Колчинский Э. И. Установление контроля над научным сообществм как необходимое условие контроля над информацией.

[43]

Э. И. Колчинский

Развитие любой науки невозможно без свободного доступа к работам коллег, выполняемых с различных теоретических и методических позиций. Эта очевидная истина тем не менее была забыта в тоталитарных государствах XX века, которые тратили огромные средства на создание и развитие псевдонаучных концепций в естествознании. Расовая гигиена, евгеника, арийская антропология в Германии и агробиология в СССР — классические образцы таких концепций, когда возведение в ранг веры отдельных фрагментов знания в конечном счете означало превращение науки в её полную противоположность[1]. Их длительное процветание в обеих странах стало возможным благодаря жесткому контролю за информацией, способной породить сомнения в истинности тех или иных идеологизированных постулатов, провозглашенных в качестве научных истин.

Беспрецедентные ограничения на доступ к специальной литературе были установлены в 40-х — начале 50-х гг. в Советском Союзе, где оказались под запретом целые отрасли биологии и соответственно вся информация о зарубежных работах в этих отраслях автоматически поступала в спецхран[2]. Внимательно следили за тем, чтобы к читателю ненароком не попали статьи и книги, содержащие критические высказывания по отношению к официально одобренной мичуринской биологии. Редакторы должны были в обязательном порядке вписывать в работы по биологии слова о грандиозных успехах творцов агробиологии. И это делалось нередко без ведома или даже вопреки авторам

[44]

работ. Из библиотек изымались книги классиков биологии, если их взгляды не соответствовали лысенкоистским представлениям. Более того вся предшествующая история биологии переписывалась для того, чтобы доказать верность идей лысенкоизма, а в труды ученых, признанных его предшественниками (Ж. Б. Ламарк, Ч. Дарвин, И. И. Мечников, В. О. Ковалевский), вносились различные дополнения и исправления. С этой же целью из небытия извлекались имена, не оставившие никакого следа в науке.

История естествознания не знает столь грандиозных и дорогостоящих усилий для сокрытия от научного сообщества великой страны правды о современном состоянии науки. Это породило обширную литературу по истории лысенкоизма, в которой биологическое сообщество представлено как жертва лысенковщины, порожденной всецело сталинским режимом. Это отчасти верно, но причины тотального контроля над биологическими исследованиями не объясняются только пристрастиями и вкусами руководителей партии и государства. Ведь окончательно диктат над биологической информацией со стороны государства был установлен только в 1948 году, когда в стране уже почти двадцать лет существовала сталинская диктатура. Остается непонятным, как в условиях жесточайщего репрессивного режима потребовалось более трех десятилетий для установления, и то лишь на несколько лет, господства в СССР «мичуринской биологии».

Такой долгий путь к тотальному контролю над информацией в целой, отрасли естествознания показывает, что трагическую историю советской биологии нельзя объяснять лишь политикой руководителей партии и государства. Не столько политическое руководство, сколько профессиональные биологи были инициаторами идеологизации отдельных дисциплин[3]. Уделяя внимание борьбе советских биологов с лысенковщиной, историки науки забывают часто, что само появление Т. Д. Лысенко и его сторонников в высших эшелонах науки в значительной степени связано с многочисленными попытками в 20-30-х гг. создать некую «пролетарскую» или «диалектическую» биологию. При критическом отношении подавляющего большинства ученых после революции к планам лидеров Советской России они стремились к сотрудничеству с правительством, не предполагая в 20-е годы, что оно может завершиться полным подчинением биологических исследований партийно-государственному диктату.

