черкасов. … В библиотеках можно обнаружить книги, которые подлежат изъятию. В Сегозерской библиотеке в книжных фондах обнаружен “Краткий политический словарь” с отрицательным материалом о Югославии»[159].

Продолжая проблему библиотечного контроля, хотелось бы добавить, что в 1956 г. «увеличилось число читателей Спецфондов. Так, если читателей литературы спецфонда Карельского филиала АН СССР в 1955 году было менее десяти человек, то в 1956 г. их было уже 42»[160]. И опять же цензоры весьма оперативно отреагировали на это событие:  «по нашему предложению в филиале АН была организована комиссия из специалистов для просмотра иностранной литературы спецфонда на финском и других языках»[161].

Всего же специальных фондов в республики Карелия было три – в библиотеки Петрозаводского Госуниверситета, Карельском в филиале АН СССР и Государственной публичной библиотеки[162].

Подводя итог контролю библиотечных фондов, хотелось подчеркнуть то, что даже при идеальной системе контроля всегда будет оставаться материал, который является запрещенным, и ни одна цензурная система не сможет решить эту проблему окончательно: «Тов. Михельсон Ф.И. –… В городе Петрозаводске неплохо обстоит дело, но в районах еще много изымается книг, подлежащих изъятию по документам Главлита СССР. Это говорит о недостаточной работе министерств, ведомств и организаций, имеющих книжные фонды в районах. Плохо работают и районные библиотеки по очищению сельских библиотек от запрещенной литературы»[163].

Радиовещание по сравнению с периодической печать было новым полем деятельности цензоров, вследствие, этого и методы работы были  неотрегулированы. Имелись серьезные упущения со стороны цензоров: «на радиотрансляционных узлах в течение передачи трансляции используются разные станции, а в промежутках трансляции производятся местные передачи, о каковых я лично узнаю в момент слушания. Специальных планов передач трансляционные узлы не имеют»[164].

 В 1934 г. карельское радио принимало передачи из Финляндии, цензоры стремились не допускать этого[165], но полностью прекратить прием иностранных передач им не удалось[166].

В работе с местным радиовещанием были распространены случаи, когда материал давался в эфир без предварительного просмотра районного цензора[167].

Где действительно возникали проблемы, так это в новой области цензурной деятельности – телевидение. И эту проблему следует рассмотреть более подробно.

Как и каждая новая область деятельности, она требует время для выработки методов работы и, поэтому на начальном этапе возможны сбои в работе. Не исключением стало и телевидение. Так на первоначальном этапе работники телевидения не всегда вовремя предоставляли контролирующему органу материалы: «Тов. Канноев – говорил о плохой подготовке телематериалов, поздно представляют эти материалы на контроль, привозят даже домой. Мы проверяем текст, а киносъемки и фотоснимки не смотрим, а на фотографиях могут пройти закрытые объекты и другие нежелательные снимки»[168]. Но эти моменты, разумеется, решались: «Тов. Черкасов. –…о контроле телематериалов мы уже говорили с председателем Комитета радиовещания и телевидения т. Магницким»[169].

И результат этой деятельности давал о себе знать: «цензоры стали правильнее и с большим значением дела применять в своей работе руководящие документы цензуры, и поэтому добились некоторого улучшения работы по контролю печатной продукции, материалов радиовещания и телевидения. Активнее стали привлекаться к охране военных и государственных тайн сами работники печати, радио и телевидения, в результате чего, например, резко сократилось количество вычерков (в 1958 г. было 141 вычерк, в 1959 – 42 вычерка)»[170].

 Совершенно понятно, что результат не мог быть достигнут в одночасье, и по этому имели место определенные девиации: «Тов. Киуру –… Особое внимание следует уделить редакторам радио и телевидения. Ненормальное положение создается при подписании материалов телевидения, фотокадры приходится подписывать, не увидев их… каждый снимок надо просматривать»[171] и «Тов. Михельсон –… о телевидении сказал, что чистый материал дают только для нас, а дикторский экземпляр грязный, с исправлениями. … По телевидению выступают в основном руков. предприятий. В их материалах исправления делать некому, авторов не бывает во время ценз. контроля, а редакторы не могут исправить, позднее же машинисток нет, поэтому читают все же иногда материалы с исправлениями, грязные»[172].

Эти не точности в работе приводили к частичному пересмотру методов работы цензоров: «Тов. Киуру В.П. –… считает, что неправильно построена работа по контролю материалов телевидения – мы ходим туда три раза в неделю, тогда как передачи идут ежедневно. … Тов. Михельсон Ф.И. … Телевидение – сложный участок, порядка должного еще нет»[173].

Следует отдать должное карельским работникам цензуры, потому что их оперативность в работе способствовала тому, что на телевидение цензорский контроль в общем был налажен к 1961 г., то есть за два-три года «в 1961 г. в республиканской печати, материалах радиовещания и телевидения ошибок политико-идеологического характера не обнаружено»[174]– в свою очередь, этот пример свидетельствует об уровне карельского цензоров.

***

Значительный экономический, кадровый потенциал и реализация менее грандиозных строительных проектов, чем на Кольском полуострове, создали несколько приемлемые условия для развития органов цензуры.

У карельского отделения цензуры имелись те же проблемы в структуре и кадровом составе, что и у мурманского отделения Главлита в 1920-е – 1930-е гг. Однако эта ситуация осложнялась расширением спектра цензурирования (более значимый пласт политико-идеологической информации).

В 1930-е гг. главная задача Главлита КАССР – организация структуры цензурных органов. И в отличие от Кольского полуострова основа решения этой проблемы была заложена при организации Отдела военной цензуры. Правда, остается открытым вопрос о степени завершенности созданной цензурной организации.

В 1950-е – 1960-е гг. карельское отделение Главлита СССР стремиться поднять культурно-образовательный и профессиональный уровень своих работников. И следует отметить, что оно смогло значительно лучше решить эту проблему, чем коллеги в Мурманской области.

Однако необходимо учитывать, что библиотек в Карелии было больше, чем на Кольском полуострове. К тому же в целом культурное наследие и потенциал региона был значительнее, чем у северного соседа, более того, существовали историко-культурные связи с Финляндией.