Вера коммунистических вождей в возможность использования научных достижений для построения нового общества побуждала их поддерживать научные исследования в таких масштабах, о которых ученые дореволюционной России не могли даже мечтать. Успешно сохранялись и развивались научные школы, возглавляемые признанными лидерами: президентом ВАСХНИЛ Н. И. Вавиловым в генетике и растениеводстве, лауреатом Нобелевской премии И. П. Павловым в физи-

[45]

ологии животных, В. М. Бехтеревым в психиатрии, Н. К. Кольцовым и Ю. А. Филипченко в генетике и евгенике, В. И. Вернадским в биогеохимии, А. С. Северцовым в эволюционной морфологии и эмбриологии и мн. др. Практически всем биологам, оставшимся в России после революции, несмотря на их весьма различное отношение к советской власти, была представлена возможность не только продолжать научную деятельность, но и руководить лабораториями, кафедрами, институтами, готовить научные кадры. Они, как правило, не участвовали в дискуссиях о применимости методологии диалектического материализма в научных исследованиях.

Пронаучная политика правительства реализовалась в создании новых и укреплении старых научных учреждений в системе АН, а также в новых структурах ВАСХНИЛ, Наркомзема, Наркомпроса, Наркомздрава, ВСНХ, в организации кафедр по новейшим отраслям биологии в университетах, сельскохозяйственных, медицинских и педагогических институтах, в основании новых журналов по теоретической и экспериментальной биологии и философским проблемам естествознания, в сохранении международных контактов, в переводе на русский язык сочинений классиков биологии и крупнейших западных биологов. Особое внимание уделялось эволюционной биологии и генетике, на которые возлагались большие надежды в преобразовании общества, сельского хозяйства и природы. Многие генетики и эволюционисты в 20-е годы стали членами Академии наук, которую в 1936 г. возглавил эволюционный ботаник В. Л. Комаров, а генетик-эволюционист Н. И. Вавилов стал в 1929 г. первым президентом ВАСХНИЛ.

Но, нуждаясь в буржуазных специалистах, партийное руководство не доверяло им и стремилось сформировать новые научные кадры. Особенно интенсивно эта работа велась в Москве, где близость к партийно-правительственным кругам с первых лет советской власти стимулировала создание новых учреждений, призванных внедрить марксизм сперва в общественные, а затем и в естественные науки. Уже в середине 1918 г. в Москве была создана Социалистическая Академия, переименованная 17 апреля 1924 г. в Коммунистическую, в которой состояло около 100 действительных членов. Лидеры Коммунистической Академии стремились, также как и руководители Научно-технического управления Высшего Совета Народного Хозяйства (НТУ ВСНХ) понизить статус АН, лишить ее важных правительственных заданий и даже ликвидировать ее как единую организацию с передачей отдельных институтов в ведение Комакадемии и соответствующих наркоматов и прежде всего подчинить НТУ ВСНХ. В 1925 г. развернула свою деятельность Секция естественных наук при Коммунистической Академии. В 1924 г. был организован Государственный научно-исследовательский институт изучения и пропаганды основ диалектического материализма. В недавно созданном Институте Красной профессуры организуется философское отделение, в задачи которого вскоре вменя-

[46]

ется и подготовка марксистских кадров для работы в области методологии естественных наук. В 1923 г. возникло Общество воинствующих материалистов, а в 1927 г. было объявлено о создании Общества материалистических друзей гегелевской диалектики. В 1926 г. при Комакадемии создается Общество биологов-материалистов, во главе которого стояли биологи с большим партийным стажем: И. И. Агол, М. Г. Левин, С. Г. Левит, В. Н. Слепков, занимавшиеся экспериментальными исследованиями и методологическими проблемами. В работе общества участвовали также крупные биологи — М. М. Завадовский, Н. К. Кольцов, А. С. Серебровский.

Так, постепенно в годы НЭПа создавалась организационная основа для наступления на старорежимную интеллигенцию и полного подчинения научных учреждений партийно-правительственному аппарату. Особое место в этих планах занимал дарвинизм, в котором партия всегда видела главную естественнонаучную основу марксистских взглядов на общество и важнейшее средство для реализации своих планов. Такое отношение к дарвинизму имело глубинные исторические корни в образованных кругах России, начиная от русских радикалов 60-х гг прошлого века (Д. И. Писарева, М. А. Антоновича, В. А. Зайцева, Н. Д. Ножина) и Г. В. Плеханова, давшего первую марксистскую интерпретацию дарвинизма в России, оценившего его как краеугольный камень марксистской философии. Плехановское выражение о том, что марксизм есть дарвинизм в его приложении к социальным наукам, было повторено в многочисленных публикациях. Первые вожди и идеологи коммунистической России (В. И. Ленин, Л. Д. Троцкий, Н. И. Бухарин) искренне верили, что дарвинизм поможет в строительстве социализма. Желая заменить религию верой в науку, они стремились прежде всего биологическим исследованиям создать благоприятные условия. Эту веру унаследовала и сталинская гвардия, которая, однако, уступая в образовании своим предшественникам, в принципе допускала возможным прямое вмешательство в научные исследования в биологии.

Понятно, что биологи, находившиеся в зависимости от государственного финансирования, стремились к сотрудничеству с властью и старались эффективно использовать социально-политическую и идеологическую обстановку послереволюционных лет для развертывания биологических исследований в СССР в масштабах, обеспечивавших лидирующее положение во многих отраслях науки[4]. Однако наспех подготовленные в Комакадемии, Институте Красной профессуры, Комвузах партийные интеллигенты рассматривали нередко традиционные научные школы как конкурентов и активно способствовали университетской чистке в 1924 г., реорганизации АН в 1929 г. и т. д[5].

Продолжалась идейная борьба и среди представителей различных школ и направлений в самой биологии, прежде всего между сторонниками дарвинизма, механоламаркизма, мутационизма и неокатастрофизма. Эта борьба проходила на фоне провозглашенного еще в первых

[47]

номерах журнала «Под знаменем марксизма» (1922) лозунга о союзе философии диалектического материализма и естествознания, который и предопределял спектр исследований по теоретической биологии. Последовавшая вскоре высылка видных ученых и философов, придерживавшихся немарксистских взглядов, показывала оставшимся, что лишь принадлежность к сторонникам материализма позволит продолжить научную деятельность. Поставленная тогда задача «диалектизации» биологии и создание ее некого «пролетарского» варианта задала параметры жесткой идейной борьбы с явными или мнимыми уклонениями в сторону механицизма и витализма.

В этих условиях биологическое сообщество вело себя неоднородно. Одни биологи, как правило, представители «старорежимной», «буржуазной» интеллигенции старались ограничиться лишь формальным заявлением о соответствии своих исследований методологии диалектического материализма. Другие же, нередко получившие ускоренное научное образование через рабфаки и Институт Красной профессуры, старались использовать ситуацию для ускорения профессиональной карьеры, обвиняя своих учителей и коллег в приверженности к буржуазной науке, к идеализму и механицизму в биологии, столкнувшись вскоре с такими же обвинениями в свой адрес со стороны лысенкоистов. Были и ученые, искренне искавшие способы применения диалектической методологии при решении конкретных проблем. В обстановке постоянных ожесточенных дискуссий по общетеоретическим и методологическим проблемам биологии, в непрерывной борьбе с так называемыми «павловщиной», «бехтеревщиной», «райковщиной», «корниловщиной» и т. д. и формировалась практика навешивания ярлыков на научных оппонентов, которые шельмовались как реакционеры и пособники классового врага и мировой буржуазии[6]. Все более ощутимей становилось в дискуссии не столько стремление убедить оппонента в своей правоте, сколько указать власть предержащим на вредность его взглядов и исследований.

Многие биологи в те годы инициировали осуждение отдельных научных направлений. В середине 20-х гг. по идеологическим мотивам были отвергнуты такие направления эволюционной мысли как номогенез, историческая биогенетика, филогенетический преформизм, механоламаркизм, эквивалентогенез. Затем были ликвидированы евгеника, зоопсихология и фитосоциология, рефлексология. Нападкам подвергалась генетика, биогеохимия, экология, биоценология. Как идеалистические были запрещены бихевиоризм, гештальтпсихология, фрейдизм и другие направления психологии.

Внутринаучная конкуренция использовалась партийными руководителями для установления контроля над наукой. Выдвиженцы, хотя и оккупировали важные посты в управлении наукой, однако в самой науке лица, получившие образование до 1917 года, как и прежде, занимали ведущие позиции. Система подготовки «пролетарских» кадров для

[48]

высшего образования и науки в Комакадемии и в Институте Красной профессуры не обеспечивала вытеснение буржуазных специалистов. При отсутствии ясных представлений о диалектической методологии в биологических исследованиях каждый мог объявлять близкие ему теории и концепции соответствовавшими марксизму, а взгляды своих оппонентов и конкурентов несоответствовавшими. Подавляющее большинство биологов продолжало заниматься проблемами, избранными по собственному усмотрению, не особенно заботясь об их практическом применении.

«Великий перелом» и связанная с ним «культурная революция» в науке и образовании были попыткой разом разрешить все противоречия и подчинить науку задачам социалистического строительства[7]. Руководство страны сочло, что настало время через подготовленные в послереволюционные годы кадры вмешаться в тематику научных исследований, научные дискуссии и выносить вердикты о соответствии тех или иных теорий и концепций проводимым в стране преобразованиям.

Важным этапом в подавлении инакомыслия в области биологии и философии стала состоявшаяся в апреле 1929 года Вторая Всесоюзная конференция марксистско-ленинских учреждений, на которой была официально одобрена идея А. М. Деборина о создании «марксистской теории естествознания». Значительная часть советских ученых была осуждена за следование новейшим западным видоизменениям идеализма и агностицизма или за верность механистическому материализму. Отныне стало возможным с порога отвергать любую научную концепцию как несоответствующую диалектическому материализму.

Не прошло и двух лет, как антимарксистскими были объявлены труды самого Деборина и его сторонников в области биологии (И. И. Агола, С. Г. Левита, М. Л. Левина, А. С. Серебровского, В. Н. Слепкова и др.), которые были отстранены от руководства Комакадемией и журналами «Под знаменем марксизма» и «Естествознание и марксизм». Их места заняли молодые научные работники (Б. П. Токин, В. С. Брандгендлер, П. П. Бондаренко, И. И. Презент, Р. Э. Яксон, Г. Ю. Яффе и др.), которые активно привлекали к сотрудничеству и представителей буржуазной интеллигенции, оказавшихся по разным причинам вне академического истеблишмента (Б. А. Келлер, Б. М. Завадовский, В. Р. Вильяме, А. И. Опарин, А. В. Немилов, В. П. Бушинский) или вынужденных из-за участия в гражданской войне на стороне белых с особым усердием демонстрировать свою лояльность властям (В. К. Быков, П. В. Серебровский). Постулированная тогда неразрывная связь научных исследований с непосредственной практикой социалистического строительства создавала возможность для политических спекуляций и разгрома целых направлений в биологии, обвиненных в отрыве от социалистических преобразований в деревне, от борьбы за урожайность и т. д. Отныне диалектический материализм противопоставлялся

[49]

фактически всем наиболее крупным направлениям в биологии, причем наряду с представителями старой профессуры, проработке подлежали недавние лидеры диалектизации в биологии. Их в первую очередь заставляли каяться в философских и идеологических ошибках.

Таким образом, не столько борьба с буржуазными учеными, сколько конкуренция за финансы и руководящие посты, за покровительство партийной элиты была главной движущей силой в диалектизации биологии. Не было недостатка и в тех, кто со спокойной совестью занимал освобождавшиеся места после очередной чистки, нередко способствуя низвержению предшественников. Так, например, возглавивший биологию в Комакадемии после краха деборинцев Б. П. Токин, критикуя прежнее руководство за отрыв теории от практики, за оторванность от организаций и учреждений, занятых социалистическим строительством в тех областях, где методологические вопросы биологии играли громадную роль (ВАСХНИЛ, сельскохозяйственные вузы и т. д.), уже готов был к борьбе с генетиками и прежде всего со школой Н. И. Вавилова[8]. Но не успел Токин разобраться с «механистическими материалистами и мсньшевиствующими идеалистами» в Биологическом научно-исследовательском институте Комакадемии, как автор концепции «живого вещества», старая большевичка О. Б. Лепешинская обратилась в КПК ВКП(б) с предложением назначить следствие по его делу[9]. В архивах можно встретить немало документов о том, что и будущие непреклонные борцы с лысенкоизмом не брезговали по своей инициативе использовать марксизм для осуждения своих научных противников.

На каждом этапе культурной революции к руководству приходили все более агрессивные группы, все менее понимавшие естествознание, а идеологический террор по отношению к биологам усиливался. Но конкуренция была особенно жестокая между лицами, стремившимися к активному сотрудничеству с советской властью. В конечном итоге, победителем в этой борьбе вышли люди типа И. И. Презента, которые поняли, что единственным критерием пролетарской биологии является прежде всего соответствие той или иной научной концепции высказываниям вождей партии и государства. Именно Презент в 1929-1932 гг. возглавил Ленинградское отделение Общества биологов-марксистов (ОБМ), естественнонаучную секцию Ленинградского отделения Общества воинствующих материалистов-диалектиков (ОВМД), Биологическую секцию Института естествознания Комакадемии, кафедру диалектики природы и эволюционного учения в университете и ряд других организаций и «массовых» обществ, созданных в те годы для проведения политики партии среди биологов, насильственного внедрения диалектического материализма в практику биологических исследований и искоренения всяких поползновений к инакомыслию и к свободе научного поиска.

Презент как никто другой старался придать всем происходящим тогда дискуссиям по проблемам биологии характер обострившейся

[50]

классовой борьбы, будь то дискуссии о методике преподавания биологии, охране природы, фитосоциологии и т. д. Так, на первом заседании биологического сектора Секции естествознания недавно созданного Ленинградского отделения Комакадемии 7 марта 1931 года Презент вещал: «….. Октябрьская революция в отношении перетряхивания теоретических установок только начинается. Нам нужно все взять на свои плечи. Основная задача — самокритика и перетряхивание. Нужно проделать черновую работу по сбору материала, чтоб представить себе все реакционные течения. Нужно взять на критику всех. Черновой просмотр, сборка материала должны вестись широко и массово во всех учреждениях»[10].

Днем раньше при обсуждении плана Презент подчеркивал, что необходим «разбор различных реакционных течений в биологии и наряду с этим тщательная проверка их влияния на работу наших прикладных учреждений»[11]. В первую очередь он предлагал заняться: 1) генетикой (Вавилов, Карпеченко, школа Филипченко); 2) учением о растительном сообществе, где следует разбить идеалистические учения (Сукачева и др.), что имеет особое значение в связи с необходимостью обеспечить руководство Всесоюзным ботаническом съездом; 3) провести методический просмотр всех кафедр биологического профиля в вузах Ленинграда, изучить их печатные труды за весь период посте революции.

На объединенном заседании ОВМД и Секции естествознания ЛОКА в 1931 году, Презент сделал доклад «Биологические обоснования в буржуазной идеологии»[12], где громил Филипченко и Кольцова. Его возмущало, что старорежимные профессора не ссылаются в своих работах и лекциях на партийные документы, а если и упоминают о них, то со скрежетом зубов[13].

Для него не существовало никаких авторитетов и школ в науке. Он отказывался тогда признавать и заслуги даже столь высокочтимых впоследствии лысенкоистами И. П. Павлова, В. В. Докучаева, В. Р. Вильямса. Презент уверял, что в почвоведении нет и не может быть докучаевской школы, есть только школы партийные и антипартийные. В материалах, хранящихся в личном архиве К. М. Завадского, высказывается предположение, что гибель ленинградских философов И. Вайсберга, Г. С. Тымянского, Я. М. Урановского и Р. Э. Яксона связана с оговорами Презента. Особо зловещую роль Презент сыграл в гибели Н. И. Вавилова, причастность к которой он публично признал весной 1941 года на объединенном собрании комсомольцев биологического и философского факультетов, ответив на вопрос о судьбе Вавилова словами библейского Каина: «Что я сторож своему брату?» (личное сообщение Д. В. Лебедева).

Именно деятельность Презента в Ленинграде наиболее ярко отразила новые тенденции диалектизации биологии, направленной прежде всего на борьбу с традиционными научными школами. Сторонник Деборина, он вовремя отрекся от него, осознав, что критерием истины и в

[51]

философии, и в науке отныне становится не соответствие той или иной теории высказываниям классиков марксизма, а готовность её авторов слепо следовать политике творца «великого перелома» и менять свои взгляды вслед за изменением этой политики. Это обеспечило «успех» Презента на протяжении нескольких десятилетий вплоть до его «звездного» часа на августовской сессии ВАСХНИЛ.

Возглавляемые Презентом общества, как и созданное 10 декабря 1930 г. Ленинградское отделение Всесоюзной ассоциации работников науки и техники содействия социалистическому строительству (ВАРНИТСО) при АН СССР, имели не только одинаковые задачи, но и практически состояли из одной и той же малочисленной группы людей с повышенной политической активностью (П. С. Беликов, П. Н. Овчинников, Б. Г. Поташникова, В. А. Щепетильникова, Г. Н. Штерн и др.). Их не устраивала кастовость, замкнутость научного сообщества, куда не так просто было проникнуть выходцам из новых слоев, не обладавшим прочными профессиональными знаниями. Будируемая ими «культурная революция» как «классовая борьба»[14] была прежде всего борьбой маргиналов в науке за повышения своего статуса, против совершаемой якобы в отношении их дискриминации [141. Молодежь выступала застрельщиками ломки старых форм научного быта, ее кастовости и замкнутости, за расширение публичного характера науки путем вовлечения широких масс в обсуждение научных проблем и разоблачение «реакционной» профессуры, якобы мешавшей поставить науку на службу социалистическому строительству. Им импонировала идея коллективных научных исследований, где можно было собственную бесплодность спрятать под флагом коллективного труда.

Малокультурные, но нахально третировавшие и преподавателей, и студентов партийцы, прикрываясь фанатизмом, стремились занять места своих учителей. Так, на собрании Биосектора ЛО Комакадемии 9 февраля 1931 г. Пружанская, Поташникова, Соколова говорили, что в ВАСХНИЛ идут бои за марксистскую методологию, критикуются крупные специалисты Вавиловской школы, затирающие молодежь[15]. Взгляды Вавилова и Карпеченко, по мнению Поташниковой, мешают приблизить Всесоюзный институт растениеводства к социалистическому строительству. Среди реакционеров ВАСХНИЛ называли Г. А. Левитского, П. М. Лисицына, Л. С. Берга, А. А. Любищева и призывали к проработке школ Ю. А. Филипченко, Немилова и других биологов университета. При этом звучали жалобы, что борьба идет очень тяжело, так как в университете, АН и ВАСХНИЛ мало партийных сил. При всей своей агрессивности молодые подручные Презента хорошо понимали, что в своих атаках они должны учитывать позицию партийных органов. Так, Поташникова, призывая к преодолению взглядов Вавилова, отметила: «Вопрос с Вавиловым надо бы было согласовать с Обкомом»[16] и признавала, что»… за проработку Вернадского, Павлова и других лиц мы еще взяться не можем[17].

[52]

Поташникова же понимала, что к АН сразу не подойти с кавалерийскими наскоками о диалектизации биологии, здесь вначале надо обсудить чисто академические проблемы типа: о соотношении дарвинизма и ламаркизма, о регенерации и т. д.

Атаковавшие явно не хотели осознавать, что «кастовость», «высокомерие» буржуазной профессуры в значительной степени обусловлены более глубоким типом её образования. В конечном итоге массовый приход в науку людей, неспособных ни к преподаванию, ни к научной деятельности пагубно сказывался на работе научно-исследовательских учреждений и вузов. Блестящая система подготовки биологических кадров, созданная в Ленинградском университете Ю. А. Филипченко, В. М. Шимкевичем, В. А. Догелем и др., в Педагогическом институте им. А. И. Герцена — Б. Е. Райковым, Ю. И. Полянским, а в Московском университете — Н. К. Кольцовым, С. С. Четвериковым, Г. А. Кожевниковым постоянно подвергалась испытаниям на прочность. Многие создатели этой системы в эти годы были отстранены от преподавания.

Из таких рвущихся в бой «специалистов» Презент и формировал бригады по «проработке» теорий лидеров научных школ в генетике, биогеохимии, экологии, лесоводстве с целью выявления в них механицизма и идеализма, разоблачения аполитичности научных исследований, несоответствия их задачам социалистического строительства. Бригады устраивали общественные лекции, диспуты, проверяли учебные планы студентов и аспирантов, разрабатывали планы подготовки и проведения ряда Всесоюзных совещаний по различным отраслям биологии, где предполагалось разоблачить оторванность большинства научных исследований от запросов практики.

Деятельность этих бригад, составленных из комсомольцев и членов партии с большим стажем, недавно поступивших в аспирантуру и далеких от навыков научной работы, доставила немало неприятностей биологам, попавшим под проработку. Однако главная цель создателей обществ — привлечь большое число ученых в свои ряды и расслоить научных специалистов провалилась. Часть биологического сообщества чисто внешне усвоила новую терминологию и продолжала заниматься прежними исследованиями. Другие биологи не боялись в открытую выступать против попыток диалектизировать биологию, называя, по собственному признанию Презента, его доклады и рассуждения демагогией и словоблудием[18]. Биологи старшего поколения нередко хорошо осознавали грозящую им опасность и давали отпор своим критикам.

Даже самые многочисленные общества, созданные для установления контроля за биологами, насчитывали не более двухсот человек, да и те, видимо, были только на бумаге. Из анкет видно, что подавляющее большинство членов любого общества или в порядке партийной дисциплины чисто механически заполняло анкеты о вступлении или скорее всего даже не знали о своей причастности к нему[19]. Жалобы

[53]

на замкнутость, на отсутствие массовой поддержки со стороны научной общественности, малую активность своих ячеек скоро стали главным лейтмотивом выступлений на бесчисленных президиумах, правлениях, бюро и собраниях обществ.

Отсутствие реальных успехов в работе ленинградских учреждений и обществ не раз отмечалось и в решениях Президиума Ассоциации естественных наук и Президиума Общества биологов-марксистов. Складывается впечатление, что немаловажное значение в крахе этой кавалерийской атаки на биологию сыграло отсутствие некого варианта «советской биологии», с позиций которой можно было бы осуществлять диалектизацию и строгую регламентацию биологических исследований. Наспех подготовленные аспиранты не могли организовать серьезную критику традиционных научных школ, а борьбу с ними с большим успехом осуществляли специальные комиссии по «чистке» АН, ВАСХНИЛ, университета и т. д., а также органы ОГПУ, арестовывавшие и ссылавшие неугодных биологов.

Осознание Презентом своей неудачи, краха деятельности во главе названных обществ и побудило его, видимо, искать популярного среди партийного руководства покровителя, от имени которого можно было бы создать некую теоретическую базу для новых усилий по «диалектизации» и «пролетаризации» биологии в СССР. Вопреки существовашим в литературе версиям о том, что альянс Презента и Лысенко оформился к 1932 году, начало этого альянса приходиться на весну 1932 года. В апреле Презент составляет докладную записку в дирекцию Института естествознания ЛОКА, в которой обосновывает необходимость поездки с группой аспирантов и сотрудников биосектора к Т. Д. Лысенко в Генетико-селекционный институт в Одессе, в заповедник Аскания-Нова и к И. В. Мичурину[20]. Главная цель командировки – овладеть экспериментальным методом преобразования организмов, что имело бы большое хозяйственное и теоретическое значение. В результате этих поездок предполагалось к декабрю подготовить сборник о новых методах биологического экспериментирования. Это предложение было с удовольствием воспринято Лысенко. Из его письма от 22 мая 1932 года к Презенту можно понять, что это их первый контакт, так как Лысенко ещё не знал отчества своей будущей «правой руки», именуя его «Исаем Исаевичем»[21]. Лысенко считал приезд бригады Комакадемии «крайне желательным, особенно Ваш (Презента — Э. К) приезд, если не на весь срок пребывания бригады в Институте, то хотя бы на месяц». Взаимная готовность к сотрудничеству дала быстрые плоды. Из письма Лысенко к Презенту от 6 ноября 1932 года видно, что они уже приступили к написанию совместных работ[22]. Лысенко просит Презента доработать статью и считать её «результатом работы бригады Комакадемии». Тем самым было положено начало многолетнему сотрудничеству Презента с Лысенко, итоги которого оказались столь

[52]

зловещими для всей советской биологии. История этого сотрудничества не раз становилась предметом отечественных и зарубежных исследований.

К моменту возвращения Презента из вояжа к Лысенко вопрос о ликвидации Института естествознания ЛОКА как невыполнившего свои задачи был решен на заседании Президиума ЛОКА 11 июля 1932 г[23]. Вскоре перестали выходить журналы «За марксистско-ленинское естествознание» и «Проблемы марксизма», которые были главными печатными органами по диалектизации биологии на этом этапе культурной революции. Для решения судьбы журнала «Проблемы марксизма» оказалось достаточной одной фразы Сталина: «Здесь нет ни проблем, ни марксизма». В ближайщие годы прекратили свое существование ОВМД, ВАРНИТСО и ОБМ, так и не ставшие массовыми организациями в осуществлении замыслов идеологов культурной революции. Однако, как и в случае с деборинцами, Презенту удалось вовремя покинуть тонущий корабль и найти нового покровителя, с которым он и осуществил план диалектизации биологии. Агробиология, созданная Презентом с Лысенко и поддержаная Б. М. Завадовским, Б. А. Келлером, Н. В. Цициным, С. С. Перовым и др., была представлена руководителям партии как подлинно пролетарская наука, изначально построенная на принципах диалектического материализма и поэтому способная стать, орудием для осуществления самых грандиозных планов в сельском хозяйстве. В конечном счете им удалось убедить Сталина, что только сокрушение всех других конкурирующих течений и направлений и ограждение агробиологии от критики обеспечит возможность использовать агробиологию на полную мощь. Это произошло на августовской сессии ВАСХНИЛ, с которой и установился тотальный контроль над информацией в биологии, отдельные механизмы которого существовали вплоть до 1988 года.

Работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ № 95 06 17409а.

Опубликовано: НА ПОДСТУПАХ К СПЕЦХРАНУ (Труды межрегиональной научно-практической конференции «Свобода научной информации и охрана государственной тайны: прошлое, настоящее, будущее», 24-26 сентября 1991 г., Санкт-Петербург). Санкт-Петербург 1995.